Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

– Я не думаю, что он сам будет ходить по этим дебатам, – честно выдвигает свои предположения Олли. – Наверняка у него тоже будет свой представитель, да не один, так что не переживай. Их лейтмотив нам знаком – они будут напирать на борьбу с иностранным капиталом и всё такое. Твоя задача – давить на то, что кандидат Володька Иванов – человек из народа, свой в доску, с проблемами электората знаком не понаслышке...

– Такое ощущение, будто это будет разговор глухого с немым.

– Ну так это ж выборы, – Олли от души веселится, – на выборах иначе не бывает. Да и не нужны эти разговоры никому – людям интригу подавай, шоу. Ты должна преподнести Володьку с такой стороны, чтобы народу из принципа захотелось проголосовать за него как за альтернативу опостылевшему режиму. Я в таких делах слабо разбираюсь, тебя Флаке научит. Наверное...

– А если они начнут лично под меня копать? Ну то, что у меня муж иностранец... Был. Или...

– Не думаю, что Кречетов решится переходить на личности. В этой сфере у вас паритет – он знает, что в любой момент заговоришь и ты, и тогда ему мало не покажется. Он не такой дебил.

“Не такой дебил” – слабое утешение. Скорее, даже наоборот: уж генерал-то найдёт способ подставить её и на этот раз.

– А если он перейдёт к мерам... физического воздействия? Ну ты понимаешь...

– Перейдёт, и возможно уже очень скоро, – Оливер задумчиво отводит взгляд. Кажется, ему что-то известно, и он чего-то не договаривает. – А теперь давай-ка спать – тебе завтра утром ещё в избирком идти.

На близость он даже не намекает – ему думается, что девушке сейчас явно не до того.

Вернувшись с комбината, Шнайдер погружается в пустоту. Стас уже который день в Москве – заключает договоры. Интересно, скучает? Вряд ли. Когда Шнайдер звонил ему первый раз с момента их расставания, Стас был слишком уж весел – встретился с университетскими однокурсниками, и пошло-поехало. Когда же он звонил ему во второй раз, тот был слишком вовлечён в деловой процесс и лишь отрывисто прошипел в трубку: “Я щас занят, не могу говорить”. В третий раз он был слишком уставший и так хотел спать, что один лишь телефонный разговор длиною в минуту утомил его до состояния крайнего раздражения. На последующие звонки Стас и вовсе не отвечал, награждая звонящего то безответными длинными, то безапелляционными короткими гудками. Лишь односложные ответы на развёрнутые смс подтверждали, что парень в принципе жив, и с ним всё в порядке. “Хочешь узнать человека по-настоящему – дай ему немного власти”, – гласит старинная мудрость. Денег, признания – ещё чего-нибудь ему дай, и ты обнаружишь рядом с собой незнакомца. Шнайдеру больно это признавать, но с тех пор, как жизнь его любовника начала крутиться вокруг всех этих договоров поставки, планов сбыта и прогрессивной системы бонусов, он изменился. Сперва казалось, что это временно. Но теперь уже Шнайдеру кажется, что временно – это то, что между ними. Времени-то прошло всего ничего, и что сталось с их отношениями? Куда подевалась близость, бесконечные переписки с шутливыми подколками в адрес друг друга, уютные вечера только для них, горячие утренние раставания перед рабочим днём? Шнайдер делал всё, что мог. Практически “прописался” в образе Фрау, не надоедал, не докучал, обеспечивал уют и поддержку. А оказывается там, в Москве, Стас вполне неплохо себя чувствует и без уюта с поддержкой, да и без самой Фрау даже.

Шнайдер сидит в своeй квартире, на привычном месте – у окна, и накручивает себя. Думать и грустить – его излюбленные занятия, но сегодня полёт мысли не знает лимита: Шнайдер взвинчен. Только-только он подумал, что занял своё место в этой жизни – главное место в жизни другого человека, как реальность убеждает его в том, что он по-прежнему на обочине. Вроде как и нужный, вроде как и желанный, но... Но всё же он не на первом месте больше. Оказывается, в жизни его любовника есть вещи поважнее Шнайдера. Он поджимает губы на манер капризного ребёнка – нижнюю чуть выпячивает вперёд, а верхнюю втягивает, заставляя почти исчезнуть. На подбородке его образуется жёсткая ямочка, а глубокие носогубные складки, которые он так умело прячет под косметикой в иные дни, нынче придают его лицу какой-то суровой растерянности. Выражение, свойственное человеку, который крайне зол и не знает, что делать. Шнайдер вскакивает со стула – неважно как, но он должен доказать себе (себе? ха-ха), что он – не тот, чьи звонки можно игнорировать.

