Текст книги "Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ)"
Автор книги: Альберт Беренцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 47 страниц)
Эпилог II
Министр научного атеизма Запобедов с ужасом смотрел на нежданных гостей, за их спинами в прихожей чернел проем от сорванной с петель взрывом двери квартиры.
Телохранитель Леня потянулся к внутреннему карману собственного пиджака, но темноволосый сармат приставил кривую саблю ему к горлу:
– Все правильно, парень. Ствол достань и положи... Да вот сюда в винегрет и положи.
Леня так и сделал, и заботливо приготовленный Любой винегрет украсился пистолетом Макарова.
Запобедов знал обоих налетчиков, хотя и не лично.
Высокого сармата звали Эль-Джионозов. Эль-Джионозов имел характерный для сарматов чуть темноватый цвет лица, лицо украшали щегольские усы и пронзительные черные глаза. В его чертах было нечто аристократическое, как у офицера царской армии. Но больше всего Эль-Джионозов был похож на влиятельного сицилийского мафиози из американских кинофильмов.
Это впечатление усугублялось одеждой Эль-Джионозова, на нем были безупречный костюм, длинный черный плащ и широкополая шляпа. Золоченая сабля в руках Эль-Джионозова парадоксально сочеталась с этим нарядом, делая облик сармата еще более зловещим.
Эль-Джионозов был полковником ВВС, прославленным героем Афганской войны, а в настоящее время занимал должность командира авиаполка где-то в Белоруссии.
Второй налетчик, тот самый, который приставил саблю Леониду к горлу, был невысок ростом и совсем не похож на сармата. Он скорее напоминал скандинавского профессора. Его чисто выбритое лицо было серого нездорового цвета, какой обычно бывает у заядлых курильщиков, волосы были черными, как смоль.
На налетчике были синий костюм и черная кожаная куртка. Взгляд у него был стремительным и хитрым. Он все время щурился, и в его прищуре было что-то недоброе. Этого налетчика звали Шах-Ирридиев. Он был крупным партийцем, депутатом Верховного Совета СССР и одновременно главой Сарматской АССР.
Таким образом, Шах-Ирридиев занимал ту же должность, что и Запобедов почти полвека назад. Это делало Шах-Ирридиева в некотором роде коллегой Запобедова, кроме того Шах-Ирридиев выглядел гораздо менее зловеще, чем его напарник, поэтому Запобедов решил говорить именно с ним.
– Товарищи! Что происходит? – спросил министр научного атеизма, обращаясь к Шах-Ирридиеву и пытаясь придать твердость собственному голосу.
– Как что? – удивился Шах-Ирридиев, – Разве у вас сегодня не юбилей? Вам же вроде восемьдесят стукнуло. Вот мы и пришли поздравить старого партийца с праздником. Поздравляем вас от всей души, Геннадий Дмитриевич! Счастья вам, долголетия и большого карьерного роста! Он, кстати, у вас будет сегодня же, причем, самый стремительный в истории СССР. Вся Сарматская республика шлет вам искренние поздравления, несмотря на то, что вы пятьдесят лет назад ее... кхм... ликвидировали. С праздником! Блин, а можно я закурю?
Не дожидаясь разрешения хозяина, Шах-Ирридиев извлек из кармана куртки набитую табаком дорогую лакированную трубку, зажег ее спичкой и закурил, наполнив густым дымом квартиру министра, хотя Запобедов строжайше запрещал курить в своем жилище.
Министр закашлялся, но все-таки смог выдавить из себя:
– Спасибо, товарищи... Но ведь дверь... Зачем так... Постучали бы, я всегда рад гостям...
– Есть мнение, что это ты сейчас рад, когда мы уже вошли, – без обиняков объяснил Шах-Ирридиев, – А если бы мы постучали – ты бы был ни фига не рад. Вероятно, даже не открыл бы. Кроме того, мы хотели обставить свое появление максимально эффектно. Дело в том, что наш Босс больше всего ценит мощь и натиск. Вот мы тебе и продемонстрировали мощь нашего натиска, на примере двери, так сказать...
