Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 103 страниц)

17

Этажом ниже он начал тихонько рычать. Не задалось у него дело Миркина. С первых шагов не задалось! И теперь, когда от него особенно ждут хоть какой-то зацепки, что он предложит? парня, не вытиравшего ноги? или которого задавил трамвай? дохлую канарейку?

У-у-у… Они небось сейчас потешаются над ним – Прахова с Настей! Разлетелся вызнать всю подноготную, а отъехал не солоно хлебавши. Кстати, молоком с кухни не пахло. Никуда Настя не уходила. И на зов хозяйки не приходила. Во все время их разговора хоронилась где-то в комнате… угрюмое чучело!

По мере удаления от квартиры Миркина Миша Токарев все яснее понимал, что ему попросту зажужжали голову. Он принялся рыться в словесном хламе, который извергла Прахова. Нашел несколько фраз, достойных анализа. Она с тайным удовлетворением сообщила об отъезде соседа-геолога: старуху устраивало, что Токарев не увидится с парнем. Она не дала ни единого конкретного ответа на вопросы о связях Миркина. Но – но! – сумела получить таковые ответы от Токарева! Как она домогалась услышать, кем именно интересуется следствие! Зачем? Старческое любопытство? Сочувствие к выросшему на глазах мальчонке и боязнь повредить ему? А может быть, надежда предупредить сообщников?.. Шут ее разберет. Но ей было нужно, нужно добиться откровенности Токарева. Клещами готова была тянуть за язык!

И Миша Токарев поддался ее ухищрениям. Выдержанный, терпеливый и въедливый Миша Токарев. Верхним чутьем улавливавший фальшивки в безупречных бухгалтерских документах. При нужде – мастер личного сыска, которого мало кому удавалось «срисовать» или «стряхнуть с хвоста». Отличный оперативник БХСС Миша Токарев потерпел поражение от вздорной старухи, окруженной вздорными допотопными этажерками. Не он получил от нее информацию, а она от него!

Даже благостная маска сползла с физиономии Токарева, когда он до конца осознал свой позор. Только и утешало, что приметы шантажиста и его подручного ровным счетом ничего не сказали Праховой. Тут уж Миша глядел в оба и твердо уверился, что ни тот ни другой соседке Миркина не знакомы.

Однако зачем ей требовалась информация? Каковы истинные отношения, связывающие ее с Борисом? Их характер? Глубина? Что-то здесь крылось, что-то заслонялось нагороженными ширмами. А если допустить…

Но тут Токарев вошел в Управление, и то приятель окликнул, чтобы рассказать смешную байку, то встретилась бывшая жена, ныне вызывавшая в Мише судорогу неприязни, то (чтобы уж покончить с соседями) он занялся уехавшим геологом, – и начавшее копошиться полусомнение, четверть-подозрение против Праховой расплылось и смазалось.

В кабинете Пал Палыча Токарев появился в разгар обсуждения, какие правила жизни установило для Кибрит начальство, пока история не завершится.

Миша послушал-послушал и негодующе воздел руки:

– И это – обеспечение безопасности?! Эти вшивые предосторожности?!.. Зинаида Яновна, вам надо уехать в надежное место! Немедленно!

– Тогда уж вместе с вами, Пал Палычем и Шуриком, – нахмурилась Зиночка. – Позже туда переберутся другие сотрудники с семьями, которые боятся уголовников, – и отвернулась к Знаменскому: – Скажи, его сообщение с Миркиным… оно возможно?

– Маловероятно.

– Возможно! – запальчиво возразил Токарев. – У меня был случай, и сколько ни бились, канал связи работал!

Знаменский кивнул: случаи бывали.

– Сегодня на допрос заберу Миркина сюда и оставлю во внутренней тюрьме, – решил он.

– Хоть шерсти клок, – проворчал Миша и уселся на диванную пружину.

Присутствие дамы замкнуло ему уста, готовые изрыгнуть проклятие, но определенных телодвижений и гримас избегнуть не удалось. И он первый засмеялся, оправясь от неожиданности.

– Вы изменили прическу, – заметил он, когда Кибрит собралась уходить.

– Бравада перед лицом опасности. – Зиночка бодро улыбнулась и продемонстрировала классический реверанс.

