Текст книги "Евреи в древности и в Средние века"

Автор книги: Александр Тюменев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

26 Bliss and Macalister. Excavations in Palestine during the years 1898-1900. P. 25-54, 131-134.

151

в отдельных случаях попадавшие и Иудею при посредстве

финикийских торговцев, могли находить себе сбыт среди местного населения и даже, быть может, вызывать подражание со

стороны туземных мастеров, однако факт влияния греческой

керамики на иудейских мастеров, в таких широких размерах

предполагаемый Vincent’ом, представляется, во всяком случае, спорным и недоказанным. Не говоря о Perrot et Chi pier, авторах капитального, но успевшего уже частью устареть труда по

истории искусства в древности (так, в частности в данном случае они не могли еще располагать данными последних раскопок, производившихся в Палестине в 90-х и 900-х годах), которые видят во всем гончарном производстве Иудеи исключительное подражание финикийским образцам и то же время

совершенно не предполагают какого-либо греческого влияния27, и позднейшие исследователи, принимавшие близкое и

непосредственное участие в раскопках последнего времени, точно так же далеко не разделяют мнения Vincent’а относительно исключительного влияния греческого вазового производства на иудейскую керамику. Так, Sellin28, подобно Perrot et Chi pier, на первое место прежде всего выдвигает финикийское

влияние в истории развития иудейской керамики. Biss и

Macalister идут еще дальше и признают полную независимость

иудейских керамических изделий не только от греческой керамики, но и вообще от влияния каких-либо иностранных образцов29. Таким образом, Vincent со своим предположением относительно широкого распространения керамических изделий в

Иудее и их исключительного влияния на местное производство, тем более относительно существования целого продолжительного периода в развитии иудейской керамики, обозначаемого им как эллинско-иудейской, остается в сущности почти

совершенно одиноким, причем мнение его не находит ни поддержки в аналогичных взглядах других исследователей, ни, по-

видимому, и в самых данных палестинских раскопок. Что касается ‘то гипотезы относительно широкого влияния греческой

керамики на иудейскую, то она, во всяком случае, представляется сильно преувеличенной, предполагаемые же им непосред-

27 Perrot et Chipier. Histoire de l’art dans Г a n tiq u e . Vol. IV.

P. 457, cp. 470 suiv.

28 Sellin, Tell Taaneck. Denkschriften der Wiener Akademie phil.

hist. kl. Band 50.

29 Bliss and Macalister. Excavations. P. 72s., 101.

152

ствешгые торговые связи и отношения между иудеями и греками абсолютно недоказанными и, по-видимому, недоказуемыми.

Еще более проблематично другое высказанное тем же автором предположение относительно возможности возникновения

в иудейских городах иноземных мастерских, выделывавших

вазы по греческим образцам. Греческое вазовое производство, как нам хорошо известно, сосредоточивалось по преимуществу

в определенных промышленных центрах, как Афины, Коринф, Милет, Родос и немногие другие, откуда вазы греческого производства и распространялись повсеместно по берегам Средиземного моря. Предполагать же существование мастерских, изготовлявших вазы греческого образца, в варварских, негреческих областях, тем более в такой отдаленной от Греции и

совершенно неизвестной, как мы видели, самим грекам стране, как Иудея, мы не имеем никаких оснований.

Но если мы, таким образом, ие можем предполагать ни появления греческих торговцев в области Иудеи, ни вообще существования каких-либо непосредственных торговых связей и

отношений между греками и иудеями, ни тем более, с другой

стороны, возникновения в иудейских городах греческих вазовых мастерских, то остается в сущности только два возможных

объяснения обнаружения керамических изделий греческого

образца при раскопках на месте древних иудейских городов: это, во-первых, прежде всего посредничество финикийских торговцев, привозивших греческие товары в пограничные города

Иудеи; рядом с этим возможны также и более или менее удачные подражания со стороны туземных мастеров греческим образцам. Необходимо еще иметь в виду, что произведения греческой керамики получили лишь относительно незначительное распространение и притом не столько в собственно иудейских городах и местечках, сколько в немногих граничащих с

Финикией пунктах, которые, по большей части, лишь временно

находились под властью иудейских и израильских царей и среди

населения которых евреи, по всей вероятности, далеко не составляли преобладающей массы, и ие проникали, по-видимому, далее этой узкой пограничной полосы вглубь собственно Иудеи

с коренным иудейским населением.

