Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 103 страниц)

– Кому принадлежала идея бросить в универмаге чужие вещи? Тутаев?

– Не понимаю вопроса.

– Калмыков?

– Кому принадлежала… забыл, кому первому. Но вещи я взял случайно в квартире у тетки… то есть у соседа.

– Совсем случайно?

– Ну, точней, с целью ввести в заблуждение товарищей из милиции.

– Понятно. Как, Тутаев, все никак не припоминаете этого гражданина?

– Первый раз вижу! – глупо упорствует тот.

– Хотя полгода работали в одном цеху радиозавода и считались приятелями. По какой причине уволились? – Снова оборачивается Пал Палыч к Калмыкову.

– Мы с Семой…

– За себя говори!

– Поскольку на очной ставке, я должен за обоих. Правильно понимаю, гражданин следователь?

– Правильно.

– ОТК часть контактов бракует, отправляет на свалку. А на каждом контакте – чуток серебра. Если паяльничком пройтись – можно снять. Мы с Семой и занялись… для одного ювелира. Нас, гражданин следователь, бесхозяйственность толкнула, – поспешно добавляет Калмыков. – Серебро, понимаешь, на помойку!

– Отчего же прекратилось ваше… хм… общественно полезное занятие?

– Ювелир сел. Если б не это несчастье, разве б я поднял руку на кассу? Что вы! У вас обо мне превратное мнение!

Не дослушав, Пал Палыч обращается к Тутаеву:

– Подтверждаете показания Калмыкова?

Тот злобно смотрит на закадычного дружка:

– Знал бы, какое ты дырявое трепло, – я бы от тебя на другой гектар ушел!

А Сеня Калмыков окончательно вошел в роль «чистосердечника», и ему уже рисуется обвинительное заключение, где черным по белому записано, как его показания помогли следствию.

Теперь он взывает к Илье Колесникову:

– Я, Илюша, во всем признался: как втроем забрались в магазин, втроем выручку делили в кустах… не помню, сколько отъехали… как на даче у тебя гуляли… втроем, после дела. Семе я сказал и тебе говорю: чего, понимаешь, темнить…

У Колесникова шкура потоньше тутаевской и нервы пожиже. Он уже, собственно, «готов», но Сеня еще не исчерпал запас красноречия:

– Вот суд будет, а статья-то, она резиновая. Есть верх, есть низ. Надо адвокату чего-то подбросить, понимаешь, для защиты. Мы молодые, первый раз, по глупости… Пожалеют…

* * *

В сарайчике у Ильи опрокинут набок ИЖ – так, чтобы колясочное колесо свободно крутилось и было доступно для осмотра. Кибрит медленно вращает его, сравнивая с увеличенной фотографией слепка, снятого со следа у шоссе.

– Вот это место отпечаталось! Узор в точности совпадает: расположение трещин, потертости… Да, Шурик, безусловно, он!

– Отлично! – восклицает Томин. – Нужно быстренько оформить это для Паши.

* * *

– Разрешите присутствовать на очной ставке? – Томин входит и кладет на стол перед Пал Палычем заключение экспертизы.

Сеня зябко вздрагивает (видно, вспомнилось задержание на пляже), но с подобием радостной улыбки говорит Томину:

– Здрасте! (Смотрите, переродился с той минуты, как рука закона ухватила меня за плечо!)

– Ну вот, Колесников, на дороге остался след вашего мотоцикла. Подтверждаете вы показания Калмыкова?

Илья Колесников прерывисто вздыхает и выдавливает:

– Подтверждаю…

– Теперь по порядку. Где познакомились? – Это к Калмыкову.

– В бане. Когда ювелир сгорел и нас поджало, мы Илюхе в бане и предложили: давай махнем одно дело… втроем.

– Правильно, Колесников?

– Дда… правильно.

– Прошу прощенья, не понял, – подает голос Томин. – Вы случайно мылись, что ли, вместе? Один намыленный другому намыленному говорит: айда что-нибудь ограбим? Что позволило вам и Тутаеву обратиться к незнакомому человеку с подобным предложением? Можно такой вопрос, Пал Палыч?

Тот кивает.

– Почему ж незнакомый? – возражает Калмыков. – Мы с Семой попариться уважали, а Илюха всегда там находился, на месте.

– Работал в бане? – уточняет Томин.

– В общем, да, – говорит Калмыков.

– По моим сведениям, Колесников ушел из лаборантов, жил на даче, полученной в наследство от родителей, городскую квартиру сдавал, тем и подкармливался. Верно я говорю?

