Текст книги "На исходе дня. История ночи"

Автор книги: А. Роджер Экерч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

III

Многое лучше всегда совершается ночью прохладной…[38]38
  Георгики / Перев. С. Ошерова, С. Шервинского.


[Закрыть]

Вигилий (I в. до н. э.)²⁹

«Мой труд ужасно утомляет меня», – жаловался Хайрэм Харвуд, фермер из Новой Англии. «Ложись поздно, вставай рано». От американских предгорий до российских степей более трех четвертей населения работало на земле в качестве арендаторов, наемных рабочих, слуг, рабов и крепостных, в дополнение к небольшому количеству крестьян-землевладельцев, фермеров-йоменов и помещиков. С полей убирали лен, зерновые – овес, рожь, пшеницу, а также сено и другие корма для животных. Повсеместно возделывали огороды и фруктовые сады. На колониальных плантациях преобладали табак, рис, индиго и сахарный тростник. Для сельских жителей вечера были отнюдь не передышкой, а продолжением рабочего дня. Многим приходилось, по выражению одного фермера, «день и ночь» тщетно бороться за свое существование, едва сводя концы с концами и выбиваясь из сил, чтобы не увязнуть в долгах и не потерять свой скудный надел (чаще арендованный, чем собственный). Лондонский писатель, печатавшийся под именем Mus Rusticus, в 1770-х годах сокрушался по поводу бедственного положения типичного английского работника, который, «дабы содержать себя и свою семью», вынужден трудиться на более крупного землевладельца «с четырех утра и до восьми вечера, при тусклом свете». У человека, связанного с разведением скота или земледелием, вне зависимости от его экономического положения всегда находились неотложные дела. «Вы не отыщете ни одного прилежного надсмотрщика, который не бодрствовал бы большую часть ночи», – утверждал немец Якоб Андреас Крузий в 1660 году. Римский автор Колумелла (I в. н. э.) необходимым условием для успешного ведения сельского хозяйства считал наличие такого качества у работника, как бессонница, наряду с отвращением к вину и «сексуальным излишествам»³⁰.

Ночью всегда находилось какое-нибудь занятие: забой скота, колка дров или сбор яблок – любую сложную работу можно было выполнить при минимальном свете. В мае 1665 года работник из Норфолка Томас Раст весь день собирал дрок, а вечером перевозил его к дому. Работники фермы, расположенной неподалеку от Абердина, в летние ночи нарезали брикеты торфа на топливо. Ночное время заставало Эбнера Сенгера из Нью-Гемпшира за починкой ограды, строительством свинарника и перетаскиванием бревен. «Я работаю до рассвета», – записал он в 1771 году, после того как весь вечер вскапывал сад. С поздней весны и до осени было нормой завершать работу в поле после наступления темноты, будь то пахота, сев, сенокос или сбор урожая. «Они закончили копнить мое сено ночью», – отмечал сельский викарий в дневнике³¹. В конце лета и в начале осени работники расходились по полям для уборки зерновых: это занимало много времени. «Сегодня ночью мы полностью убрали урожай», – записал поздним августом 1691 года житель Йоркшира. В некоторых районах континентальной Европы сезон сбора винограда определял весь распорядок жизни. Наблюдатель писал о Южной Франции XVII века: «Люди там крайне заняты с раннего утра и допоздна». Неожиданно налетевшая гроза могла погубить урожай, оставленный лежать на ночь. Да и для воров темнота облегчала задачу. Путешественник в Шотландии сообщал: «Ничего не оставляется в полях, и каждую ночь все, что собрано, свозится к дому и укладывается в хранилище». Управляющий поместьем так инструктировал прусских крестьян в 1728 году: «В период сбора урожая не может быть никакого четко установленного времени для тех, кто хочет работать возницей, оно полностью зависит от объема вашей основной работы»³².

