Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 103 страниц)

10

«Мы свой, мы новый мир построим». А чего не построим, то переименуем, и будет как бы новое.

«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наименование! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «колония». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.

Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк культуры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.

То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрьма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изолятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.

Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томлений. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.

Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испытанием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.

Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул исподлобья, отозвался нехотя.

– Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.

Для свидетеля был принесен дополнительный стул.

– Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?

– Знать не знаю, но видал.

– Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Можно коротко.

– Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – поскольку в это время хотел познакомиться с его девушкой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.

Знаменский услышал подробность впервые.

– Какое же? – заинтересовался он.

– Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…

– Вы ответили?

– А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недостаточно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.

«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»

Знаменский усердно записывал слово в слово.

– Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?

– Разве это драка? – пренебрежительно бросил Платонов. – Я его один раз. Положил – и все.

– То есть вы ударили, он упал и не поднялся?

– Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.

«Ну вот и перевалили главный хребет! Если не грянет какая-нибудь неожиданность – финт удался».

– Так… Когда подоспела милиция, то именно Власов указал на вас?

– Он, – прорвалась острая неприязнь, и Платонов поспешил замазать ее: – Его, так сказать, заслуга… Особо прошу занести, гражданин майор, что глубоко раскаиваюсь и сожалею, что попал в такую историю…

Физиономия его обмякла и выразила искреннее глубочайшее сожаление.

– Эх! – простонал он. – Житуха была! Рубанешь кому без очереди «Здесь покоится незабвенный…» – и пей-гуляй… Этого не пишите, – уныло вздохнул он. – Пишите – считаю, хулиганство несовместимо с моральным обликом. Верно будет?

– Верно, Платонов. Прочтите, распишитесь.

Платонов читать не стал, подмахнул так. Вернулся на табуретку, уставился на здоровенные свои ручищи, наделавшие беды.

– Теперь вы, Игорь Сергеевич.

«Опасность еще есть. Что во Власове таится, я не прозреваю. Потому осторожненько, на мягких лапах».

– Есть ли у вас возражения или дополнения? Или обвиняемый рассказывает все правильно?

– Все правильно.

Свидетель был разочарован в Платонове: с такой легкостью сдаться, с такой покорностью!

– И действительно вы прежде не встречались и никакими отношениями не были связаны?

– Нет.

За этим слышалось раздражение: сколько можно об одном и том же?

– Я должен соблюдать процессуальные нормы, Игорь Сергеевич, – возразил Пал Палыч на невысказанный упрек и продолжил: – Вопросы по делу друг к другу есть? Гражданин Платонов?

– Нету вопросов.

– Я бы хотел… – подался к нему Власов. – Как вы все это переносите? – Он обвел рукой камеру и испытующе, нетерпеливо впился глазами в Платонова.

Тот завелся:

– Я?!.. Ну и заботливый ты, дядя! Сядь сам – почувствуешь!

– Не устраивайте перебранки, Платонов. Вы ведь решили раскаяться, – умиротворяюще напомнил Пал Палыч.

– А чего он, гражданин майор!.. Бередит только!

– Ваш автограф, Игорь Сергеевич, – показал Знаменский место в протоколе, инстинктивно торопясь закруглить встречу.

Власов расписался и неожиданно выпалил:

– Вы знаете, что тот парень ослеп?

«Ну вот – подложил-таки свинью! Зачем ему надо?»

Платонов вскочил с табуретки:

– Как ослеп?!.. Гражданин майор?

– Сотрясение мозга вызывает иногда скверные последствия.

– Это что же будет – тяжкие телесные повреждения?!

«Нахватался от сокамерников. Изустное обучение уголовному праву. Хорошо еще, Власов раньше не ляпнул».

– Зрение может вернуться. Но если не вернется, – Пал Палыч развел руками.

– Ну, знаете!.. – метался Платонов. – Чего же врачи смотрят? Он у них, может, в ящик сыграет, а я буду виноват?!.. Так не пойдет! Лечат небось шаляй-валяй… А парень, говорили, талантливый. Его спасать надо! Гражданин майор, я ж его по-настоящему не бил, честное слово! Стукнул почти без замаха! Как же так?..

