Текст книги "На исходе дня. История ночи"
Автор книги: А. Роджер Экерч
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 38 страниц)
Что еще, помимо маскарадов, напрямую влияло на образ жизни высших классов, так это возможности, которые предоставлял вечер для совершения буйных эскапад. Распутники из высшего общества награждались различными «титулами»: щеголь, денди, задира, горлопан и ухажер. Для них убежищем от строгостей придворной жизни служила не парчовая маска, а естественная маска темноты. Они использовали ночь как время безграничной свободы. То были отпрыски благородных семейств, объединенные пренебрежением к светскому обществу. Ни один город не может здесь претендовать на монополию – почти на каждую европейскую столицу, а также большие и средние города приходилась своя доля антиобщественного поведения аристократов. В Нью-Йорке в 1744 году доктор Александр Гамильтон повстречал «троих молодых шалопаев», решительно настроенных заняться «развратом»; в Филадельфии шестеро молодых людей, «одетых как благородные господа», грубо обошлись с женщиной, прежде завалив ее на землю. И хотя некоторые эпохи, например Реставрация в Англии в конце XVII века, были свидетелями значительного роста численности таких щеголей, трудно обнаружить период, когда их не было бы вовсе16.
Их поведение обнаруживало яростный индивидуализм, презирающий лицемерие и подчинение общепринятым нормам социума, стремящегося к благосостоянию и богатству. Виновными в конечном счете признавались придворные, клерикалы и торговцы, поскольку все они предавались притворству в жизни и следовали фальшивой пристойности. Щеголи полагали, что рыцарские идеалы личной чести давно уже уступили место подобострастию, хорошим манерам и желанию выслужиться перед королем и двором. В 1761 году беспутный поэт Чарльз Черчилль опубликовал своего рода оду разгульной жизни – поэму «Ночь», где, в частности, говорилось:
Такие люди, «неискусные в обмане», были «слишком решительны», чтобы «выносить обиды», «слишком горды, чтобы льстить, слишком честны, чтобы лгать, слишком прямодушны, чтобы ублажать», по крайней мере в темное время суток, когда в наименьшей степени чувствовалась гнетущая атмосфера дня. Но все же гораздо важнее для них была спровоцированная ночью оголтелая погоня за удовольствиями. Наслаждение, свободное от социальных обязательств и ограничений. Автор «Распутника» (The Libertine; 1683) утверждал: «Пусть россказни про небеса достанутся глупцам, / А мир с утехами его вполне подходит нам»[59]59
Перев. А. Сагаловой.
[Закрыть].
Генри Пичем, в ужасе от подобного распутства, оповещал в своем сочинении «Совершенный джентльмен» (The Compleat Gentleman; 1622), что «быть пьяным, сквернословить, таскаться по проституткам, следовать моде и ничем не заниматься – в настоящее время это признаки и приметы, характеризующие значительную часть нашего дворянства»17.
В крупных или малых городах такие юноши обычно днем спали, а после заката пьянствовали и дебоширили. Некоторые откровенно резвились на аристократических собраниях, шокируя «менее развращенных». На концерте в 1706 году герцог Ричмонд предложил погасить свечи, чтобы гости «могли делать все, что им вздумается», однако это вызвало возражения здравых людей, «ведь присутствовало так много их жен и родни». Чаще всего молодые люди отказывались от приличных развлечений в угоду непристойным, предпочитая получать удовольствие от грубой обстановки борделей и пивных. «Пропить свой ум и растранжирить свое имение» – так выразился об этих задирах один из критиков. Сэмюэл Джонсон окрестил их «уличными лордами, переполненными до предела дурачествами, юностью и вином». В 1730 году лондонская газета утверждала: «Есть некое наслаждение в кратковременном падении на дно»18.
На самом деле можно заподозрить, что, несмотря на ярко выраженную антипатию к бедным, элита часто завидовала их «вульгарным развлечениям». Такова была, судя по уцелевшим фрагментам, тема комедии Ричарда Стила «Джентльмен» (17??). «Я думаю, вы счастливее нас, господа», – говорит сэр Гарри Северн слуге Тому Димплу, прежде чем спуститься с ним в «низший мир» для ночного разгула. В 1718 году герцогиня Орлеанская поверяла своему другу: «Крестьяне из Шветцингена и Офтерсхайма часто собирались вокруг меня и вели беседы, и с ними мне было гораздо веселее, чем с герцогинями из cercle[60]60
Высший круг (фр.).
