Текст книги "На исходе дня. История ночи"

Автор книги: А. Роджер Экерч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Часть четвертая
Частная жизнь

В комнате проститутки. Из серии «Прилежание и леность» (1747). Гравюра Джордана с живописного оригинала У. Хогарта

Прелюдия

Половину своих дней мы проводим на земле во мраке, и брат смерти забирает у нас треть нашей жизни.

Сэр Томас Браун (б. д.)¹

“Что общего имеет ночь со сном?»[82]82
  Цитата из пьесы Джона Мильтона «Комус».


[Закрыть] – спрашивал Джон Мильтон. В эпоху зарождения человечества, по-видимому, на удивление мало. Вопреки общепринятому представлению, наши самые далекие предки, скорее всего, инстинктивно не ложились спать с наступлением темноты. По предположению некоторых современных физиологов, доисторические народы пришли к тому, чтобы отводить ночь для отдыха, постепенно. Только с течением времени эти первые поколения научились избегать страхов, которые таит в себе мрак, устраиваясь на ночлег в пещерах, служивших убежищем от рыскающих в поисках пропитания хищников. Казалось, сон сокращал ночное время и делал его более безопасным. Скорее не сама ночь – согласно Талмуду, часть суток, созданная для отдыха, – а инстинкт самосохранения требовал спать в эту пору. «Человек спал ночью, – заметил Стенли Корен, – поскольку заниматься чем-либо другим было бесполезно и слишком рискованно». Интенсивная физиологическая активность во время сновидений, вероятно, сообщала телу чуткость и проворность, делала его способным дать быстрый отпор надвигающейся опасности. Неравномерность работы сердца и дыхания, резкость мышечных усилий и движений глаз – все это позволяло потенциальной добыче проснуться готовой к схватке или к бегству².

Развивался ли «дневной человек» постепенно или же, наоборот, будучи генетически связан с первой утренней зарей, появился практически сразу, несомненно лишь то, что к началу раннего Нового времени ночной покой стал неотделим от естественного хода жизни. Несмотря на высокий уровень человеческой активности после наступления темноты, никогда не возникало никаких сомнений в том, что для отдыха самыми подходящими оставались вечерние часы. «Мы должны следовать природе, – утверждал манчестерский врач Томас Коган, – бодрствовать днем и спать ночью». Поэтому в воображаемом мире Leigerdumaynians, где деятельность начиналась лишь в ночное время, царствовали воры, ростовщики и мошенники. «Они ненавидят солнце и любят луну», – отмечал сатирик елизаветинского времени Джозеф Холл³.

Не многие свойства сна прошедших эпох удостоились изучения с тех пор, когда в 1753 году Сэмюэл Джонсон выразил сожаление, что «такому свободному от предрассудков и беспристрастному благодетелю» суждено было «повстречать столь мало историков». Сон ускользал от их внимания даже более, нежели сама ночь. «Наша история в целом, – сокрушался ученый XVIII века Георг Кристоф Лихтенберг, – это только история бодрствующих людей». Сон в доиндустриальных сообществах остается в значительной мере неизученным, и лишь тема сновидений привлекает к себе неизменное и пристальное внимание⁴. Историческое безразличие вызвано отчасти кажущейся нехваткой источников, отчасти нашим ошибочным представлением, что современники редко размышляли над общеизвестной, но все же скрытой от бодрствующего мира формой существования. Однако на самом деле среди таких несопоставимых свидетельств, как дневники, медицинские книги, произведения художественной литературы и судебные показания, затеряны обыденные упоминания о сне, зачастую ничтожно краткие, но все же познавательные. Эта пользующаяся неизменным вниманием тема постоянно занимала мысли людей.

