Текст книги "Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ)"
Автор книги: Альберт Беренцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц)
Старший лаборант Вендетов
9 мая 1986
21 час 56 минут 12 секунд
Закрытое административно-территориальное образование
“Бухарин-11”
НИИ № 20
Старший лаборант девятого секретного отдела НИИ № 20 лейтенант КГБ Вендетов работал в девятнадцатой секции зоны Б. Ночная работа в «двадцатке» была делом совершенно обычным, повседневной рутиной, точно так же, как и работа по праздникам. Сотрудники, особенно молодые, часто проявляли недовольство по этому поводу, но Венедетову было плевать.
Вендетов и сам был молод, ему было двадцать шесть. Но Вендетов любил свою работу, работа была для него спасением, особенно с тех пор как его бросила Саша.
Вендетов с детства знал, что создан для великих деяний. Его научили этой мысли одноклассники. В школе Вендетова окунали головой в унитаз, плевали в его тетрадки, мазали клеем его стул. Однажды кто-то нарисовал Вендетову на спине мелом хуй, и в таком виде Вендетов вышел отвечать к доске. Молодая училка Алиса Александровна тогда вся покраснела, а класс ржал. О том, что он выходил к доске с хуем на спине, Венедетов узнал только вернувшись в тот день домой.
Все возвращения домой из школы для Вендетова были одинаковыми – он плакал, рычал, бил собственную несчастную мать, и клялся маме и себе самому, что когда вырастет, он будет ВЕЛИКИМ и убьет всю эту шелупонь, посмевшую над ним издеваться.
Мама все терпела, а отца, офицера КГБ, Вендетов видел только по выходным. Отец играл с ним в шахматы, а однажды взял с собой на рыбалку. Вендетову тогда было лет семь, сама рыбалка ему показалась скучной, зато он с наслаждением смотрел, как трепещет и бьется лишенная воды рыба, как пронзает рыбий рот острый окровавленный крючок.
Когда Вендетову было тринадцать, он впервые победил на всесоюзной олимпиаде по химии. Вещества, таблица Менделеева, кристаллические решетки завораживали Вендетова. Их он, в отличие от людей, действительно любил.
В остальном ему помог папа-офицер КГБ. Семья Вендетовых имела чистейшее рабоче-крестьянское происхождение, дед Вендетова пришел на работу в НКВД в 1940, когда террор массовых внутренних чисток в органах безопасности остался уже позади, никто из Вендетовых, как по папиной, так и по маминой линии, никогда не подвергался репрессиям за политику. И вот – бывший школьник с хуем на спине имеет звание лейтенанта КГБ в двадцать шесть лет и работает с одним из самых смертельных препаратов в мире.
Вендетов не просто любил, а обожал «кукурузку». «Кукурузка», о которой идет речь, – это не растение, так в НИИ № 20 называли ВТА-83. ВТА-83 действительно напоминала кукурузный початок, небольшая вакуумная капсула, поддерживавшая стабильность вещества, была похожа на ствол початка, а крепившиеся к ней капсулы с действующей субстанцией – на зернышки кукурузы.
ВТА-83 была перед Вендетовым прямо сейчас, в метровой вакуумной зоне за прозрачной защитной пластиной. Все работы с «кукурузкой» следовало производить в полностью безвоздушном пространстве, любой контакт с воздухом или иным газом немедленно активировал бы ВТА-83.
Вендетов, разумеется, не лез к «кукурузке» руками, это было равносильно смерти, и никакие перчатки и костюмы химзащиты не спасли бы. Вендетову помогала в работе металлическая рука-манипулятор, которой он управлял посредством разноцветных рычажков на панели. Работа была непыльной, но требовала концентрации и квалификации. Необходимо было убрать из пластиковой капсулы, поддерживавшей стабильность вещества, молекулы газов, которые могли там остаться после производства. Если выкачать из капсулы абсолютно все, оставив там только вакуум, «кукурузка» будет законсервирована, в таком состоянии она сможет храниться столетиями, чтобы быть в нужный момент примененной против безумцев, дерзнувших атаковать СССР.