– Ну хватит, – жестко перебил Шах-Ирридиева его напарник Эль-Джионозов, в отличии от Шах-Ирридиева он говорил с легким сарматским акцентом, – Я вынужден попросить женщин покинуть помещение. Нам нужно поговорить с министром.
Жена Запобедова Валя ахнула, кухарка Люба насупилась и произнесла:
– А вы его убьете?
– Хотелось бы обойтись без этого, – ответил Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, – Но если будет непослушным – обязательно убьем. А что?
– А то! – дерзко сказала Люба, – Он вообще-то мне платит девятьсот рублей в месяц, еще и карточки на мясо, мыло и одежду дает! Я не дам вам убить министра, бандиты, убирайтесь прочь, а то я сейчас в вас вот этим блюдом швырну.
Люба совсем помрачнела, поправила свой белоснежный передник, оттолкнула растерянного телохранителя Леню и решительно встала между сарматами и министром, заслонив собой Запобедова. Ее длинная черная коса угрожающе раскачивалась, Запобедов посмотрел на девушку с восхищением.
Вот она верность заветам Ленина! Вот оно самопожертвование ради высшей цели!
А он еще ругал современную молодежь, министру даже стало стыдно. А еще Запобедов вдруг вспомнил, что у Леонида был в другом кармане второй пистолет. Первый пистолет телохранителя лежал в винегрете, но второй все еще должен быть у него.
Вот бы Леня сейчас собрался с духом, вынул оружие и перестрелял незваных гостей. Момент для этого был подходящий. Но Леня растерялся и то ли забыл про второй пистолет, то ли просто боялся его выхватить.
Шах-Ирридиев расхохотался, Эль-Джионозов вяло улыбнулся.
– Вот это да! – сказал Шах-Ирридиев, разглядывая свирепую Любу, – А Карл Маркс учил нас, что угнетенные должны радоваться свержению угнетателей. Совсем дурак, да? – Шах-Ирридиев весело подмигнул грозной Любе, – А вот у нас в Советской России кухарки защищают министров. И учение Карла Маркса тут не работает. Ой, все! Девушка, не смотрите на меня так, а то я сейчас обмочусь от ужаса. А если вам так дороги рубли и талоны – можете перед тем, как уйдете, взять из квартиры министра все, что хотите. Так сказать, произвести экспроприацию в интересах рабочего класса. Думаю, министр не обидится, он ведь любит экспроприации и рабочий класс. Да, Запобедов?
– Любочка никогда такого не сделает! – уверенно заявил министр, – Разве вы не понимаете, что для нее дело не в рублях? Защитить партийное руководство от бандитов вроде вас – долг каждого советского человека! Собственно, зачем вы сюда ворвались, товарищи? Если грабить...
– Что, вообще что угодно могу взять? – с сомнением перебила Люба.
– Ну конечно! – заверил ее Шах-Ирридиев, – Только министра нам оставь. Мы собственно за ним и пришли. А остальное можешь забирать смело, министру оно больше не понадобиться. Дело в том, что министр сейчас поедет на встречу с журналистами, а потом он поедет в тюрьму. А если будет сопротивляться – поедет прямиком в морг.
Так что, начинка любимой квартирки ему уже точно не понадобится. И, кстати, забери заодно его жену, нам она сейчас ни к чему. А вы не переживайте, Запобедов, ваша Валя придет вас навестить в тюрьму. Или в морг. Но в любом случае с ней ничего не случится. Мы, сарматы, никогда не применяем насилие в отношении женщин. Запрещено традицией.
Запобедов с надеждой посмотрел на Любу, точнее на ее длинную черную косу, потому что девушка стояла к нему спиной. Но Люба вдруг резким движением сорвала с себя белоснежный передник и выбежала из комнаты. Спустя несколько мгновений она вбежала назад с большим мешком картошки, который она взяла из кладовки.
Запобедов надеялся, что Люба сейчас начнет сражаться с сарматами мешком картошки, но вместо этого девушка вытряхнула картошку и грязь из мешка прямо на персидский ковер министра, а потом бросилась к серванту и стала набивать мешок хрусталем.
– Ты только Сталина не трогай, – посоветовал ей Шах-Ирридиев, указав на бюст вождя на полке, – А то без Сталина министр сдохнет от тоски. А Босс сказал, что он нам нужен живым.
