Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 103 страниц)

5

Утренний выгул Графа Пал Палыч с Колькой поделили поровну – через день. Сегодня пораньше пришлось проснуться Знаменскому-старшему. Щенок крутился и поскуливал – подперло.

В квартире он уже почти приучился терпеть, но по выходе из дому надо было проявлять проворство, чтобы успеть отбежать с ним от подъезда. Иначе он прочно и очень надолго утверждался на месте, похоже, сам дивясь, откуда что берется.

Миску он вылизывал так, что муха не подлетала. Обувь грыз исключительно старую – вкуснее. От попыток завоевать диван отказался без больших баталий. Много спал, невероятно быстро рос. Резвился умеренно.

– Мам, он у нас не меланхолик? – спросил как-то Колька, когда Граф отверг его приглашение проснуться и поиграть.

– Нет, Коля, он немножко флегматик и себе на уме. Но умишко еще детский. Крупные собаки поздно взрослеют.

Гулять с ним было тоже нехлопотно. Посторонних он игнорировал, к кошкам относился уважительно; только продуктовые сумки начисто лишали его равновесия. Пока не иссякнет бурный щенячий аппетит, с этим предстояло бороться. И еще присматривать, чтобы не сожрал какую-нибудь дрянь с земли.

– Граф, домой!.. Ты глуховат или у хозяина дикция плохая? Пошли-пошли, мне трудного свидетеля допрашивать.

6

Да, свидетель был трудноват и сложен. Явился пунктуально, но с неудовольствием. Молча протянул повестку.

Знаменский уважительно встал, протянул руку. Пожатие – первый внутренний зондаж, для партнера абсолютно неприметный. Он считает – просто поздоровался; не подозревает, что его ладонь проявила безразличие, симпатию, пренебрежение, страх, доверие, то есть любое преобладающее в нем теперь настроение. Чтобы четко воспринять сигнал, встречная ладонь, естественно, должна обладать натренированной чуткостью. У психологов, врачей, сотрудников следственного аппарата она вырабатывается даже и бессознательно. (У мошенников, кстати, тоже).

Рука Власова выдала неуверенность, нервозность.

– Извините, что опять беспокоим, – радушно начал Пал Палыч, – но дело теперь поручено мне, и есть детали, которые…

Власов не дослушал.

– Я же пришел.

Знаменский усадил его, принялся заполнять бланк, попутно «ставя диагноз».

«Неглуп. Самолюбив, даже с примесью высокомерия. Замкнут. Упрям. Лицо красивым не назовешь, но интересное. Лишь неподвижность черт его портит».

– Об ответственности за дачу ложных показаний вам говорили, прошу расписаться, что помните. Ну вот, с формальностями покончено, Игорь Сергеевич. Теперь несколько вопросов.

– Спрашивайте.

– Прежде всего спасибо, что помогли задержать хулигана.

– Я не задерживал. Задержала ватага молодежи, – отмел Власов похвалу.

– Им тоже спасибо, но без ваших показаний арест Платонова был бы почти…

Снова не дослушал:

– А за что арестован? За то, что слегка стукнул?

– Игорь Сергеевич, у Платонова кулаки пудовые. От его «слегка» у парнишки сотрясение мозга.

Власов скептически хмыкнул:

– Неудачно упал.

– Возможно… Скажите, с того места, где вы стояли, было отчетливо видно происходящее?

– Да.

– Можете назвать примерно расстояние?

– Шагов семь.

– Расскажите, пожалуйста, все по порядку, не упуская мелочей.

– Собственно, я уже рассказывал, записывали. В вашей папке наверняка содержатся мои… мемуары.

– Вы правы. Но то был рассказ другому следователю. Я обязан сам услышать.

– И записать другим почерком. Что ж, извольте.

Но он некоторое время молчал, глядя в окно, и обращенный к Знаменскому профиль выражал какую-то непонятную тому отрешенность.

– Этот… Платонов? Он купил после меня пачку сигарет. Подошел к девушке… Она ждала, наверное, долго. Это чувствовалось. Бесцельно ходила из стороны в сторону, скучала… В общем, неудивительно, что Платонов подошел. Красивая девушка… Одна.

