Текст книги "На исходе дня. История ночи"
Автор книги: А. Роджер Экерч
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)
Они должны… с раннего возраста приучать себя к темноте.
Жан-Жак Руссо (1762)6
Еще Аристотель и Лукреций говорили о робости, охватывающей ночью маленьких детей. Психологи утверждают, что ребенок впервые демонстрирует инстинктивный страх темноты в возрасте около двух лет. Волнения, дремавшие в нем с рождения, пробуждаются вместе с осознанием окружающего мира. Нет никаких оснований полагать, что эта стандартная схема детского поведения была иной в ту эпоху. Рассказывают, что древние спартанцы заставляли своих сыновей проводить целый вечер среди гробниц, чтобы побороть страх. «Люди боятся смерти, подобно тому как дети боятся ходить в темноте», – заметил Френсис Бэкон7.
В период раннего Нового времени детские страхи, по мнению родителей, служили благим целям. Вместо того чтобы успокоить ребенка, взрослые, как правило, старались усилить их боязнь, рассказывая сказки о чем-нибудь сверхъестественном, что отчасти выдавало их собственные тревоги. «Сказки усугубляют естественный страх ребенка», – отмечал Бэкон. Реджинальд Скот, писатель елизаветинской эпохи, рассказывал о «служанках наших матерей»: «Они так запугали нас бродягами, духами, ведьмами, горбунами, эльфами, колдуньями, феями… что мы теперь боимся собственной тени». Были еще истории про похищения, убийства и воровство. Так, в XVII веке Изабелла де Муэрлоос, девушка из бельгийского города Гента, была напугана историей о «человеке в длинном плаще, о котором говорили, что он ищет первенцев», чтобы убивать их. А призрак одноглазого солдата в королевском карауле помогал дисциплинировать юного Людовика XIII (1601–1643). Как утверждали противники такого метода воспитания, чтобы добиться от ребенка послушания, родители и слуги внушали ему ужас, рассказывая истории про привидений, которые охотятся за непослушными детьми. «Как только кто-то захочет утихомирить ребенка, – жаловался голландский автор Якоб Кате, – в ход сразу идут всякие выдумки: привидение, призрак, дух мертвеца». Некоторые родители в качестве наказания запирали детей в темных чуланах или разыгрывали явившихся за ними злых духов. Голландец Константейн Хёйгенс, нарядив в черную одежду куклу, пугал ею свою маленькую дочь. Отец Филиппа де Строцци во Франции XVI века однажды постучал в дверь комнаты сына и заговорил с ним «измененным жутким голосом». Родитель хотел проверить, насколько сын храбр. Филипп выдержал испытание – отец, получивший удар по лбу, был вынужден ретироваться, «поклявшись, что больше никогда не будет так пугать сына ночью»8.
Подобные примеры дают богатую пищу для тех историков, которые описывают семью Нового времени без всякой симпатии, как репрессивный институт, лишенный искренних человеческих чувств. Однако если мы согласимся с таким выводом, то проигнорируем одно очень важное обстоятельство. Хотя страшные истории порой использовались, чтобы призвать детей к порядку, они в то же время выполняли и важную воспитательную функцию. Особенно ночью дети должны были быть настороже. В эту, в общем, неграмотную эпоху с помощью сказок, а также баллад и поговорок традиционно передавались советы относительно того, как следует быть осмотрительным. К примеру, в «Трактате о воспитании девочек» (Traite de VEducation des Filles; 1687) французский священнослужитель Фенелон описывает нянюшек, которые внушают «детям глупую боязнь привидений и духов», тем самым выражая собственные суждения о том, «к чему дети должны стремиться, а чего избегать». Посетивший Сицилию путешественник также писал о «суеверных родителях, няньках и других подобных учителях», которые распространяют всякие сказки про ведьм. В большинстве этих историй не было ничего абстрактного или далекого от жизни. Многие излагали ужасные деяния местных привидений и колдуний, точно указывая те места, где детям нельзя оказаться ночью. Жан Поль рассказывал, что его отец, школьный учитель, «не упускал ни единого случая поведать нам истории о призраке или о какой-нибудь глупой выходке, о которых ему доводилось когда-либо слышать или которые, как говорят, случались с ним самим». Но, в отличие от многих взрослых, отец «сочетал в себе, наряду с твердой верой в их истинность, также и твердость характера»9.
