Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

– Ну да, – после паузы отвечает смуглянка, – сказали, это за то, что с немчурой связалась. За то, что я предательница.

– Это Кречетов! – Диана переходит на крик.

– Не факт, – одёргивает её Пауль, – в вашем городе сейчас такая истерия творится, что это могут быть просто местные радикалы, подогретые Kречетовской пропагандой. Гопники, короче говоря.

– В любом случае, – Диана берёт в руки мобильник, – я попрошу Олли, чтобы поручил Ренату разобраться.

– Правильно, – поддерживает её Ландерс. – А ты, – он обращается уже к Машке, – просто знай, что за тебя есть, кому постоять.

– Не знаю, что у вас тут происходит, но я с хорошими новостями, – возникший на пороге Круспе разряжает обстановку.

– Ну валяй, пиарщик, – откликается Ландерс, – редкий случай, когда ты вовремя.

– Две тысячи человек у нас есть, вход по именным приглашениям, всё на мази. Мероприятие Кречетова на площади соберёт, несомненно, больше, но контингент не тот... Все пассионарии города будут у нас!

– Пассионарии, слова-то ты какие знаешь, Круспе, скоро совсем окультуришься. Ну молодец, нечего сказать. Ещё что-то?

– Да, кое-что. Инструменты подъехали.

До сего момента сердитая мордаха Ландерса расплывается в той самой улыбке, которую, кажется, он и сам не в силах контролировать.

– Так, я пошла всех обзванивать. Через час – в тринадцатом ангаре, – в миг выйдя из прострации командует Машка.

– А тебя кто-то нашим менеджером уже назначил, а, мелкая? – подначивает Машу Рихард, не обращающий, кажется, никакого внимания на её разукрашенную физиономию.

– А я – самовыдвиженец, – глазом не моргнув отвечает та, находит, наконец, в куче хлама на Дианином столе свой неизменный телефон и улетает куда-то.

Фургон транспортной компании припаркован прямо у входа в обозначенный ангар. Любопытные сотрудники предприятия, снующие туда-сюда по территории, с интересом заглядываются на происходящее. Общими усилиями Ландерса, Круспе и экспедитора из фургона в ангар перетаскиваются коробки разных размеров. Это и коробками-то назвать нельзя: груз упакован во множество слоёв рифлёного картона, пенопласт, вакуумную плёнку – так упаковывают только самый хрупкий и ценный груз. Внутрь никого не пускают – боевая самовыдвиженка держит оборону от зевак, неиллюзорно распугивая тех своим праздничным макияжем. Вдоволь накурившаяся на морозе Диана пытается проникнуть внутрь, но Машка не пускает и её:

– Я сама не знаю что там, но сказано, пока они всё не установят, никого не пускать, так что жди!

– Буду ждать! Интересно, блин! А где остальные?

– Всем позвонила, все в пути. Блин...

– Что?

– Ещё неделю назад я смотрела на Пауля в ютубе и мечтала только об одном – разжиться всеми его альбомами в хорошем качестве. А сейчас... он прямо там, за моей спиной!

– Мечты сбываются, Машка, остынь, я уже привыкла. Правда иногда и не сбываются... – Диана печально отводит глаза в сторону.

– Но настоящая мечта – это концерт! Уже скоро! Данька, всё взаправду! Самый лучший новый год в моей жизни! Ты уже придумала, что наденешь?

– Нет. Пойду пока поработаю, – подустав от болтовни, девушка возвращается в пустую приёмную.

– Алло, Олли? Ты сводил Тимошку к ветеринару? Ты погулял с ним? Он в квартире не нагадил? Он вообще может ходить? Хорошо. Теперь покорми и выдвигайся давай сюда. Да, нормальные люди так и делают. Нормальные люди отвечают за тех, кого приручили.

На часах девятый, над предприятием давно сгустилась тьма, но территория не опустела – кучка сотрудников из числа самых любопытных остались ждать до последнего. Все шестеро в сборе, ворота ангара закрыты: внутри немцы и больше никого. Из ангара то и дело раздаются нестройные музыкальные звуки, едва ли дотягивающие до полноценного определения слова “музыка”. Кажется, идёт настройка инструментов. Наконец, ворота, управляемые электронным механизмом изнутри, поднимаются, и на пороге возникает сам господин Круспе. Через его плечо перекинут ремень гитары, а волчья мордочка сияет как никогда.