Оставшись одни, мужчины помолчали. Токарев вспомнил, что Пал Палыч ждет доклада.

– Я застал только Прахову. Ничего не сказала и не скажет. А сосед Миркина – тот румяный парень – он геолог. И, по-видимому, часто ездит в районы приисков.

– Гм…

– К тому же сегодня утром спешно отбыл. Я звонил на работу – узнать, когда вернется. Там мне к слову сказали, что он попросил ускорить командировку, которая намечалась только через неделю.

– Гм…

Они еще немного поговорили о геологе и о Миркине. Требование шантажиста протереть весы недвусмысленно указывало на золото-сырец. Экстренно проведенная экспертиза подтвердила: да, Миркин взвешивал дома шлих.

Но вряд ли он покупал золотой песок для себя – не тянул на крупного дельца. Очевидно, посредничал только, получая от подлинного покупателя комиссионные – «парное».

18

К тому же выводу склонялся и Приезжий. При всей недалекости Чистодела был он хитроват, по-своему предусмотрителен и впрямь немало знал о Борисе Миркине (в частности, проследил, где тот живет, видел Настю, слыхал кое-что о Праховой).

Приезжий быстро и сноровисто «выпотрошил» его. Понял, что сам барабанщик нового купца подыскать не в состоянии не то что за три дня, но и за три года. И посему единственный скорый способ сбыть товар – добраться до купца, имевшего дело с Миркиным.

– Едем на квартиру к твоему приятелю, – объявил он.

– Зачем? – вытаращился Чистодел.

– Некогда мне, понял? Работать надо напролом. Соседей трясти.

– Да влетим же!

– Не влетим. Есть у меня липовый мандат. Сгодится.

– Ох, рискованно…

– Цыц!

– Ну хоть вперед покушаем?

«Покушаем, дорогой. Выпивка тебе удивительно на пользу».

…Они покуривали в подъезде наискосок от старого дома, куда влекло Приезжего охотничье чутье.

«Удобное местечко. Отсюда все видно, а в случае чего – сквозной ход во двор».

– Вон та дверь, третий этаж, правая квартира, – указал Чистодел.

– Ясно. Первым идешь ты.

– Хо-хо! – почесал в затылке барабанщик. – А если засада?

– Именно потому. Рассуждай: зайду я, «руки вверх», пощупали, на брюхе золото. Все. Теперь смотри, заходишь ты, спрашиваешь: «Здесь ли жил Боря Миркин?»

– Зачем?! Я мосгаз или жэк, чего-нибудь проверить…

– А там милиция? Какой ты жэк? Как тогда выкручиваться? Ты же умный мужик, ты соображай.

– Вот я и соображаю: спрошу Миркина, а мне – «руки вверх»…

– Так на здоровье! Ты чистенький. Слушай, какая легенда. Познакомился ты с Борей в пивной и по пьяному делу одолжил он тебе десятку. Сейчас ты зашел в пивную, а какой-то парень говорит, забрали Борю. Ты спросил, где он живет, и принес долг. Думал жене отдать или мамаше. Честный человек, понимаешь?

– Честный человек… Это, пожалуй, ничего. Погодите, – спохватился он, – да ведь у Бориса ни жены, ни мамаши!

– А тебе-то откуда знать, ты почти не знаком!

Трудно Чистоделу, да еще в подпитии противиться влиянию Приезжего. Доверие ему лестно и мордой в грязь ударить неохота, но заячья натура подрагивает:

– Вот влип я с вами… Всегда было раз-раз, товар – деньги – товар, а тут началась прямо «Индийская гробница»…

– Что?

– Кино такое раньше было.

– Хорошее кино?

– Хорошее.

– Вот и у нас будет хорошее кино, барабанщик!

С последним проблеском непокорства Чистодел мотнул головой:

– Тогда парное прибавьте… Еще два процента.

– Жирновато… Ну да ладно, нравишься ты мне… Значит, понял? Идешь в боевую разведку. Бей в барабан и не бойся! А выйдешь – топай в пивную и жди меня. Час, два – как уж получится. Сюда не суйся, в подъезд, даже не оглядывайся! Ясно?