Запобедов с ужасом смотрел, как исчезают в мешке его сервизы, бокалы, столовое серебро и даже коллекция древних сарматских монет, которые он собирал еще будучи главой Сарматской АССР.
Эль-Джионозов гадливо поморщился и прокаркал несколько слов по-сарматски. Судя по всему, грабеж ему тоже не нравился. Но Шах-Ирридиев лишь пожал плечами и затянулся своей трубкой.
– Ты чего такой кислый, министр? – осведомился он у Запобедова, – Неприятно, когда тебя грабят, да? А вот мою семью в сорок третьем ты отправил в Среднюю Азию вообще без вещей, разрешил взять только одежду, которая на нас в тот момент была и еще еды на два дня. Хотя ехали мы не два дня, а целый месяц.
Я вот не пойму, ты считать что ли не умеешь, а, Запобедов? Вон, свои сервизы вроде хорошо считаешь, а жратву для депортированных высчитать не можешь... А наш дом, в котором моя семья жила с восемнадцатого века, кстати, разграбили сразу после высылки, а потом снесли. Вернувшись в пятьдесят восьмом, мы даже того места, где он раньше стоял, не нашли...
– А можно я медальки возьму? – перебила Люба, – Они же дорого стоят?
– Как же... Это мои... И папины... – попытался протестовать министр. Это уже слишком. Все было так странно и страшно, а ведь у него сегодня юбилей, и все вроде было так хорошо. Он же уже старенький, почти пенсионер...
– Забирай, – махнул рукой Шах-Ирридиев.
– Нет, – твердо сказал Эль-Джионозов, – Награды отца Запобедова не смей трогать, он их получил на войне, сражаясь с врагом. А вот награды самого министра, которые ему дали за убийство сарматских женщин и детей, можешь забрать.
Запобедов рассвирепел:
– Не трогай, сука! Убийство? Какое еще убийство...
– Ну а как это называется? – равнодушно пожал плечами Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, – Четверть высланных умерла в первый год после депортации от голода и болезней. Мы же сарматы, мы привыкли жить в мягком климате, на хуторах. А ты нас запихал в колхозы в Средней Азии, и заставил там пахать без зачета трудодней и выходных. И мы от такого немножко повымерли. Так что ты, Запобедов, можешь собой гордиться, ты наш советский Гиммлер по сути.
– Не смейте трогать мой орден! – закричал Запобедов, – Да как вы смеете, щеглы? Такая была ситуация в стране! Я ветеран!
Шах-Ирридиев извлек из винегрета пистолет Леонида, очистил его от налипшей свеклы и картошки, а потом протянул Запобедову:
– Держи. Раз ты такой злой – можешь меня застрелить. Разрешаю.
Министр некоторое время тупо смотрел на оружие, а потом схватил его, направил на Шах-Ирридиева и нажал на спуск. Но выстрела не произошло.
– Бэм! – сказал Шах-Ирридиев, отбирая у министра пистолет и аккуратно кладя его обратно в винегрет, – Дело в том, что ты не дослал патрон в патронник, Запобедов. А, кстати, объясни нам всем, пожалуйста, почему орденоносный ветеран войны не умеет пользоваться пистолетом?
– Я... – задохнулся от гнева министр, – Я... Я обеспечивал безопасность фронта от засевших в тылу сарматских националистов, сотрудничавших с оккупантами!
– Эвоно как, – кивнул Шах-Ирридиев, – С оккупантами. А тот факт, что сарматы вообще не были в оккупации, потому что немцы не дошли до нас две тысячи километров, тебя не смущает, нет?
– Не были, но хотели быть! – заорал Запобедов, – Сотрудничали! Был даже Сарматский Легион СС!
– Ага, – согласился Шах-Ирридиев, – Был. Только он был на бумаге, и служило в нем ровно пять сарматов, и те все граждане Германии. Но это все к делу не относится. Ты лучше нам объясни, как ветеран войны может не уметь пользоваться пистолетом?
– Я болен! – снова задохнулся от гнева министр, – У меня диабет! Я просился на фронт, но меня не взяли, направили на партийную руководящую должность, чтобы я мог принести больше пользы отечеству...
