Текст книги "Меншиков"

Автор книги: Александр Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

– Начинайте!

И шведская армия двинулась в наступление. Пехоту повёл генерал-лейтенант Левенгаупт, кавалерию – генерал-майор Крейц. План сражения, которым должен был руководствоваться Реншильд, отличался предельной лаконичностью. Карлу всё было ясно: пехота атакует редуты русских и занимает их; в это время вся кавалерия, подкреплённая корпусом пехоты и всей запорожской конницей, атакует русскую армию, построенную в одну линию за редутами, разбивает её и овладевает артиллерией; после этого всеми силами наносится главный удар по основному ядру русской армии.

На рассвете, около пяти часов, разведка Меншикова донесла, что шведская армия показалась из-за Яковецкого леса. Командующий редутами генерал-бригадир Августов и командующие кавалерийскими группами генералы Ренне и Боур приготовились к отражению атаки шведов.

Левенгаупт приказал: генералу Акселю Спарре овладеть тремя редутами русских, расположенными влево, генералу Роосу – другими тремя редутами, справа.

Первая атака шведов отличалась особой стремительностью. Их кавалерия пробилась сквозь редуты и атаковала русскую конницу. Та встретила противника контратакой, завязался жестокий кавалерийский бой. В сражении были убиты лошади, впряжённые в качалку Карла, и тут же заменены другими.

Фельдмаршал Шереметев, которому было поручено общее командование русской армией, не щадил себя в сражении, бросался в пыл битвы и не заметил, как пуля пробила у него рубашку, выбившуюся из-под камзола при бешеной скачке. Меншиков, Боур и Ренне лично водили полки в атаки. Под Меншиковым в этой схватке были убиты две лошади, генерала Ренне тяжело ранило.

Но вот каптенармус Нижегородского драгунского полка отбивает шведское знамя. Это был первый трофей…

Первая кавалерийская атака шведов была отбита. За первой атакой последовала вторая, за ней ещё ряд атак… Успех уже начал было клониться на сторону шведов. Тогда на помощь конным группам Ренне и Боура подоспел Меншиков с корпусом Волконского. Натиск шведов был остановлен. Предводительствуемая Меншиковым, – в этом бою под ним была ранена третья лошадь, – русская кавалерия перешла в контратаку, и коннице шведов пришлось отступить.

Тогда Карл решил обойти редуты с севера. Под огнём фронтальных редутов, теряя убитых и раненых, шведская кавалерия вынеслась вперёд и развернулась влево от дороги из Полтавы в Петровку. Разгадав манёвр шведов, Меншиков тотчас занял весь промежуток между продольными редутами и Будищенским лесом. Атаки шведской конницы захлебнулись. Контратакуя, Меншиков захватил четырнадцать шведских знамён.

Стремительно отступая, шведская кавалерия расстроила ряды своей же пехоты, двинутой вслед за ней на штурм русских редутов. И атаки шведской пехоты были также отбиты.

Откатившись, пехота шведов перестроилась в густые колонны. Тогда, по приказанию Петра, отступила с поля боя и русская кавалерия, открыв путь пехотным колоннам противника.

Перестроившись и получив приказание Реншильда во что бы то ни стало прорваться сквозь редуты русских, шведская пехота под командованием Левенгаупта быстро и мужественно выполнила это непродуманное, отданное сгоряча приказание – вышла всего в ста шагах перед фронтом русского укреплённого лагеря. И тогда её встретили русские убийственным артиллерийским огнём. Шведы дрогнули; обстреливаемые к тому же и с поперечных русских редутов, они бросились влево, к Будищенскому лесу, и только там смогли навести порядок в своих рядах. Фронт боевого порядка шведам пришлось изменить. Теперь они построились под прямым углом к своему первоначальному положению, фронтом к лагерю русских: пехота – в середине в одну линию, кавалерия – с флангов, в две.

