Текст книги "Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ)"
Автор книги: Альберт Беренцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)
Секретарша захлопала глазами, но секунду спустя пришла в себя и кокетливо поправила волосы:
– Ой, а вы ведь Сагануренов, да?
– Ну, если честно, да, – признался Сагануренов.
Секретарша постреляла в него глазками:
– А шеф говорит, что вы самый опасный в мире оперативник! У нас все в управлении так говорят. Это правда?
– Ну... – замялся Сагануренов.
– Ой, какой вы скромный! Послушайте, Сагануренов, а что вы делаете сегодня вечером, м? У меня билеты есть в кино на восемь вечера. Подружка заболела, и мне идти не с кем. Не хотите составить компанию, чисто как коллега, конечно же...
Секретарша снова поправила волосы. Сагануренов в ужасе отступил на шаг назад:
– Нет... Боюсь, что... Дело в том, что мне мама после семи вечера не разрешает ходить на улицу... Там хулиганы... Время сейчас неспокойное... Еще вот и в Прибалтике... Националистические движения...
Секретарша вздохнула:
– Ну конечно, понимаю. Где самый опасный оперативник, а где я. У вас наверное от девушек и так отбоя нет, Сагануренов?
– Да я не это хотел...
Но секретарша уже надулась:
– Шеф ждет вас уже как полчаса.
– Ах да... – Сагануренов почти забыл, зачем он вообще пришел сюда.
Глубоко вдохнув, он толкнул очередную тяжелую дверь и вошел в кабинет начальника двадцать седьмого управления генерала Бидонова.
В кабинете генерала царил идеальный порядок, это помещение можно было экспонировать в музее КГБ в качестве образцового обиталища начальника крупного управления. На стене висел большой портрет Горбачева – для соблюдения формальности, а на столе стояла маленькая фотография Андропова – для души.
В кабинете опоздавшего Сагануренова уже давно дожидались трое мужчин. Это совсем не понравилось Сагануренову. Когда людей много, он начинает бояться и плохо соображать. А трое человек – это уже очень много.
Из присутствующих Сагануренов знал только генерала Бидонова, восседавшего за собственным столом.
Во взгляде генерала как всегда были строгость и внимательность, как будто он инспектирует тебя, просвечивает своими глазами, как рентгеном, до самых кишок. Но на щеках у Бидонова лежал нездоровый румянец, видимо его немного температурило. Генерал морщился и ерзал на стуле. Явные признаки обострившегося застойного простатита.
Рубашка генерала была выглажена недостаточно тщательно. Такого с Бидоновым раньше не случалось. Значит, он не успел погладить рубашку утром, потому что торопился на службу, а вечером не погладил, потому что рассчитывал на жену. Но жена рубашку тоже не погладила. Жена Бидонова была домохозяйкой, логично предположить, что она гладит одежду мужа утром, ведь ей самой на работу не надо. Но она этого не сделала. Соответственно, единственным возможным объяснением неглаженности рубашки является тот факт, что Бидонов сильно поругался с женой, причем в период между вечером и утром. А период между вечером и утром – это ночь.
Из-за чего жена может поссориться ночью с мужем, у которого хронический простатит? Разумеется, из-за того, что у мужа развилась импотенция, и он более не может удовлетворить жену в постели. А уйти от больного мужа жена в данном случае не может, поскольку развод не позволителен для Бидонова с точки зрения престижа.
Все это Сагануренов осознал автоматически за долю секунды, просто взглянув на плохо глаженую рубашку генерала. Однако он решил оставить свои умозаключения при себе. Сагануренов конечно никогда не умел общаться с людьми, но не до такой же степени, чтобы напоминать генералу КГБ о его простатите и импотенции.
Двух остальных присутствующих в кабинете Сагануренов не знал.
За огромным, выточенным из самшита, столом рядом с генералом сидел мужик в пиджаке красноватого оттенка и полосатом галстуке. Таких людей Сагануренов не любил больше всего.