К тому же относительное спокойствие сна сегодняшнего притупило восприятие значимости сна прошлого. Вслед за шотландским церковным деятелем Робертом Вудроу историки, кажется, пришли к заключению, что «в действительности сон едва ли можно признать неотъемлемой частью нашей жизни». Лишенный драматизма и интенсивности часов бодрствования, сон пострадал от соединения его с ленью и бездеятельностью. Тогда как наша повседневная жизнь подвижна, изменчива и в высшей степени разнообразна, сон, наоборот, кажется пассивным, монотонным и бедным событиями, а эти качества вряд ли способны привлечь внимание историков, посвятивших себя составлению карты перемен, происходящих с течением времени, ведь идущий быстрее – лучше. «Не мшу понять, как спящий может кого-нибудь заинтересовать», – заявляет Порко, персонаж комедии «Всепоглощающая страсть» (The Universal Passion; 1737), и такая позиция легко могла бы объяснить наше нынешнее неведение⁵.

Глава десятая
Таинства опочивальни
Ритуалы

I

В организации животных нет ничего более удивительного, чем сон.

Weekly Register, or Universal Journal (22 сентября 1738 года)¹

Среди влиятельных ученых ночной глубокий сон считался опасным не только для ослабленных душ, но и для физического здоровья. В период позднего Средневековья большинство медиков разделяли мнение Аристотеля, что импульс сна возникает в брюшной полости в результате процесса, называемого «сгущением» (concoction). Как объяснял Томас Коган в работе «Прибежище здоровья» (The Haven of Health; 1588), стоит только пище перевариться в желудке, как пары поднимаются к голове, «где холодный мозг замораживает их, прекращается доступ к ощущениям, что и вызывает сон». Считалось, что к отдыху располагают именно эти более всего способствующие сгущению свойства, а не только ночь «с ее влагой, тишиной и темнотой»². Согласно Уильяму Воэну (1607), помимо других благотворных воздействий, сон «усиливает дух», «успокаивает тело», «уносит печаль» и «освобождает разум от ярости». Как гласит итальянская пословица, «Кровать – это лекарство»³. Одновременно считалось, что тот, кто ложится спать рано, извлекает из сна максимальную пользу. «Если мы рано засыпаем и рано просыпаемся, мы встаем свежими, веселыми и активными», – заявлял автор книги «Простой способ продления жизни» (An Easy Way to Prolong Life; 1755). Насколько распространенным было это представление, свидетельствуют такие поговорки, как «Иди в кровать с ягненком, а поднимайся с жаворонком» и – задолго до того, как это усвоил Бенджамин Франклин, – «Рано ложиться и рано вставать – здоровья, богатства, ума набирать»⁴.

В ретроспективе остается неясным, какое именно время подразумевалось предписанием «рано ложиться»; возможно, на самом деле решение этого вопроса покоится за плотно закрытыми глазами очевидца. Какое время отдыха считалось предпочтительным по народной традиции – час захода солнца или несколько более поздняя пора? Еще одна пословица утверждает: «Час сна до полуночи равен трем часам после полуночи»; здесь имеется в виду, что «рано ложиться» может означать нечто абсолютно иное, чем уединение с наступлением темноты⁵. И хотя современники по привычке превозносили благотворное воздействие сна на здоровье человека, они значительно чаще порицали чрезмерный сон. Цель сна, подчеркивал автор книги «Неотъемлемый долг человека» (The Whole Duty of Man; 1691), – восстанавливать «наши бренные тела», чтобы «сделать нас более активными» духовно и физически, а «не более ленивыми». Воспитанные в духе суровой трудовой этики, пуритане в Англии и Америке часто бранили то, что Ричард Бакстер назвал «излишней вялостью», это же можно сказать и о множестве других, кто к XVI веку все четче осознавал ценность времени. Большинство порицало неумеренный сон за его греховную связь с ленью и медлительностью, но он также считался опасным и для здоровья человека. К губительным последствиям сна, наряду с сексуальной невоздержанностью, относили нарушенное пищеварение, малокровие и беспокойные состояния души. «Чрезмерный сон влечет за собой болезни и боль, он притупляет разум и наносит вред мозгу», – утверждалось в «Школе добродетели» (Schoole of Vertue; 1557). Как отмечал автор, гораздо лучше «высвобождать от сна столько времени, сколько позволяет наше здоровье, и не расточать его на так схожее со смертью состояние мрака». Именно для того, чтобы «высвобождать больше времени» (курсив мой. – А. Р. Э.), в 1680 году английский пуританин Ральф Торсби решил вставать каждое утро в пять часов и изобрел первый будильник. «Как много потрачено драгоценного времени!» – сожалел он, проснувшись⁶.

