Текст книги "На исходе дня. История ночи"

Автор книги: А. Роджер Экерч

Кому, как не ночи, принадлежит волшебство?

Томас Кэмпион (1607)²⁰

Итак, чтобы защитить свои дома от грабителей, люди использовали разнообразные средства, подсказанные здравым смыслом: замки, собак, оружие. Социальный статус большинства домовладельцев при выборе способа защиты проявлялся скорее в степени его надежности, чем в предпочтении какого-то определенного средства. Даже люди с самым скромным достатком предпринимали все возможное для охраны своей жизни и собственности. В дополнение к рассмотренным выше нехитрым мерам предосторожности, необходимое ощущение безопасности обеспечивала также и вера в Бога. Многие не слишком разбирались в основных догматах христианского богословия, и Бог для большинства верующих не был безжизненной абстракцией, ограниченной – в словах и делах – безликими страницами Священного Писания. Как для католиков, так и для протестантов Его присутствие ощущалось во всех областях человеческого бытия, включая физическое и духовное благополучие. «Если бы не Божий промысел, кто бы нас защитил?» – вопрошала Сара Каупер²¹.

Особенно Божье покровительство требовалось ночью: в темноте опасностей больше и они менее предсказуемы. Освященное веками пожелание «Доброй ночи!» произошло от выражения «Дай Бог вам доброй ночи!». «Ночью, – утверждал поэт Эдвард Янг, – атеист готов поверить в Бога». Замки и засовы сами по себе не очень-то защищали от приспешников дьявола. Существовали особые молитвы, которые читались не только на ночь, но и вечером, на закате. Вспоминая свое лютеранское детство в Германии, Жан Поль писал, что его семья «при звоне вечернего колокола вставала в круг, взявшись за руки, и пела церковный гимн „Нисходит мрак ночной, наполнен силой"». Вместе с сонмом ангелов Бог в бесконечной милости своей преграждал путь ужасам ночи. В тексте одного рассуждения XVII века «для ночной поры» содержалась мольба о том, «чтобы твой ангел-хранитель наставлял и охранял тебя». «Услышав любой странный шум или скрип в доме, – советовал французский священник, – со всей пылкостью вверим себя Господу»²².

В те времена обращались и к оккультизму. Верования и практики, осуждаемые Церковью как суеверия, не представлялись мирянам такими уж страшными. Ворожба не столько соперничала со словом Божьим, сколько помогала простым людям побороть подлые козни Сатаны. На практике в глазах большинства людей между оккультизмом и верой не было никакого противоречия. Амулеты мирно соседствовали с распятиями – и те и другие ценились как обереги. В одном из стихотворений начала XVIII века так описывается ирландский дом:

 
Над дверью – крест святой Бригитты:
Жилище от огня укрыто. <.. >
Собаки, слуги – все здесь спит,
Бригитта этот дом хранит.
У входа сразу под крестом
Прибита накрепко гвоздем
Подкова, чтобы никогда
Ни вор, ни черт не шел сюда²³.
 

Колдовство имело вековые корни. Каждое поколение получало в наследство от предков веру в сверхъестественное и соответствующие практические навыки. «Они передаются от поколения к поколению», – заметил шотландский священник. Знание магических заклинаний пришло от кудесников, живших задолго до эпохи Нового времени, – «белых ведьм», «колдунов» и «колдуний», в том числе шведских Шока gubbarna и visa karingarna, испанских saludadores и сицилийских giravoli. Нередко их магические способности помогали соседям воздействовать на сверхъестественные силы. В 1575 году немецкий священник сообщал из Нойдроссенфельда: «Обращение к колдунам и гадалкам очень распространено по причине воровства, а кроме того, многие просят, чтобы им заговорили болезнь, для чего призывают к себе означенных гадалок». В отличие от «черного ведовства», использовавшегося для наведения порчи и сглаза, «белое ведовство» приносило пользу – это было, по словам Джона Драйдена, «нехорошее добро». В Англии, к вящей досаде церковных властей, чародеев, вероятно, было не меньше, чем приходских священников. А немецкий пастор сокрушался по поводу отношения своей паствы к магам и колдунам: «Эти люди занимают в их сердцах место Бога»²⁴.