Именно поэтому сотрудники НИИ № 20 и работали без выходных и часто по ночам, процесс производства «кукурузки» не допускал простоев. До 1983 года НИИ № 20 занимался разнообразной ерундой – сибирская язва, холера, чума, любое вирусное оружие потеряло всякий смысл после изобретения «кукурузки». Одного «початка», например того с которым сейчас работал Вендетов, хватило бы чтобы уничтожить за минуту население небольшого городка типа Бухарина-11, где и находился НИИ № 20.
Вендетов любовался «кукурузкой», вакуумная капсула – ствол початка была из полупрозрачной субстанции синего цвета, блики от неоновых ламп лаборатории плясали в ней, как в хрустальном бокале шампанского. Сами зернышки ВТА-83 тоже были синими, небольшие шарики темно-матового оттенка.
Вендетов поймал себя на мысли, что ему хочется съесть такое зернышко, попробовать его на вкус, покатать на языке. К одному стволу всегда крепилось 21 зернышко, и каждое из них несло смерть всему живому. Вендетов любил ВТА-83 еще и потому, что оно было и его детищем, его достойным ребенком и наследником. У «кукурузки» было много мам и пап – над ней работал коллектив лучших советских специалистов в области химии, и Вендетов был самым юным из них.
Официальное название ВТА-83 расшифровывалось просто – Возмездие Товарища Андропова, 1983 год. Вещество было создано именно тогда под личным патронатом Андропова. Его самого Вендетов видел лишь раз в жизни, на торжественном и секретном приеме по поводу запуска «кукурузки» в производство. Но эта встреча поразила Вендетова, он сразу же влюбился в Андропова, с первого взгляда.
Застенчивая улыбка, невротичные жесты, холодные и чуть бегающие глаза – все эти признаки явственно говорили о том, что Андропов – СВОЙ, что он повидал в жизни говна, как и Вендетов, и сделал правильные выводы. Однажды отец по секрету рассказал Вендетову, что Андропов не воевал в Великую Отечественную, а отсиделся в тылу, сославшись на больные почки и необходимость платить алименты одной жене и заботиться о второй. После этого Вендетов стал уважать Андропова еще больше.
Вендетов твердо знал, что они с Андроповым принадлежат к касте высших людей, такие как они и должны находиться в тылу, в тепле и комфорте, и править оттуда массами, обязанными умереть за них. Впрочем, массам следует умирать еще и просто ради развлечения таких выдающихся личностей как Андропов или Вендетов.
Брежнева Вендетов считал старым маразматиком, а Горбачева так и просто ненавидел. Горбачев вступил в должность относительно недавно, но уже успел нагадить – по его приказу производство «кукурузки» было сокращено в три раза, а по слухам, упорно ходившим в «двадцатке», Горбачев собирался вообще ввести мораторий на производство новой ВТА-83.
Вендетов любил «кукурузку» еще и потому, что в его сознании она была навечно и неразрывно связана с образом Андропова.
Но самым прекрасным явлением, связанным с ВТА-83, были, конечно же, тесты на живых существах. Вендетов помнил эксперименты на крысах, это было просто чудесно, кожа слезала с крыс за несколько секунд, обнажая мясо, глаза лопались, кости шипели и плавились.
До боевого применения «кукурузки» дело пока что, к сожалению, не дошло, но в Афганистане были проведены секретные испытания на военнопленных. В Афганистан проводить эксперименты Вендетова не взяли, он тогда плакал несколько дней подряд, и даже прогулял впервые в жизни работу.
Но рассказы вернувшихся из Афганистана коллег Вендетова превосходили самые смелые теоретические выкладки. Там все было еще веселее, чем с крысами, кожа пленных моджахедов растворялась, люди превращались в визжащие и гноящиеся куски мяса, а через десять, максимум двадцать секунд, умирали в муках. Разумеется, сейчас ни о каких испытаниях на людях речи не шло, прекрасные времена Андропова минули, и это заставляло Вендетова грустить и печалиться.
