Текст книги "На исходе дня. История ночи"

Автор книги: А. Роджер Экерч

Впрочем, распространенность таких впечатляющих зрелищ не следует преувеличивать. Их пышность в значительной степени объяснялась тем, что происходили они нечасто. Как и протестанты, Католическая церковь рассматривала ночь прежде всего как святое время для уединения, молитвы и отдыха. Когда кардиналы после смерти Павла III (1468–1549) пришли ночью к кардиналу Пулу, чтобы «поклониться» ему как новому папе, то тот, по преданию, с упреком сказал им, что «Бог любит свет», и не пустил к себе, попросив подождать до утра (тогда кардиналы выбрали вместо него Юлия III (1487–1555). Более типичными, однако, были не столь великолепные доказательства католического господства над тьмой. В период позднего Средневековья во многих европейских странах верующие возжигали свечи у изображений Мадонны. Освещенные живописные образы Девы Марии и других святых располагались на стенах домов и церквей, что и обеспечивало основное освещение городских улиц. Подобные места поклонения так часто попадались на дорогах Нидерландов, что, по замечанию современника, там было «легче повстречать Бога, чем человека». По всей Испании в сельской местности были разбросаны маленькие часовенки, освещенные лишь одной свечой. Власти надеялись, что эти святые места не только будут вызывать благоговение, но и помешают путникам совершать нечестивые поступки. Набожные люди, кроме того, полагали, что это спасает от злых духов. Вплоть до конца 1700-х голов власти Рима, не склонные бороться с ночной темнотой, выступали против каких-либо иных осветительных приспособлений, полагая, что в них кроется кощунственное нарушение Божественного порядка. «Весь Рим был бы погружен зо тьму, – писал путешественник, – если бы не свечи, которые благочестивые люди иногда ставят перед некоторыми статуями Девы Марии». Так же обстояли дела в Венеции. Только в Неаполе XVIII века Церковь решилась на более прагматичный подход. Влиятельный доминиканец, известный под именем отец Рокко, поддержал установление статуй Мадонны вдоль наиболее оживленных дорог, а многочисленные его последователи приносили к ним ламповое масло. «Он ставит их в самых необходимых местах, и благодаря его стараниям благочестие служит людям», – писал современник²⁶.

К тому времени власти других европейских стран в условиях роста крупных и малых городов осознали необходимость усовершенствования уличного освещения. Во второй половине XVII века большие города начали предпринимать шаги по освещению главных улиц за счет населения. Отношение властей к этой проблеме изменилось по очевидным причинам. Свою роль сыграли технологические новшества. В Лондоне по инициативе Эдмунда Хеминга и в Амстердаме Яна ван дер Хейдена были установлены новые уличные фонари. В лампах использовался отражатель для усиления света. Масляные лампы ван дер Хейдена были так популярны, что они распространились по всей Европе, включая Кёльн, Лейпциг и Берлин. Не менее важным обстоятельством, наряду с техническим прогрессом, стало появление государств раннего Нового времени, в которых стремительно возрастала регулирующая роль правительства. Расцвет торговли и подъем городов были также весьма существенным фактором, став источником роста благосостояния имущих слоев населения и тем самым обеспечив доступность развлечений: открывались питейные заведения, процветали азартные игры, проституция приобретала более организованные формы. Комендантский час там, где он еще сохранялся официально, фактически игнорировался. «Его не то чтобы отменили, а, скорее, преодолели», – писал о ситуации в Лондоне Джон Битти. Все эти перемены, слившись воедино в последние десятилетия XVII века, значительно усложнили городскую жизнь по причине «многих неприятностей и неудобств на темных ночных улицах», а это, в свою очередь, вызывало неодобрение властей. «Грабежи, – предупреждал парижский чиновник в 1667 году, – совершаются в основном в темных кварталах и переулках, где нет фонарей». На следующий год, когда появилось предложение осветить улицы Амстердама, в нем перечислялись и проистекающие от темноты несчастья: преступления, пожары, случаи с утопленниками²⁷.