Он направляется к гардеробу, и, проведя дотошную ревизию, откладывает для себя одежду, которую на нём редко можно увидеть. Он носил такое в молодости, пока не надоело. Пока не поменялось его тело, его привычки, его образ. Сегодня он вернётся к истокам: узкие брюки с низкой талией и белоснежная сорочка на голое тело отлично молодят. Шнайдер собирает волосы в скромный хвост, придирчиво оглядывает отражающееся в зеркале лицо – щетина чуть проклюнулась, и это к лучшему. Побольше мужского парфюма – никакой “Марины” сегодня – и готово. Куда направиться на поиски приключений? Диана, кажется, говорила, что в “Лабиринтах” публика приличная и терпимая, да и коктейльная карта у них неплоха. Значит, туда ему сегодня и дорога.

Устроившись у барной стойки, он с интересом оглядывает окружение – кого здесь только нет: и шумные девичьи компании, и припонтованная молодёжь, и солидные дядьки, пришедшие сюда то ли друг с другом важные дела обтолковать, то ли девчонок снять, а скорее всего – всё вместе. И самое интересное – никто на него, Шнайдера, не обращает внимания. Дум намеревается продегустировать столько коктейлей, сколько выдержит его организм: довольно с него горького коньяка с одинокой ночью в качестве собутыльницы – сегодня он подсластит себе пилюлю. Едва притронувшись ко второму коктейлю, едва погрузившись в разглядывание кубиков льда, долек лайма, пузырьков колы и ещё какой-то мутной суспензии кислотного синего цвета, наполняющих бокал, как декоративные рыбёшки – тесный аквариум, он вынужден отвлечься.

– Привет, я Макс.

Вздрогнув, Шнайдер оборачивается на незнакомый голос – справа от него, на пустовавшем ещё минуту назад стуле, сидит какой-то мужик лет тридцати. Не то чтобы красавчик, но видно, что следит за собой. “Дожили”, – подумалось Шнаю, и тут же подумалось: а почему это ему в принципе так подумалось?

– Привет, я новых знакомств не ищу, – он всем видом пытается продемонстрировать свою незаинтересованность.

– Да я как бы тоже, но так уж вышло, – смущённо улыбаясь и пожимая плечами, реагирует Макс. – Познакомился с парнем в интернете, договорились сегодня здесь встретиться – и вот, как видишь. Уже полтора часа здесь сижу. Купить тебе коктейль?

– Не надо, у меня есть.

– Вижу, что есть, просто мне как бы напиться хочется, да не с кем, а у тебя, похоже, такая же фигня.

От такой настырности Шнайдеру становится даже чуточку интересно.

– И давно? – спрашивает он, почти не глядя на собеседника.

– Что – давно?

– Давно в интернете общались? В смысле – как долго, – спохватившись, он старается тщательнее подбирать слова, чтобы не выглядеть косноязычным идиотом. Получается, его уже начинает волновать чужое мнение?

– А, ну больше года. Без фоток и видео – только переписка. Вот, наконец, решились на реал, условились о времени и месте, и... ничего.

– То есть динамо? И это после года общения? Странно как-то...

– Не думаю, что динамо, – Макс как-то в мгновенье помрачнел. – Мне кажется, он был здесь, вычислил меня, посмотрел и свалил. Ну чувство у меня такое!

– Мдаа, – только и в состоянии выцедить Шнайдер. На самом деле, если всё это правда, то он этому парнише сейчас не завидует. Уж он-то знаком с чувством... невостребованности, что ли. Прекрасно знаком.

– А ты сам откуда будешь? – кажется, парня гложет любопытство.

– В смысле?

– Откуда приехал? Ясно же, что неместный.

– А я уже давно здесь живу. Работаю, – выдаёт полуправду Шнай.

– Если давно, то почему я тебя раньше нигде не встречал? Ты красавчик – я б запомнил!