Чуть не в слезах. Да и есть от чего зареветь белугой. Вроде бы самое время было вспомнить о «заботливом дяде», призвать его подтвердить, что стукнул легонько, стукнул разок. Тем более, тот тоже поднялся, и в позе его сквозило ожидание, готовность принять участие в драматическом объяснении. Платонов, однако, вовсе не брал в расчет свидетеля, для него сейчас существовал лишь следователь.

– Давайте ходатайство заявим, гражданин майор. Пусть хороший консилиум соберут. Академиков. Если заплатить надо, я не пожалею. Ведь вы понимаете, что я не хотел! Понимаете?..

– Садиться вы не хотели, Платонов, – устало покачал головой тот. – А что с парнем – по-моему, вам было безразлично.

– Почему вы так обо мне?.. – ахнул Платонов, кровно обиженный. – Никаких у меня чувств, думаете, нет? Просто… ну характер дурной: чуть что – ищу работы на кулак. Сам не рад, честное слово! Ведь изуродовал себе судьбу…

– Что да, то да. Ладно, не обижайтесь. А для Демина врачи делают все возможное. Давайте вместе надеяться, что обойдется.

Знаменский нажал кнопку, появился разводящий.

– Арестованный больше не нужен. Идите, Платонов.

– До свидания, гражданин майор.

Власова он проигнорировал, и тот уселся на стул и подпер ладонью крепкий «волевой» подбородок (нередко достающийся людям мягким и податливым). Был оскорблен пренебрежением к его особе.

– Игорь Сергеевич, вы не фехтуете? – спросил Знаменский, глядя, как бы чего не забыть в кабинете.

Власов оторвался от своих мыслей:

– Давно бросил. Откуда вы слышали?

– Ниоткуда. Жесты иногда знакомые. Осанка, повороты. Я тоже почти бросил.

Он завязывал крепкий двойной бантик на папке, располневшей стараниями Кибрит, когда Власов поинтересовался:

– Пал Палыч, чем вы его так взнуздали?

Впервые по имени-отчеству. Зауважал слегка или тянет поговорить?

– Платонова? Но что тут особо взнуздывать-то? Впрочем, одним аргументом – увесистым – я воспользовался. Могу продемонстрировать.

«Ему, кстати, полезно для укрепления. И поймет лучше, чем Платонов».

Знаменский развязал бантик и извлек материалы экспертизы. Власов увлекся хитроумными расчетами, проштудировал таблицы.

– Это у вас в порядке вещей? – удивился он. – Масса квалифицированного труда ради доказательства, что кто-то кого-то ударил?

– И чтобы обезопасить истину, если единственный очевидец нырнет в кусты, – «по секрету» сообщил Пал Палыч.

– M-м… – оттопырил Власов губу. – Наблюдательный. Предусмотрительный. Замечательно талантливый и очень душевный.

«То ли сарказм, то ли что. А, не буду доискиваться».

– Пора освобождать кабинет, Игорь Сергеевич. Другим тоже охота на солнышке.

11

К вечеру заволокло, к утру задождило, ветер рвал из рук, выворачивал наизнанку зонтики. Заоконный термометр пал ниже +10°. Женщины, уже прочно переобувшиеся в босоножки, растерянно топтались перед ручьями, преграждавшими путь с мостовых на тротуар. Все мерзли.

Графа после гулянья вытирали газетами (собачники любят этот способ: от типографской краски блестит шерсть).

В тот же день кончился в Москве отопительный сезон и батареи охладели до осени.

У Пал Палыча было бодрое настроение, неподвластное погодным фронтам: завтра Томина выписывали из больницы. Назначена встреча в домашней обстановке.

Под радостные фанфары Пал Палыч произвел ревизию скопившихся бумажных завалов, написал постановления о передаче аж двух дел сразу в суд и одного в прокуратуру; ответил на разные запросы и собрался заслуженно пообедать, когда позвонили из бюро пропусков.

Его желал бы посетить Власов И. С.

«Мне он сейчас и даром не нужен! Значит, я ему нужен. Ох, не к добру…»

– Хорошо, выдайте пропуск.

