Текст книги "Победивший платит (СИ)"

Автор книги: Жоржетта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

– Говорят, от неудачного брака надолго остается нежелание повторять ошибку, – невинным тоном сообщаю я, поддерживая шутку. – И мне в голову не придет везти Эрика обратно.

– И это верно, мой мальчик, – вздыхает покровитель.

***

Известие о том, что Лерой, чьей жизни более ничто не угрожает, вернулся домой, я получаю от Эрни. Супруга, переживающая проигрыш, не выходит из своих комнат. Впрочем, тревоги за нее я не испытываю.

Миниатюрный лабиринт, воротца которого открываются после верного ответа на предложенную задачку; Лери всегда любил стройные ряды бесстрастных чисел, гармонию преобразований и зависимостей. Остается надеяться, что испытания не убили этой любви.

В комнате сына светло и тихо, он сам полулежит на постели, рассеянно листая книгу, и, о счастье, ничуть не похож на умирающего.

– Отец? – изумляется он, завидев меня. Я киваю и усаживаюсь на край кровати.

– Рад видеть тебя почти здоровым, – говорю я, ставлю коробочку с игрой на прикроватный столик. – Маленькое развлечение, надеюсь, поможет тебе не заскучать.

Улыбка на юношеском лице не соответствует церемонности, с которой мне выражают благодарность.

– ... В войне, которую я веду со скукой выздоровления, эта помощь неоценима, – заканчивает мой сын витиеватую тираду.

– Тем радостней понимать, что в этом сражении у тебя больше союзников, чем противников, – подхватываю я. – И милорд Пелл с нетерпением ждет твоего выздоровления. Впрочем, из более эгоистических соображений.

Я не произношу этого, но мое нетерпение в ожидании дня их встречи еще более жгучее и сильное, чем у мальчика. Ведь в тот момент, как я официально представлю сына покровителю и произнесу положенные ритуалом слова, мои ближайшие обязанности закончатся, и я смогу беспрепятственно покинуть планету.

– Для меня будет честью свести с ним близкое знакомство, – отвечает Лерой, откладывая книгу. – Прошу, передай ему мои извинения за то, что не могу сделать этого сейчас. Я бы не хотел, чтобы первое впечатление обо мне оказалось столь нелестным.

Мне не очень нравится восторженный огонек в его глазах. Если чего-то Пелл не любит, так это юношеских восторгов, в особенности тех, что касаются его военного опыта. А я подозреваю, что дело именно в нем.

– Я бы не советовал тебе торопиться с церемониями, покуда не сможешь их выдержать, как должно, – суховато обрываю я невысказанные восторги. – Род Хар суров. Тебя он не пугает?

Чем меньше у мальчика останется иллюзий, тем лучше.

– Милорд Хар достойный человек, – пожимает сын плечами. Понимай как знаешь: достойный, и потому Лерою нечего бояться, или достойный в отличие от меня самого. Впрочем, сын явно не намеревается развязывать ссору. – Спасибо за покровителя, отец.

– Не думаю, что это только моя заслуга, – припомнив соответствующий разговор с супругой, открещиваюсь я. – В любом случае, покровитель – лишь шанс, а не манна небесная.

– Знаю, – соглашается Лерой, – но этот шанс хорошо выбран.

– Пелл надежен, – подтверждаю я. – А его дед – один из столпов общества. Может быть, их клан не может похвастаться весельем, но...

– Я теперь не возражаю против скуки, – чуть морщится сын. Что и говорить, нездоровых развлечений с нас за последнее время достаточно.

– Вряд ли так будет всегда, – замечаю я. – Впрочем, при дворе привычка владеть собою в совершенстве тебе пригодится. Тебя действительно так прельщают изощренные игры ума и коварства?

– Увидим, – не отвечает ничего определенного Лерой. – Жизнь длинная. А ты меня отговариваешь или предупреждаешь?

– Пытаюсь удостовериться в твердости твоего решения, – объясняю я. – Было бы очень обидно узнать, что ты повторяешь мои ошибки и ставишь во главу угла долг, а не стремление души.