Домашние животные также требовали пристального внимания. По возвращении с пастбищ коров кормили, поили и доили, вечером и утром. После уборки в стойлах следовало постлать чистую солому. Лошадей, свиней и домашнюю птицу – всех необходимо было накормить и устроить на ночь. Только в одиннадцать часов мартовского вечера Джон Браун, слуга из графства Камберленд, «взял немного соломы, чтобы почистить и устроить на ночлег» лошадь хозяина. Случалось, что животные болели, а рождение жеребенка или теленка требовало долгих часов дежурства возле стойла. Ранней весной постоянной заботы требовали новорожденные ягнята³³. Порой скот вырывался на волю, вытаптывал поля и грядки. В Дорсете как-то весенним вечером 1698 года дойная корова Джона Ричардса, бексингтонская красная, свалилась в канаву. Так как невозможно было немедленно ее вытащить, пришлось наблюдать за ней всю ночь³⁴.

Некоторые работы, например по уничтожению слизней или перенос пчелиных ульев, обычно выполнялись вечером. Осиные гнезда также лучше было сжигать после наступления темноты. Тогда же было легче всего ловить скворцов, воробьев и других «надоедливых» птиц с помощью фонарей и сетей. Хотя считалось, что влажный, прохладный ночной воздух вреден для человека, он, по мнению ученых, да и самих фермеров, обладал рядом благотворных свойств. Ди Джакомо Агостинетти в 1707 году советовал сеять просо «вечером, когда воздух прохладен», с тем чтобы «получить преимущества от ночной росы». А Адам Эйр из Йоркшира апрельской ночью 1648 году в своем огороде сажал семена горчицы и репы. Вечер был самым предпочтительным временем для полива зерновых, поскольку прохлада позволяла избежать испарения влаги. На плантации Лэндона Картера в Виргинии рабы ночью тщательно поливали молодые побеги табака, чтобы ускорить его созревание. «У нас полно народу, так что можно быстро справиться с целым полем», – хвастался в своем дневнике богатый плантатор. Генри Бест из Элмсуэлла в своей книге по ведению фермерского хозяйства советовал ночью вымачивать солому, предназначенную для покрытия крыши³⁵.

К тому же, наблюдая за ночным небом, можно было определить погоду на следующий день, что считалось крайне важным. Люди верили, что по небесным «знакам» они способны предсказать все – от грозы до заморозка. Как поясняли в 1616 году авторы «Сельского дома» (Maison Rustique, or the Country Farm), хороший хозяин, «хотя от него и не требуется быть человеком книжной учености», должен «знать приметы, по которым предсказывают дождь, ветер, ясную погоду и другие сезонные изменения». Существовали разные приметы, но большинство людей предпочитали верить ночному небу. Житель Лондона, автор книги «Долговечное предзнаменование» (A Prognostication Everlasting; 1605) заявлял: «Наблюдай за звездами, чей вид известен тебе более всего. Если кажется, что они светят ярче, очень увеличены, сияют сильнее, чем обычно, – это предрекает сильный ветер или дождь в той местности, где они видны»³⁶.

Лунный свет был помощником во многих делах. Когда было возможно, люди рыхлили, сажали и косили при естественном освещении. Бест писал про кровельщиков: «Ночью они не бросают работу до тех пор, пока вообще могут что-либо видеть». Сэнгер в зимнее время перевозил дрова на санях, и снег отражал лунный свет. В другой раз, однажды вечером, он нес бушель ржи на мельницу, а луна только народилась. «Я возвращался домой вечером сквозь грязь и слякоть», – жаловался он. Лунный свет становился особенно необходимым во время сбора урожая, когда работа в полях была самой напряженной. Каждый сентябрь в преддверии осеннего равноденствия полная луна в течение нескольких ночей светит дольше, чем обычно, благодаря малому наклону плоскости лунной орбиты по отношению к плоскости орбиты Земли. Хорошо известная в Англии как «урожайная луна» (harvest moon), в Шотландии она носила имя «луна святого Михаила» (Michaelmas moon). Фермеры по обе стороны Атлантики использовали лунный свет при сборе зерновых. «Иногда, – писал Джаспер Чарлтон в 1735 году, – сборщики урожая всю ночь возятся со своим сеном или зерном». Почти столь же полезной была «охотничья луна» (hunter's moon) в октябре, когда она вновь становилась полной. «Сентябрьская луна, – заявлял писатель, – укорачивает ночь. Октябрьская луна – это счастье охотника»³⁷.