Власов был мокр и взвинчен.

– Извините, что без приглашения.

– Вероятно, тому есть причина, – заставил себя улыбнуться Пал Палыч.

– Я могу поговорить с вами… просто так?

«Смесь агрессивности и просительности».

– Совсем «просто так»?

– Ну, не о погоде, разумеется.

«То бишь все о том же, только без протокола. Пора его наконец разгадать. Тоже мне, сфинкс!»

– А погода того заслуживает, Игорь Сергеевич. С вас до сих пор капает. Снимайте плащ, в углу есть свободные плечики, пусть посохнет.

Знаменский был само добродушие и любезность. Свистать всех наверх! Глазам глядеть, ушам слушать, мозгам варить!

Пока Власов раздевался, Пал Палыч позвонил секретарше отдела:

– Танюша, милая, мне бы чайку и чего-нибудь жевательного.

Та прибежала, в дверях взяла Пал Палычев термос, сожалеюще шепнула: «А в столовой окрошка», – и убежала в буфет. Серьезная женщина, двое детей, а носится как ветерок.

– Игорь Сергеевич, у вас нет аллергии на бумажную пыль? Тогда казенную письменность мы убирать не будем, сложим на диван, с ней еще работать.

– Да-да, пожалуйста…

Власов рассматривал эувфорбию спленденс, которую Зиночка с месяц назад чем-то полила, вызвав небывалое обилие мелких алых цветков.

– Как вы терпите это душераздирающее растение? – поморщился он. – Шипы и кровь.

(Лепестки были кругленькие и действительно напоминали капли крови).

«Некогда выкинуть», – хотел было отшутиться Знаменский, но решил: нет, надо с ним серьезно. Мало ли какая фраза какую струну тронет.

– В этом растении есть характер. Индивидуальность. Красота и жестокость. Оно будоражит. Можно усмотреть символ жизни. Еще что-нибудь накрутить околофилософское. Оно – сильное создание… и не позволяет себя «цапать за плечо» (процитировал он Власова). Вы ведь поклонник силы, Игорь Сергеевич. Фикус мне неинтересен.

– А вы не поклонник?

– Силы? Слово очень уж многозначное. От «падающего толкни» до… ну, скажем: падшего подними и держи, пока не утвердится. Оба определения не мои, я не охотник плодить афоризмы.

Два удара каблучком в низ двери. Пат Палыч благодарно принял от секретарши поднос. Немножко она перестаралась, но зато отпадает сожаление об окрошке. Тем паче, от нее в животе холодно.

– Мы с вами дивно беседуем «просто так», Игорь Сергеевич. Если вы еще поможете мне сервировать стол…

Ел Власов машинально, с холостяцкой неопрятностью: скорее от нервов, чем от голода. Некоторое время продолжалось «просто так», затем прорезался смысл:

– Я вот насчет вчерашней очной ставки…

– Да?..

– Впечатление, будто меня в чем-то надули.

– Хм…

«Сообразил что-то. Любопытно, насколько».

– Не понимаю, зачем понадобилась сия процедура? Ведь Платонов и так готов вам душу выложить!

Пал Палыч долил в стакан из термоса. Хитрить не было смысла.

– Да, я вас слегка надул. И не извиняюсь, потому что для вашей же пользы.

– А в чем вы видите мою пользу?

– Вы мучились сомнениями, тяготились ответственностью. Я облегчил задачу, предложив только подтвердить показания арестованного.

– И поздравили себя с удачей! – колко вставил Власов. Пал Палыч пропустил мимо ушей.

– А кроме того, невредно было посмотреть на Платонова поближе. Как вам этот кладбищенский деятель?

Власов молча отвернулся. Пал Палыч решил тоже помолчать. Пускай собеседник потрудится все же ответить.