– Дамы и господа, представляем вашему вниманию... пробу пера. Пятеро из нас двадцать лет не брались за инструменты, точнее, четверо... В oбщем, будьте снисходительны.

Внутри ангара загорается свет, освещая пространство: Ландерс и Круспе на переднем фланге, стоят симметрично по разным углам и обнимают гитары, Флаке примостился где-то в углу, в обнимку с синтезатором, долговязый Ридель, вооружённый бас-гитарой, беспокойно мечется из стороны в сторону, сам Линдеманн скромно сидит на табуретке, теребя в руках какие-то помятые листки с начирканным на них рукописным текстом, а в глубине помещения, скрывшись за объёмной ударной установкой, устроился Шнайдер. Он даёт отбивку, и территория комбината накрывается звуком, как взрывной волной. Пока запоздалые сотрудники, составляющие аудиторию концерта, отходят от шока, на передний план выходит Тилль, открывает рот и... такого никто не ожидал.

– Bestrafe mich, bestrafe mich, – хриплым басом рычит он в микрофон.

Жидкая толпа заходится в совсем нежидких овациях, Машка неистово визжит, а Диана хлопает себя рукой по лбу.

– Deine Größe macht mich klein, du darfst mein Bestrafer sein…

– Теперь этому городу точно пиздец, – еле слышно произносит Стас, роняя в снег недокуренную сигарету.

====== 22. С новым годом! (Круспе, концерт и Feuer Frei!) ======

– Спасибо, что пришли, господин... – молодая женщина в строгом форменном костюме заглядывает в бумаги, – господин Круспе. Присаживайтесь.

– Вы позвали – я пришёл. Я от повесток не бегаю, – Рихард по-привычному вальяжно располагается в кресле напротив дамы при погонах.

– Ну, знаете ли, если бы все были такими сознательными, нам бы не пришлось держать целый штат судебных приставов, – женщина делает вид, что по-прежнему увлечена бумагами, время от времени выныривая взглядом из кучи разрозненных распечаток на своём столе и заинтересованно поглядывая в сторону необычного посетителя.

Всю необходимую информацию она получила из личного дела Круспе ещё накануне. Сухие факты: сорок лет, иностранец, журналист, смазанное фото, на котором и лица толком-то не разглядеть, занимается непонятно чем, в России по годовой бизнес-визе, оформленной для него Мценским Мебельным Комбинатом. Она ожидала увидеть скучного бюргера, едва ли говорящего по-русски, из числа тех, что время от времени объявляются на российских просторах с целью какой-то “некоммерческой деятельности”. НКО, фонды Сороса, экологические экстремисты, поборники секспросвета, западные сектанты – всё это она уже видела и не ожидала сюрпризов. Статный моложавый мужчина с нагеленным ёжиком на голове, чёрным лаком на ногтях, в слишком уж для его лет молодёжных джинсах, в чёрной рубашке и стильных очках в тяжёлой оправе, да к тому же бегло говорящий на её языке – неожиданно. Есть на что посмотреть и чему удивиться.

– Меня зовут Ирина Валерьевна и я прокурор. Нам пост...

– Очень приятно, а я Рихард, – бесцеремонно её перебив, Круспе поднимается с места и, обогнув стол в пару шагов, протягивает даме руку.

От него дерзко, но не резко веет парфюмом и сигаретами, и от такой резвости Ирина Валерьевна на секунду теряется, но тут же берёт себя в руки и продолжает.

– Нам поступило заявление с просьбой проверить Вашу деятельность, если Вы понимаете, о чём я...

– Нет, я не понимаю. О какой конкретно деятельности идёт речь? От кого заявление? – Круспе хотел было добавить “Ирочка”, но вовремя осёкся, разумно посчитав, что дерзить представителю закона, толком не зная, зачем он сам здесь, пока рановато – и он обходится лишь фирменной наглой улыбкой. – Может, кто-то из моих бывших так изящно мстит?

Ирина закатывает глаза и шумно выдыхает.

– В общем, у меня было время ознакомиться с Вашей деятельностью в социальных сетях, и, вопреки усмотрениям гражданских активистов, пока никаких незаконных действий я в ней не заметила. Я оформлю отказ в возбуждении дела, но предупреждаю Вас: будьте осторожны. Законы у нас строгие, все наслышаны о новом клубе и новогоднем концерте, так что будьте уверены: один промах, и вас – вас всех – живьём сожрут.