– Все верно, – подтверждает Пал Палыч. – Вы, Александр Николаич, не в курсе банных тонкостей…

– Где уж нам! На службу бежишь – бани закрыты. Домой – хорошо бы на метро успеть. Извините за серость, моюсь в ванне.

– А есть люди, которые имеют досуг, в баньку ходят ради удовольствия. И желают, Александр Николаич, получить все двадцать четыре. И пар, и веничек, и кваску, и пивка, а к пивку воблочки.

– Гм… – выразительно произносит Томин.

– Тут и нужен молодец на все руки. Со своим запасом напитков и прочего. Без должности, конечно. Просто за определенную мзду Колесников со товарищи допускаются к обслуживанию посетителей. Как обстояло с нетрудовыми доходами?

– В среднем… трояк с клиента, – сиротским голосом сообщает Колесников.

– А бани не пустуют, – добавляет Пал Палыч. – Так вас не удивило предложение двух… намыленных?

– Нне очень… У голых, знаете, все проще. Чего надо, то и спрашивают. Принесешь пива, а он, к примеру, говорит: «Как тут насчет валюты?»

– Вспомнил! – вклинивается Калмыков. – Вот почему мы к Илюше: он помянул, что у него, понимаешь, есть мотоцикл, а у нас уже универмаг был на прицеле!

Успел Сеня добавить заключительный штрих к картине сговора, в которой не должно быть места для Марата!

* * *

А что Марат? Как он относится к провалу своих подручных?

Он как раз звонит:

– Сему, будьте добры. – Ответ приводит его в замешательство. Буркнув «извините», он поспешно нажимает рычаг аппарата. После короткой паузы вновь набирает номер: – Сеню можно? – И уже не дослушав, бросает трубку. – Влипли!.. Надо посоветоваться с умным человеком… – медленно произносит он. Выходит в переднюю, зажигает свет над большим зеркалом. Пристально вглядывается в себя. – Что будем делать?.. – спрашивает у отражения. – Успокойся, успокойся, Марат… – приказывает он сам себе, сгоняя тревогу с лица и постепенно обретая обычный невозмутимый вид. – Это не твой просчет. Их подвела какая-нибудь глупость. Тебя это не касается. Все к лучшему. Людей надо менять. Тебя не назовут… Ты им нужен на свободе. У тебя их деньги. Ты их надежда. Никто не выдаст. Все к лучшему… Ты человек умный. Ты поступаешь, как хочешь… Ты выше преград. Преград нет…

С улицы появляется сильно взволнованная Вероника Антоновна.

– Марик! Нам необходимо поговорить!

– Матушка, я сосредоточен на важной мысли. Будь добра…

– Нет, я не буду добра! – перебивает она и весь дальнейший разговор проводит сурово и с достоинством, не пасуя, как обычно, перед сыном.

– Что на тебя накатило? – недоумевает Марат.

– Всю жизнь я гордилась тобой. А сегодня мне было стыдно! Многое могу простить, но нечистоплотность – никогда! Час назад я встретила Антипова.

– Кого? А-а, сам играет, сам поет? – пренебрежительно вспоминает Марат, еще под впечатлением, что он «выше преград».

– Какое ты имел право от моего имени занимать у него деньги? Да еще такую сумму! Зачем тебе, на какие нужды?

– Не мне, выручил одного человека, – врет Марат.

– Но срок твоей расписки истек! Между порядочными людьми…

– Между порядочными людьми можно и подождать.

– Сколько именно? Когда твой один человек вернет долг моему товарищу по работе?

– Сейчас он в командировке. Приедет – отдаст.

– Когда он приедет? – неотступно требует Вероника Антоновна.

– Десятого или двадцать пятого! – жестко отвечает Марат, называя дни выдачи зарплаты в НИИ, где работал Илья Колесников.

* * *

Рядом со станцией метро с выносного прилавка торгуют апельсинами. В хвосте очереди стоит Стелла. Барсуков, ждущий кого-то у станции метро, решает пока тоже запастись апельсинами. Во все глаза смотрит он на Стеллу. Это же она! Та самая!

– Мы снова встретились! – говорит он радостно.

– Встретились? Мне казалось, я просто стою в очереди.

– Мы немножко знакомы. Вы меня не узнаете?

– Боюсь, что нет! – Взгляд у нее смеющийся.