«Почему он так тяжело говорит? Простенькая недавняя история, а он нагружает ее психологией».

– Но, Игорь Сергеевич, ведь девушка ждала не Платонова.

– На ней не написано. Просто, может, кого-нибудь.

– Она производила такое впечатление?

Власов поколебался.

– Нет-нет, утверждать не берусь. Но отрицать тоже.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Ну… пошел типичный для таких случаев треп.

– Вам было слышно?

Власов обернулся.

– Какие-то банальные фразы. Сами знаете, как бывает – начинается полушуткой; а потом уже обидно отъезжать ни с чем.

– Дословно не помните?

– Н-нет.

– Понимаете, мне важно, Игорь Сергеевич, как держался Платонов. Только развязно или нахраписто и нагло. И что девушка – давала она резкий отпор или как-то так… двусмысленно. Существо дела не меняется, но ситуация перед дракой… понимаете?

– Да, разумеется.

Пал Палыч поймал его взгляд и не отпускал, стремясь через этот «канал связи» привести его в нужное состояние.

– Я взываю к вашей памяти. Вы ведь все видели и слышали. Слова, интонации, жесты – где-то они отложились, надо только вытащить на поверхность. Постарайтесь сосредоточиться, Игорь Сергеевич. Представьте себе снова: тепло… ранний вечер… табачный ларек… красивая девушка скучает…

– Все очень похоже… – отрывисто и одышливо продолжил Власов за Пал Палычем, – слишком похоже… Теплый ветер порывами, и пахнет сирень… Деревья шелестят.

«Сирень?!.. Ладно, потом».

– К девушке подходит парень… установлено, что он был навеселе… голова немножко хмельная…

– Да, – согласился Власов, – голова хмельная. – И взволнованно заспешил, будто сам с собой: – Он говорит: «Как жаль, что вы ждете не меня». Она отворачивается. Ветер кидает ей волосы в лицо. Она говорит: «Отстаньте» или «Оставьте»… Но всерьез или только для виду – это невозможно понять. Поэтому он не отстает. Он говорит… пошлости, конечно, но она ему страшно нравится… Синие глаза, синее платье и рыжие волосы на ветру… – Вдруг он умолк резко, с разбегу.

«Ой-ой. Что на него накатило? Чердак в порядке, а понес несуразицу».

– Игорь Сергеевич, вы не жалуетесь на зрение?

– Нет, – сквозь зубы.

– Какого цвета папка?

– Коричневая.

– Эта?

– Серая. Я не дальтоник.

– Извините, заподозрил. Потому что на девушке была черная юбка. И белый свитер. И… разве она рыжая?

– Нет, обыкновенная блондинка. – Он хрустнул пальцами. – Из меня, как видите, никудышный свидетель.

– Да, что-то вы начали фантазировать. А мне нужно только то, что вы действительно видели и помните.

Перспектива продолжения допроса вызвала у Власова отвращение.

– Надо пойти лечь, – соврал он. – Что-то скверно…

– Позвонить в медпункт?

– Нет, это бывает… Я приду завтра или послезавтра… Можно?

– Послезавтра в то же время, – назначил Пал Палыч.

Подписал пропуск. Загадочный свидетель ушел. Знаменский посидел в раздумье. Затем, полистав справочник, снял телефонную трубку.)

– Гидрометцентр? Здравствуйте, следователь Знаменский с Петровки, 38… Да, пожалуйста. Вопрос такой: какова была сила ветра в Москве вечером девятого апреля?.. Да, сего года. Жду… Да? Практически безветрие. Спасибо.

«А если он малость „того“? Шелестят у него деревья и пахнет сиренью. До сирени и сейчас-то далеко».

Бестолково потерянный час дорогого времени. Больше Знаменскому даже думать о Власове было некогда.

7

При всем сочувствии к его горю, отец потерпевшего был Пал Палычу неинтересен. Желто-седые виски, ранние морщины, неотмываемые рабочие руки, громкий голос (от привычки перекрывать шум в цеху) – типичная незапоминающаяся внешность. Но не во внешности заключалась неинтересность, а в кондовой «правильности» Ивана Федотыча. Он был честнейшим, добросовестным и ограниченным человеком. Из породы почитающих себя всегда правыми моралистов и зануд.