Немаловажным фактором воспитания ребенка было желание постепенно приучить его к темноте. Для того чтобы собирать дрова или ягоды, а также присматривать за скотиной, требовалось по вечерам выходить из дому. Гравера Томаса Бьюика, выросшего в Нортумберленде, отец посылал «ночью со всевозможными поручениями». «Быть может, – размышлял Бьюик, уже став взрослым, – то, что я часто пребывал в темноте один, помогло мне справиться с этой боязнью»10. Некоторые поручения придумывались нарочно. Автор произведения «Диалоги о чувствах, привычках и привязанностях, свойственных детям» (Dialogues on the Passion, Habits, and Affections Peculiar to Children; 1748) советовал родителям: «Вы должны придумывать небольшие поручения как бы случайно, чтобы отправить ваше чадо куда-нибудь в темноте, но только ненадолго; отрезок времени следует постепенно увеличивать, по мере того как растет храбрость ребенка». Однажды Томаса Холкрофта, сына сапожника, отправили ночью на дальнюю ферму. Позже он вспоминал, как шел, «время от времени спотыкаясь». Отец же с товарищем тайно следили за ним на расстоянии. Парень вернулся домой целый и невредимый: «Наконец я благополучно добрался до дому, довольный, что избавился от своих страхов, и в душе ликовал по поводу достигнутого успеха»11.
Той же цели служили игры. На детские «ночные игры» возлагал надежды и Руссо. Например, это мог быть сложный лабиринт, составленный из столов и стульев. «Если ребенок приучится чувствовать себя уверенно в темноте и научится с легкостью обходиться с окружающими предметами, – писал Руссо, – его ноги и руки без труда выведут его в самой глубокой тьме». Состязания на открытом воздухе, такие как «Лиса и собаки», были придуманы как раз для темного ночного времени. Ретиф де ла Бретон, когда был мальчишкой, любил играть в «волка», что в его деревне всегда происходило ночью. В некоторых районах Британии любили играть в «Привидение у стогов сена»: дети разыгрывали сценки, притворяясь, словно они боятся нечистой силы. Особенной популярностью пользовалась на Британских островах игра «Дойду ли я туда до вечера?». В одном из вариантов игры, появившейся в XVI веке, если не раньше, шабашу «ведьм» противостояла более многочисленная группа «путешественников». Хотя в эту игру не нужно было играть в темноте, ребята извлекали из нее два практических урока: во-первых, важно возвращаться домой до наступления темноты, и, во-вторых, с приходом ночи следует бояться недобрых сил. «Берегись! – нараспев повторяли играющие. – Ночью ведьме на глаза не попадись»12.
Некоторые мальчишки, такие как Джонатан Мартин, были слишком нетерпеливы в исследовании ночного мира. Сын нортумберлендского лесничего летними вечерами привык удирать из дому и бродить один по лесам. Однажды утром его привели домой люди, которые поначалу приняли шестилетнего парнишку за призрака. Отец, понимая всю опасность такого безрассудного поведения, тут же запретил Джонатану эти одинокие прогулки13. Как дома, так и за воротами необходима была осторожность. Одно дело – вторгаться в царство ночи, и совсем другое – нарушать ее законы.
IIIНочью путь длиннее, чем днем.
