Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

Под потолком дачного домика сгущается дымовая завеса. Лёжа на спине, парень наблюдает за передвижениями сизых клубов, гонимых вездесущими сквозняками. Глаза слипаются, и Стас едва успевает затушить сигарету, прежде чем задремать. Полноценно отдохнуть не получается – как это обычно бывает на волне сильного нервного напряжения, видения проникают в голову рваными фрагментами, оставляя сознанию лазейки для бегства из сна. Сон и явь смешиваются, и происходящее в голове начинает напоминать просмотр абсурдного фильма с комментированием увиденного: фильм – это сон, а комментарии – голос здравого смысла. Стасу снится Фрау, точнее её жалкое тело, беспомощно распластавшееся в центре чёрной пентаграммы. Толстуха валяется в стороне, а Пауль побежал за малым. Всё так и было. Стоп, разве такое возможно? Разве прошлое нам снится? Есть вообще люди, видевшие во сне реальные события былого в мельчайших подробностях? Это называется воспоминания, а сны так не работают, у них другой механизм. Подкидывая для затравки хорошо знакомые картинки, они модифицируют их, изменяя до неузнаваемости. Картинки в голове Стаса тоже поддаются трансформации: и Пауль, и сатанисты куда-то исчезают, а Фрау вдруг встаёт с бетонного пола. Она – как новенькая: ни коленки не побиты, ни даже макияж не потёк, а шанелевский костюмчик будто только что из магазина. Встаёт и идёт к опешившему Стасу, цокая крепкими каблуками и хитро улыбаясь. Подходит вплотную, а потом и... через. Проходит сквозь него, словно привидение, не оставив за собой ни свежего шлейфа “Марины”, даже воздух не поколебав. Будто Стас – это пустое место, будто его и нет. Парень смотрит вслед удаляющейся фигуре – пройдя сквозь стены, она исчезает во тьме слякотного пустыря, а потом... Гаснет свет. Все четыре свечи одномоментно задувает невесть откуда налетевшим ветром, и парень остаётся в абсолютной темноте и в полном одиночестве. Ему пусто и холодно. Он открывает глаза.

В гостиной дачи тепло – радиатор пашет на всю, и очень светло – из незанавешенных окон жёлтый утренний свет льётся в комнату, как из ушата. Спохватившись, парень смотрит на часы: он продремал двенадцать минут. И перепугался до полусмерти. А если и впрямь это он для Шная теперь пустое место, а не наоборот? В груди противненько ёкает – это задетая гордость, а ещё страх. Выздоравливай, Шнай, разговор есть.

Стас не сразу замечает, что его телефон звонит. Дело в зарядке – аккумулятор на последнем издыхании, и аппарат, пораскинув своими электронными мозгами, отключил звук рингтона, чтобы продлить жизнь батарее ещё хотя бы на пару минут. Обнаружив всего одно истерично мигающее деление в углу экрана, Стас сперва врубает провод зарядки одним разъёмом в аппарат, а другим – в розетку, и уже потом принимает вызов. Звонит Серёга.

– Ты как? Нормально добрался? – первым вставляет фразу Стас, хотя и по правилам этикета, и по законам здравого смысла начать говорить должен тот, кто звонит.

– А? Что? Да! Я на работе! Я тебе вот чего звоню!

