Текст книги "На исходе дня. История ночи"
Автор книги: А. Роджер Экерч
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)
Пусть кровать будет широкой и длинной и такой высоты, чтобы можно было легко упасть в нее.
Томас Коган (1588)36
Сон занимал центральное место в жизни людей доиндустриальной эпохи; это подтверждается тем особым значением, которое придавалось кровати – как правило, самому дорогому предмету домашней обстановки. В период между XV и XVII столетиями европейские постели постепенно превратились из соломенных тюфяков, лежавших прямо на земляном полу, в деревянные сооружения, укомплектованные подушками, простынями, шерстяными одеялами, покрывалами и «перинами», набитыми тряпьем и клочьями шерсти. Уильям Харрисон в 1557 году вспоминал о своей юности: «Наши отцы, да и мы сами, часто ложились на соломенных тюфяках, на грубых циновках, покрытых одной лишь простыней, под одеялами из войлока или покрывалами… и вместо валика под голову клали большую круглую колоду. <…> Подушки предназначались только для рожениц». По мнению Харрисона, постельные принадлежности относились к тем «вещам», которые «в Англии менялись самым непостижимым образом». В зажиточных домах в середине XVI века появились высокие кровати с пологом, перинами и тяжелыми занавесями, предохранявшими от сквозняков, насекомых и любопытных глаз. Для них требовалось такое обширное пространство в интерьере, что у богатых тосканцев каждая кровать почиталась «комнатой». Постельное белье включало в себя льняные простыни, а также шерстяные и стеганые одеяла37.
Повышению качества кроватей в XVI столетии способствовали и другие нововведения для домашнего уюта и комфорта. Кроме труб, которые помогали сберечь тепло дыма, идущего из каминов, к ним относились межкомнатные перегородки, облегчающие распределение внутреннего пространства, и остекление окон, благодаря которому увеличивалось количество тепла и света. Усвоение этих и других усовершенствований в обстановке дома ускорил в конце XVII века крутой перелом в массовом потреблении, вследствие чего бытовые удобства становились все более доступными для широких слоев населения по обе стороны Атлантики. Однако ни одно из этих достижений в материальной сфере не пользовалось такой популярностью и не доставляло столько наслаждения, как улучшение постельных принадлежностей. Кровати называли в числе первых пунктов завещаний любимым наследникам, равно как и в числе первых приобретений молодоженов. В скромных домах кровати иногда составляли более трети стоимости всего семейного имущества. Хотя в бедных семьях их каркасы часто изготовляли самостоятельно, кровать, как правило, была тем предметом мебели, который при вступлении в «мир товаров» покупали первым. В 1598 году приезжий из Германии был удивлен, увидев английские кровати, «покрытые гобеленом даже в домах фермеров». Один историк материальной культуры был недалек от истины, когда пошутил, что период раннего Нового времени можно назвать эрой Кровати38.
Семьи вкладывали средства в кровати не только как в свидетельство социального престижа, но и для собственного физического удобства. Безусловно, на протяжении жизни кровать выполняла множество функций. Там большинство людей были зачаты и рождены, там они болели и выздоравливали, любили и умирали. «Близко подойдя к постели, можно увидеть все – от человеческого блаженства до человеческой скорби», – писал Исаак де Бенсерад. Но никакая другая роль не могла сравниться с повседневным назначением кровати – благоприятно воздействовать на сон. «Поскольку нет ничего более святого и праведного, чем спокойный сон, – отмечал голландский врач XVI века Левинус Лемниус, – человеку необходимо иметь полное удобство и спать в мягкой постели». Другой врач заявлял: «Кровать должна быть мягкой, хорошо застеленной и приподнятой в ногах». Необходимость возвышения объяснял в 1625 году Стивен Брэдвелл: «Чем ближе к земле, тем воздух смертоносней; и прямое воздействие холодной почвы представляет собой большую опасность». Кроме того, поднятый каркас кровати хозяина позволял на день задвигать под нее низкую кровать слуги39.
Тем не менее основная часть населения, относившаяся к низшим слоям общества, продолжала страдать, пользуясь рваными одеялами и грубыми матрасами, ибо многим семьям было трудно позволить себе эти предметы первой необходимости. В Глостершире в конце XVII века большинство оставленных семьями описей имущества на сумму менее 50 фунтов стерлингов (ткачей, мелких фермеров, беднейших слоев ремесленников) включали в себя матрасы и кровати, но не простыни. Дом ткача в Гастингсе, который посетил поэт Джон «Водный» Тэйлор, был лишен каких-либо удобств: «Есть лишь пол в жилище том, / Нет столов и стульев в нем, / Нет клочка соломы даже, чтоб прилечь»[84]84
Перев. А. Сагаловой.