Рыбалка также выманивала сельский люд из дому. Помимо того что рыба служила пищей для самого рыболова, ночной улов можно было обменять или продать и тем самым пополнить скудный бюджет. Некоторые виды рыбы, например форель, легче было поймать после наступления темноты, при этом огни факелов служили двойной приманкой. В Средиземном море в утлых лодчонках рыбачили итальянские крестьяне. В озерах Шотландии с конца лета до начала весны с помощью сетей вылавливалось большое количество сельди. «Ее всегда ловят ночью, – обращал внимание житель Лохбрума, – и чем темнее ночь, тем лучше для рыбаков»³⁸.

Для большинства сельских поселений ночью серьезную угрозу представляли дикие животные. Люди со сторожевыми собаками охраняли от них сады, поля и скот. По всей Саксонии крестьяне опасались оленей и диких кабанов из-за ущерба, который они наносили полям. Жители деревень по очереди дежурили «ночи напролет», звеня в колокольчики, чтобы спугнуть незваных гостей. Крестьяне на юге Норвегии охраняли от медведей скот и поля с зерновыми культурами. Но хуже всех были волки. Известно, что французские крестьяне использовали магические заклинания, дабы защитить от волков стада овец. Пастухи, вооруженные ружьями и посохами, всю ночь жгли костры, чтобы защититься от хищников и для тепла, и предупреждали криками жителей деревни, едва заслышав или завидев приближение стаи. (В сельской местности в Италии пастухи жгли небольшие костры, желая «прогнать» ночь.) Также для охраны стад были необходимы собаки, предпочтительно светлого окраса, чтобы их нельзя было спутать с волками. Иногда на псов надевали ошейники с шипами. Как писал Агостино Галло, мудрый пастух, «с целью уберечь свое стадо от волков и иных опасных зверей, должен соорудить защитную стену [загон для овец] и выставить славный и сильный караул из смелых собак устрашающего вида». Говорили, что фермеры Новой Англии для отпугивания волков намазывали головы овец смесью из пороха и дегтя³⁹.

Не меньшую угрозу представляли и воры. Посетивший Францию путешественник обнаружил, что крестьяне, дабы защитить свой урожай от краж, ночами стояли на страже, пока зерно не созревало настолько, что его можно было убрать и перевезти к дому. Однажды зимней ночью Питер Батлер, нанятый охранять небольшую отару овец, заметил из-за ограды поля, как четверо воров схватили одну овцу. Луна только что взошла, «было светло как днем», а ружье Батлера дало осечку. Жестоко избитый, он был связан и оставлен умирать. Изнуряющая работа, которую проделывали одной октябрьской ночью 1555 года два брата-итальянца, не была для них чем-то необычным. Поднявшись с постелей после полуночи, Лоренцо и Джакобо Бок-карди из Фары провели остаток ночи, патрулируя дубовую рощицу и несколько полей. Из соображений безопасности они держались вместе. Если раньше братья чаще брали с собой холодное оружие, то в эту ночь они взяли с собой огнестрельное. Приключений было немало, в том числе им пришлось спугнуть компанию молотильщиков, которые выпустили своих лошадей покормиться в семейном винограднике Боккарди⁴⁰.