Шнайдер удивляется самому себе: такая грубая, неуместная ложь, а ему так приятно. Ласковое жжение расплывается по грудной клетке – то ли алкогольная муть, то ли жар удовольствия.

– Просто я в основном не хожу никуда, – и снова полуправда.

– Понятно, – разочаровано отвечает Макс. – Женат?

– Что-о? Нет! – Шнайдер смеётся, и даже искренне.

– Тогда... встречаешься с кем-то?

– Слушай, какая разница. И вообще, – он смотрит на запястье, где должны были бы быть часы, но тех не оказывается – забыл надеть. – Мне домой пора.

– Без проблем. Ты на машине?

– Нет.

– А я – да. Тебя подбросить?

– Ты же пьян!

– В таком случае, подбросить я тебя смогу только до своего дома – дотуда я на автопилоте в любом состоянии доберусь. Ты как? – Макс вдруг зазывно заглядывает Шнайдеру в глаза.

Что-то щёлкает в полупьяном сознании Дума: подумать только, кажется его пытаются снять! Давненько такого не было! В зрачках вспыхивают огоньки азарта. Да, неправильно, да, нечестно, да, никто не узнает.

– Поехали, – он решительно вскакивает со стула и бредёт к гардеробу забирать куртку. – Поехали, пока я не передумал, – приговаривает он на ходу, даже не глядя в сторону еле поспевающего за ним Макса.

Недешёвый внедорожник медленно, но относительно ровно держит путь к пригороду. Макс пояснил, что живёт он в коттеджном посёлке. Машина захламлена какой-то ерундой: бытовой мусор, недоеденные чипсы, старый свитер на заднем сидении – всё это выдаёт, что машина принадлежит именно ему. Значит, парень не бедствует. Ну да какая разница. Вдруг машина сползает на обочину и останавливается. Шнайдер в недоумении поглядывает на водителя.

– Ты, кстати, так и не сказал, как зовут, чем занимаешься, может, в конце концов, телефончик оставишь?

– Послушай, я же...

– Да понял я, мистер инкогнито. Мне и не важно вовсе.

– Тогда почему ты остановился?

– Боюсь, до дома ещё долго, и я не дотерплю, – он вдруг хватает Шнайдера за бедро так мощно, что тот от боли чуть не подпрыгивает. – Слушай, трахни меня здесь, мне очень нужно, – в его голосе сквозит почти мольба, – кондомы и смазка в бардачке.

Макс ослабляет хватку и скользит пальцами вверх по бедру, останавливаясь на шнайдровском паху. Дума трясёт. Его член непритворно отзывается на грубые незамысловатые прикосновения, но кроме того... Ещё никто никогда не обращался к нему с такой просьбой. Да что там – ему и самому даже в голову не приходило попробовать себя в роли актива. Шнай – это Фрау, это все знают. Какие тут могут быть варианты? Член уже начинает неприятно тереться о ширинку сквозь ткань белья – настолько он напряжён.

– Ну, готов? – подгоняет его Макс.

– Нет, – Шнайдер решительно отводит его руку от своей ширинки. – Извини, не могу. Довези меня докуда-нибудь, пожалуйста. Прости, что так получилось, это моя вина. – Он бубнит монотонно, на одной ноте, как священник на проповеди, и каждое слово отзывается в его груди ноющим эхом.

Макс без лишних разговоров заводит мотор и трогается в путь. Он не смотрит на Шная, но от него буквально несёт обидой, злостью и даже ненавистью. Внимательно наблюдая за водителем, Шнай замечает, как глаза его застилает мутная пелена, их словно молоком залили. Ноги его начинают подёргиваться, а губы – дрожать. Ноздри шумно раздуваются, а на лбу проступает испарина. Вдруг водитель выжимает педаль газа до упора, и машина теряет контроль. Она несётся по скользкому шоссе, и, не сумев вписаться в ближайший поворот, слетает с дороги. Они летели бы очень далеко, если бы не естественная преграда. Старая берёза останавливает автомобиль, сминая бампер чуть ли не до лобового стекла. Оба пассажира не пристёгнуты: удар приходится водителю на лицо – оно угождает прямиком в руль. Шнайдеру повезло больше – он сильно ушибся боком о дверцу, наверняка, гематома будет, но всё же он цел. Немного придя в себя, он тянется к водителю, щупает его шею, откидывает голову назад. Макс жив, но он без сознания. Насилу открыв дверь – для этого Думу пришлось расчищать сугроб, возвышающийся над колёсами, самой дверцей – он выбрался на улицу. Так, утопая по колено в снегу, он нащупывает в куртке мобильник и звонит человеку, имя которого первым приходит ему на ум в данной ситуации.

