Текст книги "Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ)"
Автор книги: Альберт Беренцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)
– Так, – сказал Бидонов, – Так. Но ведь мы тщательно проверили вообще все наши архивы, и так и не обнаружили упоминаний ничего похожего на эту банку или Субстанцию в ней. Ничего подобного никогда не проходило ни по одному делу, и никогда нигде не всплывало.
Мы даже проверили все наши архивы, похищенные фашистами и вывезенные на территорию Германии. Хотя, с другой стороны, огромное количество документов было утеряно во время войны, и не меньше – уничтожено после ареста Берии...
Значит, эта банка уже бывала в нашем ведомстве. Хм, занятно. И очень странно. Поскольку мы уже неоднократно проверили все документы, я полагаю нужным опросить всех людей, которые служили в госбезопасности или милиции с 1942 по июль 1945 года. И еще проверить вообще всех, кто имел когда-либо дело с печатными машинками «Красный Батыр». Предстоит большая работа. Вы согласны, Сагануренов?
– Да, безусловно.
– Хорошо, вот и займитесь.
– Как... Я... Так это же...
– Да не пугайтесь так. Я сегодня же передам вам в подчинение человек тридцать для этой задачи. А вы будете просматривать их отчеты, и если увидите нечто, что может хоть отдаленно относится к нашему делу, сразу бегите ко мне. И обратите особое внимание на Ленинград. Атипова, предположительная первая владелица Субстанции, в апреле 1943 года задерживалась по неизвестному делу Ленинградским УНКВД, но впоследствии была отпущена. При этом нам не удалось обнаружить за пять лет ни одного документа или свидетеля, который мог бы пролить свет на этот таинственный арест Атиповой. Понятно?
– Понятно, – с облегчением выдохнул Сагануренов, – Просматривать отчеты – это я люблю.
– Ну вот и славно. Указания вашим временным подчиненным я дам сам, а вам лишь напомню, что вы не имеете права сообщать им никакую информацию о нашем деле, за исключением той, которая необходима им для работы.
– Да это тоже понятно, товарищ генерал...
– Хорошо. Что можете сказать про саму банку? Наши эксперты сошлись во мнении, что это обыкновенная банка для домашних заготовок. Анализ стекла тоже ничего не дал, поскольку в нашей стране не существовало стандартизации для стеклянных предметов до 1947 года. Вы согласны с их выводами?
– Про анализ стекла согласен, – ответил Сагануренов, – А про остальное – совсем не согласен. Дело в том, что банка необычная и сделана точно не в нашей стране.
– То есть?
– Объем этой банки – 273 миллилитра. Я вижу это и так, без всяких измерений. Но такой объем не соответствует системе измерений ни одной страны мира – ни европейской, ни американской, ни английской. Ни в одной стране никогда и нигде стандартизировано не производились банки такого объема. Так что я вынужден сделать неизбежный вывод, что эту банку создал кустарь-стеклодув.
Однако, не наш, не советский и даже не дореволюционный российский. В СССР кустари-стеклодувы существовали до 1929 года, но они всегда ставили на все свои изделия фирменное клеймо, как и их предшественники в Российской Империи.
Кустарное происхождение банки подтверждается также вот этими небольшими и едва заметными вздутиями стекла на ее дне. Они почти не различимы, но на самом деле в стекольном производстве считаются браком, поскольку они могут отколоться и попасть, например, в хранящийся в банке пищевой продукт. Поэтому я полагаю, что банку произвел заграничный стеклодув, причем до июля 1945 года, поскольку этикетку на нее наклеили именно в период с 1942 по 1945, как мы уже выяснили. Почему банку сделали раньше, чем наклеили на нее этикетку, надо объяснять?
– Полагаю, что обойдемся, – вздохнул генерал, – Очевидно, что на несделанную банку этикетку наклеить нельзя. Продолжайте, Сагануренов, прошу вас.
– Итак, это заграничное кустарное изделие, произведенное до июля 1945 года. Вообще по объему и форме банка больше всего похожа на традиционный итальянский barattolo per salare i limoni.
– Простите?