После минутной паузы Власова выручил телефонный звонок. Трещал городской аппарат, и Пал Палыч, как всегда в таких случаях, отозвался официально:

– Старший следователь Знаменский слушает… Предисловия не нужны, здравствуйте, Шептунов… Естественно, узнал… Да никакого фокуса, память срабатывает автоматически… Ну что – что пять лет назад? Голос у вас тот же… А вы прикиньте, сколько я его наслушался, пока вы плели завиральные истории!.. Ну ладно, ладно… Значит, свобода. Поздравляю. И что будем делать дальше?.. Вот чего не советую! Зайдите-ка, потолкуем всерьез… Сейчас скажу… – Он полистал настольный календарь. – Давайте послезавтра в три сорок пять.

«Шептунов. Отрадно, что не пропал. Хоть кто-то когда-то не пропадает! Вообще день удачный – если б не Власов».

– Еще чаю?

– Нет, спасибо… С вами разговаривал преступник?

– Бывший преступник.

– Что он сделал?

– Много чего наворотил.

– И вы с ним так вот…

– Что вас удивляет?

– Тон.

– Пять лет назад тон был другой. Но и человек был другой. Я с ним бился несколько месяцев.

– И перевоспитали?

Знаменский разозлился, но смыл злые слова с языка остатками чая.

– Вы меня все подковыриваете, приписываете хвастливость и прочее. Ну какая мне корысть перед вами чваниться?.. Что до перевоспитания, то педагогическая польза от следствия чаще всего гомеопатическая. Корень в самом человеке. Хочет или не хочет вырваться из уголовной тины. Шептунов захотел. Всё.

– И он к вам придет советоваться. Почему?! Почему тот же Платонов держится так, словно вы ему – друг, а я – враг?

– Преувеличиваете. Просто мы с ним – каждый на своем месте. Он видит, что на меня в определенном смысле можно положиться – все честно и объективно. А ваша позиция ему непонятна. Непонятное среднего человека раздражает.

«Снова воды в рот набрал… А ведь он способен сейчас поблагодарить за угощение и откланяться. А я останусь ни с чем?»

– Игорь Сергеевич, давайте наконец откровенно. Вы пришли искать помощи себе, но неким образом это связано с делом Платонова… Ваш протестующий жест – только жест. Из упрямства. У меня от своих забот голова так пухнет, что к вечеру кепка не налезает. Но готов помочь – если буду в силах. Только вот мне, как и моему подследственному, многое непонятно. Вы не вмешались, чтобы защитить Риту или Алексея… но не ушли. Стояли, смотрели. Как-то туманно упрекнули Платонова… не попытались задержать…

Власов захрустел пальцами:

– Вывод ясен: трусил, пока не собралась толпа, а тогда рискнул вякнуть. Так?

– Нет, гораздо сложнее… Вы, между прочим, не ответили на вопрос о кладбищенском деятеле.

– Он не стоит серьезного разговора.

– Не считаете Платонова опасным?

– Разумеется, нет. Не хотел же он убивать вашего Демина!

– Единственно, чего он хотел, это утвердить себя с помощью кулака. Что будет с Деминым, его не интересовало. Это – антисоциальность. Как она проявится, зависит у таких, как Платонов, скорее, от ситуации. Если бы всерьез обозлился – ударил крепче. Мог ударить и камнем и ножом – что попало под руку. Думаете, нет?

– Думаю, да, – с горечью согласился Власов. – Но, Пал Палыч, почему об интеллекте судят по максимально доступному для данного человека проявлению. О моральном же уровне – по минимальному. Это несправедливо! Гениальный ученый может в другой области изрекать глупости. Неважно. Но если кто хоть однажды сделал подлость – весь счет ведется от нее: вот на что способен!

– Занятная постановка вопроса. Выкрою время – размыслю. Пока же вернемся к вам. Что вас сюда привело? Откуда желание поговорить просто так?

– Допустим, мне нравится с вами беседовать.

– А серьезно?

– Ну, если хотите, я всегда должен четко понимать, в каком положении нахожусь. В данный момент не вижу, зачем вам нужен свидетель. Мне эта роль неприятна. У вас и так все имеется – и раскаявшийся злодей, и невинная жертва, и высоконаучный трактат, скромно именуемый экспертизой.

– А как насчет гражданского долга, Игорь Сергеевич?

– Не опускайтесь до уровня агитатора. Объясните свой интерес ко мне юридически.

– Вас излишне занимает процесс следствия.