Между тем шесть батальонов из колонны генерала Рооса, не получив своевременно приказания Реншильда, продолжали атаку редутов и теперь, отрезанные от остальной своей армии, отступили к Яковецкому лесу.

Заметив это, Пётр тотчас двинул против них Меншикова с пятью драгунскими полками и пятью батальонами пехоты. На предложение «сдаться без сражения на дискрецию» Роос ответил отказом. Тогда Меншиков «ударил на них с такой жестокостью, – писал после Пётр, – что коль ни отчаянное было сопротивление, порубил их почти без остатка, а командовавшего правым крылом генерал-майора Шлиппенбаха взял в плен».

– Нечем хвалиться, когда из рук валится, – сказал Меншиков, отбирая шпагу у незадачливого шведского генерала.

Вместе с пехотой Рооса сложила оружие и большая часть войск, оставленных Карлом в окопах под Полтавой. Остальные осаждающие крепость разбежались.

Осада с Полтавы была снята.

Обстановка менялась мгновенно…

На обратном марше Меншиков неожиданно наткнулся на спешившийся возле леса большой шведский кавалерийский отряд. Дрогнуло сердце… и, не рассуждая ни минуты, не колеблясь, гикнул он во всю силу лёгких и с шпагой наголо понёсся вперёд. Гикнули остальные, лес откликнулся многоголосым, раскатистым эхом, и не успели шведы опомниться, как драгуны Меншикова уже налетели. Испуганные внезапным нападением, гиканьем, кони шведов плясали, рвались с привязей, кавалеристы, стараясь быстрее, разобраться «по коням», метались у коновязей, срывались со стремян и тут же падали, не успевая выхватить шпагу… И здесь решила дело русская удаль.

«Его светлость, – отписал Пётр в этот день воронежскому коменданту Колычеву, – встретил на дороге неприятельский корпус резервы, состоящий в 3000 человек, которые они поставили позади своего правого крыла при лесе, которых по краткому бою сбил, и без остатку побил и в полон побрал, и потом его светлость паки к главной армии возвратился».

Было уже восемь часов утра, а шведы, построившиеся возле Будищенского леса, всё ещё медлили с наступлением. Тогда Пётр, ободрённый успехом, решил выступить первым. Выведя часть своей армии из укреплённого лагеря, он расположил: двенадцать батальонов пехоты под командованием Голицына на правом фланге боевого порядка, прикрыв их одиннадцатью полками конницы Боура; в центре, в две линии, поставил шестнадцать батальонов Репнина, а левое крыло вверил Меншикову, придав ему шесть полков кавалерии Волконского и двенадцать батальонов пехоты Алларта. Артиллерию Пётр расположил «по новому манеру» – между полками. Ею командовал Брюс. Девять батальонов были оставлены в укреплённом лагере – ретраншементе.

– Надёжа государь! – выкрикивали солдаты, оставляемые в резерве. – Мы ни в чём не провинились перед тобой! За что ты отлучаешь нас от настоящего дела?!

– Дети! – успокаивал их растроганный Пётр. – Ни в чём вы не провинились… Но надобно же ретраншемент охранять. Равную со сражающимися получите вы милость, награду…

В мундире гвардейского полковника, в ботфортах, при шарфе, Пётр выехал перед фронтом полков и, осенив их своей полутораметровой шпагой, обратился к Борису Петровичу-Шереметеву:

– Господин фельдмаршал! Поручаю вам Мою армию и надеюсь, что в начальствовании над оною поступите вы согласно предписанию, а в случае непредвиденном – как искусный полководец. Моя же должность – надзирать за всем и быть готовым на сикурс во всех местах, где сего требовать будет опасность и нужда.

Шереметев в ответ просил Петра поберечь себя.

– Оставьте это моему попечению, – возразил Пётр и дал знак для атаки.

В девять часов утра обе армии двинулись навстречу друг Другу.