Не все было ясно Чистоделу, но «боевая разведка» – звучало. Он приосанился и пошел.

А Приезжий, запалив новую сигарету, ждал. Скоро ли выйдет? Не тронется ли следом вон та машина с подремывающим шофером? Не устремится ли за барабанщиком какой-нибудь неприметный гражданин? До пивной четыре с половиной квартала, на этом пути надо безошибочно определить, нет ли слежки за домом Миркина.

19

Если б время и тревога не так жали на Пал Палыча, он позаботился бы куда фундаментальнее подготовиться ко второму допросу Миркина. Опросил бы сослуживцев и знакомых; узнал, с кем, из-за чего и в какой форме тот ссорился; говорил ли, как ему рисуется его будущее; что любил читать и так далее и тому подобное – словом, получил бы представление о внутреннем мире подследственного. Оно и практически было полезно и удовлетворяло всегдашнему стремлению Пал Палыча понять. Даже ярого злодея.

Но не по формуле «понять – значит простить». Тут его не раз предостерегала мать (квалифицированный психиатр), ежедневно вникавшая в глубины психологии своих пациентов. Она считала, что Бехтерев справедливо утверждал, будто некоторые душевные болезни заразительны. И потому врач должен внутренне крепко от них ограждаться. Понять надо, а вот «простить» – может означать «заразиться». И безумца и преступника понять нужно, но не впускать понимания слишком внутрь себя, чтобы не деформировать собственную личность. Это основа иммунитета и к безумию и ко злу. А они ведь часто почти смыкаются…

От матери же черпал Знаменский умение чутко улавливать душевное состояние того, с кем общался: замечать сокращение и расширение зрачков, беспокойство или равнодушие пальцев и множество других рефлекторных примет, которые человек не в силах скрыть. И – уже как следователь, в контексте событий – учился верно их истолковывать и использовать.

Конечно, изредка и он – недостаточность информации вынуждала – прибегал к приемам служак старого закала, когда обвиняемому заявляют: «Нам известно все. Даже, к примеру, что в июле сего года ты пил пиво с девушкой в голубой шляпке. Так что давай колись». А кроме случайного пива у следователя ничего и нет. Трюк порой срабатывал, но оставлял ощущение профессиональной неловкости.

…Еще пять – десять минут, и конвойный введет Миркина.

Пал Палыч был вооружен против него актом экспертизы весов и копией рапорта Зиночки об угрозе похитить племянника. И все.

«Немножко, конечно, в голубой шляпке».

А чем меньше козырей, тем точнее должна быть тактика допроса. В общих чертах Знаменский ее обдумал и теперь копил внимание и волю. «Жесткость и превосходство. От меня веет ледяным холодом» – таков был внутренний настрой.

Пал Палыч сделался и внешне на себя не похож, но Миркин не сразу это заметил. Довольно развязно поздоровался, одобрительно отозвался о погоде.

В ответ коротко прозвучало:

– Садитесь.

– Стою – сижу, хожу – сижу, лежу – опять сижу. Прямо загадка для детей старшего возраста, – раскатился Миркин поболтать, как в прошлый раз, «на равных».

И наткнулся на барьер:

– Шутить не будем. Рассуждать о жизни не будем. С этим покончено.

Миркин различил лед в голосе, сердце екнуло, попробовал, крепкая ли стена, которой отгородился Знаменский:

– А я-то радовался, что у меня следователь, с которым можно обо всем по-человечески…

– Считайте, что у вас новый следователь, – и только теперь Пал Палыч поднял далекие-далекие от сочувствия глаза.

Перед этим новым следователем Борис Миркин почувствовал себя до крайности неуютно и зябко замельтешил:

– А что так? Простите… Случилось что-нибудь?

– Многое. Что в корне меняет мое к вам отношение.

Миркин напрягся в тоскливом ожидании.

– Ознакомьтесь с актом экспертизы.

Миркин прочел акт, утер разом взмокший лоб и – утопающий хватается за соломинку – забормотал прыгающими губами:

– Но… здесь какая-то ошибка… Что можно обнаружить на совершенно чистых весах?!