– Моя душа стремится к тому что должно, – приподняв бровь, отмечает сын. Разумеется, у него свое мнение о долге и желаниях, но со скользкой темы он предпочитает свернуть. – Поэтому я был бы признателен, отец, если бы ты наставил меня в должных правилах отношений подопечного с его покровителем.

Как будто я могу сказать ему что-то, чего он сам не прочел бы в трактате. Доверие же и тепло, связывающее меня и Нару, словами не передается и не образуется.

– Правила дома Хар просты, – пожав плечами, сообщаю я прописную истину.– Почтение к былому, храбрость духа и твердость в решениях. Думаю, тебе это придется по плечу.

– Это понятно, – важно кивает сын, и отчего-то мнется. – Я хотел уточнить некоторые тонкости. Следует ли мне, – крошечная пауза, – переехать в дом моего покровителя на какое-то время? И как много времени мне будет прилично у него попросить, чтобы его поведение не было расценено как небрежение, а мое – как навязчивость?

Ни в одном трактате нет обязательного пункта о переезде, и я как минимум удивлен вопросом. Не слишком ли мой сын хочет угодить моему же другу?

– Думаю, лорд Хар сам предложит тебе свое гостеприимство, если это будет в ваших интересах, – вежливо успокаиваю я, и тут же получаю очередной вопрос.

– А если он этого не сделает, это нужно будет считать знаком неодобрения с его стороны? – гнет Лери свою линию. Неприятно то, что я не понимаю направления его мысли.

– Отчего вдруг? – удивившись, справляюсь я. – Всего лишь знаком того, что лорд Хар предпочитает не лишать твоих родичей твоего присутствия.

– Но... – в замешательстве говорит Лерой. – Понимаешь... я хотел бы быть достойным подопечным, но я не знаю... Вот твой покровитель... – Снова пауза, и наконец он решается. – Как ты думаешь, если я не предложу лорду Пеллу разделить со мною подушку, он не сочтет это недостатком уважения?

Ах, ну конечно, – давя и гнев, и смех, думаю я. Юноша из благородной семьи должен быть скромен и благочестив, и не домогаться покровителя сам. В случае же, если покровитель откажется домогаться его, юноша из приличной семьи того и гляди примется использовать весь арсенал аптечки, включая наличествующие у каждой приличной семьи особые секреты, не все из которых имеют ярко узнаваемый запах "Пламенеющей розы", дабы добиться от своего покровителя приличествующего его положению поведения...

– Подумай сам, – отвечаю я. – Лорд Пелл берет тебя как подопечного, не как возлюбленного. Покровитель вовсе не обязан делить с тобою подушку. Предложив ему это, ты поставишь вас обоих в неловкое положение – тем более что, кажется, вы оба предпочитаете женский пол.

– Правда?! – восклицает Лери, и в его эмоциях ошибиться сложно; основная из них – облегчение. – Благодарю тебя за объяснение, отец. Мне не хотелось показать себя невежей с самого начала.

"А ты ждал, что я скажу, что в случае сопротивления покровителя надо пользоваться тем зелёным флакончиком на верхней полке с медикаментами, пятым справа, пять капель в чай? Размечтался... Сам ищи. Любопытно было бы взглянуть на ошеломленную физиономию Пелла."

– Ты не делаешься слугой дома Хар, – расставляю я все точки. – И пусть за ним преимущество традиций и возраста, вы оба равновесомы. Помни об этом, сын, и не роняй семейной чести избыточной готовностью подчиниться.

– Я и не намеревался делать ничего подобного, – буркает Лерой, явно смущенный. – Просто... просто я хочу произвести на него хорошее впечатление.

"Хочу ему понравиться", так звучало бы точнее. Рассорившись с собственным отцом, хочет ли мой сын найти мне полную замену в лице покровителя? Обвиненный во лжи перед Высоким судом, желает ли исправить свою репутацию и выглядеть в глазах нового человека как можно более привлекательным? Трудно сказать.

– Тебе не стоит намеренно себя принижать, – немного резко говорю я. – Пелл первый не поймет, если из желания понравиться ему ты примешься вести себя нетипично и натужно.