Ирина ожидает от Круспе какой-то реакции на услышанное, уточняющих вопросов, хоть чего-то, но он лишь по-прежнему сидит напротив, вальяжно развалившись в кресле, закинув ногу на ногу, покусывая щёку изнутри и при этом не сводя взгляда с прокурора. Она берёт со стола несколько бумажек и неосознанно прислоняет их к груди. Будто бы прикрываясь, будто бы на ней сейчас не форменный синий мундир, а бикини, а то и вовсе... Выйдя из ступора, она с силой бросает бумаги обратно на стол, вскакивает с места и, повысив голос, спрашивает:

– Вы поняли, что я только что сказала, господин Круспе?

– Понял, чего ж непонятного? – Он тоже поднимается с места и делает шаг навстречу прокурору. – Вы не беспокойтесь: вход на мероприятие только по билетам и строго восемнадцать плюс. Никакой пропаганды, никаких оскорблений чувств верующих. Вот увидите.

– Я очень надеюсь на это. Вы можете быть свободны.

Ирина показушно отворачивается, всем видом стараясь продемонстрировать, что разговор окончен, но Круспе, похоже, так не считает.

– Ир, а что Вы делаете сегодня вечером? – она не успевает заметить, как он оказывается уже в одном шаге от неё.

– Работаю!

– А очень поздно вечером?

– А очень поздно я сплю! – чеканит прокурор срывающимся голосом.

– Понял, не дурак, – Круспе разворачивается и спешно направляется к двери. Конечно, это не всё: как по канону, в дверях он останавливается и заключает:

– Если что, Вы знаете где меня искать. Только свистните – ни повесток, ни приставов не надо. Сам прибегу.

Обезоруживающе улыбнувшись, он покидает её кабинет, громко хлопнув дверью и оставив женщину налаживать отношения с предательски трясущимися конечностями.

– Я тебе не Ир, – хрипит она вдогонку, в пустоту, прекрасно зная, что её никто не услышит.

Так долго она работала над собой, тренировала навыки профессионального поведения, зубами выгрызала должность районного прокурора, создавала имидж железной леди, шагая напролом сквозь насмешки, интриги и домогательства начальников, пробивала стеклянные потолки... И вот те на: минутная беседа, и раунд проигран, причём всухую. Да ещё кому – какому-то наглому иноземцу, хотя... Для своих лет сохранился он неплохо: ни лысины, ни пуза, на мордашку ничего... Судя по личному делу – не женат, судя по шмоткам – не бедствует. Судя по разговорам... Да о чём она вообще думает? Ирина наливает стакан ледяной воды из стоящего в углу кабинета кулера и осушает его залпом.

– Что-то ты быстро...

Стас, всё это время ожидавший Круспе в машине неподалёку от здания районной прокуратуры, заводит мотор, как только тот усаживается рядом.

– Ага... К сожалению.

Они трогаются с места и направляются в офис, первое время пребывая в абсолютной тишине. Отвернувшись к окну, Круспе смотрит сквозь стекло, ничего не видя – его глазам сейчас рисуются иные картинки, он погружается внутрь себя, предаваясь лишь одному ему веданным фантазиям. Едва уловимая улыбка скользит по его бледным губам, не наглая и дерзкая, как обычно, а какая-то другая, тайная. Словно испугавшись её, испугавшись быть замеченным с нею, он прикусывает уголки губ, силясь стереть тайную улыбку с лица, будто её и не существовало никогда.

– Рихард?

– Чего?

– А что было-то? Проблемы? На тебя дело завели? Какой-то ты странный.

Рихард, словно за шиворот вытянутый из мира грёз и грубо погружённый в будничный мир заснеженного Мценска, поворачивается к собеседнику и нехотя отвечает:

– Не думаю, что проблемы поступят оттуда. Не прокуроров нам следует опасаться.

– А кого? – Стас начинает терять терпение, – что я из тебя по слову клещами вытаскивать должен?

– Каких-то гражданских активистов – понятия не имею кто это такие.

Стас тяжело вздыхает.

– У этого сброда нет имён. Но есть руководство. Эх, нехорошие у меня предчувствия...