– Пауль? Извини, что разбудил... Послушай, я не знаю, где я, прошу, проезжай и забери. Вокруг ничего. Трасса и лес. А, вон там указатель какой-то. Уже иду, сейчас посмотрю. Написано: “Берёзки-37”. Нет, не минус тридцать семь, это километры наверное! Кажется, мы ехали в ту сторону от города, как... как в Москву ехать. Ты помнишь? Кто “мы”? Да никто – приезжай, объясню. Мне страшно, Пауль.

Сбросив звонок, Шнай благодарит небеса за то, что хотя бы сотовая связь здесь ловит. Не успевает он возрадоваться, как из глубины леса, на опушке которого и застрял разбитый автомобиль, раздаётся волчий вой.

– Ну и кому ты чего доказал, идиот? – шепчет он холодными губами.

Шнай отчётливо понимает, что этим вечером он собственными руками разрушил всё хорошее в своей жизни, всё то, чего он так долго искал и с таким трудом добивался. Такую выходку Стас ему не простит, а соврать или утаить он не сможет. Да и Пауль не позволит. Не решаясь залезать обратно в авто, Шнайдер выбирается на дорогу и ждёт помощи, вглядываясь в даль и дрожа от холода.

За сорок минут по трассе не проехало ни одного автомобиля, зато вой из чащи слышался ещё не раз. Да что же это за местность такая? Наконец, вдалеке показываются знакомые фары – Ландерс подъезжает на машине Тилля. Конечно, фары автомобиля – это не глаза, как у человека, они не могут быть знакомыми или незнакомыми, но Шнай глядит вперёд, всматриваясь в два горящих огня со сосредоточенностью тореро, концентрирующего свой взгляд на на точке меж бычьих рогов. Он точно знает, что это Пауль. Его Пауль.

Притормозив на обочине так далеко от проезжей части, насколько это возможно в условиях заснеженности, Ландерс выскакивает из авто. Шнайдер бросается к нему навстречу, но тот на него даже не смотрит – он направляется прямиком к разбитому джипу. Ощупав водителя, он лишь качает головой:

– Живой, но в отключке. Головой сильно ударился. Где скорая, Шнай? Где, блять, скорая! Ты сколько уже здесь торчишь? И кто это такой вообще? Ты бы хотя бы кровь с лица ему вытер! Где аптечка?

Обойдя джип, он лезет внутрь через вторую переднюю дверцу, и, оперевшись одним коленом о сидение, принимается шарить по бардачкам. Аптечку он не находит, зато из одного из отсеков прямо ему в руки падают пачка презервативов и флакон смазки. И без того бешеный Ландерс меняется в лице: на смену раздражению приходит настоящая ярость.

– Ты что, опять за своё? Чего тебе, блять, не хватает? Ты, ты... Поехали – дома поговорим.

– А... – Шнайдер молча указывает на находящегося в беспамятстве водителя.

– Ну я же не такой идиот, как ты!

Ландерс достаёт мобильник и набирает номер службы спасения. Поделившись данными геолокации со своего навигатора, он сбрасывает звонок.

– По закону, если вызываешь скорую, то представляться не обязан, – коротко констатирует он. – Но врачи посмотрят на это всё и сразу вызовут ментов. И, Шнай, и я блин не знаю, что ты будешь тогда делать.

– Но он моего имени не знает, вообще ничего обо мне не знает, – начинает тараторить Шнайдер.

– Значит так, заткнись и слушай. Завтра ты разыщешь этого чувака, не знаю как, но город маленький, и больниц здесь немного. И поинтересуешься, блять, всё ли с ним в порядке. И молись, молись, чтобы это было так!

Некоторое время они стоят молча, пока на горизонте не послышался вой сирены машины скорой помощи.

– Быстро запрыгивай, – Ландерс распахивает перед Шнайдером дверь своего авто, – поехали отсюда.