В домашнем арсенале мер безопасности одно из центральных мест отводилось заговорам, содержащим как христианские, так и оккультные элементы. С их помощью оберегали дома, скот и урожай от воров, пожара и злых духов. Английский заговор в стихах звучал так:

 
От эльфов, фей и домовых —
Ты в маслобойне встретишь их, —
От всех пожаров и чертей,
Что дьявол шлет на нас, злодей,
Храни нас, Божья милость!²⁵
 

Той же цели служили самые разнообразные амулеты – от лошадиных черепов до кувшинов, известных под названием «ведьмины бутылки», в которых обычно хранился целый набор колдовских предметов. Содержимое таких кувшинов, обнаруженных в ходе раскопок, включало булавки, гвозди, человеческие волосы и засохшую мочу. Повсеместно особенно ценились амулеты из железа, которые считались гораздо более действенными, чем бронзовые или каменные. Для отпугивания злых духов по всей Европе и в Америке начала колонизации в домах вешали подковы. «Прибей подкову внутри дома, у порога, подальше, – наставлял Реджинальд Скот в 1584 году, – и будь уверен: ни одна ведьма не сможет к тебе войти»²⁶. У рабов на Британских островах Вест-Индии были распространены фетиши. Происходившие из Западной Африки, они представляли собой перемешанные битое стекло, кровь, зубы аллигатора и ром – все это подвешивалось у хижины или сада, чтобы отпугивать злых духов и воров, которые, по словам одного путешественника, «дрожат при одном их виде». Управляющий поместьем на острове Сент-Киттс писал в 1764 году: «Они борются с ужасными демонами своей черной страны, / Преследующими их в полуночный час»²⁷.

Двери и окна укреплялись, чтобы уберечь дом от грабителей, а предметы, обладающие сверхъестественной силой, помещались у входа в жилище, чтобы не пустить внутрь нечистую силу. Крестики, святая вода, освященные свечи, зола и ладан – все это обеспечивало духовную защиту. «Вешаю крест на окна, на двери, на трубу», – сообщалось в славянском стихе. Хотя протестантское духовенство периода Реформации отрицало преклонение перед священными предметами, многие семьи все равно от них не отказывались. В некоторых районах Европы вешали на двери иконы и надписи с просьбой о Божьей помощи. «О Господи, – начинался один из таких стихов в датском городе Колдинге, – храни наш дом, убереги его от всех невзгод и опасностей». «Здесь, как и в Германии, – писал путешественник, посетивший Швейцарию, – на фасадах домов стихи или тексты из Священного Писания». А на еврейских домах можно было увидеть мезузы – свитки с библейскими стихами, спрятанные в футляры, которые прикреплялись к дверному косяку²⁸.

Другие предметы были не столь традиционны, однако не менее популярны. Даже стойки ворот перед домом преподобного Сэмюэла Сьюолла были украшены двумя «головками херувимов». Кроме подков, на дверях появлялись волчьи головы и ветки оливы. Чтобы черти не влезли в трубу, в западной части Англии над очагом обычно подвешивали сердце вола или свиньи, предпочтительно утыканное булавками и колючками. В Сомерсете в одном очаге обнаружили засохшие сердца более пятидесяти свиней. На побережье Восточного Йоркшира в Холдернессе большой популярностью пользовались плоские оолитовые камни, известные под названием «ведьмины камни» (witch-steeans), которые привязывали к ключам от входных дверей. В Швабии, дабы защититься от пожара, семьям приходилось закапывать под порогом желудок черной курицы, яйцо, снесенное в Великий четверг, и сорочку, пропитанную менструальной кровью девственницы, – все для крепости смазанное воском²⁹.

