Текст книги "Меншиков"

Автор книги: Александр Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

– Есть один способ, – ответил епископ и, хитро хихикнув, пристально взглянул в глаза Августу. – Может быть, вы, ваше величество, этот выход уже и нашли? – и снова пытливо заглянул в глаза королю.

– Нет, – ответил совершенно искренне Август, удивлённый значительными взглядами бискупа. – Нет, нет!..

Хитрая улыбочка снова тронула пухлые губы епископа, он развёл руками, приподнял плечи и отчётливо зашептал:

– Нужно, ваше величество, вернуть шведскому королю генерала Мардефельда и всех, кто вместе с ним был взят в плен. Вернуть немедля. А там, – потёр руки, – видно будет. Во всяком случае, я решительно не могу понять, почему нам нужно убиваться.

Король слегка склонил голову, и по лицу его было видно, что он хочет вникнуть в каждое слово.

– Да, возможно, что вам, ваше величество, придётся лично говорить с Карлом… Объяснить ему невольность вашего прегрешения… даже… может быть… и откупиться, – подбирал слова бискуп. – Но, это потом, а теперь…

– А теперь! – Широко улыбнулся, обнажив ряд крупных белых зубов. – Прекрасная мысль!.. Но… – поморщился. – Мардефельд и все остальные – они же у Меншикова?

– Да, да, – кивал бискуп, – их нужно от него получить.

Август встал, прошёлся по комнате.

– А как, по-вашему, это сделать? – спросил, внезапно остановившись против епископа. – Думаете, Меншиков, так вот, – помахал кистью руки, – легко их и отдаст?

– Я этого не думаю, – произнёс епископ, подчёркивая слова. – Полагаю, что надо будет его настоятельно просить отдать всех пленных вам. Хотя бы под тем предлогом, что вы, ваше величество, – скорбно вздохнул, смиренно сложил руки на животе, – сами были в бою и… пленные необходимы для поддержания вашей чести.

Король отрицательно мотнул головой.

– Меншиков на это не согласится, я знаю.

– Тогда, – продолжал бискуп, – нужно будет предложить ему разменять на них русских офицеров, содержащихся в Стокгольме.

– Ах, так! – воскликнул Август. – Да, да… Пожалуй, действительно… напишем такое письмо. Если нужно, то возьмём обязательство: размен учинить, скажем, в три месяца, а в случае несогласия на то шведского короля, возвратить пленных снова россиянам… Возвратить! – поднял палец.

У бискупа от беззвучного смеха заколыхался живот.

– Напишем письмо!.. Возьмём обязательство!..

Король и епископ – один в блестящем, расшитом камзоле, другой в чёрной монашеской рясе – выглядели странно и неестественно при тусклом свете свечей, едва достигавшем углов мрачного, пустынного зала.

Август сел, подвинулся почти вплотную к епископу.

– Ну, а если и после этого Меншиков не согласится?

– Разве? – спросил епископ, подняв кустистые брови. – Тогда, – произнёс уже серьёзно, – мы, ваше величество, заявим, что ежели желаемые пленные нам не вру-чатся, то он, Меншиков. с его стремлением исключить такую возможность, Меншиков, упрямо отказывающийся смотреть прямо в глаза сложившимся обстоятельствам, – лицо епископа исказилось, глаза забегали, – легко причиной будет, что учинённый между государем российским и королём польским союз претерпит нужду.

Август немного смутился, но сейчас же оправился, откинулся на спинку кресла, потёр ладонями грудь. В глазах у него заиграла злая улыбка.

– Да, это, пожалуй, единственное, что может заставить его отказаться от риска твёрдо стоять на своём. Словом, тогда, он, пожалуй, уступит.

Предложение короля, как и следовало ожидать, «того принца [Меншикова] склонить не могло, чтоб пленных офицеров, у него сущих, нам вручить, – писал позднее Август Петру, – и мы, для содержания чести своей, принуждены через бискупа Куявского и генерал-майора нашего Гольца ему сказать, ежели он нам желаемых пленных не вручит, то он легко причиною будет, что между вашим величеством и нами учинённый союз нужду претерпеть может; и так едва вышеупомянутый принц себя уговорить дал».

С Августом Александр Данилович старался быть ещё более осторожным, чем с любым иноземным политиканом, «Впрочем, – думал он в этот раз, – может быть, и впрямь Август верит в то, что сделать клянётся? А размен пленными офицерами вот как неплохо бы было со шведами учинить! Ведь в Стокгольме томятся: генерал Вейде. князь Долгорукий, царевич Имеретинский, князь Трубецкой…»

Учитывал Меншиков и то, как крепко Пётр держится за союзников в этой тяжёлой для России войне.

