Текст книги "Дневник"
Автор книги: Александр Гладков
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)
24 апр. Непрестанная, тупая (а иногда и острая) тоска. Вижу Э. во сне[106]. # (…) # Послал письма Э. Войтоловской[107] и Н. Шейко[108] и открытку Шаламову. # Меня, однако, здорово задел отказ журнала «Театр». Я становлюсь чувствительным. (…) # Вечером звоню Ирине Ильин[ичне] Эренбург и иду к ней. Туда приходит Нат. Ив. Столярова[109], импровизированный ужин за маленьким столиком в кабинете, где все – от полок книг до мелочей – обстановка кабинета Ильи Григ. # Не удается протолкнуть <ни> фильм об Эренбурге (саботирует Головня)[110], ни книг. Готов сборник для Библиотеки поэта [но комментатор книги, некий Ландау, после обыска, покончил самоубийством; его материалы и рукописи забрали[111]] отказались их выдать И[рине] И[льиничне] и заявили, что передадут Лесючевскому как директору изд-ва «Сов. пис-ль»[112]. Пока они недоступны. #
25 апр. (…) # Ночью не спалось и я читал ненапечатанные главы мемуаров Эренбурга. Кое-что читал раньше: мне их давала еще Любовь Михайловна[113]. Это слабее прежнего и все та же предательская полу-правда. И все-таки – интересно. #
26 апр. 1971. (…) # Вожу и вожу на дачу книги, купленные за зиму и все нет конца… Конечно, это своего рода разврат. Но все же, чтобы быть справедливым, абсолютного барахла среди них немного: конечно, есть такие, без которых я мог бы обойтись, но большую часть зачисляю в свою библиотеку с удовольствием. Но уже даже на даче их некуда ставить. # [в ЦДЛ обедает вместе с Евтушенко, который ходит получать загранпаспорт для поездки в Перу: они «обмывают» это шампанским] (…) На прощанье целует меня несколько раз. # Он улетает [слово неразборчиво: лист выезжает из каретки: ] послезавтра. ##
27 апр. (…) # Мучительные сны и все не в бровь, а в глаз, правда с глупыми и невозможными подробностями. #
28 апр. (…) # Письмо от В.Ф. [Пановой[114]] и открытка от Шаламова. #
29 апр. (…) # Маленькая бессюжетная повесть Бори Ямпольского [ «Табор»] мне понравилась. Это талантливо и пронзительно тоскливо. Близко к моим частым мыслям о ностальгии и о том, почему я не еду в Муром. [АКГ был родом из Мурома]. В этом есть большая горькая правда. # (…) # Когда я вчера был у Ямпольского, к нему позвонил Чаковский. Они старые знакомые по каким-то блядским делам и на «ты». Полгода назад Ямп-ий дал в Лит. газету рассказ. Ему не говорили ни да, ни нет. Он послал открытку Чаковскому и тот позвонил и сказал, что «отдел» зря ему морочил голову, что рассказ нигде не может быть напечатан…. # Хамство под видом товарищеской фамильярности. ## [два последних слова неразборчиво: съехала каретка]
30 апр. (…) # Пишу стихи. Глупо, но факт. # Еще глупее – посылаю их. ## [наверно из-за этого и запись за день одна из самых кратких]
1 мая. (…) # Письмо от Х.А. Локшиной[115]. У Эраста Павловича [Гарина] нашли в почке камень крупного калибра и «нерастворимой консистенции». Предстоит сложная операция. А у нее обострение бронхо-эктазии[116]. Не везет им. Просит приехать. #
2 мая. Вечером в ЦТСА «Давным-давно», а по телевиденью «Гусарская баллада». «Дубль» – по-спортивному. # (…)
3 мая. (…) # Взял полугодовой билет-сезонку на железную дорогу. # Прочитал два номера «Невы»: 3-й и 4-й. в 3-м отрывочные воспоминания В.Ф. Пановой «Запасники памяти». Многое хорошо, хотя и чересчур бегло. Но – характерно – о самом интересном в своей жизни она не рассказывает: это и гибель первого мужа, и ее бедствования после 37-го года, и пребывание на оккупированной территории, и многое другое – и ран<н>ее, и позднейшее. Она мне рассказывала кое о чем в длинные комаровские вечера и <я> могу судить, как это интересно. У меня нет уверенности, что это ею записано, но не дано в печать из-за «нецензурности»: наверно «предварительная цензура» помешала <ей> это даже записать. # Сходный случай с документальной повестью В. Дмитриевского «Пятница» о Пятницком. (…) …опущено все самое интересное[117]. # У Дмитриевского в Л-де скверная репутация – попросту его считают стукачом. (…) # Но он много видел и много знает. # Отчасти тот же порок и в книге В. Рафаловича «Весна театральная»[118]. (…)
