Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 103 страниц)

– Да… я понимаю… в какой-то мере… Боже мой, мало ей было всего прежнего, теперь еще пропала! Вы не представляете, сколько надо нервов!

– Вы говорили о записке.

– Да, вот.

«Коля, прощай, не поминай лихом, береги детей».

– Накануне она не намекала, что собирается уйти?

– Нет, уверяю вас!

– Но такой поступок должен иметь очень серьезную причину. Женщина рвется домой, мечтает побыть с детьми и мужем и вдруг исчезает неведомо куда! Вы действительно не знаете, где ее искать?

– Что вы! В чем вы меня подозреваете?..

– Самое печальное, что мы будем вынуждены снова арестовать ее. Когда разыщем.

– Боже мой! А я сообщил на работе, что выпустили! Сразу вокруг меня разрядилась атмосфера!..

– Ничего не поделаешь. Ваша жена виновна больше, чем вы полагаете.

– Я знаю.

Знаменский отшатнулся, затем подался к Маслову, разом утратив официальную невозмутимость.

– Знаете?! С каких пор?

– В тот день, когда я привез ее домой… вечером… даже, скорее, ночью… Ирина мне призналась.

Вот оно что! Успела рассказать… Но тогда совсем другой вариант! Знаменский прямиком рванулся к правде:

– Как вы это приняли?

– Как гром, просто как гром! – простонал муж-мученик.

– Да не о ваших переживаниях вопрос! Ваше поведение меня интересует!

– Я был совершенно растерян… не помню точно, что я говорил.

– Ну, хоть не точно, хоть общий смысл?

– Я могу быть с вами совершенно откровенным?

– Вы обязаны быть со мной откровенным! – Знаменский стукнул кулаком.

– Видите ли, Ира выбрала такой момент… очень нетактично… можно сказать, среди ночи… Нашла место и время! Вы меня понимаете?

– Что вы ответили Ирине Сергеевне?

– Ну, я вспылил, конечно… Но практически никакого разговора у нас не было. Я предложил объясниться завтра. Надо было как-то прийти в себя… и потом, честно говоря, она стала мне в тот момент так… неприятна.

Нетрудно вообразить. Среди ночи. Первая ночь после разлуки. То есть они в постели. Со всеми вытекающими отсюда супружескими обстоятельствами. Она нетактично выбрала момент. Она стала ему неприятна! Нет, я с ним не могу, сейчас затопаю ногами и заругаюсь, как извозчик. Надо посчитать медленно до десяти, прежде чем продолжить.

– Итак, вы ее не расспрашивали?

– Нет, что мне эти детали? Факт есть факт, как его ни поверни. Лезть еще глубже в эту грязь…

Еще раз до десяти. И отвлечемся на эуфорбию – опять цветет кровавыми лепестками. Не растение, а заготовка для тернового венца.

– Маслов, вы не догадываетесь, почему жена сбежала?

– Вы же ее знаете. Пал Палыч! Ирина – женщина не очень уравновешенная, бывает у нее иногда… Может, первый раз осознала по-настоящему свое прошлое, а? Начала рассказывать и вдруг поняла, какое это производит впечатление на честного человека. И убежала просто от стыда, просто не посмела взглянуть мне в глаза при свете дня! Это очень на нее похоже!

– При свете дня… Эх, Маслов, «я», «я» – без конца «я»! А она?

– Но ведь я же…

– Снова «я»! Да подумайте и о ней тоже! Она ведь не с курорта приехала, многое пережила за это время.

– Я понимаю, и я радовался, что она вернулась. Но…

– Но узнали кое-что новое. Я-то уж меньше всего склонен забывать, что ваша жена совершила преступление. Но к вам она пришла как к самому близкому человеку, кто-кто, а вы обязаны были выслушать. А вы ее грубо отталкиваете. И после того ее же обвиняете в нетактичности!

– Но позвольте! Неужели вы не понимаете моих чувств?!