Яростно обрушились шведские ветераны на молодую пехоту Петра. Всё, что было сделано шведскими полководцами для развития и закрепления наступательной мощи их армии, было вложено в эту атаку. Концентрированный удар, с целью прорвать сплошную линию русских частей, шведы нанесли на участке одного из батальонов Новгородского полка. И уже смяли было они своими превосходящими силами ряды этого стрелкового батальона, и уже прорвали было фронт в этом месте, уже, стало быть, совсем разорвали было русскую армию на две половины, стремясь разбить её по частям, но «надзирающий за всем» Пётр вовремя заметил «опасность и нужду». Во главе батальона испытанных преображенцев, взятого им из второй линии, не слушая возражений Бориса Петровича Шереметева, он поспешил сам на помощь новгородцам. Горячей контратакой гвардейцы отбросили наседающих шведов, и фронт снова сомкнулся.

«Наблюдая за всем», Пётр вихрем носился по полю сражения и уже одним своим появлением «подавал сикурс», где нужно. Одна пуля пробила его шляпу, вторая впилась в седло, третья ударила в крест на груди. Руководимый фельдмаршалом Шереметевым, кровопролитнейший бой кипел по всей линии фронта. С воинственными криками, под звуки труб и литавр, ряды сходились грудь с грудью; одни падали и оставались недвижны, другие, стискивая зубы, расходуя последние силы, устремлялись вперёд – бились «солдатским боем», не на живот, а на смерть.

Помочь нужно было пехоте – теперь же, немедля!.. И Меншиков, выполняя приказ Шереметева, «пошёл на охват». Тысячи коней его корпуса шли полной рысью, намётом, гоня перед собой неприятельские арьергардные части. Навстречу выскакивали мелкие конные группы, но, встречая массу бешено скачущих конников, карьером поворачивали назад. Успех охвата всецело зависел от быстроты…

И манёвр удался. Правый фланг шведской армии был надёжно, глубоко охвачен. Стремительной лавой корпус Меншикова обрушился на кавалерию шведов, и их воля к победе была сломлена начисто. Дрогнул противник, начал пятиться, потом беспорядочно отступать, сея расстройство и самое страшное – панику. В этот момент пушечное ядро разбило походные носилки Карла. Это внесло в ряды шведов ещё большую панику. Сам Реншильд кричал вне себя:

– Пропала наша пехота! Спасайте короля!..

На скрещённых пиках Карла подняли над войсками.

– Шведы! Шведы!.. – кричал король, размахивая шпагой, стараясь остановить бегущих солдат.

Но… было уже поздно.

Разрозненные части шведской армии «метались по полю, подобно кораблю, разбитому бурею», как писал после Пётр, бросали оружие, бежали, сдавались…

К одиннадцати часам со шведской «непобедимой» армией под Полтавой было покончено.

Много известных шведских генералов было взято русскими в плен: Реншильд, Стакельберг, Шлиппенбах, Гамильтон, принц Максимилиан Вюртембергский… Когда их представили Петру, он принял принца Максимилиана за короля, а узнав, что ошибся, воскликнул:

– Неужели-таки я не увижу сегодня брата Карла?! Ему принесли разбитые носилки короля.[40]40
  До сих пор хранящиеся в Оружейной палате, в Москве.


[Закрыть]

– Стало быть, он убит?! – воскликнул Пётр.

Тут же никто ему ответить на это не мог. Вскоре, однако, стало известно, что Карл успел спастись бегством.

После благодарственного молебна, отслуженного на поле боя, Пётр пригласил своих соратников на пир, устроенный в особых, громадных шатрах; приглашены были и пленные шведы – генералы и многие офицеры. Во время пира Пётр собственноручно вручил Реншильду его шпагу, похвалив при этом фельдмаршала за храбрость и верное исполнение своего долга. Возвращены были также шпаги и прочим военнопленным, приглашённым на пир.

– Господа! – обратился Пётр к шведам. – Брат мой Карл приглашал вас на сегодня к обеду в шатрах моих, но не сдержал своего королевского слова; мы за него исполним это и приглашаем вас с нами откушать.