– Недавно в прихожей… вы уходили от Быловой… Я друг ее сына…

Со Стеллой совершается разительная перемена, и язык Барсукова липнет к зубам.

– А-а… – неприязненно произносит она и быстро отворачивается.

– Простите… послушайте… – теряется Барсуков. Он забыл посматривать на выходящих из метро, и плаксики налетают и виснут на нем совершенно внезапно. Следом приближается Анна Львовна.

– Два дня не видались, а уж визгу-то! – смеется она.

Стелла становится свидетельницей нежной сцены.

– Ну-ка, ребятки, становитесь за этой красивой тетей. Вы приглядите за ними чуточку? – доверчиво обращается к Стелле Анна Львовна. – Будьте добры! – Она отводит Барсукова на несколько шагов:

– Тут их бельишко. Залатала, заштопала, пока подержится. – Она достает из сумки довольно объемистый сверток.

– Спасибо, Анна Львовна.

– А еще думала я насчет юга. Как мы-то без него выросли, Леша?..

…Тем временем плаксики тоже вступили в беседу.

– Деточки, вы крайние? – игриво наклоняется к ним подошедшая женщина.

– Мы не крайние.

– Мы за красивой тетей.

– Ой, – говорит женщина Стелле, – а я подумала – ваши.

– Нет, не мои.

– А чьи же вы, деточки?

– Мы папины!

– И бабушкины!

– А мамины? И мамины небось?

– Не-ет, мы не мамины.

– Ишь какие! Обидела вас мама или что?

– У нас мамы нет.

– У нас папа.

– Никак сироты… – кивает женщина Стелле. – Ах, бедные!..

– Ну если уж надо, Леша, я поеду, – вздыхает Анна Львовна. – Не представляю только, зачем ему ради чужих детей…

– Анна Львовна! Вы его просто не видели!

– Может быть, может быть, – соглашается она, направляясь к очереди. – Пора мне, Леша. – Простившись с детьми и зятем и пожелав всего хорошего Стелле, Анна Львовна спешит обратно в метро.

Продавщица отвешивает килограмм Стелле, два – Барсукову.

Перекинув через плечо сумку, раздувшуюся от белья и апельсинов, а ребят подхватив на руки, Барсуков нагоняет Стеллу.

– Простите, можно мне спросить?

– Спросите, – пожимает та плечами.

– Вы имеете что-то против Быловой?

– Нет.

– Значит, против Марата. Странно. Такой интересный и сердечный человек.

– О, еще бы! – саркастически роняет Стелла.

Барсуков опускает плаксиков и шагает рядом со Стеллой.

Через минуту она останавливается.

– Вы хотели что-то спросить или собираетесь тащиться за мной?

– Тащиться, – признается Барсуков.

– Зачем?

Барсуков смотрит на нее достаточно красноречиво, но сказать словами: «Затем, что вы мне до смерти нравитесь!» – не может. Тут плаксики кидаются вбок, и Стелла вскрикивает:

– Держите их!

Испуг ее оправдан: ребята бегут к огромной собаке, которую прогуливает по улице хозяин.

– С этой собакой они приятели, – успокаивает Барсуков.

Малыши ласкаются к собаке. И хотя та приветлива, Стеллу зрелище лишает равновесия. Поэтому, когда Барсуков спрашивает:

– Чем вам не нравится Марат? Одно то, что он любит детей…

Стелла не успевает спохватиться, как с языка слетает:

– Он терпеть не может детей!

– Да вы-то почем знаете?

– Кому уж лучше знать! Мы в позапрошлом году развелись!.. И оставьте меня в покое с вашими вопросами, и детьми, и собаками, и… – Она стремительно уходит.

Повторяется прежняя история: Барсуков догоняет ее с ребятами на руках, снова идет рядом.

– Папочка, мы куда идем?

– Мы провожаем красивую тетю.

– Вы отвратительно упрямы! – восклицает Стелла.

– Раз вы были его женой, я понимаю, что…

– Да ничего вы не понимаете! Оставьте меня со своим сердечным другом!

– Ты зачем папу ругаешь? – .проявляет характер плаксик первый.

– Не ругай папу! – воинственно подхватывает второй.

– Могучая защита, – невольно улыбается Стелла от их наскока. – Я не папу ругаю, я ругаю другого дядю.

– А как его зовут?

– Его зовут… Марат. – Она поднимает голову и продолжает «морозным» тоном: – Он трус и подлец. Из-за него случилось страшное несчастье в горах – когда он еще ходил в горы. Ни один из прежних знакомых не подаст ему руки!..