10 мая. Намеревался с утра ехать на дачу, но чувствую себя больным: кашель, явная температура и болит сердце. # Решаю остаться. (…) # Прочитал повесть молодого писателя В. Богатырева «Скромские черноземы»[119]. Мало понравилось, хотя чувствуется, что автор талантлив. Похоже на раннего А. Платонова. Главная беда: все это уже было и неинтересно. (…) # А что если назвать эту непонятную рукопись: Попутное? # Это ее выражает, конечно, хотя и странновато[120]. ##
11 мая. Наглотался аспирина и спал лучше. (…) # С трудом поехал на дачу. Поездом 8.16. # Кое-что разобрал, открыл верхнюю террасу. В саду Петр Андр.[121] жжет старые листья и ветки. Днем почти плюс 20. # (…) # Возвращаюсь почему-то измученным. Отлеживаюсь. Выпиваю литр молока. Последнее время я стал любить молоко, которое покупаю в бумажной таре. # Хочется принять душ, но выключили горячую воду. # (…) # Смутно услышал по забиваемому «Г.А.», что в Нью-Йорке умер кто-то… тут заглушили. Не Набоков ли? # (…) # Днем уже жарко. Я потею, раздеваюсь и… простужаюсь. Это у меня всегда так. #
17 мая. Сегодня впервые в этом году ночевал на даче. Не столько из-за холода, сколько из-за того, что там неубрано, хаос в комнатах. Немного прибрался в «кабинете». # Все уже зазеленело и полно жизни[122]. #
22 мая. (…) # Госпожа Питерс из Сан-Франциско, больше известная под именем Светланы Сталиной, вчера родила девочку. Ей 45 лет. Внучку Сталина назвали Ольгой. #
23 мая. Спал плохо. # За ночь стала расцветать сирень. # Фантастически лезет из земли бамбук. # Начали розоветь свечи на каштанах. # Собирался пописать, но проубирался целый день. #
24 мая. Не убравшись, не могу работать и снова почти целый день перемываю посуду, вилки, ножи, разбираю шкафчик красного дерева и пр. #
26 мая. (…) заехал в Лавку и на улицу Грицевец. Дал 400 р. # Таня[123] хорошо перешла в 6-й класс. #
31 мая. (…) # Ночью Бибиси передает обзор рецензий на книгу воспоминаний Н.Я. Мандельштам. # Хорошо помню зимние дни в Тарусе, когда книга эта писалась, и мы там жили с Э[ммой] (1961–62) и Н.Я. мне читала каждый написанный кусок. Часто мы спорили и она – упрямая старуха! – редко следовала моим советам. И вот эта книга издана во всех странах, о ней пишут и говорят по радио, а Н.Я. живет в своей однокомнатной квартирке на Б. Черемушкинской с полустрахом и счастьем свершения. Ей 71 год или чуть больше. Она много болеет. ##
2 июня (…) Еду на дачу. Встреча с Татьяной Паустовской[124], ловящей такси на Красноармейской. Мне больше везет, чем ей, и я довожу ее на Котельническую. Принужденность, но не слишком большая. Легкий упрек, что никогда не позвоню. Ссылаюсь на отсутствие телефона[125]. (…)
4 июня. (…) Приезд В.[126]. Едем вместе в город. Разговор о теле. Моя идея. Только приехав в город, спохватываюсь – выключил ли я чайник на электро-плитке. Отвожу Ц.И. сирень и возвращаюсь ночью на дачу. Чайник был выключен. #
5 июня. (…) # Когда на днях я случайно встретил Татьяну Паустовскую, она мне сказала мимоходом, что меня бранит Елена Михайловна Голышева[127]. Недоумеваю: почему? Лева мне рассказывает ее монолог обо мне: а) я Собакевич, на всех раздражен, всех браню, никого не люблю; б) я сталинист и это проповедую… И далее такой же вздор. (…) Еще де я «на всех обозленная жаба»… (…) # (…) Ну, Оттены – известны как вруны и сплетники. Главная их претензия ко мне, – то что Н[иколай] Д[авыдович] однажды высказал в письме насчет «старой мебели»[128], т. е. ревность и обида. Языки у них страшные. Помню, поссорившись с Балтером[129], они стали говорить, что он «стукач» – не больше не меньше. Ладно, буду еще дальше от них! Но всего удивительней сплетническая натура Татьяны. Какое вырождение дружбы! Грустно это все!