Итальянская поговорка14
Помимо опасности, исходившей от злых духов и разбойников, чаще всего угрозу представляла скрытая во мраке окружающая природа: упавшие деревья, густой подлесок, крутые спуски и глубокие ямы. Даже короткий путь к соседскому дому подчас изобиловал трудностями, равно как и возвращение в собственное жилище. Вернувшись от пациента в десять часов вечера, врач из Новой Англии записал: «Довольно неприятная поездка, ненастный вечер, пасмурно, темно, трудно было не сбиться с узкой дороги». Для Сары Каупер темнота, источник бесчисленных опасностей, была «явлением, лишающим нас возвышенных чувств, пресекающим или разрушающим всякую возможность движения». К темноте, отмечала она, «мы питаем совершенно естественное, справедливое и необоримое отвращение»15.
Простому люду помогали традиционные знания и усвоенный с детства опыт наблюдения за природой. Хотя соседние графства могли казаться неведомыми дальними странами, родные приходы, по утверждению многих, были известны каждому жителю селений до мельчайших подробностей. В его памяти были навсегда запечатлены все канавы, пастбища и живые изгороди. Такие игры, как, например, популярная в большей части Англии игра «Обойди вокруг деревни», с раннего возраста знакомили детей с местностью, в которой они проживали. Той же цели служили рыбалка, сбор трав и выполнение мелких поручений. Предупрежденные взрослыми о таящихся в ночи угрозах, дети учились вести себя вне дома с особой осторожностью, как это делают животные, – с наступлением темноты и те и другие держались подальше от прудов, колодцев и прочих небезопасных мест. В больших и малых городах для детворы постоянными ориентирами служили вывески, двери домов и переулки. Ребенком Жак-Луи Менетра досконально изучил парижский портовый район, где играл в прятки и ночевал, когда жестокий отец выставлял его из дому. Такие уроки иногда стоили дорого. Спасаясь от отчима, крестьянский мальчик Валентэн Жамери-Дюваль упал в грязную волчью яму, в которой просидел до утра. «Непроглядной дождливой ночью» четырехлетний пастушок Ульрих Брекер бежал через луг и кубарем скатился с откоса в бурный ручей. Отец спас мальчика, но на следующее утро привел его обратно к ручью. «Смотри, сынок, – сказал он, – здесь неподалеку ручей срывается со скалы прямо вниз. Если бы тебя унесло течением, ты сейчас лежал бы там мертвый»16.
Конечно, к подростковому возрасту большинство людей уже осваивали тропинки, петляющие по деревенским полям, и узкие переулки, пересекающие извилистые городские улицы. «Не бойтесь, – как-то ночью успокаивал своего друга один берлинец. – Я знаю улицы родного города как свои пять пальцев». По утверждению Леона Баттисты Альберти, даже в сумерках «те, кто по опыту знаком с окрестностями и видел их при свете дня, узнают и точно назовут само место, а тем паче имена тех, кто там живет»17. Только зимой, во время сильного снегопада, местность может показаться неизвестной, притом что обозревать ее путнику гораздо легче. По этой-то причине в 1789 году двое пенсильванцев утонули в реке Саскуэханна. «Поскольку ночь была темная, а дорога занесена снегом, они сбились с пути» и провалились под лед18.
Человеческий глаз меньше чем за час приспосабливается к темноте по мере того, как радужная оболочка расширяется, чтобы воспринять достаточно света. Несмотря на ухудшение восприятия цветов и их интенсивности, периферическое зрение может, наоборот, обостриться. В темноте люди видят лучше, чем большинство животных, которые становятся практически слепыми. Вполне вероятно, что ночное зрение тех поколений делалось острее благодаря употреблению сочных овощей и свежих фруктов, богатых витамином А, хотя доступны они были только весной и летом. Умеренное употребление алкоголя, который был неотъемлемой частью стола того времени, также помогало лучше видеть. Как известно, некоторые демонстрировали исключительную способность видеть в темноте, обладая так называемым кошачьим зрением. Корреспондент журнала Gentleman's Magazine описывал людей, чье зрение почти не уступало зрению «кошки, совы или летучей мыши»19.
