Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 103 страниц)

2

На следующий день Афоня Никишин впервые сидел в ресторане. Да и старший ощущал себя в этой крахмально-гастрономической обстановке новичком.

Третьим, который заказывал и платил, был Сергей Филиппович, немолодой поджарый человек с умным лицом в резких морщинах. Его глубоко посаженные, обведенные тенью глаза жестко смотрели на все вокруг и с сердечной симпатией на Никишиных. В особенности умилял его щенячий аппетит Афони.

Раскрыв на четвертом, свободном, стуле принесенную Игнатом папку и нацепив непривычные очки, Сергей Филиппович пристально изучал гравюры. Иногда прикрывал лист ладонями, вычленяя отдельный штрих или изгиб линии, и оценивал по какой-то неведомой Игнату шкале. Здесь были лучшие гравюры Игната, и он ревниво ждал похвальных слов.

Вот бал у Воланда. Сергей Филиппович дотошно исследовал его вдоль и поперек. Игнатом овладело обидное подозрение, что тот не судит о содержании, о трактовке образов – да и не может судить, потому что не читал Булгакова. Но он не спросил, чтобы не прозвучало упреком. Сам с трудом раздобыл книгу, а Сергею Филипповичу с его тяжелой судьбой подавно извинительно.

Сергей Филиппович снял очки, затер ногтями дырочки от кнопок и на углах гравюры и наконец нарушил молчание:

– Дар! Несомненный дар!

Афоня с набитым ртом радостно промычал: «Угу».

– За это надо выпить!

– Афоне хватит.

– Да что ты, Игнаша, сухое, чистый виноградный сок! Тем паче суббота, завтра не вставать.

– Заниматься ему надо. Экзамены на носу.

– Ну, тогда символическую, – Сергей Филиппович налил Афоне на донышко, себе и Игнату по края.

Чокнулись, выпили. Их столик находился в углу, и ресторанный шум не очень мешал разговаривать.

– Да, год для вас решительный: у тебя распределение, у него аттестат. Как в школе дела-то?

– Нормально, – тряхнул Афоня хохолком на затылке.

Игнат усмехнулся.

– «Нормально!» Представляете, что недавно учудил – вышел к доске на уроке астрономии и заявил, что Земля плоская.

– Силен!

– Наш звездочет прямо обалдел! – радостно сообщил Афоня. – Он мне про горизонт, про фотографии из Космоса, а я – свое. Девчонки визжали от восторга!

– Двойку схватил?

– Ну, Сергей Филиппович, все-таки не третий класс. Теперь уважительно. Если, говорит, ты так считаешь, докажи.

– И что он, думаете, сделал? – подхватил Игнат. – Добыл какую-то бредовую брошюру, проштудировал и произнес публичную речь на двадцать минут.

– Что Земля плоская?

– Хотите, докажу?

– Упаси бог! Плоская так плоская, по мне один черт!

Балансируя подносом, появился официант. Афоня с энтузиазмом приветствовал новую порцию закусок и все же пожалел о недоеденном салате с крабами, который унесли из-под носа. Рыбное ассорти, украшенное дольками малосольного огурчика, мясное ассорти, и по центру горка тертой свеклы… с чего начать?

Сергей Филиппович снова обратился к гравюрам.

– Я, видимо, старомодный человек: люблю точность, люблю тщательную проработку деталей… – он испытующе и задумчиво смотрел на Игната. – Из тебя может получиться толк… Возьму кое-кому показать, не возражаешь?

Игнат покраснел от радости: у Сергея Филипповича были знакомства среди художников.

– Как говорили в старых романах, весьма польщен.

– Вот и ладно. – Собеседник сложил листы в папку, завязал тесемочки. – Ешьте, ребята, ешьте! Не брезгуй свеклой, Афоня. Стимулирует кишечник – легче переваривать то, что творится вокруг.

Афоня беспечно переваривал все, что творилось на свете, но послушался и зачерпнул ложку свеклы. Оркестр заиграл что-то дежурно-ресторанное, пары потянулись танцевать. Игнат следил за светловолосой, очень юной и очень декольтированной девушкой, которую рискованно кружил и перебрасывал с руки на руку рослый самоуверенный партнер.

– Я вас могу угощать вполне свободно. Разбогател на старости лет.