Для простолюдинов, сталкивающихся с непредсказуемым миром, оккультизм составлял значительную часть жизни. При отсутствии другого объяснения причиной жизненных невзгод считалась деятельность сверхъестественных сил – в этом случае пугающая неопределенность обыденного существования принимала более понятные формы. Автор труда «Естественная история суеверий» (The Natural History of Superstition; 1709) Джон Тренчард признавался: «Кажется, что в различных обстоятельствах природа действует согласно некой тайной магии, нам неподвластной». И если религия, по словам Кита Томаса, предоставляла «всестороннее объяснение мироздания», то магия имела свои границы. Несмотря на народную веру в фей, мы не находим, по крайней мере в Англии, свидетельств того, что люди поклонялись языческим богам или духам. Магия занималась в основном проблемами частного характера. Если оккультные практики не пытались разрешить главные тайны бытия, то благодаря им повседневная жизнь все-таки казалась более управляемой, особенно в часы после заката, когда окружающий мир представлял серьезную угрозу³⁰.

Когда отсутствие луны или плотный туман лишают нас необходимого света, мы всегда в силах раздобыть его сами.

«О ночи» (1751)³¹

«Без свечей все станет кошмаром», – утверждалось в религиозном рассуждении XVI века³². Каждый вечер не только опасности, порождаемые тьмой, но и она сама наполняли жилища. С помощью огня и топлива среди окружающего мрака люди создавали маленькие островки света. Свет, без сомнения, обладал сверхъестественной силой. Наделенный религиозной символикой, он, кроме того, имел волшебные свойства, известные людям еще с языческих времен. Искры от пламени свечи могли предвещать многое. Крестьяне в Верхнем Лангедоке по ходу беседы клялись «огнем» или «пламенем свечи». Ночью охранная сила света ощущалась так остро, что в Германии зажигали большую свечу, чтобы защититься от злых духов и бури. По общему мнению поляков, свечи не давали дьяволу пугать скот. В некоторых местностях на Британских островах, для того чтобы отгонять чертей, люди окружали здания и поля зажженными свечами³³.

Те, кто мог позволить себе подобное расточительство, часто пользовались свечами, чтобы отвести от дома воров. Искусственное освещение не позволяло взломщикам спрятать во мраке свое лицо и в то же время свидетельствовало, что жильцы не дремлют. Когда окна в гостиной ремонтировались, Уильям Дайер из Бристоля жег свечу целый вечер, чтобы отпугивать «ночных грабителей», а Пепис приказывал зажигать свечу в столовой – «пусть воры боятся». Во французской Оверни середины 1700-х годов крестьяне так боялись воров, что, по сообщению местного чиновника, «дежурили с горящей лампой целую ночь»³⁴.

И все же главная ценность света заключалась в том, что он расширял границы домашнего пространства для работы и общения. Долгими зимними вечерами самый яркий свет исходил из очага. Даже в жилищах, где насчитывалась не одна комната, вечерняя жизнь сосредоточивалась у очага, который, давая свет и тепло, боролся с холодным мраком. В Нормандии уже в XIX веке комната с камином, даже в больших домах, называлась «Комната» или «Теплая комната». По причине важности очага или камина налоговое обложение иногда основывалось на их количестве в доме. Камин с дымоходом впервые появился в английских жилищах в XIII веке, но только в 1600-е годы он заменил открытый очаг в центре комнаты, обложенный камнями или затвердевшей глиной. Несмотря на постепенное распространение каминов также и в личных комнатах, в большинстве английских и французских домов XVII века отапливалось всего лишь одно помещение. Многие дымоходы делали из камня или кирпича, хотя в деревнях их могли мастерить из древесины и глины. Камины стоили дорого. Кроме того, от них было много грязи и при использовании они представляли определенную опасность. «Легче построить два камина, чем содержать один» – свидетельствует поговорка тех времен. Эффективность каминов также оставляла желать лучшего, потому что значительная часть тепла уходила через дымоход, пока в XVIII веке не придумали воздухопроводы. Альтернативой очагу или камину, как правило, были печи – в Германии, Восточной Европе и некоторых районах Скандинавии. С начала XVI века в домах английской знати иногда использовались печи, топившиеся углем. Но в качестве источника света печи не шли ни в какое сравнение с каминами³⁵.