[Закрыть]». Предания говорят, что даже император Священной Римской империи Карл V (1500–1558) пришел в восторг от вульгарных манер простолюдина, с которым однажды вынужден был коротать ночь под Брюсселем. Рассказывают, что Карл от души хохотал над грубой речью крестьянина, пока тот мочился, не подозревая о том, кем на самом деле являлся его собеседник. «Ты пердишь», – упрекнул его Карл, на что крестьянин огрызнулся: «Хорошая лошадь всегда пердит, пока мочится!»19
Джеймс Босуэлл, будущий владелец наследственного имения Охинлек, периодически извлекал удовольствие из связей с уличными девками. Будучи с визитом в Германии, он записал в дневнике: «Вечером почувствовал острую нужду пройтись, посмотреть на проституток Дрездена и развлечься, как я это делал в Лондоне. Низко. Низко». «Низкий кутеж» не только сулил плотские радости, но и был крайне привлекателен сам по себе, поэтому иногда Босуэлл прибегал к переодеванию. В июне 1763 года в Лондоне, в празднование «Ночи рождения Короля», он надел поношенный темный костюм с «грязными штанами из оленьей кожи и черными чулками». Решительно настроенный «побыть мерзавцем и увидеть все, что только можно увидеть», он прошелся по всему городу от шлюхи к шлюхе, попеременно называясь то цирюльником, то солдатом, а молодой проститутке с улицы Уайтхолл даже представился разбойником с большой дороги! «Я вернулся домой около двух часов ночи, очень усталый», – записал он. Даже священники нарушали свои обеты, развлекаясь в пивных и борделях. В XVII веке во Фландрии два официальных лица, декан Генри Уиггерс и каноник Арнольд Крайтерс, во время своих «ночных забав» в тавернах не только пили и играли в азартные игры, но также плясали и дрались. «Проткни его насквозь!» – кричал каноник своему другу в один из бурных вечеров, проведенных в таверне «Корона», пока тот дрался с противником. Путешественники объясняли недостаток фонарей на улицах крупных итальянских городов якобы желанием католических прелатов обделывать свои интимные делишки в темноте. Вот как высказался об этом один из посетителей Рима: «Сама по себе темнота улиц была подозрительна, ибо и к жизни ее вызвали помыслы не слишком духовного свойства»20.
Скрытая прелесть ночи не была чужда и женщинам благородного происхождения. Помимо бремени придворного этикета, они несли еще и бремя семейных ограничений. Их жизнь крутилась вокруг дома даже в большей степени, чем у простых женщин, а возможностей для личной реализации или независимости было еще меньше. Героиня баллады «Гибель любви» жалуется на насильственные браки, от которых страдают девушки:
Выйдя замуж, сокрушалась Маргарет Кавендиш, женщины вынуждены были «постоянно жить как на маскараде», пряча свое истинное лицо. В «Речах» (Orations; 1662) Кавендиш одна из героинь замечает, что мужчины «охотно похоронили бы нас в своих домах или постелях, как в могиле». В результате, возмущалась она, «мы пребываем в таком же незнании самих себя, в каком они – нас»21.
Жены и дочери из семей знати посвящали день домашним заботам, а ночью, несмотря на традиционные запреты, старались покинуть дом без сопровождения. В одном из художественных произведений XVII века героиня советовала другой: «Раз он отбирает у тебя свободу днем, бери ее сама ночью». Персонаж поэмы Джованни Боккаччо «Корбаччо» (II Corbaccio; ок. 1365) изумляется способности женщин, отправляющихся на тайные встречи, преодолевать ночью огромные расстояния, несмотря на присущие им страхи перед «призраками, духами и привидениями». Известно, что некоторые жены прикрывались чужими именами. В 1559 году лондонский драматург Джордж Чапмен писал о «сотне леди в этом городе, которые пляшут и веселятся в компании щеголей всю ночь, а утром возвращаются в постель к мужу такими невинными, словно их только что окрестили». Частые гостьи на таких «благородных увеселениях», как маскарады, аристократки, по слухам, также играли в азартные игры, шумно веселились и занимались проституцией. Например, во времена Реставрации таковыми были неразборчивые придворные дамы вроде Барбары Палмер, графини Кастлмэйн, которую вожделел Сэмюэл Пепис. Ее любовь к азартным играм была столь велика, что поговаривали, будто она «за одну ночь могла выиграть 15 тысяч фунтов, а на следующую, вновь проведенную за игрой, проигрывала до 25 тысяч». Апрельским вечером 1683 года три «благородные дамы из Кембриджа», облаченные в мужские костюмы, били окна и нападали на проходящих мимо женщин. Сообщали, что госпожа де Мюран, проживающая отдельно от своего супруга, графа де Руссийона, распевала со своей любовницей «похабные песенки по ночам, да и в остальные часы тоже» и даже «мочилась из окна» своего парижского дома после «продолжительного дебоша». Несомненно, что, в то время как в литературе получили распространение женоненавистнические настроения и страх перед женской неверностью, некоторым женщинам ночь предоставляла определенную долю личной свободы, причем не только дома, но и за его пределами. Монтескьё говорил про утро: «Часто день мужа начинается тогда, когда заканчивается день жены»22.