Вендетов старался всю свою сознательную жизнь, чтобы попасть на работу сюда, в НИИ № 20. Самым тяжелым на этом пути было получить справку от психиатра, работа на подобных объектах требовала людей со стальными нервами. Вендетов очень боялся психиатра, он даже предлагал отцу подкупить врача, но отец заверил Вендетова, что все и так пройдет хорошо. И он оказался прав, психиатр заявил что Вендетов – «совершенно нормален» без всякого подкупа. Это был один из самых счастливых дней в жизни Вендетова.
Но сейчас Вендетов грустил, и грусть не давала ему работать, постепенно переходя в глухую ярость. Все дело было конечно в отсутствии Андропова, в Саше, а еще в проклятом рассказе.
Газета с рассказом лежала здесь же, в девятнадцатой секции зоны Б. Вендетов и сам не знал, зачем притащил сюда газету. Никто в здравом уме не стал бы читать «Трезвого дворника-комсомольца», но в НИИ № 20 никогда не было туалетной бумаги. Вендетов пошел посрать и его взгляд упал на лежавшую рядом с очком газету. Взгляд тут же зацепился за фамилию «Местяев», такие фамилии волновали Вендетова с детства. Обчитавшиеся боевиков про мафию одноклассники дразнили Вендетова за его фамилию еще в школе, даже Саша потешалась над ней, поэтому все фамилии связанные с местью вызывали у Вендетова болезненный интерес.
Вендетов взял «Трезвого дворника-комсомольца» и начал читать. С каждой новой строкой Вендетов ощущал, как внутри него зреет холодящий сердце ужас, как будто он снова стоит перед всем классом с нарисованным на спине хуем.
Рассказ назывался «Говорит Марс» и был посвящен, как явствовало из вступления редактора, подведению итогов по выполнению Постановления ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» от 7 мая 1985 года.
Герой рассказа – работник НИИ радиоэлектроники Местяев каждый день пил водку, он работал спустя рукава, девушка бросила Местяева, потому что тот стал алкашом. Местяев был уже на грани увольнения, когда наконец вышло спасительное для него Постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» от 7 мая 1985 года. Прочитав постановление и изучив линию партии относительно алкоголизма, Местяев немедленно бросает пить, теперь он посвящает все свое время только работе.
Неделю спустя Местяев изобретает новый сверхсветовой способ связи, это открытие позволяет СССР колонизировать Марс за считанные месяцы. В конце рассказа Местяева вызывают в Центр по координации марсианской колонизации, с ним связывается космонавтка с базы на Марсе. Космонавтка от имени всех землян благодарит Местяева за его открытие. Как выясняется космонавтка – бывшая девушка Местяева. Узнав, что Местяев бросил пить, она прощает его и приглашает на Марс, чтобы сыграть свадьбу.
Но присутствующие во время сеанса связи с Марсом коммунисты говорят, что нет нужды отправляться на Марс, чтобы пожениться. Неожиданно появившийся работник ЗАГСа расписывает Местяева и космонавтку прямо в Центре по координации колонизации Марса, это становится первой во Вселенной свадьбой сыгранной посредством сверхсветовой радиосвязи, той самой радиосвязи, которую и изобрел Местяев.
Но самым шокирующим для Вендетова оказался даже не сам рассказ, а стоящая под ним подпись – КАМАРИЛЬИН. Тот самый Камарильин, к которому ушла два месяца назад от Вендетова Саша.
Пожалуй, Камарильину нельзя было отказать в писательском мастерстве, Вендетов и Камарильин никогда не встречались, знать о Вендетове Камарильин мог только по рассказам Саши, однако все повадки, характер и даже внешность Вендетова были описаны в рассказе исключительно точно. За некоторыми исключениями – например, Вендетов никогда не пил, за всю жизнь он выпил только бокал вина на юбилее отца, кроме того, никакая девушка, тем более космонавтка, к Вендетову никогда не вернется, и никакой космической свадьбы у него не будет.
Но точность образа в рассказе поражала, у Вендетова закружилась голова, впервые в жизни закололо сердце.
Что будет, когда рассказ прочитают его коллеги?
