Текст книги "Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ)"
Автор книги: Альберт Беренцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)
Грибификация: Легенды Ледовласого
Предисловие публикатора
В предисловии излагается довольно странная история публикуемого текста, созданного около 1996 года, но нигде и никогда ранее не размещавшегося. Предполагаемый автор текста (его имя неизвестно мне до сих пор) пропал без вести примерно тогда же, в декабре 1996. Таким образом, главная цель предисловия – убедить читателя, что я имею все положенные в таких случаях права на публикацию книги. Другая цель – дать читателю общее представление о том, с чем именно ему предстоит иметь дело.
Тем не менее, следует учитывать, что это вступление логически никак не связано с основным текстом произведения, оно даже написано совсем другим человеком спустя почти четверть века после создания книги. Я настоятельно рекомендую читателю перейти сразу же к чтению основного текста, проигнорировав вступление. Не читайте это предисловие. Предположим, что его вообще не существует.
***
Впервые я столкнулся с предлагаемым читателю текстом осенью 1996 года.
Мой дедушка Александр Степанович Беренцев занимал тогда должность главного редактора в небольшом питерском издательстве Logistoricus. Издательство публиковало литературу религиозно-философского содержания (преимущественно иностранную), но спрос на подобный жанр был невелик, и в качестве эксперимента владелец решил издать несколько художественных произведений молодых российских авторов.
Объявления о поиске новых авторов были напечатаны в газетах, а также размещались в каждой изданной книге. Предполагалось, что сотрудничать захотят, прежде всего, интеллектуалы, потреблявшие книги Logistoricus’а. Однако, как и предупреждал дедушка, эффект объявлений оказался не соответствующим ожиданиям владельца.
Молодые авторы жаждали славы и гонораров и рассылали собственные рукописи во все издательства подряд, даже не читая требований издателя. Помещенные в объявлениях Logistoricus’а слова «молодые российские авторы» действовали на писателей подобно красной тряпке на быка, уже месяц спустя после начала эксперимента дедушкин стол был завален присланными рукописями. Разумеется, большинство из них не имели никакого отношения к интеллектуализму, которого требовал владелец.
Это были истории самого разнообразного содержания – модные уже тогда подражания Толкину про эльфов и гномов, детективные рассказы, приключения разведчиков, фантастические произведения про пришельцев, непременные боевики «про ментов и бандитов», дамская любовная проза, был даже один текст в форме дневника живо описывавший нездоровые отношения молодого человека с конями.
Среди этих рукописей, присланных дедушке в далекую осень 1996, и оказался текст, с которым я сейчас предлагаю ознакомиться читателю.
Впервые я увидел его в ноябре 1996. Мне тогда было десять лет, и я часто навещал дедушку – помочь по хозяйству, просто погостить или занять в долг немного денег. Отцу дедушка денег никогда не давал, но мне, как любимому внуку, не отказывал.
У дедушки был собственный кабинет в издательстве, но он предпочитал работать дома. В один из ноябрьских дней, зайдя к дедушке, я и увидел, что его стол полностью завален присланными рукописями. На самом верху бумажных гор лежали четыре толстые синие тетради. Одна из них была раскрыта, и мой взгляд упал на нарисованное на первой странице авторучкой жутковатое изображение. Сам не знаю почему, но я запомнил этот рисунок на всю жизнь, хотя ни разу не видел его с того дня.
Сам рисунок вскоре погиб самым постыдным образом. Дедушка принес тетрадь с изображением на празднование юбилея одного известного петербургского писателя, он намеревался показать писателю рукопись и спросить его совета по поводу того, стоит ли публиковать текст. Писатель был другом дедушки и авторитетом для него.
Этот писатель до сих пор жив и популярен, поэтому от упоминания его имени я воздержусь. Замечу только, что на похороны дедушки писатель не пришел, он также ни разу не предлагал нашей семье помощь после смерти дедушки, хотя мы тогда находились в самом бедственном положении.
Но тогда, на юбилее в ноябре 1996, писатель действительно взглянул на принесенную дедушкой рукопись. Однако он был пьян и неосторожен, писатель пролил коньяк на первую страницу тетради, и украшавший ее авторский рисунок был уничтожен. Не знаю, что именно посоветовал писатель дедушке по вопросу публикации рукописи, дедушка об этом никогда не рассказывал, зато о пролитом коньяке говорил часто и охотно.