[Закрыть]40.
В Шотландии и Ирландии целые семьи спали на земляном полу, устланном камышом, соломой и вереском. Дело было не только в стоимости кроватей, но и в том, что они занимали много места в тесных жилых помещениях. В конце XVII века в Ирландии путешественник обнаружил, что «в лучших хижинах находилась одна кровать с перьевым матрасом, изредка больше, ибо перья стоили слишком дорого; она предназначалась для мужа и жены, все остальные спали на соломе, на одной простыне и под одним одеялом, у других были только одежда и одеяло, чтобы накрыться. В хижинах редко был какой-либо пол, кроме земляного». Как ехидно пошутил писатель Нед Уорд, «кровати стояли на таком прочном основании, что только землетрясение могло сдвинуть их с места» (курсив мой. – А. Р. Э.)41.
Мало чем отличались места для прислуги, за исключением тех, кому позволяли спать с кем-либо из членов семьи хозяина. «Что до слуг, – писал Харрисон в начале XVI века, – хорошо, если у них было чем укрыться, поскольку подстелить что-то под себя, дабы защитить тело от колкой соломы, протыкавшей ткань тюфяка своими острыми концами, они часто не имели возможности». Даже к XVIII веку самые удачливые слуги во Франции получили лишь узкие койки, на которые клали соломенные матрасы. Между тем служанка из Лондона Мэри Клиффорд, прежде чем ее избили до смерти в 1767 году, часто была вынуждена спать в господском винном погребе, «иногда» в качестве постельных принадлежностей имея «обрывок мешка» и «обрывок одеяла». Однажды вечером Пепис также заставил свою служанку, маленькую девочку, после побоев лечь в подвале. Ученики и подмастерья устраивались спать там, где позволяло пространство, в том числе на полу в мастерских своих хозяев. Больше всех повезло парижским подмастерьям-пекарям, которые спали в мешках из-под муки, забравшись на теплые печи42.
Нищим и бродягам было хуже всех. Городская беднота спала в проемах дверей, выходивших на улицы, или, если посчастливится, на примыкавших к витринам деревянных прилавках (bulks) или под ними – эти нищие получили в Англии прозвище «балкеры». Французский поэт XV века Франсуа Вийон писал об «отверженных под мясными прилавками». В 1732 году в Лондонском суде муниципального Совета отмечалось, что «бездомным детям позволено ночевать на помостах, прилавках и в других местах на городских улицах». Затем в течение нескольких лет молодых бродяг находили спящими в дуплах деревьев в Гайд-парке. Тележки для перевозки сена, конюшни и амбары служили «гнездами» для городских бродяг; например, в 1636 году близ Тьюксбери в амбаре, «голыми в соломе», были обнаружены 30 человек – мужчины, женщины и дети. «Ложиться по знаку звезды» (coucher a Venseigne de I'estoile) – французское выражение, касающееся судьбы бесчисленных нищих. Между тем многие из «беднейшего слоя» в столь отдаленных друг от друга местах, как Неаполь и Филадельфия, находили себе убежище в пещерах43.
Нехватка постельных принадлежностей означала, что семьи низших слоев, как правило, спали по два, три и более человек на одном матрасе, включая остающихся на ночь посетителей. Ночлег не только в одной комнате, но и под одним одеялом помогал сберечь топливо и приносил желанное тепло холодными ночами. Итальянская пословица настоятельно советовала: «В узкой кровати занимай середину»44. Вероятно, большинство родителей спали отдельно от детей, вышедших из младенческого возраста, хотя некоторые европейские крестьянские семьи, насчитывающие пять или шесть человек, делили одну кровать. Это не вызывало большого недовольства. «Помните ли вы те широкие постели, в которых так удобно было спать всем вместе?» – спрашивал своего собеседника Ноэль дю Фэй, сказочник XVI столетия. В бедных семьях, как заметил французский историк Жан-Луи Фландрен, общая постель имела особую ауру. Часто, будучи единственным, помимо стола, местом встречи домочадцев, она являлась неотъемлемым источником сплоченности семьи45.