– Ого, и дожил до восьмидесяти с диабетом, причем заболев еще в юности? – добродушно перебил Шах-Ирридиев, – Надо же. Врачи всего мира рукоплещут. Инсулин.
– Что? – не понял Запобедов.
– Я говорю, инсулин покажи. Ампулу, – так же добродушно попросил Шах-Ирридиев, – Все диабетики сидят на инсулине, это даже я знаю, хоть и не врач.
– У меня стойкая ремиссия, – твердо ответил министр, – И вообще по какому праву...
– У тебя с 1941 года ремиссия, блин! – неожиданно вышел из себя Шах-Ирридиев, но тут же успокоился, потом вынул из кармана куртки пачку бумаг и швырнул ее на праздничный стол, прямо на бутерброды с черной икрой, – Вот карточка на тебя из КГБ, а вот – из Минздрава. Конкретно диабет тебя мучил только однажды в жизни в 1941 году, когда тебе позарез надо было отмазаться от фронта.
И твои кореша в ЦК тебе, разумеется, помогли. Как не помочь старому другу? А еще больше наверное помог батя, соратник самого Калинина. Только вот даже твой батя на фронт поехал, хоть ему и было уже пятьдесят, хоть и поехал он в комиссарско-штабной должности. А ты тем временем занимался массовыми убийствами собственных граждан в тылу.
Диабет у него, блин. Самый атипичный в мире диабет, обостряется только накануне мировых войн. А знаешь, кто настоящий ветеран войны, Запобедов? Вот, например, отец Эль-Джионозова. Видишь, как сам Эль-Джионозов на тебя недобро смотрит? Это потому что его батя-летчик воевал с июня сорок первого и до самого апреля 1943, когда его сняли с фронта, уволили с военной службы и отправили как сармата в Среднюю Азию, где он умер год спустя от тифа.
И у него тоже были награды, Запобедов. Но только полученные на войне, а не за массовые убийства женщин и детей в тылу, как у тебя.
Совсем расстроившись, Шах-Ирридиев взял наполненный «Хванчкарой» нетронутый бокал министра и залпом выпил.
Люба продолжала набивать мешок из-под картошки и звенеть хрусталем, в серванте уже почти ничего не осталось, кроме отцовских наград и бюста Сталина.
Жена министра Валя плакала, сидя за столом и обхватив руками голову. Леонид все еще стоял весь белый, второй пистолет он так и не выхватил.
Эль-Джионозов отставил от стола стул и сел возле двери, положив саблю себе на колени. Министр уже ничего не понимал, все было как во сне, жизнь и реальность ускользали от него.
– Леонид, пожалуйста... – умоляюще попросил он.
Телохранитель вдруг действительно встрепенулся, но сделал он совсем не то, что хотел от него министр. Леонид решительно шагнул, но не к сарматам, а к Любе. Он схватил девушку за руку, как раз взявшую сувенирную тарелочку из Праги.
– Я не позволю грабить собственность товарища министра, – заявил Леонид.
Сарматы наблюдали за сценой с вялым интересом. Люба вывернула из захвата собственную руку, сжимавшую сувенир из Праги, а потом кокетливо приподняла длинное платье и со всей силы ударила Леонида ногой в пах. Телохранитель завыл, заухал, тихонько заматерился и упал на колени.
– Да пошел ты нахуй! – сказала Люба, возвращаясь к грабежу.
Эль-Джионозов хмыкнул, а Шах-Ирридиев радостно заорал:
– Вот это боевая девушка! Просто огонь! Прямо амазонка, а мы, сарматы, считаем себя потомками амазонок. Тебя как зовут? Брюс Ли?
– Люба, – буркнула девушка, завязывая туго набитый мешок. В серванте остались только отцовские награды, пара фарфоровых тарелок и Сталин на полке.
– Хорошее красивое русское имя, – заявил Шах-Ирридиев, – А вот скажи, Люба, где ты научилась так круто драться, грабить министров, таскать одной рукой мешки с картошкой и хрусталем, предавать своих работодателей и вообще столь быстро ориентироваться в боевой ситуации?
Люба мрачно посмотрела на сармата:
– Я из глухого колхоза в Псковской области. В семье четверо детей. Папы у нас нет, а мама работает дояркой. Дальше объяснять надо?