– Чего тут не понять? В сущности, вы выставили жену из дому!

– Нет! Я ее не оскорбил, не ударил! А если что и сказал, так не могла она ждать, что я обрадуюсь! За что вы меня упрекаете? Да любой бы на моем месте! Если он порядочный человек!

– Хватит уже негодовать. Сотрите пену с губ. Не верю я в вашу беспредельную наивность! Не тот возраст.

– Но… о чем вы?

– О том, что в глубине души вы давно все знали.

– Как знал?! Ни минуты, ни секунды!! Действительно ошарашен. Что доказывает силу самообмана. Ничего иного не доказывает.

– Знали, Николай Семенович. Конечно, знали. Таких вещей нельзя не знать. Другое дело, что ни в коем случае не желали осознавать, запрещали себе думать. Потому избегали ее разговоров о неладах с Кудряшовым, не любили точных денежных расчетов, принимали на веру удивительное умение Ирины Сергеевны вести xoзяйство и за гроши покупать дорогие вещи.

– Нет… нет… вы ошибаетесь…

– Не ошибаюсь. Я вам больше скажу – вас очень устраивало положение дел. Вольготная, обеспеченная жизнь, обеды в ресторане. Словно с неба, валятся дубленки и портсигары с камешками. Кстати, где портсигар?

– У меня…

– Вот видите, жена при вас снимала серьги и кольца, а вы промолчали о том, что в кармане лежит, благо вас не обыскивали.

– Но… это же моя личная вещь.

– У Ирины Сергеевны был еще браслет в виде змеи. Он где?

– Браслет Ира продала – мы копили на машину.

Ах, тебе еще машину хотелось! Ну, естественно, настоящий мужчина имеет машину. В рифму получается. А он куда противнее, чем Кудряшов. Оба ее эксплуатировали. Но тот не лицемерит, даже отстаивает свою философию. Этот – кот. Не в смысле кошачьей грации. Муж Масловой – кот. И потому тоже роковая фигура в ее судьбе.

– Кому продан браслет?

– Не знаю… Опять вы мне не верите! И, вообще, вы такого про меня наговорили!.. – он в отчаянии стиснул руки.

– Давайте разберемся, – Знаменский достал один из томов дела, раскрыл. – Здесь список ценностей, сданных вашей женой, и опись домашнего имущества.

– Да, я вижу.

– Проанализируем эти документы с одной точки зрения: сколько сюда попало мужских и сколько женских предметов. И какова сравнительная стоимость. Прочтите.

Маслов читал.

– Замечаете закономерность? У нее – не ахти какие сережки, у вас, по характеристике Кудряшова, – очень ценный портсигар. У вас две шубы – у нее одна. И так во всем.

– Ей нравилось делать подарки. Я же не просил.

– Но с удовольствием принимали. И вспомните еще кое-что, не внесенное нами в опись, – обилие детских вещей. Дескать, меня возьмут, а дети будут расти, им надо в чем-то бегать. Ирина Сергеевна понимала свою обреченность. А вы постоянно жили рядом и ничего не понимали?

– Я не знаю… нет-нет, я не сознавал!..

– Ну, допустим. Человеческая слепота порой феноменальна. И все-таки в ее судьбе есть доля вашей вины, поэтому не вам от нее отрекаться!

Бесполезно. Он будет только защищать себя. Святое «я». Вон уже еле шелестит:

– Возможно… но я просто не мог иначе…

Гнев схлынул, Знаменский устал.

– Вы погубили все, чего я достиг: признание, раскаяние… Одним махом. До смерти испугались за свою репутацию.

– Нет, но нельзя же так! Вы меня считаете за бездушного карьериста. А у меня исследования, как вы не понимаете! Если меня отстранят, кто их закончит? Это просто катастрофа! Три года труда!

– Вы любите свою работу? – с любопытством спросил Знаменский.