Обычный советский чиновник, ничего определенного сказать о нем нельзя. Лет тридцати, для начальника еще молод, на голове уже появляется пока что осторожная и малозаметная плешь. Квадратные усы густые и аккуратно стриженые. Одежда довольно дорогая, а часы на руке вообще швейцарские, хотя и менее престижной марки, чем у генерала. Глаза за круглыми очками очень умные и пронзительные. Судя по всему, все-таки крупный начальник, хотя и очень молодой. Но в какой сфере работает неясно.
В человеке было что-то интеллигентное и дикое одновременно. Сагануренов понял, что за обычной внешностью скрывается совсем неординарная личность, хотя ничего конкретного про эту личность сказать не мог. Еще на пальце у усатого кольцо, а на пиджаке заметно очень маленькое пятнышко от детской отрыжки, так что можно предположить, что он женат и у него есть маленький ребенок.
Но самым примечательным был третий человек.
Он сидел не за столом, а в самом плохо освещенном углу генеральского кабинета. И, несмотря на это, Сагануренову потребовалась доля секунды, чтобы составить о человеке представление.
Все в этом мужчине кричало об одном – не наш, не советский. Европеец, иностранец. Лицо слишком красивое и совершенно нерусское, с античными чертами, как у бюстов римских императоров и полководцев. Квадратный подбородок чисто выбрит, волосы на голове аккуратно подстрижены. Высокий, стройный и в отличной физической форме. Сидит чуть развалившись, никакого напряжения. Советские люди так не сидят, тем более в генеральских кабинетах.
Одежда не просто дорогая, а недоступная обычному человеку даже в западной стране в принципе. Костюм английского производства, черный длинный плащ – американского, модельные ботинки сделаны в ФРГ. Впрочем, все темное и неброское. Разглядеть исключительную дороговизну одежды сможет только профессионал, типа Сагануренова. Общая стоимость всей одежды человека – тысяч тридцать американских долларов, не меньше. А швейцарские часы на руке вообще приближаются по цене к годовому бюджету небольшого советского городка. Часы даже престижнее, чем у самого генерала Бидонова.
Человек в черном плаще курил завернутую в табачный лист длинную коричневую сигарету, которую в Америке называют сигариллой. По помещению гуляли клубы ароматного дыма, хотя, как было отлично известно Сагануренову, генерал Бидонов не курил, и курить у себя в кабинете позволял лишь в особых случаях и, как правило, начальству.
Сагануренов вдохнул и быстро провел собственным обонянием анализ дыма. «First Mate Bones», доминиканские, банановые. Премиальный табак, завернутый в листы из того же прессованного табака и бананового листа. Фильтр подслащен тростниковым сахаром. Цена за пачку в США – восемь долларов. В Европу или СССР никогда не поставлялись.
Но это конечно не делает таинственного человека американцем, он мог заказать эти сигариллы для себя индивидуально прямо из Доминиканы. Ногти на руке человека были все рыжие, он определенно был страстным курильщиком. Но зубы в отличие от советских курильщиков все на месте и белоснежные, вероятно на их обслуживание незнакомец потратил еще больше денег, чем на свои швейцарские часы.
Возраст неопределенный – от тридцати до сорока, хотя учитывая явное богатство человека, могло быть и все пятьдесят, ведь у капиталистических богатеев молодость длится долго, они имеют доступ к лучшим косметическим омолаживающим процедурам. Волосы черные, седые волоски уже есть, но очень мало.
Но самым обращающим на себя внимание в человеке был его взгляд. Такого выражения глаз, точнее его отсутствия, Сагануренов еще ни у кого ни разу в жизни не видел. Во взгляде человека не было вообще ничего. Пустота. Абсолютный ноль. Взгляд манекена в витрине магазина одежды.
Человек стряхивал пепел с сигариллы в стоявшую рядом с ним на стуле хрустальную пепельницу, которая имелась у генерала Бидонова для курящих гостей кабинета.
