Текст книги "Сorvum nigrum (СИ)"

Автор книги: zhanna_12_09

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

========== Часть 45 ==========

Гермиона встретила меня у ворот приюта и снова поприветствовала по всем правилам, не допустив и капли фамильярства. Вместе с ней меня встречал и Ярослав, что немного удивило. Когда мы вошли в здание он покинул нас, сказав Гермионе что-то на русском, а мне то, что у него нет времени на чай и он вынужден откланяться. Она выглядела почти так же, как на приеме в честь открытия – приглаженные волосы, темный макияж, черное платье. После того как Ярослав скрылся в пламени камина, Гермиона позвонила в серебряный колокольчик. Спустя пару минут в двери вошла женщина в годах, а за ней подтянулась кучка разновозрастных детей. Маленькая кучка. Всего трое. Женщина выстроила их в один ряд, а Гермиона представляла меня детям, а потом мне их по очереди. Когда все мы были друг с другом знакомы, детей и воспитательницу отпустили, а нам принесли напитки.

Некоторое время мы просто пили чай и болтали о погоде. Я сверлил ее своим самым красноречивым взглядом, но она упорно продолжала вести светскую ничего не значащую беседу, пока не допила первую чашку.

– Я вижу у тебя много вопросов, Гарри.

Это был отнюдь не вопрос. Это была констатация факта. У меня миллион вопросов! И еще парочка…

– Очень, – кивнул я и поставил чашку на стол.

– Спрашивай, – сказала она и налила мне еще чая.

Я взглянул на напиток и подумал, что предпочел бы бокал крепкого виски, но вслух сказал совсем другое:

– Что с тобой произошло? Почему ты теперь… такая? – я не знал, как выразить свои чувства, поэтому просто указал на нее всю.

Несмотря на то, что в голове вертелось множество других, менее важных, более точных вопросов, наружу вышло лишь это. Она усмехнулась, впервые проявив хоть какие-то эмоции. Я заметил в ее глазах некую обреченность, принятие. Такое бывает у тех, кто давно потерял что-то важное для себя, но нашел силы с этим смириться и начать жить дальше. Не смотря ни на что. Не оглядываясь назад.

– Мой образ отвечает нашим потребностям в данный момент. Такой мрачный вид настраивает на серьезный лад, ни у кого не возникает желания пошутить на мой счет, припомнить то, сколько мне лет и через что мне пришлось пройти. Никто не смеет назвать меня старым именем. Все прекрасно понимают, глядя на меня, что той маглорожденной девочки больше нет – она вышла замуж, вступила в род, стала его частью. Ни моя одежда, ни макияж не могут похвастаться красками, а значит и рассматривать тут нечего – так что я сразу приковываю внимание к себе, как личности. Собеседник вынужден слушать меня, а не рассматривать. Знаешь, на приеме Рон так и не подошел ко мне, чтобы поздороваться.

Улыбка получилась грустной. В глазах промелькнула капля сожаления. А может быть это просто воспоминания о безмятежных днях нашего ушедшего детства.

– А дети тебя не боятся? – спросил я, представляя, что в детстве мне бы пришлось общаться с такой леди.

– Как ни странно нет, но и не выказывают особой любви. Видишь ли, я для них не просто хозяйка приюта, в котором они живут. Для всех детей, которые пришли к нам жить я – крестная мать, а Ярослав – крестный отец. Мы не просто взяли на себя обязанность по их воспитанию, мы взяли их в семью. Отныне они не просто воспитанники – они наши дети. Маглорожденные от которых из-за способностей к магии отказались родители, ребята, выросшие в приюте и не знающие своей истории. Они будут носить нашу фамилию, будут считаться боковой ветвью рода Каркаровых. Но, к счастью таких не много, пока только трое.

– Не думаю, что я совсем все понял.

– Когда я только прибыла в Россию, глава поставил одно условие – Ярослав женится на мне и пустит корни в Англии, станет официальным представителем русского рода. Он теперь не просто один из младшей ветви. Переехав в другую страну и официально заявив о себе, он образовал собственную ветвь. Автономную. Теперь он глава рода британских Каркаровых.