– Наследство из Америки? – спросил Афоня.

– Разве Балашиха в Америке? Хотя, если Земля плоская… Сестра у меня в Балашихе умерла. Оставила дом, хозяйство. Полно всякого добра, и я – единственный наследник. Ну-ка, за упокой ее души, – радушный хозяин налил и подмигнул Афоне: – Отпустим Игнашу танцевать? Он там на кого-то глаз положил.

Игнат помрачнел.

– Благодарю. Не так одет, чтобы лезть к незнакомым девушкам.

– Кстати, о покойниках, – сказал Афоня. – У нас в подъезде вчера человека чуть не убили. – Музыка как раз оборвалась, и последние слова раздались слишком громко.

Сергей Филиппович вскинулся:

– Как это «чуть не убили»?

Афоне помешал ответить пожилой мужчина интеллигентной наружности с «Курьером Юнеско» в кармане пиджака.

– Простите, я вижу четвертое место у вас не занято. Если разрешите…

– Нет, – безапелляционно отрезал Сергей Филиппович.

Мужчина был, вероятно, приезжий, из постояльцев гостиницы (при которой располагался ресторан), и пришел скромно поужинать после суматошного столичного дня. Устало и беспомощно он огляделся и отважился проявить настойчивость.

– Еще раз простите, но место явно свободно, а больше нигде в зале…

Сергей Филиппович привстал и с внезапно прорвавшимся бешенством ухватился за спинку свободного стула.

– А ну, светильник разума, чеши отсюда!

– Невероятно… – произнес интеллигент и поспешно отступил.

Никишины оба испытывали некоторую неловкость после разыгравшейся сцены, но Игнат не мог оторваться от разительно изменившегося лица Сергея Филипповича. Собственно, лицо было то же, но глаза… Глаза расширились и буквально пылали. Казалось, что тени вокруг них – это закопченные пламенем веки.

«Портрет… я просто обязан», – который раз думал Игнат. Но как передать этот яростный огонь? Он быстро потухал, и Сергей Филиппович говорил ровным тоном: «Нервишки шалят. После всего пережитого». Вот и сейчас помянул нервишки и спокойно вернулся к прерванной беседе:

– Так, значит, чуть не убили?

– Пырнули ножом, лежит в больнице без сознания, – подтвердил Афоня.

– А за что?

– Никто не знает. Самого спрашивали – тоже не знает.

– Как же спрашивали, раз без сознания?

– Очнулся на минутку, – Афоне нравилось пересказывать страшную историю.

– И кто такой?

– Да вы его даже видели. Он вчера на стадионе рядов на пять ниже сидел. И все нам рукой махал. А вечером его… представляете?

– На стадионе? Нет, не обратил внимания.

– Вообще-то, жалко дядю Лешу, он был малый ничего.

Игнат слушал вполуха: снова танцевали, снова взлетала и рассыпалась волна светлых волос по обнаженным плечам.

Сергей Филиппович заговорил между тем веско и внушительно:

– Что поделаешь, детки, в жестокий век живем. Одного Кеннеди убили. Другого убили. Кинга убили. Уже на Папу Римского с ножом кидались. На этом фоне случай с каким-то дядей Лешей – пустяк. Почти естественный отбор. А, Игнат?

Обернувшись, тот увидел, что Афоня стащил сигарету из его пачки и курит.

– Афанасий!

– Подумаешь… – протянул Афоня и ткнул сигарету в остатки свеклы.

– Извините, не уловил про естественный отбор.

– Эх, Игната, много я чего повидал на своем веку! Стариковские мысли, они едкие. Иногда этак раздумаешься о жизни… Вот волк идет за оленьим стадом. Кого он ест? Слабого, больного. Без него олени выродятся. Он – как санитар. А у людей? Ты посмотри хоть направо, хоть налево. Тупые, спина колесом, глазки сонные. А вон тот? Часть брюха, выпирающая из воротничка, называется головой. Ну как их не есть? Нет, людям тоже нужны волки! Истории нужны санитары.

Лихо закручено, отметил Игнат.

– Но против волков есть дядя милиционер! – дурашливо фыркнул Афоня.