Для того чтобы разжечь огонь, требовалось недюжинное терпение и умение. Приходилось долго мучиться, прежде чем загорятся несколько лучинок для растопки. До изобретения в XIX веке спичек, воспламеняющихся от трения, проще всего было попросить горящую головню или уголек у соседа, а потом постараться не устроить при переноске пожар. Или же бить куском стали о кремень, чтобы поджечь небольшое количество трута – как правило, это были намоченные в растворе селитры льняная или хлопковая ткань или мягкая бумага. «Дело не из легких», – вспоминал об этом житель Западного Йоркшира, особенно если за растопку приходилось браться в темноте. Железные или керамические подставки для дров в камине помогали обеспечить достаточный доступ кислорода. Предпочтительно было, чтобы разведенный огонь горел медленно и равномерно, если, конечно, приготовление пищи не требовало высокого пламени. «Французы с удовольствием говорят, что огонь поддерживает компанию, – заметил один немец, – потому что у них уходит уйма времени, чтобы его разжечь»³⁶.

В зависимости от местных условий топливо могло быть самых разных видов. В Европе и Америке того периода распространенным источником тепла была древесина, особенно твердая: дуб, бук, ясень – эти породы давали больше всего тепла. Обычно одна семья расходовала от одной до двух тонн древесины в год. В качестве хвороста для растопки использовался низкорослый кустарник, как и осенние обрезки виноградной лозы в тех регионах континентальной Европы, где процветало виноделие³⁷. В Англии другим распространенным топливом был битуминозный уголь, теплотворная способность которого (6,9) выше, чем у древесины (3,5). К тому же он требует меньше обработки. В Северной Англии и Уэльсе еще больше ценился длиннопламенный уголь, разновидность битуминозного угля. Он давал яркое пламя почти без дыма. Пламя было настолько ярким, что, как писал путешественник, «зимней порою бедняки покупают его вместо свечей». Лондон и другие крупные города из-за быстрого роста и удаленности от лесов оказывались в значительной зависимости от поставок угля³⁸.

Чтобы отопить жилище, бедняки в доиндустриальной Европе пускали в ход практически все, что попадалось под руку: вереск, дрок, утёсник, а в прибрежных районах – сушеные водоросли (использование последних на шотландском острове Эрискей придавало местному хлебу пикантный аромат). Вдоль побережья английского Дорсета популярностью пользовались куски глинистого сланца, пропитанные растительным маслом для более сильного горения³⁹. В графствах, расположенных к юго-западу от Лондона, там, где много торфяников и нет лесов, топили торфом, который вырезали из земли лопатами и складывали кусками в большие кучи, чтобы он высох и затвердел. Торф было легко разжечь. По сравнению с дровами, он не требовал особых усилий при топке, однако сгорал быстрее, чем уголь, и, кроме того, от него шел сильный запах и клубы дыма. Большие торфяники существовали не только в Англии, но и в Ирландии, Шотландии и Нидерландах. В Ирландии, где все классы общества использовали это ископаемое топливо, одна седьмая суши была полностью покрыта торфяными болотами. По словам священника из шотландского Тонга, торф давал «сильный, но не ясный свет» и «использовался вместо свечей». Путешественник, посетивший Шотландию в 1699 году, сообщал: «В некоторых местностях, где торф встречается в изобилии, люди строят из него маленькие домики без палок и бревен. Когда домик высыхает, он становится топливом, а они переселяются в другой»⁴⁰.