Рассказ выставлял его НЕУДАЧНИКОМ, АЛКАШОМ, НАИВНЫМ ДУРАЧКОМ, счастливый конец рассказа был явной насмешкой над судьбой Вендетова. Аналогия между героем рассказа и самим Вендетовым была слишком явной, Вендетов думал, как будут его подкалывать коллеги, спрашивая, не с похмела ли он сегодня, и как ему потрахушки с космонавткой в открытом космосе, и когда он уже полетит на Марс к любимой жене. Это было ужасно, гораздо страшнее школьных издевательств.
Здесь, в НИИ № 20 Вендетов наконец нашел свое место и смысл жизни, а проклятый КАМАРИЛЬИН отнял у него сначала девушку, а теперь и смысл.
Вендетов уничтожил все экземпляры «Трезвого дворника-комсомольца» обнаруженные в сортире, он лично обошел все кабинки туалета, он изорвал газеты в клочья и утопил рваную бумагу в очке, так что один из сортиров засорился и перестал смывать. Тогда Вендетов испугался, что сантехник, придя разгребать говны из засорившегося толчка, прочтет мерзкий рассказ и будет потешаться над ним. Но делать теперь было нечего, вытаскивать рваную бумагу из толчка Вендетов уже не полез, он с детства был брезглив.
Еще Вендетов сохранил, сам не зная зачем, один из экземпляров «Трезвого дворника-комсомольца», и сейчас, пока он работал с «кукурузкой», этот экземпляр лежал рядом, действуя Вендетову на нервы.
Вендетов пытался успокоиться, рассуждать рационально, но здравое размышление над ситуацией приводило к еще большему ужасу.
Было очевидно, что ни один коллега Вендетова не будет в здравом уме читать «Трезвого дворника-комсомольца», но ведь сам Вендетов его зачем-то прочел. По крайней мере, все газеты из сортира теперь уничтожены, а читать подобные издания человек может только от скуки, сидя в туалете.
А потом Вендетов вспомнил, что газету заставляют выписывать всех городских дворников. У них в НИИ № 20 тоже был дворник, разумеется, не трезвый и не комсомолец – Эдик был с похмела почти каждый день. Вендетов не знал, читает ли Эдик газеты, но затревожился. Вендетову теперь казалось, что единственный выход из ситуации – убить Эдика раньше, чем тот прочтет рассказ и успеет рассказать о нем кому-либо. Он даже начал обдумывать детальный план устранения дворника, но потом вдруг вспомнил, что газету заставляют выписывать не только дворников, но и комсомольцев. И когда эта простая мысль дошла до Вендетова, внутри у него все похолодело. Это был конец. Комсомольцев здесь в городке несколько тысяч, кто-нибудь обязательно прочитает «Говорит Марс» и соотнесет героя рассказа с Вендетовым, а потом расскажет о своем открытии остальным горожанам и работникам «двадцатки».
Если бы только Камарильин не трогал личную жизнь Вендетова, если бы только он ограничился проблемами алкоголизма и сверхзвуковой радиосвязи...
Вендетову никогда не везло с девушками, Саша была у него первой и единственной. У них все было так хорошо, он любил ее, впервые в жизни Вендетов испытал любовь к живому существу. Но Саша ушла к Камарильину, она сказала Вендетову, что он «странный». И ушла. Вендетов только сейчас осознал насколько это страшно, невыносимо, когда девушка уходит к другому.
Проклятые гуманитарии, бездельники, от них все зло. Вендетов страстно желал уничтожить всех писателей, поэтов, художников, всю эту падаль, пытать их, резать на куски, убивать у них на глазах их родителей и детей, стереть говно с лица планеты.
Андропов был единственным, кто понимал, где источник скверны, он знал, и за это подлецы-гуманитарии его отравили. Они убили Андропова, а теперь плетут заговор вокруг самого Вендетова, пытаются организовать его травлю. А он просто стоит в школьном классе, и на спине у него нарисован хуй. Нарисованный на спине хуй – вот что жизнь дала Вендетову вместо счастья.