Наконец, среди фермерских забот была и доставка урожая или скота на рынок, куда следовало прибыть за несколько часов до рассвета, чтобы успеть сторговаться с продавцами. В темноте двигались не только груженные фруктами и овощами телеги, но и небольшие группы скота. На каждое животное, чтобы оно не сбилось с пути и не потерялось, надевали колокольчик. Сельские жители направлялись в город ночью. С трех утра в Венецию прибывали крестьяне на лодках, «груженных всевозможными дарами природы», а один приезжий в Лионе был разбужен в четыре утра «пронзительными криками ослов и оживленной болтовней людей», перетаскивающих корзины. Сельский люд посещал города в рыночные дни и при яркой луне. Укрепленным городам приходилось открывать ворота задолго до утренней зари. Крупнейшие городские центры сильно нуждались в провизии, поэтому рынки работали ежедневно с раннего утра до захода солнца, если не позже. За одну только неделю, согласно подсчетам, сделанным в 1750 году, в Лондон с ферм доставили 1 тысячу бычков, 2 тысячи телят, 6 тысяч баранов, 3 тысячи ягнят, 350 поросят и свиней и почти 20 тысяч голов домашней птицы. «Целые дни труда, а затем столько времени в пути и столько бессонных ночей – и все ради того, чтобы доставить в этот город провизию», – изумлялась Сара Каупер. Крестьяне приезжали в Париж даже из отдаленных городов вроде Жизора и Омаля. «В час ночи в город прибывают 6 тысяч крестьян, доставляя запасы овощей, фруктов и цветов», – писал Мерсье. На центральном рынке в Лез-Алье он замечал: «Шум голосов никогда не умолкает, и свет почти не проникает туда; большинство сделок заключается в темноте, как будто эти люди принадлежат к совсем другой расе, скрывающейся в своих пещерах от лучей солнца. Торговцы рыбой, которые приходят первыми, по всей видимости, никогда не видят дневного света, они уходят домой, когда меркнут уличные фонари, незадолго до восхода; но если от глаз толку мало, уши служат им в полной мере: всякий орет во всю глотку»⁴¹.

Температура на улице начинала падать, и семьи посвящали вечера работе в доме. У французов есть поговорка «К очагу зимой, в поле и лес – летом». В равной степени она относилась к ночи и дню. Уже в I веке н. э. Колумелла писал в сочинении «О сельском хозяйстве» о «многих вещах, которыми можно успешно заниматься при искусственном освещении». Как и в городах, в селах распространены были прядение и ткачество. Приехавший в Швецию чужестранец обнаружил, что почти всякий крестьянин ночью – ткач, а некоторые настолько бедны, что, прочесывая шерсть, могут рассчитывать только на лунный свет. Когда торговые отношения захватили районы, отдаленные от города, сельские жительницы стали производить полотно для продажи на местных текстильных рынках. «Во многих частях Йоркшира, – писал в 1757 году Джозайя Такер, – шерстяное производство осуществляется руками мелких фермеров и фригольдеров[39]39
  Фригольдер – свободный держатель земли, обладающий правом распоряжения землей и выплачивающий своему лорду фиксированную ренту.


[Закрыть]. Часть шерсти эти люди покупают, а часть производят сами; их жены, дочери и служанки прядут ее долгими зимними ночами»⁴².

Вечерами также чинили обувь и инструменты, штопали одежду, затачивали ножи. Можно было чесать лен или молотить зерно. Резали яблоки для сидра, толкли солод для эля и пива. Однажды в феврале преподобный Вудфорд поднялся в три утра, чтобы «сварить большую бочку [хогсхед] крепкого пива». Три дня спустя он вновь встал рано, на этот раз еще до часу ночи, чтобы сварить пива в два раза больше. Ретиф де ла Бретон в коротком рассказе «Жена пахаря» описывает зимние вечера, когда «парни, болтая, готовили стойки для виноградных лоз, а девушки чесали лен или пряли». Сэнгер, помимо того что трудился на собственной ферме, ночами подрабатывал у друзей и соседей: лущил зерно или колол дрова при лунном свете у открытых дверей. Однажды в начале апреля он написал: «Я всю ночь помогал Тилли варить сок»⁴³. В колониях, расположенных в пределах Чесапикского залива, плантаторы порой заставляли рабов при свете луны или свечи обдирать табак или лущить зерно; а на плантациях Южной Каролины рабы зачастую лущили рис зимними вечерами, что, очевидно, было причиной их многочисленных побегов⁴⁴. Без сомнения, и другие работники, даже некоторые фермеры, ночами подумывали о том же.