6 июня. [АКГ получает письмо от руководства театра Вахтангова, что они берутся за репетицию его пьесы «Молодость театра»] # Письмо сверхлюбезное (…) # По существу же – это приятно, хотя и противоречит мрачным прогнозам Арбузова, которые тот мне высказывал по телефону в конце мая. Ну, Алеша всегда любил быть передатчиком плохих новостей – тоже способ самоутверждения… Итак, вчера начались репетиции моей пьесы. #
7 июня. (…) # Вчера сшил прошлогодний дневник. У меня уже 20 «томов» сшитых и 18 не приведенных в порядок и не сшитых[130]. Если это не пропадет, то когда-нибудь историки времени будут мне благодарны. Но пишу я без подобного расчета, конечно. Просто – инстинкт и привычка – как умыться с утра. # (…) # Закс[131] ездил к Твардовскому и вернулся расстроенным. Он все-таки очень плох: почти не говорит. Раздражается на то, что близкие его не понимают. Как это мучительно для него и семьи. Ведь надежды на выздоровление нет. # Все думаю о нападках на меня Голышевой. Может быть, в этом есть доля правды? Т. е. в том, что я стал труден для людей. Да, я «малоконтактен», не общителен, но бывая на людях я, по-моему, ровен и приветлив. Но мое «бирючество» прогрессирует и возможно со стороны выглядит презрением к людям. Но ведь не все же так про меня думают? И не со всеми я такой? # На все это есть свои причины… Но не стоит писать об этом. # Разумеется, нападки Г-ой страшно преувеличены, а в части «сталинизма» напросто смехотворны, но стоит учесть, что м.б. иногда я произвожу странное впечатление. # Отчасти это объясняется тем, что я сознательно избегаю тех, кто способен задавать мне бестактные вопросы (об Э[мме] например). Из-за этого я перестал бывать у Борщаговских и м.б. из-за этого же не разыскал Л.Я. Гинзбург, получив от нее открытку, что она в Москве. Недавний вопрос Арбузова так же остановил меня от желания повидаться с ним. # Откровенничать не хочется, а врать противно. #
8 июня. (…) Сколько возни с книгами! Все никак не расставлю (учитывая купленное за зиму). Едва покончил с кабинетом и кое-как с маленькой комнаткой. Но на верхней террасе хаос. # Под вечер приезжает ненадолго Лева. Известье о налете на квартиру Лакшина мгновенно облетело Москву [ранее, 7 июня, об этом: «все книги оказались сброшенными на пол», как при обыске] # Кто-то неплохо сказал: «Они очень плохо информированы и принимают его за нового Чернышевского, в то время как он просто карьерист в лагере прогрессистов». (…) # Через час после отъезда Левы уезжаю и я с последней сиренью для Ц.И.: вечером у нее. #
9 июня. Инцидент с протекшим полом в ванной. Неясно, в чем дело. Соседи внизу взволнованы, водопроводчик. #
10 июня. (…) # В последнем номере «Сов. экрана» Данин[132] бранит фильм Б.Н. Ляховского о магнитах. (…) #
11 июня. [в Париже выходит «Август 14-го»] # У нас уже два месяца назад Солженицын разослал редакциям журналов письмо с сообщением, что он закончил новый роман и ни от кого не получил ответа. Всем любопытно, но все боятся. # Я конечно почитал бы его, если бы подвернулся, но слишком большого любопытства не испытываю. (…) О романе я уже много слышал – кроме Осповата[133] никто из читавших особенно не восторгался. Но и не бранят тоже. Говорят, что добротно, но без откровений. # У меня бездна интересных вырезок из газет и журналов за многие годы: можно сказать – за десятки лет. Иногда разбираю и классифицирую, но быстро надоедает и бросаю. Разобрал только малую часть. ##
12 июня. (…) # У Левы прекрасная квартира, хорошая жена, симпатичная теща. Плохо, что он мало работает и видимо совсем растренировался. Его губит общительность. А что губит меня? #
13 июня. (…) # В Австралии 29-летняя женщина родила 9 близнецов. Она принимала средство для способствования зачатию. # (…) # Все дни, все время множество уколов памяти. И как мне это свойственно, вспоминается только лучшее. И поэтому потеря кажется невыносимой…[134] #