Подняв кубок, Пётр провозгласил тост:

– За здоровье наших учителей!

– Кто же эти учителя? – спросил красавец Карл-Густав Реншильд, изумлённо приподняв соболиные брови.

– Вы, господа шведы! – ответил Пётр, весело улыбаясь.

– Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей! – произнёс шведский генерал-фельдмаршал, невесело покачав головой.

18

Карл едва не попал в плен. Драбант Брадке посадил его на свою лошадь. Положивши больную ногу на шею коня, король предоставил другим спасать его от смерти или от плена.

– Что теперь делать? – спрашивает он Левенгаупта.

– Отступать к багажу, – советует тот.

Но отступление было уже немыслимо. Происходило беспорядочное бегство разбитого шведского войска. Офицеры солдатам, солдаты друг другу кричали: «Стой!» – и… бежали.

Под королём убивают лошадь, он пересаживается на другую и под обстрелом русских продолжает скакать. В первом часу пополудни он достигает обоза.

Быстрая верховая езда разбередила рану.

– Снимите меня с лошади, – шепчет король побелевшими губами. – Посадите в коляску… я не могу…

Его вносят в шатёр.

– Где мои генералы? – спрашивает он, морщась от боли.

– В плену у русских, – отвечают ему. – И Стакельберг, и Гамильтон, и принц Максимилиан Вюртембергский…

– В плену у русских! – восклицает король. – Да это хуже, чем у турок! – Приподнимается на локте. – Вперёд!.. – и падает в обморок.

– Он бредёт, – шепчет Левенгаупт Гилленкроку.

В палатку и из неё входят, выходят, толпятся у изголовья кровати.

– Дайте воздуха! – волнуется лейб-медик Зюсс. – Отойдите от входа! – бесцеремонно осаживает он генералов.

Поспешно ходит Мазепа. Медлить невозможно. Никто в побеждённом стане не имеет такого повода страшиться, как он, Мазепа. Русские могут нагрянуть с минуты на минуту, и тогда… От одной мысли об этом у Мазепы кровь леденеет.

– Ваше величество, – надрывно выдыхает он, на ходу отстраняя лейб-медика, уже что-то прикладывающего ко лбу и вискам короля, – ваше величество, – прерывающимся голосом повторяет Мазепа, протягивая к королю тощие влажные руки, похожие на куриные лапки, – необходимо тотчас, немедля, бежать… в турецкие земли…

– А?.. Что?.. – спрашивает Карл, как бы очнувшись от глубокого сна. – А почему не в Польшу?..

– В Польшу пробраться невозможно, – докладывает Мазепа, прижав обе руки к груди. – Одни русские силы будут тогда нас преследовать, а с другими у них за Днепром стоит Гольц!.. Нет, нет… Нельзя!.. Бежать степью в Турцию – только так! Через Днепр нас перевезут запорожцы, – они поклялись это сделать, ваше величество…

– А что вы советуете? – спрашивает Карл Левенгаупта.

– Государь, – говорит тот, склоняясь к изголовью походной кровати, – остаётся… – хмурясь, развёл кисти рук, – поступить так, как мы сделали под Лесной…

– А именно?

– Бросить все тяжести – артиллерию, провиант, амуницию, лошадей раздать солдатам, остальное сжечь, уничтожить и… уходить как можно скорее.

Карл порывисто откидывает волосы с высокого лба, закусывает губу, секунду молчит – и:

– Я вас больше не держу! – бросает он Левенгаупту. Левенгаупта сменяет Мазепа. Он продолжает настаивать на том, чтобы уходить как можно скорее. У него пресекается голос. Его поддерживают Крейц, Гилленкрок, Лагерскрон, Аксель Спарре.

– Но бегство постыдно! – возмущается Карл, приподнимаясь с подушек. – Что вы мне предлагаете!.. Я предпочитаю биться с врагом до последнего! Пусть солдаты только увидят меня на коне, – обращается он к Гилленкроку, – и они станут сражаться так же храбро, как прежде! А вы утверждаете, что всё уже кончилось!