«То pig» – распространенное британское выражение, означающее «спать вместе с одним человеком или более», когда каждый член семьи имеет определенное место в соответствии с возрастом и полом. Согласно записям одного из очевидцев начала XIX века, в ирландских семьях «ложатся, как заведено, по порядку – старшая дочь у стены, дальней от двери, затем все сестры соответственно возрасту, затем друг за другом мать, отец и сыновья и затем посторонние – странствующий коробейник, или портной, или нищий». Мужчины, располагавшиеся ближе к двери, прежде чем лечь спать, обеспечивали безопасность домочадцев. Что еще более важно, женская часть семьи была изолирована как от приглашенных гостей, так и от непрошеных посетителей. Вынужденный ночевать в доме у знакомого, Жак-Луи Менетра спал с краю, хозяин в середине и жена хозяина – у стены46.
В крестьянских семьях на ночь под свой кров брали домашних животных – общепринятая практика, сохраняющаяся в традиционных обществах по сей день. Кроме того, что находившиеся рядом животные обеспечивали защиту от грабителей и воров, они давали тепло, хотя «их экскременты были омерзительны». Как сообщают, в Уэльсе XVIII века «каждое строение» представляло собой Ноев ковчег, ведь, помимо прочего, считалось, что молоко станет лучше, если коровы будут смотреть на огонь. К тому же доить их в помещении было проще. Часто скот в домах привязывали к похоронным дрогам, хотя известно, что свиньи бродили свободно. В Шотландии и некоторых частях Северной Европы кровати с занавесями сооружались в толще стены, отчасти для того, чтобы получить дополнительное пространство для животных. По свидетельству посетителя Гебридских островов в 1780-е годы, коровью мочу обычно собирали в лохани и выливали, а навоз убирали только один раз в год47.
IVКровать – это лучшее место встречи человечества.
Сэр Томас Овербери (1614)48
Даже состоятельные люди, находясь вне дома, иногда ночевали в общей постели. Правила поведения требовали, чтобы спящие вместе, особенно посторонние, выполняли общепринятые условности. Новые нормы вежливости в западном обществе распространялись и на сон. «Хороший, внимательный сосед» должен был лежать смирно, на своем месте, не натягивать на себя одеяло и «пожелать» своему компаньону «спокойной ночи», «когда тот скажет все, что хотел». Во французском разговорнике, составленном для английских путешественников, среди допускаемых хорошим тоном упреков значатся: «Вы плохой партнер», «Вы тянете одеяло на себя» и «Вы только и делаете, что брыкаетесь». Мало кто защищал свои привилегии столь же рьяно, как Филипп Орлеанский, единственный брат Людовика XIV. Его жена, герцогиня, признавалась: «Когда его светлость спал в моей постели, я должна была лежать так близко к краю, что иногда во сне падала, ибо его светлость не любит, чтобы до него дотрагивались; и если оказывалось, что случайно во сне я вытянула ногу и прикоснулась к нему, он будил меня и полчаса бранился»49. К XVIII веку среди представителей благородных классов стало распространяться презрительное отношение к совместному сну, что, быть может, и породило пренебрежительное выражение «постельная охапка». Ни в одной другой сфере жизни доиндустриальной эпохи растущая ценность личного уединения среди высших слоев общества не заявляла о себе так явно. Сюда прибавлялся голос большинства религиозных лидеров, осуждавших мораль семей, пользующихся общей постелью50.
Тем не менее зачастую даже в домах среднего класса ночлег в общей постели почитался за благо. Сон рядом с родственной душой, будь это член семьи, слуга-ровесник или друг, давал преимущества, не ограничивавшиеся удовольствием, полученным от тепла другого, или экономией средств, затраченных на персональную кровать. Это также обеспечивало ощущение безопасности. Чтобы подавить общее чувство страха, друзья и родственники спали под одним одеялом, особенно по ночам, предвещавшим нечто дурное. Босуэлл, охваченный «мрачным ужасом» при наступлении ночи, уговаривал одного из друзей разделить с ним ночлег, поскольку не мог отважиться остаться один. В другой вечер, поговорив о привидениях («Я боялся, что призраки вернутся на землю»), он снова попытался найти себе компанию. Так же боялся дьявола и пенсильванец Исаак Хеллер; на ферме, где ему довелось работать, неоднократно, «чтобы не ночевать в одиночестве… он вставал и шел спать с чернокожими»51.