Если до 1650 года ни один из крупных европейских городов не вводил никакого уличного освещения, то уже к 1700 году это сделало значительное число муниципалитетов, начиная с Парижа (1667), Амстердама (1669), Берлина (1682), Лондона (1683) и Вены (1688). Столицы национальных государств особенно старались, чтобы их не обогнали метрополии-соперники. Уличное освещение, финансируемое государством из собранных налогов, состояло из масляных ламп и, как в прежние времена, из фонарей со свечой внутри. В Париже сотни фонарей подвешивались на веревках, натянутых высоко над главными улицами с интервалом около 60 футов. «Сам Архимед, будь он жив, не мог бы изобрести ничего более необходимого и полезного», – восхищался сицилийский приезжий. Начало было положено первым генерал-лейтенантом парижской городской полиции Николя де ля Рейни, успешно представившим достоинства осветительного проекта Людовику XIV. К концу столетия ежегодные расходы на содержание более 6 тысяч фонарей, как показывали проведенные в Англии подсчеты, составляли почти 50 тысяч фунтов стерлингов. Из этой суммы, прежде всего, делались выплаты фонарщикам, но, кроме того, большие деньги шли механикам, канатчикам, стекольщикам и производителям сальных свечей. Посетивший Париж путешественник заметил, что фонари здесь горят целый вечер и такое расточительство, по его мнению, вполне оправданно. Гораздо менее благосклонно он отозвался об английских чиновниках, ограничивших использование новых масляных ламп лишь самыми темными зимними ночами, «как будто [в другие вечера] луна обязана сиять и освещать улицы». Через полвека после устройства освещения в Лондоне более пятнадцати английских провинциальных городов решили пойти по стопам столицы – от Ковентри и Йорка в 1687 году до Бирмингема и Шеффилда в 1735-м²⁸.

Впрочем, важно оценить эти усовершенствования в перспективе. А пока большую часть ночи города в основном оставались погруженными во мрак. Несмотря на общественное финансирование, городское освещение в начале XVIII века было скудным. За исключением главных дорог, улицы, как правило, его не имели. Редко можно было найти кварталы, где света хватало, чтобы один пешеход смог различить другого. Так же как и в Лондоне, улицы в большинстве городов освещались только в самые темные зимние ночи и только до полуночи. Некоторые крупные города, например Стокгольм, Лиссабон и Флоренция, так и не ввели вечернего освещения. Фонари в Дублине вплоть до 1783 года располагались на расстоянии около сотни ярдов один от другого – как раз достаточно, жаловался один путешественник, чтобы предостеречь об «опасности свалиться в подвал»²⁹. Даже в Париже, где фонари горели всю ночь, возникало множество проблем, начиная от нехватки фонарщиков до эпидемии вандализма и воровства. Сами же фонарщики и крали свечи. Недовольные ворчали по поводу высокой цены за освещение и столь же плохого его качества, особенно для пешеходов, из осторожности вынужденных придерживаться края улицы. Поскольку освещение в Париже и других французских городах было проведено «в интересах высших классов», путешествующих в экипажах, то, по словам современника, «пешеход вынужден брести как попало, спотыкаясь во мраке, по грязи, по обочинам дорог или улиц». Кроме того, фонари в Париже горели только в зимние месяцы, как и в других европейских городах с конца Средневековья. Неудивительно, что в 1775 году посетивший Париж путешественник отмечал: «Город большой, зловонный и плохо освещенный». Луи-Себастьян Мерсье полагал, что городские фонари нужны только для того, чтобы «сделать видимой тьму»³⁰.

Но старые предрассудки трудно изживаемы. В умах государственных чиновников и религиозных лидеров сохранялось убеждение, что темное время суток – неприкосновенно, священно и опасно. Наиболее наглядно это проявилось в Риме, однако подобная идея нашла отклик и у протестантов. Несмотря на введение уличного освещения, городской Совет Лейпцига предписывал жителям в 1702 году «по вечерам находиться со своей семьей дома». Относительно настроений в Женеве Жан-Жак Руссо писал, что «для использования фонарей согласия Божиего не требуется». За исключением крайних случаев или особых торжеств, добропорядочные горожане должны были находиться дома, посвящая вечерние часы отдыху и молитве. К тому же уменьшалась вероятность пожара, который мог возникнуть по вине какого-нибудь ослепленного ярким светом пешехода, несущего зажженный факел. Освещенные же улицы должны были помочь людям выполнить свои неотложные дела, а не способствовать разудалому веселью пьяниц. «Мы не должны превращать день в ночь и ночь в день, – писал один лондонский пастор в 1662 году, – без особой на то причины». В других случаях, как полагала верховная власть, основная задача искусственного освещения состояла в помощи ночным дозорным – единственным стражам закона и порядка в больших и малых населенных пунктах³¹. Защита жизни и имущества лежала исключительно на их плечах, какими бы призрачными их силуэты ни казались среди ночных теней.