Итак, резюмируя наше исследование сношений греков с

иудеями и возможного появления их на родине этих последних, мы и по данному вопросу в конце концов приходим, таким образом, точно так же к отрицательному выводу, как и

ранее по вопросу о случаях появления и пребывания иудеев з

153

Греции. Греческая колонизация, захватившая собою все западное и юго-западное побережье малоазийского полуострова, остановилась в дальнейшем своем распространении, далеко не

достигнув прибрежных местностей, смежных с Иудеей. Отдельные греческие торговцы, все же появлявшиеся в этой местности, ограничивались установлением более или менее постоянных торговых сношений с населением значительных приморских городов, которые и были поэтому лучше известны грекам, но не проникали на сколько-нибудь значительное расстояние внутрь страны. Вот почему внутренние области, расположенные даже на относительно недалеком расстоянии от

морского берега, и между ними и область Иудеи и вообще все

области, заселенные в древности израильским народом, оставались для них совершенно незнакомыми, относительно же населения всех этих областей если и имелись какие-либо сведения, то лишь самые общие и поверхностные. Правда, в некоторых

пограничных с Финикией и областью филистимлян поселениях, принадлежавших к иудейскому и израильскому царствам

(в позднейших областях собственной Иудеи и Галилеи), во

время недавно производившихся там раскопок найдены были, между прочим, и произведения керамики, по-видимому, греческого происхождения или же исполненные по греческим образцам, однако, как мы только что имели возможность убедиться, это обстоятельство отнюдь не может служить доказательством присутствия греков и греческих купцов в древней Иудее

или хотя бы временного их там появления. Греческие керамические изделия, находимые в немногих пограничных пунктах, попадали туда, по всей вероятности, при посредстве финикийских купцов, которые привозили их в числе других предметов роскоши и домашней утвари и обстановки, служивших

для украшения жилищ более состоятельных слоев населения.

Впрочем, далее отдельных пограничных пунктов, возможно, с

неиудейским в большинстве населением, греческие керамические изделия, по-видимому, не успели проникнуть, и в городах

собственной Иудеи, по крайней мере, в сколько-нибудь значительном количестве они уже не встречаются.

154

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Общие итоги исследования

В результате предшествовавшего исследования мы приходим к заключению, что в продолжение всего доэллинистическо-

го времени ни иудеи не появлялись в Греции не только в

сколько-нибудь значительном числе, но, по-видимому, и в отдельных единичных случаях (даже существование иудейских

рабов в Греции до второго столетия представляется сомнительным и не может быть доказано ни на основании литературных, ни на основании эпиграфических данных и памятников), ни греки в своих торговых странствиях не проникали

вглубь Иудеи, ограничившись установлением торговых связей с соседним побережьем, занятым финикийскими и фили-

стимскими городами. К такому отрицательному выводу приводит одинаково как анализ греческих литературных памятников и данных греческой эпиграфики, так и еврейской ветхозаветной литературы. Результаты раскопок последнего времени, обнаружившие на месте отдельных, расположенных преимущественно вдоль западной границы, городов древней Иудеи

присутствие греческих керамических изделий, не могут, как

только что показано в предшествовавшем очерке, поколебать

сделанного нами ранее вывода об отсутствии прямых сношений между греками и иудеями.

Можно считать, таким образом, доказанным, что оба народа

не только ие приходили в доэллинистическую эпоху в какое-

либо непосредственное соприкосновение и сообщение друг с

другом, но, по-видимому, находились в полном неведении и относительно существования один другого. Для греков иудеи

сливались с остальной массой населения Сирии и Палестины

или сирийской Палестины, как называет ее Геродот, совершенно не выделяясь из среды остальных обитавших в этой

местности арамейских племен и не будучи известны грекам

ие только отличавшими их от этих последних своеобразными

чертами своего культурного облика, но даже и по названию.