Какой же, по мнению моралистов и врачей, должна быть продолжительность сна? Некоторые специалисты, к примеру врач тюдоровского времени Эндрю Бурд, считали, что сон необходимо принять за обязательную «составляющую человека». В качестве исключений один из авторов выделил грузчиков, чернорабочих, каменотесов и моряков: им требовался сон, превышающий рекомендованную восьмичасовую норму⁷. Другие вносили сезонные поправки, например спать восемь часов летом и девять часов в пору длинных зимних вечеров. В особом случае Джереми Тэйлор, бывший капеллан Карла I (1600–1649), предписал всего лишь трехчасовой ночной сон⁸. Обычно авторы не только в Британии, но и на континенте настаивали на продолжительности отдыха от шести до восьми часов, за исключением экстренных обстоятельств вроде болезни, уныния или попросту обильного ужина, когда допускался более долгий сон. Основная часть этого потока чернил выражала главное убеждение, состоявшее в том, что не более чем от одной четверти до одной трети из каждых двадцати четырех часов должны быть отведены для ночного покоя⁹.

По крайней мере таковы суждения авторов о предмете сна. Несмотря на то что книги по медицине широко перепечатывались – «Цитадель здоровья» (Castel ofHelthe) Томаса Элиота, появившаяся в 1539 году, выдержала в XVI веке более дюжины изданий, – трудно определить их роль. Формировали ли эти мнения народные нравы или, что кажется возможным, наоборот, отражали их, так или иначе, известные афоризмы содержали в себе схожие взгляды на необходимую продолжительность сна. Пословица «Шесть часов сна для мужчины, семь – для женщины и восемь – для глупца» имеет множество вариаций. Пословица «Природа требует пяти часов, обычай использует семь (курсив мой. – А. Р. Э.), лень – девять и злобливость – одиннадцать» отлична по содержанию, но идентична по интонации. Врач Гульельмо Гратароло в «Руководстве по здоровью для магистратов и студентов» (A Direction for the Health of Magistrates and Students; 1574), по существу, провел различие между восьмичасовым сном, продолжительность которого соответствует «общепринятой норме», и более долгим сном, практиковавшимся в «древние времена» согласно рекомендации Гиппократа¹⁰.

Следует уточнить, что некоторые работники, изнуренные за день тяжелым трудом, ложились спать рано, особенно в сельских местностях летом. Зимой низкая температура воздуха подчас торопила семьи улечься в постель. Педагог Давид Бекк в один из январских вечеров раньше времени отправился ко сну, «из-за холода будучи не в силах что-либо делать»¹¹. И по крайней мере некоторые шли спать, чтобы сэкономить топливо для тепла и света. Персонаж комедии эпохи Реставрации «Прожектеры» (The Projectors; 1665) наставляет: «Ешь мало, пей еще меньше и спи много, дабы сберечь огонь и свет горящей свечи»¹². Однако не многие из тех, кто не принадлежал к высшим слоям общества, могли позволить себе спать больше шести-восьми часов, еще меньшее количество людей – целую ночь, поскольку как работа, так и необходимость общения требовали личного драгоценного времени.

Дневники, в основном отражавшие положение дел в высших классах, не только сообщали о продолжительности сна, но и указывали на то, что общепринятое время отхода ко сну приходится на интервал между девятью и десятью часами. «Эта семья ложится спать между девятью и десятью», – отмечала Сара Каупер. Таковым было правило, которое, вероятно, применимо и к другим слоям общества. «Бесштанное время» – словосочетание, распространенное в некоторых частях Германии, – означает «девять часов»; между тем английская поговорка XVII века поучала: «Тот, кто ужинает в шесть и ложится в десять, проживет немало лет – десять раз по десять». Посмотрите, писал житель Лондона в 1729 году, «на жизнь аккуратного, честного человека, весь день усердно занимающегося своим ремеслом… который проводит вечер в невинной радости в кругу семьи или, быть может, с соседями либо с собратьями по ремеслу, иногда посидит час или два в пивной и оттуда идет в постель к десяти часам, а на работу – к пяти или шести». Объявление в приемной датского пастора гласило: «Останетесь до девяти – вы мой друг, до десяти – хорошо, а пробудете до одиннадцати – вы мой враг»¹³.