Таким образом была уничтожена единственная в тексте иллюстрация. Однако, как я уже писал выше, я успел запомнить ее.
Сейчас, двадцать четыре года спустя, я попытался восстановить этот рисунок по памяти. Не знаю, планировал ли автор помещать изображение на обложку, однако я решил сделать именно так.
Иллюстрация была нарисована на самом первом листе первой тетради, и я счел логичным, что автор предназначил этот рисунок для обложки. Впрочем, я совсем не умею рисовать, поэтому попытался реконструировать первоначальный жутковатый рисунок автора с помощью найденных в интернете свободных изображений. Мне самому кажется, что получилось неплохо, а читатели могут оценить результат моих трудов просто взглянув на обложку данной книги.
Я, разумеется, мог упустить или забыть какие-либо мелкие детали, все-таки эта информация без всякого применения хранилась и пылилась в моей памяти двадцать четыре года. Однако я думаю, что общий смысл авторского рисунка передан мною верно.
В ту осень 1996 дедушка неожиданно увлекся рукописью, из всех присланных ему произведений «молодых российских авторов» именно это почему-то не давало ему покоя. Дедушка даже обсуждал текст со мной, но, к сожалению, этих наших разговоров я почти не помню. В памяти осталось лишь несколько фактов.
Помню, что дедушка не давал мне читать саму рукопись, утверждая, что я еще слишком юн для подобного чтения, однако он охотно пересказывал мне или зачитывал некоторые части текста. Дедушка попытался опубликовать рукопись, полагая, что именно она может стать отличным началом для серии художественных произведений молодых авторов. Однако владелец издательства, прочитав первую главу, только покрутил пальцем у виска и заявил, что подобная книга навсегда убьет репутацию Logistoricus’а, он наложил на публикацию полный и безоговорочный запрет.
Дедушка принадлежал к старой школе редакторов, его убеждения требовали дать автору обоснованный ответ даже в случае отказа в публикации. Так дедушка вступил в переписку с автором.
Меня тогда как раз перевели в новую школу с углубленным изучением английского языка, так что свободного времени у меня оставалось все меньше, и гостить у дедушки я стал реже. Я, конечно, знал о переписке дедушки с автором рукописи, но тогда меня это мало интересовало, да и дедушка, насколько я сейчас помню, ничего мне не рассказывал. Помню только, что общались дедушка и автор исключительно посредством писем, телефоном автор почему-то никогда не пользовался.
В январе у меня начались зимние каникулы, и я стал бывать у дедушки чаще. Тогда-то он и сообщил мне печальную новость – автор рукописи пропал без вести. Дедушка полагал, что его нет в живых. В подробности дедушка не вдавался, но сообщил, что с ним связались некие родственники или друзья автора.
Судя по их рассказу, 16 декабря 1996 года автор, живший где-то в Ленинградской области, отправился утром на лыжную прогулку в лес. Автор не страдал никакими представлявшими опасность для жизни болезнями и был опытным лыжником. 16 декабря выдалось пасмурным и мрачным, но осадков в тот день не было. Автор уже много лет катался на лыжах в этом лесу и отлично знал окружающую местность.
И, несмотря на все это, домой с лыжной прогулки он так и не вернулся. На следующий день 17 декабря разыгралась настоящая буря со снегом и метелью, так что проследить путь пропавшего автора в лесу милиции не удалось. Поиски продолжались еще две недели, но ни трупа, ни лыж, ни фрагментов одежды автора не обнаружили. Он просто пропал, будто бесследно растворился в зимнем лесу.
Однако смерть автора не повергла дедушку в уныние, наоборот, он вновь вернулся к своей идее опубликовать рукопись.
На этот раз он решил давить на владельца издательства, пока тот не согласится опубликовать текст или не уволит дедушку, и в начале февраля его усилия действительно увенчались успехом. Владелец нуждался в дедушке, тот был одним из лучших и старейших редакторов в Петербурге.
Кроме того, дедушка был лицом Logistoricus’а, одно его присутствие придавало издательству интеллектуальности и респектабельности. Поэтому владелец просто махнул рукой и разрешил публикацию. Тогда-то и последовал тот роковой и странный телефонный звонок.