До города едут молча, напряжение в салоне ножом можно резать. Добравшись до Ленинской, они также молча заходят в подъезд и следуют в квартиру Шнайдера. Едва переступив порог, Ландерс льнёт к нему и придирчиво обнюхивает, затем долго и внимательно смотрит ему в глаза снизу вверх.

– Чёрт, а ведь ты даже трезвый почти! Вот как, скажи мне, как?! – он направляется к двери, не желая больше оставаться со Шнайдером в одном помещении.

– Пауль, – тот кладёт руку ему на плечо, разворачивает Ландерса к себе и крепко обнимает. – Пауль, помоги...

Насилу вырвавшись, Ландерс хорошенько замахивается и посылает свой кулак Шнайдеру прямо в челюсть. Удар получился такой силы, которой от милого аккуратного брюнета не ожидал никто из двоих.

– Я один раз готов тебя выгородить, идиот, эта твоя блядская выходка – дело не моё, но вот того, что сейчас было, я не потерплю!

Он ещё несколько раз бьёт Шнайдера по лицу, пока тот, наконец, не теряет равновесие. Попятившись, он упирается бедром в кресло и апатично опускается на мягкое сидение.

– Не знаю, чем для нас, для нас всех, слышишь, обернётся этот твой ночной загул, но завтра вечером вернётся твой как бы парень, и ты уж придумай, как объяснишь ему свою разбитую рожу. Будет интересно посмотреть, как выкрутишься! Если, конечно, тебе всё это вообще надо!

Уже в дверях Ландерса настигает жалобный шнайдеровский стон:

– Пауль, Пауль, а где мой бумажник?

С округлившимися от ужаса глазами Ландерс основа поворачивается к нему.

– В куртке? В штанах? Где твой бумажник? Если ты не найдёшь его при себе, значит очень скоро менты найдут его на месте аварии!

Чувствуя непреодолимую потребность вернуться к избиению, Пауль через усилие отпирает-таки дверь и направляется наверх. Что он скажет остальным? Что теперь будет? Он зол и разочарован одновременно. Больше всего на свете он ненавидит, когда люди не ценят того, что имеют. От Шнайдера, которого он знает с детства, которого видел на самом дне, он такого не ожидал.

Выйдя из здания избиркома, Диана в сопровождении Олли и Володьки направляется в офис ММК. Зарегистрировав её в качестве официального представителя кандидата на время предвыборной кампании, сотрудники пояснили, что как только данные о её регистрации появятся на сайте избиркома, ей начнут звонить. Ей даже посоветовали обзавестись отдельной симкой под это дело – чтобы после выборов не жалко было выкинуть. Начнут звонить все кому не лень, и ей стóит запастись терпением. Купив симку в первом попавшемся салоне сотовой связи, она активизирует её и тут же скидывает новенький номер председателю избиркома. Звони, кто хочешь, ну а пока у неё есть несколько часов, и ей остаётся только ждать. Ждать приходится недолго – едва добравшись до офиса, она получает первое сообщение на свой новый номер. Абонент определяется – с незапамятных времён он записан в памяти её телефона как “Генерал”.

“Привет, коллега. Думаю, тебе и твоим друзьям понравится. А я-то надеялся на увлекательную гонку! Кто же знал, что вы сольётесь так быстро! Ваш парень в компании племянника председателя региональной избирательной комиссии – какая прелесть! Народу понравится, народ у нас такое любит. Кажется, председатель идёт на самоотвод – налицо конфликт интересов. Кстати, он мне никогда не нравился. А кандидату своему передай, что с такими помощничками ему врагов не надо. Чао!”

Это не смс, а депеша целая. Долго сочинял, наверное, старался. Хотя... Сообщение пришло раньше, чем новый Дианин номер появился на сайте избиркома. ФСБ в действии. К сообщению прилагается линк на какой-то файлообменник. Обычно Диана на такие ссылки не жмёт, но генерал – не балабол, спам слать не будет. Убедившись, что рядом никого нет – мало ли, что там? – она открывает файл и видит коллаж из нескольких фото, явно скриншотов с записи камеры видеорегистратора внутри салона автомобиля. Какой-то неизвестный мужик держит руку на причинном месте... Шнайдера? Зажав рот руками, девушка еле сдерживается, чтобы не закричать. Она забегает в кабинет гендира, снова не постучавшись, но сегодня Тилль там один. Не говоря ни слова, она протягивает ему смартфон и в ужасе замечает, как у босса начинают дрожать руки.