Кроме того, в дорогу брали фонарь или факел. С толстым скрученным пеньковым фитилем, пропитанным дегтем, смолой или салом, один такой факел мог весить до трех фунтов. Фонари были легче, но зато и светили не так ярко. Фонарь представлял собой металлический каркас цилиндрической или кубической формы, с ручкой наверху, внутри которого находилась свеча, защищенная роговыми пластинами. Также использовались кожа, слюда и стекло. Некоторые фонари, сделанные целиком из металла, пропускали свет через перфорированные отверстия. Начиная со второй половины XVII века, с развитием в Великобритании стекольного производства, популярность начали приобретать фонари из листовой латуни под названием «бычий глаз», в центр которых вставлялась стеклянная линза, увеличивающая источник света20.
В темные ночи люди состоятельные обычно высылали вперед слугу, чтобы тот освещал им путь, а любезные хозяева посылали лакеев проводить гостей до дому. Когда же сам хозяин возвращался домой затемно, прилежные слуги знали, где его встретить. «В начале переулка Сент-Клементс встретил Сэма, который вышел мне навстречу с фонарем», – записал Роберт Сандерсон в 1729 году. В датском городе Роскильде гильдия кузнецов обязывала слуг встречать своих хозяев с фонарями, свечами и посохами. Богатые путешествовали с большим размахом. По улицам города, держа поднятые вверх факелы, рядом с экипажами бежали лакеи. Иногда перед экипажем, освещая дорогу, шел «лунный человек», который держал шарообразный фонарь – «луну» – на конце длинной палки21.
Во многих городах за невысокую плату можно было нанять факельщика. Как правило, это были дети-сироты или просто подростки из бедных семей, которых нужда заставляла освещать дорогу прохожим, неся перед ними факел или – реже – фонарь. В некоторых районах Англии их называли «проклятые луной» – из-за ущерба, который мог быть нанесен людям этой профессии при лунном свете. В Лондоне факельщики собирались в таких известных местах, как Темпл-Бар, Лондонский мост и Линкольнз-Инн-Филдз. Сэмюэл Пепис иногда пользовался услугами факельщиков, возвращаясь домой в Тауэр-Хилл. В Венеции факельщиков звали codeghe, во Франции – porte-flambeaux или, если имелся в виду носильщик фонарей, falots. «Вам посветить?» – кричали они на улицах Парижа. Луи-Себастьян Мерсье радовался: «Услуги факельщика создают удобство и обеспечивают безопасность для тех, кого дела или удовольствия вынуждают поздно возвращаться домой»22. Впрочем, в Лондоне факельщики имели сомнительную репутацию из-за сговоров с уличными головорезами. «Воры с фонарями» – называл их Даниель Дефо. Многие жаловались, что они заводят подвыпивших клиентов прямо в лапы грабителям и в самый критический момент гасят факелы. Джон Гэй предостерегал:
Пусть факельщик тебе предложит свет —
Такому темной ночью веры нет.
На полпути у темного забора,
Свет потушив, он твой кошель поделит с вором.
Дефо ратовал за введение в Англии строгой системы, действовавшей в Париже на протяжении большей части XVIII века, при которой все факельщики должны были иметь лицензию. В дореволюционной Франции же, напротив, носильщики фонарей приобрели дурную славу за то, что служили шпионами. «На короткой ноге с полицией», – отмечал Мерсье, одобрявший их «вклад» в общественную безопасность. Правда, клиентам удавалось сохранить если не свои секреты, то свои деньги23.