– Я буду это помнить. – Выслушав справедливую отповедь, Лери явно замыкается, но это оставляет меня равнодушным.

– Рад это слышать, – говорю я и поднимаюсь. – Прости мне мою резкость, сын, но семейному имени и так нанесен слишком большой урон.

"Вот именно", читается на недовольном лице. Кого он в том винит: хитреца Эстанниса, который умер, но добился своей цели – испортить репутацию дома Эйри как можно сильней, – или меня, позволившего случиться несчастью?

***

Говоря Нару о том, что предстоящий отъезд занимает мои мысли, пугая и привлекая неизвестностью, я не лгал. Чем дольше я вынужден ждать, тем мучительней нетерпение. Да, я не пленник своей семьи, и уехать мог бы в любой момент, но последствия непредсказуемы, и следует признать: я давно был бы в пути, не будь неизвестность предпочтительнее кошмарной перспективы столкнуться с худшим вариантом событий. Я оказался беспомощен как отец и Старший. Где гарантия того, что я не провалюсь, разыскивая Эрика? И, даже разыскав, смогу утихомирить его гнев? Что, если обида на меня, своей глупостью едва не погубившего любовника, оказалась слишком сильной и изменила его безвозвратно?

Возвращаться побитой собакой туда, откуда уходил, не слушая чужих предостережений, оказавшись не в силах жить в одиночку в чуждом мне мире?

Трусость упорна, как всякое чудовище разума, но поддаться ей недостойно мужчины, и я слукавил бы, сказав, что приучился ждать. Раньше – много раньше, а не в прошлом месяце, – у меня не было поводов задаться вопросом, чем занять день. И сейчас неотложные дела грозят погрести меня под собою, и я сам уже не знаю, чего больше хочу: длить ожидание, мучаясь тоской, или немедленно ринуться в бой. Пока что мои противники – бумаги, кипы бумажных дел: передача имущества в надежные руки, установление контроля над счетами, рекомендации по ведению дел, развод, стратегия развития дома и лучшие пути вложения денег, не говоря уж о перемещении вкладов на долговременные счета и соображениях о том, что следует взять с собой в дорогу.

Одно я знаю точно: будь что будет, но Эрик получит свои духи, пусть даже этот повод для встречи покажется прагматичному барраярцу смешным и натянутым.

Флакон, покоящийся в шелковом гнезде, стального цвета. Видно, парфюмер тоже обратил внимание и на цвет глаз Эрика, и на его решимость: аромат заставляет замереть на месте, как он тогда вынудил меня застыть, пригрозив свернуть шею. Опасность, острота чувств и обещание любви. Я так очарован, что едва вспоминаю о необходимой предосторожности. Кто знает, как повернется судьба... и не стоит оставлять образчик генного материала в целости в посторонних руках.

Даже на обратном пути домой, где меня ожидает тихая война с кипами документов, я не могу удержаться, чтобы не пробежаться пальцами по граням флакона. Не так ли и Эрик позволял ласкать себя, упираясь всеми углами своих неудобных убеждений? Не случится ли так, что мой опыт и характер не смогут смягчить эти резкие черты?

От тоски меня спасают младшие. Признаюсь, сыновья не слишком привычны к моей ежедневной заботе, так пусть мое внимание хоть напоследок не будет для них лишним.

Верхние комнаты особняка отделаны шелком и перламутром, как драгоценная коробочка, но все же крепость этой отделки прочней, чем у хорошей краски. Дети могут смело здесь играть во что угодно, не угрожая обрушить дом: похвальная и оправданная предосторожность, когда речь идет о двоих молодцах бурного нрава и широкой фантазии. Младшие сыновья гостят в материнском доме нечасто, да и сама Кинти бывала здесь прежде хорошо, если раз в месяц, – но сейчас миледи не покидает своих комнат, я этому рад, и такой же искренней радостью меня встречает Шинджи. Кано, в силу возраста более сдержанный, не бежит ко мне с радостным визгом, но подходит не спеша, со взрослым видом.

Я сто лет не видел вас, юноши благородного рода. А сколько еще не увижу?