– Правильно, так и получается, ребятки! Закон что делает? Вяжет сильных. Хочет, чтобы все были одинаковые и поступали одинаково. А ведь сильному закон не нужен, нет. Он нужен, чтобы дохляков охранять. Чтобы им тоже что-то в жизни доставалось!

Афоня зааплодировал.

– А если, скажем, я – волк, – сжал Сергей Филиппович сильный жилистый кулак, – за каким чертом мне вкалывать рядом с Красной Шапочкой? Она кушает манную кашу, а мне нужно мясо!

Официант, пробегавший мимо, принял реплику на свой счет:

– Помню-помню, три филе. Сию минуточку будет готово.

Все засмеялись.

– Еще по одной, – взялся Сергей Филиппович за бутылку. – Люблю я вас, ребята. Хочется сделать из вас таких людей, чтобы как нож в масло!.. Я ведь тебя вот этаким помню, – показал он Игнату чуть выше колена. – Афони еще и на свете не было.

– Не могу понять, как без меня обходились?

– С трудом, – ответил Сергей Филиппович.

Всего три месяца назад постучал в их дверь этот нежданный человек. Отрекомендовался давним другом семьи и таким сначала показался обременительным! Угощай его чаем, проявляй внимание, рассматривай пожелтевшие фотографии, с которых бесплотно улыбается молодая красивая мама, а крошечный Игнат сидит на плече этого самого Сергея Филипповича – тогда еще без залысин и морщин.

А потом – очень скоро – братья обнаружили, что ждут его нечастых визитов, что с ним далеко не скучно и словно бы не так беззащитно на свете. О себе Сергей Филиппович говорил мало и с горечью: был художником, успеха не добился, сменил множество профессий, долго жил в северных краях, подробности когда-нибудь после… Ребята подозревали, что он сидел, но в их представлении сидеть он мог только «за политику», а это добавляло уважения.

– Смотрю я на тебя, Игнаша, и будто себя в молодости вижу. Тоже без отца, тоже без порток, в башке планов вагон, а что впереди – неизвестно…

Когда Сергей Филиппович начинал вспоминать родителей Никишиных, бабушку, Игнату делалось приятно-печально, но и неловко, потому что старик (всех, кому за пятьдесят, Игнат относил к этой категории) впадал в сентиментальность, а сентиментальность Игнату претила. Но сегодня, под хмельком, он и сам как-то размяк, настроился на чувствительный лад.

– Почему вы бросили живопись, Сергей Филиппович? – спросил он.

– Молодой был, жадный до жизни. А чистым искусством сыт не будешь. Да и что за искусство было? Меня с приятелем пригрел один тогдашний мэтр, – он желчно скривился. – Приятель сапоги писал, я – погоны и пуговицы. Поточным методом… Приятель ныне член Союза. А у меня смирения не хватило. И пошло носить…

– Жалко. У вас ведь глаз есть.

– Был. Много чего было. Был талант – погиб. Была любовь, и тоже… не осилил. Трудно все складывалось. У нее был муж, ребенок. Разводов тогда не давали… Да что говорить!

Афоня уже некоторое время беспокойно ерзал, наконец поднялся:

– Извините, я…

– Валяй. Вон туда, по коридорчику, – Сергей Филиппович проводил его отеческим взглядом: дойдет ли? Порядок, дойдет. И придвинулся к Игнату: – Давай о тебе. Перед тобой сейчас выбор. Поедешь по распределению на чертовы кулички, станешь рисовать этикетки для халвы. Женишься с тоски на какой-нибудь провинциалочке, пацанята пойдут, – и рубанул: – Все! С тобой покончено! А ты истинный художник. Тебе нужны условия, свобода.

Прав старик. Игнат сам себе твердил это сотни раз, но…

– Пока я тут добьюсь условий, – сказал он, – мы с Афоней усохнем. Вы представляете себе наше, так сказать, материальное положение? Пенсия на Афоню, плюс моя стипендия. Иногда халтура по части халвы. Сколько можно так существовать? Уже вот тут! – провел он горлу.

Официант принес обещанные филе. Переждав его возню, Сергей Филиппович продолжал:

– А про брата ты подумал? Ему надо в институт, а ты в глушь потянешь. Комнату в Москве потеряешь.

И это все правильно. Только зачем старик душу растравляет? Мелькнула бредовая мысль: вдруг предложит оставить на него Афоню, отработать по распределению и вернуться? Но нет.