IV

Работа ночью и работа днем – это не одно и то же.

Джон Тэйлор (1643)⁴⁵

По истечении полного рабочего дня ночной труд мог быть смертельно опасным для человека. Длящаяся часами тяжелая работа изматывала и тело, и дух. В средневековой Франции текстильные рабочие объявили, что труд по ночам «опасен для них и представляет великую угрозу их телам». Много позже один лондонский писатель утверждал относительно типичного сельского работника: «Хотя ему необходимы отдых и передышка, он упорно продолжает трудиться и тем самым причиняет себе большой вред; это изматывает его, и приходят болезни и преждевременная старость». Каждую осень в Оверни во время молотьбы ночью крестьянам едва удавалось урвать «несколько часов сна». Столь суровые условия неизбежно вели к несчастным случаям, иногда к увечьям или смерти. Обычным инструментом, используемым на ямайских сахарных плантациях, которые посетила леди Наджент, был большой тесак, служивший для ампутации рук заснувших за работой рабов, чьи пальцы были искалечены жерновами. Она отмечала, что тесак был единственным средством, способным спасти им жизнь⁴⁶.

Почти так же плохо обстояли дела с бедолагами, для которых ночное время и представляло «рабочий день». Современные исследователи открыли, что рабочие ночных смен сильно страдают от бессонницы, утомляемости и имеют проблемы с пищеварением. Самой глубокой ночью человек не должен бодрствовать или употреблять много пищи. Не соблюдая эти условия, люди нарушают циркадные ритмы, бросая вызов многим векам эволюции человечества. Никто не осознавал этого лучше, чем сами ночные работники.

В анонимном памфлете, выпущенном в 1715 году, парижские пекари-подмастерья сокрушались: «Мы начинаем день вечером, мы месим тесто ночью; мы всю ночь проводим взаперти», и никакой возможности прилечь. «Ночь, пора отдыха, – заявляли они в памфлете, – для нас время пытки». И правда, ночная работа была одной из причин, которыми современники объясняли вспыльчивость пекарей и их склонность к насилию на работе и в быту⁴⁷.

И все же, несмотря на все тяготы, тяжелый труд и физическое истощение, ночное время давало рабочим некоторые преимущества. Во-первых, в жаркие летние месяцы вечерние полевые работы были менее изнурительными. Работники с радостью спали в сильную жару днем, чтобы ночью как следует потрудиться. Кузнецы и рабочие по металлу также извлекали выгоду из более низкой ночной температуры⁴⁸. Над работниками некоторых специальностей ночью ослабевал контроль, что делало трудовой график относительно гибким и ослабляло дисциплину. В 1728 году слуга Френсис Биддл, которому было приказано «не спать каждую вторую ночь» и охранять в Лондоне товары своего хозяина, воспользовался случаем, чтобы стащить три бочки пива, два бушеля солода и три бочонка эля. Как правило, в темноте было легче украсть что-нибудь с рабочего места. В городах излюбленными объектами для воровства были склады лесоматериалов и причалы. Уязвимыми были суда, пришвартованные в Лондоне и других крупных портах. Морское ведомство в начале XVIII века пыталось ограничить работу в королевских доках дневным временем с целью пресечь «мошенничество и грабеж», «совершавшиеся с наступлением темноты». По ночам охранники арсенала в Венеции мало того, что пренебрегали правилами, запрещавшими сексуальные отношения в период службы, но и вывозили соучастникам в краже большое количество товаров в лодках⁴⁹.

Ночь предоставляла значительные возможности для «сексуального разгула». В 1552 году в Нюрнберге, где прачки довольствовались лишь несколькими прачечными на берегу реки, эти заведения закрывались с заходом солнца, с тем чтобы «у прачек не было места для недостойного поведения». Подмастерье Джон Дейн имел любовное свидание с девицей, когда был один в мастерской хозяина в Берк-хамстеде, так как «большая часть людей была в постели». Хотя они «попроказничали вместе», он пусть неохотно, но отказался от ее притязаний на большее. Однажды лунным вечером 1662 года колонист из Массачусетса Исэй Вуд улегся прямо на улице с Мэри Пауэлл, которую мать послала к нему помочь лущить зерно⁵⁰.

В то же время ночь часто означала работу на себя, а не на хозяина. Когда все дневные работы были выполнены, многие крестьяне-земледельцы обрабатывали собственные участки, – как правило, это были скромные наделы, арендуемые на различных условиях. Днем крестьяне работали на полях крупного землевладельца, при лунном свете вели свое хозяйство. Швейцарский пастух Ульрих Брекер, недовольный своим занятием – смотреть за козами, купил себе небольшой участок для расчистки. «В дневное время, – писал он, – я работал на отца, а как только высвобождался – на себя; даже при свете луны я был там, укладывая бревна и связывая хворост, который срезал и срубил, пока еще было хоть как-то светло». Нет сомнений, многие с нетерпением ожидали того дня, когда они смогут и днем работать только на собственной земле. В 1800 году один из авторов английского сельскохозяйственного журнала жаловался: «Когда у крестьянина-батрака появляется больше земли, чем он и его семья способны обрабатывать по вечерам… фермер больше не может рассчитывать на него как на постоянного работника». Домашняя прислуга также трудилась по ночам на собственное благо. Будущая жена Томаса Платтера, служанка из Швейцарии по имени Анна, «частенько пряла ночами допоздна», делая хлопковую пряжу для своей хозяйки, но также изготовляя «довольно хорошее полотно» для себя. Когда Ульрих Брекер был еще ребенком и жил в доме деда и бабки, его мать ночью, «чтобы подзаработать пенни-другой за спинами… дедушки и бабушки… тайком пряла при свете лампы»⁵¹.

Таким же трудолюбием отличались и афроамериканские рабы, порой имевшие в своем распоряжении землю, на которой можно было развести огород или выращивать поросят и домашнюю птицу. Излюбленным временем суток рабов была ночь, когда они не работали на плантациях. Размер наделов мог варьироваться от крошечного клочка земли до довольно обширных участков пустоши. В 1732 году наблюдатель в Чесапике записал, что на огородах, обрабатываемых по воскресеньям или ночью, рабы выращивали картофель, горох, тыкву. Кроме того, что это делало разнообразным в общем-то скудное меню, огородничество обеспечивало рабов товарами для продажи на рынках (в Южной Каролине и на островах Вест-Индии), куда они регулярно поставляли свои продукты. Согласно одному свидетельству, рынок в Антигуа был местом «скопления многих сотен негров и мулатов», продающих «домашнюю птицу, поросят, козлят, овощи, фрукты и другие плоды». По вечерам рабы также занимались охотой и рыболовством, несмотря на то что им приходилось проделывать путь в целые мили по труднопроходимой местности. Натуралист Уильям Бартрам видел, как в Южной Каролине рабы возвращались «домой с лошадьми, нагруженными дикими голубями», которых они поймали с помощью «света факелов» в болотах. На Ямайке для тех работников, у кого были слишком скудные наделы, источником дохода служили пойманные в ночное время сухопутные крабы. «Толпы негров с соседних плантаций каждый вечер проходят мимо моего дома с фонарями и ведрами, следуя в крабовую рощу, что на той стороне, и возвращаются, нагруженные под завязку, незадолго до полуночи», – записал белый житель⁵².

Кроме всего прочего, ночью обычно размывались границы между работой и свободным общением. Труд и развлечение переплетались тогда больше, чем в любое другое время суток. Выполнение многих работ превращалось в коллективные мероприятия, отмеченные веселым компанейским духом. В Италии представители высших сословий осуждали крестьян за «разврат во время молотьбы и безнравственные игры». Женщины сходились вместе для стирки белья. В одну из летних ночей 1760 года в доме Элизабет Дринкер в Филадельфии сама хозяйка и другие женщины устроили «стиральное веселье». В Южной Шотландии, несмотря на зимнюю темноту, ловля сельди привлекала «мужчин и женщин всех возрастов, и в различных компаниях… они несли фонари с горящим древесным углем… и это сопровождалось разноголосыми выкриками соперничества, веселья и надежды». Не отличалась по духу и коллективная «чистка от листовой обертки» кукурузы в Америке в раннее Новое время (на Севере называемая husking, а на Юге – shucking), к которой обычно приступали после наступления темноты. Слуга в колонии Нью-Джерси описывал это так: «Соседи помогают друг другу очищать кукурузу от листьев, за что их угощают ромом и пуншем». В Массачусетсе пуританский богослов и религиозный лидер Коттон Мазер проклинал «разгул, который слишком часто сопутствовал работе по чистке кукурузы» – такова была праздничная природа этого занятия. Тщетно увещевал он местных фермеров: «Да обратится ночь ваших удовольствий в страх (курсив мой. – А. Р. Э.)»⁵³

Несомненно, многие люди получали удовлетворение, разделяя однообразный утомительный труд с соседями и семьей, причем их товарищеские чувства нередко подогревались алкоголем. Но еще важнее было то, что ночное время по самой своей сути подразумевало освобождение от ограничений повседневной жизни, от бесчисленных правил и обязанностей, подавлявших желание радости и веселья. Ночь, кроме всего прочего, была состоянием духа. В обстановке дружественной поддержки и действенной помощи формальности отступали на задний план вместе с чувством страха и ощущением никчемности. В темноте, пока друзья смеялись и трудились вместе, ослабевали запреты. Валлийская поговорка подтверждала: «Утренний „Джон" становится „Джеком" ночью». Помимо других преимуществ, совместный труд позволял семьям экономить дорогую горючую жидкость, делясь друг с другом светом от единственного факела или лампы. Мужчины и женщины, в надежде избежать пронизывающего холода, теснились вокруг ровно мерцавшего огня в очаге. Нужно было устроиться поближе друг к другу, просто чтобы согреться, не говоря уже о том, чтобы делать работу. В условиях слабой освещенности и тесноты ночь могла быть временем глубокой интимности и товарищества. «Ночные речи не повторяются по утрам» – подтверждала английская пословица⁵⁴.

Поражает повсеместное распространение подобных сборищ. Среди прочих доминировали, особенно в зимние месяцы, вечера, которые устраивали прядильщицы и вязальщицы. Их вариации весьма многочисленны, например veillees во Франции, Spinnstuben, Rockenstubert и Lichstuben в Германии, русские посиделки, veglia в Тоскане. На острове Гернси такие вечеринки были известны как vueilles, а в Исландии, начиная с XIII века, – kvoldvaka. На Британских островах такие вечера также были распространены: от ceilid-he или dirnedn в Ирландии и rockings в Шотландии до валлийских у noswaith weu – «вязальных ночей»⁵⁵. Еще в середине XV века Эней Сильвио Пикколомини, будущий папа Пий II (1405–1464), путешествуя по Северной Англии, наблюдал, как большая компания женщин просиживала ночь у огня за разговорами и очисткой семян конопли. В других частях Англии прядильные вечера были менее заметным явлением, но на севере их продолжали устраивать и в XIX веке. Уильям Хауитт писал о деревенских жительницах Йоркшира и Ланкашира: «Как только становится темно и вся обычная дневная работа закончена, а маленькие дети уложены спать, они гасят огонь в очаге, берут накидки и фонари и отправляются со своим вязаньем в соседский дом, которому выпал черед принимать посиделки»⁵⁶.