– Нет, все предельно ясно, – развеселился Шах-Ирридиев, сунув руку во внутренний карман куртки, он извлек оттуда визитную карточку и протянул Любе, – Держи, прекрасная амазонка. Нам нужны такие люди как ты. Боевые, способные к тактическому мышлению, любящие деньги, верные тому, кто им платит, и не связанные с советским карательным аппаратом. Ты ведь не связана с советским карательным аппаратом?
– У меня брат сидит, за изнасилование школьника. Это считается? – спросила Люба, беря визитную карточку.
– Думаю, что нет, – успокоил ее Шах-Ирридиев.
Люба тупо посмотрела на визитку из дорогой бархатной бумаги и набычилась:
– Ой, а тут все по не-русски!
– Само собой, – объяснил Шах-Ирридиев, – Это потому что компания «Президентские штурмовики» пока что зарегистрирована в Швейцарии. Но Босс скоро перенесет ее в нашу страну, не переживай. Ты главное позвони, там по-русски ответят. На период обучения выплачивается жалование в размере пятисот долларов США в месяц.
– Обязательно позвоню! – тут же встрепенулась Люба, пряча визитку.
– А теперь бери свой мешок, жену министра, и проваливай, о прекрасная амазонка, – закончил беседу Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой.
Но Люба не ушла, вместо этого она потянулась к винегрету:
– А можно мне пистолетик?
– Эй, тузик, можно Люба заберет твой ствол? – поинтересовался Шах-Ирридиев у Леонида.
Леня уже оправился от последствий удара в пах и теперь стоял возле серванта, весь белый. Он буркнул в ответ сармату что-то нечленораздельное.
– Бери, – разрешил Шах-Ирридиев.
Люба жадно схватила пистолет Макарова и сунула в карман платья:
– А капустный пирог можно? Мы же его даже не разрезали!
– Забирай. Главное сама уйди, – несколько раздраженно ответил Шах-Ирридиев.
Запобедов обреченно наблюдал, как Люба сунула под мышку его любимый капустный пирог, испеченный к юбилею. Потом Люба, груженая мешком и пирогом, решительно двинулась к его жене Вале, которая все плакала, обхватив руками голову.
Но Валя вдруг отняла от головы руки и схватилась за сердце. Министр впервые в жизни вдруг осознал, что его жена тоже старенькая, всего на пять лет младше его. Вале было семьдесят пять.
– Я вызову скорую, – сказал Эль-Джионозов, быстро прошел к телефону и набрал номер, – Алло... Да я понимаю, что машин нет... И что приедете через час тоже понимаю... Тут жене министра научного атеизма Запобедова плохо... Ага, адрес... А, знаете... Да, все верно, она здесь... Пять минут? Спасибо, девушка.
Эль-Джионозов бросил трубку, а потом подошел к Вале и сказал:
– Послушайте, вашему мужу не причинят никакого вреда, я обещаю. Сотрудничать он не откажется, так что убивать его никто не будет. Шах-Ирридиев тут болтал про тюрьму, но у него просто слишком длинный язык. В тюрьме ваш муж будет всего неделю и ему обеспечат самые лучшие условия. Потом наш Босс его амнистирует и вышлет в Северную Корею.
Там его встретят как героя и последнего борца за коммунистический строй. И вас тоже, вы ведь поедите с ним? Вашим детям никто тоже вреда причинять не собирается. Не волнуйтесь. Просто идите с Любой, а врачи о вас позаботятся, ладно?
Если вам станет лучше – можете вернуться сюда, но не раньше, чем мы закончим. Возьмите воды или лекарства, если нужно.
Валя ничего не ответила, и от воды с лекарствами тоже оказалась, только бросила мрачный взгляд на Запобедова.
– Валюша, ты же не веришь в весь этот бред, который несли про меня эти фашиствующие молодчики? – слабым голосом спросил министр старуху-жену.
Снова не ответила.
Люба кое-как помогла Вале одеться и увела жену министра, а еще унесла хрусталь, ордена, коллекцию древних сарматских монет и капустный пирог министра.
– А они спускаться долго будут... Одиннадцатый этаж и лифт не работает... – вяло сказал Запобедов, – Надо помочь...