Конечно, множество людей продолжали бодрствовать после десяти часов не только по привычке, но и потому, что их внутренние часы были весьма неточны. Хотя писатель Томас Тассер советовал «зимой ложиться в девять, а летом в десять», сезонные изменения представляются нам незначительными. Важнее то, что, как и в других традиционных культурах, время сна зависело не столько от привычного режима, сколько от наличия дел. Сэмюэл Пепис, в поздние часы разрывавшийся между соблазнами плоти и бременем управления, имел особенно беспорядочное расписание. Другие, и в сельской местности, и в городах, тоже работали или общались в предназначенное для сна время. «Всегда, когда это возможно, иди в кровать в десять или раньше», – писал сассекский лавочник Томас Тёрнер. Несмотря на то что он старался позволить себе семь-восемь часов сна, его обязанности приходского служащего и любовь к выпивке, помимо других «непредвиденных» случаев, препятствовали отдыху. Однажды в декабре после вечернего приходского собрания он вернулся домой около трех часов двадцати минут [ночи] не очень трезвым. «О, спиртное, – простонал он, – какие сумасбродства заставляет оно нас совершать!»¹⁴

II

О Господи, сейчас, когда наступает тьма, знак ужаса, смерти и скорби, знак того, что мне следует лежать и спать в постели, которая сродни могиле, где тело мое будет словно отдыхать после жизни, позволь Святому Духу оградить, защитить, направить и успокоить меня, чтобы ни угрызения совести, ни нападки Сатаны, ни искушения греха, ни похоть плоти, ни праздная лень, ни печальные сны не могли потревожить меня.

В. Ф. (1609)¹⁵

В 1764 году читатели London Chronicle узнали о том, что близ французской деревни Мон «выдающийся соня» в течение пятнадцати лет изо дня в день спал с трех часов утра до восьми-девяти часов вечера. Подобные загадочные истории о сне, в том числе о нарколепсии и лунатизме, получали пространные толкования как в произведениях литературы, так и в прессе. Многие сочинения Шекспира – и «Макбет», и «Генрих V», и «Юлий Цезарь» – явно обращены к популярной теме сна. И не только сновидений, по праву являвшихся неиссякаемым источником вдохновения. Оливер Голдсмит подробно изложил на страницах Westminster Magazine рассказ о Чирилло Падовано, благочестивом падуанце, который во сне совершил кражу из монастыря и разграбил кладбище, погубив «все то хорошее, о чем молился днем». Джеймс Босуэлл, считавший сон «одним из самых необъяснимых и удивительных» чудес природы, записал в своем дневнике, что однажды, когда он и еще один атторней[83]83
  Атторней – поверенный по делам при судах общего права в Англии. В период раннего Нового времени – клерк или юрисконсульт, нередко выступавший в роли адвоката в суде.


[Закрыть] спали в своих кроватях, они провели слушание судебного дела¹⁶.