– Берут ватку, смоченную спиртом, протирают поверхности. Потом ватку сжигают и делают спектральный анализ золы. Доказательство бесспорное.

Молча и безжалостно наблюдал Пал Палыч, как допрашиваемый барахтается в волнах отчаяния. Сейчас наступит миг, когда потребуется безупречным швырком перекинуть его в еще горший омут.

– За песок – уже другая статья? – изнемогая, спросил Миркин.

Вот оно! Знает он, знает, что полагается за шлих. Вопрос подготовительный, чтобы начать оправдываться: один раз, случайно, немножко, по глупости, честное слово…

– Статья другая, – равнодушно подтвердил Пал Палыч. – Но не это сейчас для вас главное, – грозно, пудово.

Кажется, удалось. Миркин обмер: что еще? какое главное?

– Видите подпись эксперта под актом?

– Да…

– Почитайте ее рапорт о происшедших накануне событиях.

Миркин прочел раз, прочел второй, с трудом постигая смысл печатных строчек. «Достоевское» лицо его без ведома хозяина убедило Пал Палыча в совершенной неожиданности и ошеломительности читаемого.

Это укрепило позицию Знаменского, ибо он стремился не дать допрашиваемому сообразить или попытаться выяснить, что срок за участие в хищении золотого песка неизмеримо больше, чем за похищение живого ребенка. (О, причуды соцзаконности! Американцы за «киднеппинг» без церемоний сажают на электрический стул!) А как раз на шантаже Кибрит Пал Палыч и целился прорвать защитную линию Миркина. И, пока тот читал и перечитывал рапорт, приметил участок для прорыва: в тексте – там, где описывались приметы преступников, – были две-три строки, на которые Миркин реагировал иначе, чем на все остальное.

Тот наконец оторвался от печатных страниц, вскинул голову:

– С ней что-то случилось?!.. Или мальчик?!..

Пал Палыч забрал рапорт и экспертизу, сложил в папку, медленно завязал тесемочки, каждой секундой молчания усугубляя тяжесть неизвестности для Миркина.

– Гражданин следователь! – взмолился тот.

– Не имею права ответить, – сурово сказал Знаменский. – Служебная тайна.

– Боже мой… Боже мой… – застонал Миркин и закачался на стуле, являя собой зрелище неподдельной скорби.

Ледяной барьер в Знаменском слегка подтаял. Да, пожалуй, и пора уже было переводить разговор на более мягкие рельсы.

– Думаете, мне сладко? – мрачно произнес он. – Эксперт… Зинаида Кибрит – из круга близких моих друзей, – фраза о двух концах: дополнительная угроза (я тебе за Кибрит голову оторву), но одновременно как бы и приглашение к человеческому общению.

– О… – выдохнул Миркин и перестал качаться.

– Самых близких, – подчеркнул Пал Палыч. – Вы были к кому-нибудь сильно привязаны?

– Н-нет…

Коротенькое это словечко сбило Пал Палыча.

– Ни к кому не были привязаны? – озадаченно переспросил он.

Миркин тоже как бы в минутном недоумении пожал плечами:

– Да как-то… скорее всего, нет…

– А мать?

– Ну… относительно.

Миркина тема явно не прельщала, а Знаменскому и вовсе некогда было заниматься человековедением.

– Хорошо, – снова построжел он, – вернемся к шантажу.

– Клянусь, я не имею ни малейшего отношения! Я бы никогда не стал, клянусь вам!

– Кто эти люди? Назовите их.

– Не знаю.

– То есть как это «не знаю»?! Они мои друзья или ваши? Ради кого они вытворяют свои подлости? Ради Бориса Семеновича Миркина! Вашего ради отбеливания. И, пока молчите, вы – соучастник!

– Да разве меня спросили? – Миркин гулко ударил себя в грудь кулаком. – Я бы им объяснил, что это безумие!

– Кто они? – требовал Знаменский.

– Дайте подумать.

– Подумать, что выдать, а про что смолчать?

– Гражданин следователь, не наседайте на меня так. Надо же сообразить… Человека, который приходил к эксперту, я не знаю. Никогда не видал, поверьте!

– Верю. Но знаете того, кто болтал с мальчиком в подворотне.