Хотя освещением в основном пользовались люди богатые, стороннему наблюдателю не всегда удавалось определить социальное положение путешественника. Помимо свиты лакеев, сопровождавших привилегированных персон, факел или фонарь был не более чем обыденным атрибутом любого пешехода, нес ли его слуга, факельщик или сам пешеход. Один небогатый лондонский трактирщик научил носить фонарь своего пса24. Нищие наловчились делать фонари из собранных подаянием кусочков сала, которые они прятали от ветра и дождя в бумажном каркасе или внутри репы с вырезанной сердцевиной. Приезжий шотландец был поражен изобретательностью бедноты во французском городке Пуатье: «Они берут лучину, зажигают ее с одного конца и идут по городу, раскачивая ею из стороны в сторону, тем самым получая немного света». Случалось, власти ограничивали использование осветительных приборов в зависимости от общественного положения человека. На острове Гернси в проливе Ла-Манш законом разрешалось зажигать три свечи в фонарях только высшему сословию, тогда как остальные имели право на две или одну. «В отличие от других мест, социальное положение прохожих там легче всего определить на улице в темноте», – писал в начале XIX века удивленный приезжий25.
Даже самый яркий факел освещал очень малое пространство, так что темной ночью можно было видеть не дальше вытянутой руки. И хотя он давал больше света, чем фонарь, люди были единодушны во мнении, что это лишь жалкая замена дневному свету. Как гласит поговорка, «По сравнению с солнцем, факел – только искра». К тому же всегда был риск, что сильный ветер или дождь затушит пламя, пусть и защищенное стенками фонаря. В поэме «Венера и Адонис» (1593) Шекспир рисует застигнутого врасплох ночного путешественника: «Как путник, чей погаснул огонек, бредет в ночном лесу тропинкой тайной»[31]31
Перев. Б. Томашевского.
[Закрыть]26.
Помимо искусственного освещения, люди полагались на естественный свет неба. Темнота ночного неба была главной и единственной заботой представителей всех сословий. Они знали не понаслышке, что небо может окрашиваться в различные цвета, иногда за один и тот же вечер. В отличие от наших современников, люди той эпохи замечали множество разных оттенков цвета ночи – от непроглядного мрака до яркого сияния полной луны. В ясные ночи половину каждого месяца 50 и более процентов поверхности луны представляют собой довольно существенный источник отраженного света. Несмотря на бытовавшее в ту эпоху поверье, что лунный свет вреден для здоровья, многие жители Британии называли луну «приходским фонарем». Полную или почти полную луну отчасти в шутку именовали вторым солнцем27. Иногда, обманутые лунным светом, люди даже просыпались посреди ночи, полагая, что наступил рассвет. «Луна светила так ярко, что я подумал, будто занимается день, – рассказывал один пенсильванец в 1762 году. – Я встал, оделся, но, после того как разбудил всю семью и зажег свет, понял, что еще нет и двух часов ночи». Мэри Йейтс, ученица портнихи из Йоркшира, встала в три часа ночи, полагая, что наступает день, хотя на самом деле «это луна светила так ярко»28.
Полная луна восходит на закате и садится на рассвете. В отличие от остальных лунных фаз, полная луна светит всю ночь. Жители некоторых регионов северной части Англии называли ее «сплошной свет». Сияние полной луны позволяло рассмотреть доиндустриальный пейзаж во всех деталях – «предоставляя столько света, сколько было нужно, чтобы разглядеть тысячу прекрасных вещей», как отметил один писатель в 1712 году. Путники могли даже различать небольшое количество цветов, например красный и желтый, зеленый и синий. По данным современной физики, сила прямого солнечного света колеблется от 5 тысяч до 10 тысяч фут-кандел, в то время как сила лунного света составляет примерно 0,02 фут-канделы. Несмотря на столь значительную разницу, человеческий глаз перестает различать цвета и детали объектов, только если сила света падает до 0,003 фут-канделы. На практике это означает, что в лунные ночи предметы видны издалека. Давая показания в суде Олд-Бейли по делу о краже, констебль Сэмюэл Клей утверждал: «Была ясная лунная ночь. Я мог увидеть человека на расстоянии ста метров, а лицо различить в десяти метрах от себя, если не больше». В 1676 году в городе Йорке каменщик разглядел грабителя, «поскольку все вокруг было залито лунным светом». Даже когда луна скрывалась за облаками, можно было на некотором расстоянии различить очертания человеческой фигуры. Поэтому неудивительно, что в такие вечера воры скрывались в тени или вовсе избегали выходить на промысел29.