В основном эти диковинные случаи были связаны с заблуждениями, рожденными на призрачных территориях, разделяющих сон и явь. Значительно ближе большинству людей было качество их собственного отдыха. «Крепкий сон – сокровище» – гласила итальянская поговорка. А Николас Бретон считал плохой сон одним из самых крупных «несчастий в жизни человека». В конечном счете, объяснял некий французский автор, «сон и бодрствование – это стержни, на которых держится все в нашей жизни, и если что-то разладится в них, то смятения и беспорядка следует ожидать и в остальном». Значимость сна состояла в том, что он породил типологию более утонченную, чем та, которую, по обыкновению, мы используем сегодня. Получившие широкое распространение выражения «спит как собака», «как кошка» или «как заяц» относятся не только к чуткому, но и к беспокойному сну. «Он такой осторожный, – писал церковник Томас Фуллер, – спит, как заяц, с открытыми глазами». «Ты спишь, как собака на мельнице» – говорится в шотландской пословице¹⁷. Более предпочтительным был «мертвый», или «глубокий», сон, который Босуэлл назвал «абсолютным, бесчувственным и бессознательным». Самым желанным все же был сон одновременно глубокий и продолжительный, или, как о нем иногда писали, «спокойный» и «тихий». «Спокойный сон, – отмечалось в старинном тексте, – пусть краткий, приносит больше пользы»: мысль, которая подтверждается современными исследованиями, показывающими, что состояние человека по утрам – отдохнувшим он себя чувствует или нет – зависит от количества его пробуждений в течение ночи¹⁸.

В семьях затрачивалось очень много времени на обеспечение спокойствия и безопасности сна. Перед тем как лечь спать, домочадцы исполняли положенные ритуалы. Безусловно, такое привычное, если не вынужденное поведение помогало унять тревоги, идущие от уязвимости сна. «Мы можем обеспечить свою защиту, но не рассчитывать на нее», – заметил поэт XVIII века. Даже Босуэлл, деятель эпохи Просвещения, известный своей космополитичностью, писал о «мрачных» ночах, когда он «боялся лечь и погрузиться в беспомощность и забытье». Из-за Сатаны и его приверженцев – «противника, который всегда бодрствует», негодовала Сара Каупер, – духовных опасностей было множество. Верования XVII столетия уподобляли дьявола льву, по ночам расхаживающему взад и вперед вблизи овчарни. Психическое и физическое истощение ослабляло защитные силы человека, противодействующие невоздержанным страстям, в том числе пороку «самоосквернения». Писатели предупреждали, что мягкая постель способствует возбуждению плотских желаний независимо от того, спит человек или нет. Богослов XII века Алан Лилльский убеждал христиан «обуздать волнения плоти и нападки дьявола – то, чего более всего надо страшиться и избегать во мраке этого мира»¹⁹.

Не меньшую опасность представляло то, что угрожало жизни и могло нанести увечье. Перед сном двери и ставни неоднократно проверялись. Писатель Джордж Герберт утверждал: «Многие ложатся в постель здоровыми, а находят их мертвыми». Такова была ужасающая судьба семьи Хеген из Франконии: Ханс, его жена, трое сыновей и служанка таинственным образом умерли во сне в сочельник 1558 года. За день до этого все они были «бодры, здоровы и пребывали в хорошем расположении духа». Когда их тела были обнаружены, они имели «естественный цвет» и у них отсутствовали какие-либо повреждения. Автор конца XVI века напоминал читателям, что на протяжении истории, начиная с убийства Ишбошета и кончая исчезновением волос Самсона, люди во сне становились жертвами своих врагов; с таким же успехом, вероятно, он мог включить сюда и нелепую смерть Сисеры, и обезглавливание Олоферна²⁰.

Готовясь ко сну, семьи принимались за «охоту», чтобы очистить мебель и постельные принадлежности от блох (pulex irritans) и клопов (cimex lectularius), которые в XVI веке уже появились в Британии. Вшей (pediculus humanus) необходимо было вычесывать и выискивать в одежде и на коже. Возможно, французское выражение «грязный, как гребенка» (sale сотте ип peigne) восходит к этому ночному занятию. Клопы были везде, особенно там, где поблизости находились собаки и скотина. Чтобы отпугнуть комаров, члены семей, населяющих болотистые местности Восточной Англии, подвешивали в ногах своих постелей большой кусок коровьего навоза, а Джон Локк советовал для защиты от укусов насекомых класть рядом с кроватью листья фасоли²¹.