Миркин помолчал, вздохнул прерывисто:

– Тут я могу предполагать… возможно, имел с ним дело… Но, честное слово, даже имени не знаю, только кличку… Чистодел.

– У него вы и брали шлих?

– Да… Один раз, на пробу!

– У случайного, незнакомого человека? Неправдоподобно.

– На свете много неправдоподобного, гражданин следователь.

«Сколько раз, да сколько грамм, да почем – после все это, после!»

– Не будем отклоняться.

– Хорошо, я вам постараюсь объяснить. В этом деле все конспирируются. Прямо как шпионы! От вас – само собой, но друг от друга тоже. Товар идет из рук в руки, и в каждых руках должен остаться свой парное.

– Ясно, ясно.

– Ну вот. Если, допустим, Чистодел мне что-то продает, он ни за что не скажет, у кого купил. А то мы столкнемся напрямую, и товар мимо него уплывет, понимаете? А он бы тоже рад прямиком на моего купца выйти, чтобы лишние руки миновать. Потому каждый своего купца прячет и вообще вокруг себя напускает туман. Доверия друг к другу – от сих до сих, а дальше ни-ни!

– Раз подобная секретность, тем более вы не связались бы с первым встречным. Кто его привел, рекомендовал?

– Один старичок. А откуда выкопал – понятия не имею.

– Что же за старичок?

– Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом… и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу!

Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина:

– Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддерживали контакт с Чистоделом?

Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный, оказался довольно выносливым. Пережив серию болезненных встрясок, он умудрился как-то оправиться и вновь занял оборонительные рубежи:

– Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили – набежал новый эпизод. Еще посидели – уже другая статья.

– Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил – говорите до конца!

– Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать… Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам…

– Неэтично?

– Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть?

Довольно долго он упрямился, пока не предпринял нового отступления:

– Ладно, я скажу, что знаю. Только в деле пока ничего не будет. Такое условие. Если вы Чистодела возьмете, покажете мне фотографию, тогда пожалуйста.

– Известный жанр: лично вам по секрету. – Пал Палыч чуть не взбесился: – Воображаете, я способен торговаться? В моей ситуации? Я вас готов на дыбу вздернуть, но иметь официальные показания!

Миркин струхнул, кинулся «мириться».

– Несколько раз я писал Чистоделу до востребования. Сергеев он, Петр Иванович.

– Почтовое отделение?

– Главпочтамт.

– Почти на деревню дедушке. Работает?

– По-моему, пенсию получает.

– Сколько же ему лет?

– Сорок три.

– Так… Что еще?

– Один раз я видел, как он папиросы покупал. Глядите где. – Миркин взял лист бумаги, нарисовал: – Вот так старый Арбат, тут диетический, а вот так переулочек. И здесь палатка.

– Ну?

– Он был в шлепанцах. Далеко от дома человек в шлепанцах не пойдет, верно?

– Это уже кое-что.

– Но уже все, больше никаких концов.

– Попробуем поскрести по сусекам. Культурный уровень?

– Сероват… И, по-моему, зашибает.

– Женат?

– Вряд ли. Очень неухоженный.

Еще с десяток вопросов-ответов, и Пал Палыч позвонил Токареву:

– Миша, записывай. Номер один – пусто. Номер два – Сергеев Петр Иванович, предположительно пенсионер, учитывая возраст – по инвалидности. Место жительства – район Плотникова переулка. Имеет родственников где-то на юге. Над верхней губой небольшая родинка. Мягко выговаривает букву «г». Одет неряшливо. Курит «Беломор».

Токарев обещал мгновенно связаться с райсобесом, авось кто еще на месте. Если ж нет, то добывать координаты заведующего. Откладывать поиски Чистодела и на час было нельзя.

Знаменский вспомнил, что на свете есть сигареты. Вредная штука, которая помогает жить. Оба закурили, и Миркин спросил иронически:

– Допускаете, что найдут?

– Найдут. Если сведения верны.

Он представил себе Зиночку с ее реверансом и новой прической.

«Ну, еще один напор!»

– Миркин, куда вы сбывали шлих?

Тот протестующе заслонился худыми ладонями:

– Не все сразу, Пал Палыч! Не знаю, как вы, а из меня уже дух вон.