Серёга как-то слишком бодр. Наверное, это неплохо? От друга Стас узнаёт сногсшибательные новости: из Москвы сообщили, что Кречетов уже там и планирует покинуть страну. Якобы, удалось отследить покупку билета до Цюриха на его имя. Самолёт вылетает вечером, но задержать генерала пока не могут: во-первых, неизвестно его точное местонахождение, во-вторых, для выписки постановления на арест нужны юридические основания. Человека в таком чине задержать без предъявления обвинений не осмелятся. В Швейцарии генерала уже ждёт его семья, а в ФСБ опасаются, что если недокандидат в губернаторы узнает о подготовке его ареста, то наймёт частный борт вместо регулярного рейса и скроется там, откуда выдачи нет. Стас было обрадовался: значит, ставка на список сработала. Но друг поспешил его разочаровать: обвинения готовят не по уголовным делам – информация по списку и последовавшему за его разглашением флэшмобу требует проверки, а учитывая количество новых сведений, проверка займёт много времени. Генералу грозит обвинение в коррупции. Тут же всплыли его зарубежные счета, будто бы что-то мешало вскрыть их наличие раньше, всплыли на поверхность схемы, по которым компании, зарегистрированные на имя его жены, выигрывали все муниципальные тендеры, а также руководители самых крупных предприятий готовы покаяться в тесном коррупционном сотрудничестве с опальным силовиком. Но всё это не имеет никакого значения, пока Кречетов в бегах. Его ищут, но никто не может дать гарантий, что найдут – слишком много подобных примеров уже сгинуло в анналах новейшей истории страны.

– В Швейцарию намылился, падла. Интересно, почему не в Лондон? Туда же и самолёты почаще летают... – бормочет в трубку Стас, обращаясь скорее в никуда, чем к собеседнику. – Извини, Серёг, у меня звонок по второй линии. Дай знать сразу, как появятся новости, давай, пока! Алло, Оль? – переключившись на вторую линию, Стас резко дёргает рукой, как невротик в припадке. В груди подпрыгнуло от волнения – из больницы звонят! Провод зарядки выскакивает из телефона, и его приходится судорожно запихивать обратно, пока аппарат не отключился. – Скажи, как Шнай? Обследование уже закончилось?

У подруги – а после полугода совместной работы Стас готов перевести Ольгу из категории коллег в категорию друзей – много новостей. Интересно, она вообще спала? Изнывая от переживаний и одиночества, бедняга караулила дежурного врача всю ночь, и наконец их разговор состоялся. Стас с жутким волнением выслушивает весь перечень Шнаевских новоявленных болячек – их много, они неприятны, но не смертельны. Он ещё долго треплется с Олей о том, о сём, обсуждает ситуацию вокруг Управления, но мыслями парень уже далеко. Шнай жив, он выкарабкается, рано или поздно он окончательно придёт в себя. И тогда они поговорят.

Решив, что и дальше хандрить на даче, накручивая себя и прозябая без дела, становится уже просто неприлично, Стас вновь садится за руль. Лучше уж прозябать без дела в офисе.

На КПП ММК вообще никого. Конечно, суббота. Но ведь уже одиннадцатый час утра, и у цеховиков пересменка? Неужели под впечатлением от ночных новостей рабочие не вышли на смену? Кивнув охраннику, Стас заруливаeт на территорию комбината и паркуется прямо поперёк полосы, разделяющей два соседних машиноместа. На парковке тоже пусто, и эта пустота так и подбивает на какой-нибудь мелкий глупый бунт. Заглушив мотор и достав ключи из зажигания, парень выходит из машины и чуть не роняет ключи в подсохшую грязь.

– Ты здесь работаешь? Этих знаешь – девчонку из телека и длинного?

– К-какого длинного? – Стас не видит нападающих – его так плотно вжали в дверцу родного мерседеса, что он, как ни старается, и голову не может повернуть. Внезапные проблемы не пугают и даже не удивляют – в контексте происходящего удивить его чем-то уж очень сложно. Но кто пустил их сюда, на охраняемую территорию? Их, судя по отбрасываемым на капот теням, двое. Двое крепких парней с незнакомыми голосами.

– Длинного, лысого такого, он ещё с бабой из телека всё время ходит. Знаешь их или нет?

Вдвойне странно: им нужны Олли и Диана, но они что – не знают их имён? Или не знают, что те сейчас в здании Управления, ждут своей участи?

– Отпустите и объясните нормально, если хотите поговорить. А если нет – валите на хрен. Я больше суток не спал, и у меня нет ни сил, ни настроения на игру в “знаю-не знаю”.