– Ничего, врачи поднимутся и помогут, – сказал Шах-Ирридиев.
– Валя, позвони в КГБ! И в милицию! И шефу! – запоздало заорал вслед уже ушедшей жене министр научного атеизма.
– Генеральный секретарь приболел и не возьмет трубку, к сожалению, – сообщил Шах-Ирридиев, – А что касается милиции и КГБ, то зачем же им звонить? Вы через час станете Председателем КГБ и министром внутренних дел. И сможете отдавать любые приказы, какие только захотите.
– Я... стану... Да что вы несете? – растерялся Запобедов, хотя слова Эль-Джинозова о том, что его не будут убивать и отпустят в Северную Корею несколько успокоили министра. Северную Корею он всегда любил.
– А ты что стоишь, тузик? – поинтересовался Шах-Ирридиев у Леонида, застывшего возле серванта, – Дуй уже отсюда.
Но Леонид не подул, вместо этого он спокойно сказал Запобедову:
– Товарищ министр, извините. Я не стрелял только потому, что боялся задеть женщин. Но теперь они ушли...
Леня выхватил из внутреннего кармана пиджака свой второй пистолет.
Эпилог III
Министр научного атеизма Запобедов слышал о традиционной сарматской методике сабельного боя, но никогда раньше не наблюдал ее вживую. Историки-романтики утверждали, что эту методику сарматы получили в наследство от воинственных амазонок.
Леня не успел выстрелить.
Эль-Джионозов зарычал, стремительным движением вскочил со стула, меньше чем за мгновение оказался рядом с Леонидом и взмахнул саблей. Движение было столь быстрым, что глаз министра едва смог его зафиксировать.
Рука Леонида, державшая пистолет, медленно отделилась от тела и плюхнулась на пол, все еще сжимая оружие.
Эль-Джионозов, продолжая двигаться с невозможной для человека скоростью, отскочил в сторону, так что хлынувшая из обрубка мгновение спустя кровь его не запачкала. Кровь из руки Леонида забила фонтанчиком прямо на стоявший в серванте бюст Сталина, так что тот весь перемазался и стал красным. Закричать Леня тоже не успел, только тупо смотрел на обрубок.
– Мужчина без руки не может быть воином, а значит, не должен жить, – сказал Эль-Джионозов и снес ударом сабли Леониду голову.
Голова пролетела от серванта к столу и упала прямо в оливье, громко всхлюпнув. Она облепилась картошкой и горохом, измазалась майонезом. Глаза головы Леонида удивленно смотрели на Запобедова. В миску с оливье стекала кровь, вскоре миска переполнилась и кровь потекла на белую скатерть.
Запобедов понял, что он вообще ничего не понимает в этой жизни.
Ведь еще полчаса назад они сидели все вместе за праздничным столом – он сам, любимая жена, хорошая кухарка Люба в белом переднике и со своей замечательной косой, верный стеснительный Леня. Им было хорошо и весело.
Все с интересом слушали рассказ министра о его юности, о вечных ценностях, о патриотизме. Не может быть. Того, что происходит, просто не может быть. Это сон. Безумие. Все разрушено. Вообще все.
Запобедову вдруг стало себя жалко, очень жалко. Ему испортили юбилей, а он ведь ждал его, он любил дни рождения с самого детства. Он был стареньким. Он в жизни и мухи не обидел, не сделал ничего плохого. А его обижают, старенького и больного. Запобедов заплакал.
– Наконец-то мы одни, – весело заявил Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, – А твоему тузику я, между прочим, предлагал уйти. Так что не ной. Хочешь утешу? У меня есть для тебя подарок, Запобедов. Вот. С днем рождения!
Шах-Ирридиев вынул из кармана куртки и осторожно положил на стул рядом с министром полосатый галстук.
– Зачем это? Зачем? Зачем? – старческим надтреснутым голосом произнес сквозь слезы Запобедов.
– Как зачем? – удивился Шах-Ирридиев, а потом взглянул на свои наручные часы, – Журналисты уже должны были собраться, в том числе иностранные. Будут присутствовать корреспонденты из практически всех стран мира. Ты должен быть одет по моде, Запобедов. А то в том галстуке, который сейчас на тебе, только на сельсовете выступать. Мы не можем так позорить нашу страну перед иностранцами, так что галстук придется переодеть.