Это случилось 21 февраля, днем. Я тогда как раз гостил у дедушки, помню, что было пасмурно, за окном шел тяжелый мокрый снег. Я пил чай, а дедушка работал. Я любил наблюдать за тем, как дедушка редактирует и готовит к публикации тексты, дедушка тоже был не против – иногда он делал меткие замечания по поводу лежавшей перед ним на столе рукописи.
Это была одна из дедушкиных привычек, он вслух комментировал рассматриваемые произведения, даже когда работал с ними один. Но ему было гораздо приятнее, когда его емкие и дельные комментарии слышал любимый внук. В этом было что-то актерское, но дедушка всегда считал редактуру текстов высоким и изящным искусством.
В феврале 1997 дедушка как раз заканчивал подготовку к публикации таинственной рукописи погибшего автора, но в тот момент, и я это точно помню, он занимался другим текстом.
Дело в том, что другой дедушкиной привычкой была совершенная неспособность работать над одним произведением больше часа подряд, так что рукописи на столе перед дедушкой постоянно менялись, за день он обычно успевал поработать с десятью-двадцатью текстами.
В тот момент, когда телефон зазвонил, дедушка как раз занимался редактурой первого в истории русского перевода Клитомаха (кстати, неизданного до сих пор, после смерти дедушки публикация была отменена) для основной серии Logistoricus’а.
Дедушка не любил, когда его отвлекали от работы, помню, он еще предположил, что звонит владелец издательства или отец, чтобы узнать, когда я вернусь домой.
А потом дедушка снял трубку.
Голоса говорившего я не слышал, а дедушка отвечал ему односложно – «да», «нет», «конечно».
Следующие несколько страшных мгновений я хорошо помню до сих пор и вряд ли когда-нибудь забуду. Телефонный разговор продолжался не больше минуты, но, повесив трубку, дедушка вдруг побелел, его глаза округлились от ужаса, он схватился за сердце. Я усадил дедушку в кресло, дал ему таблетку, вызвал скорую. Но помощь врачей тогда не понадобилась, к их приезду дедушка уже пришел в себя. Он отправил меня домой, сказав, что ему нужно поразмыслить о чем-то важном и принять ответственное решение.
Он так никогда и не рассказал мне, кто и зачем ему звонил в тот февральский день.
Уже впоследствии я много думал о том странном и роковом для дедушки звонке, однако ни к каким конкретным выводам не пришел. Дедушка никогда никого не боялся, врагов у него не было. Даже с теми авторами, кому дедушка отказывал в публикации, он обычно поддерживал хорошие отношения.
Я совершенно точно уверен, что звонил не владелец издательства и не директор, во время телефонных разговоров с ними дедушка всегда называл их по имени и отчеству и был многословен. Предположение, что звонить могли из спецслужб или правоохранительных органов, я тоже отмел. В 1997 году ни о какой цензуре речь еще не шла, издательства могли печатать что угодно.
Кроме того, требование со стороны властей отказаться от публикации книги вызвало бы скорее гнев и негодование дедушки, а не страх. Но я ни разу в жизни не видел дедушку таким напуганным и расстроенным, как в тот пасмурный февральский день.
Много лет спустя, уже в середине нулевых, я даже попытался (разумеется, в неформальном порядке) навести справки о звонившем у специалистов по телефонной связи. Конечно же, их ответ был однозначным – никаких данных о звонках 1997 года не сохранилось, выяснить ничего нельзя.
Придя на следующий день после странного звонка навестить дедушку, я сразу же обнаружил на его рабочем столе перемену – четыре синие тетради с рукописью неизвестного автора исчезли. Я удивился этому, мне было известно, что редактура текста еще не закончена, и что дедушка никогда не убирает тексты со стола, не завершив их подготовку к публикации полностью.
Но дедушка раздраженно и коротко объяснил мне, что никакой публикации синих тетрадей не будет, что он передумал, а сами тетради уничтожил. Это тоже было странным, раньше дедушка ни разу в жизни не уничтожал рукописей. Отвергнутые произведения он обычно отсылал назад автору, а если автор не желал принимать назад собственную книгу (что тоже случалось, не знаю, чем руководствовались такие авторы) дедушка обычно относил рукопись на склад издательства.
Владелец даже выделил дедушке отдельный шкаф на складе для подобных рукописей. Иногда же дедушка вообще отсылал отвергнутые им тексты в другие издательства, которым произведение подходило по жанру.