14 июня. (…) # Просматриваю в дневниках записи разговоров с Эренбургом – много интересного, но все нецензурно. #
17 июня. (…) # (…) Синявский получил право жительства в Калуге, но пока ему разрешено жить в Подмосковье с семьей. Он физически хорошо себя чувствует. Даниэль тоже, кстати, живет в Калуге. #
18 июня. (…) # Бибиси передает новый отрывок из воспоминаний Иосифа Бергера «Кораблекрушение поколения»[135]. На этот раз это судьба бывшего меньшевика Льва Ильича Инжира. (…) Он не отрицал, что, ненавидя советскую власть, старался оговорить как можно больше честных коммунистов и особенно антисемитов. Бергер стал его избегать[136]. (…) Эта судьба очень любопытна: сам тип стукача-антисоветчика-еврея характерен. В нашем лагере было много таких. Сложная смесь ненависти, мстительности, малодушия, цинизма, двойного предательства. Не хочу называть имен, но близкие по характеру, хотя м.б. и меньшие по масштабу фигуры мне знакомы. И к сожалению чаще всего это были именно евреи. #
21 июня. (…) # Сегодня день рождения Твардовского. Послал ему телеграмму. ##
23 июня. (…) # В Москве со вчерашнего дня в помещении Центрального телеграфа происходит сидячая демонстрация более чем 30 евреев из Прибалтики, требующих объяснения, почему им не разрешают эмиграции в Израиль. Одновременно они объявили голодовку. #
28 июня. Ничего не записывал два дня. Хорошие дни. Много провожу времени в саду. От какой-то травы терпкий приятный тонкий запах. # (…) # (…) # При воспоминании о В. смесь унижения и досады[137]. Но в общем-то это закономерно. На этом этаже я никогда не имел успеха: мои победы были выше. #
30 июня. Погиб экипаж космического корабля «Союз-11». Это видимо случилось вчера, но в Москве стало известно только утром. А я узнал без десяти шесть вечера по Бибиси. (…) Добровольский, Волков, [– стоит запятая, но за ней нет ничего; очевидно не смог вспомнить фамилию третьего из погибших – Пацаев]. #
1 июля. (…) # От гибели космонавтов на все как-то легла тень. ##
2 июля. (…) # Сегодня заканчивается Съезд писателей. Было бы несправедливо назвать его блестящим. Каверина не избрали в президиум. Не было в нем и Славина, Бека, Аксенова, Окуджавы, Слуцкого, Трифонова, Арбузова. Зато были и «мертвые души», как Твардовский, почти год не встающий с постели. В самом президиуме ни одного еврея… # (…) # Шел съезд всего четыре дня. Ясно, что собравшимся разговаривать было не о чем. #
3 июля 1971. (…) # Весь день припоминал обстоятельства первых полутора месяцев своей жизни в Москве поздней осенью 1924 года, когда мы вернулись из Сочи, а Лева заболел и мама увезла его в Муром, а я остался с отцом в гостинице «Балчуг». Двоюродный брат Толя Гладков. Он-то и сделал меня театралом и почти каждый день таскал в театры (…)[138].
4 июля. (…) # Цветет жасмин. # По утрам с аллюминиевой кружкой собираю улиток. Ежедневный урожай штук 80–100. Такая прорва! # Это приятно и потому, что ходишь по траве под деревьями и дышишь ароматом сада, и почти суррогат охоты. Улитки глупы, почти как люди. #
7 июля. (…) # Просмотрел за последние дни газеты. Ничего интересного. Выступление Евтушенко на съезде против русситов. (…) #
10 июля. (…) # По словам Токаря в конце августа начнутся работы по проводке газа по улице. А дальнейшее пока неизвестно. Придется еще внести за работы на участке и в доме рублей 250–300. # Он симпатичный человек. Люблю евреев. #
14 июля. (…) # Сегодня встреча в Лавке писателей с Оттеном. Я делаю вид, что не замечаю его и, став к нему спиной, начинаю рассматривать букинистические книги по истории. Но он подходит сам. Не желая ломать комедию, я говорю ему: # – Коля, в вашем доме меня порочили и обливали грязью… # – Это все напутала Татьяна… # – Почему только Татьяна. Мне пересказал и Лева… # – Но он вам объяснил, что ничего особенного сказано не было… # – Наоборот. Он все точно рассказал. # – Вы знаете, что меня не было… # – Но так как я не видел Елену Михайловну несколько лет, это значит, что она говорила с ваших слов. # – Оставим это гимназическое упражнение. # – Это будет – самое лучшее… # И я отошел и поехал на Ярославский вокзал. #