И все это было настолько жестоко, страшно, абсурдно и невыносимо, что Вендетов подошел к панели продувки рабочей зоны и с исступленным наслаждением дернул красный рычаг.
Если Вендетов несчастлив – пусть подыхает весь мир. Вот единственно возможный вывод из человеческой жизни. Пусть с красивого личика Саши слезет кожа, пусть Камарильин увидит это, прежде чем сдохнуть в муках.
Продувка разумеется не активировалась, у аппаратуры в отличии от человека нервов нет, и от несчастной любви она не страдает. Раздался мерзкий скрежещущий звук, и информационный экран вывел сложенную из светодиодов надпись «ДЕЙСТВИЕ ЗАПРЕЩЕНО! ПРЕПАРАТ В РАБОЧЕЙ ЗОНЕ!»
Выше надписи загорелась мигающая красная лампочка. Вендетов отлично знал, что означает эта лампочка. Она сообщала, что на пульт дежурного поступил сигнал о неадекватных действиях лаборанта, о том что он, Вендетов, сошел с ума или просто устал, или пьян, прямо как Местяев из рассказа «Говорит Марс».
Через пару минут сюда прибежит дежурный с вооруженной охраной, в лучшем случае Вендетова навсегда отстранят от работы с «кукурузкой».
Терять было, в общем-то, нечего. Вендетов теперь действовал совершенно спокойно и рационально. Он, разумеется, знал о протоколе 314, введение протокола для всех оборонных НИИ типа их «двадцатки» было одним из последних действий Андропова на посту генерального секретаря. Протокол предназначался для особых случаев, его надлежало активировать тогда и только тогда, когда высшее руководство СССР погибло или отрезано от средств связи, а территория страны оккупирована неприятелем.
Протокол предполагал, что в таком случае выжившие сотрудники НИИ вывалят на голову оккупантов и заодно на собственное население всю смертельную начинку учреждений, занимавшихся оружием массового поражения. Как старшему лаборанту, Вендетову были известны все коды доступа протокола. Он подошел к приборной панели и не спеша ввел число «314».
Взревела сирена, помещение осветилось тусклым красным светом. Но у Вендетова не дрожали руки, он действовал уверенно. Они просто вши, быдло, они обязаны умереть, если того желает Вендетов. Мама всегда говорила в детстве, что Вендетов самый лучший, самый важный и любимый, если девушки не хотят любить Вендетова так же, как любила мама, – пусть с них пластами сходит кожа, пусть их глаза лопаются, как у лабораторных крыс.
Светодиоды на информационном экране сложились в надпись «ПОДТВЕРДИТЕ ПРОТОКОЛ!», Вендетов ввел одиннадцатизначный код подтверждения. Он еще некоторое время полюбовался сияющими на полупрозрачной поверхности «кукурузки» красноватыми бликами от лампы аварийного освещения. Сирена продолжала оглушительно выть.
Вендетов был совершенно нормален, психиатр, когда его принимали сюда на работу, так и сказал: «Вы совершенно нормальны, психологически устойчивы и ответственны».
Психиатры не могут ошибаться, ненормальны всякие гуманитарии, диссиденты и прочая падаль. А он, Вендетов, совершенно нормален.
Вендетов дернул рычаг продува, на этот раз система, обманутая Протоколом 314, не стала чинить лаборанту препятствий.
Воздухозаборник зашумел и всосал в себя «кукурузку».
Через секунду ВТА-83 будет в вентиляционной системе НИИ, а через пять секунд – разлетится по воздуху над городком. Вендетов схватился за голову, упал на колени:
– Блядь. Блядь.Блядь...
Хрулеев: Путь Очищения
4 октября 1996 года
Балтикштадтская губерния
Ванна действительно была горячей, и Хрулеев блаженствовал.
Внутри половина силосного бака оказалась разделенной на секции не доходившими до потолка металлическими перегородками. Чтобы попасть в помывочную Хрулееву пришлось пройти через пару помещений, заваленных какими-то грязными тряпками, судя по всему, здесь жили обслуживавшие Путь Очищения рабы с номерами на лбу.