Ежечасно я вздрагиваю на постели от жуткого шума стражников, которые кричат во всю глотку, сообщая, который теперь час, и стуча в каждую дверь; компания бесполезных парней, единственное дело которых – мешать жителям предаваться сну.

Тобайас Смоллетт (1771)³²

Все-таки древнейшей профессией следует считать не проституцию, а ночной дозор, который появился, как только люди испытали страх темноты. В древних обществах часовые бодрствовали постоянно – городские улицы и днем и ночью охраняли пешие и конные стражники. Но именно ночью города полагались на их зрение и слух больше всего. «Дозорные, не дремлющие в городах по ночам, – заметил Платон, – внушают ужас злодеям, будь то горожане или враги». О ночных стражах римский префект Кассиодор писал в V веке: «Вы станете защитой для спящих, охраной для жилищ, стражей у ворот, невидимыми блюстителями и молчаливыми судьями»³³. Средневековые поселения также выставляли часовых в мирное время. Еще в 595 году франкский король Хлотарь II (584–628) потребовал, чтобы города выставляли ночную стражу (guardes de nuit). Спустя несколько столетий эту обязанность иногда брали на себя гильдии. В 1150 году в Париже купцы и ремесленники каждую ночь предоставляли своих людей для несения караульной службы. Что касается Англии, то систему ре1улярных дозоров в каждом городе – от самого маленького, до самого большого – устанавливал Винчестерский статут 1285 года. Закон определял, что дозорные всю ночь патрулируют улицы, имеют право арестовывать подозрительных путников и, если необходимо, поднимать горожан криками «Держи вора!»³⁴.

В тосканском городе Сиене в начале XIV века также существовал небольшой отряд дозорных, однако во многих европейских городах дозорные появились только в XVI веке, а до этого люди полагались на часовых и крепкие заставы. В это же время во Франции появились патрульные отряды горожан (Famille de Guet), которые существовали на протяжении всего Старого режима. В Швейцарии Морисон обнаружил «вооруженных горожан, патрулирующих различные улицы». Пожалуй, наиболее типичным для крупных английских городов был Йорк, который в середине XVI века полагался на бдительность отрядов из шести человек для каждого района города. Дозорные патрулировали город с восьми вечера до пяти утра. Вот что писал о Лондоне Томас Платтер: «Поскольку город очень большой, открытый и многонаселенный, каждую ночь по улицам ходит патруль»³⁵. В крупнейших городах американских колоний от Бостона до Чарлстона были введены патрули уже в течение первых десятилетий образования поселений. Сначала это произошло в Бостоне в 1636 году: в летние месяцы патрули после заката обходили город. Но самый внушительный ночной дозор был в Нью-Йорке. К середине 1680-х годов он состоял из 40 человек, которые разделялись на отряды по восемь дозорных для несения службы в пяти районах города³⁶.

Однако не все города полагались на дозорную службу. В Берлине регулярное патрулирование улиц было введено только в XVII веке. Дублин ввел дозорных в 1677 году по образцу Винчестерского статута. Франкфурт предлагал горожанам щедрое денежное вознаграждение за поимку преступников частным порядком³⁷. Многие маленькие города, в которых было не больше одного или двух констеблей, заводили дозорных разве только после какого-нибудь серьезного происшествия. В XVIII веке в эссекской деревне Мол дон лишь огромное количество ночных краж со взломом заставило жителей обзавестись скромным отрядом дозорных из трех человек. А вот города стратегического назначения вводили более внушительную охрану. В то время как в Венеции к XV веку по улицам ходили профессиональные стражники, именуемые «сбиры» (sbirri), знаменитый городской арсенал с его кораблестроительными верфями формировал отряды охраны из собственных рабочих. Верфи регулярно патрулировались самыми крупными подразделениями под названием «ночные стражи» (guardiani di notte). Не столь распространенной практикой было использование мастифов, которых каждый вечер спускали с привязи внутри городских стен Сен-Мало, гарнизонного города на северном берегу Франции, где хранилось большое количество материалов для строительства и ремонта деревянных парусных судов. Этот обычай уходит своими корнями в XIII век. Еще тогда доминиканский монах Альберт Великий отмечал, что собаки «патрулируют хорошо и надежно». «Когда на город спускаются сумерки, – сообщал очевидец в начале XVII века, – колокол предупреждает, что всем пора возвращаться внутрь городских стен. Потом ворота запираются, и 8 или 10 пар голодных мастифов выпускаются, чтобы рыскать по улицам всю ночь напролет и охранять шкиперское имущество и тому подобное. Бывает, пьяный останется лежать на улице на свою беду, и тогда его находят утром растерзанным, как Иезавель в Израиле»³⁸.

