Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 103 страниц)

– Или не принес? – строго вопрошает Старухин. – Такого уговора не было! – и наполеоновским жестом запахивается.

– Перерыв, дядя Коля, – находится Знаменский. – Не смог.

– Ну и что – перерыв? Надо было зараньше.

– Через десять минут кончится и слетаю! – обещает Пал Палыч. – Какую хотите?

– «Сибирскую»! – твердо говорит Старухин. – Пора бы знать!

– Пока побеседуем? – предлагает Пал Палыч.

– Ты тут впервой, что ли?

– Впервой.

– А-а, интересно тебе… Ничего тут интересного. Манная каша да процедуры, да обратно манная каша.

– Не пойму, от чего вам лечиться, дядя Коля, вы же в порядке, – втягивает старика в откровенность Пал Палыч.

– От того лечусь, что пить нормально не могу, – сетует Старухин. – Раз! – и забываю. Вот на тебя гляжу – будто первый раз вижу.

– Надо же! Все забываете?

– Нет, ну главное помню. В городе я с любого конца домой доеду. – Мысли его внезапно перескакивают. – Эта вот сестра – самая вредная! – шепчет он, указывая куда-то в сторону. – Так уколет – три дня боком сидишь. Ты ей когда попадался?

– Я не здешний, дядя Коля. Насчет базы я. – Знаменский быстро вынимает голубой бланк акта и протягивает Старухину.

Тот пристально читает.

– Подписанный… – говорит он непонимающе. – Значит, я уж подписал?

– Это ваша подпись?

– Чья ж еще!

Старухин сует бланк обратно Знаменскому и поспешно ощупывает карманы пальто.

– А где же?..

– Вон как вы ее помните! – улыбается Знаменский. – А на память жаловались. Пожалуй, и Васькина по имени-отчеству помните?

– Васькина? Не, не помню.

– А Малахова?

– Малахова помню. Малахов Ваня. Он меня и рекомендовал по общественной линии. Малахов Ваня, как же.

* * *

Машина Томина, где кроме него и Панко сидят двое сотрудников ОБХСС, стоит неподалеку от рынка. Приметив проезжающий мимо грузовик с немосковским номером, нагруженный мешками, Томин спрашивает:

– Поглядим?

– Давайте, – откликаются сзади. – Похоже, первая картошка.

– Картошечка стандартная, через дуршлаг не проходит, – усмехается Томин и трогает следом за грузовиком.

Перед воротами рынка грузовик притормаживает, начинает осторожно маневрировать. Публика раздается в стороны, и тут к кабине подскакивают двое мужчин, делают знаки сидящему в кабине.

– Они! – возбужденно вскрикивает Панко, прилипая к ветровому стеклу. – Вот они ко мне и подходили тогда!.. Вот так же тогда взяли в клещи!..

– Ну наконец-то!

После энергичной жестикуляции один из перекупщиков влезает в кабину. Грузовик вползает в рыночные ворота. И вдруг обе дверцы его враз распахиваются.

– ОБХСС. Ваши документы, пожалуйста.

– А в чем дело? – говорит протестующе усталый человек за рулем. – Мы от колхоза, привезли молодую картошку. В чем дело?

– К вам лично никаких претензий, товарищ. Но, насколько я понимаю, картошку вы уже продали? Оптом. Верно?

– Ну, мы вроде условились.

– Чего условились? Чего условились? Ты чего болтаешь? – нервной скороговоркой врезается перекупщик. – Я тебя не знаю, ты меня не знаешь.

– А вас, гражданин, не спрашивают, – прерывает сотрудник ОБХСС. – Он не знает, так мы знаем.

– Нижайшая просьба, – говорит Томин человеку от колхоза, – подъедемте с нами к отделению милиции. Чтобы задокументировать эту сделку.

* * *

В лабораторию Томин входит с ощущением вчистую «отстрелявшегося» человека.

– Я тут немножко посижу, Зинуля.

– Тебя Женя Саковин ищет.

– Ничего. Подполковник Саковин подождет майора Томина. Пятиминутная передышка. – Закрывает глаза. – Я, Зинаида, становлюсь фаталистом. Будь что будет. На сегодняшний день сделал все, что мог. Друзья Шишкина взяты с поличным. Если с ними грамотно поработать – минимум полклубка можно размотать… А Пашу Саковин тоже ищет?

– Его тоже… Раза четыре звонил. И какой-то «раскочегаренный».