– Интерес рассматривается как нездоровый?

– У каждого своя профессия. Зачем инженеру-энергетику углубляться в тонкости судебной психологии или теории доказательств?

– Красивые термины. Что осталось бы от вашей теории доказательств, если бы Платонов успел просто уйти? Пшик!

– А вы хотели бы, чтобы он ушел, а славный парень остался, как говорится, неотмщенным?

Тихо сделалось в кабинете. Власов пристально смотрел на эувфорбию.

То, что он произнес затем, было неожиданным и для Знаменского, и для него самого:

– Я… могу навестить этого Демина?

– Новая причуда. Чем вы маетесь, Игорь Сергеевич?.. И как давно?

– Не будем теперь!.. – отрицательно затряс тот головой.

– Завтра я собираюсь в клинику. Поедемте вместе.

Хуже всего, что Пал Палыч почти знал уже, чем мается Власов. Только отпихивался от своего знания в надежде, что ошибается.

12

Власов был утомителен и в молчаливом, и в разговорчивом варианте. И, чтобы не ехать вдвоем через город, Пал Палыч назначил ему свидание на станции метро, откуда путь до клиники занял у них всего минут пять. Дождь зарядил, и передвигаться надлежало стремительно.

Клиника обдала специфическими запахами и звуками, и Пал Палыч с облегчением подумал: «Слава Богу, Саша уже дома!»

В кабинете врача они застали старшего Демина с авоськой на коленях: подкормка сыну. Пал Палыч справился о состоянии Алексея.

– Сейчас как раз на осмотре – еще одного специалиста вызвали. Сижу вот, жду, что скажут… – понурился Иван Федотович. – Приходили его друзья по институту, у него, говорят, было необыкновенное видение. Видение, понимаете?..

– Да. Мало сказать – обидно. Хочу вас познакомить – Игорь Сергеевич, тот самый свидетель происшествия.

– О, здравствуйте! Демин. – И долго тряс его руку. – Спасибо вам от души, товарищ… Власов, да?

Тот с неудовольствием отнекивался от благодарностей. Демин горячо твердил правильные газетные фразы о важности наказания всякого рода нарушителей общественного порядка.

Вошел врач, пропустив вперед Риту:

– Сюда, пожалуйста.

Рита сказала общее «здравствуйте» и повернулась к врачу:

– Что сказал профессор?

– Пока шансы пятьдесят к пятидесяти.

Она ахнула и отшатнулась.

– Радоваться надо! – урезонил врач. – Значит, есть основания надеяться! – И обернулся к отцу: – Сейчас его привезут сюда. В палате уборка.

– Неужели он может совсем ослепнуть?! – в три ручья залилась Рита.

Демин сердито комкал в руках авоську и сверлил ее осуждающим взором.

– Рита… вы… не годится вам тут плакать! – повысил он голос.

– При Алеше я не буду, Иван Федотыч! – прорыдала та и вдруг уткнулась в его плечо.

Доверчивый этот, родственный порыв смутил его и привел в растерянность, но не растопил льда.

– Ну-ну… вы скоро утешитесь…

– Как я утешусь, когда я его люблю!!

«Без посторонних папаша наговорил бы ей резкостей. По его убеждению, „эта девица“ неспособна любить».

– У вас к Демину серьезные вопросы? – обратился к Пал Палычу врач.

– Нежелательно?

– Держится он молодцом, но лучше покороче.

– Ясно. Сокращусь.

Дверь открылась, и на каталке ввезли Алексея. Глаза его были скрыты повязкой. Рита бросилась к нему, вытерев слезы, поцеловала.

– Алешка, я так соскучилась!.. Ой, опять уже колючий… Голова больше не болит? – в тоне ни малейшей плаксивости.

– Да нет, пустяки… В каком ты платье?

– В брючном костюме. Синем. Чтобы не смущать здешнюю публику.

– Подумаешь, пусть завидуют!

Завязался тихий (но слышный в небольшом кабинете) разговор, перемежаемый поцелуями, при котором присутствие посторонних решительно ни к чему.