Случай встречи Аристотеля с образованным иудеем, имевший

место в одном из малоазийских городов незадолго до начала

походов Александра Македонского, как уже показано выше, не опровергает, а, напротив, может именно служить подтверждением как раз обратного факта незнакомства греков с иудейским народом в доэллинистическую эпоху, так как сам Аристотель в своем рассказе изображает эту встречу как факт, 155

совершенно необычайный и представляющийся ему похожим

на сновидение.

В свою очередь и для иудеев вплоть до самого времени

завоевательных походов Александра Македонского и до появления македонских войск в Палестине Греция оставалась страной «дальних островов» с совершенно неведомым и незнакомым населением, страной, расположенной где-то на краю света, «никогда не слыхавшей об израильском боге и не ведавшей

славы его», то есть, другими словами, не видавшей в своих пределах последователей израильской религии. Из отдельных заселенных греками островов иудеям были известны лишь ближайший к финикийскому побережью остров Кипр, еврейский

Хетим, и, по-видимому, еще хотя только по названию, острова

Родос и Крит. Имена остальных островов греческого архипелага ни разу не встречаются в еврейских литературных

памятниках доэллинистического периода. Что же касается

материковой Греции, то есть собственно греческой метрополии, то очень возможно, что и самое существование ее оставалось неизвестным иудеям.

Замкнутая жизнь Иудеи и пассивность в отношениях ее с

внешним миром, с одной стороны, и те препятствия, какие встречала греческая колонизация на своем распространении вдоль

южного и юговосточного побережья македонского полуострова, с другой, стояли на пути к встрече обоих народов и их

взаимному ознакомлению друг с другом. Такое положение вещей продолжалось вплоть до времени Александра Македонского и диадохов, и только с наступлением эллинистической эпохи во взаимных отношениях между иудеями и греками наступает резкая перемена.

Походы Александра Македонского и завоевание им Азии, в

частности подчинение ему Иудеи в 332 году1, впервые привели

греков в непосредственное соприкосновение с населением этой

последней и впервые создало почву для взаимного ознакомления и общения между обоими народами. Начавшийся после

этого и в короткое время завершившийся процесс эллинизации соседних с Иудеей областей сопровождался возникновением во всех этих областях целого ряда центров эллинисти1 Относительно обстоятельств, при каких произошло занятие Иерусалима и Самарии Александром Македонским см.: Дройзен. История эллинизма. Перевод М. Шелгунова. Том I. М., 1890. С. 165 и

примечания на стр. 47-48.

156

ческой культуры, и, таким образом, Иудея оказалась заключенной как бы в кольцо эллинских и эллинизированных городов и

местностей. Хотя медленно и постепенно, но эллинистическое

влияние успело проникнуть и в самую Иудею, вызвав там в

конце концов национальную реакцию в эпоху первых Гасмо-

неев. При позднейших правителях этой династии национальная

реакция, однако, завершилась торжеством эллинизма и упрочением его влияния среди населения Иудеи.

Впрочем, греческая и иудейская культуры встречались не

только па родине этой последней, причем если даже в собственной Иудее, где исключительность иудейского народа проявлялась с наибольшей силой, иудейская культура не могла

вполне отстоять своей самостоятельности, то еще более пошла

она навстречу эллинизму в неиудейских областях. Вот почему соприкосновение и общение, в которое приходили представители обеих национальностей вне Иудеи, прежде всего в

Египте, затем в Сирии и других областях Малой Азии и, наконец, в собственной греческой метрополии, было несравненно

шире, непосредственнее и плодотворнее по своим результатам, нежели встреча греков и иудеев на родине этих последних. Если еще в половине четвертого столетия, то есть почти

накануне азиатских походов Александра, встречи представителей обоих народов, подобные описанной у Клеарха встрече

Аристотеля во время его пребывания в Азии с поразившим

его своей образованностью иудеем, представляли собою лишь

единичные исключения, то уже в ближайшую, отделенную всего

лишь несколькими десятилетиями от времени посещения

Аристотелем Малой Азии эпоху диадохов, такие встречи и

случаи общения между греками и иудеями сделались настолько обычными и частыми, что превратились в постоянное и, если можно так выразиться, в повседневное явление. Если

греки со времени Александра Македонского проникли в собственную Иудею, то обратно в свою очередь и иудеи уже с

самого начала эллинистической эпохи широко распространились по всему эллинизированному Востоку и даже по собственно греческим областям.