И наконец, самым дешевым топливом для наименее обеспеченных слоев населения был коровий, воловий и лошадиный навоз. Спрос на него, естественно, возрастал зимой, когда температура резко снижалась, а запасы торфа уменьшались. Раздобыть навоз было легко, его смешивали с соломой или опилками, формовали в брикеты и складывали рядом с домом сушиться. Житель Линкольншира называл такой огонь «пламенем коровьего дерьма». Несмотря на резкий запах, навоз при горении выделял больше тепла, чем древесина. В 1698 году Селия Файнс из города Питерборо графства Кембриджшир отмечала: «Деревенские жители в этих местах почти ничего другого и не используют». Столетие спустя в Корнуолле и Девоне за лошадьми путешественников «ковыляла старуха в надежде насобирать немного топлива»⁴¹.

Какое бы топливо ни использовалось, домашний очаг все равно давал не много света – обычно в радиусе лишь одного-двух метров. Как правило, только в самых убогих лачугах довольствовались светом от очага, расположенного в центре жилища. Вынужденный укрыться в доме бедняков, бирмингемский путешественник Уильям Хаттон рассказывал: «Я оказался в малюсенькой комнатенке, громко именуемой домом, в кромешной темноте, если не считать огонька, на котором едва ли можно было поджарить картофелину». Отсутствие дополнительного освещения в доме вызывало презрение и насмешки, что нашло отражение в дешевых изданиях народных повестушек. Такова история портняжки Лепера, который остался на ночлег у одной скупой фермерши-шотландки. Поскольку ему не предоставили приличную кровать, он был вынужден улечься на пол, но обнаружил, что хозяйка случайно водрузила кипу соломы, должную служить ему постелью, на спящего теленка, – такое тусклое было в доме освещение. Лепер все же получил свое, когда, к стыду хозяйки, его «кровать» придвинулась поближе к очагу⁴².

В те времена свет обеспечивали самые разнообразные приспособления, но все они имели источником огонь. Лишь в XX веке люди на Западе обратились к принципиально иной технологии – электричеству. Помимо очага, использовалось три основных типа освещения, ни один из которых существенно не изменился за последнюю тысячу лет. Наибольшее распространение получили свечи – вид твердого топлива, где фитиль помещался в воск или животный жир, а также лампы, в которых фитиль пропитывался маслом, налитым в небольшую емкость. Фактически верхняя часть свечи представляла собой своего рода маленькую лампу, фитиль которой горел в лужице из масла. Более примитивными по сравнению со свечами и лампами были просмоленные лучины из так называемого свечного дерева, горевшие ровным пламенем⁴³.

В англоязычном мире и в большей части Северной Европы, особенно среди имущих классов, предпочтение отдавалось свечам. Английские пословицы и поговорки отражают их повсеместное применение, например «Поджигать свечу с обоих концов» (безрассудно тратить силы) или «Держать свечу дьяволу» (свернуть с истинного пути)⁴⁴. Свечи из пчелиного воска были придуманы финикийцами, а среди европейских аристократов стали впервые использоваться в конце Средневековья. Благодаря приятному запаху и чистому пламени свечи особенно ценились в благородных семействах. Согласно «Книге учтивых манер» (The Воке ofCur-tasye; ок. 1477–1478), одному из слуг специально поручалось следить, чтобы «в комнате горели только восковые свечи». При экстравагантном дворе Людовика XIV потухшие свечи никогда не зажигали вновь. Соперничать с восковыми по качеству могли спермацетовые свечи, появившиеся в начале XVIII века, когда большое распространение получил китобойный промысел в Северной Атлантике. Их делали из розового жидкого воскообразного вещества спермацета, добываемого из головы кашалота. Именно добыча спермацета была задачей китобойного судна «Пекод» капитана Ахава из романа Мелвилла «Моби-Дик» (1851). Перечисленные выше источники света стоили дорого. С течением времени цены колебались, но ни восковые, ни спермацетовые свечи не стали общедоступными. В 1765 году Гораций Уолпол подсчитал: для того чтобы осветить и отопить роскошный дом маркиза де ла Борда, богатого парижского финансиста, необходимо тратить более 28 тысяч ливров ежегодно⁴⁵.