– Здравствуйте, Сагануренов, – по-отечески добро произнес генерал Бидонов, – Присаживайтесь, прошу вас. Давайте я подержу стул, а то уроните, как в прошлый раз.
Сагануренов буркнул что-то нечленораздельное и сел на краешек предложенного стула для посетителей.
– Позвольте, я не буду представлять вам присутствующих товарищей, – продолжил генерал, хотя человек, куривший сигариллу, был меньше всего похож на «товарища», – У вас есть некоторые проблемы с соблюдением секретности, Сагануренов. В прошлый раз, насколько я помню, ваша мама выкинула на помойку сверхсекретный документ во время уборки в вашей комнате.
– Так это... Он на полу лежал... И я на него компот.... – с дрожью в голосе попытался изложить не слишком законченную мысль Сагануренов.
Но генерал Бидонов жестом остановил его:
– Оправданий не надо. Мы с пониманием относимся к тому, что вы... хм... скажем так, довольно специфичный человек. Бояться нас тоже не надо. Здесь все свои, мы все друзья и коллеги. Просто вам отныне будет предоставляться лишь реально необходимая для работы информация. Вам же лучше – будете меньше волноваться. Правильно я говорю? Поэтому я не буду представлять вам собравшихся. Я просто замечу, что дело, которое мы сегодня будем обсуждать, касается только и исключительно нас четверых. И ни с кем другим вы о нем говорить права не имеете, Сагануренов. Вы будете отрицать само существование этого дела, если потребуется. И вы не будете делиться информацией о нем ни с кем. Ни с коллегами, ни с Горбачевым, ни с Председателем КГБ, ни даже с вашей мамой, Сагануренов. Это понятно?
– С Председателем понятно... А с мамой как же... Она же спросит.
– А если она спросит, вы просто скажете, что выполняете задачу исключительной государственной важности в интересах защиты Родины.
– Так это... Она не разрешает защищать Родину, если слишком опасно...
– Вашей маме следует гордиться вами, Сагануренов. Все-таки не у каждой матери сын лучший в мире аналитик.
– Так она гордится, товарищ генерал. Только не совсем этим. Например я сам вынес мусор... Позавчера... Извините.
Генерал Бидонов поморщился, видимо мучаясь от простатита.
– Думаю, с вашей мамой вы разберетесь сами, Сагануренов. По крайней мере, искренне надеюсь на это. И если позволите, мы перейдем к делу.
Генерал вынул из ящика и положил на стол два документа, дипломатический паспорт, толстую пачку долларов и еще более толстую пачку советских рублей.
– Деньги для подкупа, если потребуется, а также вам на карманные расходы. Доллары используйте только для подкупа иностранных граждан или партийного руководства. Остальных подкупайте рублями. По этому паспорту сможете свободно въехать в любую страну мира.
– Подкуп... Въехать... Но как же? А зачем же мне въезжать в любую страну и подкупать... А это страшно?
– Если вы не работаете в КГБ – то да, страшно, – объяснил Бидонов, – За попытку подкупа должностного лица или использование поддельных паспортов можно подвергнуться суровой каре. Но вы-то, Сагануренов, работаете в КГБ, если вы забыли. Даже несмотря на то, что у вас нет никакой конкретной должности. Поэтому, совсем не страшно. Смело подкупайте и въезжайте. Если конечно это будет необходимо для получения нужной информации.
Сагануренов взглянул на лежавшие рядом с паспортом и пачками денег документы. Другому человеку бы потребовалось минут пять на их чтение, но Сагануренов прочитал оба за семь секунд. Читать Сагануренов любил, ежедневно он обычно прочитывал около тридцати книг полностью.
– А это... Мне кажется, назначать меня атташе по культуре при МИДе – плохая идея, товарищ генерал, – сказал Сагануренов, ознакомившись с документами.
– Так это просто прикрытие. С этой бумагой вы будете действовать заграницей, если потребуется.
– А вторая бумага? А сарматский заговор... И подпись... Ой!