С этого момента почти абсолютное незнакомство обоих

народов друг с другом и почти полное отсутствие каких-либо

сведений у каждого из них относительно другого сменяются

живым обоюдным интересом, проявляемым одинаково обеими сторонами; полное отсутствие какого-либо соприкосновения и общения между представителями обеих национально157

стей – установлением прочных и постоянных экономических

и прежде всего торговых связей и отношений; совершенная

изолированность культурного развития их – тесным культурным взаимодействием, влиянием и сотрудничеством в области мысли.

Трудно себе представить перелом более крутой и более

резкий, и притом совершившийся в такое относительно короткое время, чем тот, какой произошел с наступлением эллинистической эпохи во взаимных отношениях между представителями иудейской и греческой национальностей, между

иудейской и эллинской культурами. Само собой разумеется, что причины столь решительного и крутого перелома не могли ограничиваться простым фактом завоевания Александром

Македонским Азии и присоединения Иудеи к его владениям.

Один только этот факт, взятый сам по себе, не мог бы еще

объяснить ни того внезапно пробудившегося обоюдного интереса, ни того близкого и постоянного соприкосновения, ни

того, наконец, живого и плодотворного взаимодействия, какое наблюдается с этого времени во взаимоотношениях между

эллинской и иудейской культурой. Ведь не говоря уже о

многочисленных в Азии малокультурных и некультурных

более или менее значительных народностях, вошедших в

состав монархии Александра, даже непосредственное соприкосновение греков с относительно очень высоко развитой

культурой вавилонской не привело к таким же результатам

и не имело таких же многозначительных последствий, как

встреча их с маленьким затерявшимся в отдаленной Палестине народцем.

Если изучение и изложение обстоятельств, при которых

началось и затем совершалось дальнейшее развитие взаимоотношений и сближение иудейского народа с греками в последовавшую за походом Александра Македонского эллинистическую эпоху, и выходит собственно за пределы нашего исследования и задачи, поставленной нами себе в настоящем

очерке, то, с другой стороны, выяснение причин, почему именно такое сближение и возникновение живого взаимодействия

двух культур наступило так внезапно и сразу, не только не

будучи подготовлено предшествовавшими постепенно слагавшимися отношениями, а напротив, непосредственно следуя за

временем почти полного обоюдного неведения народов, являвшихся представителями и носителями обеих культур, друг

о друге, должно составлять одну из непосредственных и, как

158

мы убедились выше во введении, в сущности, главнейшую цель, какую только и может ставить себе изучение взаимоотношений между греками и иудеями в доэллинистическую эпоху.

И причины такого, могущего показаться на первый взгляд внезапным, и как будто неожиданно наступившего перехода израильского народа от полной замкнутости и изолированности культурного развития, от резкого отмежевания его от всякого культурного общения с другими народами к самому

живому культурному взаимодействию и сотрудничеству с

эллинами, народом, жившим в отдаленной от Иудеи местности и до того незнакомого иудеям даже по названию, мы, конечно, должны искать, как уже сказано, не в чисто внешнем

факте македонского завоевания, но в более глубоких и общих

условиях, и прежде всего экономического и политического

развития обоих народов.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Эллада и Иудея в их взаимных отношениях

Трудно представить себе переворот более крутой и решительный, нежели тот, какой произошел в судьбе израильского

народа в течение двух столетий, протекших со времени вавилонского плена до азиатских походов Александра Македонского и

до начала эллинистической эпохи. Экономически переворот

этот выразился в превращении израильского народа из нации

чисто земледельческой, жившей замкнутым натуральным хозяйством, в нацию по преимуществу торговую и сосредоточенную в крупных городских центрах, политически – не только в

утрате политической самостоятельности, но и территориального единства, в начавшемся с этого времени рассеянии среди

чужеземных народов, так называемой диаспоре. Наконец, идеологически – в отказе от узконационального культа Ягве и в

провозглашении всемирной проповеднической миссии иудейства и призвании его возвестить истинную религию и истинного бога всем народам. Это новое миссионерское настроение и

признание мировой международной роли еврейства, нашедшее

особенно яркое выражение у Исаии второго, резко отличают

собою пророческую деятельность и писания пророков позднейшего послепленного времени от их предшественников, в особенности же от древнейших пророков, стоявших всецело еще

на узконациональной точке зрения.