17 июля. Утром ездил в город. Заезжал на ул. Грицевец, оставил там книги, потом прошелся по Арбату и вышел на проспект Калинина. Странно, всегда, когда я иду по улице Грицевец и улице Фрунзе к Арбатской площади, у меня какое-то сжатие внутри стенокардического типа. Что это? «Каждый раз на этом самом месте»… #
28 июля. (…) # Привезли трубы для проводки газа и свалили у моего забора. Не разобравшись, бранюсь с шоферами, а потом выясняется, что это для нас (и меня в том числе). Приходится заминать. Я вот так иногда срываюсь… #
30 июля. (…) # Вишен все-таки порядочно: брожу и ем прямо с деревьев. Середина лета… # (…) # «Аполло-15» уже вышел на лунную орбиту и находится в 17 км от Луны. Сегодня ночью – высадка. # (…) # Слушал начало романа Солженицына. Если бы у него не было мировой славы, никто не принял бы это за шедевр. Ничего только сцена встречи с Толстым. Ну, подожду делать выводы и послушаю дальше. ##
31 июля (…) # Постепенно все становится формальным: прошла сессия Верховного совета РСФСР, назначен новый председатель Совета министров Соломенцев[139] и 9 (!) его заместителей (…) – это никому неинтересно. (…) # В эти часы весь мир наблюдает по телевиденью, как два отважных американца путешествуют по Луне на вездеходе со скоростью 8 км в час. # (…) # Утром у газетного киоска встретил соседа, которому хотел рассказать о высадке американцев на Луне, но он уже знал больше меня, так как слушал ночью все подробности высадки. Подошел еще один знакомый сосе[д] и оказалось, что он тоже слушал и все знает. Невозможно представить огромное количество людей, слушающих иностранные передачи[140]. #
1 авг. (…) # Я по-прежнему один: Лева и Люся не приехали[141]. # Почти целый день в саду. Собираю урожай вишен. Одно деревце дало почти половину всего сбора. # Какое это наслаждение! Это чуть ли не впервые я так наслаждаюсь садом. Не было бы счастья… #
4 авг. (…) # За завтраком резкий спор с Левой о статье в «Лит. газете». В ней Рассадин бранит стихи Солоухина о том, что он больше любит своих детей, чем чужих. Дурак и пошляк Рассадин упрекает его в безнравственности. Но во-первых, это явная метафора: дело не в детях, а в другом (патриотизме и т. п.), во-вторых, это верно, и если кто-то без лицемерия говорит об этом вслух, то с каких пор в русской литературе стало безнравственным высказывать правду. (…) Защищая своего приятеля Р. Лева договаривается до того, что «не о всем надо писать» (…) #
6 авг. Разве нельзя было назвать любое подмосковное место, где вообще никто не живет из братьев-писателей, или написать вымышленное место? Как минимум, следовало спросить об этом мое мнение. (…) # (…) Ну его к е…. м…..! Расскажу об этом Ц.И. которую увижу на днях, и пусть она ему скажет, что это несколько неприлично[142]. #
8 авг. (…) # Наконец, читаю книгу (не рукопись) «Воспоминания» Н.Я. На томике марка изд-ва им. Чехова. 1970 год. Это значит, издательство снова существует после 15 или около того лет бездеятельности. # Со многим хочется спорить, но все-таки какая это интересная и умная книга! ##
9 авг. (…) # В книге Н.Я. есть главы, так сказать, написанные по моей просьбе, когда я читал первый вариант полной рукописи в Тарусе. Это «Читатель одной книги», «Книжная полка», «Архив и голос» – целиком и разные фрагменты в других главах. # Выброшены или смягчены куски об отношении О.