Я заходил к дедушке всю следующую после рокового звонка неделю и видел, что его состояние ухудшается. Дедушка о чем-то постоянно раздумывал, не мог сосредоточиться на работе, он жаловался на боли в сердце и стал раздражительным, чего раньше с ним никогда не случалось. Однако, несмотря на настойчивые требования отца и владельца издательства, дедушка отказывался обращаться к врачам.
Телефонные звонки стали вызывать у него страх, каждый раз, когда телефон звонил, дедушка вздрагивал. Когда я приходил к нему в гости, дедушка теперь открывал не сразу, а сперва смотрел в дверной глазок, хотя прежде открывал любому гостю дверь без промедления.
Дедушка умер 2 марта.
Как обычно придя к нему в гости в этот день я долго звонил в дверь, но не получил ответа. Соседи, однако, сказали, что дедушка дома, и тогда я испугался. Заплаканный и перепуганный я побежал к родителям.
В дальнейшем я, конечно же, не участвовал. Отец, милиция и врачи вскрыли дверь дедушкиной квартиры. Дедушка лежал на собственном рабочем столе, прямо на так и не подготовленной до конца к печати рукописи русского перевода какого-то средневекового текста. Дедушке было уже за восемьдесят, никакого вскрытия, разумеется, не проводили. В качестве официальной причины смерти в свидетельстве был указан «обширный инфаркт».
Я хорошо помню день похорон дедушки. Он был теплым и солнечным, мне тогда еще казалось очень странным и каким-то нереальным, что в день похорон может стоять такая погода.
На следующий день после похорон мы отправились к Виктору Альбертовичу Энгельгардту, нотариусу и дедушкину душеприказчику.
Нотариальная контора Энгельгардта (между прочим, одна из старейших в Петербурге) до сих пор, насколько мне известно, работает и расположена на Литейном проспекте.
Энгельгардт сообщил, что я являюсь согласно завещанию единственным наследником дедушки. Через шесть месяцев после смерти дедушки, в соответствии с законом, мне (точнее моим родителям ввиду несовершеннолетия наследника) переходила во владение квартира. Однако, как сообщил Энгельгардт, остальное наследство я получу лишь по достижении совершеннолетия, такова была воля дедушки.
После смерти дедушки для Logistoricus’а наступили тяжелые времена. Редактор, занявший дедушкино место, оказался пьяницей и скандалистом, переводчики иностранных религиозно-философских текстов больше не желали сотрудничать с издательством.
Публикация серии оригинальных произведений молодых российских авторов так никогда и не была запущена.
Окончательно Logistoricus добил экономический кризис 1998, в октябре этого года издательство прекратило свое существование.
Однако год спустя Logistoricus был удостоен посмертной славы. К сожалению, эта слава не имела ничего общего с действительно качественными и редкими текстами, которые публиковало издательство.
Дело в том, что бывший владелец Logistoricus’а был объявлен в международный розыск. Как выяснилось, его многочисленные мелкие издательства оказались лишь ширмой и способом отмывания денег. Реальным бизнесом владельца был экспорт через территорию России метамфетамина из Китая в Европу.
Сразу несколько датских и немецких судов выдали Интерполу постановления на арест владельца. Однако тот скрылся, используя подложные документы. Я, пожалуй, не буду здесь в подробностях описывать эту довольно грязную историю, она и без того знакома любому петербуржцу, следившему за криминальной хроникой в конце девяностых.
Я достиг совершеннолетия в 2004 году, и неделю спустя после собственного дня рождения отправился в нотариальную контору Энгельгардта. По достижении 18 лет я, наконец, мог вступить в полные права наследования дедушкиного имущества.
Выяснилось, что ко мне перешел счет в банке, к счастью счет был открыт в валюте и размещался в иностранном банке, так что экономические потрясения девяностых его миновали. В результате я получил неплохие для 2004 года деньги, хотя дедушка, оформляя вклад, явно предпочитал стабильность приросту, поэтому сумма с 1997 года увеличилась очень незначительно.
Но было и еще кое-что, Энгельгардт передал мне запечатанную картонную коробку, которую дедушка оставил ему на хранение за несколько дней до своей смерти в марте 1997. К коробке прилагалась небольшая записка, написанная собственной рукой дедушки. В записке дедушка сообщал, что я должен вскрыть коробку не ранее чем через двадцать два года после его смерти.