Ванна оказалась самой настоящей, белую керамическую посудину люди Германа видимо вынесли из какой-то оредежской квартиры. Отверстие для слива, однако, было зацементировано, так что выливать ванну наверняка придется триста сорок шестому вручную, ведрами.
Помывочная была просторной и занимала около четверти внутреннего пространства ангара, здесь царила полутьма, помещение освещала лишь одна постоянно мерцавшая лампочка на потолке. В отличии от мэра Оредежа Автогеновича, к которому электричество бесперебойно поступало неизвестно откуда, у Германа был лишь паршивый генератор. Иногда лампочка на потолке вообще гасла, и на несколько секунд помещение погружалось во тьму, лампочки в соседних помещениях ангара гасли одновременно со светильником в помывочной, но подача энергии всегда возобновлялась, и Хрулеев не переживал по этому поводу.
Рядом с ванной Хрулеев обнаружил кусок хозяйственного мыла. Настоящей мочалки не было, вместо нее Хрулееву оставили ворох серой ветоши. Но Хрулеев, наслаждаясь жаром воды, выскреб себя ветошью до красноты. Закончив помывку, он впервые за многие месяцы ощутил себя действительно чистым.
Вода в ванне после пребывания в ней Хрулеева приобрела бурый цвет, но он намеревался еще и выстирать в этой же воде одежду. Привычка стирать после помывки одежду, а затем сушить ее на себе самом, выработалась у Хрулеева за последние полгода скитаний. Он насухо вытерся свежей ветошью и взялся за рваную футболку и кусок хозяйственного мыла.
– Одежда не понадобится, ты чист телесно, теперь настало время духовного очищения.
Хрулеев резко обернулся. Люба стояла, прислонившись спиной к металлической перегородке, ее армейские ботинки блестели, было заметно, что триста сорок шестой потрудился на славу.
– Пошли.
– Я никуда не пойду, пока не оденусь, – мрачно ответил Хрулеев.
Люба вынула из кобуры пистолет и сняла с предохранителя.
– Если я сейчас тебя пристрелю – твое тело бухнется прямо в ванну, рабам будет удобно выносить твой труп, его сольют в сточную канаву вместе с грязной водой. Никаких хлопот.
Хрулеев молчал.
– Ты давал клятву, помнишь? Мои приказы – воля Германа. Герман считает, что пришло время тебе очиститься от скверны. Свой грязный шмот постираешь потом, время еще будет. Пошли.
Под дулом пистолета Хрулеев прошел сквозь дверь в железной перегородке в следующий отсек поваленного силосного бака. Здесь было гораздо просторнее, чем в помывочной, а лампочек на потолке было целых две. Благодаря более-менее яркому свету Хрулеев только сейчас заметил, что потолок и стены ангара полностью проржавели. После горячей ванны голый Хрулеев совсем замерз, земляной пол жег пятки холодом.
Огромное помещение, отгороженное от других отсеков металлическими перегородками, оказалось совершенно пустым, лишь в центре возвышался вкопанный в земляной пол железный решетчатый стол с четырьмя острыми штырями по краям. Возле одной из не доходящих до потолка стенок зала стоял металлический кованый шкаф с проржавевшими дверцами.
Здесь было не теплее, чем вне помещения, Хрулеев посинел и весь дрожал. Люба молча указала дулом пистолета на решетчатый стол в центре залы.
– П-пошла т-ты , – выдавил Хрулеев, стуча зубами от холода, только от холода. Люба конечно может застрелить его, но добровольно он на этот проклятый стол со штырями не ляжет.
Люба все-таки девушка, она крепкая, но слишком низкая и толстенькая. Хрулеев был уверен, что уложить его на стол силой Люба не сможет, даже если прострелит ему ногу.
Но Люба лишь пожала плечами. Она подошла к шкафчику с ржавыми дверцами и, продолжая держать Хрулеева на мушке, взяла с полки какой-то темный предмет. Хрулеев с удивлением заметил, что в руках у Любы появился второй пистолет.