====== 30. Хватит это терпеть! (Друзья старые и новые) ======

Впервые Стас встречает в своей квартире такое количество народу: гостиная плотно забита, однако разговора не получается, и каждый из присутствующих пытается изобразить расслабленность, ожидая, что ответственность за начало хоть какого-нибудь диалога возьмёт на себя кто-то другой. Тягучее напряжение рассеивает Флаке, бесшумно появившийся в дверях: квартиру никто не догадался запереть, разумно решив, что такому серьёзному собранию угроза извне сейчас вряд ли угрожает. Отдышавшись, Флаке, скидывает ботинки и вязаную шапку комичного старомодного фасона – такие были на персонажах советских мультфильмов про хоккей. Его длинный нос краснеет, как гипертрофированная пористая клубника, и прежде, чем начать говорить, он им не менее десятка раз шумно шмыгает.

– Ну, что там? – всем не терпится узнать последние новости.

– Я всё проверил, как мог – в сети пока ничего нет. Даже с того файлообменника фотки исчезли через несколько минут после того, как Диана прочла сообщение. Хорошо хоть, мы догадались сохранить картинку, а то наша паника и вправду стала бы напоминать охоту за призраками.

– Но чего он ждёт? – сидячих мест в комнате не хватает, и Диана примостилась прямо на полу, удобно устроившись под боком от растянувшего свои бесконечные конечности Риделя. – Я проверила – председатель избиркома на месте, никуда не увольнялся. А уже больше суток прошло!

– Он ждёт, что мы отступим первые? Шантаж: уходите или наслаждайтесь нежданной славой? – предполагает Олли.

– Или он хочет поторговаться? У него есть какие-то условия? Но тогда почему он до сих пор не вышел на связь? – присоединяется к недоумевающим Рихард. – В соцсетях всё спокойно. Флаке прав: если бы в интернете хоть что-то появилось, все бы уже с ума посходили. Пока тишина.

– Я думаю, он молчит из принципа, – звучным баритоном проговаривает Тилль, и все сразу умолкают. Только Флаке, по привычке подвинувший того на весьма ограниченном пространстве единственного в комнате кресла, продолжает шмыгать носом. – Ждёт, что мы свяжемся с ним первые, предложим сделку. Дело принципа для него. Жаждет принять капитуляцию... Но я не уверен.

– А что если... – Все взгляды в момент устремляются на говорящего: от вернувшегося в город всего несколько часов назад Стаса ожидали чего угодно, каких угодно глупостей, но только не способности выдвигать теории. – А что если он блефует? Если нет у него ничего, кроме каких-то размытых фоток? Он уже один раз попался на фейковых “доказательствах” – все помнят видео из “Галактики?”. И он прекрасно понимает, что теперь никто вот так с полуоборота на его весёлые картинки не поведётся. Что, если и не было ничего?

Снова тишина. Все прекрасно понимают, что под словосочетанием “не было ничего” Стас имеет в виду факт физической измены Шнайдера. Невольно этим же вопросом задавался каждый: Шнай заперся в квартире и ни с кем не говорит; Пауль сообщил, что доподлинно о подробностях инцидента ему ничего не известно. И каждому сейчас жалко парня: так или иначе, но в лёгком поведении Шнайдера никто не сомневается. Желание же парня уболтать себя, дать шанс, поверить, что всё это – лишь навет, трогает и огорчает. От него ожидали бешенства, обиды, какого-нибудь безумства. А он даже в такой безвыходной ситуации пытается найти возможность повернуть случившееся вспять.

– Я знаю, о чём вы подумали, – Стас продолжает говорить, уткнувшись взглядом в ковёр на полу. – Но я всё ещё в своём уме, и способность рассуждать критически всё ещё при мне. С ним я сам разберусь... Когда это будет возможно. А вот насчёт компромата – я серьёзно. Вдруг у генерала на руках ничего нет, поэтому он и ждёт, что мы первые сорвёмся и наделаем ошибок?