Вдвойне трогательной была свойственная партнерам по ночлегу тесная привязанность друг к другу, чему благоприятствовали долгие доверительные разговоры. Конечно, некоторых беседа очень утомляла. Ричард Бакстер по вечерам заставал работников «такими выбившимися из сил и изможденными тяжелым трудом», что «у них закрывались глаза», а лондонский разносчик пива в 1758 году свидетельствовал: «Наша работа так тяжела, что мы, как только ложимся в кровать, сразу засыпаем»52. Но большинство членов семей доиндустриальной эпохи, вероятно, не стремились быстро уснуть. Тогда как средняя продолжительность засыпания составляет от десяти до пятнадцати минут, три века назад этот период мог быть значительно более долгим. Недавно проведенное исследование, проходившее в воссозданных условиях ночного сна до появления искусственного освещения, показало, что участники эксперимента, после того как ложились спать, продолжали бодрствовать в течение двух часов. Вероятно, в прошлом гораздо более привычным был режим, которого придерживалась послушная дочь в «Нравах эпохи» (The Manners of the Age; 1733): «В кровати она в восемь часов, молилась о том, чтобы лечь в семь, а засыпает – в девять». Элизабет Дринкер отмечала: «Я ложусь спать около одиннадцати часов и редко или, можно сказать, даже почти никогда не засыпаю до полуночи»53.
Сколько бы ни длилась конечная фаза бодрствования, совместный сон предоставлял человеку надежного товарища, доверие к которому определялось степенью близости, недоступной в дневное время. «Большинство людей, – писал эссеист, – следуют природе, только пока они в ночных рубашках», тогда как «всю активную часть дня они играют роли». Стремление к общению, свойственное партнерам по ночлегу, может пролить свет на загадочное выражение «blanket fair»[85]85
Ярмарка под одеялом (букв., англ.).
[Закрыть], которое в Шеффилде, в других частях Англии означало «отход ко сну»54. Некоторые компаньоны редко раскрывали свою душу или выказывали «расположенность к беседе», как, например, дорсетширский соколиный охотник, объяснявший свое нежелание разговаривать любовью к чтению по ночам. Но в большинстве случаев их отношения представляются прочными, они называют друг друга «товарищ по ночлегу» (bedfellow) или «компаньон», ухаживают друг за другом во время болезни и делятся секретами. Не имея возможности посещать школу, в XVI веке подмастерье Саймон Форман «ночами брал уроки» у своего партнера по ночлегу Генри, который ходил в «бесплатную школу» днем. В сказке эпохи Реставрации «Принцесса Клория» (The Princess Cloria; 1661) мужской персонаж Локринус выражает удивление, что государственный муж Геркромбротус разговаривал «так нежно и доверительно, как будто эту ночь мы должны были провести в одной кровати». Напротив, люди, спавшие в одиночестве, в том числе и привилегированные особы, могли испытывать значительный дискомфорт. Леди Ньюпорт, семидесяти одного года от роду, поразила свою подругу Сару Каупер тем, что, находясь одна в постели, приставала с разговорами к попугаю55.
Лежа бок о бок в темноте, партнеры испытывали более сильное желание нарушить общепринятые социальные нормы. Слуги-мужчины, пользующиеся одной постелью, могли быть вовлечены в гомосексуальные отношения. Подобным образом, когда подневольные мужчины и женщины в маленьких семьях спали все вместе, это нередко приводило к появлению на свет незаконнорожденных детей56. Совместный сон мог также извратить отношения между хозяином и слугой. Однако, какими бы иерархическими, лишенными заботы друг о друге ни были взаимоотношения домочадцев в течение дня, постель часто меняла их характер. В «Английском мошеннике» (The English Rogue; 1671) госпожа, обычно спавшая вместе со служанкой, «очень свободная во всех» своих «суждениях», знакомит ее «с разнообразными приемами» обольщения «возлюбленных». Менее изысканным является ночное «состязание в выпускании газов» между госпожой и горничной, о котором повествует песенка эпохи Реставрации «Она пошла, когда стемнело, спать». Ложась вместе с хозяйками, служанки по ночам были избавлены от плохого обращения своих мужей. Говоря кратко, словами автора «Гимна темноте» Томаса Ялдена, «Свет различает, а ты равняешь». Авторы книги о правилах поведения считали необходимым напомнить партнерам по ночлегу, что нужно уступать тому, кто чем-либо превосходит другого: «Каждый раз, когда ты ложишься с человеком, который выше тебя рангом, узнай у него, какая сторона кровати ему больше нравится». Госпожа де Лианкур советовала своей внучке никогда не спать в одной постели с прислугой, поскольку слуги будут «вести себя не как должно, не уважительно по отношению к тебе, а наоборот, и не станут соблюдать чистоту и благопристойность»57.