Несмотря на подобные аномалии, ночной патруль стал привычной приметой городского пейзажа. Разница наблюдалась в количестве дозорных, их внешнем виде и стоимости содержания патруля, но основные обязанности практически везде были одинаковые. Как правило, часовые обходили территорию пешком – по одному или парами – в границах района или прихода, хотя некоторые, как, например, ночные дозорные в Париже, передвигались верхом. Патрулирование городов велось круглогодично и большую часть ночи. «Такова практика во всех странах, – писал один автор в 1719 году, – если в городе имеется достойное управление». Что касается Англии, то каждый отряд дозорных подчинялся констеблю, который находился в специальном караульном помещении. В Лондоне патрульное дело было организовано таким образом уже в 1640-х годах. В каждой караулке полагалось иметь очаг, у которого грелись стражники до и после выхода в дозор³⁹. В основном дозорные были легко вооружены: у них имелись лишь фонарь и дубина или алебарда, представлявшая собой секиру на древке. В Норвегии и Дании стражники носили булаву с шипами под названием «утренняя звезда» (Morgenstern). В Стокгольме предпочитали дубинку с несколькими «клешнями», которыми цепляли хулиганов за ногу или шею. Наряду с трещотками для подачи сигнала тревоги, члены амстердамского «трещоточного» ночного дозора имели при себе также пику или алебарду. Только в американских городах, пограничных с индейскими территориями, до XVIII века было распространено огнестрельное оружие. В только что сформированном поселении Нью-Хейвен дозорным следовало рапортовать «в течение часа после захода солнца о боеготовности отряда и заряженном оружии»⁴⁰.

Дозорные посты в городах доиндустриальной эпохи размещались и на колокольнях, дабы стражники могли затрубить в рог или позвонить в колокол при появлении первых признаков тревоги. В случае пожара следовало вывесить фонарь на ту сторону, с которой был замечен огонь. К XVI веку вдали от Британских островов и Средиземного моря на территории от Бергена до Гданьска обычной мерой предосторожности служили высотные дозорные посты, призванные помогать наземной страже. Как правило, выбиралась самая высокая башня с наилучшим обзором. В Амстердаме дозорных помещали даже не на одну, а на четыре башни. На вершину башни Сен-Бертен во французском городе Сент-Омер вело более трехсот ступеней. Но бывало и иначе: силуэт американских городов, как правило, не пересекал горизонта, поэтому поселенцы Новой Англии устраивали наблюдательные пункты на крышах молитвенных домов. Власти Нью-Хейвена приказывали дозорным обозревать город несколько раз за ночь на случай пожара или нападения индейцев. Дозорным приходилось тяжело не только из-за однообразия службы, но и из-за холода и сильного ветра. Датчане, к примеру, держали при себе бутылки с выпивкой. А дозорные с нюрнбергских башен привыкли трубить в рог, чтобы отогнать сон⁴¹.

Пешие стражники, наряду со сведениями о состоянии погоды, выкрикивали и время. Это делалось каждый час дежурства. В церковные колокола звонили дважды – с наступлением комендантского часа и с рассветом. Свои сведения дозорные сопровождали громогласным распеванием рифмованных припевок. Некоторые носили шутливый характер. Вот, например, английская песенка:

 
Мужчины и дети, жены и девы,
Пора, чтоб исправить вы жизнь захотели.
Замки запирайте и спите всю ночь,
А мы непорочным могли бы помочь.
 