Стас удивлён себе, своему спокойствию – видимо обессиленный организм включил резервный запас самоконтроля, разумно решив, что ещё одной потасовки парень просто не выдержит. Спокойный и уверенный тон сбивает спесь и с нападающих – уже через мгновенье Стас чувствует, что хватка ослабевает, и он может двигаться. Медленно развернувшись, он разглядывает нежданных гостей. Бред какой-то: двое быковатых молодчиков с бейджами посетителей – такие выдают на пропускной. Значит, они здесь с официальным визитом, а привычку общаться с людьми, вжимая их в дверь машины, забыли оставить дома?

– Ладно, нам просто надо кому-то передать. На пропускной нас послали в приёмную, но там, кроме каких-то сопящих пенсионеров, никого. У вас что – вся контора вымерла? А ты тогда кто?

Из сумбурного потока слов Стасу удаётся понять, что эти двое пришли по делу, но не нашли никого, с кем бы могли поговорить.

– Я – начальник отдела продаж, а Диана и Оливер – мои друзья. Теперь Ваша очередь представляться.

Двое непонятливо переглядываются, и вскоре один из них решается на спич:

– Мы от господина Орлова. Лысый и девка знают, о ком речь. Короче, Кречетов с выборной гонки отвалился – а значит, свою часть договора вы выполнили. Остальное – не наше дело. Босс только просил передать, что за предприятие своё можете быть спокойны, да и в ваш регион он больше не ездок. А что насчёт генерала... то он сейчас отдыхает у нашего босса на даче, и будет долго отдыхать. Возможно даже всегда! – говорящий гогочет, как подстреленная гагара, и его гогот разносится по тихой пустынной стоянке каким-то чужеродным раскатом.

– Под яблоней! – добавляет второй и присоединяется к гоготанию товарища.

Они уже идут к КПП, пролезают под шлагбаумом, напрочь игнорируя имеющуюся возле калитку, садятся в белый внедорожник с номерами какого-то сибирского региона и уезжают, чтобы не возвращаться никогда.

Опершись задницей о капот своего авто, Стас закуривает. Что это было? Кто такой Орлов? Наверняка Ридель в курсе. Интересно, как они там?

У шлагбаума возникают две фигуры – Машка и Ландерс возвращаются в офис с объёмными пакетами из ближайшего супермаркета. Завидев логотип продуктового магазина, Стас внезапно понимает, насколько же он голоден.

– Эй! – он машет друзьям, и те машут в ответ.

Линдеманн поручил отправить на внеочередные оплачивемые выходные всех сотрудников предприятия, кроме охранников. В приёмной тихо. Пенсионеров пришлось разбудить – к завтраку, так сказать. Стас знакомится с родителями Дианы и ловит себя на мысли, что он рад, что его матери за её нелёгкую жизнь не довелось пережить ничего подобного тому, что случилось с ними. От Машки он узнаёт, что пилот уже выехал на условленное место, чтобы забрать вертолёт и направить его к Управлению.

– А пилот – это кто? – интересуется парень, дожёвывая вчерашний круассан с плавленным сыром, больше напоминающим пластилин, и запивая его крепким сладким чаем.

– Как кто? – хохочет Машка. – Володька, конечно. Слава ВэВээС, йоу!

– Если Володька не подлетит сейчас же и не доставит нас прямо в “Арарат”, я умру с голоду, – Флаке по-прежнему дежурит у окна. Жалюзи решили не поднимать, и Лоренц, встав на цыпочки, выглядывает в зазор между самыми верхними полосками, высматривая на небосклоне долгожданный вертолёт.