Накануне он получил звонок от Серёги. Полушёпотом тот сообщил, что у них в управлении ходят слухи о готовящихся провокациях на новогоднем мероприятии в “Галактике”. Но вот источники и организаторы предполагаемых провокаций, также, как и их характер, ему неизвестны. Спасибо, друг. Утешил, называется.

– Не-у-же-ли, – расслабленно выдыхает Диана, плюхаясь на первый попавшийся стул.

Последний из проверяющих чинов, коих за последние дни немало перебывало на “объекте”, как она суха называет “Галактику”, только что скрылся из виду, зажимая в кармане увесистый конверт с купюрами.

– Неужели это всё!

Все документы в порядке, ремонт завершён, и вот уже работники снуют туда-сюда по помещению, расставляя мебель, проверяя освещение и аппаратуру.

– А что там на кухне творится, даже знать не хочу!

– Ну и не надо – мы с Машкой сами разберёмся. Кстати, что там с алкоголем? – Лоренц нетерпеливо подпрыгивает на месте: когда он возбуждён, всё его нелепое тело дёргается, как на шарнирах.

– Последние партии подвезут к вечеру, – деловито отвечает Фрау, поправляя удерживающую от падения на лицо прядь серебристую заколку.

Это первый раз, когда она показывается в своём женском амплуа где-то за пределами квартиры на Ленинской или Стасовой спальни.

– А сцену когда оборудовать будем? – Лоренц обводит помещение клуба дотошным взглядом, перепроверяя, не упустил ли он чего.

– В последний момент, – отзывается Ландерс. – Тридцатого перевезём сюда всё из ангара, а тридцать первого ещё порепетируем. Ты как, Флакон, костюмчик приготовил?

– Сам ты Флакон, – Лоренц делает вид, что обиделся, но тут же его рисованно-хмурая физиономия расплывается в улыбке, – приготовил! Но не думаю, что тебе он придётся по душе!

Шумную суету разряжает нелепый и неуместный в данной обстановке собачий лай. Все оборачиваются в сторону входа: в дверях возникает тенеподобная фигура Риделя с псом на поводке. Завидев Диану, пёс заходится в истеричном гавканье, а псиный хвост – в беспорядочном луплении по Риделевской ноге. Оливер нагибается и спускает рвущуюся псину с поводка. Та бежит к подскочившей от неожиданности хозяйке и, чуть не сбивая её с ног, неистово напрыгивает, раздирая когтями пуховой платок на Дианиных плечах и стараясь лизнуть её в нос.

– Фу! Фу! Фу! Тим, отвали, слюнявый! Отстань, фууу...

Ещё более неожиданный звук заставляет всех вновь обернуться в сторону входа. Это Олли. Он заливисто смеётся, мелко потрясая плечами и обнажая верхний ряд ровных белых зубов.

– Что б мне... Ридель! – реплика принадлежит Фрау. – Чтоб я сдох!

Диана, собиравшаяся было отчитать Оливера за то, что притащил с собой собаку, в момент осекается. Ну, если так, то пусть таскает пса с собой повсюду!

– Чувствую, денёк будет долгим, – преодолев праздничные пробки, Стас доводит-таки машину до “Галактики”.

Здесь, на пустыре, пока тихо, но ведь на то оно и утро тридцать первого декабря, чтобы быть тихим. А вот ночь обещает быть другой.

– Главное – не набухаться ещё до концерта, правда? Правда? – Шнайдер недвусмысленным кивком даёт понять, что слова его обращены к дремлющему на заднем сидении Рихарду.

– Да заткнись ты. Я вообще не понимаю, зачем мы здесь в такую рань – ещё бы спать да спать!

– Не спать, а репетировать. Народ начнут запускать в семь, а концерт намечен на десять. Я очень надеюсь, что твои пассионарии ничего здесь не разнесут, – Стас переживает за участь “Галактики”, как за свою собственную: в отличие от Дианы, он с самого начала проникся симпатией к затее с ночным клубом.

– А это уже не моя проблема. А вот этих вот ребят.

Выбравшись из автомобиля, путники понимают, о чём речь: несколько десятков крепких молодых людей в чёрной униформе с надписью “Охрана” на спинах бушлатов толпятся на пустой пока парковке, ожидая дальнейших указаний. Из здания выходит Флаке – в неожиданном плюшевом спортивном костюме нежно-розового цвета. И где, интересно, такие шьют, на его-то рост? Неужели он и есть тот самый Дядька Черномор для ста тридцати трёх чоповских богатырей? Опасения не оправдываются: Флаке представляет отряду сопровождающего его Володьку и оставляет того один на один с новобранцами. Судя по первым минутам последующего инструктажа, заключающегося в красноречивом и не очень литературном монологе Володьки, новоявленный начальник сразу же снискал почёт и уважение среди молодняка – те стоят по струнке и самозабвенно внемлют.