159

Переворот, имевший место в жизни израильского народа в

столетия, непосредственно предшествовавшие началу эллинистической эпохи, начатый насильственным путем, путем на-

сильственного увода в плен большей части имущего населения, впоследствии с течением времени все более и более превращался в процесс, развитие которого совершалось естественным путем и обусловливалось причинами уже не внешнего, а

внутреннего характера. Пример изгнанников, успевших обратиться за время своего пребывания в плену в настоящих

городских жителей по преимуществу и в то же время достигших на местах своего нового поселения настолько значительной степени благосостояния, что даже перспектива возвращения на их прежнюю родину их не могла соблазнить, с течением времени должен был действовать все более заразительным образом.

Выгоды, представляемые жизнью на чужбине в крупных

торговых и промышленных центрах, в особенности же при сопоставлении их с бедностью и полной необеспеченностью существования на родине, все в большей и большей степени должны были манить и привлекать к себе и палестинских евреев, и

либо побуждали их добровольно покидать родину и переселяться на чужбину, либо заставляли их скорее и легче примиряться со своей новой родиной в относительно довольно часто повторявшихся в эллинистическую эпоху случаях насильственного переселения.

В этом-то резком переломе как в условиях жизни, так и в

мировоззрении и господствующем настроении иудейского народа, переломе, повлекшем за собою быстрое распространение

и акклиматизацию иудеев и иудейства по всему миру, мы и

должны видеть одну из главных причин самого широкого и

повсеместного соприкосновения и взаимодействия эллинской

и иудейской культур, наступающего с началом эллинистической

эпохи почти внезапно после многовекового неведения обоих

народов друг о друге. Но если первоначальные причины последующей диаспоры мы должны искать еще в исторических

судьбах и условиях исторического развития израильского народа в доэллинистическую эпоху, если почва для рассеяния

Израиля по всему миру была подготовлена, таким образом, заранее, то окончательный толчок в этом направлении дан был

встречей и соприкосновением их с греками и с греческой культурой со времени азиатского похода Александра Македонского и образования по его смерти эллинистических государств.

160

Почти одновременно с переворотом, совершившимся в судьбе

и характере иудейского народа, и в жизни и условиях исторического развития греков произошла не менее значительная

перемена, хотя и обратная и даже прямо противоположная по

своему характеру, но оказавшаяся тождественной по своим результатам. В отличие от иудеев, остававшихся в течение почти

всей предшествовавшей эпохи вплоть до своей первой встречи

с греками народом почти исключительно земледельческим и

замкнутым в себе, греки с самого своего появления на исторической арене предстают перед нами прежде всего в качестве

нации мореплавателей и предприимчивых торговцев по преимуществу. Если географическое положение и характер местности осуждали Иудею на замкнутое и обособленное положение в среде других народов, то, напротив, положение греческого полуострова в центре всего известного в то время культурного мира в наиболее доступной и представлявшей наибольшие удобства для развития мореплавания по характеру своей

береговой линии части Средиземного моря делало из греков

прежде всего мореплавателей по призванию и естественных

посредников в торговых сношениях между тремя частями света, омываемыми Средиземным морем. С Азией соединяла их

цепь островов, составлявшая как бы продолжение греческого

полуострова и в значительной мере облегчавшая плавание по

морю и делавшая его доступным даже для самых неопытных

моряков. От южной оконечности Италии отделял северную

Грецию лишь узкий пролив, сообщение через который облегчалось еще расположенным в этом проливе островом Керкирой.