– Наверно, срок не терпит. – Томин с удовольствием вытягивает ноги. – Надо думать, наша история на контроле и тут, и там.

Звонит телефон.

– Опять! – восклицает Кибрит.

– Меня здесь нет еще целых две минуты.

– Так и сказать? – Снимает трубку. – Слушаю… Да, он здесь.

Томин показывает ей кулак.

– Алло… Паша, ты! – радуется Томин. – Нет, слушай, не надо, я тут так хорошо сижу… Гм… – он кладет трубку. – Паша спрашивает, не пройдусь ли я по коридору.

Он идет по коридору. Навстречу – Знаменский с Малаховым. Вот пары поравнялись и разминулись. Малахов никак не отреагировал на встречного. Разумеется, Знаменский проверяет не Томина, а Малахова.

Пал Палыч оборачивается и зовет:

– Александр Николаевич!

Томин возвращается. Он-то, конечно, узнал Малахова по совместной фотографии, но виду не подает.

– Хочу вас познакомить с моим лучшим другом, – говорит Пал Палыч Малахову. – Томин, Малахов.

– Очень приятно, – стеснительно произносит Малахов.

Томин отвешивает легкий поклон.

– Паша, мне тоже должно быть приятно?

– Очень … Хотя что я вас знакомлю, вы ведь встречались? – Вопрос обращен к Малахову.

– Нет. Откуда? – удивляется тот. – Первый раз.

– Пал Палыч, Саковин тебя обыскался, – говорит Томин.

– К нему и спешим, – с неожиданным для момента благодушием отвечает Знаменский.

* * *

– Разрешите? – входит он с Малаховым в кабинет Саковина.

– Где вы пропадали, Пал Палыч? – Саковин сердит.

– Хочу представить вам кладовщика Малахова, – спокойно отзывается Знаменский. – Он только что встретился в коридоре с Томиным и утверждает, что в жизни его не видел.

– Вы не имели права этого делать!

– Уверяю вас, через три минуты вы измените точку зрения.

– Будьте добры, оставьте нас вдвоем, – говорит Саковин Малахову.

Малахов делает движение к двери, но Знаменский его останавливает:

– Погодите, Иван Степаныч. Убедительная просьба, товарищ подполковник, разрешите один вопрос к Малахову в вашем присутствии.

– И что дальше?

– Дальше вам самому захочется задать второй и третий. А потом нам с вами понадобится тайм-аут.

Саковин смотрит на Пал Палыча с неодобрением, но и с любопытством.

– Хорошо, попробуйте.

Не садясь и не усаживая Малахова, Знаменский спрашивает:

– Скажите, где вы познакомились с неким Старухиным?

Малахов смущен и обстановкой и своей непонятной ему ролью.

– В Кащенке. В одной палате были.

Знаменский делает приглашающий жест – дескать, ваша очередь, товарищ подполковник.

– По поводу чего вы находились в Кащенко? – спрашивает Саковин.

– На экспертизе. Я в телеателье работал. Ну и с одним клиентом… Нервная работа. Понервничал.

– Подрались?

– Подрался. И еще словами.

– Вас судили?

– Нет. Домой отпустили. Порошки дали.

Саковин откидывается на спинку стула.

– Да, Пал Палыч, тайм-аут. Счет в вашу пользу.

– Вы, Иван Степаныч, немножко посидите, пожалуйста, там есть скамеечка в коридоре. Хорошо?

– Чего ж. Посижу, – соглашается Малахов и выходит.

– Под дверью Томин мается, – с вопросительной интонацией говорит Пал Палыч.

У Саковина, в сущности, камень с души, история обещает разрешиться «бескровно». Но есть неудовольствие, что как-то оно все без него сделалось.

– Ладно! Зовите.

Знаменский выглядывает в коридор, машет Томину. Тот входит, пытается сориентироваться. Саковин показывает жестом, чтобы сел и слушал. И обращается к Знаменскому:

– Вам известны подробности? Заключение медицинской комиссии?

– Подробностями драки не интересовался. А заключение… – читает по записной книжке: «Признан невменяемым в отношении совершенного деяния».

– Малахов?! – вскакивает Томин.

– Да-да, Малахов, – обыденно подтверждает Саковин. Он успел уже свыкнуться с нежданной новостью.

– Надо было давно догадаться! Кто в трезвом уме станет давать Паше взятку!