Такие песенки часто содержали практические предложения. Традиционным советом было: «Следи за замком, очагом и свечой». Иногда, как, например, в Марселе, выкрикивали успокаивающе: «Спите спокойно, я в дозоре». В некоторых был силен религиозный дух – сообщения о времени перемежались призывами к молитве. «Поднимись, добрый христианин, и встань на колени», – произносили нараспев в Словакии. А дозорные Северной Англии молили:

 
Хо, дозор, хо!
Двенадцать часов!
Боже, храни наш дом
От огня и меча,
От всяких врагов.
Двенадцать часов!⁴²
 

Крики дозорных, звучавшие периодически в течение всей ночи, порождают закономерный вопрос. К кому они обращены? Кто их слушал в столь поздний час? Возможно, они были призваны свидетельствовать, что дозорные бодрствуют, что они не пристроились вздремнуть в каком-нибудь переулке, в чем их иногда обвиняли. Но для этого вполне хватило бы рожка или колокольчика. В Лейпциге дозорные трубили в рог, чтобы сообщить, который час, и к тому же зачитывали наизусть благочестивые наставления. Кажется вполне очевидным, что там, как и в других странах, целью муниципальных властей, несмотря на поздний час, было общение с жителями, – отсюда и нравоучительное содержание стихов, предназначенных для тех, кто их слышит. Указ, принятый в датском портовом городе Хельсингёре, гласил, что жители должны знать, «как проходит ночь»⁴³.

Но крики дозорных, кроме того, имели и еще одно следствие, касающееся спящих горожан. Судя по частым жалобам, сон жителей был весьма неглубоким и прерывался в основном именно крикливыми стражниками. От современников, которых постоянно будили славословия, посвященные крепкому сну, не укрылась комичность ситуации. «Как только ляжешь ты поспать, – негодовал поэт начала XVII века, – про сладкий сон начнут кричать». В датской пьесе «Маскарады» (Mascarade; ок. 1723), написанной бароном Людвигом Хольбергом, слуга Хенрик жалуется: «Ночью каждый час они будят людей ото сна, громким криком выражая надежду, что те хорошо спят». Корреспондент лондонской газеты, выступающий под псевдонимом Страдающий Бессонницей (Insomnius), приписывал такие вопли зависти. И все же местные власти полагали, что некрепкий сон повышает бдительность и помогает предотвращать всякие несчастья – нападение неприятеля, преступления, пожары. Крики стражей, охраняющих ирландские замки, судя по сохранившимся свидетельствам, служили той же цели. Ричард Стейнхёрст, историк конца XVI века, замечал: «Они регулярно кричат, упреждая домовладельцев, дабы уберечь их от ночных грабителей и бродяг: не следует спать слишком крепко, иначе трудно будет дать должный отпор забравшимся в дом злодеям». Был ли этот шум продуманной политикой или естественным следствием несения дозорной службы, но отцы города редко принимали во внимание жалобы горожан на крики часовых⁴⁴.

Одной из основных обязанностей ночного дозора было предотвращение пожаров. Пожары не только чаще случались ночью, они еще оказывались и более опасными – мало кто мог поднять тревогу. Делом дозорных было определить источник подозрительного света или дыма. В колониальной Филадельфии часовые имели приказ арестовывать всякого, кто курит на улице, а в Бостоне им самим запрещалось «вдыхать табак» рядом с чьим-нибудь жилищем. Если же где-то вспыхивало пламя, патруль немедленно поднимал тревогу. Проституткам в городах, где они находились на легальном положении, было поручено выполнять те же функции. Обычно звон колоколов тоже сообщал тревожную новость. После стокгольмского пожара 1504 года звонаря за пренебрежение своими обязанностями собирались казнить на дыбе, но благодаря просьбам о смягчении участи ему лишь отрубили голову. Во Франции дозорные могли привлечь к борьбе с огнем любого прохожего, жаловался Мерсье, «невзирая на возраст, занятие и знаки отличия». Тех, кто отказывался помогать на пожаре, следовало подвергать аресту. Если уклонившихся признавали виновными, им отрезали уши⁴⁵.

У патрульных были и дополнительные задачи во время обходов, например проверять, хорошо ли хозяева запирают двери. «Проходя мимо, – рассказывает посетивший Лондон путешественник, – они сообщают, который час, и палкой стучат в дверь каждого дома». Однажды рано утром стук в дверь разбудил Пеписа: «Это были констебль и дозорные, обнаружившие, что дверь на наш задний двор открыта»⁴⁶.