– Нет, ваше величество, – качает головой Гилленкрок, – мы этого не утверждаем, но… смею доложить, что, если теперь вот появится неприятель, солдаты сложат оружие или благоразумно исчезнут, чтобы спасти свою честь.

Карл упрямо твердит:

– Не понимаю, что всё это, в конце концов, значит? Событие не столь частое, чтобы отнестись к нему равнодушно? Да, я согласен. Но почему же вы всё время тянете к тому, чтобы бежать и бежать? Почему не пытаетесь иное найти? Да, иное!

Долго ему доказывали, что иное сыскать невозможно, долго, мучительно долго его умоляли. Мазепа становился перед ним на колени…

Наконец Карл склонился-таки на мольбы теряющего всякую почву под ногами Мазепы и убедительные просьбы своих генералов. Но и тут он отдал приказ об отступлении, совершенно противный тому, что советовал Левенгаупт, Имея в виду всё же присоединить к себе отряды шведского войска, расквартированные в Ново-Санжарове, Беликах, Кобыляках, Соколке, он приказал: захватить с собой весь багаж и артиллерию и двигаться вдоль Ворсклы по направлению к её устью.

– Зачем? – осведомляется Левенгаупт, стараясь понять, чем оправдывается такой ничего хорошего не сулящий, безумнейший риск.

– Наше счастье, что русские запоздали с погоней, – ворчит Гилленкрок.

Но король отвернулся. Он не хочет больше слышать никаких возражений!

Вечером, вместе с Мазепой, Карл сел в коляску генерала Мейерфельда, и они тронулись в путь. Переправляться через Днепр решили у Переволочны. Но русские разведчики успели заранее истребить под Переволочной все суда и паромы.

Для преследования шведов было отряжено несколько кавалерийских полков под командованием генерала Боура и нескольких пехотных полков под командованием князя Михаила Голицына. Общее командование этими силами было возложено Петром на Меншикова, который 28-го после полудня выехал вслед за частями, выступившими накануне.

Шведы шли довольно медленно и спокойно. На первых порах их отступление не походило на бегство. На рассвете следующего дня они достигли Ново-Санжарова. Здесь хирург перевязал королю раненую ногу, и Карл уснул было крепким сном. Но едва стала подниматься заря, как его разбудили.

– Русские гонятся за нами, ваше величество, – доложили ему. – Прикажете следовать далее?

Карл безнадёжно махнул рукой:

– Делайте что хотите!

Тогда генерал Крейц, взявший на себя ответственность за дальнейший ход отступления, поступил так, как советовал Левенгаупт: зажёг тяжёлый багаж, лошадей роздал пехоте; приказал: двигаться к Переволочне как можно быстрее.

На рассвете шведы добрались до Кобыляк. Меншиков прибыл туда около восьми часов утра, но шведы успели уже ускакать, только при переправе через речку Кобылячку их арьергард оказал сопротивление с целью выиграть время.

К вечеру 29-го числа беглецы достигли Переволочны – селения, притулившегося в углу, образуемом Днепром и устьем впадающей в него Ворсклы. Но селение представляло из себя груду развалин. И на берегу Днепра не было ни судёнышка, ни парома, ни даже плота. Только с Верху на берегу Ворсклы удалось обнаружить две лодки и несколько паромов. Их и спустили к Переволочне.

Карл решил покинуть свои войска и переправиться через Днепр. Командовать остатками армии он поручил Левенгаупту.

Коляску короля поставили на две лодки: передними колёсами на одну, задними – на другую. В коляску Карла перенесли на руках. В полночь он отчалил от берега. Двенадцать драбантов служили королю гребцами.

Мазепу, успевшего захватить два бочонка с золотыми монетами, казаки переправили раньше.