Личная беседа с ним была не нужна Пал Палычу, на то телефон есть, чтобы уточнить две-три мелочишки. Но отец попросился прийти. Как отказать, не выслушать?

– …На медные деньги растили. И вырос справный парень. Через три месяца защитил бы диплом, стал архитектором. За что ему такое? За что нам с матерью?!..

Однако надо хоть какую-то и пользу извлечь для следствия.

– Скажите, Алексей по натуре вспыльчив?

– Нет, характер спокойный, основательный.

– Вы были дома, когда он уходил – в тот вечер?

– Дома.

– И все было нормально, Алексей не нервничал? Я спрашиваю потому, что он впервые опоздал на свидание и Рите показался несколько возбужденным.

Отец помолчал хмуро.

– В тот вечер промеж нас разговор вышел… насчет этой девицы…

– Она вам не нравится?

– Да чему ж там нравиться?! Лицо размалеванное, юбчонка – одно название, повадки, словечки… Вы ее видали?

– Сейчас коротких юбочек полно. Примелькались.

– Ну, моему Алексею такая не пара! Из-за нее вся и беда. К порядочной девушке на улице приставать не будут!

В дверь сунулся Власов: было то самое послезавтра.

– Одну минуту, – попросил Пал Палыч.

Власов закрыл дверь.

– У вас дела, – застеснялся отец. – Пойду.

– Идите, Иван Федотыч, и не отчаивайтесь. Будем верить в медицину.

– А что еще остается!..

Знаменский проводил его, впустил Власова, справился о здоровье.

– Обошлось, – вяло промямлил тот.

– Тогда продолжим, Игорь Сергеевич? Мы с вами прервались на том, как…

– Простите, мое свидетельство необходимо?

«Начинается!»

– Да, Игорь Сергеевич, ваше свидетельство необходимо, – категорически, но мягко, ибо заставить его нечем. – Рита в момент удара отсутствовала. Продавщица табачного киоска готова рассказать любую историю. Но установлено, что она ничего толком не могла разглядеть. Вы – единственный очевидец.

Власов хрустел пальцами и нервно поводил шеей.

– Значит, каждое мое слово влияет на судьбу… Это тяжелая ответственность. Что его ждет?

– Платонова? Статья пока не ясна. Дело в том, что от ушиба головы потерпевший ослеп… Вы встретили в дверях его отца. Если слепота останется, – до восьми лет.

– Боже! Несчастный парень!

– Да, трагично.

– Ну съездил кому-то. Максимум должен был появиться фонарь на скуле. А вдруг – восемь лет!!

– Так вы… о Платонове горюете? Сочувствие не по адресу, Игорь Сергеевич.

– Смотря как взглянуть, – раздраженно возразил тот.

– Как ни взгляни. Вам жаль хулигана и не жаль человека, пострадавшего ни за что ни про что?

– Того тоже жаль. Невольно. Потому что он жалок вообще… заработал оплеуху – дай сдачи. Не способен – утрись и переживи. Нет, он, конечно, падает. И, конечно, неудачно. И получает сотрясение мозга, будто летел со второго этажа! Потом он слепнет. Потом, естественно, его бросит девушка. – Во Власове нарастало озлобление. – Родители на старости лет зачахнут в заботах… Есть, знаете, люди, которые умудряются занимать в жизни невероятно много места – с разными своими бедами, немощами, обидами. Все вокруг как будто в долгу, все с ними нянчатся. А ведь просто-напросто – неудачник!

– То бишь, как говорит Платонов, дохляк, – холодно подытожил Знаменский. – Давайте без обиняков. Вы готовы на попятный?

Власов молчал, оттопыривая и втягивая нижнюю губу.

– Если я вас сейчас спрошу, видели ли вы, как преступник ударил потерпевшего, что вы ответите?

Власов опустил голову, думал. Наконец ответил, не меняя позы:

– Ударил.

У Пал Палыча отлегло от сердца.

– Тогда о чем мы толкуем?

– Я признаю факт, но не согласен с его оценкой.

– Оценивать факты – задача суда.

– Не будьте формалистом. Взгляните на вещи шире. Вы говорите «преступник». Допустим, объективно – да. Но субъективно, с точки зрения самого Платонова, в ту минуту…

– Предлагаете мне стать на его место, что ли?