Среди сельских жителей последовательность и продолжительность лунных фаз были общеизвестны, такие знания передавались юному поколению с самого раннего возраста. Из простенького детского стишка «Честный пахарь» дети узнавали, что земледелец «находит дорогу домой при свете луны». Горожане были менее сведущи в данном вопросе, но в XVII веке они могли почерпнуть необходимые знания из издававшихся по всей Европе календарей для чтения или «альманахов», в которых печатались ежемесячные таблицы фаз луны. В Англии к 1660 году выпускалось до 400 тысяч календарей ежегодно, то есть их приобретала приблизительно каждая третья семья. В Америке такие календари были вторым по популярности чтением после Библии. Хотя считалось, что фазы луны влияют на погоду и здоровье, важнее всего было узнать, что в предстоящие ночи ожидает путешественников. В 1764 году, обнаружив отсутствие таблиц в последних календарях, житель Итона заметил: «Из альманаха люди могут узнать, сколько ночей будет светить луна, а это очень полезно для многих начинаний»30.
Конечно, при луне приходилось совершать не только небольшие переходы, но и длительные путешествия. По мнению писателя Генри Дэвида Торо, размышлявшего над «бесконечным» разнообразием лунного света, даже «неверного бледного свечения» бывает «достаточно, чтобы отправиться в путь». Часто люди писали о том, как при луне они навещали друзей, выполняли различные поручения или возвращались домой. «Мы вернулись домой довольно поздно: ждали лунного света», – объяснял пастор Джеймс Вуд-форд, рассказывая об ужине у друзей. В 1664 году в Париже двое лекарей согласились навестить захворавшего пациента, «так как было почти полнолуние». Если раньше пешеходы во многих городах должны были носить с собой фонари или факелы, то уже в XVII веке такое требование больше не предъявлялось. И в других местах особых строгостей не было. Лондонцы, включая самых состоятельных, по словам Пеписа, обычно путешествовали при «ясном лунном свете». Джонатан Свифт записывал о поездке в экипаже на ужин к государственному казначею: «Светила луна, поэтому мы не боялись, что карета опрокинется». И наоборот, при отсутствии луны вечерние развлечения приходилось отменять или откладывать. «Он не захотел у нас отобедать, потому что не было луны», – сообщала Нэнси Вудфорд в 1792 году про своего норфолкского соседа31.
Но и в безлунные ночи оставался свет звезд, более слабый, но в то же время и более надежный. «Было ни темно, ни светло, только звезды сияли», – заметил один автор в 1742 году. В некоторых регионах Англии первую звезду Веспер (на самом деле это планета Венера) называли «пастушья лампа» за ее яркое сияние над западным горизонтом. «Пастушью лампу знают даже дети», – записал Джон Клэр в начале XIX века. Раньше звезды казались ярче, к тому же создавалось впечатление, что их намного больше. В ясную ночь возникало ощущение, что их не меньше двух тысяч. Как и от лунного света, от света звезд могли появляться тени. Поэт Роберт Геррик создал такие строчки: «Не бойся темной ночи. / Луна сиять не хочет? / Так звезды в небе свет подарят свой». Житель Лондона вспоминал в середине XVIII века: «Между одиннадцатью и двенадцатью часами стояла ясная звездная ночь, и я пошел, взяв под мышку шпагу и трость»32.