* * *

На площади трех вокзалов развязный парень объявляет в мегафон:

– Для гостей столицы проводится комплексная экскурсия по городу! Памятники культуры плюс заезд в модные заграничные магазины: индийский, польский и болгарский! Продолжительность экскурсии – три часа. Желающих прошу за мной!

Автобус заполняется разношерстным народом. Парень впускает последних, монотонно повторяя:

– Пять рублей пожалуйста… пять рублей, – и собирает купюры в карман.

– Билет не нужен? – беспокоится седой экскурсант.

– Работаем по новой безбилетной системе. – «Гид» замечает рядом Марата. – Кого я вижу! – радушно восклицает он.

Оба вспрыгивают в передние двери, и автобус трогается.

…Он катится по Садовому кольцу.

* * *

«Экскурсионный» автобус останавливается на Большой Полянке у магазинов-соседей «Ванда» и «София».

– Предупреждаю, – говорит «гид» Миша, – заезд в магазины информационный! Вы ознакомитесь с ассортиментом, а если решите остаться – желаем удачных покупок. Стоянка автобуса – двадцать минут.

Экскурсанты в бурном темпе покидают автобус.

– Как тебе это все? – интересуется парень.

– Ничего, смешно, – одобряет Марат. – Где берете автобус?

К ним присоединяется водитель, посапывающий и непрерывно жующий жвачку детина.

– С одной автобазы. Сторож за четвертак дает, – говорит он.

– Молодцы, други, не ожидал, – снова хвалит Марат. – Я кинул тогда идейку на авось, а вы вон как развернулись!

– Помним, Марат! Нам бы не додуматься.

– Часто ездите?

– Через день. Больше почему-то глотка у меня не выдерживает.

– Голос надо ставить, Миша.

– Да?

– Обязательно. Позвони – устрою специалиста. Ну, чао!..

Марат отходит за угол и звонит из автомата:

– Справочная? Телефон дежурного по Управлению пассажирского транспорта.

Следом второй звонок:

– Товарищ дежурный? С вами говорит представитель общественности. Считаю своим долгом сообщить об автобусе, который используется для незаконных ездок… «Левые» экскурсии по городу для провинциалов… Записывайте номер…

* * *

Томин, Кибрит и Знаменский входят в кабинет, продолжая оживленный разговор.

– Удивительная заученность движений, особенно у этого…

– Тутаева, Зинаида, – подсказывает Томин. – Грамотное получилось кино. Вавилов снимал?

– Он, – говорит Пал Палыч. – Не было впечатления, что вот, мол, балбесы, а на редкость чисто орудуют?

– Мелькнуло, – признает Томин.

– А они балбесы?

– Да, Зиночка. Здесь, – Пал Палыч касается лба, – небогато. Между прочим, насколько слаженно они крали, настолько сейчас действуют вразброд.

– Отсутствует моральная сплоченность? – хмыкает Томин.

– И они абсолютно не собирались попадаться! К этому не готовились.

– Самонадеянность? К чему ты клонишь, Пал Палыч?

– Что кто-то их натаскал, Зинаида. Внушил веру в успех. Сплотил, – отвечает за него Томин. – Так?

– Так, Саша. Уровень замысла и исполнения выше, чем их способности. Пахнет башковитым режиссером!.. Я занимался арифметикой. Что изъяли при обысках, вы знаете. Сильно меньше, чем рассчитывали. Складываем: изъятые деньги, плюс стоимость купленных вещей, плюс то, что пропили-прогуляли. В итоге у каждого не хватает большой суммы, которая неизвестно куда делась. Они выражаются туманно: утекла.

– А не припрятали?

– Фокус, Зиночка, в том, что не хватает примерно поровну.

– Ты их шевельнул? – спрашивает Томин.

– На режиссерскую тему? В штыковые атаки ходил! Не пробьешься, рот на замке.

– Если был уговор четвертого не выдавать, значит, все-таки обсуждали… – начинает Кибрит.

– Вариант поимки? – заканчивает Пал Палыч. – Я грешу на очные ставки. Такая иногда коварная штука!

– Слушай, Зинаида, слушай! Новое слово в уголовном процессе! Я тебе выловил из водички Калмыкова, он назвал остальных, а те строят невинность. Как было не дать очных ставок? Да ты их вскрыл Калмыковым, будто консервным ножом!

– Но тот же Калмыков мог сигнализировать: признаемся от сих до сих, учителя оставляем за кулисами.