Он любит что-то, кроме себя?

– Боже мой, неужели нет!

– Рад слышать… Хотелось бы верить, что вы неплохой человек. – Попробуем сыграть на этой струне.

– Конечно! Я хороший человек!

– И привязаны к жене, хотя и наводили справки о разводе.

– Когда все так складывается, поневоле начинаешь думать… Но это же не потому, что я равнодушен к Ирине.

– Тогда, может быть, для нее не все потеряно. Слушайте. И ей, и вам предстоит еще много перенести. Будут очень трудные годы. Дайте Ирине Сергеевне надежду. От вас зависит, каким человеком она выйдет на волю. Бездомным, обозленным. Или готовым начать новую жизнь.

– Боже мой, как это тяжело!.. Вряд ли я смогу…

Я понял. Ты вряд ли сможешь. Уже решил, что не будешь. Осталось последнее средство. Расчет на трусость.

– Вы полагаете, Маслов, достаточно во всеуслышание отказаться от жены и можно уйти в сторонку? В чистеньком дедероновом костюмчике? Обязан разочаровать. С вашей работы пришло письмо. Коллектив просит сообщить, как следствие оценивает вашу роль во всей этой истории.

Тон следователя сулил недоброе, Маслову сделалось душно, он расстегнул пиджак.

– Пока я не ответил. Вы нисколько не удерживали жену на честном пути, но вы можете помочь ей на него вернуться. Моя оценка будет зависеть от этого. Я достаточно ясно выразился?

Жестокий удар. Впервые Знаменский наблюдал на красивом лице отражение напряженной мысли. Безусловно, Маслов понял. Как никогда, в нем сейчас свирепствовал эгоизм: восставал против жертв, которые предстояло принести, и он же убеждал, что лишь ценой жертв удастся сохранить свою научную шкуру. Кажется, начал зябнуть – застегнулся, да не на ту пуговицу. Для столь опрятного котика – равносильно раздиранию рубахи.

Знаменский встал.

– А сейчас постарайтесь найти Ирину Сергеевну. Раньше, чем найдем мы. До свидания.

Маслов уходил на полусогнутых, не замечая, что одна пола ниже другой.

– А портсигар, между прочим, принесите, – сказал Знаменский в спину.

Маслов возвратился и положил портсигар на стол.

Золотой, гравированный, с изумрудами. Хорош. И весьма тяжел. Внутри «Мальборо». Скажите, какое сходство вкусов!

Но я-то, я каков! На кого понадеялся! Неспроста в проходной тюрьмы защемило сердце. Надо было рассказать ему о статье, которая грозит жене, проследить его реакцию. Я по-глупому поддался на ее слезные просьбы – и где она теперь? Паспорт дома, хлопнется на улице с сердцем, свезут в больницу. А если инфаркт? А если того хуже? Ну как я мог?..

Три дня от Томина не было ни слуху ни духу. Маслов отчитывался о проведенных мероприятиях (безрезультатных). Саша только раз позвонил спросить, получил ли уже Знаменский нагоняй от Скопина. Получил и еще получит.

– Поделом, Паша, – и разъединился.

На четвертый день Томин встретил ее в парке. Нельзя сказать, что смолокуровские фотографии соответствовали нынешнему оригиналу. Вид у женщины был загнанный, круги под глазами, ступала она на тонких каблуках торопливо, но неуверенно, можно подумать, хлебнула лишнего. Томин хищно обрадовался.

– Простите, вас зовут Ирина Сергеевна? – этакий охотник за одинокими дамами.

Масок в запасе много. Некоторые по необходимости он носил долго, иные менял с калейдоскопической скоростью.

– Общие знакомые уверяли, что фамилия ваша – Маслова.

– У нас нет общих знакомых. Пустите, я спешу!

– У нас есть общие знакомые. Например, Кудряшов.

Это Томин попутно проверял разные версии. Могла проявить интерес, могла испугаться. Маслова восприняла равнодушно.