Проголодался не только он. В здании полно кулеров, так что умереть от жажды налётчикам не грозит, но вот буфета в учреждении нет. Из всех собравшихся в кабинете относительно неплохо чувствует себя только Диана – она не спала, поэтому и утренняя тошнота её не мучает, а бутылка воды и несколько пачек сухих закусок позволили пережить ночь без потерь. Тилль многозначительно помалкивает – он тоже голоден, но ещё сильнее он хочет спать. Крупный организм выматывается быстрее, ведь и обмен веществ у него быстрее, а значит запасы энергии чаще требуют пополнения. Заклевав носом в очередной раз, он представил себя выпадающим из вертолёта и тут же проснулся, подскочив на месте, как это всегда бывает во снах: земля уходит из-под ног, и вот ты снова в своей кровати. Тилль не возвращается в кресло – он идёт в туалет: умыться, а заодно и помочь Риделю. Риделя, кажется, не берёт ни усталость, ни голод, ни жажда. Он выглядит так же, как и всегда. Лицо, на котором редко читаются эмоции, сейчас омрачено лишь тёмными тенями под глазами. Олли не зевает, не трёт веки, Олли – биоробот. Если бы Диана знала его десять, а то и пятнадцать лет назад, она бы распознала в своём мужчине вампира. Олли не только не устаёт, но и не стареет. С тех пор, как вдоволь напереживавшись из-за проблемы раннего выпадения волос, он был вынужден сменить ирокез на стильную лысину, Ридель не менялся. Бородка по-прежнему черна, как уголь, а со временем канули в небытие и комплексы по поводу блестящей черепушки. По молодости Олли думал, что девушки не любят его именно из-за лысины, но позже и вовсе перестал задаваться этим вопросом. И если даже ему бы кто-то и объяснил – почему, Олли бы всё равно не понял. Пока коллеги напряжённо вслушиваются в звуки за окном, тщетно стараясь выловить рокот работающих лопастей из полутишины субботнего утра, замешанной на щебетании птиц и возгласах собравшейся под окнами уставшей толпы, Олли по одному выводит заложников на утренние процедуры. Усыплённые начали просыпаться и, один за другим, впадать в закономерное безумие. Пришлось даже подключить троих охранников, не попавших под действие снотворного – им развязали ноги, чтобы они, бродя между дёргающимися в непонятках коллегами, увещевали их сохранять спокойствие. Вскоре произошло второе закономерное событие: проснувшиеся, как первоклассники на чересчур затянувшейся школьной линейке, запросились в туалет. Ридель водил их туда по одному, с сожалением наблюдая, как те взахлёб упивались водой из-под крана: сушняк – типичное последствие действия снотворного. Весь рейд занял время, но кроме Тилля помочь безотказному Оливеру было некому. И вот уже вдвоём они возвращаются в кабинет, таща под руки ещё слабого, не до конца отошедшего от наркотического сна охранника – на этот раз последнего.

– А? – Тилль чуть не роняет подопечного, вцепившись пальцами в давно не подававший признаков жизни наушник. – Понял!

Все взгляды вновь прикованы к нему.

– Машка соединила меня с Володькой, теперь мы на прямой связи. Он забрал вертолёт с площадки при воинской части и уже летит сюда. Нужно собираться!

Лоренц скептически осматривает толпу сонных заложников. Многие из них и до туалета с трудом добрались – как же их в вертолёт грузить?

– Ждать не будем. Выдвигаемся на крышу прямо сейчас. Пока все дойдём...

– А как же силовики? – вскрикивает Диана. Она права: оцепление вокруг Управления никуда не делось. Оно притихло, заметно подустав, притихли и манифестанты, заполонившие уже всю площадь перед Управлением. Все ждут красочной развязки, домой никто не спешит: ещё бы – впереди чуть ли не самое зрелищное шоу за всю почти тысячелетнюю историю города! – Крыша плоская, там же прямой обзор! А что, если по нам откроют огонь?

О такой вероятности никто из команды и не подумал. С тех пор, как чрезвычайный совет заочно и авансом амнистировал лазутчиков, мысли о возможной перестрелке благополучно покинули их головы. Но что, если существует сговор? Что, если есть приказ стрелять на поражение, а опубликованное на сайте ФСБ сообщение – лишь уловка, чтобы выкурить захватчиков из их укрытия?

– У нас заложники, и мы будем ими прикрываться, – декларирует Лоренц куда-то в пустоту. – Уж извините, ребят, – обращается он к опешившим служакам, испуганно жмущимся к стене.