– Ну, это традиционный сосуд для засолки лимонов, – объяснил Сагануренов, – Только они обычно глиняные, а не стеклянные. Поэтому я осторожно предположу, что эта банка произведена в Италии. Тем не менее, по форме и составу стекла она имеет определенные черты современного изделия, так что я конкретизирую, что она изготовлена в Италии в нашем двадцатом веке, но до июля сорок пятого года.
– Понятно. Но очень странно. А теперь взгляните, пожалуйста, на крышку.
Генерал Бидонов вынул из ящика стола крышку и положил перед Сагануреновым:
– Можете взять в руки. Она металлическая, так что можете смело ронять. Все отпечатки с нее мы тоже давно сняли, хотя из идентифицированных на ней есть только пальчики Цветметова, случайного владельца банки.
Но Сагануренову было лень брать в руки крышку, для этого надо было двигаться, а двигаться он ненавидел больше всего на свете.
– Нет нужды, товарищ генерал, – сказал Сагануренов, – Итальянская. Произведена сельским кузнецом. Обратите внимание на форму и цвет сплава. Теперь я однозначно могу подтвердить, что банка имеет итальянское происхождение. Причем сельское – ее сделали в деревне, где работали кустарным способом кузнецы и стеклодувы. Крышку датирую первой половиной двадцатого века, точнее, увы, не могу.
– Так... – произнес Бидонов, поморщившись, – Итак, что мы имеем? Банка была произведена в Италии в первой половине нашего столетия. Потом во время войны эта банка каким-то образом попала к нам в СССР и проходила в качестве вещественного доказательства по некоему делу по линии госбезопасности, еще по этому же делу проходил окровавленный топор. И мне вообще ничего об этом деле неизвестно, хотя я генерал КГБ и начальник ключевого управления. И ни в каких документах это дело тоже не отражено. Так что ли получается, Сагануренов?
– Не совсем. Во-первых, топор может быть вообще не причем. Возможно, топор просто фиксировался в качестве вещдока тем же следователем, точнее, как мы выяснили, следовательницей, но совсем по другому делу. Топор, который я видел на фотографии в инструкции, необязательно связан с банкой. Во-вторых, банка могла попасть к нам и до войны. В-третьих, отсутствие документов как раз неудивительно. Как вы сами сказали, товарищ генерал, огромное количество дел было утеряно во время войны или уничтожено после ареста Берии,
– И мы все еще не знаем, когда в эту банку поместили Субстанцию, – мрачно заметил генерал, – Была ли она уже в ней на тот момент, когда банка стала вещдоком?
– Это я не могу сказать. Но думаю, что была. Все-таки вероятнее вещдоком была банка с Субстанцией, а не просто пустая банка.
– Ага, – совсем помрачнел генерал, – Но если Субстанция пятьдесят лет назад уже была у нас, в госбезопасности, почему тогда никто не обнаружил удивительных свойств Субстанции? И как она оказалась у Атиповой, которая никакого отношения к чекистам никогда не имела, за исключением того, что однажды арестовывалась по неизвестной причине?
– Не знаю, товарищ генерал. Я же аналитик, а тут для анализа слишком мало информации...
– Хорошо, Сагануренов. Работайте. Проверяйте печатные машинки, проверяйте ветеранов нашей службы, работавших во время войны, проверяйте вообще все. Езжайте в Италию, если нужно. Но кровь из носу выясните происхождение Субстанции.
– Ой... Так Италия это же капиталисты... Как же я... – перепугался Сагануренов. Закончив анализировать банку, он снова вспомнил, что находится в генеральском кабинете, и затревожился.
– Ничего, справитесь, – по-отечески добро произнес Бидонов, – Родина требует от вас подвига. А Италия уже давно не фашистская страна... Хм, слушайте, Сагануренов, а эту банку мог привезти сюда итальянский фашист? Итальянцы же участвовали в оккупации нашей страны? Какой-нибудь фашист мог привезти банку, а потом его арестовали за военные преступления, а банку оформили как вещдок. Вроде, все сходится.