– Нельзя уезжать, Игнат. Нельзя! Я постараюсь что-нибудь устроить.

Афоня вернулся повеселевший, любовно обозрел свою тарелку.

– Ого, какой кусище! С волками жить, – отвесил он поклон в сторону Сергея Филипповича, – по-волчьи питаться! – и основательно принялся за мясо. – А куда вы хотите Игната устроить, Сергей Филиппович?

– Если все пойдет, как я задумал… если получится… – он погладил папку с гравюрами, – славы не обещаю, а деньги будут. Выпьем за успех.

После этой рюмки разговор потек уже вразброд, о чем придется.

– А кто же все-таки вашего знакомого пырнул? – вспомнил Сергей Филиппович между прочим. – Никаких следов?

Афоня покрутил в воздухе вилкой, капая соусом на скатерть.

– Весь дом переворошили. У нас с Игнатом целый угрозыск сидел. Здорово мы с ними потолковали!.. Как считаете, найдут того бандюгу или нет?

Сергей Филиппович скомкал в горсти салфетку, отвернулся.

В отключке старик, перебрал малость – снисходительно определил Игнат.

Но запоздалый ответ Сергея Филипповича прозвучал трезво и язвительно:

– Чтобы найти, надо мно-ого извилин иметь. Если бы Шерлок Холмс, а то дядя Степа-милиционер. У него больше спинной мозг развит… – требовательным взмахом руки он подозвал официанта: – Кофе и мороженое!

3

К протоколу с места происшествия в деле ничего существенного не прибавилось. А шел понедельник, третьи сутки. Серов был плох, недоступен для расспросов, друзья его разводили руками в недоумении, оставалось рассчитывать на себя да на удачу.

Пал Палыч и Томин из ничего лепили версии – зародыши версий.

– Служебные отношения.

Отрицательное движение головой.

Томин зачеркнул строку в блокноте.

– Грабеж.

– Перерыл за полгода…

– Рубим?

– Это будет сплеча.

– Ладно, рисую вопрос.

Версия «на почве служебных отношений», в которую оба изначально не верили, отняла четыре часа на кабельном заводе, где Серов работал. «С целью грабежа» сожрала у Пал Палыча все воскресенье: искал в сводках что-то похожее по почерку. Не нашел. Да и карманы не обчищены. Но мало ли… нес, может быть, бутылку. И за бутылку случалось.

– На почве ревности, – Томин перекинул Пал Палычу письмо.

Кратко и не вполне грамотно Серову сулили, что он «получит» за какую-то Светку. Дата десятидневной давности.

Зазвонил телефон.

– Да, Зиночка. Разумеется, тебе всегда рад, – сказал Знаменский.

– Ну, если полный идиот… – вложил он письмо в конверт.

Только идиот, намереваясь убить соперника, будет извещать его по почте и ставить на конверте обратный адрес.

– Из хулиганских побуждений.

Томин в ответ вздохнул. Понимай – никто не проклюнулся.

Да, тут самое неподъемное, жди чего хочешь… Когда Знаменский еще начинал работать, для следствия вопросы «за что?», «для чего?» – при нападении на человека – стояли как самые главные, ключевые. Но год от года снижалась цена жизни – чужой жизни. На нее замахивались уже просто так: от скуки, минутного раздражения, оттого, что не понравился встречный прохожий или не дал закурить. В городе и во всей стране менялся климат. Плодились не видевшие цели и смысла равнодушные, те, кому все до лампочки. И плодились безмотивные преступления, где вместо причины срабатывает любой побудительный толчок. Сосед убил соседа по квартире после матча – болели за разные команды. Зверски убил. А почему это вспомнилось? – подумал Знаменский. Да, Серов тоже был на футболе… из чего ни черта не вытекает.

Конечно, хулиганов Саша будет дальше щупать, не его учить. Но им обоим чудилась в истории с Серовым неслучайность. Тот, кто ударил ножом, знал за что. Или зачем. Удар квалифицированный, рассчитанный, внезапный. Либо поджидали, притаясь в подъезде, либо скользнули следом.