Власов язвительно усмехнулся:

– У вас, разумеется, строгие принципы… вы не заговорите с незнакомой девушкой…

– Нет, случалось, зарекаться не могу. Но я не стал бы колотить ее приятеля.

– О, разумеется! Выдержка и хладнокровие!

– Игорь Сергеевич, вы часом, не играете на флейте?

– При чем тут флейта?

– А при чем мое хладнокровие?

«Я уже тоже раздражаюсь. Когда оба раздражены, добра не жди».

Пал Палыч подавил дурное расположение духа, миролюбиво предложил:

– Давайте от широкого взгляда на вещи вернемся к конкретике? Вы прежде встречали Платонова, или Риту, или потерпевшего – Алексея Демина?

– Нет.

– Когда Платонов с ней заговорил, она отвечала?

– То отвечала, то не отвечала. Слишком короткий разговор. Хоть бы минут десять – и все могло повернуться иначе.

– Как именно?

– Они могли бы и столковаться.

– Сомневаюсь.

– А кто знает? Вы – знаете? Он не знал. Ему казалось, что есть шанс. Вдруг является какой-то почти мальчишка и цапает за плечо. – Он вновь отрешенно уставился в окно. – Видите ли, людей определенного склада нельзя попросту цапать за плечо. И разговаривать начальственным тоном. Да еще при девушке, от которой перехватывает горло… «Оставьте в покое мою невесту!» Если такая рыжая, с такими глазами – невеста, умей ее защитить. Иначе – смешно!

«Опять рыжая, опять накатило. Что-то тут…»

– Выходит, Платонов поступил как надо?

Власов поиграл скулами, справился с эмоциями, отозвался сухо и рассудочно:

– Судя по конечному результату, Платонов поступил нерационально.

– Потерпевший назвал Риту своей невестой?

– По смыслу. За точность текста не ручаюсь.

Не ладился допрос, не ладился. Где-то на полпути от Знаменского к Власову крылась трещина, и туда утекало все самое главное, а от собеседника к собеседнику долетали лишь оболочки слов.

«Ну что мне с ним делать? Качается на шаткой какой-то жердочке вправо-влево. Как привести его на твердую; почву?»

В те поры шутковали: «Есть обычай на Руси на ночь слушать Би-би-си». Глушили уже редко и кое-как. Поэтому Пал Палыч знал, что в зарубежной практике существует специальная служба охраны свидетелей. Вплоть до вывоза их в тайные убежища, где они пребывали огражденными от посторонних воздействий до суда. Мера зачастую совершенно необходимая.

Может, и Власову ее не хватает?.. Может, и не хватает. Только службы такой у нас нет как нет. Бейся, следователь, в одиночку.

– Игорь Сергеевич, можно немного о вас? Вы инженер, работаете старшим диспетчером на ТЭЦ? Сколько лет?

– Пять.

– Напряженная работа?

– Всякое бывает.

– Насколько представляю, вы должны следить за тем, как сбалансировано энергопитание многих объектов. Перед вами громадный пульт, и вы одновременно массу показателей держите под контролем. Верно?

– Приблизительно.

– Значит, у вас тренированное внимание, профессиональная наблюдательность – и слуховая и зрительная. Но почему вы путаетесь в такой несложной картине происшествия? В произнесенных тогда нескольких фразах? Даже в описании девушки?.. Вы жили когда-нибудь в Подольске?

– Нет.

– В Харькове родственников не имеете?

– Нет.

– Извините, никого из близких на Кузьминском кладбище не хоронили?

– Нет. Ищете, был ли я связан с Платоновым?

– Верно, грешен. Хотелось поделикатнее. Но могу и напрямик: не мешают ли вам какие-то житейские обстоятельства давать показания по делу? Возможно, они появились после ареста Платонова? Скажем, к вам обратились его доброжелатели?

Власов прищурился насмешливо:

– Как долго вы держали в себе этот вопрос!.. Обратились вплотную за арестом. Но это не играет роли. Не это играет роль.

– Верю, – почти искренне улыбнулся Пал Палыч. – Но ведь они и до меня доберутся. Поделитесь, пожалуйста, опытом.