Пробравшись внутрь клуба, троица попадает в некий Вавилон: четырёхуровневое здание вздымается над ними полой башней, полной людей. Сотрудники снуют по этажам, расставляя таблички резерва на вип-столики, сверяя количество столиков с числом имён в гест-листе, передвигая их так, чтобы зазоры между ними были достаточной ширины, и люди за соседними столиками не мешали друг другу, а все вместе они не мешали работе официантов.

– Как копи Мории в свои лучшие дни, – присвистывает Стас, – до нашествия орков.

Группа в полном составе уже на сцене: перед тем, как перейти к итоговой репетиции, они обсуждают последние детали.

– Ландерс говорит, что заглавной песней должна быть Du Hast. Но я не согласен, – Флаке старательно натирает линзы очков краешком шерстяного свитера – редкий момент, когда его в принципе можно узреть без очков.

– Du Hast – потому что она примитивна и заводит толпу, – скучающим тоном отвечает Ландерс.

Будучи единственным в компании “человеком из шоу-бизнеса”, он находит замечания друзей нелепыми и натянутыми и продолжает терпеливо гнуть свою линию. Всё-таки, ему лучше знать.

– Ладно, тогда следом пусть идёт Bück Dich. Она тоже примитивная, ну а толпу мы заведём не глядя – у нас с Флаке номер отрепетированный есть. Флак, ты костюмчик приготовил? – обращается Тилль к хитро улыбающемуся очкарику.

– Какой ещё костюмчик? – воодушевлённо встревает Пауль.

– Лучше тебе не знать. Я вот, например, тоже не знаю, но судя по звукам, доносившимся прошлой ночью из Тиллевой комнаты, номер получился неформатный, – тяжело вздохнув, Рихард продолжает: – Никаких костюмчиков и бюк дихов, обойдёмся без провокаций. Мне в прокуратуре недвусмысленно намекнули...

– Тогда пусть второй идёт Mein Teil, тем более что номер у нас ещё со школьных времён заготовлен... – вносит предложение Олли.

– Не, Mein Teil будет последней, – раздаётся голос едва видимого за ударной установкой Шнайдера. Поймав непонимание в глазах товарищей, он поясняет: – Мне переодеваться туда-сюда не с руки – переоденусь перед финалом, да так и останусь.

– Логично. Тогда Küss Mich? – Тилль в сотый раз пробегает глазами по засаленной бумажке со списком отрепетированных песен, делая напротив каждой из них карандашную пометку с порядковым номером в концертном листе.

– А вот это дело – пускай публика попляшет, пока ещё будет в состоянии, – одобрительно кивает Ландерс.

– Я бы предложил свою песню, NYC – вы её знаете, я её ещё давно написал, когда первый раз побывал в Америке и находился под впечатлением. Но при существующих обстоятельствах она будет не актуальна, – со вздохом вставляет фразу Рихард.

– С каких это пор ты начал здраво мыслить? В последнее время не узнаю тебя – ты головой случайно не ушибался? – Шнайдер не упускает шанса вставить пять копеек, выглядывая из своего тёмного угла.

– New York City не прокатит, давайте Moskau, – вновь предлагает Оливер.

– И Moskau не прокатит – только благолепие и политкорректность, – отзывается Рихард, неожиданно для всех остальных оставивший подкол Шнайдера без ответа.

– Точно не узнаю! – но Шнайдера уже никто не слышит.

– Тогда и Gott Ist Ein Popstar не прокатит, – не унимается Рихард.

– Ещё бы, ведь это не наша песня! – заходится в припадочном хохоте Флаке.

– Да? Вот блин...

– Links – вот вам лепота и политкорректность! – кажется, Линдеманн уже устал от всей этой болтовни. – И давайте ещё по хронометражу решим: нужно уложиться в два часа, если начнём ровно в десять. Чтобы в полночь прикинуться наместниками кремлёвских курантов на этой земле и объявить начало дискотеки!