Однако «спуститься» по социальной лестнице человеку состоятельному было не так-то просто. Ночное веселье, особенно в незнакомой обстановке, грозило множеством опасностей, в числе которых был и путь по грязным и плохо освещенным улицам. В пьесе «Сквайр Олдсапп, или Ночные приключения» (Squire Oldsapp, or the Night Adventures; 1679) персонаж по имени Генри жалуется: «А, чума на эти ночные блуждания; человек испытывает больше трудностей, погуляв, возвращаясь домой, чем получает удовольствия во время развлечений». Босуэлл вернулся домой после одной из своих пьяных вылазок «весь в грязи и синяках». Женщины без сопровождения, даже посещающие приличные за-ведния, подвергались риску насмешек и глумления, а то и того хуже. В 1748 году леди Шарлотта Джонстон и две ее подруги углубились в «темные аллеи» лондонского парка Воксхолл, который служил излюбленным местом тайных ночных свиданий. Каковы бы ни были их резоны (возможно, любопытство похотливого свойства), их ошибочно приняли за проституток, и полдюжины пьяных учеников начали их преследовать и напали. К тому же одно дело было одеться бандитом, а другое – вести себя подобно бандиту. Лондонский студент-правовед Дадли Райдер не мог произнести ни слова, как только приближался к проституткам. «Я впадаю в странное смущение и спешку, когда подхожу к шлюхе, и не мшу понять, как свободно разговаривать с ними», – признавался он в дневнике. Босуэлл, имея дело с проститутками, находил трудным скрывать свою истинную сущность, хоть и был одет в потрепанное платье. «Несмотря на мой наряд, – писал он позже с плохо скрываемой гордостью, – меня всегда принимали за переодетого джентльмена»23.
Были неизбежны и конфликты на социальной почве. Некий ирландец писал о каком-то манерном джентльмене, который, проведя «целый день в ненавистной им компании», ночью, напротив, вращался «в компании, где столь же искренне ненавидели его». Френсис Вудмаш в состоянии опьянения утверждал, что он «дворянин, ученый человек» и говорит по-латыни, чем восстановил против себя торговцев, сидящих за большим столом в одном из лондонских пабов. Последовавший затем шквал оскорблений («болван», «пьянчуга», «ирландский бандит») Вудмашу удалось остановить, только заколов одного из обидчиков шпагой. Видимо, часто многие щеголи свободно веселились с теми, кто ниже их по статусу, до того момента, пока страсти не вскипали.
Один «очевидец» сообщал газете о вечере в пабе «Ковент-Гарден»: «Задиры, шлюхи, сводни, сутенеры, лорды, франты, щеголи, игроки, скрипачи, певцы, танцоры и т. д. – все странно перемешано. Порой вы обнаружите лорда, увлеченного разговором со сводней, члена парламента, объясняющего проститутке суть своих привилегий, очень благоразумного сутенера, возмущающегося беспорядками в разговоре с повесой, шлюху с бездельником, денди с мясником, и при этом все они, как говорится, приятели не разлей вода до тех пор, пока джентльмен не напьется; тогда хулиганы, жулики, шлюхи, мошенники, сутенеры и т. д. берутся за свое ремесло – устраивают суматоху, как они это называют, и принимаются стричь деньги с тех, у кого они есть. Тут-то и начинается волнующее зрелище: шпаги, трости, шляпы, парики и вообще все летит в разные стороны; кругом окровавленные носы, фингалы, проломленные черепа, разбитые стаканы, бутылки и прочее»24.