– Садись. Побольше выдержки. Что еще вы можете сообщить, Пал Палыч?

– Естественно, я поговорил с врачом. Невменяемость Малахова, – дальше он читает, – «…была связана с началом психического заболевания, в основе которого лежали склеротические процессы и почечная интоксикация. Проведенное лечение дало более или менее устойчивое просветление сознания, возврат к трудоспособности».

– И с чем же мы сегодня имеем дело? – спрашивает Саковин.

– Отвечу, опять же цитатой: «Возможные дефекты психики: в состоянии резкого эмоционального подъема или спада может быть склонен плоды собственного фантазирования считать реально происшедшими событиями».

– То есть склонен бессознательно завираться?

– Оригинальные у него фантазирования! – снова не выдерживает Томин. – Сумасшедший-сумасшедний, а воровать ума хватало! И две с полтиной раздобыл и перевел куда надо.

– Даже не знаю, что делать, – озадаченно произносит Саковин. – Какой из него, к шуту, свидетель?.. Но, с другой стороны, кто сказал, что он и теперь «того»?..

– Женя, надо поговорить! Нам бы какие-то зацепочки, дальше сами размотаем. Шишкин у меня уже на крючке.

– Я считаю, Евгений Николаевич, – поддерживает Знаменский, – надо попытаться добыть из Малахова истину. Пусть хоть искаженную. Если его начинает «заносить», это сразу заметно, мы сумеем отсеять фантазии.

– Ну… давайте попробуем, – соглашается Саковин.

– Разрешите предварительно один звонок. Это существенно.

Пал Палыч торопливо набирает номер.

– Знаменский беспокоит. Как у вас с шоферами?.. Да?.. Спасибо большое! – и кладет трубку очень довольный. – Помидоры вывезены на базар. Сданы Шишкину. И тогдашняя черешня тоже, – добавляет он для Томина. – И всем шоферам товар отпускал Васькин. Малахов сказал правду – при нем вагоны уже стояли пустые. А ведь все было подведено так, чтобы отвечал он!

– Один раз признали невменяемым… – подает голос Томин.

– Вот-вот! Для того и держали! Привезут груз при Васькине, он сразу кинет налево, сколько успеет, потом заступает на смену Малахов и… оформляет недостачу. Ценнейший человек.

– Женя, я зову? – не терпится Томину.

– Зови.

Малахов входит все такой же стеснительный, немного робеющий. Саковин мягко приглашает его взглянуть:

– Иван Степаныч, вот есть у нас одна фотография, – он кладет на стол снимок.

– Это вы, – изумленно смотрит Малахов на Томина.

– Вы и я.

– Загадка. Не встречались же, – округляет он наивные глаза.

– Но перед вами фотография, документ, – говорит Саковин. – Как вы можете это объяснить?

– Не знаю. А вы? – снова адресуется он к Томину.

– Я тоже забыл.

– Загадка. Улыбаюсь. Выгляжу хорошо, да?

– А вы часто фотографируетесь? – спрашивает Саковин.

– Нет. Зачем.

– Возможно, тогда вы вспомните… пусть не с этим товарищем, а еще с кем-то… но так же вот пожимаете руку… вас не фотографировали?

– Недавно. Для стенгазеты.

– С кем же?

– С Котей мы, – улыбается Малахов.

– Простите?

– С Васькиным, – объясняет Знаменский.

– Я в галстуке, – склоняет голову набок Малахов. Фотография интригует его. Он говорит о ней охотно.

– Поточнее не вспомните, когда именно вы фотографировались с Васькиным?

– Неделя. От силы – полторы.

– А по какому поводу?

– Выполнение соцобязательств. Вроде друг друга поздравляем.

– И помещена она в стенгазете?

– Нет еще. Скоро.

– Ну а кто вам предложил… кто сказал, что надо сняться?

– Котя. – И снова рука тянется потрогать фотографию, повернуть так и эдак. – Загадка! – смакует он.

– Иван Степаныч, фотограф был ваш, базовский?

– Нет. Приглашали. По трешке взял.

– Хорошо, с этим вопросом ясно, – подытоживает Саковин.

Знаменский поднимает палец, прося слова. Саковин кивает.

– Иван Степаныч, это вы привлекли Старухина для составления актов о недостачах?

– Я это.

– Но он же больной человек, подпишет что угодно.