Обязанностью дозорных было проявлять бдительность по отношению к потенциальным преступникам. В Англии им разрешалось арестовывать ночных прохожих только на основании собственных подозрений. Они имели право задерживать, имея лишь самые общие полномочия, пьяниц, проституток, бродяг и других сомнительных личностей. По свидетельству современника, «если им встречается кто-то, кого можно заподозрить в злонамеренном поведении – ссорящихся людей или распутных женщин, – дозорные имеют право препроводить их к констеблю в караульное помещение». Там арестованных либо допрашивал мировой судья, если он находился на месте, либо их оставляли на ночь под арестом до утреннего разбирательства, после чего нередко отправляли в исправительный дом. У стражников было немало возможностей для злоупотребления данной им властью. Уважаемые горожане возмущались столь широкими полномочиями, ибо дозорные могли схватить «людей благороднее, чем они сами», как жаловался один писатель XVII века. Но с бедными стража обращалась еще хуже, чем с богатыми. Однажды ночью в 1742 году пьяные лондонские констебли бросили в арестантскую 26 женщин, заперев при этом окна и двери. К утру четыре арестантки умерли от удушья. Констебль из пьесы Неда Уорда восклицал: «Монарх я ночи, встречных я хватаю, обыскиваю, иногда и отпускаю. И, как король, кого хочу в тюрьму сажаю»⁴⁷.

Принимая во внимание тот факт, что в центре города нередко совершались разнообразные преступления, можно задаться вопросом: почему власти не создавали более многочисленные и профессиональные отряды? Кроме финансового бремени, как в Англии, так и в Америке, монархию останавливали и традиционные опасения, что хорошо обученная полиция, подобно регулярной армии, может подпасть под влияние какого-нибудь сильного предводителя. В 1790 году русский путешественник Н. М. Карамзин замечал: «Англичане боятся строгой полиции и лучше хотят быть обкрадены, нежели видеть везде караулы, пикеты и жить в городе, как в лагере»⁴⁸. Некоторые чиновники, возможно не без сожаления, полагали, что ночь является своего рода отдушиной для преступников. Пусть лучше человеческие пороки проявляются под покровом ночи, чем возникает риск беспорядков в дневное время. Насколько близоруким был такой подход, со временем становилось все очевиднее. Но, скорее всего, в силу доминирования подобных представлений в это же время не осуществлялось ужесточения мер по борьбе с преступностью. Существенно и то, что в доиндустриальную эпоху задачи городских властей по сдерживанию опасного поведения на улицах и предотвращению пожаров главным образом решались путем пресечения любой деятельности в ночное время. Во всей Европе в обязанность дозорных входило «следить, чтобы на улицах не было людей, которые в этом не нуждаются». Цель стражников состояла вовсе не в том, чтобы ночное время стало более удобным для людей, оказавшихся на улице. В крайнем случае пешехода могли проводить домой. Но даже эта услуга оказывалась далеко не всегда. Очутившись на темной улице и «будучи сильно напуган», лондонец Сайлас Невилл так и не смог уговорить ни одного дозорного проводить его до постоялого двора, хоть и просил об этом неоднократно. «Они все отказывались, – писал он, – и я отправился на свой страх и риск. Слава богу, я дошел целым и невредимым!»⁴⁹

И все-таки на дозорных лежала огромная ответственность. Каждую ночь в течение восьми и более часов только они представляли собой законную власть, аналогичную целому ряду муниципальных учреждений, действующих днем. За исключением констеблей, которым подчинялся дозор, больше никакие властные структуры не занимались охраной покоя горожан и защитой их домов от внезапного пожара. «Дозорные, – заявлял житель Бостона, – самые главные стражи ночного города». Их работа и так была достаточно тяжелой, к тому же прибавлялись усталость, холодная погода, усыпанные отбросами улицы – все это делало дежурства чрезвычайно обременительными⁵⁰.