Первой моей мыслью было, конечно же, просто выкинуть коробку в ближайшую к конторе Энгельгардта помойку. Я уже догадывался, что лежит в коробке, и, помня об обстоятельствах смерти дедушки, совершенно не горел желанием ее открывать.
Помню, как я ехал с коробкой домой на метро, а в голове у меня вертелось только «выбрось, выбрось, выбрось».
Но я не выбросил коробку, вместо этого я принес ее домой и поставил на шкаф.
Тотчас же на меня навалилось наваждение другого рода. Двадцать два года с момента смерти дедушки это 2 марта 2019, но мне захотелось открыть коробку немедленно. Я не знал и до сих пор не знаю, почему дедушка выбрал именно этот период – двадцать два года, и чем именно он руководствовался, назначая дату открытия коробки.
Но тогда, в 2004, эта дата казалась мне далекой и нереальной, до нее оставалось еще целых пятнадцать лет. В моем тогдашнем возрасте было трудно осознать, что такие большие периоды времени вообще существуют, или, тем более, – что придется ждать столько лет, чтобы осуществить желаемое.
Коробка влекла меня к себе и настойчиво требовала открыть ее. Даже страх не останавливал, любопытство было сильнее.
Особенно соблазнительным в коробке было то, что она содержала в себе запечатанный кусочек 1997 года, частицу моего детства.
В восемнадцать лет травматичный и болезненный переход в мир взрослых переживается человеком особенно тяжело, и желание вернуть себе немного детства ощущается как острая необходимость.
Не знаю, что именно остановило меня от открытия коробки тогда в 2004 году, я думал о ней круглыми сутками, как думают о любимой и недоступной девушке. Наверное, дело все-таки было в уважении и любви к покойному дедушке, я не мог ослушаться его просьбы, даже такой странной.
Кроме того, мое желание заглянуть в коробку было из тех интенций, которые неизбежно ослабевают со временем. Я тогда учился на втором курсе университета, каждый день был заполнен новыми делами и заботами. Периодически мои мысли возвращались к коробке, но острое желание открыть ее во что бы то ни стало прошло.
Я вспомнил о коробке в очередной раз летом 2005 года, когда отец устроил уборку и относил в гараж все ненужные вещи. Коробка тогда отправилась в гараж вместе с остальным хламом. Отец, да и вся остальная родня, знавшая о дедушкином завещании, не придавали коробке никакого значения, они считали ее просто чудачеством, капризом дедушки.
В следующий десяток лет в моей жизни не произошло ничего достойного описания. Меня выгнали из университета, я женился, потом развелся, сменил десяток профессий разной степени паршивости. Все как у всех. Я вспоминал о коробке все реже.
Лишь в 2018 году весной я вдруг стал ощущать все нараставшую во мне тревогу. Разумеется, я никогда не забывал о грядущей дате открытия коробки, но раньше эта дата, 2 марта 2019 года, казалась мне чем-то далеким, чем-то, что никогда не наступит. Наверное, так же люди относятся ко дню собственной смерти.
И только весной 2018 ко мне вновь вернулось желание открыть коробку и заглянуть в нее. Меня начало мучить с одной стороны любопытство, а с другой страх, возвратился весь коктейль чувств, пережитых мною в 2004, как будто мне снова было 18 лет. Было очень странно вспоминать, какой далекой мне раньше казалась эта дата.
Конечно же, мои юношеские рассуждения о времени были наивными, пятнадцать лет на самом деле пролетели быстро. Не могу сказать, что я сделал что-то полезное за эти пятнадцать лет, не только для общества, но даже для себя самого. Однако я понимаю, что читателя волнует не моя никчемная жизнь, а коробка.
Так вот, последний год был самым тяжелым, почти невыносимым, желание открыть коробку терзало меня ежедневно – я чуть было не сделал этого до назначенной даты. На этот раз меня остановило то же самое рассуждение, что и в 2004. Я хотел и до сих пор искренне хочу соблюсти волю покойного дедушки. Ради этого я терпел четырнадцать лет, глупо было бы сорваться и испортить все в последний год, когда назначенная дата была уже совсем близкой.
Еще осенью 2018 я сходил в отцовский гараж, коробка была там и притом в отличном состоянии. Я нашел ее в старом серванте, который отец переместил в гараж еще в начале нулевых, и принес домой. Коробка вновь оказалась на моем шкафу, она вернулась на то же самое место, которое покинула в 2004. Круг замкнулся.