В общем, план простой. Ты едешь к журналистам на большой красивой черной машине, и там зачитываешь эту бумажку. Все тебя внимательно слушают, кто-то падает в обморок от твоих речей, кого-то начинает тошнить.
Танки в город мы уже ввели, от твоего имени, не благодари. Правда стрелять и давить людей танкисты напрочь отказались, но это не беда. Сойдет и так. Так что теперь ты настоящий Тиран СССР. Осталось только поехать к журналистам и объявить об этом на весь мир. Ливия, Саддам Хусейн и КНДР полностью поддержат твой переворот, так что не переживай. Все. Больше от тебя ничего не требуется, Запобедов. Даже пятилетний ребенок справится. Бумага с твоей речью – вот, держи.
Но министр научного атеизма не взял бумагу и галстук не надел, вместо этого он пробормотал:
– А потом?
– А потом приедет Босс на белоснежном танке и свергнет твою тиранию, – терпеливо объяснил Шах-Ирридиев, – Тебя посадят в тюрьму, в самую комфортную камеру. Любая еда и напитки, все за счет государства. Круглосуточный надзор врачей. А через неделю тебя амнистируют, и Босс вышлет тебя к твоим корешам в Северную Корею. Там уже готова комфортабельная трехкомнатная квартира в центре Пхеньяна. Так что зря боялся, деда.
– На белом танке...? – с ужасом повторил Запобедов, его почему-то больше всего шокировал именно этот момент.
– Посмотри в окно, – коротко произнес Шах-Ирридиев.
Министр подошел к окну и посмотрел. Смотреть было страшно, но Запобедов боялся совсем не высоты, хотя его квартира располагалась на одиннадцатом этаже дома для партийного руководства. Он боялся увидеть.
Но он увидел.
Танк был там, он был припаркован во дворе здания. Полностью белый, как первый снег. На броне были нарисованы какие-то знаки, над танком развевался флаг, на стволе висел повешенный за шею труп, а вокруг танка стоял десяток мужиков в черном.
Запобедов всмотрелся в флаг и увидел, что это серо-черно-стальной триколор с серебряной эмблемой стоящей на задних лапах рыси.
– Чего там? Флагом любуешься? – осведомился Шах-Ирридиев, – Это флаг Республиканской Ницшеанской Партии, сегодня же он станет государственным. Как видишь, твоего любимого красненького цвета «Хванчкары» и крови на нем совсем нет.
Зато там есть лед, ночь и сталь. Любимые цвета Босса, он сам нарисовал эскиз этого флага. А рысь – древний знак Рюриковичей, бывших конунгами Биармии. Видишь ли, наш Босс равно презирает коммунизм, фашизм, монархию и классическую демократию. Он тяготеет к эпохе отважных ярлов, к походам на драккарах и к старым сагам о героях. Он предлагает вернуться к тем истинным истокам, с которых началась история нашей страны.
– А... Там человек, на стволе. Вы убили его? – всхлипнул Запобедов.
– Что? – удивился Шах-Ирридиев и тоже подошел к окну, – А, ну да. Совсем забыл. Да это полковник Коневищин висит, из двадцать седьмого управления КГБ. Он возглавлял следственную группу по расследованию нашего заговора. И чтобы он не расследовал, мы ему платили каждый месяц по десять тысяч долларов.
А сегодня утром, когда мы уже начали действовать, и обратного хода не было, этот мудак заявился ко мне и потребовал себе должность главы госбезопасности в правительстве Босса. Предложение было настолько несоблазнительным, что я решил даже не докладывать Боссу, а просто продемонстрировал полковнику, что есть и другие способы обеспечить его молчание.
А на ствол его повесить приказал Босс. Он у нас такой, иногда делает довольно странные вещи. Что, естественно, не умаляет его величия.
А мужики в черном – это Штурмовики-Ницшеанцы, но теперь они называются Президентские Штурмовики. Но ты не переживай. Как я уже сказал, ты на этом танке не поедешь. А полковника Коневищина мы естественно снимем, когда Босс поедет тебя свергать.