– Это потому, что вы сопротивлялись, Борис Семенович. Бились в кровь. А просто рассказать правду совсем не трудно. Попробуйте.

– Да что у меня было шлиха-то? Взял триста грамм.

– Допустим, – согласился Знаменский с враньем. – И куда дели?

– Сплавил по мелочи зубным техникам.

– Вот видите, – подбодрил Пал Палыч, – стоит заговорить – и пойдет.

– Ну да! Вы начнете спрашивать, кто да что, а я даже лиц-то не помню!

– Опять вы крутитесь, Борис Семенович. Все сначала. Признаваться так признаваться.

– Вы считаете?

Миркин внезапно и резко, будто толкнуло что, сел на стуле боком и уставился в окно. И потом через плечо осведомился едко:

– А вам доводилось признаваться?.. Нет, пустите меня отдохнуть. Полежу на коечке, подумаю, может, что вспомню.

На том он и уперся, да так неожиданно крепко, что Знаменский со скрежетом зубовным вынужден был прекратить допрос.

20

Прахова переживала поистине звездный день.

С утра – беседа с Мишей Токаревым. Воспитанный молодой человек, но довольно упрямый и скучноватый. Не столь уж трудно оказалось одержать над ним верх. Но победа есть победа, она бодрит, молодит, горячит кровь.

Антонина Валериановна с отменным аппетитом пообедала и только прилегла, по обыкновению, отдохнуть, как подоспел следующий визитер – немного под мухой. Он все поминал какие-то десять рублей и пивную, а Прахова приглядывалась к нему, колеблясь: из тех ли двоих, кого описал оперативник? Если из них, отчего он словно бы ничем не интересуется? В чем смысл визита?

Она взяла десятку, обещав истратить на передачу для Бориса, и посетитель откланялся. На всякий случай Прахова обследовала купюру с лупой, сравнила на просвет с другой десятирублевкой, даже подержала над паром и ничего не обнаружила.

Досадно не понимать, в чем дело. Приметы совпадали, а поведение было нелепым. Но все же визит оставил по себе ощущение взволнованного ожидания. Потому что Прахова – ах, наивный Миша Токарев, – Прахова-то знала, что друзья Бориса станут искать к ней подходы!..

Настя подтирала в коридоре пол, орудуя старой щеткой на длинной ручке. В апартаментах хозяйки наводить чистоту – мука мученическая, зато в коридоре, передней и кухне Насте вольготно.

Требовательный звонок в дверь заставил ее отереть руки фартуком, с привычной неслышностью приблизиться к глазку и привычно приподняться на цыпочки. Ага, вон какой пожаловал!

– Кто там? – спросила она.

– Откройте, – командирски донеслось с лестницы. – Уголовный розыск!

Настя скинула цепочку, отперла два замка, не отвечая на приветствие, бросила гостю под ноги тряпку, чтобы не наследил по свежему полу. И, лишь когда тот добросовестно пошаркал ботинками, позвала:

– Антонина Валериановна! К нам угрозыск!

Настя умела сказать – а хозяйка понять. И не поспешила навстречу «угрозыску», а лишь величественно возникла в проеме двустворчатой двери. Токарева впускали в апартаменты через небольшую, так сказать, подсобную дверь, которая вела к повседневно-обжитому Антониной Валериановной углу, нового же посетителя приглашали в парадную часть помещения.

Тигриной своей походкой он преодолел коридор, на ходу изображая казенную деловитость и занятость:

– Прошу прощения, что беспокою. Из МУРа, – и мельком из руки показал удостоверение. – Мне надо кое-что узнать о Миркине, которого мы арестовали. Разумеется, все останется между нами.

Прахова пристально и с удовольствием рассматривала гостя. Облик его до мелочей соответствовал портрету, нарисованному Токаревым.

– Ну что ж, если вы гарантируете секретность… Прошу.

Вошли.

– Старые люди – старые вещи, – пояснила она, видя, как забегали глаза Приезжего. – Настя, милая, передвинь ширму.

Вдобавок ко всему, что и так поразило Приезжего дворцовой, по его мнению, роскошью, в обозримое пространство был включен сияющий рояль, завершивший обстановку парадной гостиной.