– Это тоже прикрытие, только для работы уже не заграницей, а на территории нашей страны. Бумага подписана генеральным секретарем, все верно. Не надо этого так пугаться, Сагануренов. Про сарматский заговор, сектантов, американских агентов и прочее, что описано в этом документе, забудьте. Вы будете заниматься не этим.
– То есть заговора нет...
– Увы, заговор реально существует. Но занимаются им другие люди. Вы же знаете, обычно я вас использую в качестве, так сказать, агента последнего шанса. Я привлекаю вас только тогда, когда другие не справляются, в исключительных случаях. И только для выяснения информации, поскольку другие виды деятельности не слишком соответствуют вашим профессиональным навыкам.
А эта бумага, подписанная генсеком, открывает вам любые двери и фактически дает свободный доступ к любой информации в нашей стране. И она вам пригодится. Но заниматься вы будете не антисоветским заговором, а иной, гораздо более важной вещью. Нам необходимо выяснить один вопрос.
Над этим вопросом бьется все КГБ уже пять лет, но ответа мы так и не получили. Возможно, что вы одержите победу там, где другие потерпели поражение, Сагануренов...
* Высказывание приписывается Аристотелю
** Маяковский В. В «Стихи о советском паспорте», Полное собрание сочинений, АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. – М.: Худож. лит., 1955–1961. Т.10
Самый опасный оперативник II
29 апреля 1991
– Итак, – произнес генерал Бидонов, – Пять лет назад 11 мая 1986 годав закрытом режимном городке Бухарин−11был обнаружен мощный биологический агент, обладающий удивительными свойствами. Для удобства я буду называть этот биологический агент просто Субстанцией. Про свойства Субстанции вам знать незачем, я лишь сообщу, что она способна влиять на человеческую физиологию и психику. Механизмы и причины этого влияния не выяснены до сих пор. Субстанцию принес в городскую больницу Бухарина-11 гражданин Цветметов в стеклянной банке...
Генерал вынул из ящика стола толстую папку и положил перед Сагануреновым.
– Вот это вся информация о Цветметове, которую тысячи наших лучших сотрудников собирали в течение пяти лет. Сам Цветметов пропал без вести, в последний раз его видели в тот же день, когда он принес Субстанцию, то есть одиннадцатого мая восемьдесят шестого года. Допросить Цветметова мы не успели. Мы ищем его уже пять лет, но так и не смогли обнаружить никаких следов.
К сожалению, мы также не смогли выявить в биографии Цветметова ничего интересного или относящегося к делу. Однако вам следует просмотреть эту папку самым внимательным образом, возможно, мы что-то упустили. Я лично полагаю Цветметова случайным и промежуточным владельцем Субстанции. По нашим данным Цветметов случайно обнаружил ее удивительные свойства, а саму банку с Субстанцией он похитил вместе с иными вещами из квартиры своей умершей родственницы Атиповой в период с 5 по 11 мая 1986....
На стол упала еще одна папка, гораздо тоньше первой.
– Вот это вся собранная нами за пять лет информация об Атиповой, умершей 5 мая 1986. Атипова является вероятно самым ранним известным нам владельцем Субстанции. В результате расследования мы выяснили, что она хранила Субстанцию у себя на балконе в банке, вместе с домашними солениями и заготовками. Однако мы не знаем, когда, от кого и при каких обстоятельствах она получила Субстанцию, нам также неизвестно, зачем она ее хранила. Итак, вашей задачей, Сагануренов, будет выяснить происхождение Субстанции. Саму Субстанцию я вам сейчас продемонстрирую...
Генерал положил поверх папок крупную качественную цветную фотографию. На фотографии была запечатлена небольшая банка с картонной этикеткой с надпечатанным номером «389 116». Рядом с банкой лежала металлическая крышечка. Сама банка была заполнена какой-то черной жижей, на поверхности жижи плавали сероватые кусочки.
– Это фотографию я вам не дам, Сагануренов. Уж извините, но мне совсем не хочется, чтобы ваша мама выкинула ее на помойку, прибираясь в вашей комнате. На месте сотрудников ЦРУ я бы вообще регулярно осматривал помойку, куда ваша мама выносит мусор. Там уже наверняка скопился целый архив секретнейших советских документов.