Я в одиночестве встретил новый 2019 год, тот самый год, которого я ждал по дедушкиной прихоти половину своей жизни. Наверное, это единственное, что делает меня уникальным и отличает от других. Люди, как правило, не ждут всю сознательную жизнь определенного года, разве что заключенные, приговоренные к длительным срокам.
Но я ждал 2 марта 2019 много лет, и теперь мне даже не верилось, что эта дата, казавшаяся когда-то недостижимо далекой, наступила. Читатель наверняка сейчас не сможет вспомнить, что он делал в этот день. Однако я помню его до мелочей. Напомню моим землякам-питерцам, а также сообщу всем остальным, что в Петербург в этот день пришли холода, накануне прошел сильный снег, но 2 марта было ясным и морозным.
Коробку я распечатал в 19:27, вернувшись с работы. Долгие годы мне казалось, что этот момент должен быть волшебным, меняющим все, переворачивающим мою жизнь. Наверное, такие же надежды питают подростки по отношению к первому сексу, или солдаты на войне – к первому бою, или девушки – к свадьбе.
Я ощущал себя археологом, вскрывающим древний зачарованный курган. И я действительно был исследователем прошлого, в коробке меня ждал кусочек пасмурного февраля 1997, где были дедушка, мое детство, еще работавшее тогда издательство Logistoricus, это был артефакт иных времен, ставших теперь почти мифическими.
В 19:27 2 марта 2019 года я открыл коробку.
Разумеется, читатель уже догадался, что двадцать два года ожидало меня внутри коробки. Четыре синих тетради неизвестного автора, пропавшего без вести 16 декабря 1996 года.
Еще там были свидетельства переписки дедушки и неизвестного автора – семь писем, отправленных создателем синих тетрадей в конце ноября – начале декабря того же 1996. К сожалению, конверты отсутствовали, сами письма (написанные тем же ужасным почерком, которым были заполнены синие тетради) в основном касались довольно странных политических и философских концепций неизвестного автора.
По письмам нельзя было сказать ничего определенного о самом их отправителе. Было ясно только, что он мужчина, живет где-то в Ленинградской области и владеет русским языком.
Разумеется, за прошедшие годы я предпринимал неоднократные попытки установить личность автора. Я даже наводил справки в правоохранительных органах, однако никакой полезной информации от них не получил. Более плодотворным оказалось обращение в частное детективное агентство, упоминать его название я здесь не буду, не думаю, что эта контора нуждается в рекламе. От частных детективов я получил список лиц, пропавших без вести в Ленинградской области в декабре 1996.
Однако и здесь меня ждал провал – никого, кто мог бы быть автором синих тетрадей, в списке не обнаружилось. Там были преимущественно дети, женщины и еще несколько человек, явно далеких от литературного или любого иного интеллектуального творчества. Был, правда, один бывший профессор-агроном из Тихвина, на момент своего исчезновения уже находившийся на заслуженной пенсии. Я даже посетил его родственников, но те заверили меня, что профессор никогда не писал художественных произведений и не пытался публиковаться в издательствах.
Окончательно я убедился в том, что иду по ложному следу, когда мне показали многочисленные технические документы, написанные собственной рукой агронома. Увы, но почерк профессора не имел абсолютно ничего общего с автором синих тетрадей.
Однако наиболее значимым был тот факт, что никто из списка лиц, предоставленного мне сыщиками, не исчез, отправившись в лес на лыжную прогулку. Все они пропали при совершенно иных обстоятельствах, в отличие от автора синих тетрадей. Я до сих пор не знаю, почему загадочного автора не обнаружилось в списке пропавших.
Частные детективы заверили меня, что список совершенно полный и получен напрямую из архива МВД. Возможно, дедушка в свое время неверно назвал мне дату исчезновения автора, или неправильно изложил обстоятельства его пропажи. Ошибку со стороны собственной памяти я исключаю, я совершенно точно помню, что по рассказу дедушки автор исчез именно 16 декабря, уйдя на лыжах в лес.
Кроме того, я ведь проверил абсолютно всех пропавших в декабре 1996. Я до сих пор не знаю, почему данные об исчезновении автора не обнаружились в архиве МВД. Не думаю, что дедушка тогда соврал мне или что-то напутал, мне кажется, дело в другом. Однако я предпочту оставить свои догадки при себе.