– Да оставьте вы меня в покое!

– Куда бы ни спешили, должен проводить. Дело в том, что у нас еще один общий знакомый – некто Пал Палыч Знаменский.

– Ах, вот вы откуда…

Пришпилилась к песочку аллеи.

– Заглянем пока в беседку. А то дети могут вас увидеть, они направлялись сюда.

Вошли, сели.

– Вот мы с вами и встретились, – Томин был доволен. – Земля, знаете, до того круглая, негде спрятаться.

– Кто вы такой?

Томин показал удостоверение. Она обессиленно прислонилась к дощатой стенке, спросила бесцветным голосом:

– И что теперь?

– Немножко посидим. У Пал Палыча из-за вас неприятности.

– А у меня радости? Мне своих бед хватает! – с аллеи донеслись детские голоса, она встрепенулась.

– Ваши?

– Да вам-то что?

– Ну зачем ребятам видеть, как их мамочку уводит чужой сердитый дядя?

– Вы меня… заберете?

– Практически уже забрал.

– Ну и пожалуйста! Сажайте! Гори все ярким пламенем!

– Сами виноваты. Подразумевалось, что вы будете жить дома, а не неизвестно где.

– Не могу я дома!

– Но две копейки вы могли потратить? Могли набрать телефон и сообщить, где находитесь?

– Могла – не могла, какая теперь разница? На поверку моя свобода двух копеек не стоила, лучше бы я ее не получала вовсе!

В гурьбе детей Томин не разобрал, которые – дочери Масловой. Сказал наугад:

– Славные девочки.

Они все были славные. Детей Томин любил. Своих не нажил, но с младшими в семье всегда возился и с родными, и с двоюродными.

Маслова всхлипнула.

– Сколько им будет, когда я выйду?.. Вырастут без меня, станут чужие, стыдиться будут…

Слезы ни к чему. Много их перевидано и мужских, и женских тем более. Но ни к чему.

– Разрешите поинтересоваться, какие у вас были планы на будущее?

Дети скрылись за поворотом, доносился отдаленный смех.

– Может, пришла бы обратно в тюрьму проситься… А скорее, села бы в самолет и к морю. Последний раз на солнышке погреться. А там заплыть подальше и…

– Обидно за Пал Палыча, который с вами нянчился, хлопотал и даже сейчас защищает. Верит, что вы сами явитесь на Петровку.

– Я бы явилась. Да что теперь, когда вы…

– Да-а, как говорил один мой клиент: хорошая мысля приходит опосля.

Дилемма. Кроме того, что помочь Паше, хотелось еще сорвать аплодисменты. Ведь очень нелегко оказалось найти Маслову, в неожиданном уголке она затаилась. Сюда в аллею привела его удача, счастливый случай. С другой стороны, Паше плюс, если она сдастся добровольно, так сказать, оправдает доверие.

– Ладно, – решился Томин, – пожертвую лаврами! Пойдете по собственной воле. Только тогда так: мы с вами не знакомы, не встречались и не разговаривали. Ясно?

Она кивнула со слабой улыбкой.

Дежурному в проходной он шепнул, чтобы эту женщину не выпускали (мало ли что взбредет в шальную голову), и направился к себе. На лестнице столкнулся со Смолокуровым.

– Чем порадуешь? – осведомился тот.

– Пока, Мишенька, ничем.

Смолокуров оттянул один, потом второй карман Томина:

– Пусто. Где же обещанная Маслова?

– Подружка говорит, на юг собиралась, на солнце погреться, – озабоченно поведал Томин.

У Знаменского с утра была чехарда: официанты, повара, метрдотели, мойщицы посуды.