От взятого в плен шведского полкового квартирмейстера Голицыным были получены сведения, что бежавшие из-под Полтавы шведские части, вверенные королём Левенгаупту с наказом: «Сохранить в целости войско и перейти в татарскую степь», утомлённые до крайности, не имея в своём распоряжении плавучих средств, стоят у местечка Переволочны, под горой, у берега Днепра; что Карл, Мазепа и некоторые шведские генералы с двумя-тремя тысячами солдат ранее переправились через Днепр и, по слухам, бежали в турецкую землю; что солдат и «всякого звания людей» у Левенгаупта осталось около 20 тысяч.

Появившись на виду у шведов и учтя их численное превосходство, Голицын решил применить неоднократно проверенную военную хитрость: в достаточном отдалении от шведов, – с таким расчётом, чтобы от них этого не было заметно, – он на некотором расстоянии от своих войск расположил одних лошадей с двумястами солдат-коноводов, в надежде, что шведы примут эту новую группировку за другой русский корпус.

Приготовившись таким образом, Голицын утром 30 июня послал Левенгаупту через своего трубача ультиматум о сдаче находящихся под его командованием остатков шведского войска «на милость победителя», обещая сдавшимся от имени Петра «всякую милость», в противном случае, предупреждал он, «никому пощады не будет».

Левенгаупт потребовал на размышление десять часов, Голицын с этим не согласился и дал два часа сроку. Собрав военный совет и доложив ему о состоянии войска, испытывающего острый недостаток в порохе, свинце, хлебе, упомянув при этом ещё и о том, что Днепр преграждает им путь к ретираде, Левенгаупт высказал свою точку зрения: «Сдаться на сколько можно лучших условиях».

Мнения членов военного совета были различны, но в конце концов они свелись к следующему: если прибывшая русская армия в численном отношении превосходит их собственную, то сдаться, если же нет – то принять бой. Для разведки численности русской армии поручить генерал-майору Крейцу, под видом обсуждения вопроса о сдаче, уточнить численность армии на месте, в ставке Голицына.

В это время под Переволочну прибывает Меншиков. Ознакомившись с обстановкой, он тотчас посылает трубача к Левенгаупту с требованием немедленной сдачи и, не ожидая от него ответа, сразу ведёт «с чрезвычайным звуком барабанов и труб» всё войско в атаку. Колебаниям и раздумью шведов был положен конец. Тут же навстречу наступающим выезжает шведская делегация в составе генерал-майора Крейца, полковника Дюкера, подполковника Траутфетера и королевского генерал-адъютанта графа Дукласа с предложением «постановления артикулов капитуляции о сдаче войск».

Заметив, что русского войска, даже вместе с прибывшими с Меншиковым, значительно меньше шведского,[41]41
  Под командованием Меншикова находилось всего около 10 000 человек, то есть вдвое меньше тех сил, которыми располагал Левенгаупт.


[Закрыть] и желая срочно уведомить о том Левенгаупта, генерал Крейц сделал вид, что полностью согласен с условиями сдачи, выдвинутыми Меншиковым, и попросил, чтобы вместе с ним были посланы в шведский лагерь уполномоченные комиссары для утверждения этих условий главнокомандующим.

Просьба Крейца была удовлетворена, но убедить Левенгаупта взяться за оружие ему не удалось и условия сдачи, выработанные Меншиковым, были подписаны.

В два часа пополудни генерал Боур с семью драгунскими полками встал перед фронтом капитулирующего неприятеля.

Из гвардии было выделено три батальона. Они построились против шести шведских конных полков. Для сбора оружия было назначено по одному эскадрону от шести драгунских и шести пехотных полков.

После этих приготовлений Меншиков приказал Левенгаупту подвести свои войска к выделенным русским частям, отдать честь ружьём и сложить оружие к ногам победителей.

Приказание Меншикова было выполнено. Первой сложила оружие королевская гвардия, за ней – пехотные полки, затем лейб-регламент и, наконец, драгунские части.