В отсутствие тумана было видно, как от горизонта до горизонта, разделяя небо на две части, тянется Млечный Путь – широкая полоса белого света. «Все вокруг сияет в смешанном потоке его лучей», – писал в 1753 году в «Универсальный журнал познаний и развлечений» (Universal Magazine of Knowledge and Pleasure) один из авторов. Хотя Чосер и многие до него употребляли в речи название «Млечный Путь», нередко использовались и другие наименования, в частности различных дорог, направления которых, в зависимости от времени года, совпадали с положением на небе этой спиральной галактики. Ранние пилигримы путешествовали по «пути Вальсингама» в Восточной Англии и по «римской дороге» в Италии, поглядывая на небо, чтобы не заблудиться. «У нас, – сообщал астроном Томас Гуд в 1590 году, – его называют Млечный Путь, но некоторые в шутку зовут его Уотлинг-стрит». Имеется в виду древняя римская дорога, ведущая из лондонского пригорода к Роксетеру, что находится на границе с Уэльсом33.
В конечном счете поток небесного света больше зависел не от луны и звезд, а от облаков. Так, Торо, от имени ночного путника, писал об «извечной борьбе луны с облаками»34. Все зависело от плотности и скорости движения облаков. «Светит луна, хотя по небу плывут облака», – заметила Элизабет Дринкер июньским вечером. Ирландский торговец тканями Хамфри О'Салливан постоянно упоминал об «очень облачных» и «малооблачных» ночах. Небо могло разительно измениться за считаные минуты, поэтому только в ясные ночи приходилось рассчитывать на надежное освещение. В конце XVIII века некий путник, будучи проездом в Шотландии, записал свои наблюдения: «В этом путешествии луна какое-то время была столь плотно закрыта облаками, что я едва мог различить дорогу; иногда же она светила столь ярко, что были прекрасно видны все окрестности»35.
Самые темные ночи – когда небо застилали черные тучи – вызвали к жизни различные выражения: «не видно ни зги», «кромешная тьма», «хоть глаз выколи», «непроглядная ночь» и, конечно, «черный как смоль» из-за похожей на деготь смолы сосен. «Небо черное как смоль», – заметил Пепис по возвращении домой в два часа ночи в 1666 году. Soche ciega означает по-испански «слепая ночь».
Из-за облаков зимой становилось теплее, но видимость в такие ночи значительно ухудшалась. Не только дальние объекты и их цвет – даже небо едва просматривалось. «Ночь была настолько темная, что я не видел собственной ладони», – сообщал лондонец в 1754 году36. Возможности для путешествия сразу ограничивались, так что большинство предпочитало спокойно оставаться дома. Некоторые, если могли, доставали факел или фонарь. «Нам пришлось обзавестись фонарем по причине кромешной темноты», – объяснял пастор Вудфорд в 1786 году. Но постоянно случалось так, что путешественников заставали врасплох тучи, неожиданно затянувшие все небо, или же порыв ветра, задувший свечу или факел. Минуя местечко Палезо во Франции, путники, у которых сломалась лампа, обошли всех обитателей постоялого двора в поисках фонаря. В результате они выменяли его на бутылку вина. «Мы достали фонарь со свечой из ситника внутри, но вскоре ветер задул и ее, и мы продолжили путь в темноте»37.
В темные ночи путешественники проявляли изрядную, хоть и примитивную, изобретательность. В 1661 году кавалькада, которую тьма застала в горах, послала впереди себя наездника на белой лошади, чтобы тот показывал доршу. «Мы ехали вслед за ним», – описывал это путешествие слуга Роберт Муди. Член другой компании путников вспоминал непроглядную ночь возле графства Дарем: «Мы были вынуждены ехать вплотную друг к другу, иначе потерялись бы в темноте». Когда тьма спускалась на плантацию, тетушка Сук из Джорджии «накидывала на плечи белый платок», чтобы вывести с полей рабов38. Специальные зарубки, сделанные на деревьях топором, помогали ночью найти дорогу в густом лесу. Опытные путешественники шли, ориентируясь по силуэтам деревьев, вырисовывающимся на фоне неба39. И наоборот, в местности, где почва содержала много песка или мела, люди, чтобы не сбиться с пути, смотрели под ноги. В долине известковых холмов Южной Англии жители сооружали земляные холмики, называвшиеся «нижние фонари»: они служили пометками на дорогах через поля. Александр Карлайл и его брат, направляясь на юг из Эдинбурга в 1745 году, двигались вдоль берега моря, «так как луны не было… а песок всегда немного светится во время отлива»40.