– Нет, – встает Малахов на защиту Старухина. – Он когда как. Когда привлек, он в себе был. За три дома от базы. Скучает. Я и привлек. Без бюрократии. На свежем воздухе. Сиди, смотри. Чекушку поднесут. Но ребята портят. Нельзя ему много-то. Дяде Коле.

– Ясно, – говорит Саковин. И, видя, что Томин хочет спросить. – Давай.

– Что делает у вас на базе Викулов?

– Он бригадир. Над грузчиками.

– И все?

– Ну… Голова, вообще-то. Мозги в спецовке. Чего надо умное – к нему. Большой человек был. Юрист. Так и зовем. За справедливость пострадал, – переживает он за Викулова. – С горы – да к нам. Так человек пострадал! Страшное дело!

– Можно я про основное? – спрашивает Знаменский.

– Пожалуй… – соглашается Саковин.

Знаменский подходит к Малахову, садится рядом, дружески кладет руку на колено.

– Иван Степаныч, вы ведь добрый человек, это видно. Скажите, за что вы меня старались в тюрьму посадить?

Малахов очень расстраивается:

– Не старался! Что вы! Да боже мой!

– Но ведь мне за получение взятки полагается тюрьма. А вы мне эту взятку на книжку перевели. Перевели ведь?

– Перевел… – шепчет Малахов.

– Зачем? Я вас просил? Намекал? Был хоть какой-то разговор – мол, мне от вас что-то надо?

– Не было.

– Как же вам в голову пришла такая мысль?

– Это нет… – со стоном говорит Малахов, – не могу сказать!

– А номер сберкассы и счета вам тоже Котя продиктовал?

– Это юрист.

– Как он узнал номер счета? – вмешивается Саковин.

– Не знаю.

– Примерно тогда я брал зарплату. Кто-то мог просто стоять за плечом, – предполагает Знаменский.

– Все деньги ваши? – спрашивает Саковин.

– Половина.

Малахову стыдно, мучительно. Пал Палычу уже откровенно жаль его, а что поделаешь? Надо спрашивать.

– Тот, кто… вас надоумил, он объяснил, за что платить?

– Да вот те вагоны. Три вагона-то. Пропавшие. Говорит, неприятности будут. Полагается, говорит. Все берут. – Малахов вскидывает на Пал Палыча ясные глаза и спрашивает по-детски: – Нет? – И, прочтя на лице Знаменского ответ, отчаивается. – Ошибся. Не хотел плохого… Говорит, давай скинемся. Человек на одну зарплату живет. Жалко стало. Я и принес.

Воцаряется молчание. Томин давится подступающим смехом.

– Нам понятно, с кем вы скидывались, – говорит Саковин, – но, может, все-таки назовете имя?

– Что хотите! Не могу!

– Ну, хорошо, оставим… Вы знакомы с Шишкиным? – помолчав, продолжает Саковин.

– С рынка. Не люблю его.

– А откуда вы его знаете?

– Ходит к нам.

– Не слышали: был случай – он пять суток отсидел? – вставляет Томин.

– Слышал. Ох, злился! Ох, разорялся! – с переменой темы Малахов оживает. – Погоны, говорит, сниму! С опера того. Который посадил. Голым, говорит, в Африку пущу!

– Мерси, – фыркает Томин.

Малахов не замечает:

– Он такой. Если заведется. Азартный. Все просадит, чтобы по его!

– А почему вы его не любите? – интересуется Саковин.

– Ну… между нами. Боюсь за Котю. Плохо влияет.

– Ой, Малахов! – не выдерживает Знаменский. – Восьмое чудо света!

– Зачем? – Малахов готов, пожалуй, обидеться.

– Да я не в насмешку, Иван Степаныч.

Саковин забирает «бразды правления»:

– Есть одна неясность. Ну рассердился, Шишкин, как вы выражаетесь, на опера. Решил отомстить, так?

– Так.

– Ну а Знаменского-то почему вместе припутали?

– Не понял?

Саковин в раздумье чешет подбородок и заходит с другой стороны:

– Не было слухов, что вместе с «опером» еще кого-то… в Африку?

– Это похоже. Опера сначала по бабьей линии хотели. Застукать – и жене. Или на выпивке. Чтобы начальству. Потом юрист говорит: лучше сделаем. Обоих в один мешок.

– Про кого? – «обоих»?

– Не знаю. Больше не знаю.

Саковин вздыхает, обводит всех глазами.

– Ну что, товарищи?

Томин поднимается.