Разумеется, Приезжему доводилось лицезреть не только приисковые халупы или стандартные новостройки. Случалось, заносила его судьба и в богатейшие дома, где интерьер во всеуслышание кричал, что госбанком тут попросту подтираются. Но то были интерьеры «иного поколения», интерьеры-выскочки. У Праховой же овеяло его душу чем-то невиданным, музейно-ностальгическим.

Смешения антикварных стилей (от трех мужей) он не уловил. Ему и в голову не пришло, что окружающее похоже на безграмотную декорацию, перегруженную реквизитом.

Как деревенский мальчишка в барских покоях, взирал он на круглый стол черного дерева, упиравшийся в пол львиными лапами, а в центре увенчанный лампой, ножку которой обвивал бронзовый (львиный же, вероятно) хвост. Вокруг стола парковались такие же черномазые кресла и тоже на лапах и обитые лиловой материей, названия которой Приезжий не придумал бы и под пыткой (да может, оно уже и утрачено в век синтетики).

А по периметру гостиной, выгороженной из странной этой комнаты-зала, хороводились комоды с резьбой; шкафы, в дверцы которых ловко были всобачены из дерева другого цвета сцены то ли придворной, то ли рыцарской жизни; хрупкие этажерки, выдерживавшие однако вес лаковых шкатулок, фарфоровых и хрустальных ваз.

А потолок – мать честная! – где-то прямо в поднебесье, и на нем балуются голозадые с крылышками амурчики, не сильно даже и закопченные.

– Так жили когда-то все культурные и обеспеченные люди, – улыбнулась Прахова, довольная произведенным впечатлением.

Приезжий спохватился, что выбивается из роли:

– Нас интересуют друзья и близкие знакомые Миркина. Вы, наверное, много бываете дома, видели, кто приходил…

– Присаживайтесь, молодой человек. Думаю, разговор будет длинный.

– Мерси, – поддавшись салонной обстановке, поблагодарил он, несколько озадаченный тоном превосходства, который взяла старуха. – Однако обстоятельства заставляют, знаете ли, спешить.

– Не спешите, голубчик, в вашем деле спешка не всегда уместна… Не могу сказать, что определенно ждала подобного визита, но я вам рада.

– Очень приятно. – Приезжий достал блокнот и карандаш. – Какие у вас были отношения с Миркиным?

– Самые отличные. Он вырос у меня на глазах.

– Значит, вы в курсе, кто его друзья и прочее? Не было, к примеру, зубных врачей или техников?

– Насколько догадываюсь, вас интересуют люди, покупавшие у Бориса золото.

– Вы их знаете?!

– Ах, как вы торопитесь, как торопитесь!

Приезжий положил карандаш и, отключившись от амуров и львиных лап, приказал себе мобилизоваться. И, во-первых, действительно не гнать лошадей. Это не экспертша. Старуха мягко стелет, но какая-то она… взор орлиный, лишнего слова не вытянешь… кремень-старуха, и нечем ее взять за горло – кроме как рукой. Но тогда надо учитывать Настю: маячит где-то поблизости. Не расставаясь с половой щеткой.

А во-вторых, держать в уме то, что на минуту-две вытеснили здешние неожиданные красоты: и старуху и Настю наверняка уже расспрашивали о связях Миркина. Правда, Чистодел клялся, что те Бориса не выдадут, он, дескать, имел к ним доверие. (Но по той же причине он и Приезжего отговаривал соваться к Праховой). Надо внести ясность.

– Те сведения, что вы сообщили следствию, надо сказать, недостаточны.

Прахова прижмурилась хитро:

– Вы имеете в виду нашу беседу с Михаилом Константиновичем?

– В частности, – согласился Приезжий, опасаясь, что его берут на пушку.

– Михаил Константинович мне не понравился, – хмыкнула Прахова. – Не располагал к откровенности.

– Очень, очень надеюсь, что мне повезет больше! – в эту фразу Приезжий вложил максимум доступного ему обаяния.

Прахова снова прижмурилась.

– Возможно, – протянула она. – Я всегда предпочитала брюнетов.

«Этак разговор получится длиннее длинного. Может быть, старуха развлекается от нечего делать?»