– Совершенно невозможно, товарищ генерал.
– Почему? – удивился Бидонов.
– Дело в том, что после войны на территории СССР действительно имели место процессы против фашистских военных преступников, но ни в одном таком процессе ни разу не фигурировал ни один вещдок вообще, кроме костей и трупов. Все такие процессы основывались исключительно на свидетельских показаниях и эксгумациях массовых захоронений. Поэтому я считаю вашу версию предельно маловероятной. Это уже не говоря о том, что документы, касающиеся преступлений фашистов, у нас всегда бережно хранили и никогда не уничтожали. В отличие от дел, где преступниками выступали наши собственные советские граждане. Я не думаю, что банку привез фашист.
– Ладно, – пожал плечами Бидонов, – Прежде чем я отпущу вас, Сагануренов, я хотел бы получить одобрение на вашу миссию от присутствующих здесь товарищей.
Иностранец, расхаживавший по кабинету и куривший уже четвертую сигариллу подряд, остановился, посмотрел на Сагануренова своим абсолютно пустым и ничего не выражавшим взглядом, а потом быстро кивнул.
– Ну а вы, Герман, как считаете? – спросил генерал у человека в полосатом галстуке, – Справится Сагануренов с поставленной задачей? Можем мы ему это поручить? Не слишком рискуем?
– Полагаю, что риск в данном случае полностью оправдан, – ответил Герман, – Парень он вижу действительно умный. Просто поразительно. Скажите, Сагануренов, а почему вы не женитесь и не заведете детей? С такими талантами вы просто обязаны передать свои гены дальше и оставить потомство.
– Так это... – растерялся Сагануренов, – Мама говорит, сейчас девушки не очень... Обманывают, изменяют... Поэтому не на ком жениться... Но я подумаю... Про женитьбу... И детей...
– Подумайте, обязательно подумайте, – сказал Герман, – Ведь дети – это же прекрасно. Дети – единственное доброе, что есть в нашем мире. Вы согласны?
Самый опасный оперативник III
Август 1991
Сагануренов только что прилетел из Италии, но сразу понял, что что-то не так.
Небо над городом заволокло молочной дымкой, шел мелкий дождик. По улицам гуляли не по-августовски холодные ветра. Все было каким-то серым и нереальным.
Охраны в аэропорту было раз в пять больше, чем когда Сагануренов улетал. Он сразу же позвонил из автомата маме, и выяснил, что у нее все в порядке, мама смотрела по телевизору балет.
Люди на улицах были слишком злыми, напряженными и растерянными даже для советских граждан. После теплой и счастливой Италии все казалось особенно мрачным.
Сагануренов хотел сесть в автобус или взять такси, но почему-то ни того, ни другого не было. Он пошел пешком. Проходя мимо гастронома, Сагануренов заметил, что витрина разбита, потом из витрины вылезли трое мужиков с бутылками в руках.
У Сагануренова был с собой подарок из Италии для генерала Бидонова – бутылка граппы. Он нес бутылку в плетеной авоське, которую ему дала мама перед поездкой заграницу. Весь свой остальной багаж Сагануренов по рассеянности забыл в гостиничном номере в Палермо.
Видя, что в родном городе творится что-то неладное, Сагануренов скорее ушел подальше от разграбляемого гастронома, пока бандиты не отняли у него авоську с граппой.
Но на следующей улице ему пришлось остановиться, по ней ехала колонна танков. На броне сидели солдаты с автоматами, и Сагануренов совсем перепугался. Из разговоров прохожих он ничего не понял, а спрашивать Сагануренов боялся. Кроме того, прохожие бросали недобрые взгляды на его авоську с бутылкой. Дождавшись, когда танки проедут, Сагануренов побежал дальше бегом. Ему было не лень бежать, потому что было страшно. Нужно скорее добраться до генерала Бидонова и подарить ему граппу, пока ее не отобрали хулиганы. Тем более что генерал приказал Сагануренову явиться с докладом немедленно по прилету.
В квартале от здания двадцать седьмого управления КГБ Сагануренов наткнулся на группу людей, избивавших кого-то ногами. Он не знал, кого и за что бьют, и скорее свернул на соседнюю улицу.
Когда Сагануренов наконец добрался до бетонной громады здания двадцать седьмого управления, он совсем запыхался и устал. Здесь все выглядело вполне нормально, разве что машин перед зданием почти совсем не было. Стоявший обычно перед входом милиционер тоже куда-то исчез.
Сагануренов заранее нашарил в кармане удостоверение, немного отдохнул и толкнул тяжелую самшитовую дверь. Но показывать удостоверение оказалось некому. Холл управления был пуст, даже охранник за пуленепробиваемым стеклом отсутствовал.
В помещении пахло гарью, Сагануренов окончательно перепугался. Но огня или дыма видно не было. Только запах гари и пустота, и ни одного сотрудника или посетителя. Сагануренов на всякий случай показал удостоверение пуленепробиваемому стеклу и отважно пошел вверх по лестнице.
Дойдя до первого пролета, он посмотрел в большое окно, откуда открывался вид на внутренний дворик управления. Там суетился десяток сотрудников, которыми командовал офицер в звании майора. В центре дворика был сложен огромный костер из документов, костер чадил, языки пламени жадно поглощали государственные секреты. Весь дворик был заставлен ящиками, полными папок, и бойцы постоянно подкармливали жадное пламя новыми порциями бумаги.
Происходило что-то нехорошее. Сагануренову очень захотелось уйти домой к маме, но он не мог. Генерал ждал его, нужно было выполнять приказ.
Сагануренов дошел до второго этажа. На лестнице и в коридорах здесь было также пусто, но из конца коридора слышались странные звуки. Дверь одного из кабинетов рядом с лестничным пролетом была приоткрыта, и Сагануренов заглянул туда.
На столе лежал человек, под его головой натекла лужа крови, рядом валялся пистолет. Сагануренов никогда раньше не видел мертвецов. Как зачарованный он подошел к человеку. Кровь капала из головы человека на пол и ее капли тихонько постукивали. На столе перед самоубийцей лежал перепачканный в крови листок бумаги. Сагануренов, не прикасаясь к листку, прочел:
«Я не могу так жить.
Физически и психологически противно.
Моя Родина разрушена и уничтожена.
Все, во что я верил с детства, смешано с грязью (зачеркнуто) дерьмом (зачеркнуто) ГОВНОМ (подчеркнуто дважды).
Я уже ничего не понимаю.
Катя, знай, что я тебя люблю!!!
И всегда буду!!!
Валерке скажи, что его папу убили демократы-реформаторы!
Он поймет. Он умный, он ведь ходит к профессору Топтыгину.
Катенька! Катюша! Я прятал от тебя водку в серванте, за китайской вазой.
Не удивляйся, когда найдешь ее.
Вот такой вот у тебя был муж.
Прости меня!»
Сагануренов тупо смотрел на труп. Ему почему-то не было страшно, все было слишком нереальным, как во сне.
Сагануренов вышел из кабинета и пошел в конец коридора, откуда раздавались странные звуки. В холле в конце коридора работал телевизор, но звук был выключен, так что шумел не он. На экране выступал министр научного атеизма Запобедов. Это показалось Сагануренову даже страннее любых мертвецов.
Запобедов был самым мелким и малозначимым из советских министров. Про него традиционно писали одну короткую заметку в «Правде» раз в год, на день рождения Запобедова. А по телевизору его вообще не показывали ни разу, большинство советских граждан даже не знали, что такой министр существует.
Но Сагануренов смотрел на экран беззвучного телевизора уже полминуты, а там все еще был Запобедов, читавший что-то по бумажке. Сагануренов даже забыл про странный шум, из-за которого он сюда пришел. Шум раздавался из кабинета в самом конце холла, но Сагануренов не пошел туда, а включил звук у телевизора.
– ... болен и более не способен исполнять свои обязанности. Поэтому, чтобы спасти нашу страну от окончательного развала и скатывания в штопор хаоса, я вынужден взять власть в свои руки, – читал по бумажке Запобедов, бумажка в руках министра тряслась, – С сегодняшнего дня я назначаю себя самого президентом СССР, министром обороны СССР, председателем КГБ, премьер-министром, председателем верховного совета СССР, министром внутренних дел, генеральным секретарем ЦК КПСС, и на всякий случай – председателем Верховного Совета Латвийской ССР
А чтобы всякие тут не баламутили – я также назначаю себя своим собственным заместителем по всем этим должностям. И я, разумеется, сохраняю за собой должность министра научного атеизма СССР.
Я понимаю, что многие будут недовольны таким порядком вещей. Некоторые болтуны даже скажут, что Запобедов откусил слишком большой кусок власти. Но, как писал Ницше, «всюду, где было живое, обнаруживал я волю к власти»*. Так что я не вижу ничего плохого в том, чтобы объявить себя Тираном СССР. Впредь вы так и будете ко мне обращаться – «Товарищ Тиран». Это официальная государственная должность, отныне включающая в себя все вышеперечисленные мною государственные посты.
Считаю также своим долгом напомнить, что с этого дня на территории СССР запрещены любые книги, за исключением сочинений Владимира Ильича Ленина. Любой, у кого обнаружат книги иных авторов – будет расстрелян на месте. Кроме того для обеспечения высокого уровня жизни граждан я приказываю сдать всю имеющуюся еду в течении двадцати четырех часов. Еда будет поделена поровну между всеми гражданами и будет выдаваться по карточкам.
Кроме того, все граждане с сегодняшнего дня обязаны иметь в своей квартире на стене мой портрет. Портреты в госучреждения уже разосланы. Еще один мой указ предписывает каждому советскому городу выделить для меня десять школьниц, их я буду... Нет, не могу... Товарищи, я не могу это больше читать! Не буду! За что? Я старенький человек, почти пенсионер... Не надо... Нет, меня заставили...
Камера вдруг метнулась от лица Запобедова к полному залу, слушавшему все это время речь Тирана СССР. Зал был битком набит журналистами, в том числе иностранными. Лица у журналистов вытянулись от удивления, мужчина с эмблемой французской телекомпании на микрофоне вытирал лоб платком.
Экран вдруг погас.
Через мгновение заиграла мрачная медленная музыка, и в телевизоре появились балерины, исполнявшие танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро».
Музыка наполнила пустые коридоры и холлы здания двадцать седьмого управления КГБ, смешавшись с запахом гари и холодными сквозняками. Сагануренов поспешно выключил телевизор.
Воцарилась тишина, а потом снова раздался странный шум из кабинета в конце коридора. Мучимый любопытством Сагануренов наконец подошел к двери и заглянул внутрь кабинета.
Стол был заставлен бутылками с алкоголем и закусками. На полу лежал весь заблеванный капитан с пустой бутылкой из-под водки в руках. Лейтенант спал на стуле, тяжело свесив голову. Третий офицер был без мундира и рубашки, так что Сагануренов не мог сказать в каком он звании. Офицер сношал секретаршу, прямо на столе среди закусок и напитков. Лицо секретарши было перемазано паюсной икрой. Именно она и издавал этот странный шум. Сагануренов в ужасе поспешно закрыл дверь. Похоже, за время его отсутствия страна сильно изменилась.
Сагануренов не знал, что делать. Анализировать все это было очень сложно, он привык делать умозаключения в спокойной обстановке, а сейчас Сагануренову было страшно. Поэтому он, не особо рассчитывая на успех, побрел на третий этаж к генералу Бидонову.
На третьем этаже было так же пусто, как и в остальном здании. Сагануренов, собрав всю свою храбрость, толкнул дверь и вошел в приемную. Молодой секретарши не было, ее стол пустовал. Зато перед входом в кабинет генерала Бидонова стояли четверо бойцов элитного подразделения КГБ «Метель» с автоматами.
Командир спецназовцев молча указал Сагануренову на дверь кабинета. Дрожа от страха, Сагануренов вошел.
На этот раз в кабинете не было никого, кроме самого генерала. Бидонов подстригся и сбрил усы, он как будто помолодел лет на десять. Генерал был в гражданском костюме. Он стоял возле стола, заваленного пачками долларов и какими-то странными запаянными колбами с синими шариками внутри. В тот момент, когда Сагануренов вошел, генерал как раз считал доллары в пачках.
– Здравствуйте, Сагануренов. Заходите, пожалуйста.
– Т-т-товарищ генерал, там это... – заикаясь, начал Сагануренов, – Там бумаги жгут. И еще труп. А на втором этаже офицер секретаршу... А министр научного атеизма Запобедов сошел с ума и объявил себя Тираном. Как же так...
Взгляд Сагануренова вдруг упал на стену кабинета. Сагануренов в ужасе замолчал на полуслове.
Горбачев исчез со стены. Вместо него с портрета обиженно смотрел министр научного атеизма, а теперь еще и Тиран СССР, Запобедов.
– А это... Вы что ли тоже... – замямлил Сагануренов.
– На портрет не обращайте внимания, – спокойно объяснил генерал, – Это ненадолго. Как и тирания Запобедова. Присаживайтесь, прошу вас. Итак, что вам удалось выяснить?
– Выяснить?
– Именно. По поводу происхождения банки с Субстанцией. Я ведь дал вам эту задачу. Разве нет?
– Да, конечно... – пролепетал Сагануренов, – Но ведь... У нас в стране... Власть захватил совсем сумасшедший...
– И что же? – спросил генерал, – Означает ли это, что мы теперь можем не делать свою работу? А кто будет защищать граждан, Сагануренов? Вы же чекист. Хотя вы и сержант без конкретной должности. Но тем не менее. Вспомните о нашем с вами долге перед Родиной.
– Да... Конечно... – разволновался Сагануренов, – Вы... Вы такой спокойный, товарищ генерал! А вокруг так страшно...
– Не вижу ничего страшного, – сказал генерал, продолжая пересчитывать пачки долларов, – Все как обычно. Паникеры паникуют. Крысы убегают. Дураки делают глупости. Так было и будет всегда. В наших временах нет никакого эксклюзива, поверьте. Так что вам удалось узнать? Я бы предложил вам сигарету, но, к сожалению, не курю. Можете закурить свои, если хотите.
– Ой... – спохватился Сагануренов, – А я же вам граппу привез, из Палермо. Я еще хотел привезти гнилой сицилийский сыр с личинками, местный деликатес, но итальянцы отобрали его в аэропорту... Сказали, нельзя вывозить... А то этот сыр позорит Италию на весь мир...
– От гнилого сыра я бы, если честно, отказался. Не любитель. А граппу давайте. И как вы ее донесли и не разбили?
– Ну я нес вам... Как подарок моему наставнику...Я аккуратненько...
– Отлично! Я польщен, что лучший в мире аналитик считает меня наставником, честно. А теперь давайте ее скорее. Я правда не пью, но пригодится. Лишней точно не будет. Спасибо!
Генерал водрузил граппу на стол среди пачек долларов и колб с синими шариками. Потом взглянул на свои швейцарские часы:
– Боюсь, что время поджимает, Сагануренов. Давайте уже к делу. Что вам удалось выяснить?
Сагануренов кое-как нашарил в кармане пачку MS Nazionali, купленную еще в Италии, и закурил. Генерал поставил для него на стол пепельницу, прямо поверх пачек долларов.
– Ну в общем... – начал Сагануренов, ощущая как страх в его голове уходит и воцаряется ясность, – По печатным машинкам абсолютно ничего. «Красных Батыров» со специальной системой дефектной печати было произведено одиннадцать тысяч триста восемьдесят четыре штуки. Мы отследили их всех, но везде пусто. По ветеранам госбезопасности, работавшим во время войны – тоже полный ноль. Короче говоря, этикетка ничего не дала, я не смог выяснить, когда, кем и зачем она была наклеена. Зато я выяснил, где Атипова взяла банку с этой вашей Субстанцией...
– Что? – генерал оторвался от долларов и посмотрел на Сагануренова, – Что вы сказали?
– Я говорю, выяснил, откуда Атипова получила банку с Субстанцией. Из научно-исследовательского института № 20 в Бухарине-11, где она долгое время работала уборщицей.
– Так, – сказал генерал, откладывая пачку долларов, – Так. Постойте, Сагануренов. Но ведь эту версию мы отработали еще пять лет назад, причем полностью. В «двадцатке» никогда не разрабатывалось и не производилось ничего подобного Субстанции.
– Все верно, – кивнул Сагануренов, стряхивая сигарету в пепельницу, – Но...
Сагануренов промазал мимо пепельницы и стодолларовая купюра, лежавшая под ней, затлела. Генерал Бидонов затушил купюру, взял со стола пепельницу и быстро сунул ее Сагануренову в руки:
– Держите. И продолжайте.
– Извините...
– Да плевать на деньги, не в деньгах счастье! – заявил генерал, стоя рядом со столом, заваленным грудами долларов, – Так откуда взялась Субстанция?
– Ее прислали по почте.
– Как?
– Прислали по почте в НИИ № 20, анонимно. В 1944 году. Она некоторое время лежала в институте, но ее никто не исследовал. А потом ее наверное просто выкинули. А Атипова, работавшая в «двадцатке» уборщицей, вероятно зачем-то забрала ее себе. Насколько я понял, она вообще тащила себе в дом, что попало. Такова была ее психология.
– Доказательства?
– А... Сейчас... Минутку...
Сагануренов извлек из карманов пачку MS Nazionali, таблетки от психиатра, которые он не пил, карту Сицилии, билет Палермских автобусных линий, посадочный талон, соленый лимон и наконец нужную бумагу, которую он положил в почтовый конверт, чтобы не запачкалась. Генерал взял конверт, вынул бумагу и погрузился в чтение.
– Это оригинал, – объяснил Сагануренов, – Но только я забыл, что это оригинал, и его нельзя портить, и случайно подчеркнул самое важное... Там в середине, прочтите.
Генерал быстро пробубнил подчеркнутые строки:
« – ...вредительская деятельность директора Виссе выразилась в том числе в создании атмосферы тотального хаоса в институте в годы Великой Отечественной войны. Так например, лаборант Егорьев неоднократно являлся на работу пьяным, дворник Арсеньев состоял в интимных отношениях с лаборанткой Ланниковой, препараты зачастую оставлялись без всякой постобработки в течение целых суток, а однажды в 1944 году нам в институт была прислана неизвестными банка сгнившей снеди черного цвета с наклейкой, на которой были напечатаны какие-то невразумительные цифры, причем Виссе потратил целый день на обследование содержимого банки, прежде чем распорядился наконец ее выбросить на помойку, хотя было очевидно, что содержимое этой банки явно не имеет отношения к деятельности нашего института...»
– Так. Это ведь донос времен борьбы с космополитизмом? – догадался генерал, закончив чтение.
– Именно так, товарищ генерал. И там написано, что некто неизвестный прислал банку в институт, в «двадцатку», директор ее исследовал целый день, а потом выбросил. Такое вообще возможно? Ну, я имею в виду, вашу Субстанцию возможно признать на первый взгляд бесполезной и просто выбросить?
– Да, – генерал кивнул, – Удивительные свойства Субстанции открываются лишь при определенных обстоятельствах. В принципе, логично, что директор Виссе распорядился выбросить банку. Институт в 1944 году был только создан и занимался бактериологическим оружием. Вероятно, Виссе просто проверил банку на микроорганизмы и, убедившись, что там нет ничего интересного, решил ее выбросить. Так...
Генерал еще несколько раз перечитал подчеркнутые строки, и лишь потом продолжил рассуждать:
– И ее прислали в институт уже с наклейкой с цифрами. И, судя по всему, без всяких пояснений. Хм... Это очень странно. Переслали ее совершенно точно почтой, если бы банку принес не почтальон, то Виссе расспросил бы принесшего о происхождении банки. Но, как следует из этого доноса, директор Виссе не владел о банке вообще никакой информацией, даже не знал, что там. Но ведь у нас в стране нельзя переслать что-то почтой анонимно. Тем более, нельзя было в 1944 году во время войны. И уже совершенно точно нельзя ничего прислать анонимно в закрытый режимный институт. У вас есть объяснение, Сагануренов?
– Боюсь, что нет, но я могу сделать осторожное предположение, товарищ генерал. Посудите сами. Во-первых, приславший банку человек знал о существовании сверхсекретного на тот момент института. Во-вторых, этому человеку были даже известны почтовые реквизиты института. В-третьих, этот человек знал, что в банке находится, как вы выразились, «биологический агент», поэтому неизвестный и послал ее в профильный институт, занимающийся биологическим оружием. В-четвертых, этот человек имел право отправлять посылки почтой анонимно. Мне кажется, вырисовывается вполне определенный портрет отправителя банки, товарищ генерал. Точнее не портрет, а...
– Вырисовывается тот факт, что отправитель банки – некое очень высокопоставленное лицо, вероятно из партии или госбезопасности, – закончил за Сагануренова генерал, – И тем не менее, я все еще не понимаю. Если бы некое высокопоставленное лицо хотело тайно исследовать банку, то оно бы просто набрало ученых в шарашку и заставило бы их изучать Субстанцию.
Но вместо этого некто, обладающий значительной властью, просто посылает банку в институт, без всяких объяснений. Это совершенно нелогично. Не понимаю. Ведь отправитель даже не получил бы результатов исследования Субстанции.
Зачем он тогда вообще отправил банку? И разве отправитель не мог догадаться, что без сопроводительного письма, пусть даже анонимного, Виссе просто выкинет Субстанцию на помойку, как это и произошло?
– Боюсь, что на это у меня ответа тоже нет, товарищ генерал, – обреченно сказал Сагануренов, – Я долго думал, но я не вижу ни одного логичного объяснения, если честно. Разве что – отправитель был сумасшедшим.
– Плохое объяснение, – произнес генерал, – А как насчет свидетелей? У нас есть еще хоть что-то, кроме этого доноса?
– Нет, совсем ничего. Директор Виссе арестован в пятьдесят третьем, год просидел под следствием, потом оправдан, в институте больше не работал, умер в восемьдесят первом. Его друзья, знакомые и семья ничего не знают об инциденте с банкой...
– Это все я знаю. Мы изучили биографию Виссе еще пять лет назад. Он никогда ни разу нигде не упоминал о банке. А автор доноса, я так понимаю, старший лаборант Надславский?
– Да. Уволен за воровство в пятьдесят девятом, умер три года спустя. Нет ни одного свидетеля. Только этот донос.
– А где вы его вообще раскопали, Сагануренов? Мы же тщательно проверили наши архивы.
– Так он и не в архиве был. Когда Виссе оправдали, было приказано уничтожить его дело. Но следователь, рассчитывая сохранить компромат на собственное начальство, забрал его себе домой.
– И вы смогли разговорить этого следователя, Сагануренов? Ого, да вы и вправду самый опасный оперативник в мире.
– Ну не совсем так... – засмущался Сагануренов, – Я просто дал ему долларов. Вы же мне сами сказали...
– Да, да. Вы молодец и умница, Сагануренов. И, тем не менее, вопрос о происхождении Субстанции так и не решен. Мы теперь просто знаем, что некто прислал банку в институт в 1944, а Атипова забрала ее себе и зачем-то хранила. Возможно, просто взяла ее себе, а потом забыла про нее...
А, кстати, зачем вы летали в Италию? Не думаю, что просто решили искупаться в Средиземном море за счет бюджета КГБ. Другого бы я заподозрил именно в этом, но вас, Сагануренов...
– Да нет. Что вы? – запротестовал Сагануренов, – Я даже и не купался ни разу! Там же надо раздеваться на пляже, а я стесняюсь... Еще и медузы... А в Италию я ездил, как вы знаете, чтобы выяснить происхождение банки, в которой помещалась Субстанция. И я его выяснил. Я даже нашел владельца этой банки, как мне кажется...