– Я бы считал, пора кончать.

– Ох, Иван Степаныч, – встает и Знаменский. – Прибавили вы нам седых волос…

– Пал Палыч! – душевно говорит Малахов. – Я ведь предупреждал. Сразу же. Помните, говорил? Поостерегитесь, мол. Мафия. Империя. Не остереглись вы… И мам-Тоне небось неприятности.

* * *

Тут Малахов прав. Неделю спустя на заседании Комитета народного контроля оглашается весьма резкий доклад о проверке дел на базе.

После короткой паузы зампред говорит:

– Хотим получить ваши объяснения, товарищ Чугунникова.

Чугунникова в большом напряжении. Услышанное превзошло ее опасения. Но она решает придерживаться все-таки заранее заготовленного обтекаемого варианта своей речи:

– Спасибо, товарищам, принявшим участие в проверке, – говорит она, умудряясь выдерживать естественный тон. – Спасибо за их советы и замечания. Они будут доведены до сведения коллектива. Здесь было высказано много очень острых замечаний. Мы, хозяйственники, учимся понимать критику как руководство к действию. Мы соберемся у себя, обсудим. Со своей стороны я просила бы уважаемых членов Комитета рассматривать вопрос шире, чем о неполадках на одной базе. Надо смотреть по-государственному. Научная технология хранения овощей изобретена до первой мировой войны, а мы все перебираем картошку руками. Да еще узнаем из газет, что треть овощей остается в поле и уходит под снег…

– Товарищ Чугунникова, – прерывает зампред, – члены Комитета ждут от вас не общих рассуждений о чужих недостатках, а объяснения безобразных фактов и злоупотреблений, имевших место на вашей базе. У кого вопросы?

Вопросы есть. Первый у пожилого рабочего:

– Перед приходом народных контролеров несколько тонн овощей вывезли на корм скоту под видом отходов. Чтобы не оказалось излишков. А что не успели, сбросили в канализационные колодцы. Вы знали об этом?

– Нет, – решительно отрицает Чугунникова.

– А я сам лично разговаривал с грузчиком, который прибегал к вам сказать, что же это делается – прямо вредительство. А вы его, извините, я мужчина, и то не могу повторить, куда вы его… направили.

Звучат и другие голоса, обличающие завбазой. Атмосфера сгущается, хотя у Чугунниковой находятся солидные защитники среди присутствующих (как и следовало ожидать).

Она бьется до последнего:

– Разрешите ответить на конкретные пункты обвинений с цифрами в руках. Полагаю, это все же прояснит меру моей личной ответственности!

Она раскрывает папку, которой до того не пользовалась. Поверх бумаг лежит записка – крупные, неровные буквы: «Мама, чтобы я осталась с тобой, будь честной!»

Чугунникова закрывает глаза и стоит молча.

– Мы ждем, – напоминает озадаченный зампред.

Знаменский смотрит сбоку пристально, пытается понять, что происходит.

Чугунникова садится. Произносит приглушенно:

– У меня все… Как решит Комитет.

Предлагают высказаться Пал Палычу. Зампред говорит заключительные слова.

Чугунникова от всего отгородилась. Мысленно она начинает уже примеряться к будущему, где ей предстоит пережить следствие, вероятно, суд… и как-то не потерять дочь.

― Дело № 17 ―
ОН ГДЕ-ТО ЗДЕСЬ

 
Водитель новенькой «Волги» не справился с управлением, вылетел в кювет и погиб. При этом в машине обнаруживают несколько десятков тысяч рублей. Откуда они у скромного работника городской службы времени? Да и ездил он на собранном, им лично, «Москвиче»…
 

Яркий летний день. Высокое небо. Крепкие, недавней постройки дома деревни соседствуют с заколоченными избами в зарослях крапивы.

Артамонов, молодой мужчина в модном светлом костюме, покинув серую «Волгу», подходит к избе, которая слепыми окнами смотрит из-за поваленного забора. Он озирается, словно впервые видит окружающий пейзаж. Лицо у него потрясенное. Автомобильный гудок заставляет его очнуться. Шофер грузовика, доверху нагруженного ящиками с надписью «Не бросать!», дает понять, что легковушка мешает ему проехать.

Артамонов возвращается к «Волге» и подает назад, освобождая путь грузовику. А затем рвет с места и катит, катит прочь, не разбирая дороги. Проселок. Шоссе. На спидометре уже – 120, на авточасах – половина четвертого…

* * *

В половине шестого Знаменский и Томин торопливо подходят к лифту на одном из этажей Петровки, ждут лифт.