Пленных выводят в коридор – здесь достаточно места для построения и компоновки. Их вытягивают в колонну по одному, освобождая ноги от пут, а руки сцепляя с руками впереди идущих так, чтобы импровизированные верёвочные спайки можно было при необходимости легко развязать. Тилль идёт на разведку: лифт на крышу не следует, так что приходится снова возвращаться на пожарную лестницу. Целых четыре пролёта – между пятым этажом и крышей есть необжитой чердак, выполняющий роль технического этажа. Люк заперт, но у Линдеманна ключи. Замок настолько заржавел, что на мгновенье босс уже теряет надежду с ним совладать – видно, что на крышу давно не выходили, вертолётной площадкой сто лет не пользовались, и даже снег с крыши не счищали, иначе замок поддавался бы легче. Наконец готово, и дождавшись, когда тяжёлая металлическая крышка люка с грохотом опустится на плоскую поверхность крыши, Тилль сам вылезает наружу. Выпрямившись в полный рост, он оглядывается, отряхивая ржавую крошку со вспотевших ладоней. Втягивает свежий воздух, дивясь его теплу – пахнет так, будто зима уже никогда не вернётся. Затерявшись в простых, приятных каждому человеческому существу ощущениях, он не сразу улавливает назойливый и нарастающий шум откуда-то снизу. Так и есть, с земли его заметили, и своими немолодыми глазами он не может видеть лиц, но точно уверен: все лица на площади – и те, что прячутся за масками амуниционных шлемов, и те, что открыты – обращены на него.

– Оо, вон, смотри, оу, еее, – разрозненные выкрики сливаются в общую сумбурную какофонию, и Линдеманн как ни силится, не может понять, вопль ли это поддержки или осуждения. Решив, что хватит ему в одиночку сверкать на всю округу своим жёлтым комбинезоном, он ныряет обратно в люк, а в спину ему несётся: – Уууээ!!!

Поднятый им шум достиг и ожидающих на этаже готовых к эвакуации лазутчиков. Диана торопится к ближайшему коридорному окну и, уткнувшись носом в стекло, с трепетом всматривается в ожившую толпу. Наверное так чувствуют себя рок-звёзды перед выходом на сцену многотысячного стадиона. Волнение, воодушевление, страх и драйв. Наплыв эмоций так силён, что отдаётся в желудке нервными коликами. Почувствовав резкую боль, девушка сгибается пополам, хватаясь одной рукой за живот, а второй – за подоконник.

– Диана, что с тобой? Ты сможешь идти? – Лоренц тут как тут, мнётся вокруг да около, не зная, с какой стороны подступиться. Он боится дотрагиваться до девушки – в его глазах она будто хрустальная: ткнёшь пальцем – и разобьётся.

– Дойду, куда денусь, – сквозь странную, полудурошную улыбку отвечает она, через силу выпрямляясь в полный рост. – Но вот как полечу, об этом я как-то не подумала.

Да уж, если её и в машине при скорости сорок километров в час укачивает до рвоты, то несложно представить, как её организм отреагирует на тряску воздушного судна. Сосредоточившись на собственных ощущениях, она не сразу замечает, что к гомону за окном добавились новые нотки. Звук идёт не снизу, а сверху, и это не человеческий звук, а машинный.

– Володька здесь! Все наверх! – кричит Тилль, и его голос зычным баритоном заполняет все коридоры на этаже.

На этот раз первыми пускают пленников, замыкают колонну те охранники, что пободрей, а самым последним следует уже окончательно вымотанный Кирилл. Четверо захватчиков шагают по бокам – так, что с какой стороны ни целься, попасть именно в них будет очень трудно. Карабкаться в люк со связанными руками тяжеловато, но всё же пленникам удаётся приноровиться и протиснуться в квадратный зазор. Когда первые узники появляются на крыше, толпа на земле заходится необузданными овациями. Сравнение с рок-концертом вновь мелькает в голове у Дианы, но самой девушке уже не так драйвово, как пятью минутами ранeе. Страх и тошнота заглушают воодушевление, и она лишь таращится себе под ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Снизу орут и ревут, и вот плоскую поверхность крыши накрывает огромной чёрной тенью. Вертолёт заглушает и крики толпы, и голоса тех, кто в колонне. Тилль шевелит губами, морщась от нагоняемого винтами ветра. Ветер этот так силён, что почти сдувает с ног, а шум, его сопровождающий, не позволяет расслышать и слова из уст босса. Он не сразу понимает, что его не слышат, и, чтобы привлечь внимание коллег, принимается активно жестикулировать. Первым поспевает Флаке: Линдеманн что-то орёт ему на ухо, и тот уже спешит передать сообщение стоящей чуть поодаль парочке.