А вот сальные свечи, напротив, были дешевле, и многие семьи использовали только их. Сальная свеча делалась из животного жира, причем предпочтение отдавалось бараньему, иногда смешанному с говяжьим. (Свиное сало, от которого шел густой черный дым, горело не так хорошо. Известно, что американские колонисты использовали медвежье и оленье сало.) Помимо прочих сельских работ, выполнявшихся осенью, Томас Тассер советовал заняться еще одной: «Припасите сало до мороза, свечи заготовьте до зимы». В отличие от восковых и спермацетовых, сальные свечи отвратительно пахли из-за содержащихся в сале примесей. «Бесцветные глаза, чей тусклый блеск не ярче, чем мерцанье фитиля, чадящего в зловонной плошке с салом»[28]28
  Перев. П. Мелковой.


[Закрыть], – писал Шекспир в «Цимбелине» (ок. 1609). По мере горения сальной свечи качество света ухудшалось. Кроме того, они требовали постоянного внимания, чтобы сало не пропало зря. Если через каждые пятнадцать минут со свечей не снимался нагар, падающие остатки тряпичного фитиля могли создать «желобок» в расплавленном сале с одной стороны свечи. Свечной нагар, то есть горелые кусочки фитиля, становился причиной пожара при попадании на легковоспламеняющуюся поверхность. Сальные свечи требовали осторожности при хранении – они могли растаять или стать пищей грызунов. И все же, несмотря на эти недостатки, они использовались даже в аристократических домах для простых нужд. В загородное поместье Каслтаун, где проживал богатейший в Ирландии человек, Томас Коннолли, за один только 1787 год было поставлено 2127 фунтов (или около 965 килограммов) сальных свечей. Для сравнения: восковых свечей, зажигавшихся в парадных комнатах – гостиной и столовой, – было израсходовано 250 фунтов (или 113,4 килограмма)⁴⁶. В домах буржуазии восковые свечи зажигали только по особым поводам. Норфолкский пастор Джеймс Вудфорд вспоминал о праздничном обеде, который давал его знакомый: «Мистер Меллиш принимал нас поистине великолепно. Вечером зажгли восковые свечи». Тот же Вудфорд отмечал, что однажды в Рождество он решил ненадолго зажечь свою «старую восковую свечу»: «Хоть она почти закончилась, все же может посветить мне еще разочек»⁴⁷. Жизнь осложняли и налоги, введенные в Англии как на восковые, так и на сальные свечи, по крайней мере в XVIII веке. Одновременно с введением налога изготовление свечей собственными силами стало считаться делом незаконным⁴⁸.

Те, кто находился внизу социальной лестницы, вынуждены были довольствоваться «ситниковым светом», то есть свечами с фитилем из сердцевины ситника. Хотя по форме они напоминали прочие свечи, налогом их не обкладывали. Делали эти свечи из растущих на лугах двух видов ситника, которого так много во влажном британском климате, – ситник развесистый, Juncus effusus, и ситник скученный, Juncus conglomeratus. Ситник сушили и почти целиком очищали от кожицы – оставляли лишь одну полоску для поддержки стебля – мякоть же несколько раз погружали в горячее пищевое сало, а потом ждали, пока она затвердеет. «Экономная жена трудолюбивого рабочего из Гемпшира, – отмечал Гилберт Уайт, натуралист XVIII века, – добывает сало бесплатно. Ибо она соскребает его остатки со стенок горшка». Укрепленная горизонтально на железной подставке под небольшим углом, такая свеча, размером немногим более двух футов, горела около часа, то есть в два раза быстрее, чем обыкновенная сальная свеча. Реформатор Уильям Коб-бет писал о своем детстве: «Меня растили и воспитывали в основном при ситниковом свете». Его бабушка, вышедшая замуж за поденного рабочего, «ни разу в жизни», по воспоминаниям Коббета, «не зажгла в доме обычную свечу». "Когда глава семьи начинал богослужение, – сообщает священник одного прихода в горных районах Шотландии, – родные зажигали ситник, чтобы он мог прочесть псалом и отрывок из Писания». В семьях среднего класса в большей или меньшей степени использовали «ситниковый свет», чтобы сэкономить на обычных свечах. «Мелкие фермеры используют много ситниковых свечей, когда дни коротки [то есть зимой], – как утром, так и вечером, как на маслобойне, так и на кухне»⁴⁹.