– Через час тридцать контора закроется.

– Да, в обрез. А завтра там все будут знать.

Махнув рукой на лифт, они сбегают по лестнице. Во дворе Управления к ним подруливает машина. Кибрит садится в другую, со спецсигналом на крыше.

– Связь через дежурного! – кричит Пал Палыч.

– Хорошо, желаю успеха! – отзывается Кибрит.

* * *

Контора по техобслуживанию уличных электрочасов, куда прибыли Знаменский и Томин, – одна из тех организаций, которые ютятся вместе с десятком других в большом старом доме. Просторная лестничная площадка выполняет функции фойе, курилки и клуба.

– Где бы найти Артамонова? – спрашивает Томин одного из перекуривающих.

– Седьмая комната, – указывает тот направление, взмахнув рукой.

Томин заглядывает в седьмую комнату.

– Простите, девушка, Артамонова ищу…

– Вышел.

– Вышел или ушел?

– Нет, вон его плащ, вон портфель. Где-то здесь.

Друзья переглядываются. Проходит женщина средних лет, неся сумки с продуктами.

– Извините, вы Артамонова не видели?

– Попадался в коридоре, – охотно приостанавливается женщина.

– Давно?

– Вроде до обеда. Да сейчас прибежит. К концу работы все собираются.

– Прекрасный обычай, – хмыкает ей вслед Томин. – Ну? – оборачивается он к Пал Палычу.

– Я – к начальнику, ты – в свободную разведку. Встречаемся у фонтана. – И Знаменский стучит в дверь с табличкой «Управляющий».

Томин возвращается на лестничную площадку, прикидывает, с кого начать расспросы.

* * *

До прихода Пал Палыча пожилой управляющий листал иллюстрированный журнал. Визит следователя вызвал у него любопытство и приятное оживление.

– Что значит – нет на месте? Сейчас найдем. – Он стучит в стену.

– А часто Артамонову приходится уезжать по службе?

– Понедельник и четверг у него разъездные дни. Остальные оседлые. Он учет ведет, что, где, когда сделано: осмотр, ремонт, новые точки.

– Значит, если сейчас отсутствует, то по личной надобности?

– Выходит, так, – соглашается управляющий.

Он снова барабанит в стену, на пороге появляется давешняя женщина, но, естественно, без сумок.

– Артамонова ко мне!

– Отлучился куда-то, Дмитрий Савельич.

– Кто в универмаг, кто в универсам, кто неизвестно куда, – добродушно ворчит управляющий. – Признаться, любопытно, в связи с чем вы… – Он выжидающе замолкает, но Пал Палыч не торопится отвечать. – Какая-нибудь, конечно, есть причина, но должен сказать, что Толя Артамонов как работник добросовестный и аккуратный. Раньше он был техник-смотритель в ЖЭКе, нам принес прямо блестящую характеристику. Между прочим, непьющий. И со всеми ладит.

– А вне работы?

– Вполне, вполне. Семьянин и прочее. У нас коллектив небольшой, немного по-домашнему. Бывает, в детском саду карантин – он сынишку приводит. Смирный такой мальчик, весь в отца. Да я и жену его неоднократно видел, очень порядочное впечатление. В общем, симпатичный парень Артамонов. Без затей, но приятный.

* * *

Томин останавливает спешащую вверх по лестнице девушку.

– Марина?

– Да.

– Мне позарез нужна «уедиенция». Где-нибудь на завалинке.

– Да? – Марина лукаво оглядывает Томина. – Тогда лучше к соседям. – Она спускается на несколько ступенек и вводит его в коридор другой организации.

– Куда-то уехал Артамонов. Говорят, вы можете знать.

– А почему я за спиной человека должна сплетничать?

– Держаться со мной откровенно – не называется сплетничать. – Томин предъявляет удостоверение.

Марина с веселым изумлением изучает красную книжечку.

– Надо же! Старший инспектор! Детям и внукам буду рассказывать! Выходит, у нас с вами допрос?

– Предварительный сбор информации.

– Об Артамонове?!

– А что?

– Да какая о нем информация! Любит профсоюзные собрания и ездит только на зеленый свет.