Диана ощущает некое подобие тревоги: конечно, это только волнение – до момента, когда заведение впервые откроет свои двери для гостей, остаётся чуть больше часа. Она думает о том, что оставила пса одного дома, что даже не успела заехать к родителям перед Новым Годом, что боится толпы... Она послушно сидит, не шевелясь, в одной из подсобок в скрытой от гостей части клуба, пока Машка тщательно, прядь за прядью, накручивает её волосы на плойку. У самой Машки кудри природные – крупные и чёрные – и она взялась помочь коллеге обрести самый что ни на есть новогодний облик. Обе девушки одеты в некое подобие снегурочек: на Маше красное платье, на Диане – голубое: целомудренные юбки, отороченные белым мехом, достают до колен, а узкие корсеты скромно прикрывают зону глубокого декольте.

– Готовы? – в комнату влетает Ольга, и на ней такое же платье, только тёмно-лилового цвета.

Решено, что Маша будет заведовать кухней, а Ольга и Диана выполнять обязанности хостесс в зале. Изначально планировалось привлечь к этому делу Фрау, тем более что у той, оказывается, уже заготовлено длинное красное платье с разрезом – специально для торжественных случаев. Но все справедливо рассудили, что и встречать гостей, и зажигать на сцене – непомерная ноша даже для такой супер-женщины, как она.

– Ну вот и всё, – распуская последнюю прядь, Машка откладывает плойку и щедро спрыскивает внушительных объёмов Дианину шевелюру закрепляющим лаком для волос. – С блёстками!

– Боже мой, как шалашовка из девяностых, только песни группы “Комбинация” для фона и не хватает, – Диана с недовольной физиономией оглядывает себя в ростовое зеркало.

– Ну-ну, не всё так страшно, – откликается Ольга и, проверив, надёжно ли заперта дверь, извлекает прямо из лифа своего маскарадного платья чекушку коньяка. – Махнём для храбрости?

– Я не пью! – истерично визжит Машка.

– Брось, здесь все свои, только стаканов не видать.

– Не надо нам стаканов, – Диана выхватывает бутылку из рук коллеги, в одно движение свинчивает крышку и присасывается к горлышку, как страждущий в пустыне к свежему роднику. Сделав не менее полудюжины крупных глотков, она наконец отрывается от бутыля, смахивает выступившие на кончиках густо накрашенных ресниц слёзы и довольно морщится.

– Ну раз так, – Ольга принимает эстафету, и многострадальная бутылка бродит по кругу, курсируя из рук в руки, пока не опустевает.

– Пора.

– Да, пора.

Дверь импровизированной девичьей гримёрки захлопывается за их спинами, когда девушки уже следуют по узкому коридору в сторону зала.

– В контакте пишут, что на центральной площади сейчас выступает какая-то певица Лобода, – Круспе не изменяет своим непосредственным обязанностям и продолжает отслеживать соцсети даже в преддверии назревающей мега-движухи. – И видео есть – вот, посмотри.

Он передаёт телефон Тиллю, с которым они вот уже полчаса коротают время у барной стойки, не выпивая, а походя наблюдая, как зал потихоньку наполняется гостями.

– Фу, – Тилль с недоумением пялится в смазанное любительское видео, – понятия не имею, кто это, но слава богу меня там нет!

У входа образуется небольшая толкучка: кажется, охрана не хочет кого-то пропускать, кого-то очень настырного, судя по словесной перепалке, смысл которой до мужчин у барной стойки не доходит из-за громкой музыки от приглашённого московского диджея.

– Надо было голландского звать, – равнодушно констатирует Круспе, забирая свой телефон.

– Этот тоже нормальный, голландского ему подавай. Может, ещё американского? Пойди лучше разберись, что за шумиха – нам скандалы не нужны.

Круспе послушно опускает телефон в карман брюк и направляется ко входу в клуб.

– Что там? – спрашивает он у одного из охранников.

– Какая-то дама, без приглашения, да и в списке гостей её нет. Ксивой трясёт...

– Ксивой?

Круспе протискивается к двери и на пороге видит ту самую даму, из-за которой весь сыр-бор. За её спиной беснуется толпа пассионариев, недовольных тем, что их так долго держат на морозе, но дама своих позиций не сдаёт. А Круспе не в силах сдержать улыбку.

– А говорила, что спишь по ночам. Ирочка.