Далее следование вдоль юговосточного берега Италии и южного берега Сицилии выводило греческих мореплавателей к

островам Корсике и Сардинии и, наконец, к южной Франции.

Балеарские острова облегчали сообщение с Испанией.

Благодаря всем этим условиям, способствовавшим развитию морского дела в Греции, греки были мореплавателями

еще задолго до того времени, как начали играть видную роль

в международной торговле, и первоначальная колонизация и

занятие ими берегов Средиземного моря совершались даже

вовсе не с торговыми, а прежде всего с земледельческими целями ради приобретения новых мест для поселения в виду

растущей земельной тесноты1. Акт завоевания территории, 1 Ср. Белох. История Греции. Перевод М. Гершеизона. М., 1897.

Т. I. С. 135-136: «За открытием новых земель последовала их

161

6 А. Тюменев

служившей впоследствии местом их постоянного обитания и

исторического развития, то есть тот акт, который евреи совершили в качестве кочевников, перешедших на правый берег

Иордана, совершен был греками уже в качестве мореплавателей, обладавших известным опытом в морском деле. Если

древнейшие ветхозаветные предания говорят нам о патриархах, пасущих и умножающих свои стада, то в древнейших

сказаниях греков, как, например, в сказании о Фесее, об аргонавтах, о троянском походе, о странствованиях Одиссея, идет

речь о морских походах и предприятиях. Аристократия греческих городов, и прежде всего тех из них, которые расположены были вдоль морских путей, направлявшихся вдоль островов архипелага к Греции и затем Коринфским заливом к

острову Керкире, удовлетворяя своим стремлениям к внешнему блеску и удобствам жизни, не находилась при этом в

зависимости от соседних торговых наций, как аристократия

иудейская, и не должна была, подобно этой последней, ограничиваться в своих сношениях с внешним миром исключительно пассивной ролью.

Правда, и в деле развития внешних сношений Греции финикийские купцы сыграли известную роль, познакомив греков с изделиями и произведениями отдаленных стран, однако

торговое влияние их в Греции не было ни продолжительным, ни столь значительным, как предполагали ранее. Во всяком

случае, греки были, по-видимому, уже опытными мореплавателями, когда финикияне появились на Эгейском море: вся

развитая морская терминология Гомера – чисто греческого

происхождения, по крайней мере, не обнаруживает никаких

колонизация. Некогда в седую старину недостаток земли заставлял греков уйти на острова Эгейского моря и на западное побережье Малой Азии; теперь эти области были заняты, и кому на родине становилось слишком тесно, тот принужден был переселяться в

бо;-ое отдаленные края. При этом в первое время торговые интересы вовсе еще не принимались во внимание… Искали плодородных

стран, а были ли вблизи хорошие гавани, это имело второстепенное

значение. Поэтому первым делом поселенцев было поделить между собою землю: еще в начале пятого столетия сиракузские старожилы называли себя “надельниками”». Более обстоятельная характеристика первоначально чисто земледельческого характера

греческой колонизации вдоль побережья Средиземного моря дается мною в «Очерках экономической и социальной истории древней

Греции». Т. I.

162

следов семитского влияния2. Обладание удобной береговой

линией, как уже сказано, рано развило в греках предприимчивость, располагавшую их к отдаленным морским предприятиям. Вот почему греческие аристократы предпочитали вместо

того, чтобы приобретать иноземные товары через финикийских

купцов, сами отправляться в дальние плавания и получать нужные им продукты и изделия непосредственно обменом на месте, а где представлялся случай, и силой. Морское пиратство было

развито среди греческих аристократов и не только не считалось в то время чем-либо зазорным, но, напротив, такие разбойничьи предприятия и набеги служили предметом похвальбы и

хвастливых рассказов3.

В своих набегах греческие пираты ограничивались, разумеется, опустошением лишь прибрежных местностей и поселений, не проникая далеко вглубь страны. Эту особенность

сохранила и греческая торговля, развивавшаяся впоследствии

из первоначальных пиратских экспедиций. Заняв береговую

полосу своими колониями и торговыми факториями, греческие

торговцы вступали обычно в непосредственные сношения лишь

с населением ближайших прибрежных местностей4. К началу шестого столетия почти все обитаемое побережье Средиземного моря, включая и берега Черного моря, занято было

греческими колониями, представлявшими, по выражению Цицерона, как бы «греческую кайму, подшитую к обширной ткани варварских полей»5.