В огромной «Ангаре» не водилось завсегдатаев. Словно мутная волна выносила в нее посетителей на вечер – истерически-веселых и мрачно пьющих, расфранченных и помятых, заказывающих оркестру «Шаланды полные кефали» или вдруг полонез Огинского, иногда посылавших на кухню тридцатку, чтобы сварганили что-нибудь покачественнее. Откатывалась волна, набегала другая. Солидная публика «Ангару» не жаловала, попадала сюда ошибкой.

Об этом ресторанщики рассказывали охотно, рисовалась пестрая «Москва кабацкая». Кудряшова же еще пытались обелить. Лишь один из допрашиваемых – бармен Валера – не скупился на поношения по адресу хозяина.

Место свое Валера купил по дешевке, за пятьсот рублей. Месяца два домогался он от Кудряшова точного ответа, сколько должен в месяц отстегивать. А тем временем в углу за столиком, прикрытым мраморной колонной, кормились и поились районные вожди с друзьями – даром, разумеется. И бутылки шли им из Валериного «подотчета». Чтобы их скомпенсировать, прочим посетителям не долей, разбавь, замени дешевеньким.

О контрольной закупке всегда бармена предупреждали заранее. А тут не предупредили – и готова статья за нарушение правил торговли. Пошел парень отбывать положенное. Вышел – жена с ним развелась, любимую собаку продала и не говорит кому. Устроился на черную работу. Полон горького пессимизма.

Судя по тому, что у Кудряшова бармены дольше трех месяцев не удерживались, он и с ними поступал так же. Раз в квартал делал себе подарок, продавая место за стойкой.

Во второй половине дня Кудряшова привезли на Петровку – ревизорам потребовался. Не тащить же их в Бутырку, да еще пуды документации.

Они поочередно подносили раскрытые тома:

– Гражданин Кудряшов, вот это списание трехсот коробок для тортов я буду считать фиктивным.

– Почему, гражданин ревизор?

– Акт о том, что они будто бы испорчены, подписали вы один. А в следующие два дня как раз было вывезено триста «левых» тортов.

– Ладно, валите до кучи.

Знаменский присутствовал. Больше от нечего делать, чем всерьез, спросил:

– Если б вас не арестовали, вы бы когда-нибудь остановились?

– Честно – вряд ли. Это как водка, присосался – не оторвешься.

Хуже водки, пожалуй. Кудряшов откровенно делит людей на две категории: «хомо с деньгами» и «хомо без денег». Без денег – не человек, сор.

– Но у вас уже все было. И на черный день, и на серый, и на голубой. Чего вам не хватало, чего еще не успели?

– Э-э, мало ли! Не все выпито, не все съедено…

– За триста тортов кто стоимость получил?

– Ну, я. Все равно магазинщики вам скажут.

– Почему акт подписали в одиночку?

– Дай на подпись – дай и за подпись. А так – режим экономии.

Ревизор ткнул Кудряшова в экземпляры накладной – тексты непозволительно различались. Тот сослался на ошибку и возобновил свои оправдательные речи:

– Дело наше такое – пищевое, торговое. Не нами это заведено, не нами и кончится. Если хотите знать, еще в древнем мире у торговцев и воров был один бог-покровитель, даю слово!

– Это Гермес, что ли?

– Не помню, как его там звали, а сам факт знаменательный. Вот сидите вы и честными ручками на меня протокол строчите. А ведь могла судьба сыграть иначе: вы бы кончили по товароведению, а я – по юридической части. И могло бы сейчас все наоборот повернуться. Сколько угодно!

Знаменский отмахнулся.

– Ну как вы не хотите понять? Сначала боишься проторговаться. Чтоб недостачи не было, создаешь запас. Получил излишки – куда девать? За них же при ревизии тоже спросят!

– Все ставите с ног на голову. У купца были предусмотрены нормы естественной убыли?

– Раньше? Вроде нет.