– А! Что толку гадать? Опять Томин, опять ноги в руки. Теперь ищи режиссера. Сколько одной обуви сносишь!

– Попробуем сберечь подметки, – улыбается Пал Палыч. – Составь мне список знакомых Колесникова, Калмыкова и Тутаева.

– И дальше?

– Есть одна мыслишка, авось сработает.

* * *

Вероника Антоновна выходит из лифта, отыскивает нужный номер квартиры. Собравшись духом, нажимает кнопку звонка.

В дверях появляется хорошенькая, совсем еще юная девушка.

– Здравствуйте, вам кого? – вопросительно произносит она.

– Вы сестра Дашеньки Апрелевой?

– Да…

– Могу я повидать вашу маму?

Девушка делает движение внутрь, но какое-то сомнение заставляет ее вернуться.

– А зачем?

– Понимаете… Я Былова…

Девушка приглушенно ахает.

– Марат – ваш сын? – шепчет она.

Вероника Антоновна кивает. Девушка тянет ее из прихожей на лестничную площадку.

– Я не пущу вас к маме! Зачем вы пришли? Как вы могли прийти к нам?!

– Я должна узнать… что произошло тогда с Дашенькой и Колей… Мне намекнули, будто Марик… будто он в чем-то виноват…

– Он во всем виноват! Он их бросил, а мог спасти! Он все равно что убийца!

– Как вы можете это говорить?!.. – заклинает Вероника Антоновна в ужасе.

– Это все говорят! Все, кто там был!

* * *

А Марат, не чуя беды, готовит новую «постановку». Будущие исполнители – «экскурсовод» Миша и водивший автобус Сергей – сидят у него над чертежом, по которому Марат водит указкой.

– Во дворе вас высадят, перед вами будет второй корпус от въездных ворот, – говорит он.

…Былова в своей комнате ставит на проигрыватель пластинку с собственной записью и тихо выходит в коридор.

… – План первого этажа, – продолжает инструктировать Марат. – Это коридор.

– Людный? – осведомляется Миша.

– Нет. Левая стена вообще глухая – зал заседаний. Справа – библиотека, медпункт и одна лаборатория. Коридор упирается в вестибюль, здесь касса. К ней надо успеть без четверти два: деньги будут уже готовы, а получатели еще не явятся. Третьим пойдет парень в форме военизированной охраны. Он блокирует коридор и в случае чего даст вам дополнительное время.

– На что нам лишний? – говорит Миша, испытующе глядя на Марата. – Шел бы сам.

– Я?..

– Ты же гарантируешь безопасность.

– Миша, меня там знают, – выворачивается Марат. – Иначе бы с радостью!

– Надежный? – спрашивает Сергей. – Парень-то?

– Надежный. Раньше выкупал у проводников пустые бутылки – с поездов дальнего следования. И, естественно, сдавал.

– Сколько имел? – с живым интересом спрашивает Миша.

– Точно не скажу, но жил не тужил. А теперь насчет бутылок, сами понимаете… Обиделся человек, озлился. Надежный.

– Всех прижали, дышать нечем! – ярится Миша. – Кому, к примеру, мешали наши экскурсии? А нашлась сволочь – стукнула! Сторожа нашего с автобазы поперли, такое милое дело загубили! Тут хуже сатаны озлишься!

– И еще комиссия, – сопит Сергей.

– Какая комиссия?

– По трудоустройству, – отвечает Миша. – Довели нас с Серегой: идите работать, идите работать…

– Это не страшно. Оформлю вас в сторожа. Ночь дежуришь – практически просто присутствуешь, – двое суток гуляешь. Тепло, светло, диванчик, и не обязательно коротать время одному. В самый раз для румяных молодых людей.

Приятели переглядываются: пожалуй, годится.

– А чего платят? – вопрошает Сергей.

– Ты намерен жить на зарплату? Что вам зарплата, други, когда деньги везде! Читаешь вывеску «Продмаг», думаешь: это сколько же? «Почта» – то же самое. По улице пройти невозможно – сплошные искушения! «Парикмахерская» – деньги, «Аптека» – деньги. «Сувениры», «Мебель», «Кафе», «Парфюмерия» – везде лежат, родимые, ждут умелых рук! Обезуметь можно!

В глазах Марата и впрямь тлеет диковатый огонек. Парни наэлектризованы соблазнительными речами. Через минуту Серега нарушает воцарившееся молчание, прислушиваясь к меланхолическому романсу за стеной.