– И в чем смысл? – нахмурился я.

– Особой выгоды для русского рода нет. Пока нет. Однако это делает ему честь и возвышает над остальными, – но видя мой недоумевающий взгляд, добавила: – Для русских важна семья. Родители никогда никого не изгоняют и не убивают. Не предают. С паршивой овцы хоть шерсти клок – так говорят. Любому найдут применение. Ярослав оказался той самой «овцой» с которой главе удалось отхватить приличный кусок шерсти. Для русских магов важна связь с землей, которую они назовут родной. Ярослав назвал своей родиной Британию, а он является частью русской семьи. Значит, теперь любой представитель семьи Каркаровых сможет чувствовать себя на Оловянных островах как дома и не мучиться из-за длительного отсутствия на родной земле. Тем более в случае, если вдруг род угаснет и лишится наследников, один из наших потомков может занять место главы рода в России.

– Ясно, – кивнул я.

Гермиона что-то недоговаривала, только я решил, что это не моего ума дело. Если она намерена хранить секреты своей новой семьи – это ее выбор. Мы беседовали еще примерно час – больше задерживаться было неприлично. Она рассказала о своем обучении – сейчас Гермиона учится дома, помогает Ярослав. Летом она вернется в Россию и сдаст все экзамены. Перемены, произошедшие с ней, не пришлись мне по вкусу. Вроде бы она осталась той девушкой, с которой я учился и попадал во всевозможные передряги, а вроде совсем другой человек. Складывалось ощущение, что ее что-то сдерживало изнутри. Скорее всего, на нее навешали кучу Обетов, которые не позволяют ей оставаться собой в полной мере. Я не чувствовал себя рядом с ней свободным, как раньше. Не мог поделиться наболевшим.

– Знаешь, – сказала она с явным напряжением. – После свадьбы, когда были даны все клятвы, Ярослав рассказал о себе все.

Она взглянула на меня так пристально, что я понял – все, значит абсолютно все. Без утайки.

– И как ты отреагировала? – не без интереса спросил я.

Сердце бешено колотилось в груди – все же мне было важно ее мнение. Мерлин, надеюсь она не проклянет и не выставит вон.

– Сначала я была в шоке, потом я очень разозлилась, а затем впала в ступор. Мне было тяжело принять его таким, какой он есть.

– Но ты это сделала…

– Да, пришлось, – грустно сказала она. – Мы ведь не любим друг друга. Это брак по расчету – он спас нас обоих. Однако я уважаю и ценю своего мужа. Я благодарна Ярославу за все, так что приходится мириться с некоторыми… неудобствами. Река жизни со временем сгладит острые края.

– А Ярослав?

Внезапно на меня напало косноязычие. Вопросы не хотели формироваться правильно. Ум заходил за разум. Спасло лишь то, что Гермиона, кем бы она ни стала и как бы не называлась, осталась моей давней подругой, которая видит на сквозь, и понимает с полу слова.

– Он все время где-то пропадает, – ее губы сжались в полосу. – Говорит, что работает. Иногда он приходит ко мне и рассказывает о том, где был и что делал. Думаю, так он мне мстит за вынужденный брак. А еще он показал мне твое портфолио.

О, черт!

– И? – я отставил чашку.

– Впечатляет, – не без горечи ответила она. – Я всегда знала, что фантазии у тебя хоть отбавляй, не смотря на то, что лень идет с ней в равной степени. Ты талантливый маг, Гарри – этого я не могу не признать.

– Но…

– Никаких «но», – махнула она рукой, сминая все маски сдержанной и благовоспитанной особы. – Ты мой друг и точка! Жизнь порой ставит нас в такие позы… Да кому я это говорю – ты и сам все знаешь. Казалось бы нам тяжело, но одному человеку еще тяжелее – Ярославу. Не смотри на меня так, Гарри Поттер! Ты не видишь его каждый день, а я имею счастье наблюдать за ним. Поверь, в отличие от нас, у него нет абсолютно никакого выбора.

– Выбор есть всегда! – возразил я.