Итак, всё прикинув, Александр Данилович вынужден был уступить. Но, уступая настойчивой просьбе польского короля, он взял с него письменное обязательство. «За отданных нам князем Меншиковым шведских офицеров и рядовых, взятых в последней баталии войсками Его Царского Величества, – обязывался Август, – в десять недель или в крайней мере в три месяца выменять всех московских офицеров, в Стокгольме обретающихся».

Получив от Меншикова пленных. Август немедленно передал их шведскому королю. Ни о каком размене пленными он не посмел даже заикнуться. Этим он хотел хоть отчасти искупить свою вину за невольное сражение с Мардефельдом.

Пётр отблагодарил Данилыча подарком трости, стоимостью в 3064 р. 16 алтын, 4 деньги (как было записано в расходной книге Посольского приказа). «Когда с Москвы поедешь в Смоленск, – приказал он вице-президенту посольской канцелярии Шафирову, – возьми с собой два креста кавалерийских святого Андрея и сделай трость, у которой верхний и нижний пояски алмазами хорошими осади; сверху хорошо б покрыть изумрудом большим; в сторонах, ежели добрый мастер есть, сделать два символа, победе приличные, а в третьем месте герб господина Меншикова финифтью сделать. При сем посылается и образец».

В 1705 году цезарь Иосиф даровал Меншикову достоинство князя Римской империи. Но это было не своё, «покупное». И вот 30 мая 1707 года Пётр возводит его в достоинство князя воссоединённой Ижорской земли.

«Римского государства князь Александр Данилович Меншиков, – сказано было в новом дипломе на княжеское достоинство, – от юных лет принятый в милость нашу, по мере возраста своего процветал храбростью, славными дарованиями ума и сердца, предваряя всех своих сверстников: при осаде Азова, на море и на суше, он явил мужество не по летам, чем милость наша к нему значительно умножилась; в путешествии нашем по Европе, избранный в числе самых верных и любезных, он заслужил благоволение всех иностранных государей и награждён ими впоследствии явными знаками милости: от цесаря Римского высшею степенью чести – княжеским достоинством Римской империи, от короля польского кавалериею Белого Орла, от короля прусского орденом Благородия.

В войне же с короною шведскою он показал такие примеры храбрости, воинского искусства и верности, как при осаде городов Нотебурга. Ниеншанца, Нарвы, так и при взятии на море перед очами нашими неприятельских кораблей, что мы, возвышая в степени воинских чинов, за мужество и верность пожаловали его орденом св. апостола Андрея и потом генерал-губернатором наследственных областей наших Ингрии и Карелии вместе с Эстляндиею.

После того, по вступлении нашем с войсками к обороне Речи Посполитой Польской против общего неприятеля, он явил такие верные услуги в совете, взятии крепостей и при воде войск, что мы признали его достойным быть государственных тайных дел министром и главным генералом над всей нашей кавалерией.

Мудрым отводом войск наших из Гродно и преславною победою над неприятелем в октябре 1706 года, какой в войну сию никогда не бывало, он принёс такие услуги Российскому государству, что мы, утвердив его во всех титулах, пожалованных иностранными государями в признание и воздаяние заслуг, жалуем его Всероссийским князем Ижорской земли».

Битва под Калишем была первой тактически продуманной и тщательно подготовленной обеими сторонами баталией, выигранной русскими у «непобедимых» шведов. С этого времени военное счастье начинает изменять последним. Несмотря на ещё продолжающееся отступление русских, Карл всё яснее и яснее отдаёт себе отчёт, что он совершенно напрасно сначала презирал, затем долгое время недооценивал этого серьёзнейшего противника. А в 1708 году перед своим вступлением в украинские земли, готовясь к походу против лишённой союзников русской армии один на один, он счёл совершенно необходимым, обязательным для себя окончательно и твёрдо заручиться против Петра союзником в лице украинского гетмана Мазепы, который уже около трёх лет сносился со Станиславом Лещинским, набиваясь своей действенной помощью.

Когда после заключения Альтранштадтского мира возник вопрос, куда именно направится теперь Карл, которому осталось продолжать войну с одной русской армией, многие генералы полагали, что он направится в Петербург. Это мнение разделял и сам Пётр. Другие ожидали, что он пойдёт на Москву. И это казалось тоже очень правдоподобным. С Меншиковым, который уверенно полагал, что Карл непременно вторгнется на Украину, никто не согласился тогда.