– Это мать, да? Как жалостно поет-то, прям за сердце…

– Однако вернемся к делу. – Марату претит обсуждать с ними материнское пение.

– Главный вопрос – влезть в кассу. Шухер подымется, – говорит Миша.

– Предусмотрено, – кивает Марат. – За что себя уважаю – умею придумать нестандартный ход. Кассирша отопрет сама.

– Шутишь!

– Ничуть. Под дверью кассы ты, Миша, – у тебя натуральней получится – кричишь отчаянным голосом: «Марья Петровна! Скорей, Федор умирает!» Это хорошенько отрепетируем.

– Кто такой Федор?

– Обожаемый муж кассирши, трудится рядом в лаборатории, – показывает на плане, – больное сердце. Естественно, она бросится к умирающему супругу. Как только откроет дверь, зажимаете ей рот и оглушаете по голове.

– Это давай ты, – говорит Миша приятелю.

– Ладно.

– Остается взять деньги и уйти через подъезд, который я показывал. Там будет ждать синий «Москвич»…

– На словах все проще пареной репы.

– Не на словах, Миша. Люди со мной уже работали, и весьма успешно!

…Мы видим переднюю, где Вероника Антоновна, стоявшая под дверью комнаты Марата, медленно отступает, держась за голову. Она все слышала и все поняла о сыне до конца.

* * *

Пал Палыч осуществляет свою «мыслишку».

– Держите бумагу, – вручает он Сене Калмыкову чистый лист. – Пишите сверху: «Следователю Знаменскому». Пониже: «По вашей просьбе собственноручно составляю перечень своих знакомых».

– А для чего? – подобострастно спрашивает Калмыков.

– Для приобщения к делу. Следствие, суд и адвокаты должны знать, в каком кругу вы вращались. Если сочтут нужным, кого-то попросят вас охарактеризовать.

…Теперь перед Пал Палычем Сема Тутаев. Он заполнил лист донизу, перевертывает, задумывается.

– Всех-всех писать?

– Конечно. Наверно, будут и положительные отзывы?

– Обо мне? А то как же!

– Вот и пишите. Учтем.

…Завершение процедуры мы наблюдаем с участием Ильи Колесникова.

– Вот, пожалуйста. Все. – Он протягивает Пал Палычу три листка, густо испещренных именами. – Отдельно я озаглавил «Друзья», отдельно «Разные знакомые».

– Многочисленное общество.

– Старался уж никого не забыть, гражданин следователь!

* * *

– Какой вечер чудесный, – говорит Стелла, выходя с Барсуковым из подъезда его дома. – Где ваши окна?

Он ведет ее за угол и показывает.

– Отсюда слышно, если кто-нибудь из ребят проснется и заплачет?

– Они не просыпаются!

Однако Стелла садится на скамью, и он опускается рядом. За незначительными фразами, из которых вяжется разговор, проглядывают взаимный интерес и симпатия.

– Почему плаксики, Леша? Боевые ребята. Оптимисты.

– До года стоял дружный рев – прозвище по старой памяти. А моя мать зовет барсучата. Барсуков – барсучата… Спасибо вам, что пришли.

– Вам спасибо, очень вкусно накормили. Для мужчины вы образцово ведете дом.

– Если честно, не всегда такой порядок. Сегодня – в вашу честь… Удивительно, живем чуть не рядом, и я вас не видел!

– Много ли вы замечаете – кроме барсучат?

– Иногда все-таки замечаю!.. Но в целом вы правы: я принадлежу им. Стараюсь возместить… чего они лишены. Перевернуло меня, понимаете? Теперь все только с точки зрения их пользы.

– А будет ли польза, Леша? Позиция опасная.

– Избалую, испорчу? Говорили. Говорили, что вырастут махровые эгоисты. Но не надо об этом, Стелла! Боюсь… поссоримся, едва познакомились.

– Ну и глупо… Знаете, Леша, я все равно скажу, что думаю. Если суждено поссориться, лучше не тянуть… Не то что балуете, – начинает Стелла, помолчав. – Чтобы избаловать, как это обычно понимают, вам не хватит материальных средств, извините за прямоту… Но вы стелете ребятам под ноги свою жизнь, как ковровую дорожку. Что от вас останется лет через десять, Леша? Кормящая единица? А сыновьям нужен отец – яркий, смелый… чтобы гордиться… Подражать. Потеряете себя – они тоже много потеряют.