Естественная убыль, естественка. На случай, если усох; товар, попортился, мыши погрызли. Ох, эта естественка! Помоют пол в магазине перед ревизским снятием остатков – повысится влажность, и сразу прибудут сотни килограммов всего, что хранится в подсобках, – мука, крупа, сахарный песок, колбаса. На городских элеваторах малейшее изменение температуры дает лишние тонны продуктов. А на холодильниках? Подумать страшно: убавил на один градус заморозку (влага вымерзает или примерзает) – и вывози сотни тонн неучтенного мяса, рыбы, масла и прочего.

Старорежимный купец обходился без естественки, не было ее, зато был хозяин. Хозяин исчез. Радовались, что навсегда. И пошла естественная убыль. Если б только крупы! Бережливости, порядочности, совести.

– Что вы мне рассказываете? Зачем вам всем крутиться, ловчить? У вас есть нормы естественной убыли. И нормы такие, что на них можно жить припеваючи. Даже начальство прикармливать, даже сохранять честность.

– Честность? Вон вы Масловой поверили, а она фюить!

Знаменский вздрогнул.

– Откуда сведения?

– Слухом земля полнится, – злорадно сказал Кудряшов. Он посмаковал гол и добавил: – Это по-вашему можно припеваючи, по вашим нищенским, извините, потребностям. А у меня запросы! И у начальства…

Он все булькал и булькал, поучая Знаменского. Модернизация, реорганизация, максимальное использование, профессиональное мастерство, перевыполнение… рот набит официальной фразеологией. Для разнообразия – Гермес, «плебейство» и тому подобное. В квартире (даже в ванной) иностранные журналы с яркими картинками – претензия на образованность. А пишет «риорганизация» и даже «жыры».

Зазвонил внутренний телефон, ближайший ревизор отреагировал:

– Знаменского? Есть Знаменский.

– Давайте, кто там, – сказал тот.

Голос Масловой подбросил его со стула, выпрямил.

– Где вы находитесь?! Поднимайтесь ко мне в кабинет, заказываю пропуск!

Она вошла тихая, покаянная. На висках седина!.. Н-да, любовь. Жестокая подчас штука.

– Мне очень жаль, что все так получилось, но…

– Вы ко мне из дома, Ирина Сергеевна?

– Нет.

– С мужем виделись? Он вас обыскался.

– Нет.

– Так… – Знаменский по памяти набрал номер. – Николай Семенович, ваша жена у меня… Да, получите из рук в руки через час-полтора. И не забывайте наше условие.

Женщина съежилась и не знала, как вымолвить, что домой ей нельзя, что все порушилось.

– Ирина Сергеевна, он счастлив, что вы вернетесь, – раздельно проговорил Знаменский. – Он намекал, что виноват перед вами, он погорячился.

Воскрешение. Будто обрызгали живой водой. Если этот ее высокопорядочный, если он… он у меня света не взвидит!

– Я убежден, что все между вами уладится. Отдохните пока. У следствия к вам немного вопросов, в основном мелкие и не к спеху.

Она не слышала.

Интересно, через сколько минут начнет пудриться? Через пять – сам с собой побился об заклад Знаменский.

– Пал Палыч!! – задохнулась от прилива чувств.

Он отозвался ворчливо:

– А что Пал Палыч? Не приди вы сегодня сами – была бы получена санкция на арест.

Маслова прикусила губу, скулы закраснели пятнами.

Не сама?.. Ладно уж, не тушуйся, чего там! Важно, что явилась. А сама или надоумил добрый человек – спасибо ему! У тебя выпытывать подробности не стану.

– Ирина Сергеевна, будем считать, что вас выручила судьба.

Вот так. И пора уже тебе пудриться. Который с гражданским долгом – он любит красоту. Но боится.

Надо подогревать его страх.

Знаменскому удавалось это делать в течение нескольких лет, пока Маслова не умерла в заключении. Скоропостижно и – он надеялся – безболезненно.

А незадолго до того встретил на улице ее мужа с эффектной блондинкой под ручку. Знаменский смотрел в упор, но у мужа недостало характера поздороваться.