– Володька говорит, что здание не выдержит веса машины. Это грузовой военный вертолёт, а площадка рассчитана на посадку лёгких, шестиместных.

– Что же делать? – зрачки Риделя заполняют собой всю радужку, что само по себе им свойственно – расширенными зрачками Оливер обычно встречает наплывы ярости. Конечно он знает, что делать – грузиться на весу, по верёвочной лестнице, как в фильмах Бондианы. Но как же Диана? Одного взгляда на девушку достаточно, чтобы понять: воздушная акробатика – не её конёк. А что, если сорвётся? Или потеряет сознание от страха? Или её вырвет...

– Он постарается опуститься максимально низко, но рисковать не будет – даже едва задев крышу, машина может сложить ветхое здание, как карточный домик. Будем грузиться на весу. Верёвки в вертолёте есть, но их ещё нужно найти.

– Понял, – Риделю дополнительные пояснения не требуются. – Я заберусь первым и спущу верёвки.

Не дожидаясь одобрения, он принимается махать руками, задрав голову вверх. Пилот понимает его знак и идёт на снижение. Машина так велика, что едва не перекрывает собой половину крыши. Чтобы не быть задетыми или сдутыми винтовыми вихрями, вся колонна пятится, замирая в полушаге от самого края. “Не смотри вниз, не смотри вниз”, – шепчет Диана себе под нос, из последних сил борясь с нахлынувшим приступом акрофобии. Когда она открывает глаза, Оливера рядом уже нет. Зацепившись за трап – пилоту удалось накренить машину боком, – он подтягивается на руках и становится на нижнюю ступень уже ногами. Так он ползёт по ступеням, крепко вжимаясь в стальные рёбра лестницы, пока не достигает последней. Pезким рывком он оказывается внутри, сразу же исчезая в глубинах грузового отсека. Толпа внизу беснуется, пленники трясутся, как листы на ветру, Лоренц и Линдеманн не отрываясь всматриваются в поглотившую Риделя чёрную дыру фюзеляжа, а Диана приседает на корточки, крепко зажмурившись – её тошнит, у неё кружится голова и кажется, она уже теряет связь с реальностью. О том, что Оливер вернулся, она узнаёт по прокатившейся по толпе внизу волне одобрительного гула. Подняв глаза, она видит, как разлёгшийся на пузе и наполовину высунувшийся из открытой двери пассажирского отсека, Олли крепит к шасси плотный, перевязанный через каждый полуметр узлами канат. Вязать самому ничего не пришлось – канат военный, с надёжным металлическим креплением на конце. Он выдержит – в этом сомнения нет, но выдержат ли пленники такой экстремальный подъём? Диана – точно нет: она сама себя уже в этом убедила и сейчас сидит, приземлившись задницей на крышу и зарыв лицо в колени. Как маленький ребёнок в протесте “я никуда не пойду”. Но пока до неё и дела никому нет. Линдеманн отрезал верёвку, скреплявшую возглавляющего колонну пленника с последующим, и подтолкнул первопроходца к спущенному канату, чей конец уже вовсю гуляет по грязной поверхности крыши.

– Первый пошёл, – кричит кто-то снизу, и толпа разражается свистом и воплями.

– Началось, – шепчет Диана и, опустившись на пол и свернувшись клубочком, отключается.

– Смотрите! Там Данька! – Дианин отец вдруг подскакивает с дивана, тыча пальцем в монитор компьютера. Он прав – на видео его дочь, и на то он и родитель, чтобы разглядеть её в мелкой сумбурной точке где-то в верхнем углу экрана.