– Ты прав, – вступается Тилль, – пока что уверенности никакой. Но и возможности узнать правду – тоже.

– Тилль, прекрати, – перебивает его Пауль. – Зачем обнадёживаешь парня? Уж мы-то с тобой знаем, на что Шнай способен – и ты ещё сомневаешься, что в этот раз было по-другому? Лично мне хватило того, что я увидел тогда там, на месте аварии. А если кому-то моих слов недостаточно, то генеральских картинок вполне...

– Как хорошо Вы думаете о нём, охренеть просто, а впрочем, вы все правы. Я лишь не хочу поверить в очевидное, теряюсь в самообмане. Но вообще-то, я не о том говорил...

– Продолжай, – успокаивает Стаса Тилль. – Все на взводе, но если у тебя есть идеи – не молчи.

– У меня есть идея, одна единственная. Что же прячет генерал: козырь в рукаве или фигу в кармане... Я постараюсь это выяснить.

Стас пришёл на встречу задолго до условленного времени. Он уже битых полчаса сидит на промёрзшей скамейке в пустом от ненастья парке. Сидит, не чувствуя холода – его тело горит. Скорее всего, температурит, возможно – простудился. Или же это кровь кипит? Но он расстёгивает куртку и снимает шапку – да, ему жарко. Плевать на ветер и мокрый снег. Жарко ему.

Серёга появляется вовремя – о встрече договаривались через Наташку, и Стас прекрасно представляет, чего стоило его другу появиться сегодня здесь. Всё-таки, Серёга – настоящий друг.

– Я знаю, зачем позвал, – Серёга протягивает руку, опуская вербальное приветствие, и, пожав горячую ладонь Стаса, присаживается рядом.– Насчёт той аварии, да?

– Да. Ты знаешь, что там произошло, что с парнем? Есть ли видео с места происшествия?

– С парнем всё непросто. Сразу скажу: мне эта ситуация не нравится. Наш генерал на многое горазд, но сейчас он уже переходит все границы...

Серёга осекается. Он не планировал делиться внутренней информацией, но проговорился почти сразу. Да он и не сожалеет – вот уже несколько месяцев в их управлении творится невесть что, а он даже ни с кем не может это обсудить. Нажил себе паранойю, огородился ото всех, тащит весь этот груз домой, а дома жена с детьми – и всё это дерьмо им совсем не нужно.

– Ну так что с парнем? – Стас настаивает на своём: он не намерен отпускать друга, не разговорив его как следует.

– Да просто... Нормально всё с ним. Лёгкое сотрясение мозга. Генерал лыжи навострил его допросить, но обломался, – в голосе Серёги проскальзывают злорадные нотки. – Оказывается, парнишка-то со справочкой, на учёте в психушке стоит или типа того, машину угнал у кого-то из родственников. Да и дядька его – председатель нашего избиркома Мценского, быстренько подсуетился и адвоката дельного к нему приставил. Адвокат всем сразу объяснил, что фээсбэшники вообще не имеют права его допрашивать, а менты – только в присутствии психолога. И что показания его, мол, юридической ценности не имеют – только информативную. Ограниченная дееспособность что ли...

От ужаса услышанного Стас аж поперхнулся. Откашлявшись, он ненадолго выпадает из действительности, теряя нить беседы.

– Как это – псих, – только и может выдавить он.

– Псих, а ещё и опасный. Преследовал каких-то мужиков, следил и угрожал, даже нападал – заявления сохранились, но из-за диагноза каждый раз вместо возбуждения дела его отправляли в психушку. Три месяца его там прокапывали – а потом вали на все четыре стороны. Вот так у нас система работает.

По Стасу будто каток проехался. Он ко всему был готов, но чтобы так... Шнай, в какой-то глуши, в машине, с опасным психом... Что на него нашло? Этому нет объяснения. Спасибо, что хоть живой. Если надо будет – он сам его угрохает, своими собственными руками. Но сперва разберётся, что к чему.

– Ну что-то же он успел вам рассказать? Только не говори, что до приезда адвоката вы там сидели и в потолок плевали, – в качестве иллюстрации к собственным словам парень смачно сплёвывает себе под ноги.