Большинство переметнувшихся с Мазепой казаков побросалось в Днепр в надежде его переплыть, при этом многие из них утонули, а часть разбежалась заранее, так что под Переволочной их было захвачено немногим более двухсот человек.

Для большей безопасности пленные были разбиты на мелкие партии, и относительно малочисленное русское войско вынуждено было до прибытия подкреплений бессменно нести караул.

1 июля под Переволочну прибыл сам Пётр.

Пленного Левенгаупта и его офицеров Пётр принял ласково. Узнав же, что Карла нет среди сдавшихся в плен, он приказал немедленно отправить в погоню за ним генерал-майора Волконского во главе четырёх кавалерийских полков.

Волконский нагнал шведов у Буга. Около девятисот шведских солдат в это время ещё не успели отчалить от берега. Часть из них была русскими кавалеристами загнана в реку и утонула; другие, до пятисот человек, сдались в плен и вынуждены были совершить обратно уже пройденный путь.

Только Мазепе и королю с небольшой горсткой солдат удалось благополучно уйти от погони, – и то «не далее того места, – доносил после Волконский, – с которого они могли зреть гибель их спутников», да казаки, что отступали вместе с Мазепой, удачно избежали беды. Завидев русских, они тотчас пустились в широкую бесприметную степь. Она им была отлично известна. Волконский же полагал: ловить казака в степи – всё равно что искать в стоге сена иголку.

После продолжительного пути по знойной аккерманской степи полтавские «недобитки» 1 августа достигли Бендер, Сераскир принял их очень приветливо, а Мазепе сообщил, что падишах приказал беречь его. Но страх ускорил разрушение одряхлевшего организма предателя. Находясь в Бендерах, Мазепа уже не покидал постели и с каждым днём угасал. Он умер 22 августа. Говорили, будто от страха быть выданным Петру он принял яд. Тело его было отвезено в Галац и там похоронено.

Под Переволочной сдалось в плен: 3 генерала, 11 полковников, 14 подполковников, 20 майоров, 250 капитанов, 300 поручиков, 320 корнетов и от 13 до 14 тысяч рядовых. Всё оружие и обоз, который шведы не успели сжечь или побросать в Днепр, достались победителям.

– У меня, имей в виду, – обращался Шереметев к Меншикову, сдвигая брови, протягивая руки и стискивая кулаки, – у меня ещё не вывернешься, мне ещё рано на печи-то лежать! Я ещё… – и, не договорив, закатывался лютым старческим кашлем.

Он сильно похудел и поседел за последнее время. Кожа на руках стала тоньше, глянцеватее, покрылась сплошь какими-то мелкими лиловыми пятнышками.

– Твои, Борис Петрович, заслуги, – говорил ему Пётр, – не умрут и всегда будут памятны России.

Крепко обнимал его, целовал в обе щеки. У Шереметева дрожали плотно сжатые челюсти, пробегал холодок по голове, спине, голеням, глаза наливались, мутились слезами.

– Ты, – продолжал Пётр, поглаживая его по груди, – верностью и храбростью вечный в России монумент.

Александр Данилович Меншиков был провозглашён вторым генерал-фельдмаршалом, и «всею армиею новому сему фельдмаршалу, – записано было в „Юрнале“, – отдана честь оружием с барабанным боем и музыкою».

После Полтавы Карла больше всего угнетало сознание, что теперь все будут смотреть на него иронически. «Но ты же был ранен почти накануне сражения, а потом, в самый разгар решающей битвы, потерял сознание, – говорил ему внутренний голос, всегда спасавший его, когда в нём, „непогрешимом“, просыпались рассудок и совесть. – Не твоя вина, – всё твёрже говорил этот голос, – если силы тебе наконец изменили и ты впал в забытье».

Это его несколько успокаивало, ставило кое-что на своё обычное место. В самом деле – как об этой битве напишут историки и выскажутся его генералы? На самый худой конец «это» можно изобразить как отступление, входившее в план широко задуманной им операции, осуществить которую помешало здоровье. Отступление, но не бегство!..