– Не в его случае, – покачала головой она. – Хочешь, я покажу тебе фото девушки, которую он любит? Вот, это Мила, – она протянула мне фотографию, которую только что призвала.

Я припоминаю тот разговор. Девушка, которая ему отказала. Любопытство кошку сгубило, кажется так говорят, вот и мне не поздоровилось. С обычной магловской фотографии на меня смотрела Гермиона с двумя смешными косичками. Те же веснушки, которые были особенно заметны весной, та же загадочная улыбка и темные лукавые глаза. Нет, она не была ее полной копией, немного различался овал лица, не такой высокий лоб, волосы не такие пышные и больше рыжие, чем каштановые. Но сам образ… Я знаю ее. Не такую молодую, не такую задорную. К тому времени, как судьба столкнула нас, время вытравило из ее глаз блеск, оставив там лишь печаль и глубокое понимание сути людей и самой жизни. Тогда я не придал значения поведению Ярослава, однако теперь понял. Каким-то непостижимым образом он знал, что в ту ночь я встретил не просто некромантку, я встретил его возлюбленную. Теперь кое-что в моей голове прояснилось.

Я поднял на Гермиону глаза. Снова посмотрел на фотографию. Они все еще были похожи, но теперь не так сильно. Почему-то мне кажется, что внешние изменения, произошедшие с Гермионой, пошли с подачи Ярослава. Я прислушался к себе. Уже давно я не чувствовал его, не мог зацепиться за нашу связь. Вот и сейчас внутри было тихо. Он мстит моей подруге за то, что она так на нее похожа,но не является ею. Он измывается над Гермионой, зная, что об этом станет известно мне. Он надеялся, что я все пойму, сложу два и два. И я сложил, но принять и понять самого Ярослава не смогу никогда. Зачем помогать грязнокровой ведьме, которая не просила о помощи, а потом глумиться над ней, хоть и не в открытую? Может быть даже не нарочно. Думаю, сначала он пожалел девушку, так похожую на его Милу, а потом возненавидел за то, что вынужден жить с человеком, который является вечным напоминанием о том, что он не сможет быть с той, которую любит. Ему бы смириться, но он уперт. Русский, одним словом.

Гермиона не счастлива, да и вряд ли станет. Ярослав намеренно отравляет ей жизнь. Ему доставляет садистское удовольствие то, что я буду знать об этом, буду винить себя в том, что не послушал совета, позарился на чужое. Я уверен, что Ярослав считает Милу своей. Ситуацию усугубляло то, что она носит под сердцем моего ребенка. Он точно об этом осведомлен, иначе бы не мстил. Я уверен, что он видел ее. Для меня остается загадкой то, почему наша связь с Ярославом до сих пор есть. Мне эта связь больше не была нужна, все свои душевные страдания я уже пережил, дух мой перестал метаться, даже смерть возлюбленной не стала для меня таким уж роковым ударом. Да, я до сих пор расстроен, виню себя в случившемся, наказываю сам себя. Однако я смог переступить через сложившуюся ситуацию и начать жить дальше. Ярослав же все еще топчется на месте. Или ходит по кругу. Снова и снова вскрывая больную рану на сердце.

Сейчас я не уверен, что магия связала нас потому, что я нуждался в нем. Тот путь, что мы прошли вместе я бы смог пройти и в одиночку. Это не умаляет его заслуг, но он так и так просто выполнял то, что должен. Со связью или без, Николас бы не смог подобрать никого лучше для моего обучения. Сейчас же ситуация оборачивалась таким образом, что теперь я должен взять на себя роль громоотвода. Только вот я не знаю, как мне заставить его отпустить ситуацию. Думаю, это невозможно, слишком долго он живет с этим. Я ощущал бессилие. Все в моей жизни становилось с ног на голову. Белое становилось черным, добро – злом. Обычные шаблонные понятия больше не действовали. Каждая ситуация особенная, единственная в своем роде. Мне не удается ухватить суть. Каждый жизненный эквилибр ставит меня в тупик. Почему все это происходит? Для чего? Я не вижу смысла. Такое чувство, что жизнь ставит надо мной изощренный эксперимент без какой-либо цели. Просто единственное желание узнать, как такая букашка, как я выберется из определенной ситуации. Забавная барахтающаяся букашка по имени Гарри Поттер.