Для пьяных щеголей никакая проделка не казалась чересчур вопиющей, если в жертву приносились пристойное поведение и человеческие приличия. В Лидсе поздним вечером «молодые джентльмены» в качестве развлечения вытаскивали людей из постели, принося им ложные вести о каком-либо умирающем друге или родственнике. В июне 1676 года распутник Джон Уилмот, второй граф Рочестер, совместно с тремя товарищами, напрасно проведя время в поисках «шлюхи», жестоко избили констебля в Ипсоме. До этого они уже поиздевались в таверне неподалеку над несколькими скрипачами, «подбрасывая» их в «покрывалах за то, что те отказывались играть». А до конца этой же ночи Рочестер еще успел спровоцировать драку с ночным дозором, в результате которой один из его приятелей был заколот. Даже Пеписа, отнюдь не образец добродетели, порой повергали в шок такие истории. Однажды сей представитель среднего класса услышал, что двое забияк, сэр Чарльз Сэдли и лорд Бакхерст, бегали «с голыми задницами всю ночь» по улицам Лондона и «в конце концов нарвались на драку и были избиты дозорными». В другой вечер Пепис заметил, как «двое денди и их лакеи» тащили «миленькую девицу» с применением «некоторой силы». («Да простит меня Господь, – признавался он, – за мысли и желания, которые я испытывал, а именно находиться на их месте».) Куда более трагической была судьба хозяйки провинциального паба, которая пыталась прекратить шум, производимый «компанией хлыщей». Вслед за своей мебелью она вылетела из окна верхнего этажа и погибла25.
Жестокие столкновения были неизбежны и между самими щеголями, ведь они отказывались не только от строгих правил, принятых в среде аристократов, но и от защиты. Избытки юношеских сил тратились на дуэлях и в пьяных драках, так что ночные эскапады казались еще более героическими. Граф Рочестер писал: «Я расскажу вам вот что: однажды напали на шлюх. / Сводники разбежались, в их комнатах грохот и стук, / Окна разбиты вдребезги, охраны простыл и дух»[62]62
Перев. А. Сагаловой.
[Закрыть].
Некий путешественник, находясь в Лиссабоне, жаловался на поздние ночные «ссоры беспутных забияк, которые рыщут по улицам в поисках приключений». Насилие по большей части было спонтанным и ничем не спровоцированным. Однажды декабрьской ночью 1693 года трое вооруженных шпагами людей прошагали по Солсбери-корт в Лондоне, громко утверждая, что «да будь они прокляты, если не убьют всякого, кто встретится им на пути, и выкрикивая: „О да! О да! О да!"» Вандализм был в порядке вещей: разбивались окна, уличные фонари, ломались двери. Хуже всего приходилось молодым женщинам, которых избивали и домогались. Некоторых вытаскивали в темные переулки прямо из постели. Ночной дозор, как символ королевской власти, также был излюбленной мишенью, тем более что дозорные, как правило, были людьми преклонных лет. В пьесе «Игрок» (The Gamester; 1633) Джеймса Ширли говорилось о «…задирах, что безумствуют / В борделях и выламывают окна, устрашая улицы, /И в час полуночный они констеблей хуже, а порой / Набрасываются на невинных дозорных».
После одного из маскарадов банда щеголей, включая герцогов Монмута и Ричмонда, смертельно ранила дозорного; такое же преступление вменялось герцогу Йоркскому до того, как он взошел на трон под именем Якова II (1633–1701). В свою очередь, апрельской ночью 1741 года небольшая группа молодежи под предводительством двух французских дворян совершила нападение на дом мэра Либурна, при этом сначала они использовали топор, а потом и вовсе взялась за таран26.
В некоторых городах банды образовывались из благородных забияк и зависимых от них слуг и лакеев. Слабоорганизованные, они тем не менее приобрели громкую репутацию за насилие. В Амстердаме ночью на невинных прохожих нападали члены «Проклятой шайки». Тем же самым занималась банда «Меловики» в Дублине. Итальянские города также страдали от бандитских вылазок молодых дворян. В конце XVI века путешественник обнаружил, что во Флоренции «джентльмены разгуливают группами по ночным улицам, со шпагами и притушенными фонарями; я имею в виду, фонарями, наполовину светящимися, наполовину темными, при этом яркой стороной они направлены к джентльменам, чтобы видеть дорогу, а темной – от них, чтобы никто не видел их; и если случается, что одна компания встречает другую, то джентльмены поворачивают свои фонари светлой стороной к лицам тех, кого повстречали, дабы опознать их… и если только те не оказываются уже знакомыми или приятелями, то редко обходится без драки или, по крайней мере, шумной ссоры».