Хрулеев действительно хорошо разбирался в оружии, но таких пистолетов он не видел никогда. Что-то негромко щелкнуло, шею кольнуло, рука Хрулеева инстинктивно метнулась к горлу и наткнулась на торчавший из шеи ярко-красный дротик. Хрулеев еще успел матюгнуться и вытащить из шеи дротик, но следующие несколько секунд навсегда выпали из жизни и памяти, все погрузилось в белесый туман.
Хрулеев очнулся от нестерпимого холода, металл жег спину и ноги. Хрулеев лежал на спине на железном столе в центре помещения, его правая нога уже была примотана к острому штырю эластичным жгутом, остальные конечности пока еще были свободны. Хрулеев зарычал, но к своему ужасу ощутил, что руки и ноги не слушаются, он был парализован.
Люба нагло положила свой макаров Хрулееву на грудь и теперь занималась тем, что приматывала к штырю жгутом правую руку Хрулеева.
– Эту штуку, которой я тебя вырубила, сделала Плазмидова, по приказу Германа. Обычная пневматика, но дротики, как ты уже догадался, отравлены. Герман – мудрец, ученый и детовед. Он требовал от Плазмидовой создать несмертельный яд, который позволили бы нам захватывать детей живыми и изучать их. Это было еще в начале лета, тогда было тепло, и Герман тогда был совсем другим. Мы с ним еще любили друг друга, того, что сейчас с тобой сделает Плазмидова, Герман тогда с людьми еще не делал. Он многого еще не делал, все было совсем по-другому, само это место было иным. Летом он еще хотел не убивать детей, а вылечить их, спасти от порабощения Грибом.
Плазмидова предупреждала Германа, что идея с отравленными дротиками провалится, ведь Гриб сделал детей неуязвимыми к любым ядам, отравляющим и опьяняющим веществам. Но Герман настаивал, и Плазмидова разработала для него специальный состав, этот состав, как предполагалось, должен был парализовать ребенка на полчаса.
Разумеется, все закончилось очень плохо, мы послали в Оредеж группу диверсантов, вооруженных пневматическими пистолетами с отравленными дротиками, из них вернулся только один. Остальных растерзали дети, на парализующий яд им было плевать, Гриб превратил детей в нелюдь, они теперь могут без всякого вреда для здоровья пить древесный спирт литрами и жрать бледные поганки, закусывая ягодами ландыша. Наш состав не вызвал у детей никакого временного паралича, выпущенные в них дротики дети даже не заметили. По слухам в Оредеже до сих пор где-то бродит девочка, утыканная красными дротиками, она даже не пытается их вынуть, настолько ей плевать.
Но один из диверсантов, как я уже говорила, все же вернулся и принес назад пистолет с парализующими зарядами. Как видишь, я нашла ему применение. Ты конечно не ребенок, весишь побольше, так что на тебя яд будет действовать около десяти минут. Все это время ты будешь ощущать невыносимую слабость в конечностях, руки и язык не будут слушаться, сознание будет несколько спутанным. И этих десяти минут мне как раз хватит, чтобы привязать тебя к столу, – подтверждая слова делом, Люба взялась за левую руку Хрулеева. Обе его ноги и правая рука уже были примотаны жгутами к острым штырям по краям стола.
– Я пожалуй пока расскажу тебе про градусы, – продолжала Люба, – Здесь на элеваторе градусы есть у всех. Нет градусов у собак или у рабов, у тебя пока что тоже нет, так что по своему социальному положению ты сейчас не выше собаки или банки тушенки. Как только ты полностью пройдешь по Пути Очищения – тебе будет присвоен шестнадцатый градус. Но не радуйся, чем выше цифра градуса – тем ниже положение в иерархии его владельца. Шестнадцатый градус – это новички вроде тебя. У Пашки Шуруповерта или, скажем, у Зибуры, который следит за собаками, десятый градус. У Плазмидовой четвертый градус. Первый градус есть только у меня и у Блинкрошева – начальника личной бухгалтерии Германа. Ну а нулевой градус, как ты наверное уже догадался, есть только у самого Германа. Тебе следует выучить всех наших людей с градусами ниже пятого, это элита элеватора, от них будет зависеть твоя жизнь. Ты должен знать их в лицо и по фамилиям, но обращаться к ним следует всегда только по градусу. Так у нас заведено. Кроме того...