Я рассказал Гермионе о той встрече. Рассказал все, если быть точным. После ее короткого признания, боли и непонимания, мелькнувшей в глазах, меня словно прорвало. Я рассказал все. С самого начала. Показал свою анимагическую форму, рассказал о детях, об Эвет. О том, какие проблемы мне еще предстоит решить. Открылся ей. Короче, сделал то же самое что и Ярослав – свалил на ее голову свои проблемы. Гермиона мне искренне сочувствовала. Сопереживала. Не удалось еще Ярославу сломить мою подругу. Надеюсь, что и не удастся. Гермиона успокоила, сказав, что он не сможет причинить ей боль, ему не позволят. Он может мучить ее только словами, историями. Однако то, что вначале почти убило ее, теперь воспринимается как одна из особенностей их семейной жизни. Несмотря на то, что Ярослав хочет сделать ей больно, он остается умным и понимающим. Он остается мужчиной. По-своему Гермиона счастлива. Ярослав внимателен в постели, обходителен в обществе. Он не повышает на нее голос, развлекает ее. Только иногда он позволяет себе слабость вылить на нее ушат дерьма. Моя подруга осталась собой не смотря ни на что. Однако научилась притворяться. Играть отведенную жизнью роль. Ярослава она не осуждает, она понимает, что ему тоже тяжело и поэтому снисходительно относится к тому, что на его рабочем столе стоит не ее фотографии, а Милы.

– Нужно было жениться на тебе, – вырвалось невольно.

– Брось, – улыбнулась она. – Мы же друзья.

– Ну и что. Я бы не стал заковывать тебя в клетке, пусть и золотой. Ты бы смогла заниматься тем, чем захочешь. Ты была бы свободна…

– Но я не в клетке, Гарри, – улыбнулась она. – Несмотря на то, что жизнь моя кажется ужасной, она не является таковой. Да, мои надежды и желания не оправдались. Я не смогу стать мастером Чар или Трансфигурации, не стану профессором в Хогвартсе, не стану главой отдела в Министерстве, как когда-то мечтала. Зато жизнь дала мне нечто другое. Я могу помочь невинным детям. Смогу уберечь их от ошибок, спасти. Если бы Темный лорд в свое время встретил кого-то, похожего на меня, страна бы не увязла в многолетней войне. Одному Мерлину известно кем бы стал мальчик по имени Том Реддл, но я уверена, что он бы не стал убийцей и пугалом всей Британии. Возможно, он бы стал тем, кто вывел магов на новый виток развития.

В ее словах была крупица истины. Том был талантливым и сильным магом. Таким он и остался, однако жизнь изрядно его потрепала, превратив в то, что есть сейчас. Блестящее будущее, уготованное ребенку, превратилось в побитое ржавчиной настоящее. Ржавчиной, разъевшей душу, превратившей гения в безумца. Покидал этот странный дом я с тяжелыми думами, но легким сердцем. Гермиона не перестала быть моим другом, наоборот, она стала еще ближе. Еще роднее.

–

Беллатриса почти оправилась от родов. За малышкой она ухаживала очень хорошо. Конечно, она ведь очень любила своего Повелителя, как же она может не любить их совместную дочь? Мое отношение к Астре неоднозначно. Умом я понимаю, что ребенок не выбирает в какой семье родиться, но сердце кричит от боли. Воланде-Морт лишил меня обоих родителей, Бэлла убила крестного отца. Невольно я видел в девочке врага и как никогда понимал Снейпа. Сириус говорил, что его кузина всегда была не в себе, только я так не считаю. Что-то сломало ее, повредило тонкую душевную организацию. В Томе она нашла утешение. Только вот стала еще безумнее. Сейчас, находясь под действием заклятия, эта ее сторона притупилась. Затаилась.