Так что смотрите на эту фотографию здесь и сейчас. Еще возьмите вот эту папку, тут отчеты наших лучших экспертов о результатах обследования банки с Субстанцией. Однако, к сожалению, они вообще не проливают света на вопрос о происхождении банки или Субстанции.
Еще обратите внимание на этикетку – ее наклеили не мы, она уже была на банке, когда Цветметов принес Субстанцию в городскую больницу. Задача ясна, Сагануренов? Может быть, вы сразу можете что-нибудь сказать, как вы это обычно любите делать?
– Сказать... Что сказать? – окончательно перепугался Сагануренов, ведь обычно, когда он что-то говорил, все почему-то обижались, – Ничего не скажу. Я вообще не знаю, что в этой баночке. Никогда такого не видел. Вот если бы вы мне рассказали подробнее...
– Полагаю это излишним, – жестко произнес генерал Бидонов, – Я дал вам всю информацию, какую только возможно. А больше вам знать незачем.
– Но ведь... А вот это в баночке... Оно страшное? – с ужасом спросил Сагануренов.
Генерал вздохнул и мягко произнес:
– Да, оно в некотором роде страшное. Не буду скрывать. Оно страшно своей непонятностью и загадочностью, хотя никакого вреда людям пока что за пять лет не причинило. Даже наоборот – Субстанция принесла нам большую пользу. И, тем не менее, для понимания того, как нам дальше ее использовать, нам совершенно необходимо выяснить вопрос о происхождении Субстанции.
Поэтому вы уж постарайтесь. Попробуйте расслабиться. Мы все здесь ваши друзья и коллеги. Не надо нас так бояться. Неужели вы боитесь старого доброго генерала Бидонова, Сагануренов? Просто порассуждайте вслух, как будто вы сейчас совсем один или на кухне с мамой.
– С мамой? – в ужасе спросил Сагануренов.
– Извините, – спохватился генерал, – Без мамы, конечно же. Вашей мамы тут нет, так что боятся совсем нечего. Просто порассуждайте, Сагануренов. А про нас вообще забудьте, как будто вы здесь один. Ладно?
Сагануренов медленно кивнул:
– А это... Фотография это конечно хорошо. Не мне бы лучше вживую...
Генерал кивнул и извлек из-под стола банку с приклеенной этикеткой. Ту же, что на фотографии, только банка была пуста и чисто вымыта, никакой Субстанции в ней не было.
– О нет, Сагануренов! Нет! – быстро сказал генерал, – Банку не трогать ни в коем случае. А то мы лишимся ценнейшей и единственной вещи, которая у нас есть в деле о происхождении Субстанции. Как вы помните, у вас не очень хорошо с координацией движений. Но мы относимся к этому с пониманием. Просто посмотрите на банку, глазами. А я ее попридержу, чтобы вы случайно не разбили.
Сагануренов быстро и пугливо взглянул на банку. Ему было очень страшно, ведь в этой банке раньше хранилась какая-то непонятная «Субстанция».
– Так ваши эксперты... Наверное уже исследовали все, что можно. За пять лет-то... Что я-то могу... Ну ясно, что этикетка напечатана в период с января 1942 по июль 1945 года...
– Ага, – генерал улыбнулся, – Ну что, товарищи, я же вам говорил. Сейчас будет настоящее волшебство. Продолжайте, Сагануренов, прошу вас. Закуривайте, если хотите. Может быть, это поможет вам успокоиться. И объясняйте, пожалуйста, нам ход своих рассуждений вслух. Мы все-таки не такие умные, как вы. У нас же не было такой замечательной заботливой мамы...
Сагануренову действительно хотелось закурить, но он с ужасом подумал, как сейчас будет искать свои сигареты и извлекать на глазах генерала и важных товарищей из карманов многочисленные и неуместные в этом начальственном кабинете вещи.