Простыни вообще никогда не стирали («Грязь лучше, чем смерть», – заметил Джон Бинг), а в холодную погоду постели необходимо было согреть при помощи наполненных углем медных кастрюль или, в скромных жилищах, горячими камнями, завернутыми в тряпье²². Температура воздуха опускалась очень быстро, поскольку домашние очаги засыпали, чтобы не дать догореть последним тлеющим уголькам и не допустить воспламенения. «Домострой» советовал вечером еще раз обойти вокруг дома, осмотреть его и определить по запаху, где остались непотушенные печи.

Некоторые домочадцы произносили обращенные к очагам заклинания. «Спи, моя печь, как мышка в гнездышке», – уговаривал латышский стишок; между тем в английских семьях, согласно Джону Обри, перед молитвой оставляли в золе отпечаток креста. К тому же гасили большую часть огней. «Каждый вечер, когда мы ложимся спать, под нами и вокруг нас не существует ничего, кроме топлива», – предостерегал писатель жителей городских каркасных домов²³.

В спальне, дабы «не впустить зловредный воздух ночи», запирали не только окна, но и двери. Если в доме имелись занавески, их необходимо было задернуть, чтобы предотвратить ревматические болезни, которым подвержены спящие при лунном свете. Пепис, чтобы не простудиться, пробовал в постели связывать себе руки. Для защиты головы обычно использовались ночные колпаки. «Нет ничего более полезного, чем хорошо укрыть голову от сырого ночного воздуха», – провозглашал Босуэлл²⁴. В семьях среднего и высшего классов одежда для сна, вошедшая в употребление в XVI веке, включала в себя простые предметы, главным образом женские сорочки и мужские блузы. Женщины очищали лицо от косметики, что дало повод Испанцу (Spaniard) пошутить: «Почему после того, как они вводят нас в заблуждение весь день, им хочется быть чистыми ночью?» Представители низших классов использовали грубую «ночную одежду», спали раздетыми на «голых» кроватях либо оставались в «дневном платье», что было вызвано желанием или сэкономить на одеялах, или быстро встать утром. Маргарет Роулендсон, служанка из Вестморленда, «не снимала одежду, поскольку должна была по утрам рано вставать и приниматься за стирку». Находясь на колониальной границе, молодой Джордж Вашингтон писал, что спал в одежде, «как негр»²⁵.

В состоятельных семьях перед сном, вероятно, мыли ноги, выколачивали и перестилали постели и ставили ночные горшки – все это делала прислуга. Лоуренс Стерн относил эти и другие рабские обязанности к «таинствам опочивальни». Об одном из пареньков на обучении Пепис писал: «Сегодня вечером приходил мальчишка, его сестра должна была рассказать ему, как готовить меня ко сну»; такие приготовления включали в себя пение для господина или чтение при ночнике, который обычно представлял собой короткую свечу или фитиль в просверленном держателе. По общему мнению, мало кто мог сравниться с Генрихом VIII, чья кровать каждый вечер при помощи подушек, льняных простыней и прекрасных шерстяных одеял «приводилась в боевой порядок» десятью слугами, – только после этого нижний матрас пронзали кинжалом, дабы убедиться в отсутствии убийцы²⁶.

Чтобы смягчить приступы тревоги, некоторые, перед тем как ложиться спать, принимали лекарство, которое во Франции называлось dormitoire. Популярным снадобьем среди имущих был лауданум, его изготавливали из опия и разбавленного спирта. Сассекский торговец Сэмюэл Джейк в качестве снотворного клал себе на лоб и виски листья ядовитого растения паслена. Считалось, что маленькие мешочки с анисовым семенем, прикрепленные к каждой ноздре, или ткань с завернутыми в нее ромашкой и хлебом, пропитанная уксусом и привязанная к подошвам ступней – «так, чтобы только можно было терпеть», – тоже способствовали улучшению сна²⁷. Алкоголь оказывал двойное действие: он побуждал ко сну и снижал чувствительность тела в холодные ночи. Файнс Морисон говорил, что немцы «не позволяли кому бы то ни было ложиться спать» на трезвую голову. Обычно перед сном употребляли «сонный напиток» (Schlafdrincke). Сколько мужчин и женщин ложатся спать пьяными? – задавала риторический вопрос лондонская газета²⁸.