Такие безумцы не были редкостью в волшебных семьях, однако все решалось жестким контролем со стороны главы семьи или супруга. Выходит что и Сигнус и Рудольфус сильно облажались на ее счет. Сдается мне, метка сыграла не последнюю роль. Приходилось заставлять себя не видеть в ней убийцу. Каждый раз, глядя на ее нее, я старался увидеть девушку, играющую чудесную мелодию в незнакомой гостиной. Получалось из рук вон плохо. Я ненавижу ее и не смогу вдруг изменить свое к ней отношение. Беллатриса стала той, кто убил последнюю надежду на относительно нормальную жизнь. Растоптала остатки детства.

Много дней и еще больше ночей я потратил на раздумья. Держать в узде обезумевшее создание опасно. Однажды она вырвется из-под гнета и может случиться беда. Мое решение не встретило одобрения ни у Гермионы, с которой я на очередном чаепитии решил посоветоваться, ни у Николаса, которого я просто поставил в известность; однако я для себя решил именно так. Все было до банального просто: нет человека – нет проблем.

Нет, с убийством это никак не связано.

Определенная опасность в моем плане имела место, но не была явной. Данная идея давно зрела в голове, но не сразу я обратил на нее внимание – слишком был занят придумыванием пыток, которым подвергну Бэллу. На мой взгляд, это наиболее правильное и довольно простое решение. И довольно безопасное. Мир волшебства дает кое-какие гарантии, особенно если знаешь что делаешь и для чего. Много болтаю да? Все вокруг да около, прям как заяц петляю. Решение проблемы показалось мне изящным – лишить Бэллу личности. Стереть память. Под чистую. Для этого пришлось основательно потрудиться – создать новые воспоминания и новую личность. Не было больше Беллатрисы Блэк – она умерла. Магия помогла. Да и деньги оказались не лишними. Удалось устроить Бэллу в магловскую частную пластическую клинику, где ее милое личико подправили. Совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы никто не смог опознать в ней сумасшедшую Беллатрису.

Операция не только изменила внешность, но и вернула несколько лет жизни, убрав морщины, появившиеся вокруг глаз и губ. Как регент рода, как временный глава, я смог закрыть доступ к семейному гобелену для любопытных глаз. Беллатриса считалась мертвой, так что теперь под ее именем стояло две даты: «1951 – 1998», дочери у нее больше не было. От Вальбурги Блэк, матери Сириуса и Регулуса, подчиняясь моей воле, отошла еще одна ветвь, никак не связанная с Орионом. Под ней была изображена женщина, имя которой Дельфини Блэк. По придуманной мной легенде девочка, рожденная в 1956 году, отосланная разгневанным мужем подальше, так как являлась плодом измены. Мало кто знает, что внебрачные дети, рожденные дочерьми рода всегда ему и принадлежат, в отличие от мужчин. Мужчины, что имели несчастье обзавестись потомством на стороне, обрекли тех на унизительное звание ублюдка и жизнь вне рода.

От Дельфини тянулась веточка – Астра Блэк. Только мне открывался истинный вид гобелена. Черные пятна больше не мозолили глаза – я видел всех изгнанников, снял ранее наложенную иллюзию. Остальные могли видеть лишь то, что я разрешил. Каждый раз, глядя на полотно, меня охватывала тоска. Скольких имен не досчиталось магическое сообщество? Столько жизней растаяло в объятиях войны. Сколько детей не родилось, сколько пар не сложилось? Сколько волшебников вот так же стоят перед своими гобеленами, плачут над колдографиями?.. Может быть у меня была бы сестра или брат, может быть больше. От таких мыслей становилось не по себе.

Бэлла заживет новой жизнью. Я уже придумал версию, по которой ее проклял бывший муж за то, что она не смогла подарить ему наследника, хотя он сам был бесплоден, а не она. Скажу ей, что она решилась на измену, чтобы доказать, что дело не в ней. Тогда бывший муж не снес позора и проклял жену, оставив на ней ужасную метку и стерев ей память, чтоб больше никто не узнал его позора и вернул в старую семью. К тому времени все семейство Блэков уже ушло на тот свет, остался лишь я и то, регент. На любой ее вопрос я смогу пожать плечами, а Вальбурге запрещу рассказывать что-либо, кроме моей версии. История хлипенькая и развалится, если она начнет настаивать. Но она не начнет. Благодаря тщательно подобранным зельям ей будет спокойно, а моя воля заставит обратить свое внимание на такие безобидные вещи как рукоделие и живопись.