Стелла сказала то, о чем Барсуков до сих пор не задумывался. Что, если предостережения ее справедливы?

– Мы поссорились? – после паузы спрашивает Стелла.

– Нет… может, вы опять правы? Надо это обдумать.

– Договорились! – Стелла протягивает руку, Барсуков задерживает ее в своих ладонях.

* * *

Вероника Антоновна с маленьким чемоданчиком медленно пересекает переднюю. У наружной двери оборачивается и смотрит вокруг странным пристальным взором.

Касается концертной афиши на стене. Задерживает взгляд на двери в комнату Марата… Медленно выходит на лестницу, и замок за ней глухо щелкает.

* * *

– Ни в одном списке его нет! – говорит Томин, потрясая бумажками Калмыкова, Тутаева и Колесникова. – «Забыли» мотоциклисты общего приятеля – Марата! Скрыли и тем выдали!

– Вот: отсутствие информации есть тоже информация. Так что это за Марат?

– Любопытно я на него вышел. Зондирую домашних. Говорят, часто звонили какому-то Марату, назначали встречи, но нам про него ничего не известно. Ах ты, думаю, соблюдал конспирацию, как же до него добраться? И вдруг сестренка Тутаева – малявка с косичками – вдруг заявляет, что у Марата мать – знаменитая певица. Фамилия? – спрашиваю. Знаю, говорит, только не помню. Бились, бились, потом я чисто по наитию: «Не Вероника ли Былова?» И, представляешь в точку!

– Итак, Марат Былов. Кандидат в режиссеры…

– Режиссер, Паша! – уверенно поправляет Томин. – Вот послушай про него. Подающий надежды математик и завзятый альпинист. То и другое в прошлом, – отвечает он на удивленное движение Пал Палыча. – Два с половиной года назад повел группу в горы. После конца сезона. Хотел кому-то доказать свое превосходство над простыми смертными. Внезапно – ледяной ветер, снегопад. Короче, двое новичков погибли. Он их покинул, спасая собственную шкуру. По месту происшествия завели было дело об оставлении без помощи, но оно развалилось. За недоказанностью… Самовлюбленный, легко входит в доверие, умеет влиять на окружающих.

– Но это немножко из другой области, чем касса.

– Не скажи! Я отлично представляю: считал себя героем, люди верили, шли за ним без оглядки. Красовался, рисовался, – бац! – публично открылось, что подонок. Альпинистская среда его изгнала. Из аспирантуры попросили: в том походе он использовал бланки кафедры для каких-то ходатайств.

– И теперь берет реванш? Мстит за унижение?

– Почему нет? Карьера поломана, а в рядовых ходить не умеет… Привычка верховодить, злобный маленький фюрер… Паш, шевельнем?

– А что мы имеем против Марата Былова? Реально?

– Ничего. Но… покажи-ка мне, в каком НИИ работал раньше Колесников?

Пал Палыч отыскивает нужные сведения.

– Так и есть! – с торжеством восклицает Томин, сличив название с записью в своем блокноте. – В том же НИИ шоферит Барсуков! Человек, бывший рядом с универмагом во время кражи.

– Первый раз слышу!

– Конечно. Ты тогда еще не подключился. Он все отрицал и не попал в свидетели.

– И он знаком с Колосниковым?

– Даже с Маратом! Если начистоту, – кается Томин, – вылетел из головы этот Барсуков… и влетел обратно только вчера вечером. Наши мотоциклисты называли его в телефонных разговорах с Маратом, понимаешь? Я привезу Барсукова, а Паш? Уполномочь!

* * *

А Барсукова обрабатывает Марат.

– К тебе в кузов сядут трое. Провезешь на территорию института, там высадишь. И все.

– Но зачем?

– Не знаю, им это нужно. Думаю, пустяки, Леша.

Наступает натянутая пауза. Марат, разумеется, чувствует, что Барсуков не тот, что прежде, но поначалу продолжает играть в дружескую непринужденность.

– Что-то ты запропал. Как мелюзга? Все их справки переданы, скоро будут путевки.

– С ребятами некому поехать. Я, собственно, пришел забрать метрики. – Барсуков говорит нейтрально, он предпочел бы расстаться с Маратом без выяснения отношений. – Что касается каких-то троих, такие вещи не по мне.

– Да?.. – Марат неприятно удивлен решительным отпором. – Ты чистюля?.. – И сбрасывает личину доброжелательства. – А кто был соучастником кражи в Селихове? Кто стоял в кустах? Как там у вас называется – на шухере?