Впрочем, на значительной территории континентальной Европы предпочтение отдавалось масляным лампам. За пределами Британских островов было меньше овец, источника свечного сала, зато в изобилии встречалось растительное масло. Помимо этого, жаркая погода, по крайней мере р Средиземноморье, осложняла использование сальных свечей: они начинали таять. И наоборот, в Англии и других северных странах в зимние месяцы некоторые виды масла замерзали. Масляные лампы были самыми разными: от раковин гребешков и моллюсков до французских ламп, представлявших собой удлиненный железный сосуд с ручкой. На противоположной от ручки стороне лежал фитиль из мягкого шнура, частично опущенный в масло. С фитиля следовало снимать нагар, зато всего лишь пол-литра масла обеспечивало продолжительное горение огня. Источниками масла служили различные растения: лен, рапсовое семя, олива, грецкий орех. В прибрежных районах ценилась рыбья печень, в Скандинавии – тюлений жир. Сходным образом использовались и морские птицы глупыши, гнездившиеся на далеких островах Сент-Килда, Борреа и Соа в Северной Атлантике. В случае опасности глупыш срыгивает особую маслянистую жидкость, пригодную для использования в лампе. Жир буревестника, обитавшего на лежащих к северу от Шотландии Шетландских островах, также годился для этих целей. Взяв его тушку, жители пропускали фитиль прямо в глотку и таким образом получали лампу⁵⁰.

Во Франции ситниковые свечи, сделанные на основе пищевого жира, были известны под названием meche dejonc, а в Германии – Bisenligt.

Бедные семьи там, где в изобилии росли сосны, ели и пихты, могли использовать их в качестве свечного дерева. Со ствола снимали кору и оставляли дерево сохнуть. Потом его срубали, а высохшие лучины, пропитанные темной смолой, зажигали, как маленькие факелы, укрепив на железных подставках. Зажженный конец лучины направлялся вниз, чтобы пламя не гасло. Пучки смолистых сосновых веток также служили и топливом, и источником света. Свечная древесина использовалась на большой территории – от Швеции до Канарских островов. Российские археологи, проводившие раскопки древнего Новгорода, обнаружили факелы, сделанные из связанных вместе сосновых лучинок и щепок. Еще один вид свечной древесины – мореная древесина – был в ходу в Северной Англии и Шотландии. Наряду с ветками засохших елей и пихт, там выкапывали из болот гниющие стволы – не только хвойных деревьев, но даже вязов и дубов, в которых тоже было полно смолы. «Вместо свечей, – сообщал путешественник, посетивший горные районы Шотландии, – здесь, как и почти по всем горам, простой люд использует щепки хвойных деревьев, которые выкапывает из мхов. В этих щепках много смолы, и они всегда горят ярким пламенем». Иногда арендаторы часть своей ренты выплачивали повозками свечной древесины⁵¹.

Особенно популярной свечная древесина стала в американских колониях, где густые сосновые леса покрывали значительную часть восточного побережья. Нет сомнения, что английские колонисты позаимствовали технологию у индейских племен. В одном из описаний Новой Англии говорится следующее: «Здесь прекрасно живется тем, кто любит хороший огонь. И хотя в Новой Англии нет свечного сала, благодаря изобилию рыбы у нас всегда есть ламповое масло. Кроме того, наши сосны, коих в лесах больше, чем иных деревьев, дают нам свечи, весьма полезные в доме. Такими свечами, за неимением других, обычно пользуются индейцы»⁵².