15

На генеральной консилии в Жолкве, куда в конце 1707 года прибыл Пётр, было приговорено: боя с шведами до границы не принимать, задерживать противника всюду, где можно, изнурять его тревогами и действиями мелких партий на коммуникациях, особенно на бродах, в лесах и на речных переправах.

Был объявлен новый набор и приступлено к укреплению пограничных городов.

На всём протяжении «от Пскова через Смоленск до Черкасских городов и на двести вёрст поперёк» приказано было создать «засечные» линии в лесистых краях и специальные укрепления на перекрёстках важнейших дорог. Жителям этой полосы предлагалось приготовиться к выселению внутрь страны, а пока что объявлено, «чтоб к весне ни у кого не было явно хлеба, спрятав его в лесах, ямах или где лучше».

В целях борьбы с шпионажем предложено всем иноземцам иметь поручителей, «а по ком поруки не будет», тех приказано было выслать «к городу Архангельску, и оттоль на кораблях, а ежели из мастеровых, по ком поруки не будет, послать в Казань».

На вероятных направлениях движения шведов Пётр сосредоточил в 1708 году стотридцатипятитысячную группировку, Шереметев командовал всей пехотой, Меншиков – конницей.

Численно шведы были вдвое слабее, но иностранные наблюдатели в Москве считали, что «положение несчастного царя становится отчаянным». Так же оценивали сложившуюся обстановку и многие сподвижники Петра. Только сам он да верный Данилыч в эти грозные дни ожидания превосходят сами себя, они носятся, как буря, один из конца в конец России, другой – по укрепляемым городам Украины, везде неожиданно являются, всё сами осматривают, проверяют. А своенравный, упрямый, непоследовательный Карл тем временем как бы нарочно предоставляет возможность Петру подготовиться к предстоящей решительной баталии.

Первая половина 1708 года была потеряна Карлом. После заключения Альтранштадтского мира он хотя и потянулся к северо-востоку, прошёл снова всю Польшу и вступил в Литву, но там словно завяз в её непроходимых болотах. А между тем край этот, вообще не отличающийся изобилием жизненных припасов, был вконец разорён многолетней войной. Шведская армия голодала. Напрасно приближённые Карла доказывали ему необходимость немедленного вторжения в русские земли; их рассуждения, что Петром давно забыто нарвское поражение, что вся Ингрия и Эстляндия уже заняты русскими, что, преследуя с таким упорством Августа и так усердно занимаясь устройством польских дел, он пренебрегает наведением порядков в своих собственных владениях, – все эти совершенно правильные доводы длительное время оставлялись королём без всякого внимания.

Наконец во второй половине года Карл выступил в направлении на Мстиславль. 7 июля 1708 года он вошёл в Могилёв, но здесь снова задержался на несколько недель, ожидая прибытия генерала Левенгаупта. которому было приказано собрать в Курляндии возможно большее количество продовольствия и. захватив присланное из Швеции боевое снаряжение и припасы, идти к Могилёву, на соединение с главными силами шведской армии.

Пётр по-прежнему уклонялся от решительного сражения, так как «искание генерального боя, – считал, – суть опасно – в единый час всё ниспровержено; того для лучше здоровое отступление, нежели безмерный газард».[32]32
  Газард – риск, азарт.


[Закрыть]

Левенгаупт двигался очень медленно. Карл не мог его ждать, стоя на месте, – армия голодала, её, кроме того, сильно тревожили русские части и отряды партизан, беспрерывно нападающие на подразделения шведского войска. Трудности день ото дня возрастали. Всё заставляло короля торопиться со своим выступлением. До подхода Левенгаупта он не собирался давать генерального сражения русским. Только после присоединения к своим войскам корпуса Левенгаупта он рассчитывал выбрать позицию, где можно будет дать решающий бой русским армиям. Украина – вот где, не говоря о приготовленном там сытном провианте-приварке, он может, пожалуй, подкрепить свою армию и свежими полками Мазепы и частью сил Станислава Лещинского. А потом, может быть, сумеет вызвать и выступление против Петра его давнишних противников – турок, татар…

И Карл круто поворачивает на юг.

– Дьявол его сюда несёт! – воскликнул Мазепа, узнав об этом движении.

Гетман отлично понимал, что вместе с шведским войском или даже ранее его вступит на Украину и русская армия, а тогда попробуй-ка подними простых казаков и поспольство, крестьянство, на восстание против царя.