Э. к советской литературе в целом. В рукописи была ссылка на одно мое свидетельство о сравнительном равнодушии к первому аресту М-ма. Даже цитата была из «Встреч с П[астернаком]» и я ничего не имею против, что это сокращено. Многое было резче. # При этом последнем чтении я заметил странные вещи. Мандельштам имел прямые контакты с Дзержинским, Бухариным, Гусевым. Ему помогали Молотов, Ломинадзе, Киров, Енукидзе[143]. Он имел персональную пенсию чуть ли не с 30-летнего возраста. Когда он ехал на Кавказ, туда звонили из ЦК и просили о нем позаботиться. Вернувшись, он ходил снова на прием к Гусеву (одному из членов секретарьята ЦК). Его посылали в привилегированные санатории и дома отдыха (Узкое, санаторий в Сухуме). Значит, не таким уж он был перманентным изгоем. Откуда же это раннее ощущение травмы и заброшенности? Квартиру он получил, когда и другие получали первые отдельные квартиры, а до этого жил в флигелях Дома Герцена, где жили и такие писатели, как Павленко, Тренев, Пастернак, Фадеев. И др. Во всяком случае отдельную квартиру он получил раньше, чем Пастернак. У него был с Гослитом договор на собрание сочинений и он получил по нему 60 %. Собрание, по признанию Н.Я., не осуществилось потому, что О.Э. хотел и настаивал, чтобы туда включили «Путешествие в Армению». Мы знаем, что и в наши дни писатели часто спорят о том, что включать и не включать в собрание. Недавний пример – Твардовский. Короче, из всего рассказанного не следует, что М-м находился в исключительном плохом положении: скорее наоборот, но они были мнительны и возбудимы и начали воображать о травле раньше, чем она началась[144]. Было трудно всем и М-му не больше, но он был поэтом и страдал не только за себя, а за всех. #
12 авг. Вчера вернулся днем из города, а через час появилась Эмма[145]. Проездом из Новочеркасска в Дом отдыха в Щелыково. Уезжает туда же этим вечером. Забыла в Новочеркасске плащ и вспомнила, что в Загорянке остался старый парижский, купленный мною давно. Это предлог м.б. Открыл ей дверь Лева. Сбивчивые разговоры: смесь решительности и что-то вопросительное. Я тихо-сдержан. Провожаю ее на поезд в Кинешму и возвращаюсь в полночь. Она пополнела. Н.И. очень болеет и продолжает бранить меня. Привет почему-то от бабушки[146]. # Не знаю, как обо всем этом думать, но снова заболела душа. Выбит из колеи. # (…) # Сегодня уехали Левицкие. Они приятные гости и маленькие облачка, набегавшие на их пребывание в моем доме, объясняются моей неуравновешенностью. Правда, я сам все улаживал. #
13 авг. Сам себе не верю – это было или нет? – что мелькнула Эмма. Она уверяет, что и «не собиралась» и что это решила мгновенно. Но ведь не в плаще же дело. А впрочем… Увидела свое фото у меня над столом. #
15 авг. Переставляю книги – симптом того, что нахожусь в совершенно неуравновешенном состоянии. Вожусь с этим почти целый день. #
15 авг. (…) # Сегодня Бибиси передало заявление А. Солженицына, адресованное председателю КГБ Андропову и Косыгину о налете на дом писателя под Наро-Фомин—
с-ком (…) # (…) # Поздно вечером «Г[олос] А[мерики]» передало сообщение московского корреспондента (…) с подробностями (…). Писатель был нездоров и задержался в Москве, а на дачу по его просьбе приехал его друг Александр Горлов[147]. Приехав, он нашел там разгром. Кегебистов было человек 10 во главе с капитаном Ивановым. Они его связали и избили, а потом отвезли в местное отделение милиции (…). # (…) Дача Солж. крошечная: простенький деревенский маленький домик. # Я совершенно все-таки выбит из колеи. Все валится из рук. Лучше уж покой тоски, а не это… ##
19 авг. (…) # Пол-лета я глазел несколько раз в день в окно на жилицу М.Н. Сок-в<у> [последние буквы непонятны: одновременно еще буквы «й» и «д»] черноволосую, полную Тамару, которая часами стирала для своей маленькой дочки в одном халатике, накинутом на голое тело, в ракурсе, открывавшем ее ноги более откровенно, чем самые экстра мини-моды. Она заметила мои взгляды и уже стала заметно вертеться перед окном, а я начал захаживать к М.Н. под всякими предлогами. И вот приехал ее муж, молодой летчик, и сообщил, что они получили новую квартиру где-то в Звездном. Ничего у нас еще не было, а простились с чувством потери – т. е. я, но и она кажется… ##