Иностранец в черном плаще тем временем встал со стула и мягкими неслышными шагами подошел к Сагануренову. Он протянул Сагануренову мягкую бумажную открытую пачку «First Mate Bones» и поставил на стол хрустальную пепельницу.
На двухцветной бежево-черной пачке была изображена старинная карта Острова Сокровищ, из нарисованных на карте черных дырок выглядывали круглая Черная Метка с черепом и костями и подвыпивший небритый Бонс, первый помощник капитана Флинта. Бонс был в треуголке, в руке он держал початую бутылку карибского рома, а в зубах – трубку.
– Ой... А я это... Вытаскивать долго буду... Ну, сигарету из пачки... У меня пальцы не очень ловкие... – еще больше испугался Сагануренов.
Иностранец обворожительно улыбнулся, продемонстрировав белоснежные дорогие зубы. Он вынул из пачки сигариллу и воткнул ее Сагануренову в рот, а потом зажег собственной бензиновой зажигалкой.
Зажигалка была неброской, без всяких украшений, но определенно очень дорогой и престижной, американского производства.
Сагануренов затянулся и закашлялся от слишком крепкого густого бананового дыма. К такому табаку он не привык. Это не отходы производства, которые пихают в сигареты в странах соцлагеря, а настоящий доминиканский табак.
Дав Сагануренову закурить, иностранец не стал возвращаться на собственный стул в углу, вместо этого он рассеянно взглянул на портрет Горбачева на стене, стряхнул в пепельницу собственную сигариллу и неспешно стал расхаживать туда-сюда по генеральскому кабинету.
Сагануренов еще раз быстро затянулся и продолжил:
– Так вот... Этикетка... Дело в том, что она напечатана в период с января 1942 по июль 1945 года, на ведомственной печатной машинке марки «Красный Батыр»...
– Так, очень хорошо, – перебил генерал Бидонов, – Притормозите, пожалуйста. Во-первых, что вы имеет в виду, называя машинку ведомственной?
– Имею в виду, что эта машинка определенно являлась не личной собственностью гражданина, а использовалась армией или чекистами для печати официальных документов, – быстро протараторил Сагануренов. Он уже вообще не боялся, он был поглощен исследованием банки, рассуждениями и забыл про все остальное.
– Ага, – сказал генерал, – Ход ваших рассуждений, пожалуйста. С чего вы все это взяли?
– Ну вот же, посмотрите сами. У цифры три верхнее полукружие смещено по отношению к нижнему, у цифры восемь сбоку присутствует едва заметная точечка. У цифры один такая же точечка снизу. Вы знаете, что все это означает?
– Наши эксперты сочли все это индивидуальными дефектами печатной машинки, – ответил генерал, – А что это по-вашему?
– Да никакие это не дефекты! Точнее это дефекты, но они не случайны. Эта машинка была специально сделана дефектной. Это система защиты, применявшаяся во время Великой Отечественной для того, чтобы фашисты не могли подделывать наши документы. Такие дефектные машинки производились специально для армии и НКГБ-МГБ и поставлялись только туда и только во время войны. Это делалось, чтобы можно было сразу отличить по данным дефектам советский документ от фашистской подделки.
– Хм, а почему же наши лучшие эксперты-криминалисты ничего не знали об этой системе? Почему даже я сам, генерал КГБ, слышу о ней впервые?
– Это как раз легко объяснимо, – кивнул Сагануренов, затянувшись сигариллой, – Дело в том, что систему защиты документов курировал комиссар государственной безопасности Лоботомидзе, один из сподвижников Берии. Лоботомидзе попал в опалу еще в 1944 году, а после разоблачения и казни Берии в 1953 Лоботомидзе вообще сидел тише воды, ниже травы. Его еще в сорок четвертом понизили в звании и сослали в местное управление на Урале. Поэтому про придуманную им систему защиты все забыли.