В качестве торговой нации и торговых посредников по преимуществу греки к этому времени совершенно почти вытес2 Белох. История Греции. Т. I. С. 58; ср. Beloch. Die Phoniker am agaischen Meer. – Rhein. Mus., 1894. S. 111-132; более раннее исследование сношений финикиян с классическим миром см. Movers. Die Phonizier. Band II (1856). S. 3 ff. и в особенности Schmulling. Der phonizische Handel in den griechischen Gewassern. Munster in W., 1885.

3 Одиссея IX, 39-41; XIV 230 и след., 245-272; ср. XVI, 425-427.

Фукидид I, 5.

4 «Нигде колонии не были захватом больших внутренних областей, приобретением целых территорий; воспитанные кантональной

жизнью тесных приморских террас и котловинами островов греки

перенесли кантональную политику и в новые поселения. Они занимали береговые полоски, нанизывая поселения рядом в горизонтальную линию, не углубляясь внутрь». – Виппер. Лекции по истории

Греции. М., 1909. С. 58.

5 De Republica II, 4.

163

6*

нили финикиян, являвшихся их предшественниками в этом

отношении. Только в самой восточной и самой западной части

Средиземного моря им это не удалось. Массалия в южной

Галлии на Западе, Фаселида и Киликии на Востоке представляли крайние пункты греческой колонизации. Как на Западе

Сицилия, так на Востоке остров Кипр находились в совместном обладании греков и финикиян и являлись ареной постоянной борьбы и столкновений между ними. При этом распространение греков на Восток встречало гораздо более трудностей, нежели распространение их в северном и западном направлениях, так как здесь они, в противоположность берегам

Черного и западной половины Средиземного моря, встречались с древними культурными государствами и с густо населенными местностями, население которых оказывало им деятельный отпор. Вот почему, хотя ионийское побережье было

занято греками еще в доисторические времена, хотя и на южном

берегу малоазийского полуострова они появились относительно еще в раннюю эпоху, однако, дальнейшее распространение

их не пошло здесь особенно далеко6, и ему был положен скоро же предел как сопротивлением со стороны туземного населения, так и непосредственным военным вмешательством ассирийского царя Санхериба7. Если на южном берегу Малой

Азии греки встретились с непосредственным сопротивлением

и военным отпором, то далее на востоке, на побережье Сирии

и Палестины, не меньшим препятствием для их распространения и утверждения являлась торговая конкуренция со стороны туземного населения. Побережье это, как известно, еще

задолго до появления здесь греков занято было финикийскими и частью филистимскими торговыми приморскими городами, и потому, как мы уже имели случай отмечать выше, точно так же оставалось совершенно недоступным для греческих торговцев.

Греческое расселение вдоль берегов Малой Азии ограничивалось, таким образом, в сущности их колониями в Ионии и

Карии, основанными еще в период земледельческой колонизации. На южном малоазийском берегу ими основаны были лишь

незначительные фактории, игравшие роль складочных мест для

6 Крайняя восточная колония греков на западном берегу памфи-

лийского залива основана была около 700 года; Steph. Byz.; ср.

Herodot II, 178.

7 Бероз у Евсевия 1, 29 и 35.

164

товаров. На побережье же, расположенном к востоку от Киликии и от острова Кипра, им совершенно не удалось утвердиться и приходилось ограничиваться торговыми сношениями с

ранее здесь существовавшими туземными приморскими городами. Здесь они поэтому еще в меньшей степени, нежели где-

либо, могли проникать внутрь материка и оказывать какое-

либо влияние иа туземное население. Но даже и известия относительно греческой торговли с финикийскими городами принадлежат относительно поздней эпохе8.

То обстоятельство, что греки не могли утвердиться на побережье Сирии и Палестины, имеет для нашего исследования