– Ваши занятия на сегодня окончены? – для проформы спрашиваю я. Разумеется, да: воспитатель, проводивший меня сюда, отчитался в успехах детей быстро, но подробно.

– Мы уже все закончили, – подтверждает Кано. В серьезных темных глазах мелькает искра возбужденного ожидания, но мальчик уже умеет скрывать нетерпение.

– Сходим погулять вместе? – невинно предлагаю я. Долгое блаженное времяпровождение, позволяющее и мне, взрослому, поучаствовать в глупых восхитительных радостях вроде пряток – что может лучше развеять тягостное безвременье?

– Если мама разрешила, то да, – рассудительно отвечает Кано. – Она правильно говорила насчет безопасности, и она расстроится, если мы уйдем без ее позволения.

– Мама разрешила, – успокаиваю я. Говоря по правде, перспектива разговора с миледи меня не прельщает, но... придется. – Собирайтесь.

Дети еще слишком малы, чтобы наносить грим. Хотя у Кано на скуле наклейка-завиток, но это скорее игра во взрослого, чем необходимость. Зато телохранители, сопровождающие нас, нисколько не напоминают игрушечных солдатиков.

Сухой, чуть морозный день лишен острых укусов ветра, и солнце то проглядывает из-за облаков, то прячется. Здешний парк, конечно, не слишком велик, но дорожки заманчивым лабиринтом манят пробежаться. Дети так и поступают, я же иду позади, слушая звенящие голоса. Наседка Эйри, право слово: мне тяжело представить себе, что я оставлю их надолго, но дети вырастают. А родители, не сумевшие вовремя заняться собой, принимаются предъявлять им претензии по поводу загубленной жизни.

– Ты повезешь нас в горы, когда выпадет снег? – спрашивает Кано, подойдя. Лицо у него раскраснелось. Я не нахожу в себе силы солгать.

– Нет, – отвечаю, покачав головой. – Я скоро уезжаю. Далеко.

– Совсем уезжаешь? – как ни странно, без удивления спрашивает сын.

Шинджи замер поодаль, как нахохлившийся птенец, забыв о дивном многозвучном мяче-компасе, и напряженно ждет ответа.

– Не знаю, Кано, – говорю я. – Кажется, да. И надолго, боюсь.

– Почему? – сузив глаза, требует мой сын. – Мы не хотим, чтобы ты уезжал. Ты не должен нас бросать, мы – твои дети.

– Потому что я вас не бросаю, – говорю я. Мяч подкатывается к моим ногам и, мигая узорами, ждет следующего прикосновения. – Просто буду жить далеко отсюда, но не на краю света. Всего в паре недель лету.

– Ты наш Старший, – решительно говорит Кано совсем по-взрослому. – Если ты уедешь, мы теряем лицо.

– Вашим Старшим будет Лерой, – возражаю я, и добавляю. – Когда выздоровеет.

– И мы должны будем его слушаться? – недоверчиво уточняет Кано. – Он же еще не взрослый.

– И все время задирает нос, – добавляет Шинджи. Я не успеваю справиться с улыбкой.

– Он просто пытается не ошибаться, – вспоминая себя самого, уверяю я. – Вот и может показаться, что Лери задается. Ведь вы с ним не ссоритесь, юноши, с чего бы сейчас начинать?

– Не ссоримся, конечно, – уверенно говорит Кано. – Ну так... дразним немножко, когда никто не видит. А он теперь заважничает, ну и ладно. Жену захочет привести. Зачем нам чужая девчонка в доме?

Я посмеиваясь, качаю головой. Никаких жен в ближайшее десятилетие, о счастье мужской свободы. Впрочем, этим будущим сердцеедам, пожалуй, еще рано принимать запрет на женитьбу близко к сердцу.

– Она будет не девчонка, а красивая молодая женщина, – поправляю я. – И это будет еще не скоро.

А влияние Пелла отодвинет срок будущего контракта Лероя как минимум до того момента, как его выбор действительно будет принадлежать ему самому.

– Старший должен быть взрослый, женатый и важный, – замечает Кано.