Кроме того, эта система никогда и нигде не фиксировалась ни в каких документах, она даже не имела официального названия. Я сам знаю о ней только благодаря тому, что читал воспоминания полковника абвера и впоследствии историка Бекера, которые вообще никогда не издавались в нашей стране и даже не переводились на русский язык.
– Замечательно, – кивнул генерал, – То есть, эта система устанавливалась только на машинки марки «Красный Батыр»? И такие машинки использовались только военными и госбезопасностью?
– Все правильно. Но не только военными и чекистами. Некоторое количество машинок также было поставлено в учреждения милиции и пожарной охраны, которые тогда входили в ведение НКГБ-МГБ или МВД. И, тем не менее, я абсолютно убежден, что конкретно эта этикетка напечатана или чекистами или милиционерами. Дело в том, что эта этикетка обозначает вещдок.
Генерал Бидонов торжествующе посмотрел на присутствующих товарищей.
– Ага. Значит, вещдок. Раскройте вашу мысль, Сагануренов. Я не помню, чтобы в нашем ведомстве помечали вещественные доказательства наклейками и тем более – номерами такого типа.
– А их помечали! Правда не везде, и очень недолго. Дело в том, что в 1942-1945 годах, когда была создана эта этикетка, у нас в стране не существовало единой системы пометки вещественных доказательств. Однако некоторые сотрудники милиции или чекисты все же обозначали вещдоки именно таким грубым и странным образом. Я это знаю, потому что просматривал фотографии в уголовных делах сороковых...
– Но позвольте, наши лучшие эксперты-криминалисты...
– Знаю, знаю, – заторопился Сагануренов, – Дело в том, что экспертов смутил тот факт, что на этикетке целых шесть цифр, а кроме того нет никаких пометок, свидетельствующих о том, что эта банка – вещественное доказательство. После войны в СССР таким образом вещдоки уже никто не помечал. Даже во время войны это было большой редкостью. Поэтому ваши эксперты и не догадались, что означает эта наклейка.
– Так, – сказал генерал. Он явно разнервничался, Бидонов взял со стола свой золотой «Паркер» и завертел его в руках.
Сидевший рядом с генералом человек в полосатом галстуке, не отрываясь, смотрел на Сагануренова своим пронзительным взглядом. Только иностранец продолжал курить и расхаживать по кабинету, как ни в чем не бывало, казалось, он даже не слушал Сагануренова.
– Значит, для того чтобы установить, где и когда была наклеена эта этикетка, нам нужно всего лишь найти отделение милиции или управление госбезопасности, где с сорок второго по сорок пятый год маркировали подобным образом вещдоки. Так? – спросил генерал.
– Все верно, – согласился Сагануренов, – Только вот мы его не найдем. Дело в том, что конкретно такой способ маркировки я видел только на одной фотографии из уголовного дела. Эту фотографию я видел в инструкции для криминалистов, выпущенной в сорок шестом. На фотографии был помеченный таким же образом окровавленный топор, только там были другие цифры – 463 119.
Эта фотография меня уже тогда заинтересовала, так что я навел справки. Но, к сожалению, я не выяснил вообще ничего. Неизвестно из какого уголовного дела эта фотография, где она сделана, и кто кого убил этим топором. По ней нет вообще никакой информации. А справки я наводил, потому что меня уже тогда заинтересовал этот странный способ пометки вещественных доказательств. И я твердо могу сказать, что кроме этой баночки и топора такой способ маркировки больше нигде в наших архивах не зафиксирован... Ой, извините!
Сагануренов слишком неловко сунул окурок в пепельницу, и та упала на пол, хотя и не разбилась. На вытканный иранский ковер, покрывавший пол генеральского кабинета, просыпались бычки и пепел.
– Ничего, Сагануренов. Не переживайте, – поморщился генерал.
Иностранец поднял с пола пепельницу и вернул ее на стол. Потом затушил в ней собственную сигариллу и немедленно закурил еще одну. Он снова предложил Сагануренову свою пачку «First Mate Bones».