– Позвонили домой. Попросили. Угрожали. Я объяснил, что в случае повторного звонка расскажу, будто Платонов сулился прикончить парня на месте. Если дальше станут давить – «вспомню», что видел у него нож. Поняли. Отвязались.

Власов изложил все это без рисовки собственным мужеством. Просто проинформировал. И в тот момент понравился Знаменскому и вызвал встречную откровенность:

– Не могу раскусить вас, Игорь Сергеевич. В вашем поведении мне чудится что-то глубоко личное. Но что?

Неподвижные черты Власова на секунду скомкала гримаса. Испуганная? Страдальческая? Так была коротка, что Знаменский не разобрал. Но ясно, что предположением своим попал «в яблочко».

Тема требовала развития. Однако возникла Кибрит с папкой.

– Ничего, что вторгаюсь?

– Ничего, раз не с пустыми руками. Прошу извинить, Игорь Сергеевич, – совещание с экспертом. Подождите немного в холле.

Власов с облегчением удалился.

– Тот самый свидетель? – проводила она его взглядом.

– Угу. Выкладывай свои достижения.

Кибрит раскрыла папку.

– Оцени! Точные расчеты, бесспорные выводы. Твоему хулигану чистый мат.

– Если он сумеет хоть что-то понять. С дураками беда – чем виртуозней доказательство, тем оно меньше убеждает. Не доходит.

– Он тупица?

– Интеллектом не блещет. Но все-таки сколько-то проучился, авось знает слово «экспертиза». Спасибо большое, Зиночка. По дороге пошли мне обратно свидетеля.

– А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.

– Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию – право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может – ослеп.

– Да, мне говорили. И сотрясение мозга…

– Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что потерпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.

– Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего единственного!

– Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?

Кибрит кивнула одобрительно: поняла.

– А инструкции побоку?

– Побоку!

– Ну-ну… Желаю удачи.

– Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать короче твоей – это как?

– Довольно вызывающе.

– И подтверждает сомнительность морального облика девушки?

– Ну-у, Павел, что за ханжество!

8

Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.

На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот – это заставить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..

Власов принял приглашение в Бутырку с болезненным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.

В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужденной болтовне его с дежурной:

– Ниночка, что вас давно не было?

– Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.

– Так что скоро нас покинете?

– Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?

– На солнышке.

Все еще держалось неурочное тепло, но могло сломаться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.

– Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.

– Будет сделано, Пал Палыч.

– Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?

Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знаменский скрылся.

– Курить здесь можно?

– Да, пожалуйста, – разрешила Ниночка.

Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.

– Не думал, что в городе может быть такая тишина.

Тишине новички обязательно удивлялись.

– Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.

Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ниночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.

– Хороший следователь? – кивнул Власов вслед Знаменскому.

– Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!

Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:

– Это не я, это сами заключенные говорят!

– Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?

Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.

Она уйдет – найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.

(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастливое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.

История описана нами в повести «До третьего выстрела»).

9

Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспертизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:

– «Место кровоподтека на лице потерпевшего соответствует удару, нанесенному человеком, выше его ростом, а именно…»

– Ваш рост, верно?

– Ну и наворочено в этих таблицах…

– Специалисты работали. Кому бы другому я и показывать не стал – слишком сложно. Но вы человек неглупый, с полувысшим образованием… – польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.

– Понятно, – утер лоб Платонов. – А тут что?.. «Наиболее вероятно, что удар нанесен правым сжатым кулаком руки, чему соответствуют расположение, конфигурация… расположение, конфигурация и глубина гематом… смотри таблицу шесть». Это ж надо!

– А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.

Платонов круглил глаза, из которых испарилась наглость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следователь с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…

– Значит, что же мы имеем, гражданин майор? – озабоченно спросил он. – Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс вагон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?

– Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка – не райотдел. Нас не достанешь, – и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!

– Вот петрушка! – горестно изумился Платонов. – Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное признание?

– Честно – советую.

– К чистосердечникам отношение, говорят, получше.

– Безусловно.

– Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заголила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?

– Теперь уж нельзя.

– Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолковали бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…

Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.

– Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.

– Вы просили об очной ставке.

– Дурак был.

– Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет.

– По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…