– В целом вы мне нравитесь, – продолжала Прахова. – И внушаете доверие. Но для полной уверенности… как ваша фамилия?

– Пархоменко. Сергей Сергеевич, – представился Приезжий, начиная внутренне яриться.

– Не покажете ли еще раз свой служебный мандат?

– Мадам, это смешно! – Он достал удостоверение и снова мельком показал его. – Не хотелось беспокоить пожилую женщину, поэтому я пришел сам, но если у вас мания бдительности, вас вызовут на Петровку. И мы поговорим там!

– Нельзя ли поближе, голубчик? – невозмутимо проговорила мадам.

Приезжий поднес удостоверение к глазам Праховой. Та сноровисто придержала его рукой, попробовала ногтем фотографию и хихикнула:

– Документик фальшивый.

Приезжий выдернул удостоверение, отступил.

– Вы меня оскорбляете при исполнении служебных обязанностей! – рявкнул он.

– Всем вы хороши, вот только манеры, манеры… Настя, телефон!

Тотчас под левой рукой хозяйки возник аппарат.

– Я ведь могу легко проверить, – она опустила ладонь на трубку.

Не хотелось Приезжему устраивать побоище с двумя бабами, ох, не хотелось. Чутье подсказывало ему, что Прахова что-то знает, чего угрозыску не сообщила. Однако какую игру ведет старуха сейчас?

– Мадам, – пригасив тяжелыми веками полыхание кавказских глаз, произнес он умиротворяюще, – вы только отнимаете у меня драгоценное время!

Прахова, пристально наблюдая за гостем, на ощупь набрала 02.

– А ну прекрати свои штучки, старая стерва! – скинув все личины, волчьим приисковым голосом приказал он.

И двинулся к Праховой, готовый уже ко всему ради поставленной задачи… Но только не к тому, чтобы увидеть нацеленный на него пистолет.

Крайнее изумление Приезжего и победительное торжество Праховой заполнили наступившее молчание. Но вот она насладилась эффектной сценой и нарушила паузу:

– Сядьте на место, голубчик, и поговорим о деле. Миркин работал на меня.

– О-о-о!.. – произнес Приезжий, веря и не веря.

– Люблю отчаянных молодых людей, – причмокнула Прахова. – Доля риска разнообразит жизнь.

Зазвонил будильник, Приезжий вздрогнул.

– Садитесь, садитесь, это гомеопатия.

Он сел, настороженно следя, как старуха, отложив пистолет, принимала свои крупинки.

– Вы верите в гомеопатию?

– Извините, мадам, я верю только в себя и в наличные деньги.

– Стало быть, и в меня не верите?

– Я показал вам удостоверение, которое вы сочли фальшивым. Вы мне – пистолет. Этого достаточно для обоюдного доверия?

– Возможно, вы считаете, что милиция выпросила в музее бельгийский браунинг, всю эту обстановку и меня в придачу и решила перед арестом устроить вам маленький розыгрыш? Ай-яй, такие умные глаза и такие глупые мысли…

Приезжий рассмеялся:

– Уговорили… Мадам, я у ваших ног!

– Очень мило. Кстати, меня зовут Антонина Валериановна. А вас как величать, «товарищ Пархоменко»?

– Что в имени тебе моем? Как сказал какой-то поэт. По-моему, дело сказал… Зовите Володей.

Параллельно светской болтовне ум Приезжего впивался в новую загадку: кто она? перекупщица или матрасница? От этого зависела цена.

Матрасниками называют ту разновидность купцов, которые просто скупают и накапливают, накапливают – ради самого накопительства.

Пожалуй, матрасница, думалось ему. Только нетипичная. Матрасник – скряга, лишней копейки не потратит, порой только что не нищенствует. Прахова же явно жила припеваючи.

– Володя… Владимир… – раздумчиво пробовала Прахова на язык. – Лучше Вольдемар, согласны?

– Как вам больше нравится.

– Вы когда-нибудь бывали у Бориса? Не помню, чтобы я вас видела.

«Вольдемар» уже не имел нужды скрытничать:

– Мы с ним не были знакомы.

– А-а, значит, кто-то был между?