– Ему еще рано, – соглашается Шинджи, – Лери с нами в парк играть ходит. И я все равно не хочу, чтобы ты уезжал. Я хочу к тебе в гости. Лететь в космос мама нас не отпустит. А пока мы вырастем большие, пройдет много времени.

– Я вот с вами тоже играю, – усмехаюсь я. – И это расставание не навсегда.

Упрямая гримаска на лице сына сопровождается тихим, но ясным:

– Ты к нему летишь?

Мальчику уже все объяснили. Спасибо тебе, дорогая супруга... и переубеждать его жестоко; сбивать с толку, тянуть на свою сторону? Нет. Пусть остается в привычной системе координат.

– Да, – киваю я. – Но сюда я буду приезжать без него.

– Обещаешь? – просветлев, требовательно уточняет Шинджи. Кано молчит, но прислушивается. – Приезжай. А может, ты еще передумаешь, – не стесняясь, выражает мой сын эгоистическую надежду. – Разве тут не хорошо?

– Хорошо, – киваю я, подбираю мяч и запускаю в полет. – Кто спорит.

Но я надеюсь, что там, по другую сторону звезд и вдали от привычного мира, может оказаться лучше.

***

Еще через неделю нетерпение и лечение окончательно ставят на ноги будущего Старшего Эйри. Даже придирчивые врачи не находят поводов запретить ему вести привычный раньше образ жизни, пусть как раньше уже не будет никогда, и более нет повода откладывать личное знакомство с Пеллом, теперь уже в новом качестве. Короткая церемония представления состоялась в родовом особняке, и после этого обстановку общими решением сменили на не столь официальную. Принаряженный сын благоразумно не обращает внимания ни на танцующих дам, ни на общую атмосферу веселья, типичную для дома Услад. И все же вечер легок и позволяет расслабиться, Пелл предпочитает барышень, – и неплохо было бы моему отпрыску убедиться в этом собственными глазами, – а это место настраивает друга на миролюбивый лад.

Все время, что они общаются: мой сын – светясь от благоговения, Пелл – с неподдельным интересом человека, узнающего своего подопечного ближе, – я сижу на диванчике, попивая коктейль и краем уха прислушиваясь к музыке и девичьему щебету. Со стороны мы с Лероем являем собою картину полной семейной идиллии: отец, гордящийся своим подросшим сыном и всячески о нем заботящийся, и послушный сын, который вот-вот готов вырасти в привлекательного молодого человека, серьезного и неглупого. Я сам не слышал, но знаю от болтуна Фирна, что за слухи ходят в обществе. Старший Эйри избавился от причины семейных разногласий – как именно, точной информации нет, да никому и не интересно. А вот болезнь Лери обсуждают и уже подбирают слова для изящного выражения поздравлений с благополучным выздоровлением.

Те же, кому известно реальное положение дел, держат эту тайну при себе. Пелл занят разговором и легким вином, Нару, как и предполагалось, приехать не захотел, сославшись на то, что шумные компании его раздражают, что же до Лери, то делиться подробностями минувших испытаний он не намеревается. Насколько я могу судить, отгородившаяся в беседе парочка обсуждает военную кампанию, и от негромких фраз Пелла мой сын кажется пьянее, чем от вина. Очевидно, Пелла посещает та же мысль – а может быть, он вспоминает о том, что юношам идет веселье: отослав Лероя к щебечущей стайке девушек, он подходит ко мне.

– Истории из прошлого – это замечательно, дружище, – говорит он, – в особенности когда тебя слушают с таким вниманием. Хочу тебя успокоить: твой отпрыск не обманывает моих ожиданий. Кое-что можно списать на восторг юного лорда, впервые в жизни обзаведшегося покровителем, но в общем я доволен.

– Он от тебя тоже в восторге, – замечаю я, усмехаясь. – Мне кажется, Лери хочет, чтобы его восприняли всерьез, как Старшего, и в то же время боится этого. Главы большинства родов годятся в сверстники твоему деду. Для них он не просто ребенок, но эмбрион из репликатора.

– Весьма жизнеспособный эмбрион, – фыркает Пелл. – И избравший разумную тактику спрашивать совета у тех, кто опытнее. Я согласен, Иллуми: твой мальчик больше всего боится показать то, что и так всем видно: собственную слабость. Но я думаю, со временем он преодолеет эту застенчивость, а так же успеет приобрести долю здорового недоверия ко всему, что слышит. Время покажет.

– И сгладит множество острых углов, – дополняю я уверенно. – Лерой чувствует, что я до сих пор на него зол, вероятно...

– ...но рационально приучает себя к мысли, что ты уезжаешь, – уточняет Пелл. – Надеяться на то, что ты переменишь мнение, он не рискует. И ты тоже должен свыкнуться с этим поскорее и не переживать. Ты ведь осознаешь, что он поступил так, желая тебя вернуть? – полуутвердительно интересуется. – И у него не вышло. Нет, сейчас ему не слишком легко.

– Не стоило идти против меня, – твердо и безжалостно говорю я, а Пелл в ответ морщится.

– Тебя не отговорить, – качает он головой. – Но помни хотя бы, что еще не поздно все изменить, и не один Лерой будет рад, если ты останешься. А кстати, куда ты?

– Мир велик, – беззаботно отвечаю я. – Посмотрю по дороге.

Вынужденное ожидание завершится сегодня, и все богатство дорог будет брошено мне под ноги. Я был обязан прилюдно представить Лери покровителю, и вот, наконец, этот день наступил. Как теперь изменится моя жизнь, хватит ли мне решимости переломить ее как можно быстрей и решительней, пошлет ли мне судьба желанную встречу? Не знаю. Могу только надеяться и мечтать о лучшем исходе событий...

Погрузившись в свои мысли, я не замечаю неожиданно подошедшего Рау: я и не видел, что он здесь. Пришел позже? Спустился сверху, из какого-нибудь уединенного кабинетика? Признаться, эта яркая пташка порождает во мне смешанные чувства, от необоснованной ревности до искренней благодарности за его поведение в день суда.

– Эйри? – фамильярно опуская титул, здоровается он. – Рад видеть. Хорошо проводите время?

– Отчасти, хотя отдых – вторичная цель, – отвечаю я сухо.

Майор скашивает глаза на Лероя, вырвавшегося из пестрого плена прелестных дам и устроившегося бок о бок с Пеллом на диванчике, и понимание проступает на красивой физиономии.

– А, привезли сына в мужскую компанию? Давно пора. Впрочем, мальчик же еще совсем юн – я ошибаюсь, или он здесь впервые?

– Именно в этом заведении – да, – отвечаю я, вежливо предоставляя Рау возможность самому додуматься до светлой мысли о том, что я не оставил бы подрастающего сына без необходимого опыта в деликатной сфере. – И в сегодняшнем вечере больше пользы, чем развлечений. Первые ласточки будущих обязательств.

– Да-да, конечно, – рассеянно замечает Рау. Похоже, он считает меня лицемером, сетующим на жизненные сложности в Доме развлечений и с бокалом в руках.

Мы перебрасываемся незначащими фразами: я понемногу язвлю относительно любви Рау к классическим заведениям, Рау объясняет свой банальный выбор недавно состоявшейся у него бурной поездкой, но, лишь услышав упоминание о космическом вояже и Тау Кита, где "прелестные морские курорты" (произносится с мечтательным выражением), я настораживаю уши. Маршрут на Тау Кита – самостоятельное государство, хотя и входящее в одно астрономическое созвездие с цетагандийскими звездами, – идет через Комарру. Мой будущий путь.

– Хм, и что же, вы решили разбавить морской воздух экстремальными развлечениями? – продолжаю выспрашивать я.

Рау разводит руками. – Экстремальны разве что инопланетники... Мой номер на Комаррской станции ограбили, а тамошняя полиция – невоспитанные и подозрительные параноики, удивляюсь только, как ваш Форберг там живет.

Ничто не подготовило меня к этому ошеломительному сюрпризу.

– Дикие гены! – автоматически вырывается у меня. К счастью, музыка заглушает возглас. Очевидно, поездка Рау действительно была экстремальна. Что ограбление Рау, что пожар в сиротском приюте Комарры мне равно безразличны, но Эрик... – Как... как вы его отыскали?

– Нет ничего лучше хорошо подготовленной случайности, – смеется Рау. Отвратительный смех. – Я подозревал, что он был на Комарре, оставил поручение его разыскать на пути туда через комаррский узел – и когда летел обратно, меня уже ждал номер комма и адрес. И никаких хлопот. Не знал, что вас это заинтересует. – Он вдруг уточняет с запоздалой подозрительностью: – Эрик ведь не вынужден от вас скрываться?

Ах, да. Рыцарь на полосатом коне, как называл его мой Эрик, снова готов непрошеным выступить на защиту. Мне не стоит проявлять чрезмерный интерес, не то Рау сделает из него свои малологичные выводы. Хотя трудно не испытывать интерес к тому, в какой стороне восходит мое солнце?

– Нет, что вы, – я вежливо развожу руками, быстро соображая, как бы повернуть разговор в нужную сторону. – Вы виделись с Форбергом? Как у него дела?

Рау, задумавшись, хмурит лоб; безупречный грим сминается в морщины.

– Гм... нормально. С виду он здоров, по его словам – благополучен, освоился на станции. И если чем страдает, точно не клаустрофобией: живет в комнате размером, э-э, с ванную и находит в этом удобство.

– Резонно, – сквозь зубы цежу я, пока смысл сказанного до меня доходит во всей неприглядной откровенности. Чрезмерная легкость рассказа слишком хорошо сочетается с нарисованной ревнивым воображением картиной. Усилием воли я давлю в себе гнев. – На станции не пороскошествуешь.

– На этой – точно, – кивает Рау, – и, право, жизнь в таких бедных интерьерах не идет тамошним обитателя на пользу. Они компенсируют скудость обстановки дикостью фантазий. Вор мало что обокрал меня, так устроил маскарад с нападением на барраярцев, украл женщину их дипломата, нес какую-то чушь... А эти плебеи поверили, что я соучастник. К счастью, мой иммунитет оказался тамошним властям не по зубам. Но нам пришлось срочно возвращаться на Ро Кита.

– А... Форберг? – удается мне выдавить. Я все больше убеждаюсь, что Эрик ухитряется одним своим присутствием превращать тихую жизнь в бурный вихрь событий. Будто камень, брошенный в пруд.

– А при чем здесь Форберг? – удивляется Рау. – Это другие барраярцы.

Я мысленно выдыхаю. К похищениям, дипломатам и прочим образчикам станционного криминала мой фор не имеет отношения, но главное следствие из этой запутанной истории – я точно теперь знаю, где он.

– ...Удивительно, – поощренный моим молчанием, замечает Рау, рассеянно отпивая из бокала. – Удивительно, сколько внешне опасных, но благополучно завершившихся историй связано у меня с этим диким народом. Когда-нибудь я непременно напишу об этом мемуары.

Да хоть поэму! К счастью, мне не придется ее читать. Я вежливо прощаюсь и отхожу в сторону подумать.

Если этот бездельник виделся с моим Эриком и даже не был им решительно послан в совершенно некуртуазном направлении, чего же медлю я? Самые необходимые дела я закончил, остальное – подождет, Комарра – не край света, целого месяца Эрику должно было хватить, чтобы его гнев утих, и у меня больше нет повода подыскивать оправдания своей нерешительности. Стыд за промедление и жажда деятельности подстегивают меня одновременно. Если я поспешу, то успею улететь завтра же.

Восхитительная авантюрная легкость отныне становится моей спутницей. Я оставил прошлое за спиной и будто обрел вторую, тревожную и сладкую, юность. Все документы в порядке, я могу быть спокоен за семью, обезопасив сыновей и надолго отняв возможность у миледи Эйри развязать клановую войну. Сухой голос Дерреса всплывает в моей памяти: поступок Кинти был непростительно эмоциональным и рискованным, он повлек за собой шлейф тяжких последствий для всей семьи, и во избежание повторения подобного запись с ее признанием и контрольным отпечатком голоса отныне хранится у него в сейфе. Мне не пришлось даже угрожать: условия раздела имущества оказались слишком хорошим способом добиться нужного результата.