Использование искусственного освещения регулировалось множеством ограничений. В доиндустриальную эпоху семьи были вынуждены следовать соображениям и безопасности, и экономии. Особые правила определяли не только порядок доступа к свечам и лампам, но также время и место использования освещения. В этом вопросе единого подхода не было. По-разному оценивалось то или иное место, тот или иной час. Одним из основных принципов был «свет среди бела дня», то есть искусственное освещение, в котором нет нужды днем. Такое расходование свечей воспринималось как мотовство и расточительство. По природе своей неэкономными считались дети, слуги и рабы, поэтому за ними нужен был глаз да глаз. Когда плантатор из Виргинии Уильям Бёрд II обнаружил свою рабыню Прю со «свечой в ясный день», он пришел в ярость и «выразил свои чувства» хорошим пинком⁵³. Обычно даже в сумерки свет в домах старались не зажигать. Период между заходом солнца и наступлением ночи в Исландии и на большей части Скандинавии назывался «сумерками для отдыха» – время, когда было уже слишком темно, чтобы заниматься какой-то работой, но еще слишком светло, чтобы на полном основании зажигать свечи или лампы. Этот час перед вечерними домашними делами люди отводили отдыху, молитве и неторопливым беседам. В Англии и колониальной Америке только с наступлением абсолютной темноты приходило «время свечей». Джонатан Свифт советовал слугам, пекущимся о хозяйском благополучии, «экономить свечи своих господ и вносить их только через полчаса после наступления полной темноты, как бы часто хозяева их ни призывали»⁵⁴.

Людям зависимым не разрешалось пользоваться светом самостоятельно: они не имели права даже посветить себе перед сном. В комедии Джозефа Эддисона «Барабанщик» (The Drummer; 1715) хозяйка дома взрывается от негодования, узнав, что ее слуги зажигают в своих комнатах ночники. «Эти мошенники боятся спать в темноте?» – спрашивает она управляющего. Джон Обри, повествуя о математике Уильяме Отреде, отмечал, что жена последнего, «женщина прижимистая», «не разрешала ему жечь свечи после ужина и по этой причине многие из его блестящих идей оказались утраченными». Кроме всего прочего, открытое пламя горело быстрее при переноске. Нужно было соблюдать осторожность по дороге в спальню и при отходе ко сну, чтобы не случилось пожара⁵⁵.

В любой поздний час люди умели ходить по дому в полной темноте, осторожно пробираясь по знакомым комнатам и коридорам. «Лучшая свеча – осмотрительность» – гласила валлийская поговорка. Важно было научиться осязать свое жилище. Человек накрепко запоминал внутреннюю топографию помещения, в том числе точное количество ступенек на каждом пролете лестницы. Тем, кто оказывался в незнакомом доме, приходилось приспосабливаться. Очутившись в неизвестной комнате, советовал Руссо в «Эмиле», полезно похлопать в ладоши. «По резонансу от хлопка вы поймете, велико или мало помещение, находитесь вы в центре или же в углу». Однажды вечером, вынужденный обстоятельствами остановиться в бедном жилище на итальянском побережье, путешественник XIX века «очень внимательно обследовал свою комнату», чтобы «выбраться» оттуда до рассвета. Отсутствие освещения дало жизнь целому ряду хитрых приемов, которые, несомненно, передавались из поколения в поколение. В элегантном двухэтажном особняке, некогда возвышавшемся над плантацией Соттерли в колониальном Мэриленде, до сегодняшнего дня сохранилась сделанная от руки зазубринка на деревянных перилах лестницы, ведущей на второй этаж, – она обозначает место резкого поворота вправо. На ночь в жилищах Скандинавии мебель ставили вдоль стен, чтобы на нее не натыкаться. Везде было важно соблюдать аккуратность: вдруг понадобится быстро найти в темноте какой-нибудь инструмент или оружие. Выражение «всему свое место» ночью приобретало особый смысл. Роберт Кливер в книге «Богоугодный порядок управления домом» (A Godly Forme of Houshold Government; 1621) писал о слугах: «В ночную пору, когда нет света, они не только должны подсказать: „Это лежит там-то и там-то", но и, если понадобится, быстро принести необходимую вещь»⁵⁶.