Но только ты не пугайся. Босс въедет в зал прямо на танке, пробив стену, когда ты будешь заканчивать свою речь. Бить не будет, не ссы. Просто скажет пару пафосных слов, как он это любит делать, возможно процитирует Ницше, а потом арестует тебя. Мы все рассчитали, так что при въезде танка в зал никто пострадать не должен.
А теперь возьми вот эту бумагу с твоей речью и пробегись глазами, чтобы не накосячить перед мировой общественностью. Как ты можешь заметить, там есть цитаты из Ницше, и как ты можешь догадаться по этим цитатам, эту твою речь написал сегодня утром лично Босс. Так что помни, чью речь ты читаешь. Это большая честь для тебя, Запобедов, что твои речи пишет сам Босс.
– Но ведь Ницше – буржуазный фашистский философ-идеалист! – заорал Запобедов, – Не буду! За что? Почему? Зачем вообще все это? Зачем вы обрекаете меня на такой позор? Я ведь хотел только тихонько дожить до пенсии! Зачем?
– Затем, что наша страна уже перешла на карточную систему и сейчас стоит на грани голода и гражданской войны, – ответил на этот раз Эль-Джионозов, – Сталинисты вроде тебя видят решение в сохранении командно-административной плановой экономики и насильственном подавлении сепаратистов. Фактически, вы предлагаете развязать гражданскую войну и обречь миллионы людей на голодную смерть.
В КНДР пошли этим путем, и там уже начинается полномасштабный голод, и в стране не функционирует ни одно предприятие. И это при том, что у них там мононациональная страна и нет сепаратистов вообще. В наших условиях попытки сохранить целостность Союза немедленно приведут к гражданской войне.
А спокойно смотреть на гражданскую войну в ядерной державе никто не будет. Таким образом, к голоду и гражданской войне добавится еще и прямая военная оккупация иностранными державами. Вот что предлагаете вы...
– Но, постойте, я ведь не принимаю никаких решений, я маленький старый министр! – заспорил Запобедов.
– Еще бы тебе дали принимать решения, – вставил Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, – Но ты много болтаешь, Запобедов. А КГБ тебя слушало, так что твои речи тщательно записаны.
– Позволь, я закончу мысль, – сказал Эль-Джионозов, – Итак, вы предлагаете голод, смерть миллионов, оккупацию иностранцами и гражданскую войну. Мы предлагаем иное. Но у обеих сторон есть проблема – Генеральный секретарь. Он придерживается строго центристской позиции, так что обе стороны боятся его трогать. Запад не трогает его, потому что с ним можно говорить и иметь дело. Кроме того, в рамках советского законодательства генсек абсолютно легитимен. Ввиду всего вышеперечисленного его свергнуть нельзя. И при этом ситуация ежедневно ухудшается, тянуть дальше просто опасно. А вот тебя, Запобедов, свергнуть вполне можно...
– Даже нужно, – поддакнул Шах-Ирридиев, – Ну посуди сам, товарищ Тиран. Граждане тебя вообще не знают. Рожа у тебя омерзительная, ты похож на старую подгнившую черепаху, особенно в этих очках. А на Западе откроют твое досье, купленное у нашей госбезопасности, вспомнят, что ты два года назад на фуршете предлагал бомбить США ядерными боеголовками и начнут метаться.
Да даже самые упертые сталинисты и консерваторы поддержат свержение такого мудака, как ты. Мир будет в ужасе от одного появления твой физиономии на экране, а когда ты зачитаешь эту бумагу – начнется планетарная паника. Но тут придет Герой на Белом танке и спасет человечество от ужаснейшей в истории Тирании. План придуман лично Боссом, так что не сомневайся.
– Но как же... – задохнулся Запобедов, – Партия, заветы Ленина...
– Так для этого все и делается, – вздохнул уставший объяснять Шах-Ирридиев, – Не будет больше ни партии, ни коммунизма. И разного рода Запобедовы больше не смогут устраивать геноциды под видом переселений. Улавливаешь, товарищ Тиран?
Повисло молчание, наконец Запобедов произнес слабым голосом:
– Мне нужно позвонить. Можно?
Шах-Ирридиев пожал плечами:
