Текст книги "Дневник"

Автор книги: Александр Гладков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

16 июля. Сегодня люди пускаются в самую смелую экспедицию в истории человечества. В 16 час. 32 мин. американские космонавты вылетают на Луну. Медведев оставил родным записку о том, что он не может работать и не хочет быть обузой близким. К самоубийству у нас относятся так же, как православный синод, запрещавший их хоронить в ограде кладбища, и о его смерти не было извещений в газетах, где он активно сотрудничал. То же самое было и с Левой Тоомом, хотя там факт самоубийства сомнителен. Кажется, это был несчастный случай в пьяном виде.^[85] М., кажется, шизофреник. <…>

И еще один день – 16 июля – годовщина ареста Левки в 1937 году. В этот день 32 года назад я узнал, что 37‑й год и есть «37‑й год».

18 июля. <…> (АКГ отправил рецензию на книгу Н. Я. Берковского^[86] в «Новый мир».^[87] – М. М.) Легкое ощущение стыда – мог бы написать лучше, хотя, видимо, все, что нужно, есть. Моча в норме, как говорит Н. Я. Но, конечно, это не работа для мужчины… Вчера из-за футбола по телевиденью сорвался и хотя был прав, это неприятно. Надо сдерживаться. Т. это крест, и тут ничего не поделаешь.^[88] Хорошо, хоть писал недолго (это снова о рецензии. – М. М.). Будет ли доволен Наум Яковлевич и возьмет ли журнал? Не знаю, сейчас у меня отношения с редакцией натянутые, все из-за моего Олеши.^[89] Впрочем, из редколлегии я общаюсь только с Марьямовым.^[90] Озерова капризная баба.

Ужасно хочется взять Эмму в охапку и уехать отсюда скорее. Господи, насколько мне лучше в Загорянке, чем где бы то ни было!

Радио здесь слышно плохо, и я питаюсь обрывками новостей. Американские космонавты летят к Луне. Наша автоматическая ракета легла на лунную орбиту. Весь мир гадает, зачем она запущена именно теперь.

19 июля. <…> Эмма пришла с прогона новой пьесы В. Розова «На беговой дорожке» (кажется, будет называться «С вечера до утра»^[91]) и говорит, что наревелась, что замечательный второй акт, что прекрасно играют Панков, Лавров и Ольхина. А на этой неделе Розова приложили сразу в двух журналах: в «Огоньке» и в «Театральной жизни». Идиоты! Это сейчас наш лучший драматург! Он сам в первый раз смотрел.

21 июля. <…> В 7 часов наши «Послед<ние> известия» через полтора часа после того, как космонавты уже ходили по луне, сообщили о прилунении снаряда и сказали, что выход людей из него произойдет «в утренние часы». Я со своим хилым транзистором знал об этом уже больше часа. <…>

22 июля. <…> Приезжаю в Загорянку без двадцати семь. Успеваю в 7 ч. поймать «Г<олос> А<мерики>». Вчера в то время, как я ждал на ул. 3-го Интеренационала такси, Армстронг^[92] и его товарищ стартовали с Луны. А несколько десятков минут назад произошла стыковка с «Аполло-11». Самое трудное позади. Теперь из трудного остается вход в земную атмосферу. В четверг 24-го вечером «Аполло-11» должен приводниться в Тихом океане.

23 июля. <…> Лева вчера рассказал, что <…>. Солженицын был у Твардовского, сказал, что он прочитал 22 номера «Нов<ого> мира», что надо любой ценой удерживать журнал, ибо это историческое явление. Твард<овский> был польщен. Его колебания пока исчезли. Он хорошо себя чувствовал несколько недель, потом поехал в гости к Соколову-Микитову^[93], вернулся пьяным и снова впал в запой.^[94] № 6‑й журнала будто бы уже подписан.

24 июля. <…> Без двух девять. Снова Бибиси. Минуту назад вертолет с космонавтами опустился на палубу авианосца. Передача обрывается на полуслове: истекло радио-время. Пробую поймать «Г<олос> А<мерики>» – глушат. Но все равно, они на Земле. Слава богу! Я так волновался перед приводнением, что у меня заболела левая рука.

26 июля. <…> После завершения полета на Луну стало как-то неинтересно слушать радио. Все кажется пресным.

Драматический инцидент с сенатором Эд. Кеннеди. Он упал с машиной с моста, но выплыл, а его спутница, бывшая секретарша Роберта Кеннеди, погибла. Сенатор говорит, что трижды нырял и не нашел ее. Заявление в полицию он сделал с большим опозданием, будто бы под влиянием шока. Тем самым он нарушил закон, и полицейский суд приговорил его к месяцу тюрьмы (!). Это может стоить ему и клану Кеннеди всех их политических надежд.

В своей многотысячной библиотеке я могу быстро найти любую книгу, так как они стоят по особой, моей собственной системе. Но нужную папку нахожу с трудом, а их тоже много. Надо выработать тоже систему. В полном хаосе горы вырезок. Зачем их делать, если почти невозможно ими пользоваться?

1970

1 янв. Итак, вступили в «семидесятые годы».

Встречали Новый год у Берковских. Кроме хозяев и сына Андрея с женой, были Ниновы, Анна Борисовна Никритина^[1] и Н. Роскина (москвичка).^[2]Мы раньше слышали друг о друге и она с первых слов осыпает похвалами мои «Воспоминания о Пастернаке».

<…> Все было очень хорошо, без всяких диссонансов. Пью коньяк.

<…> Повезло с такси и когда ехали к ним, и на обратном пути. <…> у Эммы сегодня два спектакля.^[3]

Утром она поехала в театр, а я в Комарово. <…>

Со вчерашнего дня Дом писателей наполнился как обычно детьми. Они бегают по коридору. С утра смотрят телевизор. Столовая переполнена.

Под вечер ко мне заходит Яша Гордин. <…>

Вечером смотрю по ТВ «Принц Наполеон» Шкваркина.^[4] В прежние времена эта пьеса была запрещена. Сейчас невозможно понять – почему? Эмма играет очень мило.

2 янв. <…> На обед дали севрюгу. <…>

Появление М. П. – вдовы Ромэна Роллана.^[5]

Сейчас Канада передает интервью с Александрой Львовной Толстой.⁶ Она рассказывает о духоборах. Прекрасная русская речь, энергичная, быстрая, без признака старческой слабости. Кстати, она говорит не «духоборы», а «духоборцы».

3 янв. Письма от Борщаговского, Ц<ецилии> И<сааковны Кин>, Шаламова <…>.

Саша Б<орщаговский> оплакивает свой фильм, который, кажется, окончательно положен на полку. <…> Шаламов хочет моего совета по какому-то «литературному делу».

4 янв. <…> Израильцы <так!> ловко сперли у арабов советскую радарную установку. Демонтировали и увезли на вертолетах семитонную махину и еще 4 арабов-инструкторов.

5 янв. Бессонница. <…> Почти весь день странное изнеможение, похожее на усталость.

Еще короткое письмо от Ц. И., где она сообщает, что Мацкин сказал ей по телефону, что моя статья о Берковском «превосходна».^[7]<…>

Вечером сижу часа полтора у Д. Я.^[8]

Рукопись Вас. Гроссмана уже ходит по Лен<ингра>ду.^[9]Об этом мне сказал Г<ор>.^[10]<…>

Три дня назад сюда приехала М. П. Роллан – вдова Ромэн Роллана. Гор уже тащил к ней знакомиться. Я уклоняюсь.

6 янв. Город Луганск снова переименован в Ворошиловград^[11], академии Генштаба присвоено имя Ворошилова и т. п.

Этот фарс повторных переименований во имя человека, который выдал в 37‑м году своих маршалов и генералов палачам, свидетельствует не только о живучей охранительской тенденции, но и о поразительной бедности воображения.^[12] Разве нельзя было найти другие способы увековечения памяти, если уж с этим так приспичило? В этом чувствуется жест в сторону Хрущева: на, мол, выкуси… <…>

Знакомство с М. П. Роллан – Майей Кудашевой из мемуаров Эренбурга: маленькой белой старушкой. Говорит, что приехала сюда, так как ей захотелось видеть сосны. Решаюсь задать несколько вопросов о визите Роллана в 1935 г. и впечатлениях от Горького. На обеде у Горького в Горках Сталин, которому рассказали про сына Кудашевой Сереж<у>, которого с женой Г<орький> тоже пригласил на эти дни в Горки, отцом которого был белый погибший офицер, произнес фразу о том, что де, мол, у нас никак не переведутся люди, для которых происхождение человека важнее, чем сам человек. Эта обычная лицемерная ужимка диктатора произвела впечатление. Р. Р<оллану>^[13] показалось, что вокруг Горького много «темных людей», что он лишен непосредственной связи с народом и слишком близок к Кремлю…

7 янв. <…> Ездил в город. Книжные магазины. Купил 8‑й том Кони (письма), <…> и еще разную мелочь.

9 янв. Вчера на несколько часов приезжала Эмма. До этого я закончил заявку на «Речной туман». Прочел ей. До чтения она мне нравилась^[14], а при чтении я разочаровался. Пусть полежит денька два, а потом уже перепишу. <…>.

Когда провожал Эмму, заболело сердце. И вообще оно побаливает, чорт бы его подрал. <…>

Огромное письмо от В.^[15]Ей все не везет. М. б. она из того теста, из которого делают неудачников. <…>

10 янв. <…> Снова приехала из Москвы Вера Шитова в гости к Беньяш. По слухам, у них лесбиянский роман. Так вот, она рассказывает, что в СП решено не привлекать к ответственности всех писателей, протестовавших против исключения Солженицына. <…>

Оказывается, Шитова хорошо знает семью Урицких^[16], одна из которых тоже сидела, а потом, уже в мое время, была вольнонаемным врачом на Мехреньге и в Ерцево.^[17] <…>

11 янв. Сегодня вечером перебрался в комнату № 17 в противоположном углу коридора, близь биллиардной. Рядом Беньяш. Мне продлили путевку только с этим условием: прежнюю мою комнату уже давно заказал <…> Цимбал.^[18]

Сегодня последний день школьных каникул и наконец писательские папы и мамы увезут своих детей, которые 10 дней страшно шумели, орали, бегали и переполняли столовую.

Приехали Добины.^[19] Мороз.

12 янв. <…> После обеда появились Берковские. М. Л. Слонимский ^[20]говорит мне: – А, муромский богатырь!..^[21]Он совсем худ и слаб. К нам за стол садится Е. Эткинд: он тоже поселяется рядом со мной в комнате № 18.

Переписываю либретто.

15 янв. Отвез и отдал Каракозу^[22]заявку на «Речной туман». Он был дружелюбно деловит, но я после чувствовал стыд… Ну, словно я, шикарная пятидесятирублевая кокотка, предложила дать за три рубля. <…> Для того чтобы писать такие штуки не надо быть А. К. Гладковым. Стыдновато и скучновато. А попросту дело в том, что этот договор мне теперь очень нужен. Иначе я не проживу. <…>

Вчера поздно вечером долго разговаривали с Эткиндом. «Ваша работа о Пастернаке – классика этого жанра». Он дружит с Солженицыным. Его рассказы. Тот «хороший актер» – читает на разные голоса. Он написал вводную главу о Сталине «Этюды о великой биографии»^[23]и роман «В круге первом». Прием такой: Сталин читает свою официальную биографию и корректирует ее и одновременно вспоминает, как это было на самом деле. Он еще не закончил новый роман: готово Щ5 глав. ^[24]Жирмунский^[25]рассказывал Эт<кинду>, что цензура сейчас всюду вычеркивает имя Мандельштама. Ж. пишет работу об Ахматовой и в отчаянии.^[26]Будто бы это потому, что за границей вышли мемуары Н. Я. ^[27]Я думаю – это ошибка: вышел пока 3‑й том сочинений с письмами. Если бы вышли мемуары, об этом бы гремело.

Слышал по радио, что М. Демин^[28]приглашен главным консультантом, как знаток лагерной жизни, в фильм «Один день Ивана Денисовича», который на днях начали снимать в Норвегии английские киношники. Да, что-что, а это Демин знает.

16 янв. <…> Появились: Ямпольский^[29], Ф. Абрамов. ^[30]Сейчас Дом действительно населен не случайными людьми, а писателями.

18 янв. <…> Прочитал новый рассказ Феди Абрамова «Деревянные кони».^[31] Это неплохо, но это все уже было и у него же: ностальгия деревенская, крупицы правды о коллективизации. <…>

Сюда приехала Лена Зонина ^[32] и наверно тоже сядет за наш столик.

19 янв. <…> Мне дали полный текст «Мастера и Маргариты» с отмеченными купюрами. ^[33]В них ничего особенного нет. Я еще раз просмотрел и перечитал роман, и снова он не захватил меня. <…>

В № 1 «Юности» стихи Шаламова.

20 янв. <…> Эмма рассказывает, что в БДТ идут страшные и бурные споры вокруг романа Кочетова, доходящие до взаимных оскорблений. Басалошвили, Заблудовский, Волков^[34]против романа: Рыжухин, Соловьев ^[35]и кто-то еще – за.

Добин болеет. Надо к нему зайти, посидеть. Он бился на Ленфильме за мой сценарий. <…>

Начал читать роман Г. Гессе «Игра с бисером», но что-то туго он у меня идет. Скучно.

21 янв. <…> Под вечер сижу у Добина, который все болеет. Его сбивчивые рассказы о 20‑х годах. Как начинался Нэп (Беспартийная конференция металлистов в Москве с требованием свободы торговли. Ленин сказал: подождем до съезда. А когда начался съезд – начался и Кронштадт.) Неизвестная речь Ленина на 10 конференции.^[36]Ленин и польская война. Когда начались после убийства Кирова репрессии в Лен<ингра>де, он, как и почти все, ничего не понимал, думал, что «их» это не касается: какие-то лишенцы, бывшие князья, зиновьевцы… <…>

Федя Абрамов стал со мной холоднее после того, как я сдержанно, а не восторженно похвалил его «Деревянных коней». О, это литераторское самолюбие! <…>

Может быть, я сделал ошибку, не подписав договор на экранизацию романа Минчковского. Но хочется писать свое.

23 янв. Первый раз за эту зиму увидел белку в окно. <…>

Появился Минчковский, который сразу подошел ко мне с претензиями насчет сценария.

Вечером сижу сначала у Добина. Его рассказы о Смородине^[37], о рапповских вождях («Киршон – гад»^[38]). Потом почти до часа сижу у Слонимских. Разговор о разном. О нежелании работать всех в стране, потере идейных ценностей, о пьянстве как следствии.

24 янв. <…> Вечером у Беньяш. Исай Кузнецов. ^[39]

Прочитал ее книгу о Смоктуновском (рукопись). По-моему, это плохо, сбивчиво, претенциозно написано: смесь идеализации и надувания красивого мифа с попыткой портрета. Сказать ей это не могу: она обидчива. Эта работа была забракована самим Смоктуновским. Она может писать неплохо, но ее захвалили, а ее удачливость в печатаньи сделала ее небрежной.

25 янв. Мамин день.^[40]<…>

26 янв. <…> Вчера перед ночью снова говорили с Беньяш о ее рукописи. Я заметил следы своего откровенного мнения, так как понял, что она, поссорившаяся с Товстоноговым будто из-за того, что он не умеет слушать правду, сама ее слушать не желает. И вероятно, не из-за этого она поссорилась с Г. А.

Лена Зонина, которую я мельком знаю довольно давно, оказалась умным, славным человеком, с тем всепониманием, которое отличает подлинно интеллигентных женщин. Ее духовная эволюция от мира ее отца и Кетлинской^[41]и им подобных характерна. У нее дочь от Юзовского.^[42]

В «Лит<ературной> России» последней отличные обрывки воспоминаний Корнея Чуковского «Признания старого сказочника». <…>

В газетах статьи о пьянстве. Это сейчас поистине народный бич. Почему же все пьют? Неинтересно жить? «Общие цели» истрепались и им не верят, личные цели ограничены и мало заманчивы. Труд стал безрадостным, как верно сказал М. Л. С.^[43]

Сегодня Добин мне говорит: – Наутро после вечера, когда сначала вы сидели у нас, потом у Слонимских, Мих<аил> Леон<идович> <Слонимский> мне говорит: – У нас вчера был Гл<адко>в и так интересно рассказывал. А я ему говорю: – И у нас тоже был и тоже интересно рассказывал… Самое забавное, что я, хоть убей, уже не помню, о чем это я им рассказывал.

<…> Слонимский отрицает, что Чуковский в завещании что-то оставил Солженицыну.^[44]Он говорит, что комиссия по литнаследству Ч. еще не сформирована.

27 янв. Всю ночь читал интереснейшую книгу: М. Цветаева. Переписка с Тресковой.^[45]Выпущено в прошлом году в Праге на русском языке. Как мне ее хочется достать для себя. Многие темные для меня периоды биографии Цветаевой прояснились. Тут и ее труднейший, подвижнический быт, и история ее «прозы», и отношения с людьми, и принятие решения о возвращении в СССР (в общих чертах сходящееся, что мне известно по рассказам Сеземана^[46] и другим). Вернулась она в июле 39 года. Значит, муж был арестован в ноябре 39-го. В письмах есть купюры, но в общем все понятно. Ехала она с великой неохотой, ради Али, сына и мужа. Ей почему-то казалось, что сыну будет лучше в России. Вся эта трагическая история теперь мне ясна. И все же М. И. понимала все лучше, чем С. Я. и Аля. Каково читать эту книгу Ариадне Сергеевне!

28 янв. Неудача на Ленфильме. Молдавский и Попова мне сказали, что мое либретто «Речной туман» сейчас цензурно не «проходимо», хотя им и нравится. <…>

29 янв. <…> Когда шел с ужина, на градуснике у входной двери было минус 30.

30 янв. Утром минус 34.

1 фев. <…> Почти весь день щелкал на машинке. Кончил 4‑ю картину «Молодости театра».

В последней картине уже написана треть. Таким образом, остается всего написать страниц 8—10.

2 фев. 1970. <…> Сегодня у Эммы свадьба Толи. Телеграф оказался закрыт и не смог послать телеграмму. <…>

За обедом тесты Зониной. У меня на первом месте ум, на втором интуиция, на третьем – секс и на четвертом – воля. В общем, все верно. <…>

Вечером сижу у заболевшего Н. Я. Берковского. Разговоры о том о сем. Он импозантен, в зеленом халате, надетом на белое белье. Заходит Т. И. Сильман^[47], <…> уже постаревшая. Тут же жена Е. А., к которой он потом вернулся. Все стары, интеллигентно выдержа<н>ы, блестяще вежливы.

4 фев. Последний мой день в эту зиму в Комарове.

<…> Совершенно не знаю, что меня ждет через две недели, через месяц.

Вчера я кратко пересказал Добину сюжет моей пьесы и он уверял, что это очень интересно. Но он принципиально благожелательный ко всем человек.

Приехал в город в 5 ч. Эмма мрачна из-за Толи и из-за тяжелых репетиций «Бесп<окойной> старости».

Меня что-то температурит.

5 фев. <…> В Лавке пис<ателей> мне не дают Камю и Евтушенко.^[48]Эти книги выдавались по списку, составленному Лавочной комиссией. Мотивировка отказа мне – москвич. Комиссии эти составляются для того, чтобы обеспечить самих себя. Я как-то не огорчился: был к этому готов. Когда готов к какой-нибудь гадости, она мало огорчает. Зато взял «Смуглую леди сонетов»^[49] Юры Домбровского и отличную книгу о театре и кино Тайнена, английского критика.^[50]

Думаю о пьесе. Сейчас ее главный недостаток, кроме мозаичности, отсутствие толики демагогии. Я пишу все, как это было, а надо – как хочется, чтобы это было…

Здесь Бибиси и Г<олос> А<мерики> забивают, а хорошо бы услышать подробности о съезде французской компартии. Завтра никуда не пойду и попробую поймать Париж днем. <…>

В «Правде» доклад секретаря франц<узской> компартии, но разумеется, с купюрой о Чехословакии. <…>

Позже поймал все-таки Бибиси. «Таймс» печатает цикл статей о совет<ско>-китайских отношениях. Сегодня московский корреспондент «Таймс» высказывает предположение, что главным вопросом для СССР является решение о нанесении превентивного удара по Китаю, пока тот не усилился до возможности вести ядерную войну. Автор статьи думает, что советский народ уже готов к такой войне. Если даже это и верно, то надо учитывать, что основн<ая> черт<а> стиля руководства страны – это систематическое откладывание всех важных вопросов. Это почти политика статус кво – во что бы то ни стало.

7 фев. Пишу это в Москве. Приехал утром «Стрелой».

Меня встретил Лева <Левицкий>, поехали к нему. <…>

Все разговоры вокруг новой сокрушительной атаки на «Новый мир». Я о ней узнал еще 6-го утром, когда взяв билет, позвонил с почты Леве, а потом тут же встретив скандалящего Оттена.

5-го вечером, когда усталая Эмма вернулась со съемок, ссоримся с ней в кухне за чаем. Все обычно, но на этот раз что-то нестерпимое (горечь и тоска) поднимается в груди и я говорю ей, что на другой день уеду. Рано встав, еду на вокзал и с рук беру билет на «Стрелу». Вечером она играла «Счастливые дни» ^[51]и я уехал из дома без нее, оставив ей недлинную записку.

Никаких планов у меня не было: это почти импровизация.

<…> Секретарьят ССП (вернее, новый орган «бюро секретарьята») предложило Твардовскому сменить редколлегию (т. е. почти сменить: убрать Лакшина, Кондратовича, Марьямова, Саца и аппарат редакции, заменив их Наровчатовым, Рекемчуком, Косолаповым и Большовым, сделав последнего замом ^[52]). Твардовский отказался и видимо уйдет. Да еще хотят назначить какого-то Олега Смирнова, кажется, «руссита».^[53]Напор велик и видимо это согласовано с ЦК. Все решится послезавтра 9-го, в понедельник, на заседании секретарьята.

Вечером еще говорил по телефону с Юрой. Он был на даче, но Твардовского не видел.

Ц. И. меня встретила трогательно: достала мне Камю, заплатила за комнату и я взял у нее еще 50 р. – так как совсем без гроша.

Рассказы о секретном докладе Брежнева, который читается по парторганизациям.^[54]Слух о смене руководства и выдвижении Катушева.^[55]

Много анекдотов. Переходная стадия между социализмом и коммунизмом – алкоголизм. И т. п.

8 фев. <…> Да, вчера подарок от Литинского:^[56]афиша и программка спектакля «Давным-давно» в Воркутинском лагерном театре в 1949 г. с Токарской и Холодовым.^[57]

9 фев. <…> <после строки отточий>

С пол-пятого до пол-восьмого просидел у Ц. И. <…>

Утверждена новая редакция: Косолапов, Большов, Овчаренко (!)^[58], Рекемчук, Наровчатов плюс кто-то еще из прежних. Косолапов видимо намечен в «главные», если Твард<овский> вспылит и уйдет. Наверх пошло личное письмо Твард<овского> и письмо 10 писателей, в числе которых М. Исаковский с протестом. Но это уже вряд ли поможет. Активно враждебны на заседании были: Федин, Михалков, Баруздин^[59]и кто-то еще.

Гароди исключен из ЦК, но не из партии.^[60]

10 фев. <…> А за окном зимний денек. Снег белый, видно, выпал недавно. Снега кажется много, и в свой дом в Загорянке мне не войти пока. Переписываю 4‑ю картину.

Звонил Лева. В номере Лит<ературной> газеты информация о переменах в «Нов<ом> мире» стоит. И все же у всех теплится какая-то надежда.

11 фев. <…> В 9 ч. звонок Левы, который читает мне из Лит<ературной> газеты сообщение о реорганизации редколлегии. В числе уволенных нет фамилии Марьямова почему-то. Лева считает, что Твардовский, Дорош^[61], Хитров^[62]и Марьямов должны уйти сами, а я думаю, что они должны остаться во что бы то ни стало и переварить, перемолоть новых. Держаться, как «на пятачке».

Статья Ю. Андреева о романе Кочетова в целом все же отрицательная.^[63]Хитрый Чаковский этим как бы уравновешивает впечатление от сообщении<я> о реформе «Нового мира».

Днем у Юры Трифонова. Потом обедаем с ним в ЦДЛ. Еду к Ц. И. Такси. <…>. У Ц. И. Отзвуки дня в «Новом мире» по телефонам. Усталость.

12 фев. Темный зимний день.

Вчера в 12 ч. членов партии «Нового мира» вызывали в райком. Что там говорилось, пока не знаю. Наверно призывали к дисциплине. <…> По словам Юры, Симонов отказался подписать письмо «десяти», а Исаковский подписал. Вчера в ЦДЛ мелькала белая голова Симонова, этой высокосортной б….. А третьего дня там метался Евтушенко, у которого я впервые заметил начинающуюся плешину.

Ц. И. переживает это очень болезненно, не спит даже со снотворным.

<…>

Третьего дня в «Нов<ый> мир» днем приходил Солженицын: румяный, быстрый. Юру с ним познакомил Можаев.^[64]<…>

Звонок Левы. Он убежден в скорой отставке Твард<овско>го (т. е. почти немедленной) спорит со мной и говорит, что я чего-то не знаю и т. п. Все может быть, конечно.

13 фев. <…> Сижу у финиша пьесы и что-то медлю. Словно не хватает чего-то. Совершенно еще не вижу целое. Все кажется мозаичным, пестрым, расползающимся.

В написанном есть правда времени и театрального быта, есть юмор, но маловато романтики, лирики и пафоса. А это тоже все необходимо. На одном этом не замешаешь пьесу: будет жидко и приторно, но и без этого, она неинтересна. <…>

Еще идея: сценарий о футбольной семье, о династии <…>. Сестра выходит замуж за игрока соперничающей команды. (Старостины и Дубинин).^[65]

Как-то промелькнула мысль: «Давным-давно» – это первый «мюзикл». Пьесу называли «героич<еской> комедией», «историческим водевилем» и т. п. – слово «мюзикл» еще не существовало и сам жанр этот не был известен. Но это именно то, что теперь называют «мюзиклом» на Западе, и что медленно и туго идет к нам.

3 часа дня. Звонок Ц. И. Последняя новость: просьбу об отставке Твардовского уважили и главным редактором назначен Косолапов. Это м. б. лучший из возможных вариантов. А впрочем?..

Днем иду к Н. П. Смирнову и Ц. И. У нее обедаю. Почти все разговоры о «Нов<ом> мире». В понедельник подают в отставку Дорош и Марьямов. Ц. И. потребовала обратно рукопись статьи о Мизиано.^[66]Не знаю, нужно ли это было делать? История с разведкой у Бр. через его дочку, Владимова и Буртина.^[67]«С Твардовским вопрос покончен». Не миф ли это? Приходит Кацева и соглашается почти со всем со мной. Она хвалит Косолапова.

14 фев. <…> Днем с Юрой у заболевшего Бори Слуцкого. Дарит мне свои последние книги с подписями. Занимаю у него 90 рублей. Уклонились от подписания писем Бакланов^[68] и В. Корнилов.^[69]Вообще – эти письма амортизировавшийся прием: на них никто не обращает внимания. Б. <Слуцкий> считает, что атака на «Новый мир» только часть антиинтеллигентской акции. Это возможно. А вообще «наверху» разброд: сравнение с пилотами, захватившими управление самолетом и не знающими употребления разных ручек. Антисталинисты там – Подгорный и Суслов. Сначала статья о Сталине, написанная Трапезниковым и Голиковым^[70], была на два подвала. Ее сократил Суслов, обзвонивший всех членов политбюро и каждому напоминавший, что именно тот говорил о Сталине на 22‑м съезде. При голосовании только двое (и в том числе Брежнев) были за шумное празднование сталинской годовщины. Сейчас заседания Политбюро идут особенно бурно: Косыгин в который раз угрожает отставкой. Полянский ^[71]кричал ему: – Нет, вам не удастся соскочить с телеги… Роль Кириленко.^[72]Фронда Шелепина.^[73]Он как бы «в запасе». И т. п. <…>

15 фев. <…> Еще из рассказов Бори Сл<уцкого>. Вдова Довженко Солнцева^[74]продала дачу в Переделкино пресловутому Виктору Луи^[75]и там теперь своеобразная малина: место встреч дипломатов, провокаторов, псевдооппозиционных молодых художников и настоящих стукачей. Подъезжают черные машины с посольскими знаками и с другими знаками тоже подъезжают частенько. <…>

В № 1 «Иностр<анной> лит<ерату>ры» напечатан прекрасный неоконченный роман К. Чапека «Жизнь и творчество композитора Фолтына». Глубоко и точно. Почему-то вспомнилась судьба Коли Оттена, в котором есть много общего с героем романа. Он тоже отличный сюжет для романа. Читал с увлечением. Превосходно!

16 фев. <…> Вчера не обедал: за весь день съел сухой калач и бутылку ряженки. Два дня не брился.

Думал о Леве. Для него крах «Нов<ого> мира» – не только лишение ежемесячной основы его заработка, но и духовное сиротство. Редакция «Н<ового> м<ира>» была центром его жизни, хотя он и играл там маленькую и незаметную роль. Может быть, рецензирование редакционного самотека и останется еще какое-то время за ним, но родным домом новая редакция уже не будет.

Сегодня должна быть официально оформлена отставка Твардовского. О ней вчера во всех передачах сообщало Бибиси с кратким и довольно верным комментарием.

Как это ни печально, катастрофе с журналом многие в писательской среде рады и даже злорадствуют. Редакция печатала далеко не всех, кто этого хотел, даже из заметных и неплохих писателей. А сколько еще плохих и заметных, типа Г. Березко, с трудом прячут улыбку удовлетворения.