Врач деликатно вышел. Знаменский подал Власову знак, предлагая тоже пока удалиться. Тот сделал вид, что не заметил, и с жадным вниманием смотрел на Риту и Алексея. Тогда и Знаменский остался. Иван Федотович обиженно застыл, не желая соглашаться, что он лишний.

А молодые были поглощены друг другом и не обращали внимания на окружающих. Алексей – по слепоте, Рита – то ли забывшись, то ли из принципа пренебрегая старомодными нормами скромности.

С горя забросив парикмахерскую, она выглядела еще моложе и – на вкус Пал Палыча – красивее. Прижавшись к Алексею грудью, таяла от нежности, светилась радостью.

Но вот схлынул напор чувств, в их воркование вторглась действительность:

– Я была у тебя на кафедре, принесла замечания по диплому.

– Молоток, попозже прочтешь мне.

– Алеша, профессор сказан, что ты будешь в порядке.

Алексей чуть отстранил ее и произнес спокойным крепким голосом:

– В данном случае важнее не то, что сказал профессор, а то, что говорю я. А я говорю «да». Во-первых, не намерен отказываться от удовольствия смотреть на тебя. А во-вторых, я, черт возьми, архитектор и должен видеть свои проекты!

– Ты – во-первых, черт возьми, архитектор.

– Не жаль уступать первое место? Ладно, так или иначе, я собираюсь быть в полном порядке… А нет, найду тебе кого-нибудь поприличнее.

– На кой шут он мне сдался! Я его… – она зашептала Алексею на ухо, оба засмеялись.

Опять был объявлен перерыв на ласки.

Власов – этакая верста коломенская в углу – наливался тяжелой темной думой. Демину-старшему сделалось вовсе невмочь.

– Между прочим, я вчера известила предков, что выхожу замуж, – с нарочитой небрежностью обронила Рита. – Слава Богу, объяснение заочное, без ахов и охов.

– Забыл, где они сейчас?

– В Африке, в этом… нет, все равно не выговорю.

– И не стыдно?

– Нет. По географии я всегда знала только одно: Волга впадает в Каспийское море.

Алексей погладил ее по щеке:

– Ревешь?

– Это от стыда за невежество.

– Слезы отменяются, слышишь? Потекут ресницы, красота насмарку… А с родителями все-таки неловко.

– Если помнишь, два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Могу участвовать в выборах, водить машину и вступать в брак.

Ошеломленный новой бедой Иван Федотович так громко сглотнул, что Алексей услышал.

– Кто тут еще?

Иван Федотович прокашлялся.

– Отец! Ты что же молчишь?

– Ладно-ладно, я потом, – пробурчал тот.

– Что еще за «потом»? Иди сюда.

Отец приблизился, вложил в ладонь Алексея свою руку.

– Здорово, старый партизан! Вы пришли вместе?

– Н-нет… Я прямо с работы…

– Лучше бы вместе. И вообще… у тебя иконки с собой нет?

– Какой иконки? – обомлел Иван Федотович.

– Эта дурочка официально сделала мне предложение. Может, сразу и благословишь?

Иван Федотович беспомощно потоптался: огромные Ритины глаза в мокрых ресницах (которые не потекли, потому что не были накрашены), счастливо улыбавшийся сын с белой повязкой поперек лица…

– Ты сначала хоть из больницы выйди, а тогда женись!

– Невеста, примем совет бывалого человека?

– Давай.

– Тут к тебе следователь, – нашел отец повод ретироваться.

– Да? Полно гостей.

– Здравствуйте, Алексей. У меня разговор на две минуты, – подал голос Знаменский. – Вы имеете право на гражданский иск к Платонову.

– То есть?

– Для возмещения понесенного вами ущерба. У него описано имущество.

– Да зачем, Пал Палыч? – изумился Алексей. – Не буду я заявлять никакого иска! На его деньги мне решительно плевать. Еще не хватало!

– В общем, я этого ждал и понимаю. Остальные вопросы на днях. Не буду мешать… Игорь Сергеевич, вы хотите что-нибудь спросить или сказать?

– Нет, нет… желаю здоровья и вообще счастья…

Алексей поблагодарил – не поняв, кого.