Гетман рассчитывал на другое и… просчитался.

Просчитался и Карл, решив, что ему придётся сражаться только с армией Петра.

«Мы, – записал Адлерфельд, шведский историк, постоянно находившийся при короле, – неожиданно очутились в необходимости постоянно драться, как с неприятелем, с жителями того края, куда мы вошли».

Народ поднялся.

С таким ожесточённым сопротивлением Карл, привыкший до этого к животной трусости бюргеров и раболепству продажной шляхты, столкнулся впервые. Крестьяне прятали от шведов продовольствие или уничтожали его, истребляли неприятельских фуражиров, жгли хаты, в которых размещались вражеские солдаты. Шведы изголодались, обносились изболелись. Дух армии падал.

А Пётр тем временем подготовил Карлу новый сюрприз: он решил разбить Левенгаупта. Выступив из Риги с шестнадцатитысячным корпусом и громадным обозом в 7 тысяч повозок, шведский генерал уже подходил к Днепру. Две реки отделяли его от главных сил шведской армии – Днепр и Сож, – а между ними стояла русская армия.

На консилии – Пётр, Меншиков. Шереметев – было решено: Шереметеву с главными силами следовать на Рославль, Почеп, с целью предотвратить возможность прорыва шведов на Брянск; против Левенгаупта выделить летучий корпус, или «Корволант», как его назвал Пётр, – 7 тысяч конницы и 5 тысяч пехоты на лошадях, командование которым государь берёт на себя. Меншикову было поручено: «Идти вперёд с довольным войском для наблюдения его, Левенгаупта, движения».

9 сентября Пётр предупредил Меншикова:

– К ночи у тебя всё должно быть готово, подогнано, починено, запасено… Ночью, – пояснял, – тебе выступать. Я с корволантом следом за тобой, тронусь одиннадцатого.

Драгуны Меншикова укладывались спать так, чтобы вскочить, подтянуть снаряжение, разобрать оружие и… седлать лошадей. Меншикову постелили во дворе, под навесом, в широких санях. В избе блохи. Кусают, будто со всего света собрались в одно место.

Но ему и во дворе не спалось.

В деревне, казалось, стояла какая-то необычная тишина, будто всё притаилось и ждёт чего-то… Только сад за плетнём словно вздрагивал, когда по нему пробегал порывистый ветерок, и шумел уже по-осеннему холодно, да порой с коротким стуком падало в сухую некось спелое яблоко. Думалось: «Всё созрело!» Представлялось, как всё сохнет, роняет спелые зёрна: крапива, белена, репья, подсвекольник… Летели минуты, часы, а глаза хоть коли.

«Государь, поди, тоже не спит, – думал, ворочаясь, Меншиков. – Ежели так, то придёт…»

Потом решил:

«Всё равно теперь не заснёшь…»

Встал, накинул кафтан, пошёл «на зады».

В большом сарае, скудно освещённом сальной свечой, вставленной в железный фонарь, вдоль стен сложена солома, на ней в ряд, накрытые попонами, кафтанами, чем попало, спали офицеры Меншикова. Сон их был спокоен и, видимо, так заразительно сладок, что дежурный офицер, прапорщик Сумбатов, чтобы не заснуть, то и дело полоскал руки в конском ведре и тёр ими щёки.

– Не спишь? – напугал его Меншиков.

– Никак нет, ваша светлость! – вытянулся Сумбатов.

– Вижу! – улыбнувшись краем рта, поднял брови Данилыч. Глянул на спящих. – Укрой!

В середине сарая один богатырь храпел громче всех: разбросал руки во сне, сбил на сторону кафтан… Меншиков присмотрелся:

– Мухортов!.. Эк его разморило! – Подумал: «Усатый, а пит как ребёнок».

Да и все спали крепко. Привыкли…

Но вот кто-то идёт. Шаги быстрые, твёрдые. Подходит к сараю… В кромешно тёмном четырёхугольнике двери появилась большая фигура.

– Поднимай! – слышен голос Петра. И дежурный тут же гаркнул:

– Встава-ай!

От Меншикова требовалось: найти Левенгаупта, тщательно разведать его силы, выяснить направление движения, раскрыть его карты.

Стояла ранняя осень. На северных склонах возвышенностей до полудня лежал снег; овражки и рытвины превратились в болотины и лужи. По утрам было звонко от заморозков, а к середине дня отпускало, – припекало солнце, раскисала земля.