Первоначально во многих населенных пунктах долгом каждого дееспособного горожанина считалось периодическое несение дозорной службы за небольшую плату, а иногда и даром. Однако уже в XVI веке состоятельные горожане платили местным чиновникам, чтобы те нанимали кого-нибудь на их место. Практически везде по обеим сторонам Атлантики эта схема внедрялась довольно успешно. И все же плата дозорным была невысокой. Многим приходилось подрабатывать еще и днем. У некоторых, старых или больных, дополнительным доходом становилось подаяние. «Немощный», «хилый», «изможденный» – вот наиболее распространенные описания ночных стражей. Нориджский суд в 1676 году объяснял частые пожары нехваткой среди дозорных «трезвых и крепких жителей». Однажды лондонские присяжные даже оправдали ночного грабителя, забравшегося в дом, потому что «дело полностью основывалось на показаниях дозорного», который был признан «старым, а его зрение слабым». К тому же несколько человек в отряде патрульных были совсем еще юными. Нью-йоркские власти не разрешали брать в дозор мальчишек, подмастерьев и слуг. Члены городского управления Бостона с прискорбием отмечали в 1662 году, что «город много раз вверялся дозору, состоящему из одних юношей». Хотя констебли иногда принадлежали среднему классу, большая часть дозорных происходила из низших слоев – «отбросов общества», как утверждал современник. В словацких деревнях в патрульные отряды поступали даже вдовы⁵¹.

Трудно преувеличить всю меру общественного презрения к ночным стражникам. Доверия не вызывали ни их полномочия, ни внешний вид. Эти люди сильно отличались от удалых красавцев в шелках и гофрированных воротниках на знаменитой картине Рембрандта, изображающей стрелковую роту капитана Франса Баннинга Кока, позже неверно названной «Ночной дозор». Ввиду отсутствия формы дозорные обычно носили драные шляпы, а также плащи и куртки из толстого сукна, чтобы уберечься от пронизывающего ночного холода. Один автор так описывал лондонского дозорного: «Он был весь укрыт длинным темным одеянием, доходящим до лодыжек, и перепоясан широким ремнем, к которому крепился фонарь». Иногда голову обматывали тряпками вместо шарфов. Английские дозорные ели лук, что служило отдельным поводом для насмешек. По словам Томаса Деккера, «они считали, что это хорошее лекарство от простуды». Поведение дозорных часто подвергалось осмеянию, и сами они нередко оказывались мишенью драматургов и поэтов. В комедии «Много шума из ничего» 1600) Шекспир использовал распространенный тип дозорного для образа констебля Кизила. Под его веселым началом приходские стражники с удовольствием отдыхают на скамейках и не замечают воров. «Самый мирный выход для вас, – поучает сторожей Кизил, – предоставить пойманному вору возможность самому показать, что он за птица, и улизнуть от вас»[25]25
  Перев. М. Кузмина.


[Закрыть]⁵².

Некоторые стражи мудро воздерживались от слепого следования непопулярным законам, особенно если нарушения были незначительные. Так, парижский дозор не стал разгонять запоздавших кутил в кабаре, потому что они были – честными людьми».

Обвинения в коррупции, предъявляемые страже, носили всеобщий характер, причем дозорных обвиняли не только з связях с проститутками, но и во взятках, и в сговоре с ворами. Один лондонский автор писал: «Констебли, совершая обход своей территории, наведываются в дома терпимости и получают плату за невмешательство в их деятельность». Но чаще всего дозорные обвинялись в халатности: они могли вздремнуть, выпить лишнего, пропустить дежурство. В доказательство своего усердия женевские стражники должны были бросать каштаны в ящики, расставленные по пути их следования. В английской «Песне дозорных» середины XVII века как раз высмеивается леность часовых:

 
Закончился день. Ликуйте без меры —
Пришла благодатная ночь.
Констебль как король, а с ним его пэры
Возлечь на скамейку не прочь
И, словно на троне, поспать на славу
Ради могущества нашей державы⁵³.
 

Неудивительно, что во время дежурства дозорных оскорбляли и словами, и действием. Бывало, «грязные слова и ругательства» сыпались как из рога изобилия. В Париже в их сторону летели смешные прозвища – Растяпы (savetiers) и Плоскостопные (tristes-a-pattes). Джозеф Филлпот, которому поздно вечером констебль велел возвращаться домой, огрызнулся: «Пусть портсмутский констебль поцелует меня в задницу!» Оскорбления и нападения на приходских стражников составляли значительную часть преступлений такого рода в Эссексе XVII века. А в порту далматского города Дубровника даже вооруженные патрули оказывались жертвами насилия. В датском Нестведе в 1635 году однажды ночью двое стражников прибежали к дому мэра и подняли его с постели в ночной рубашке. Оказалось, что группа башмачников с криками «Убей их! Убей их!» набросилась на них с ножами. Английский критик ворчал: «Наши дозорные внушают так мало страха, что воры над ними уже и не смеются»⁵⁴.