Мне нужно еще немного времени, чтобы девочка достаточно окрепла, и Беллатриса смогла родить вновь. Да, именно. Астра не сможет встать во главе, для этого нужен мальчик. Мне придется переспать с теперь уже Дельфини, чтобы обеспечить род наследником. Перспектива так себе, но дело это нужное. Затем я могу запереть ее хоть в закрытом доме, подальше отсюда, хоть в клинике для душевно больных – разница не велика. Пока я считаюсь главой – она в моей власти и перечить не посмеет. Хотя есть одна хорошая идея – погрузить ее в вечный сон и закрыть в семейном склепе. Никакого отката не будет, я уверен.

–

Откинув грустные мысли в сторону, я подобрался и настроился на работу. Для меня нашли еще одно дело. Никогда я так не наслаждался процессом. Мои руки были чисты, хотя все вокруг обагрилось кровью моей жертвы. Это был тот случай, когда притронуться означало замараться. Не то чтобы я боялся грязи, нет, сирота, выросший в доме с людьми, которые его презирают и боятся одновременно, боится чего угодно, но не грязи. Этот недочеловек вызывал отторжение самой мысли о возможном прикосновении. Складывалось ощущение, будто он болен чумой и сифилисом одновременно, хоть и не было для этого внешних предпосылок. Просто ощущение.

На этот раз я целенаправленно мучил жертву, издевался. Калечил и лечил. Снова и снова. Плевал в его уродскую морду и заставлял называть себя хозяином, целовать мои туфли, вылизывать их языком. Директор Снейп дал добро на ночевку вне школы, так что жертву ждало почти два дня агонии. Два дня моего триумфа. Это было прекрасно. То, как он извивался под обычными Круциатусами, заливая пол мочой, измазываясь в ней. Как после пятого раза в воздухе повис тошнотворный запах его фекалий. Даже это мне нравилось. Повинуясь порыву, я заставил жертву самовольно выгребать собственное дерьмо руками и жрать его, обещая, что за это пощажу его жалкую жизнь. И он верил, а я смеялся. Но этого было мало. То, что предстало передо мной, не было человеком, это была мразь. Эта субстанция не имела ничего, что делало бы ее волшебником, личностью, а значит, я могу потешаться так, как захочу.

Ярослав порой рассказывал занимательные истории. Одной из таких я считаю байку про то, что одна из их русских Императриц умерла, когда попыталась спариться с конем. Вроде это называется зоофилией. Коня удалось трансфигурировать из стола. Не с первого раза, но удалось. Жеребец получился просто загляденье, ведь главное – желание что-то сделать. Макгонагалл бы гордилась мной, но ровно до того момента, пока не узнала для чего была использована трансфигурация. Жертва, повинуясь приказу, залезла к нему под брюхо и начала делать миньет. Насколько нужно быть безумным и бесхребетным, чтобы поверить в то, что я оставлю ему его жалкую жизнь, если он пройдет через серию унижений? Наверное надо быть совсем тупым. Тело жеребца отозвалось на ласку, так что теперь это недоразумение облизывало огромный член, который никакими стараниями не мог уместиться во рту. Даже головка не помещалась. Конь нервно перебирал ногами и фыркал. Жертва тряслась, скулила, но старалась, сверкая глазами в мою сторону.

– Достаточно, – остановил его я.

– Спасибо, хозяин, – жертва упала на колени и приклонила голову.

– Снимай штаны и пристраивайся задом к его члену, – последовал приказ.

– Сжальтесь, – в его глазах плескался страх.