С другой стороны, здравый смысл подсказывал не позволять себе тяжелых ужинов во избежание расстройства желудка. Дичь и говядина были по меньшей мере рискованной пищей, после приема которой невозможно было быстро заснуть. Как утверждал Стивен Брэдвелл, «после ужина должно пройти не менее двух часов». Даже во второй половине XVIII века, когда высшее общество начало высмеивать эти «плебейские заблуждения», многие остались верны устаревшим обычаям. Например, из дневника Сайласа Невилла известно, что он не ел вечером мяса, а Томас Тёрнер по средам вообще обходился без ужина. «Легкий ужин – чистые простыни» – гласит английская пословица²⁹. К тому же авторитетные медики, как некогда и Гиппократ, утверждали, что для хорошего пищеварения спать надо на правом боку – по крайней мере до тех пор, пока съеденная за ужином «пища не опустится в желудок». Тогда она «приблизится к печени, которая для желудка – как огонь под котелком, и желудок сможет ее переварить», объяснял ученый начала XVI века. Для того чтобы избежать ночных кошмаров, апоплексии и других расстройств, не следовало спать на спине. «В таком положении многие засыпают как мертвые», – свидетельствовал английский врач Уильям Баллейн³⁰.

Глава семьи отвечал за ночной покой домочадцев и руководил их молитвами перед сном. Легендарная сила молитв – ночного «затвора» человека – вызывала во сне благочестивые мысли. К XVI столетию вечерние молитвы стали общепринятыми. Во многих домах молились все вместе, включая прислугу, рука об руку. Семейные молитвы могли либо заменять, либо дополнять молитвы личные. Однажды в воскресенье Пепис отказался читать молитвы своей семье только потому, что выпил «слишком много вина, – из страха, что слуги почувствуют, в каком я нахожусь состоянии». Исаак Арчер, молодой слуга из Восточной Англии, отмечал: «Наши парни имели обыкновение молиться вместе», хотя его самого иногда не допускали. «Они сказали, что Бог не поймет меня из-за того, что я заикаюсь», – объяснил он в своем дневнике³¹.

Протестантские и католические молитвы имели определенные различия. Воздавая благодарение за духовное водительство, прося мирного сна и моля о прощении за моральные проступки, большинство из них обращались к Богу также и за защитой от ночного зла. Известная молитва «Сейчас я ложусь спать, я молю Господа хранить мою душу» относится к Средневековью. В некоторых молитвах формулировались понятия о «темных деяниях» или о «телесных и духовных врагах»³², но чаще в них явно были выражены ночные страхи. В молитве XVII века содержалась просьба об избавлении «от внезапной смерти, пожара и воров, ураганов, бурь и прочих ужасов»³³. Известно, что сельские семьи во Франции хранили святую воду рядом с постелью, чтобы вдруг не сразила смерть. В древней молитве говорилось: «Святую воду я беру. Если внезапно смерть возьмет меня, пусть это будет моим последним таинством». В Анжу считали, что ведро воды, оставленное на ночь в кухне, позволяло душе очиститься после смерти³⁴.

К тому же в менее богатых семьях, собираясь ложиться спать, прибегали к колдовству. Помимо снадобий против ночного недержания мочи и заклинаний, ускоряющих отход ко сну, члены семьи произносили магические слова, предотвращавшие ночные кошмары. «Ни один дурной сон не потревожит его постель, он никогда не ступит на темную землю ада», – успокаивала старинная валлийская молитва. На большей части Европы считалось, что если каждый вечер класть перевернутый башмак в ногах возле постели, то он будет средством защиты. Сара Каупер, истинная англиканка, в своем дневнике рассказывает о тайных попытках ее служанки при помощи этой уловки устранить желудочные колики хозяйки. Каупер настаивала на «бессмысленности данного деяния» и запретила служанке оказывать помощь, считая, что сие исходит от дьявола и что она не должна быть признательна ему за любое благо, каким бы оно ни было. Любопытно, что, отказавшись от помощи, как заметила Каупер, она была «сильно осмеяна некоторыми» за свое невежество³⁵.