* * *

Вертолет ГАИ опускается рядом с шоссе. Из него выходит Кибрит. На место дорожного происшествия уже прибыла «скорая помощь», здесь же работники ГАИ, кучка любопытствующих. Кибрит присоединяется к сотрудникам милиции, которые фиксируют обстоятельства аварии. Ее знакомят с молоденьким, только со студенческой скамьи, экспертом; он сразу же начинает что-то объяснять и рассказывать.

А в кювете видна завалившаяся набок серая «Волга»…

На откосе кювета лежит тело молодого мужчины. Подходят санитары, перекладывают его на носилки: на земле остаются зловещие темные пятна.

Санитары минуют Кибрит и эксперта, который «ассистирует» ей при осмотре машины.

– Ремень так и был не застегнут?

– Да, по-дурацки угробился, – говорит эксперт и невольно оглядывается на носилки.

* * *

– Просто опомниться не могу! – ужасается управляющий. – Вот так, в тридцать два года, а?.. – От огорчения он больно стукнул кулаком по столу. – Ну что за нелепость! Куда его, спрашивается, понесло?!

– Да, это вопрос… Может, кто-нибудь знает?

– Конечно, кто-нибудь знает! – Управляющий по привычке барабанит в стенку и убежденно говорит: – Толя весь был на виду, никаких тайн…

– А к финансовым операциям он имел доступ?

– Да мы, собственно, финансовых не ведем. Зарплату получаем в тресте. Даже касса взаимопомощи – в тресте.

– Тогда такой резкий вопрос: есть у вас что красть?

Управляющий огорошен.

– Красть?.. Что же в конторе возьмешь?

– Решительно нечего?

Тот пожимает плечами как бы даже с сожалением:

– Вы поймите нашу специфику: обслуживание уличных электрочасов. Стоят столбы по улицам, на них эти кастрюли с циферблатами. Что тут украдешь? Минутную стрелку?

* * *

Томин расспрашивает сослуживцев Артамонова.

– Сегодня минут пятнадцать он разговаривал с вами, по-видимому, незадолго до отъезда, – вопросительно взглядывает он на Марину.

– Да не со мной – по телефону. У них в комнате аппарата нет, я его к нашему подзываю.

– А кто ему звонил? И о чем он говорил? Ну же, Мариночка! Даю честнейшее слово, что лично Артамонову ваша откровенность не повредит!

– Я просто не хочу, чтобы дошло до его грымзы. Что, ребенка, что мужа завоспитывала до одурения.

– Строго между нами! – заверяет Томин.

– Женский голос. Уже с год звонит. Сорок шестой размер, третий рост. Мне заказаны джинсы.

– Недурна собой?

– А я видела? Кто, где – покрыто мраком. Тайная связь, – смачно сообщает Марина…

…Пожилой канцелярист в комнате, где находятся трое женщин за другими столами, среди них Марина, говорит Томину:

– Нет, машину Анатолий купил в бросовом состоянии, только что не даром. И все руками, два года по винтику. Ему бы в механиках цены не было! Руки сами все насквозь знают.

– Что ж он с золотыми руками просиживает здесь штаны?

– Вкалывать не хочет. Лишь бы как, только попроще. Характером жидкий.

– А я слышал, он мужик крепкий… и деньги водятся.

– Какие наши деньги! Рупь пятьдесят в день, и скажи жене спасибо.

* * *

На месте происшествия Кибрит в сопровождении эксперта и фотографа подходит к машине ГАИ, где на заднем сиденье на расстеленной газете лежит небольшой чемодан. Надев перчатки, она поднимает крышку. Чемодан набит плотно уложенными пачками денег. Поверх пачек – пухлый конверт, на котором размашистыми полупечатными буквами написано: «А. П.».

По просьбе Кибрит фотограф снимает общий вид чемодана и отдельно – конверт.

– Такой вот оригинальный чемоданчик, – усмехается капитан, дежурящий возле радиотелефона. – Крупным делом пахнет.

* * *

У окна на столе Марины звонит телефон.

– Да?.. Минуточку. Его законная! – сообщает она Томину, прикрыв микрофон.

Томин, не раздумывая, забирает трубку, спросив шепотом:

– Зовут?

– Галя.

– Это Галя?.. – непринужденно включается Томин, – Анатолий где-то здесь, вышел. Что-нибудь передать?.. Ах, вы уже рядом! Тогда поднимитесь, пожалуйста, в контору. Да-да, он просил! – Кладя трубку, Томин придвигается к стеклу, стараясь увидеть что-то на улице, и жестом просит Марину присоединиться.