Прям бальзам на душу. Его затрясло еще больше, из глаз хлынули слезы, хотя я приказывал не плакать. Терпеть не могу ревущих мужиков. Всхлипывая, он избавился от одежды и попытался примоститься к просто ужасающему по размерам члену. Для удобства я наколдовал ему табуреточку. Ну что ж. Мы же не звери. Я прекрасно понимал, что такое орудие просто не влезет в это тело, так что смог сделать головку поменьше. Теперь член коня напоминал Эйфелеву башню. Жертва направила его к своей заднице, и конь дернулся, вторгаясь во внутрь. Мужчина вскрикнул от неожиданности и затрясся сильнее. От боли видимо.

– Насаживайся, – приказал я. – Помогай ему трахать себя.

И он подчинялся. Он подмахивал своей жирной, измазанной в дерьме задницей. Стонал от удовольствия. Его член торчал и дрожал. Я послал в него несколько неприятных заклятий, которые ослабили эрекцию и причинили неудобства. Теперь он кряхтел и терпел, а конь продолжал «любить» его. Повинуясь моей воле наколдованное животное начало углубляться, заставляя жертву кричать от боли. Я отчетливо слышал звук разрываемой плоти, когда член вошел в тело почти наполовину. С его яиц начала капать кровь, лицо побагровело, ноги и руки дрожали. Когда жеребец вошел на всю длину и кончил, тело жертвы поддерживала лишь моя магия. Лицо его стало восковым от боли, а кровь уже не капала – струилась. Он слабо постанывал, находясь в отключке. К этому моменту я как раз поставил «мат» сам себе в волшебных шахматах и принялся заново расставлять фигуры. Ну не думал же ты, что я все время буду смотреть на это мерзкое действо? Я не настолько извращенец.

Несколько заклятий и вот уже жертва в сознании, корчится от боли, скулит и воет. Белые ходят первыми. Пешка сделала первый ход. Интересно, долго ли волшебник будет умирать от повреждения внутренних органов?

–

Ночь – волшебное время суток, когда самый обычный плащ действует не хуже мантии-невидимки, когда дезиллюминационное заклятие прячет то, что маг перед собой левитирует. Люблю это время суток. Люблю смотреть как рассвет отвоевывает свое место. Тьме приходится отступить, но затем она снова переходит в наступление, возвращая свои позиции. Утром, в понедельник, мирные жители имели возможность собственными глазами увидеть измученное тело слуги Воланде-Морта – Питера Петтигрю. Он был привязан к столбу, вбитому прямо посреди Косого переулка, на лбу красовалась вырезанная надпись «предатель», а одежда не скрывала метку, потому что ее в принципе не было. Он был абсолютно голый. На шее крысы висел флакон с воспоминаниями о дне, когда он предал моих родителей, продал их, подставил Сириуса и сбежал. Это было одним из условий его освобождения. Он с радостью слил мне тонну воспоминаний о том дне. Еще несколько фиалов я взял с собой – в них воспоминания о сражениях с Темным лордом. В них он использует хитрые и весьма сильные заклятия. Так крыса хотела откупиться от меня.

Только ближе к вечеру аврорам удалось расплести хитроумный клубок заклятий и снять уже мертвое тело, выставленное на обозрение. Да, когда я привязывал его к столбу, он все еще был жив. Не знаю, можно ли было его спасти, я ведь не колдомедик, но пульс был. Венка на шее слабо билась, отсчитывая время. Газеты гремели заголовками о страшном преступлении, о предательстве, о невиновности моего крестного. Визенгамот собрался в полном составе и оправдал его посмертно, выплатил семье, то есть мне, компенсацию. Начался массовый пересмотр дел с 1981 года по 1997, о чем сообщалось в следующем выпуске газеты. Народ ничего не говорил в слух, но думаю у каждого в голове мелькнула мысль, что возглавлял судебную систему в этот период никто иной, как наш обожаемый Альбус Дамблдор.

Все что мог я сделал. Хотя бы частично отомстил. Только вот вопреки всему легче мне не стало.

–

– Проходите, лорд Поттер, присаживайтесь, – молодая девушка открыла для меня дверь кабинета. – Министр сейчас подойдет.