Такие вечеринки устраивались один или несколько раз в неделю и могли продолжаться до часу или двух ночи. Большая их часть, однако, начиналась сразу после ужина и заканчивалась задолго до полуночи. Приходили обычно человек двенадцать ближайших соседей, но были и те, кто проделывал путь в несколько миль, освещая себе дорогу фонарями. Согласно записям очевидца, ирландские крестьяне «частенько проходили три или четыре мили через болота и топи». Конюшни и коровники служили пристанищем наряду с домами и мастерскими. В морозные ночи животные, так же как и навоз, от которого исходил пар, давали дополнительное тепло. От очага в доме часто было совсем мало света и тепла. А недостатка в работе не было. Помимо трепки пеньки и лущения зерна, руки людей нужны были для чистки орехов и плетения корзин. Женщины, работавшие для себя или помогавшие друг другу, обычно сидели перед очагом за пряжей, вязанием, ткачеством или чесали шерсть, поскольку эти занятия требовали большего напряжения зрения. Ночью ладони и пальцы подменяли руки, плечи, ноги и спины⁵⁷.

На таких сборищах люди не только делились слухами и сплетнями, там звучали и шутки в адрес местных властей, особенно религиозных лидеров. Один критик Spinnstuben, побывавший в немецких деревнях, возмущался: «Там ничего не происходит, кроме осмеяния людей и разрушения их репутации». Пользовались популярностью и волшебные сказки. В швейцарском городке Хитнау писатель Якоб Штуц, тогда еще молодой человек, слушал у очага сказки и истории «прядильщицы» по имени Барбара Отт, которая утверждала, что когда-то умела летать. Голоса становились все мягче, люди обращались к излюбленному ночному развлечению – рассказыванию историй: в ход шли легенды, сказки и былички о злых духах, вечные сюжеты, передаваемые вновь и вновь бывалыми рассказчиками с отличной памятью. «Так по ночам проникали в мою душу легенды прошлого», – заявлял шотландский поэт Джеймс Макферсон. В Дангивене (Ирландия) слушатели внимали старинной поэме столь часто, что ошибки в рассказе замечались сразу же. «Спор в таких случаях, – говорит наблюдатель, – разрешается голосованием собравшихся»⁵⁸.

Человеку доиндустриальной эпохи темнота представлялась идеальным фоном для повествований. Как в западной, так и в других культурах пересказывание мифов и сказок издавна было окружено аурой священного ритуала и традиционно приберегалось для глубокой ночи. Тьма защищала сердца и умы от грубых примет повседневной жизни. Любая «сакральная функция», утверждал Даниэлло Бартоли в труде «Досуги мудреца» (La Ricreazione del Savio), «требует темноты и тишины». Плохо освещенные комнаты в домах раннего Нового времени словно были созданы для того, чтобы в них резонировал талант рассказчика. Такие сказители в большей части Ирландии носили название sean-chaidhthe, а в Уэльсе – cyfarwydd. В отсутствие отвлекающих факторов слово, произнесенное вслух, приобретало ночью необычайную ясность. Да и на слушание темнота вдохновляла не меньше, чем на полет фантазии. Слова, а не жесты формировали доминирующие в сознании образы. Кроме того, звук имеет тенденцию объединять «разношерстную» аудиторию. И дело не только в том, что его трудно проигнорировать, но и в том, что он способствует сплоченности, заставляя людей сближаться – в буквальном и переносном смысле. Вкупе с тусклым светом от масляной лампы или очага сам акт рассказывания историй создавал необыкновенно интимную обстановку⁵⁹. К тому же ночь разворачивала драматические декорации для местных сказок. Учитывался также страх слушателей перед сверхъестественными явлениями. О сказках, слышанных в детстве в Ланкашире, Мозес Хип вспоминал: «Неудивительно, что жуткие истории, рассказываемые у широко открытой каминной решетки холодными зимними вечерами, когда ветер с болот завывал на улице, немало устрашали детвору». Там, равно как и в других местах, традиционными персонажами были ведьмы, духи и привидения, описывались также опасные встречи с грабителями и ворами. «Ничто так не распространено в сельской местности, – замечал Генри Бурн в 1725 году, – как традиция зимним вечером (курсив мой. – А. Р.Э.) сидеть всей семьей вокруг огня и рассказывать сказки о призраках и духах»⁶⁰.