Люба уже давно закончила прикручивать к штырю левую руку Хрулеева, но продолжала болтать, пока речи Любы вдруг не прервал мерный и глухой стук.
Стук раздавался через равные промежутки времени, каждые пару секунд. Хрулеев с ужасом понял, что стук приближается.
Действие парализующего яда заканчивалось, но Хрулеева теперь удерживали крепкие жгуты, посредством которых его тело было привязано к железному столу.
Хрулеев смог кое-как повернуть шею вправо и увидел старуху. Старуха была древней, ей смело можно было дать сотню лет или даже больше. Лицо сморщилось настолько, что глаза и ротовая щель потонули в рубленых складках морщин, голова старухи, покрытая редкими прядями седых волос, напоминала высушенную в течение пары лет грушу. Из носа торчала седая поросль, тяжелое и редкое дыхание старухи шумным эхом разносилось по металлическому ангару, экранируя от стен и потолка.
Старуха дрожала всем телом, при каждом шаге ее била судорога, Хрулееву казалось, что он слышит, как скрипят суставы старухи. Ее пальцы стали коричневыми от сплошных стариковских пятен, ногтей на пальцах уже давно не было, их съел грибок. Старуха шаркала ногами при ходьбе, но ее осанка была удивительно прямой и статной.
Люба, пожалуй, не ошиблась, когда назвала Плазмидову колдуньей, больше всего старуха напоминала именно лесную ведьму из древних славянских сказок.
Впечатление ведовства усиливал огромный и невыразимо уродливый деревянный посох, именно он и издавал тот мерный стук, напугавший Хрулеева. Посох был выше самой Плазмидовой раза в полтора, это был изогнутый тонкий ствол какого-то дерева, весь в наростах и зазубринах, но покрытый благородным блестящим лаком. Вершина посоха оканчивалась распластанным вверх витиеватым корневищем, таким образом, фактически Плазмидова таскала с собой целое перевернутое небольшое деревце.
Несмотря на огромные размеры и зловещий вид, посох, однако, был не лишен изящества и даже некоей изысканности. Он навевал мысли о древнем мастере-столяре, который шел по лесу и вдруг застыл пораженный красотой дерева. Потом мастер, влюбившийся в дерево, лихорадочно выкапывал его, резал, кромсал, оставляя целым корневище, чтобы создать безумный артефакт, достойный жреца или волхва.
Посох, судя по всему, действительно был очень древним, явно не младше гордо опиравшейся на него хозяйки, местами он почернел от времени, но лак хранил благородную древесину от распада, и Плазмидова опиралась на посох твердо, без всякой опаски.
На Плазмидовой был посеревший от времени длинный медицинский халат, местами запачканный красно-бурыми пятнами, тощая старческая шея была замотана многочисленными шерстяными шарфами. Одной рукой Плазмидова опиралась на посох, в другой руке у нее был старинный чемоданчик, типа тех, в которых хранили дуэльные пистолеты аристократы девятнадцатого века.
– Добрый вечер, – поздоровалась Плазмидова. Голос у нее дребезжал, как будто в горло старухи было встроено дрожащее жестяное ведро, но говорила она четко и громко, – Как самочувствие? Вы не простужены? Страдаете какими-либо сердечно-сосудистыми?
Плазмидова прислонила свой посох к железному столу, раскрыв древний чемоданчик, она поставила его на стол рядом с прикованным Хрулеевым и запустила в чемоданчик длинные бурые пальцы без ногтей.
Через секунду из чемоданчика были извлечены огромные толстостекольные очки. Плазмидова неторопливо надела очки на нос, увеличение очков было столь мощным, что глаза старухи за стеклами теперь занимали, как казалось, половину лица, это делало ее еще более уродливой. Эти глаза быстро и профессионально осмотрели прикованного к столу подобно подопытному лягушонку Хрулеева.