И вторая неслучайность: что Серов оказался в этом подъезде. Добро бы, к примеру, дождь хлынул – забежал укрыться. Но вечер был сухой. От кого-то прятался? Был бы настороже, не подставил спину. Словом, как ни крути ситуацию, существовала, видимо, цель. К кому он шел, зачем шел?

– Паша, отвлекся.

– Да, давай дальше. Старые счеты, месть.

Учитывая прошлое Серова, версия серьезная. Томин зашуршал списком:

– Кто недавно от «хозяина»?

На бумаге они, естественно, именовались иначе: «лица, вернувшиеся за последние месяцы из заключения, в данном микрорайоне». Фамилии, статьи, сроки. В основном шпана. Плюс четверо проворовавшихся за прилавком. Один шофер за аварию с жертвами.

Штудируя список по третьему разу, Знаменский поставил на полях галочки – предложение Томину проверить алиби.

– Плотвичка, – обронил тот.

– Ну, на нашем безрыбье…

– В деле ничего?

– Нет, Саша, все довольны. Теперь если только запросы.

Прежнее дело Серова Знаменский читал сегодня с утра пораньше. Прочих обвиняемых Серов не топил, сели без взаимных претензий. А вот не нажил ли врагов в заключении – это предстояло покопать. Первый шаг – запросы в колонию, мрачная волынка.

Они еще потолковали, и Томин собрался уходить, но подоспела Зина. С порога уловила настроение своих мужчин.

– Что, великие сыщики, туго?

– Хоть бы ты чем порадовала.

– Кроме новой кофточки, – добавил Томин.

Фразы были дежурные. Ничего Зина принести не могла.

– Шурик, это называется блузка.

– Абы шла, – он рассовывал по карманам свои блокноты и бумажки.

– Если не очень торопишься, советую задержаться, – Зина присела к столу.

Тут Пал Палыч встрепенулся, а Томин перестал шуршать.

– Маленькая информация. Как вы знаете, отпечатков на ноже нет. Но зато под рукояткой оказалась свежая кровь другой группы, чем у Серова. Видно, удар был такой сильный, что рука соскользнула немного вниз и задним выступом лезвия преступник порезал ладонь.

Друзья отреагировали по-разному.

Пал Палыч восхитился остротой придумки. Кому бы еще пришло в голову сравнивать кровь на лезвии и скрытых щелях! У Зины особый склад воображения: интуитивно воссоздавать возможные детали случившегося.

Томина волновала практическая сторона вопроса.

– Царапина на ладони и группа крови…

– Мало, понимаю. Но биолог считает, что у преступника редкое заболевание крови – не буду приводить мудреное название. Важно, что он почти наверняка обращался к врачу. А врач направлял его к гематологу!

Пал Палыч встретился с Зиной взглядом и энергично кивнул: умница, спасибо, информация как нельзя кстати!

Томин внутренне прикидывал: проверить все территориальные поликлиники, ведомственные, платные, еще и клиники, пожалуй… Ох, набегаешься! А он, может, и не лечился. Или вообще заезжий.

– Слушай, насколько редкое? – спросил он. – Сколько таких больных в городе – десять, сто?

– Может быть, и пятьсот.

Томин длинно присвистнул. Совсем прекрасно. Пятьсот подозреваемых, пятьсот проверок на связь с Серовым, пятьсот алиби! Он изобразил петлю на шее и свесил голову набок: дескать, легче повеситься.

Да, нереально, молча согласился Знаменский и стал прикидывать по-своему. Половина (или около того) больных будут женщины, их можно отбросить, преступление не женское. Остальных процедить через ситечко. Понадобится, конечно, бригада. Ничего, тут Скопин пойдет навстречу, главное – выявить, кого процеживать. Для этого отпечатать на ротаторе стандартный текст – и в райздравы города и области. «В связи с расследованием уголовного дела просим в пятидневный срок сообщить фамилии лиц мужского пола, консультировавшихся у гематолога по поводу такого-то заболевания». Он высказал это вслух, и задача обрела успокоительно-бюрократический характер.

Позвонили из проходной. Некий гражданин прорывался к Знаменскому по делу Серова. Томин вызвался сходить – устроить, чтобы пропустили. Пал Палыч сел писать задним числом «Дополнительные вопросы эксперту»: «Выяснить возможность наличия крови в пространстве между рукояткой и лезвием и в положительном случае…» – ритуальное косноязычие казенных бумаг.