Интернет заполонён видео с места события, как любительскими, так и профессиональными. Прознав о бегстве того, кто ещё вчера обещал им расправой, а теперь, скорее всего, исчез навсегда, местные журналисты застолбили позиции у здания Управления ещё с восьми утра. Федеральные тоже подтягиваются: аэропорта во Мценске нет, да и воздушное пространство заблокировано в связи с чрезвычайной ситуацией, и репортёры добираются в город из других регионов по земле. Видео, растянувшееся во весь экран, передаётся в режиме реального времени, но качеством не отличается. Кто-то из протестующих снимает происходящее на крыше на айфон, и по трясучке в кадре заметно, что “оператор” уже порядком утомился держать аппарат на вытянутой руке. Но надеяться на то, что появится видео получше, не имеет смысла: как на зло возле здания почти нет деревьев, как нет и домов по соседству, и зрителям приходится наблюдать картинку глазами задравших головы стримеров, то есть – снизу вверх.

Матушка тут же подтянула свой нос к монитору и одобрительно закивала, узнав дочку.

– Но почему она сидит? – рассуждает дама недоумённо. – Им же обещали амнистию, да и вертолёт подали – почему не запрыгивает внутрь? Скорее бы они улетели, и дело с концом. Они ведь сюда полетят, правда?

Женщина ищет поддержки у Стаса – к новому знакомому она сразу прониклась доверием. Но по выражению его лица тут же понимает, что сморозила глупость.

– Дочка! – вскрикивает отец. Взгляды моментально возвращаются к происходящему на экране. Диана больше не сидит – она завалилась на бок, и можно разглядеть её длинный светлый хвост, свесившийся с края крыши – настолько близка она к краю. – Дочка, тебе плохо?

Обращаться во втором лице к человеку из телевизора можно либо если ты сумасшедший, либо если этот человек – твой близкий, и папа не стесняется собственных чувств. Сюжет развивается по законам абсурдного жанра: предугадать, что будет дальше, невозможно, и если непричастные взирают на творящееся в их городе со сторонним интересом, как смотрели бы они заключительную серию полюбившегося сериала или футбольный матч с участием любимой команды, то оба родителя уже близки к сердечному приступу.

– Где скорая? Где полиция?

Полиции там хватает, собственно, c силовиков и начались проблемы, а вот машин скорой помощи и вправду не видать. Ведь возле здания кучкуются тысячи людей, и почему официальные чины не распорядились подать хотя бы одну дежурную бригаду к месту возможных эксцессов?

Улучив момент, Машка ускользает в кабинет босса и пытается связаться с самим Линдеманном – напрасно. Тот на связи с Володькой и ему сейчас не до болтовни. Машка звонит Круспе, но и он не отвечает. Как успокоить безутешных родителей, да и как вообще понять, что там, на этой чёртовой крыше, происходит? Смирившись со своей участью, она возвращается в приёмную, чтобы продолжить просмотр стримов вместе с другими рядовыми зрителями.