Он галантно цепляет нежданную гостью под локоток и уводит вглубь помещения, походя кидая недоумённым охранникам: “Это со мной”.

– Могла бы просто позвонить, к чему вся эта показуха, праздник же!

Он плотоядно разглядывает немного смущённую прокуроршу. Синий мундир сменился маленьким чёрным платьем, а безликие офисные “лодочки” – блестящими туфлями на высоком каблуке.

– На машине добиралась? Надеюсь, не замёрзла?

Ирина понимает, что тыкать Круспе его вздёрнутым носом в его же “тыканье” сейчас было бы совсем неуместно – она не на службе, а он не подследственный. Её план скоротать очередную тоскливую новогоднюю ночь был прост – проникнуть в ставший уже знаменитым на весь регион клуб, используя служебное удостоверение, открывающее все двери, поглядеть, что да как, возможно, издалека понаблюдать за необычным знакомым, возможно – просто напиться в одиночку. А если что – всегда можно списать своё присутствие здесь на проведение служебной проверки и рабочую необходимость. Но что-то пошло не так, и вот уже Круспе подносит ей коктейль, удобно расположив гостью за одним из вип-столиков.

– А Вы почему не пьёте? – собравшись с духом, начинает она разговор, не изменяя своему официально-деловому тону.

– Мне пока рано – выступать ещё. Потом успею, ты главное дождись.

Он игриво подмигивает, а Ирина пытается понять – что изменилось в нём с момента их первой встречи? Теперь ясно – он просто сегодня без очков. Если смотреть в его глаза, то можно заметить, что один из них слегка косит, что ни чуточку не портит его чуть ребяческого, но по-зрелому благородного лица.

– Выступать?

– Ну да, ты же слышала про концерт.

– Конечно слышала, но причём здесь ты? – Она и сама не замечает, как переключается с официоза на панибратство. – В рекламах говорилось о какой-то заморской звезде, Пауль... как его...

– Ландерс – да, наше лицо. Лицо группы.

Круспе чувствует себя старшеклассником, щеголяющим перед одноклассницами бравадами в духе “А я на гитаре играть умею”, “И петь”, “И вообще у меня рок-группа”. Странное чувство, забытое, разъедающее сознание кислотной вспышкой ностальгии – он уже и забыл, что когда-то для того, чтобы подцепить девушку, ему надо было что-то из себя представлять. Уже очень давно никого вокруг не интересует, кто он и что он – девушкам достаточно смазливой мордашки, модных шмоток и толики банального флирта. На самом деле, так было всегда – дерзкому красавчику из привилегированной семьи никогда не надо было стараться, чтобы привлечь к себе внимание. Внимание окружающих всегда следовало впереди него, просто когда-то, очень давно, ещё в отрочестве, он об этом не знал, но потом узнал, принял и свыкся. А потом и вовсе забыл, что бывает по-другому. Очень странное, необычное, непривычное чувство: впервые в своей зрелой жизни он хочет, чтобы девушка напротив узнала в нём человека, а не мордашку. Живого, далеко не совершенного, в какой-то степени даже неприятного, но настоящего. А когда узнает – пусть сама решит, нужен он ей такой или нет. Лишь бы всё по-честному. Наверно, это старость – Круспе не хочет играть, он хочет быть честным. Он хочет найти себя, потерянного давным-давно, встретиться с собою, пусть даже для этого придётся воспользоваться помощью другого человека. Он теряется в неожиданных мыслях, повернувшись к собеседнице боком, задрав по привычке нос и устремив блуждающий взгляд под потолок, не замечая, как захмелевшая прокурорша уже непозволительно долго не отрывает глаз от его резкого, задумчивого профиля.

Тем временем, зал уже полон, бармены едва справляются с заказами, Машка с прытью электровеника курсирует между официантами в зале и кухней, а Ландерс и Флаке в последний раз проверяют подключение аппаратуры к сети на сцене.

– Ну всё, мне пора, – Шнайдер в кожаной безрукавке и шортах на подтяжках предпринимает последнюю попытку высвободиться из тесных Стасовых объятий.

Дверь “гримёрки”, спонтанно организованной в одной из тесных комнатушек в служебной части клуба, открыта настежь, народ снуёт туда-сюда по коридору, и на них, кажется, никто не обращает внимания.

– Ладно, ступай. А я в зал.