Соратникам Карла нетрудно было угадать даже на громаднейшем расстоянии такие мысли своего «великого» короля. Но как теперь восстановить его доброе имя?..

Первым поспешил реабилитировать Карла генерал Крассау. Спустя три недели после разгрома шведской армии под Полтавой он отправил письмо в одну из стокгольмских газет, где сообщил что король жив и здоров и что Полтава шведами взята. С лёгкой руки этого услужливого генерала вскоре и другие «достоверные» известия с театра войны начали проникать на полосы стокгольмских газет. В корреспонденциях сообщалось, что русские под Полтавой потеряли свыше двадцати тысяч убитыми, что Полтава давно занята шведами, а теперь началась война русских с турками.

Перекинулись подобные вести и за границы Швеции.

Только после действительно достоверных реляций о Полтавской баталии, распространённых русскими послами за рубежом, европейские дипломаты беспокойно зашевелились. В Гааге без конца удивлялись «такой, от многих веков несобразимой виктории». В Копенгагене радовались. В Берлине пришли в ужас от «полтавской катастрофы». Произошло невероятнейшее событие! Кто мог ожидать, что под какой-то Полтавой будет сокрушена такая великая держава. Швеция – страна, почти двести лет державшая в повиновении и трепете весь север Европы, что «царь варваров» затмит боевую славу её армии, завоевавшую в своё время ещё Густавом-Адольфом!..

Северная война, правда, ещё не закончилась, но сможет ли Швеция оправиться после столь тяжёлого поражения? Неужели Россия займёт её место среди могущественнейших мировых держав?

Внешняя политика России начинает приковывать к себе внимание всех европейских государств.

Знаменитый философ Лейбниц назвал Полтавский бой «достопамятным событием в истории и полезным уроком для позднейших поколений».

Поражали: глубокая продуманность блестяще разработанного Петром плана разгрома шведской армии, а также редкое умение Петра отличать, а затем терпеливо выращивать своих способнейших, быстро растущих «птенцов». Недаром позднее, отдавая должное обеим противникам в Северной войне, Вольтер утверждал[42]42
  ...Вольтер утверждал... – Вольтер (1694—1778), французский писатель и философ-просветитель. Сыграл огромную роль в развитии мировой общественно-философской мысли.


[Закрыть], что и Пётр и Карл были людьми необыкновенными и разница между ними была в том, что «Карл был необыкновенным сумасшедшим, а Пётр – необыкновенным мудрецом».

Военные теоретики не преминули разобрать по косточкам каждого русского полководца, разложить по полочкам все «элементы Полтавского боя». Говорили, что Полтава была подготовлена рядом частных поражений шведской армии, кропотливой подготовкой театра войны и самого поля боя, прекрасным сочетанием наступательной стратегии с оборонительной тактикой, а также какой-то особо глубокой «обработкой» местного населения.

Какой?

Пока что полочки для этого «элемента» найдено не было.

Считали доказанным, что исход боя решило расположение на флангах кавалерии. Полагали, что охват конными частями Меншикова правого фланга шведов был тем ударом, от которого армия Карла, покатившись назад, уже не смогла остановиться до самой Переволочны.

Несомненным казалось также и то, что в руках Меншикова кавалерия выросла в главную ударную силу, что она показала блестящие образцы действий против линейных боевых порядков противника.

И все удивлялись: как всё же мог какой-то сержант Меншиков в течение девяти лет, истекших с начала Северной войны, дослужиться до звания генерал-фельдмаршала; безродный денщик «Алексашка» – превратиться в светлейшего князя, могущественнейшего вельможу; сын конюха, московский разносчик – стать правой рукой его величества российского государя?! Пусть Меншиков способнейший из способных, но неужели только благодаря этим качествам Пётр так возвысил его?

Не может этого быть! Тут что-то не так…