Хоть бы и с Эриком все образовалось с такой же легкостью! Я пытаюсь не изводить себя понапрасну, но опасения бегут по привычному кругу. Увижу ли я его? Смогу ли подобрать нужные слова? Потребуются ли эти слова вообще?

Иногда я так скучаю по горячему угловатому телу рядом, что, будто мальчишка, не могу отказать себе в том, чтобы растравить себя воспоминаниями самого откровенного порядка. Неужели эта недоступная сладость так и останется лишь прошлым?

Прощаться не приходится. И четыре дня полета, начавшись ранним пасмурным утром, текут неспешно. Невозмутимое время, проведенное в слишком яркой атмосфере, предназначенной для того, чтобы отвлечь мысли пассажира от ожидания и вовлечь его в череду изысканных и порою навязчивых развлечений, сокрушающая атака удовольствий – но внутри меня словно отстукивает метроном. Я не могу себе позволить изводиться ожиданием, но выбираюсь в яркий, приторно-веселящийся мирок лайнера с тем же чувством, с каким пациент подносит к губам флакончик со сладкой микстурой. Все вокруг ново и занимательно, но так же нереально, как нереальны головидео, по вечерам сияющие в развлекательных центрах. Настоящее не здесь, среди туристов и огней, оно там, на станции Комарры... ждет меня. Неужели я действительно тебя увижу, Эрик?

Инфобанки, к счастью, предоставляют мне необходимый минимум данных. Инциденты такого масштаба, о котором сболтнул мне Рау, нечасты, подробности оригинальны и шокирующи, ошибки быть не может, и место моих поисков сужается до единственной станции еще до того, как я прохожу последний П-В туннель.

Найти человека на станции легче легкого, – говорил Рау, и был прав; я получаю запись с адресом и именем через полчаса после того, как прохожу въездной контроль и впервые ступаю на гладкие плиты Комаррской рукотворной земли. Нет времени осмотреться и привыкнуть, но и стены не давят, а суета вокруг проступает резкими мазками знакомых ассоциаций: банкомат, линия шарокара, киоск с напитками и яркими пакетиками лакомств, торопящиеся по своим делам люди. Я покупаю карту и, сверяясь с нею, выбираю нужный маршрут. Цель так близка, что, кажется, не вытерпеть более и секунды.

Если бы слова Рау не подстегнули меня, придя в совершенно точный момент времени, стал бы я чувствовать себя ведомым судьбой? Поворот, коридор, серая дверь с нужным номером. Я нажимаю на зеленую кнопку вызова и замираю.

Нет ответа.

Сколько бы я ни звонил – увы, ответом лишь молчание. Где ты, Эрик Форберг? Улетел? Ушел на работу? Решил побродить по новому миру, забыв обо мне?

Судьба стреляет нами, как стрелами – но сейчас я в буквальном смысле уткнулся в непробиваемое железо.

ГЛАВА 38. Эрик.

Вернувшись после напряженной ночной смены, я по всем правилам должен отрубиться, едва выбравшись из душа, но, надувая постель, я машинальным жестом включаю экран комм-пульта. И в воздухе немедленно принимается мигать полупрозрачный конверт – оповещение о том, что мне пришло письмо.

Сон как рукой снимает. Не может быть! Или... может?

Адресат: Небесная Империя Цетаганда, Ро Кита, город... адвокатская контора Дерреса. Загрузить письмо.

Мое послание к адвокату было настолько утонченно вежливо, насколько может составить подобное простой станционный грузчик, и включало в себя обороты "позволю себе дерзость обратиться к вам с просьбой" и "умоляю сообщить мне, если сообщение не дойдет до его адресата". Надеюсь, мэтр не воспринял эти формулировки как иронию и действительно понял спешность и неотложность моей просьбы?

О, да. И ответил он незамедлительно.

"Уважаемый господин Форберг!

Сожалею, что не могу исполнить вашей просьбы о скорейшей передаче письма по независящим от меня обстоятельствам: его адресат вчера покинул границы Империи, не оставив мне распоряжений о сроках своего возвращения. Обещаю вам непременно передать ваше сообщение, как только для этого представится возможность.