– Ты… с ума сошел!..

– Один из тех парней в шлемах – твой бывший сослуживец. Зачем ему скрывать, что Леша Барсуков имел свой куш?

– Ты не веришь тому, что говоришь!

– Зато в органах поверят. Сам подставился: ведь ты соврал, что ничего не видел, а?

– Марат… зачем все это?

– Чтобы слушался!

– А не послушаюсь?

– Будешь иметь дело с очень злыми людьми. Очень, очень злыми, – зловеще повторяет Марат. – Ты хорошо понял? – И, довольный произведенным впечатлением, повелительно заканчивает: – К тебе сядут завтра, через неделю, через месяц – когда понадобится. И не вздумай вилять!

* * *

Теща Барсукова разговаривает с ним по телефону:

– Хоть убей, Леша, не разберу, что ты задумал!.. Да почему их везти к бабушке, в Тулу? Я им разве не бабушка? Ну хорошо, ну как знаешь… Да-да, забрать из сада, отвезти к Елизавете Григорьевне, никому не говорить… И что такое творится? – недоумевает она, кладя трубку и начиная поспешно одеваться.

Следующий звонок – Стелле.

В белой шапочке и халате она моет руки, когда слышится голос: «Доктор, вас к телефону!»

Стелла подходит к аппарату.

– Да?.. Здравствуйте, Леша… – Она слушает, и улыбка сменяется тревогой. – Нельзя встречаться? А что случилось?.. Понятно. То есть непонятно, но раз вы не хотите объяснить… Удачи? Желаю удачи. Поцелуйте барсучат и… не исчезайте совсем с горизонта…

Барсуков вешает трубку в телефоне-автомате:

– Теперь, Марат, поглядим, кто кого!..

…Непривычно сутулясь, подходит он в сумерках к дому.

– Товарищ Барсуков! – из затененного угла выступает Томин.

– Вы?!.. – с искренней радостью восклицает Барсуков. – Вы мне позарез нужны!

– Какое совпадение потребностей, – озадаченно отзывается Томин.

* * *

– Ох, уж эта мне «хата с краю»! – в сердцах говорит Пал Палыч, выслушав исповедь Барсукова.

– Но я…

– Мало могли сообщить о мотоциклистах? А нам бы и это тогда пригодилось! И то, что вы отмолчались, Барсуков… нас подвели, а себя еще больше.

Барсуков тяжело вздыхает:

– Теперь-то понял!

– Задним умом все крепки! Отшвырнули неприятную историю, а она вернулась. Как бумеранг.

Друзья отходят посовещаться.

– Ну-с? – тихонько спрашивает Томин. – Трое в кузове – не увеселительная прогулка.

– Барсуков! – окликает Пал Палыч. – Когда в НИИ зарплата?

– Десятого и двадцать пятого.

Томин и Пал Палыч обмениваются взглядом.

– Да, похоже на то.

– Надо взять с поличным, Саша!

– Как парень? – указывает Томин на Барсукова.

– Я бы доверился.

– Рискнем довериться. – Томин останавливается перед Барсуковым. – Вы согласны вызубрить и твердо исполнять наши инструкции?

– Я? Конечно. Обязан…

Грузовик Барсукова выезжает с автобазы, и неподалеку его останавливает Марат.

Садится в кабину, вместо приветствия говорит:

– Час пробил! Поезжай, за углом притормозишь.

Барсуков молча повинуется. За углом поджидают Миша, Сергей и бывший «бутылочник» в форме военизированной охраны. Быстро лезут в кузов.

Барсуков дает понять, что, хотя и с большой неохотой, но смирился с навязанной ему ролью.

– Хоть бы предупредил! – бормочет он. – Уж предупредить нельзя? За человека не считают!

– Гони в институт! – распоряжается Марат.

Грузовик едет по городу…

– Все кипятишься? – спрашивает Марат, пока они ждут у светофора. – Чудак… – Он немного возбужден и не прочь поговорить.

– Не знаю, зачем вы едете… – ожесточенно ворчит Барсуков, – и знать не хочу… Но я рискую…

– Пустяки, Леша.

– Нет, я рискую! – настаивает Барсуков (он ведет разговор, который должен отвлечь внимание от его дальнейших действий). – И хоть бы какой интерес! Подвезешь кого по дороге – и то на бензинчик подбрасывают. А тут такое дело… ты мои материальные обстоятельства знаешь…