В самые ненастные ночи простой люд полагался на такие чувства, как слух, осязание и обоняние. Если сегодня значительную часть информации мы воспринимаем посредством зрения, то люди Нового времени ценили и остальные чувства, особенно ночью. В темные вечера им приходилось находить дорогу не столько с помощью зрения, сколько с помощью слуха. Ночью приходилось чаще прислушиваться. «У дня есть глаза, а у ночи уши» – гласит шотландская пословица. После заката необходимость полагаться на слух была столь важна, что в Восточном Йоркшире глагол «темнеть» (dark) означал «слушать» (listen)41. Ночью, отмечали современники, хорошо передаются звуки. Хотя влажный воздух мог их несколько приглушить, ослабление зрения значительно обостряло слух. В комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» Гермия говорит:
К тому же в ночной тишине отчетливее воспринимается резонанс отдельных шумов. Если звуков немного, то, внимательно прислушавшись, легче определить их источник и направление42.
К несчастью, слух, в отличие от зрения, является пассивным чувством, да и сам звук может быть неравномерным. Как недавно заметил незрячий Джон М. Халл, автор книги «Прикосновение к скале» (Touching the Rock), «звуки то появляются, то исчезают, в отличие от визуальных объектов». Ночные звуки возникают неожиданно. Однако человеческий слух проникает глубже, чем взгляд, не ограничиваясь отдельным направлением, и ему не мешают стоящие на пути препятствия, например дома или деревья. А с увеличением ночью предела слышимости звуки представляют собой «слуховые» эквиваленты различных предметов43. Компания путешественников, которую ночь застала на незнакомой дороге недалеко от шотландского городка Пейсли, «продолжала путь с огромной осторожностью и осмотрительностью, часто останавливаясь, чтобы вглядываться в даль и слушать». И если по шуму дождя и ветра можно было определить очертания окружающей местности, то знакомые звуки становились надежными проводниками. Всадники, направлявшиеся во Фрайбург, по стуку лошадиных копыт определили, что они въезжают в «большой город с мощеными улицами». Блеяние овец и мычание коров помогали определить, где ты находишься, так же как и звон церковных колоколов. В 1664 году житель Беркшира Ричард Палмер завещал некоторую сумму денег деревенскому церковному сторожу, с тем чтобы тот звонил в большой колокол каждый день в восемь часов утром и вечером не только для «своевременного отхода ко сну», но еще и для того, чтобы путешественники «имели представление о времени и не сбились с дороги». Лучше всего помогали собаки, лай которых пронизывал ночную тьму. Подобно сигналам маячка, эти звуки по мере приближения становились громче и чаще. «Мы сбились с дороги, – записал один из путешествовавших по Франции, – и около полуночи, ориентируясь по звукам собачьего лая, добрались до города Фонтинель». Американский колонист, живший в XVII веке в Мэриленде, заметил: «Поразительное дело! Обычно собаки отгоняют чужаков от жилищ, нас же, наоборот, они привели к домам»44.
Даже запахи помогали найти доршу ночью, когда нюх становился особенно чутким, а ароматы дольше сохранялись во влажном воздухе. «Весь воздух деревни пропитан запахом хмеля, выложенного на просушку», – записал Гилберт Уайт о позднем летнем вечере 1791 года. Благоухание жимолости, запах пекарни теплой ночью или же, наоборот, зловоние навозной кучи представляли собой невидимые указатели родных пенатов наравне с запахами конюшни, скота и домашней птицы45.