Я, конечно же, не смирился с поражением и предпринял еще несколько попыток установить личность автора. Я создавал треды на тематических форумах, давал объявления в газеты, даже объявлял вознаграждение за любую информацию о неизвестном, пропавшем в Ленинградской области в декабре 1996. Я сделал, как мне кажется, все возможное, разве что не писал в передачу «Жди меня». Об объявленном вознаграждении я, кстати, очень скоро пожалел, на него сразу же сбежались разного рода мошенники.
Но все было тщетно, личность автора синих тетрадей до сих пор остается для меня загадкой. На этом месте читатель наверняка недоуменно пожмет плечами или даже хмыкнет – неужели дедушка ни разу так и не назвал мне имени автора таинственной рукописи, которая столь его интересовала? Я вынужден ответить, что не знаю, не помню этого. Воспоминания детства – странная штука, иногда мне кажется, что дедушка действительно называл фамилию писателя, но вспомнить ничего конкретного я не могу. Я уверен лишь в одном – после того странного и погубившего дедушку телефонного звонка 21 февраля 1996 года дедушка не упоминал имени автора ни разу.
Еще я пытался навести справки у родственников и коллег давно умершего директора Logistoricus’а, но они ничем не смогли мне помочь. Вся документация издательства пропала еще в 1998.
Таким образом, единственным живым человеком, который может помнить имя автора синих тетрадей, остается бывший владелец Logistoricus’а, бежавший из страны еще в конце 1999 года. Я не знаю, где он сейчас, впрочем, не только я, насколько мне известно, Интерпол тоже до сих пор волнует вопрос его местонахождения. Дело о китайском метамфетамине все еще расследуется. Не думаю, что бывший владелец (если он вообще еще жив) будет рисковать своей свободой и связываться со мной, чтобы сообщить мне имя автора. Вероятнее же всего, он давно уже забыл это имя, и не смог бы помочь, даже если бы захотел.
Надеюсь, я смог убедить читателя, что сделал все возможное в своих попытках установления авторства синих тетрадей. Теперь я передаю эстафету поисков самому читателю, одна из важнейших целей данной публикации – попытаться идентифицировать загадочного автора публикуемого текста. Может быть, выкладываемое произведение прочтет некто, владеющий информацией о пропавшем в лесу 16 декабря 1996 года человеке. В интернете, как мы хорошо знаем, возможны любые самые странные стечения обстоятельств.
Что касается писем неизвестного автора к дедушке, лежавших в коробке вместе с рукописью, то от их публикации я после долгих и трудных раздумий все же решил отказаться. И дело здесь даже не в том, что содержание писем может показаться предельно странным неподготовленному читателю. И даже не в моем малодушии, или, если будет угодно читателю, трусости.
Дело в одной единственной фразе последнего по хронологии письма, отправленного, судя по всему, в начале декабря 1996. Я счел эту фразу настолько шокирующей и неприемлемой для публикации, что принял решение вообще уничтожить все письма неизвестного автора, я сжег их на собственной даче в апреле прошлого года.
Сами синие тетради я, однако, решился опубликовать. В коробке не было никакой записки или инструкций от дедушки, которые бы ясно выражали его намерения относительно дальнейшей судьбы синих тетрадей. Однако я счел логичным, что коробка оставлена мне не для того, чтобы я стал единственным читателем рукописи.
Уничтожения синих тетрадей дедушка тоже определенно не желал. Если бы он хотел, то мог бы сжечь их еще в феврале 1996, после того странного звонка он прожил больше недели, и все это время, несмотря на расстроенные нервы, оставался в ясном уме и трезвой памяти. Повторюсь, я до сих пор не знаю, чем именно руководствовался дедушка, завещав мне открыть коробку лишь спустя 22 года после его смерти. Однако я убежден, что дедушка хотел именно обнародования текста, и моя публикация – прежде всего исполнение его воли.
Изучению тетрадей из коробки я посвятил целый год.
Сами тетради оказались в отличном состоянии, разве что бумага немного пожелтела, а чернила приобрели бледно-фиолетовый оттенок. Однако текст читался не хуже чем в 1996. Все четыре тетради были в синих стилизованных под кожу обложках, никаких печатей издательства (какие часто ставились, если читатель помнит, на полиграфической продукции в девяностых) на тетрадях не оказалось.