22 авг. (…) # Вчера ночью уехал Ник Уоррал [английский славист-театровед],[148] который пробыл у меня почти полутора суток. Он очень приятный человек. Ему уже 32 года. До университета был учителем. У него тысяча вопросов о Мейерхольде: я почти осип от говорения. Кое-как кормил его из своих запасов. Он спал внизу. # (…) # Телеграмма от Ц.И. Просит позвонить ей, что-то насчет союза и квартиры[149]. Ох, как мне все противно. ##
23 авг. 1971 (…) # Так я дружил с Юрой Трифоновым все последние годы, а сейчас совсем не хочется его видеть. Но если быть справедливым, то это началось раньше, чем случился этот глупый инцидент с «Загорянкой» в его повести[150]. (…) # Письмо от Эммы из Щелыкова. Ей там нравится. Актер Этуш из Вахтанг. театра говорил Белинскому[151], что в театре от моей пьесы в восторге и что роли распределены очень хорошо. (…) # И вот я опять раздрызган душевно: покойней быть совсем навсегда одному… #
24 авг. Не поехал в город из-за перебоев в сердце. Не нужно было Ц.И. присылать мне телеграмму, да еще такую таинственную…[152] # (…) # Все могу перенести, но как в грузинском анекдоте: «просить е…. для меня – хуже нет». Т. е. вообще просить. # Вчера радио сообщало, что иностр. корреспонденты получили возможность ознакомиться с II №№ [двумя номерами?] нелегального журнала «Полит. дневник», выходившего будто бы до начала этого года после свержения Хрущева (вышло 70 или 80 номеров)[153]. Его выпускают некие высокопоставленные генералы (?). (…) # (…) # В последнем № «Вопр. литературы» напечатаны отрывки из статьи Гете в переводе и с комментариями Льва Копелева. Кажется, это впервые он появился в печати после исключения из партии. # (…) [в «Вечерке»] известие о смерти Саши Письменного[154] (…) # Я его знаю с середины 30-годов. Подружились мы в Чистополе, а после встречались случайно. Жалко! Он был настоящим литератором, которого ничего кроме литературы не интересовало. ##
25 авг. [АКГ приезжает на похороны Письменного] # Еду в ЦДЛ. Гроб стоит в малом зале – это похороны по третьему разряду (но есть еще и 4-й). (…)
26 авг. Наконец, пустили воду. Вчера Токарь собирал по рублю на это, как мзду рабочим. # С утра женщина моет мне дом. (…) # Да, встреченный вчера в городе Зак рассказывал (…) как без долгов им с И. Кузнецовым не удается совсем жить, несмотря на премии и повышенные гонорары[155]. (…) # Театр их не кормит, а кормит все-таки кино. # О том, что режиссерская взятка стала почти законом. # (…) # Не проходит тягостное чувство после жалких похорон Письменного. И не в том дело, какой он был писатель, большой или маленький, а в том, что как ни плохо у нас оборудована жизнь, смерть оборудована еще хуже. Все как-то мизерно и мизерабельно. # Под вечер долго сижу в саду. Это теперь главное мое удовольст-вие. ##
27 авг. В 8 утра поехал в город, имел в виду сделать много дел. Сделал все кроме главного – не отдал в ЖСК заявление Райха и мое: секретарша не пришла… [Заявление АКГ об оформлении собственности на квартиру на Красноармейской[156].] # (…) # Вернулся в Загорянку в 4 часа. В саду рай. # Отправил Эмме письмо. # Вечером встретил темноту в саду. Яблоки уже падают. #
28 авг. (…) # С удивлением наблюдаю за собой. Боюсь неловкости отчуждения и кажется был бы не прочь, если бы Э. побыла поменьше, если так… # Сложное существо – человек. # Это наверно все-таки эгоизм: жалко себя, если сердце опять поверит… #
29 авг. Томительно прекрасный полуосенний день. В такие дни всегда думается, что они скоро кончатся. # (…) # Сорвал самые вызывающе краснеющие яблоки на нижних ветках, чтобы не вводить во искушение. ##
30 авг. (…) # Вчера вечером дописал мемуарный очерк об Эренбурге. Это не то, что я хотел написать и не знаю, хорошо ли? Встал в 6 утра, чтобы перебелить некоторые страницы. Захотелось назвать его иначе и придумал неплохое название «Поздние вечера»[157]. # Еду в город. У Ц.И. потом иду в контору ЖСК. Глупые препирательства с секретаршей Лидией Львовной. По-моему, она городит чепуху. Все-таки оставляю заявление Райха и свое.
31 авг. Солнечно, но прохладно. # Думаю о приезде Эммы. # Знаю ли я, чего хочу? # (…) # Я устал чувствовать себя виноватым, заискивать перед Н.И. и устал чувствовать себя последним в доме на ул. 3-го интернационала, как это фактически было. Да, я не люблю семью как таковую, когда слишком близко все дышат друг у друга над ухом, когда кто-то, встав утром с левой ноги, считает себя вправе испортить настроение и т. п. И если нельзя иначе, то лучше никак. # Я не барин, охотно делаю любые услуги по дому, хожу за покупками и пр. И м.б. одиночество для меня всего тягостнее тем, что некого радовать и некому что-то дарить. # Но и без этого наверно проживу, как ни печально. Скучно? Не всегда. Иногда. ##
2 сент. Почти всю ночь шел дождь. Сырое темное утро. Потом немного прояснело. # Письмо от Яши Гордина. Скоро выйдет книга Лидии Яковлевны [ «О психологической прозе»]. (…) # [строка отточий] # Вечер. Эмма спит в маленькой комнате[158]. При встрече на перроне маленькая сцена… Ладно! Пили виски, которую мне подарил Ник[159]. # Завтра идем на премьеру «Антония и Клеопатры». # Ничему не рад и жду новых объяснений и истерик и вероятно дождусь. #
9 сент. (…) # Почти два дня пробыл в городе: вечером 6-го провожал Эмму в Ленинград, потом ночевал на Красноармейской. Описывать пребывание Эммы не стану. Все время, т. е. 4 дня – «ряд волшебных изменений милого лица» – между истериками и искренностью. (…) # Иногда она мне казалась сумасшедшей и почти все время больной… Ладно! Вот к чему приводит лелеянье былых обид, перебиранье их и пр. Вряд ли она будет счастлива… (…) # 7-го проявил бешенную деятельность: был в Союзе у Ильина, Медникова и Стрехнина, Стрехнин дал мне письмо в ЖСК[160]. [Ниже на л.136 – копия заявления АКГ в правление ЖСК «Советский писатель» от 7.9.71 о «закреплении за ним квартиры подолгу живущего в Риге члена ЖСК В.Ф. Райха», который «выражает свое согласие» и «просит об этом», за подписью «секретарь правления Моск. пис. орг. Ю. Стрехнин»][161] (…) # Теперь нужно оформить развод и пр.[162]. Могут быть осложнения в райисполкоме. Надо еще внести будет деньги (пай), а возврат Райху его пая произведет ЖСК. Денег, естественно, нет. # Поехал ночевать на дачу глубокой ночью, так как волновался, хорошо ли я запер дом, уезжая с Эммой. # Утром вернулся, зашел в ЖСК (…) # (…) # Доволен делом с квартирой. Неужели начинает везти? Надо все дожать и не бросать на полпути на самотек, как я иногда поступал. # (…) # За эти дни мне еще починили крышу над тамбуром. Так что теперь нигде пока не течет. #
(прод.) # Еще третьего дня я услышал в городе, что наши «органы» в какой-то форме извинились перед Солженицыным за вторжение в его дом и избиение Горлова, его друга. Об этом рассказала Ц[ецилии] И[сааковне] В.А. Твардовская и также говорили в ЦДЛ. А сегодня Бибиси передало также, но в иной версии. Будто бы к Горлову приехало двое из Угрозыска и принесли извинение. Он де был принят за грабителя. Избивавшие были не из «органов», а из Угрозыска, куда поступил донос, что дом Солженицына собираются ограбить. Все это наивно, но важна «добрая воля» к извинению. Можно представить, что некий генерал КГБ матом крыл неудачливых своих сотрудников. # В.А. Твардовская рассказывает, что А.Т. перевезли снова из больницы домой, но ему не лучше и он слабеет. # (…) # В день расстрела Переца Маркиша его вдова и сын[163], которым отказано в отъезде в Израиль (мать и брат Симы) пришли к Канцелярии Верховного совета на углу проспекта Калинина и Проспекта Маркса с желтыми звездами на груди и простояли там несколько часов – молчаливая демонстрация. Их снимали инкоры, но милиция не осмелилась тронуть. # Говорят, что в этом году уже почти откровенно тормозят на экзаменах в вузы поступивших юношей-евреев. Какой позор! Знакомая Люси[164] преподавательница МГУ с гордостью говорила, что она ни разу не поставила поступающим евреям отметки выше двойки, вне зависимости от их знаний[165]. # (…) [Евтушенко] недоумевал (в разговоре с Шауро[166], которому Брежнев поручил ответить), почему, сняв Твардов-ского, не убрали Кочетова, на что Шауро ответил, что он сам терпеть не может Кочетова, но снять его «пока не вышло». Евтушенко благодарили за выступления в Перу и Чили и он сейчас в фаворе. Это все – с его слов. #