– Нет, нет, спасибо, – отказался Сагануренов, – Слишком крепкие. И вообще, мама говорит, что нельзя все время дымить, как вы. Это вредно.
Иностранец обворожительно улыбнулся Сагануренову и продолжил вышагивать по кабинету. Совет мамы Сагануренова он проигнорировал.
– Ладно, – сказал генерал, – Итак, это вещдок из госбезопасности или милиции. Но с чего вы взяли, что этикетка напечатана с января сорок второго по июль сорок пятого? Насколько я понимаю, никто же не выковыривал из печатных машинок эту систему защиты после войны? Значит, этикетка могла быть напечатана позднее...
– Не могла, – заспорил Сагануренов, – Дело в том, что система была действительно введена в январе 1942. А значит, раньше она напечатана быть не могла. Но с другой стороны, и позже июля 1945 эту этикетку тоже напечатать и соответственно приклеить на банку не могли. Надо объяснять, почему нельзя печатать на этикетке, которая уже наклеена на банку, товарищ генерал?
– Это не надо, Сагануренов. Банка в печатную машинку не влезет, это даже генерал КГБ вроде меня понимает. Объясните лучше, почему вы считаете невозможным создание этикетки позднее июля 1945 года.
– Так все просто. Дело в том, что в июле 1945 сломалась последняя печатная машинка марки «Красный Батыр». Эти машинки были одними из первых в СССР и крайне низкокачественными, хотя и дешевыми в производстве, поэтому их и делали в основном во время войны. С апреля 1945 их уже не производили. А в июле того же года, как я сказал, сломалась самая последняя.
Таким образом, мы можем достоверно сказать, что с января сорок второго по июль сорок пятого эта банка проходила по некоему уголовному делу в качестве вещественного доказательства. Возможно, по тому же делу проходил и тот окровавленный топор, который я видел в инструкции для криминалистов.
Тем более, что в цифрах есть некоторое сходство. Видите, на банке стоит 389 116, а на топоре было 463 119. Единицы в обоих случаях стоят на одном и том же месте. Однако я не знаю и даже не могу предположить, что это означает. Как я уже сказал, во время войны единой системы маркировки вещдоков в нашей стране не было, и каждый следователь маркировал их, как хотел, по собственной системе.
– Замечательно, Сагануренов. Что еще можно выжать из этикетки?
– Ну, кое-что можно... А вы не могли бы отогнуть этикетку, товарищ генерал? Вижу, что ее уже чуть отклеивали, чтобы взять образцы клея. Ага, спасибо. Я так и думал.
Клей силикатный, советского производства, производился с 1921 по 1946 годы, очень низкокачественный. Но в госбезопасности и милиции именно такой использовали во время войны для канцелярских нужд. Нет, клей нам ничего не даст.
Картон явно произведен на фабрике имени Советской Пионерии. Производился с 1925 года и до 1942, когда фабрика была уничтожена в результате немецкого авианалета. Куда он поставлялся – неизвестно, вся документация фабрики была уничтожена тогда же.
Но это тоже ничего не дает. Закупленный в 1942 году картон могли использовать и гораздо позднее, так что я пока что не вижу причин отказываться от моей датировки этой этикетки – с января сорок второго по июль сорок пятого. Еще эту этикетку конечно же наклеила молодая обеспеченная девушка...
– А это вы как узнали? – на этот раз недоверчиво спросил генерал.
– Все просто. Посмотрите, как криво обрезана этикетка. Это довольно характерная кривизна. Вырезавший этикетку человек глубоко просунул пальцы в дужки канцелярских ножниц. Так могла сделать только девушка, заботящаяся о том, чтобы не повредить маникюр.
А у кого мог быть маникюр во время войны? Только у очень обеспеченной девушки. Я осторожно предположу, что это вероятно была не секретарша, а следовательница. Причем не из милиции, а из госбезопасности. А это в свою очередь позволяет предположить, что эта банка была вещественным доказательством по некоему делу политического характера. В принципе это все. Я выжал из этикетки, все что мог, товарищ генерал.