– Да толку что... Теперь вот адвокат утверждает, что словам его цена – ноль: якобы, он может и правду сказать, и назвездеть с три короба, и никак не проверишь – он типа в собственные фантазии сам же и верит. Знаешь, Стасян, я раньше считал, что такие штуки бывают только в сериалах типа “Мыслить, как преступник”. А оно здесь, под носом. На самом деле, этот псих вне нашей юрисдикции, но Кречетов чуть ли не зубами в него вцепился. В итоге выпытал, что в машине тот был с мужиком, которого не знает и раньше никогда не видел. И всё. Остальную картину мы уже сами дорисовывали – бумажник нашли в машине, да записи с регистратора изъяли. Правда, потом пришлось всё это передать ментам. Да и дела скорее всего не будет – родственник, чья машина, заявление писать вряд ли станет, а других потерпевших, кажется, нет.

– Бумажник? И что? А записи? Что на них? – Стас уже не в состоянии сдержать волнения.

– Ничего, в бумажнике только одна кредитка была с именем – по ней и вычислили, что парень, что был в машине, из ваших. А на видео тоже толком ничего. Звука нет. Сначала трындёж какой-то, ничего же не понятно, потом они помацались немного... Мы всем отделом смотрели – я чуть не проблевался там. Жесть! А тебе с чего это вдруг это так интересно? Из-за выборов переживаешь? Начальство подослало?

– Не только, – шифроваться больше нет ни сил, ни желания, и Стас, повернувшись к другу, делает признание: – Этот мужик, который был в машине – мой парень вроде как. Ну, ты понял: мы встречаемся.

Конечно он знает, что о словах своих ему придётся пожалеть. Конечно он знает, что Серёга сейчас ничего не поймёт. Конечно, он предполагал, что именно такое выражение на лице друга ему предстоит увидеть. Будь что будет – он устал. Ему просто надо узнать, что там было дальше на этом чёртом видео, и он пойдёт. А куда – зависит от того, что именно он узнает.

– Я чё-то не понял, Стасян, ты это серьёзно? – Серёга бычится, а руки его сжимаются в кулаки. Он неловко усмехается, как делают люди, пытающиеся обернуть инцидент шуткой, когда уже никому не смешно.

– Серьёзно, друг, а что – это проблема?

Конечно, проблема. Назад дороги нет.

– Какой я тебе друг, блядь. Всю жизнь думал, ты нормальный мужик! Ты же семью мою знаешь! А ты... Так и знал – нельзя было тебе с немчурой связываться! Уже и в пидорасы записался. А что завтра – Родину продашь? Блядь, иди нахуй и больше никогда мне не звони!

Серёга подрывается с места и шагает прочь. Глядя ему вслед, Стас отчётливо понимает, что тот еле сдержался, чтобы ему не врезать. А что – вполне ожидаемо. Друга он потерял. Любовника – тоже. Того, что там на этом проклятым видео, так и не выяснил. Достав пачку сигарет, Стас долго вертит её в руках. Через полчаса он всё ещё продолжает сидеть на промёрзшей скамейке, так и не закурив.

Конечно, Шнайдер не поехал ни по каким больницам искать злополучного знакомого и справляться о его здоровье – он знает, что этим и без него есть кому заняться. Конечно, и бумажник свой он не нашёл – уже на утро после происшествия Флаке заблокировал карту, которую ещё по приезду во Мценск оформили на его имя. И конечно, он ни с кем не говорил. Время от времени, на протяжении двух дней, что последовали за той проклятой ночью, к двери его квартиры подходили, просили открыть, просили, по крайней мере, подать признаки жизни – он не открывал, он молчал. Те, кто приходили – устранялись ни с чем. Но выламывать двери, окна или иным образом бить тревогу никто не собирался. И Шнайдер был этому рад. Обдумывать произошедшее он тоже не желал – он всё это время просто сидел у окна с плотно задёрнутыми жалюзи и упражнялся в ментальной практике ничегонедуманья. Бесполезное занятие: чем сильнее гонишь от себя определённые мысли, тем с большей настырностью они лезут в голову. К вечеру второго дня, когда голова шла уже кругом, он оставил попытки ментального бегства и заплакал. Ну, а что – никто не увидит, а если бы и увидел, то что? Стас, должно быть, уже вернулся. Должно быть, он в курсе всего. Он не позвонил, не написал – впрочем, и Шнай не решился выйти на связь. Так лучше.