– Будем надеяться, что человек, пытавшийся убить другого, бережет собственное здоровье, – вздохнула Зина.

Именно так оно и бывает. Тюремный врач ворчал, что больше всего докучают убийцы – идут с каждым пустяком.

Томин привел сухонького, мелко семенящего человека. Горло его было укутано шарфом. Едва поздоровавшись, он попросил закрыть окно – ангина. Знаменский закрыл окно, откуда несло сухим жаром, Зина устроилась в уголке на диване, натянув юбку на колени, отмеченные неодобрительным взором посетителя, и он заговорил четко и рублено, будто отстукивая чечетку:

– Я из дома, где жил Серов. Этажом выше. Член совета общественности. Имею рассказать следующее. Видел Серова незадолго до происшествия. Минут за пятнадцать. Он разговаривал с другим жильцом. Его сосед по площадке. Фамилия Тираспольский. Я понятно излагаю? Полчаса спустя Тираспольский уехал на своей машине. В неизвестном направлении.

Он умолк и строго уставился на Знаменского.

– И ничего не сказал родственникам? – спросил тот.

– Якобы в отпуск. На юг. Но ни-ка-ких координат.

– Марка машины?..

– «Москвич», МОФ 98–30. Кофе с молоком.

– Думаете, скрылся? – вклинился Томин.

Посетитель впал в назидательный тон.

– Товарищ, я ничего не думаю. Я немножко знаю. Tо, что знаю, рассказываю. Рассуждать не компетентен. Правильно? – адресовался он к Знаменскому.

– Правильно, – скрывая улыбку, поддакнул Пал Палыч. – А что за человек этот Тираспольский?

– Считают, весельчак. Я считаю – пьяница. И циник. Наш дом, пятиэтажку, называет «хрущобы». А раньше жил в бараке. Забыл.

– Так… Вы их видели издалека? Вблизи?

– Почти как вас. Шел домой, поздоровался. Они стояли в подворотне.

– Не слышали, о чем был разговор?

– Несколько слов, – утвердительно качнул тот закутанной шеей. – Серов сказал: «Сбегаю в десятую квартиру». Бессмыслица. В десятой квартире только я с женой.

– Это в вашем доме вы живете в десятой квартире? – уточнил Томин.

– Разумеется, не в чужом! – Томина он тоже, кажется, не одобрял. – Но к нам Серов не ходил. Я блатных песен не люблю. В домино не играю. И Серова не одобрял.

– Большое спасибо. Вот бумага, там в нише коридора есть столик, изложите, пожалуйста, все, что вы видели и слышали.

Посетитель с достоинством принял лист бумаги и засеменил к двери.

Зина отпустила юбку:

– Как пишут газетчики, ставка на общественность себя оправдала.

Томин уже звонил.

– Дежурного ОРУД-ГАИ… Приветствую, Томин из уголовного розыска. По делу о тяжком телесном повреждении нам срочно нужен гражданин Ти-рас-поль-ский. Выехал предположительно на юг. Светло-кофейный «Москвич», МОФ – Михаил, Ольга, Федор – девяносто восемь тридцать… Да, срочный розыск. В случае обнаружения немедленно проверить, нет ли у него пореза на ладони правой руки. Спасибо, ждем вестей…

Знаменский полистал списки жильцов дома, где в подъезде нашли Серова.

– В квартире десять проживают инженер Степанченко с супругой – мы их тогда не застали: с вечера пятницы уехали за город. Затем гражданка Иванова, одна тысяча восемьсот девяностого года рождения – ее не стали будить. И… братья Никишины.

– Два юных нахала? – припомнил Томин.

– Да просто ершистая поза, – вступилась за ребят Зина. – От одиночества, от заброшенности. У обоих, в сущности, переходный возраст.

– Тем более могут попасть в любую историю.

– Надо посмотреть их поближе. Прошу тебя, Зиночка, попудрить носик и поприсутствовать.

– Зачем, Пал Палыч?

– Мне нужно их доверие. Но я для них следователь. А ты – прежде всего красивая женщина. Ты произвела впечатление.

– Шурик, обрати внимание, он это замечает только для пользы дела!

– Увы. Паша, как зовут жену Степанченко?

– Светлана Дмитриевна.

– Гм…