«Далеко Левенгаупт сейчас не уйдёт, – прикидывал Меншиков. – Сейчас, если выезжать затемно, значит, надо громыхать по выбоинам, смёрзшимся колеям, колдобинам. – Улыбнулся, качнул головой. – Испытали!.. В телеге тогда так трясёт, что побаиваешься, как бы печёнка с селезёнкой не поменялись местами… А двинешься днём – повозки будут вязнуть по самую ступицу, на колеса намотается грязи… Так долго не вытянут лошади. Не-ет, – потёр руки, – с таким обозом господам шведам сейчас далеко не уйти!»

Выбросив вперёд пикеты, разъезды, заставы, секреты, направив отдельные партии ходоков-лазутчиков, переодетых в крестьянское платье, по местечкам и деревням, лежащим на пути движения шведов. Меншиков всем им наказал: доподлинно выяснить направление движения Левенгаупта. точно установить численность его войск, количество артиллерии, подвод в обозе, узнать, что везёт.

Десять суток носились отряды Меншикова по дорогам, полям и лесам Белоруссии, перехватывая передовые разъезды шведского генерала, вступая в бой с его охранением на походе, производя тщательную разведку боем всего, что необходимо было точно установить до начала решающей битвы.

По утрам одевались деревья сизыми шапками инея – все веточки пригибало, днями шли предосенние обложные дожди над раскрытыми лесами, опустевшими полями и нивами, а вечерами, случалось, сквозь туман в двух шагах не видно было кустов. Бабье лето так и не наладилось. Конец сентября стоял тёмный, холодный и грязный. Под копытами чавкала липкая осенняя жижа. Драгуны недоедали, недосыпали, делились друг с другом последним – куском хлеба, щепотью соли, горстью овса; в лесах, если случалось, спали в обнимку на общей подстилке из елового лапника, согревались теплотой собственных тел.

Зато 20 сентября Меншиков смог доложить Петру, что Левенгаупт ведёт с собой не восемь, как они с Петром думали раньше, а шестнадцать тысяч солдат, что путь свой он держит к Пропойску, где и думает перейти реку Сож, что… и так далее – всё остальное, до мелочей.

И Пётр, теперь уже с открытыми глазами, двинул форсированным маршем свой корволант в погоню за шведами.

Левенгаупт, узнав, что за ним гонится какой-то особый летучий корпус, состоящий из конницы, лёгкой артиллерии и пехоты – не той пехоты, которая искони, в течение многих веков, передвигалась только пешком, а другой – на конях, колёсах! – узнав о таком необычном преследовании и весьма опасаясь быть атакованным в неудобном месте, на марше. Левенгаупт принял решение немедля занять более или менее подходящую позицию для обороны.

Вскоре разведка Меншикова донесла, что шведы расположились на поляне у деревни Лесной. Проводники из местных крестьян показали, как можно подойти к укреплениям шведов по двум довольно широким дорогам. И вот, разделив свой корпус на две колонны, Пётр двинул их на противника.

После скоротечного авангардного боя русские на плечах шведов ворвались в лес, заняли опушку, обращённую к деревне Лесной, а в первом часу дня, приняв развёрнутые боевые порядки, двинулись лавиной в атаку.

Жаркий бой длился весь день. Под прикрытием сильного артиллерийского огня шведы несколько раз пытались переходить в контратаки, но так и не смогли остановить нападающих. К вечеру весь лагерь шведского генерала был занят частями Петра.

Наступавшая темнота и сильная метель помешали преследованию. А ночью, посадив остатки своей пехоты на лошадей. Левенгаупт бежал.

Бой у деревни Лесной лишил Карла людского пополнения и запасов – ядер, пороха, продовольствия. Из шестнадцатитысячного корпуса к нему прибыло немногим более шести тысяч измотанных, голодных солдат. Продовольствие хоть и с большим трудом, но всё же ещё кое-как можно было найти в богатой Украине, а вот утрата боеприпасов была невозместима, и позднее, в решившем исход войны Полтавском сражении, Карл мог открыть огонь только из четырёх пушек.

Укреплённые русскими пункты – Чернигов, Нежин, Киев, Переяславль. Переволочна, Полтава – преграждали все важнейшие коммуникации. Шведы, расположившиеся на зимних квартирах в районе Ромны. Гадяч, Прилуки. Лохвица, попали в плотное окружение. Связь их с тылом была прервана начисто. Даже курьеры, посылаемые шведским королём с сильным эскортом, не могли прорваться сквозь кольцо окружения.