Внизу на тротуаре стоят двое женщин и мужчина. Женщина помоложе направляется ко входу в здание.

– Артамонова, – говорит Марина, следя из окна.

– А та пара?

– По-моему, ее сестра с мужем.

– У них это в обычае – поджидать?

– Нет, что-то новенькое…

– Прошу! – Томин открывает дверь перед Артамоновой, и та входит в кабинет управляющего с вопросительным выражением на лице. Недурна собой, скромно причесана и одета, немного чопорна.

– Здравствуйте, Дмитрий Савельич.

– Здравствуйте, Галина… не припомню по отчеству…

– Степановна. Вы что-то хотели сказать?

– Вот товарищ выразил желание побеседовать, – мямлит управляющий. Ему очень не по себе.

Женщина садится на краешек стула и недоумевающе смотрит на Знаменского.

– Вы рассчитывали застать мужа в конторе? – начинает следователь.

– Да.

– А он знал, что его будут ждать?

Женщина оглядывается на управляющего – к чему эти расспросы? – но тот прячет глаза.

– Да, он знал.

– А вчера или сегодня с утра никто его не посещал?

Артамонова отрицательно качает головой.

– Не звонил? Нежданное письмо… нет? Я, понимаете ли, все пытаюсь сообразить, не назначил ли ему кто-либо встречу.

– В рабочее время надо быть на работе. Без всяких встреч!

За ее тоном Знаменский угадывает раздражение, отголосок свежей ссоры.

– В поведении вашего мужа появилось что-нибудь тревожное? Давно это?

Артамонова снова оборачивается к управляющему протестующим движением. Тот виновато разводит руками: дескать, что поделаешь.

– Сегодня утром, например, как вы расстались? – настаивает Знаменский.

– Как всегда. – Всем видом Артамонова дает понять, что Знаменский лезет в сугубо личные дела.

– А если я попрошу вас вспомнить получше?

И против воли женщина вспоминает утреннюю сцену.

…Всхлипывая, она одевала ребенка, а муж мялся рядом, страдающий и сердитый.

– Я хоть раз не ночевал? – спрашивал он. – Или меня с кем видели? Ну какие у тебя основания? Нет же оснований!

– Не обязательно видеть… Я чувствую. Ты стал мне врать. Это самое ужасное – ты стал врать!

– Ну с чего ты вдруг взяла, Галя… Вот забрала себе в голову неизвестно что… – бормочет Артамонов упавшим голосом и нерешительно трогает жену за плечо. – Галочка… – Она отталкивает руку.

Потеряв надежду на примирение, Артамонов ушел…

Артамонова отгоняет воспоминание.

– Мы расстались, как обычно, – холодно говорит она чудовищно бестактному товарищу. – Мне неприятен разговор с вами. Извините.

По улице перед зданием конторы прогуливаются сестра Артамоновой с мужем. Из дверей густо валят служащие, отъезжают машины: рабочий день кончился.

Томин подходит к «Волге», которая привезла их со Знаменским (и теперь осталась тут в одиночестве), что-то говорит шоферу и снова скрывается в подъезде.

Шофер, читавший книгу, начинает исподтишка приглядывать за нашей парой.

* * *

– Следователь?.. – переспрашивает Артамонова у Знаменского, преградившего ей выход в коридор.

Он берет ее под локоть, возвращает и усаживает на прежнее место.

– Мои вопросы могут казаться нелепыми, даже нескромными, но на самом деле они носят чисто профессиональный характер. Вы понимаете, Галина Степановна?

Та делает неопределенное движение.

– Кто-нибудь из близких или друзей вашего мужа живет за городом?

– Родители. Под Загорском.

– Очень хорошо. А по Калужскому шоссе?

– Ннет… не знаю.

– Кстати, сколько у него могло быть с собой денег? – Пал Палыч делает вид, что вопрос возник у него случайно.

– Я по карманам не шарю! – Артамонова добавляет драматическим шепотом: – Какой позор!

Получается аффектированно, и не поймешь, действительно ей неприятен этот вопрос или это притворство. Но при каждом следующем ответе понятно, что никакого притворства тут нет, что слова: «Какой позор!» – ее искреннее отношение к подобным поступкам.

– Не волнуйтесь, – говорит Пал Палыч. – Нам нужно выяснить простую вещь: какую примерно сумму мог иметь с собой ваш муж.