Они снова целуются и разбегаются в разные стороны. На часах без четверти десять. Добравшись до зарезервированного столика в самом центре вип-зоны, Стас занимает место между притомившимися Олей и Дианой.

– Сейчас принесут шампанское, я заказал.

Девушки воодушевлённо встрепенулись. Они здорово набегались, а покончив с размещением гостей, лишь наскоро перекусили на кухне, и наконец позволили себе расслабиться.

Не успели доставленное шампанское разлить по бокалам, как свет в клубе погас. Лишь на мгновение, чтобы вспыхнуть снова – вырвиглазная иллюминация на сцене приковывает взгляды публики. От любой пиротехники было решено отказаться, и её заменили на современное лазерное шоу, что ничуть не убавило зрелищности. Минуту зал пребывает в относительной тишине, нарушаемой лишь единичными возгласами из толпы, как вдруг всё пространство вокруг сотрясает звук. Нет, это не звук, это грохот. Диана даже подавилась своим шампанским – такого усиления никто не ожидал. На сцене становятся видны силуэты музыкантов, и пока обескураженная публика пытается лучше их разглядеть в мерцающем свете огней, на передний план выходит вокалист.

– Du, du hast, du hast mich…

Экран за спинами музыкантов загорается эмблемой группы – заключённой в стилизованный крест буквой R. Зал заходится в истерике. Назад пути нет.

...eins…

– Поверить не могу, что они такое написали ещё в школе! – Стас, пытаясь переорать звук со сцены и из зала, обращается к девушкам.

– А я поверить не могу, что они потом просто взяли и на всё это забили! – откликается полупьяная Ольга.

– А я поверить не могу, что сейчас они вдруг взяли и решили взяться за это снова, да ещё у нас во Мценске, – реагирует красная, как помидор, Диана.

...hier kommt die Sonne…

Ирина пытается вспомнить число опрокинутых за сегодня коктейлей, но быстро оставляет эту затею. Трезвость уже не вернёшь, и она позволяет себе расслабиться и насладиться моментом. Расслабиться? Вот чего она не вспомнит точно, так это когда данное слово последний раз бытовало в её лексиконе. Службу – к чёрту! Приоткрыв рот и задрав глаза, она взгляда не отводит от сцены, а точнее – от соло-гитариста. Остатки здравого смысла подсказывают, что пялиться так бесстыдно всё же не комильфо, но другие остатки здравого смысла отвечают первым, что как бы она ни пялилась – за стеной иллюминации, в толпе, во тьме зала он всё равно этого не заметит. Да он вообще её не разглядит! А значит – можно!

...zwei…

С началом представления еду перестают заказывать. Проконтролировав, чтобы лёгкие закуски и алкоголь были у барменов под рукой в необходимом количестве, Машка отпускает изнывающих от нетерпения поварят в зал, посмотреть концерт, и остаётся на кухне одна. Ещё раз оглядевшись по сторонам и убедившись, что её никто не видит, она, наконец, откладывает в сторону рацию и вытирает пот с лица подолом изрядно уже замызганного маскарадного платья. Вот тебе и мечта – кумир всей её жизни сейчас на сцене, а она – на своём рабочем посту. Кухарка. Почему-то сложившаяся ситуация её ни капли не волнует – ведь у неё ещё ни разу в жизни не было чувства, которое испытывает она сейчас. Чувства собственной нужности, значимости, даже необходимости, чувства причастности к чему-то большому, грандиозному и даже великому. Она переводит дыхание и кидает усталый взгляд на настенные часы – сорок минут до Нового Года. Некое сомнение не оставляет её, и она долго силится понять – что же всё-таки не так? Всё же круто, даже слишком. Вот именно, что слишком. Какие-то молодчики ещё совсем недавно поджидали её у колледжа, чтобы набить морду, а сегодня никто из них даже носу не показал на мероприятие. Никаких тебе пикетов возле клуба – хотя Флаке их и ожидал, никаких провокаторов в зале – да, Круспе провёл хорошую подготовительную работу по подбору гостей, никаких нападок со стороны властей – хотя они грозились ими даже в прессе. Вот это-то и странно. Будто бы затишье перед бурей, хотя слово “затишье” едва ли применимо к царящему в клубе кипешу. Отбросив странные мысли, она решает отправиться в зал и посмотреть на Пауля хотя бы последние полчаса его нахождения на сцене.