Наверное чуть ли не все экраны города сейчас транслируют одну и ту же картинку. И телевизоры в магазинах бытовой техники, и экраны для показа рекламных объявлений в маршрутках, и смартфоны уличных гуляк, и компьютеры офисных служак – все они, действуя, как единый организм, погребают город под лавиной информационного шума. И уютная двушка, принадлежащая прокурору Ирине – не исключение. Рихард то погружается в сон, то вновь воскресает – полноценно поспать не позволяет напряжение, а полноценно бодрствовать не позволяют истощённые ресурсы организма. В очередной раз разлепив глаза, он наблюдает ту же картину, что и во время прошлого, и позапрошлого пробуждения: Ирина на полу – зачем-то она соскользнула с дивана и разместилась внизу, у Рихиных ног – не отрывая глаз от экрана следит за трансляцией с открытым ртом. Её зрачки мелко подрагивают, не поспевая за сменой вибрирующих кадров. В комнате с окнами, плотно задёрнутыми ночными шторами, царит полумрак, уют, спокойствие. Обычная парочка проводит свой вечер перед телевизором. Только за окном субботнее утро, а на экране – операция по вызволению их друзей из блокады. Протерев опухшие веки, Рихард подсматривает за боевой подругой: Ирина по-прежнему погружена в телевизор, по-прежнему сидит на полу, подтянув согнутые в коленях ноги к себе и обхватив их ладонями, аккуратный ротик по-прежнему приоткрыт, но что-то не так с её глазами... Её глаза смотрят по-другому, они сменили содержание. Смысл, отражающийся в уставших карих щёлочках, Рихарду не знаком. Сдвинув брови, женщина сощурила веки во внешних уголках и чуть насупилась, будто сердясь. Рихард хотел было спросить, что с ней, но передумал. Переведя взгляд на экран, он видит то же, что и все – развалившуюся на краю крыши Диану. Зрелище сюрреалистичное и неприятное, особенно если учесть, что на его фоне эвакуация заложников продолжается своим чередом, а про девушку, кажется, вообще забыли. Неприятный холодок пробегает по внутренней поверхности груди сонного Круспе. Он едва заставляет себя оторваться от экрана, чтобы вновь залюбоваться своей женщиной. Ирина по-прежнему живёт происходящим в телевизоре, она выпрямила ноги и ещё сильнее насупилась, а её ладони безотчётно шарят по плоскому животу. В груди Круспе становится ещё холоднее: Ирина ведёт себя, как самка, почуявшая опасность.

Диана просыпается, если это слово вообще применимо – ведь она не спала, она просто... не существовала какое-то время – но сейчас она снова в строю, почти стоит на своих двоих, едва касаясь крыши носками обуви. Когда последних пленников погрузили на борт, и за ними последовали Тилль и Флаке, Оливер, не заметив девушки среди пассажиров, забил тревогу. Это он держит её под мышками, практически на весу, позволяя резиновым сапожкам чуть касаться тверди.

– Ты можешь идти? – дежурный вопрос, набивший оскомину, но он понимает – даже если и может, всё равно не пойдёт. Значит он её понесёт. – Обхвати руками меня за шею и держись кре...

Он не успевает договорить – звук выстрела взрывает воздух, и пуля вырывает девушку из мужских объятий. Тело несколько секунд колеблется на краю, а потом, влекомое силой притяжения, кренится к обрыву. Оливер не помнит этих секунд – он не заметил, как они пролетели, как не успел он и осознать, что случилось, будто пуля попала не в Диану, а в него самого, лишив возможности и двигаться, и соображать. Он приходит в себя, когда обмякшее туловище девушки уже клонится под опасным углом, готовое улететь. “Диана!”, – он хочет закричать, но нет ни голоса в горле, ни воздуха в лёгких, поэтому он лишь шевелит губами, протягивая руки вперёд. Он ловит её за предплечья: влажные от волнения ладони скользят по гладкой материи худи, с трудом цепляясь за длинные рукава. Рвёт девушку за руки на себя, отчего плечевые суставы хрустят, как готовые выскочить из пазов шарниры кукольных конечностей. Оливер прижимает тело к себе так крепко, словно опасается, что его сдует – и от этой связи они становятся единым целым под гомон обезумевшей толпы, которого он не слышит. Он приседает, готовый правой рукой подхватить девушку под коленями, а левую перемещает ей под лопатки и вдруг отпрядывает, едва снова её не роняя. Левая ладонь вязнет в чём-то влажном и горячем, и Оливер инстинктивно пятится назад, от кромки. Он снова опускает девушку на ноги, продолжая придерживать её правой рукой. Голова Дианы запрокинута назад так неестественно, что кажется, будто тонкая шея вот-вот переломится под её тяжестью. Словно в замедленной съёмке Ридель переводит взгляд на свою левую ладонь – красную и липкую. Всё ещё не веря в происходящее, он осматривает себя – его белая рубашка, как всегда, чиста, и он расстёгивает молнию Дианиной кофточки – и живот, и грудь девушки под одеждой также чисты.

– Быстрей! Взлетаем! – орёт Тилль – если на этой злосчастной крыше и есть кто-то, способный перекричать шум вертолётных винтов, то только он.