Живописец Караваджо принадлежал к римской группе щеголей, охотившихся за проститутками и соперничавших с «обладателями шпаг». «Без надежды, без страха» («Nec spe, пес metu») – таков был их девиз. В 1606 году после убийства в драке члена другой группы Караваджо был вынужден бежать в Неаполь27. В Лондоне в 1623 году сформировалась группировка «Охотничьи рожки», в которую, по слухам, входили отбросы «таверн и прочих скандальных мест» и которую возглавляли «разные рыцари, молодые дворяне и джентльмены». В поздние годы Лондон страдал от банд «Чистильщиков» и «Хулиганов», члены которых вскрывали себе вены с целью «наглотаться собственной кровушки». Пепис описывал вечер, когда «молодые задиры» из шайки «Любителей игры в мяч», возглавляемой Рочестером, отплясывали голыми в компании проституток. Самый серьезный страх внушали «Мохоки»[63]63
Искаж. от Mohawk – могавки, название племени североамериканских индейцев, входивших в союз ирокезских племен.
[Закрыть], которые приняли это название вскоре после широко известного визита в Лондон четырех ирокезских вождей. В течение нескольких месяцев 1712 года город пребывал в ужасе от зверств банды. Помимо того что они резали ножами лица прохожим, они переворачивали вверх ногами женщин, «дурно обращаясь с ними, да еще и в варварской манере». Число «мохоков» было столь велико, язвил автор одной листовки, что дозорные опасались арестовывать их. Джонатан Свифт, озабоченный собственной безопасностью, решил ночью ездить только в экипаже и рано возвращаться домой. «Им не удастся изрезать мне [лицо], – писал он, – оно мне нравится таким, какое есть сейчас, пусть даже экипаж будет стоить мне по меньшей мере пять шиллингов в неделю». Сара Каупер сокрушалась: «Обычаи индейских дикарей те[перь] становятся достижениями английских графов, лордов и джентльменов»28.
В английской литературе нет другой пары пэров, которая бедокурила бы так славно, как принц Гарри и его упитанный компаньон Фальстаф. В первой части «Генриха IV» (1598) мы обнаруживаем их в сговоре с другими разбойниками, планирующими «забавы» ради нападения в темноте на состоятельных путешественников. Фальстаф заявляет принцу: «Значит, у тебя нет решимости рискнуть на 10 шиллингов? Тогда нет у тебя никакой чести. Ты не мужчина, и не товарищ, и уж во всяком случае не принц королевской крови»[64]64
Перев. Б. Пастернака.
[Закрыть]. Были такие «представители королевской крови» и в реальной жизни, например венгерский король Матьяш I Корвин (1440–1490), французский король Франциск I (1494–1547) и герцог Миланский Франческо Сфорца, который по ночам переодевался уличным торговцем. Говорили также, что, хотя брат Карла VI, герцог Орлеанский, «днем казался набожным», он «тайно» вел «очень распутную жизнь ночью», много пил и веселился с проститутками. Король Дании, Норвегии и Швеции Кристиан II (1481–1559) в бытность свою принцем покидал монаршие покои ради пирушек в копенгагенских тавернах, предварительно подкупив стражу, чтобы та открыла ворота замка. Кристиан IV (1577–1648) был известен тем, что бушевал на улицах, выбивая окна, подобно другим молодым аристократам. То же рассказывали и о Генрихе VIII, чьи юношеские «блуждания» вдохновили на создание широко известной сказки «Король и сапожник», опубликованной в XVII веке. Карл II (1630–1685) во время одной из своих «ночных прогулок» с Рочестером будто бы посетил бордель в Ньюмаркете в «своем обычном облачении» – и лишь для того, чтобы проститутка вытащила из его кармана кошелек. Пожалуй, самыми известными были эскапады французского короля Генриха III, набожного католика днем, а ночью кутившего на улицах Парижа в окружении преданных придворных – «миньонов». Современник жаловался: «Их занятия – азартные игры, богохульство, прыжки, пляски, склоки, прелюбодеяния и следование повсюду за своим королем»29.