Люциус вызвал меня в Министерство для решения каких-то вопросов. В письме он выражался так расплывчато и витиевато, что я не совсем понял – спрашивал ли он о прогнозах погоды на следующую неделю или о моих планах на эти выходные. Понял лишь то, что должен прийти к нему для обсуждения крайне важного вопроса. Вроде как-то отдаленно связанного с делами Совета британской молодежи.

Дверь распахнулась, впуская сиятельного лорда Малфоя с распущенными волосами и неизменной тростью. Словно снежный вихрь он ворвался в помещение. С тихим хлопком дверь затворилась, а палка с набалдашником в виде змеиной головы полетела на ближайший диванчик. Сам же Министр в два шага пересек кабинет и уперся коленом между моих ног; впился в губы жадным поцелуем. Пару секунд я сопротивлялся, пока не понял что это бесполезно. Ростом мы были почти одинаковым, но Люциус мужчина с хорошо развитой мускулатурой и не малым весом. На его фоне я кажусь долговязым жеребенком, хоть и не являюсь худым. Я жилистый. Его язык был настойчив и непреклонен, а руки блуждали по телу настолько профессионально, что я невольно восхитился. И возбудился. На меня даже вейлы так не действовали.

– Здравствуй, Гарри, – выдохнул он в губы, запечатлев еще один невесомый поцелуй.

– Здравствуйте, Министр.

Малфой вопросительно приподнял бровь, все еще нависая надо мной.

– Люциус. Здравствуй, Люциус, – поспешно исправился я.

Слова вылетели со скоростью пулеметной очереди. Дыхание сбилось; я все еще цеплялся за ручки кресла, стараясь прийти в себя. Какого черта? Что вообще происходит?! Люциус довольно оскалился.

– Боюсь, мне придется тебя наказать за эту маленькую оплошность, – проворковал он. – Не сильно. Возможно, тебе даже понравится, – он провел пальцами по моей щеке. – Я уверен, что понравится.

Я затрепыхался в кресле, стараясь если не вырваться, то отодвинуться на максимальное расстояние. Мои попытки не увенчались успехом. В итоге я оказался в еще более неудобной для меня, и полностью удовлетворяющей Люциуса, позиции. Кричать и звать на помощь казалось глупым занятием. Я же в кабинете Министра. Если я позову на помощь, то сюда ворвется целый отряд и застанет весьма пикантную картину.

Его колено все так же опиралось на кресло, только теперь я тоже стоял на коленях, спиной к нему, судорожно вцепившись в спинку. Люциус удерживал меня за талию, крепко прижимая к себе одной рукой, другой он держал меня за подбородок, заставляя откинуть голову назад. Его язык выводил на моей шее какой-то орнамент, который тут же затирали его мягкие влажные губы. Это было божественно. Нет, я этого не говорил – тебе показалось! Я беру свои слова обратно. Хотя, нет. Хотя… О, да!

Люциус уже не целовал, он покусывал кожу на шее, вызывая стада, мириады, мурашек по всему телу. Рука с талии скользнула к ширинке и с завидной ловкостью освободила мой колом стоящий член и взяла в плен ласковых пальцев. Люциус даст сто очков вперед любой профессиональной жрице любви.

Нет, ну что творит, стервец?! Это же просто невозможно. Нельзя быть таким до чертиков сексуальным. Нет, нет, нет, Гарри. Соберись! Пожиратель смерти! Отец Хорька! Министр Магии! Я вцепился в его руку, стараясь освободиться, повторяя про себя как мантру нелицеприятные эпитеты. Он вывернул ее назад и приложил к своему члену, который так и норовил прорвать брюки. Мерлин, ну как можно так ловко перебирать руками? Я не успеваю замечать как он их передвигает. Скорее всего я просто отвлекаюсь на его рот и горячее дыхание. А еще он все время что-то шепчет мне, покусывая мочку уха. Что-то неправдоподобно ласковое, успокаивающее и возбуждающее до кончиков ногтей. А я? А что я… Кряхчу, пыхчу, пытаюсь вырваться. Получается не очень, но не лупить же Министра со всей юношеской дури?