Более всего менялись отношения между мужем и женой. Они несли в себе редкую потенциальную возможность физической и эмоциональной близости. Как и днем, некоторые мужчины оставались бездушными – грубыми, эгоистичными и глухими к просьбам своих жен. Сильвия в «Атеисте» (The Atheist; 1684) обличает типичного супруга, «тупого и никуда не годного, он ложится в кровать вялый и ничего не хочет, ворочается, ворчит, храпит». Еще меньше повезло Мэри Артур из Массачусетса, которая в 1754 году была «вышвырнута» своим мужем из кровати с такой силой, что жилец, находившийся совершенно в другой части дома, испугался землетрясения58. Однако, вынужденные проводить врозь большую часть дня, в ночное время супружеские пары предавались тихим беседам, играм и сексуальному наслаждению. Интимные ночные разговоры посвящались событиям дня или – чаще всего – неотложным делам. Во «Втором рассказе монахини» из «Кентерберийских рассказов» Чосера служанка Цецилия говорит мужу:
Лорд Уористон «долго рассуждал» со своей женой о библейском стихе, тогда как Пепис получал «большое удовольствие от разговоров и рассуждений» в постели. У Босуэлла, неверного супруга, подобно Пепису, усиливалась депрессия, если он находился вдали от своей «доброй постели» и «дорогой жены»59.
Когда утомленные души укладывались спать, традиционные различия в положении жен и мужей сводились на нет и в патриархальной семье наступали редкие моменты автономии женщины. Половые границы восстанавливались. Пребывание в постели в темноте побуждало жен к выражению интересов, неподобающих в другие часы. «Женщины знают время своего ремесла, – заявил Джошуа Суитман в 1702 году, – ведь ночью они сделают из мужчины воск». Легендарными приемами были лесть и хитрость, равно как и воздержание от сексуальных отношений или вызывающая жалобы мужей «холодность» в постели. «Всячески избегайте раздора в спальне, – рекомендовал специалист мужчинам, – чтобы доставляющее удовольствие событие поднимающейся нежности» не превратилось еще в одну неприятность. «Пятнадцать радостей брака» (б. д.), женоненавистнический труд эпохи позднего Средневековья, подробно излагает тактику, которой, по слухам, пользуются жены для свободного манипулирования своими мужьями60. Больше всего досаждало брюзжание, хорошо известное как curtain или boulster lecture — «альковная нотация». «Это метод, относящийся к правам женщин», – провозглашает мисс Плимлиммон в «Валлийской наследнице» (The Welch Heiress; 1795). В дневнике неизвестного, хранящемся у Джона Элиота из Коннектикута, содержится ясная оценка того авторитета, которым пользовались некоторые женщины. «Ее альковные нотации, – писал он о своей жене, – очень часты, суровы и длинны (через раз, а то и каждый раз или из ночи в ночь нам обоим почти совсем не удавалось заснуть), читаются самым отвратительным и оскорбительным языком… в них ворошатся старые истории о первой и второй жене, первом и втором ребенке и т. д.». Помимо упреков в адрес Элиота за прошлые женитьбы и презрительного отношения к его успехам в постели, жена иногда настаивала на том, чтобы он спал в другой комнате; то же самое делала супруга дорсетширского джентльмена Джона Ричардса, изгоняемого в столовую или погреб61.
Постель была самым подходящим местом для проявления беспощадной жестокости к мужьям, что, правда, случалось редко. Здесь мужчину легко было отравить, поэтому никогда они не были столь уязвимы. Обиженная жена из Йорка предупредила своего грубого супруга, «что она, если захочет, ночью в постели может убить его». В Германии Маргарета Крафт из Гальбаха «вскоре после соития» убила своего второго мужа топором, укрыв потом в погребе навозом его расчлененные останки. В 1737 году в Коннектикуте муж – видимо, он храпел – получил от жены в раскрытый рот совок горячих углей, тогда как в Дерби подружка подмастерья чулочника по имени Сэмюэл Смит, когда тот лежал и спал в темноте, резанула его ножом по пенису. Она была недовольна тем, что «он добивался ее несколько лет и часто обещал на ней жениться, но всегда обманывал». Только потеряв «большое количество крови» и «испытав сильную боль», Смит «понял, что был не прав»62.