Я с 1961 года печатался, кажется, 8 раз: начиная с «Мейерхольд говорит», да еще одна работа была полупринята и полуоплачена («Слова, слова, слова»).^[76]

А рукопись моя «Встречи с Пастернаком» продолжает свой триумфальный путь. Звонил Б<орису> Н<атановичу Ляховскому>: он сейчас в Болшеве, встретил там Зяму Гердта и тот, только что прочитавший ее, просил меня обнять и расцеловать. Просил меня дать ее ему и Боря Слуцкий… <…>

В «Нов<ом> мире» все тянутся какие-то формальные процедуры. Члены редколлегии очищают столы.

Нет какого-то последнего постановления. Твардовский назвал это садизмом. Марьямов сегодня принес из редакции слух, что Косолапов не соглашается на кандидатуры Большова и Овчаренко. <…>

Но весь мир комментирует отставку Твардовского и дело сделано безвозвратно.

17 фев. Снова похолодало.

Утром звонок Левы. В редакции какая-то заминка в формалистике ухода «старых» и прихода «новых». «Сам» приезжает каждый день туда в 12 часов и ждет получения «бумажки», чтобы после этого попрощаться с аппаратными работниками. У Косолапова грипп. <…> Скорее всего, просто где-нибудь заел механизм бюрократии. <…>

Перечитываю мемуары Витте. В них совершенно недвусмысленно говорится, что Витте во время переговоров с китайскими дипломатами давал им взятки за соответствующие территориальные уступки (том 2, стр. 142 и в др. местах). Когда-то мы охотно печатали это: вот, мол, какие бяки были царские министры. Но теперь, когда мы настаиваем на неприкосновенности этих, за взятки полученных границ, свидетельство Витте вряд ли нам кстати. Последнее издание вышло у нас в 1960 г. тиражом в 75 тыс. экземпляров и всем доступно.

Повсюду разговоры о крахе экономик<и> страны. Уважение к руководству минимальное. <…>

18 фев. <…> Звонил Лева. Ему не удалось купить Лит<ературную> газету. <…> Но он знает, что в ней есть статья Грибачева против Солженицына с требованием его высылки. В редакции все то же. Твардовский нервничает. Говорят, что Суслов, Кириленко и кто-то еще против отставки Твардовского, но скорее всего, что это слухи, и дело не в этом, а в какой-то мелкой неполадке бюрократического механизма. В редакции вторую или третью неделю никто не работает. Стало известно, что ССП вышел из Европейского Сообщества писателей, а Твардовский и Абашидзе^[77]сложили с себя звания вице-председателей. Есть еще слух о скорой замене Чаковского (о котором Твард<овский> сказал: «не то нехристь, не то выкрест» – после заседания Оргбюро секретарьята ССП) на посту редактора – Залыгиным.^[78]

Юра Козаков^[79] купил поместье под Абрамцевым в 3 гектара, хочет разводить кур. Он погружен в самого себя и свое благополучие. И это в сорок лет-то!

Хозяйка, наконец, достала мне отдельный ключ. Она собирается уезжать в марте.^[80]

В этом доме когда-то жили А. Софронов^[81]и Т. Гайдар.^[82]Он кооперативный, но повышенного качества: толстые стены, удобная планировка, большой вестибюль. Напротив него пруд и чуть левее Ленинградский рынок: с одной стороны Амбулаторного переулка – улица Усиевича, а с другой – Часовая.

19 фев. <…> Обед у Ц. И. туда приходит Марьямов прямо из редакции. Там снова сидели и ждали и ничего не дождались. Будто бы отставка Твардовского Брежневым подписана, но ввиду отказа Косолапова и отпадения скомпрометированного Большова надо заново формировать команду, т. е. редколлегию. Завтра секретарьят СП и он наверно все решит. Твардовский был уязвлен тем, что его подпись не поставили под некрологом Малышко.^[83] Тот был его переводчиком.

20 фев. <…> Вечером звонки Ц. И. и Левы. Прощание Наполеона с гвардией состоялось. Твард-ий сказал, что только в годы, когда писался «Теркин», он жил так наполнено и ярко, как в годы «Нов<ого> мира». А. Берзер рыдала. Потом редколлегия поехала пить к матери Лакшина, а «аппарат» сообразил что-то на мест<е>. Был там и Юра <Трифонов>. Но официальной бумажки все-таки пока нет.