Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Диана моментально припоминает данное название. В девяностые там проходили дикие дискотеки в лучших традициях эпохи: с наркотиками, поножовщиной и малолетними проститутками. К нулевым заведение прикрыли, так как терпеть творящийся там раздрай у местных правоохранителей больше не было сил. И до данного момента так называемый “клуб” использовался лишь эпизодически – в основном, сдавался в наём всяким сектантским, корпоративным и неформальным сборищам.

– Постойте, но если речь о рок-концерте, кто же будет выступать? – не унимается она.

– На этот счёт у нас есть кандидатура, не беспокойся. Скоро сама всё узнаешь. Ольга, подготовь все документы, договаривайся о цене, и, как только владелец будет готов – немедля тащите его к нотариусу. Максимум к концу недели заведение должно быть наше, там ещё хоть какой-нибудь косметический ремонт нужно успеть сделать!

– Извините за опоздание, я ничего не пропустил? – на пороге возник Шнайдер, румяный с мороза, светящийся радостью и широко улыбающийся – таким Диана его никогда ещё не видела.

– Ты где был? Опять у Стасяна ночевал? Ты теперь тусуешься у него, даже когда его самого там нет? Совсем оборзел, дива, а здесь по дому кто за тебя хлопотать должен? – подал голос развалившийся на миниатюрном диванчике Круспе.

Диана ожидает, что сейчас между этими двумя начнётся перепалка, как было уже не раз, но Шнайдер никак не реагирует на нападки захмелевшего от утреннего бренди Рихарда, даже улыбка не сходит с его губ.

– Всё правильно, и теперь я там часто буду ночевать, – как ни в чём ни бывало отвечает он, подходит к сидящему рядом с Дианой Стасу, склоняется и целует его в губы.

В помещении повисла тишина, не напряжённая, вообще никакая, такое ощущение, что это не тишина шока, а тишина любопытства, и все присутствующие замерли лишь в едином ожидании: что будет дальше? Дальше ничего не было, но Диана ловит в себе, где-то в глубине души, некую нотку мерзкой, неправильной, щекотливой зависти. Она переводит глаза на стоящего у окна Олли и их взгляды пересекаются. В этот момент его щёки вдруг перестают быть холодно-белыми, он спешит отвести взор куда-то в сторону, а вслед за щеками лёгкая краска перекидывается и на его уши. Девушка спешит взять себя в руки: конечно, то, что она чувствует – никакая не зависть, это, это... Возбуждение. Да. В конце концов, что может быть более возбуждающе для дамы, чем вид двух симпатичных целующихся мужчин? Только вид двух симпатичных дерущихся мужчин. Окончательно устыдившись собственных мыслей, она уже не знает, куда себя деть, как вдруг телефон в кармане её вязаного кардигана засигналил о новом смс. Обрадовавшись спасительной возможности хоть на минутку отвлечься, она утыкается в экран мобильника: сообщение от Оливера. От Оливера, который в данный момент стоит в двух шагах от неё и делает вид, что наблюдает в окно за снегирями. И телефон, конечно, в его руке. “Можно я сегодня после работы приду к тебе домой?”. Ещё чего. После всех этих игноров? И вообще, она ещё не готова впускать его в свою жизнь настолько глубоко, в свой дом, даже если это съёмная однушка, но это её территория. И точка. “Нет”. Она уже собралась было отправить односложное сообщение в ответ, но в последний момент вернулась к редактированию и дополнила текст: “Нет. Приходи в кабинет после шести. Тилля, скорее всего, уже не будет”.

Она оказалась права, даже больше того – когда званый завтрак подошёл к концу, и все разъехались по своим делам, а Диана направилась в офис, Тилль с Флаке остались дома, предупредив, что на комбинате их сегодня не будет. На рабочем месте девушку ожидал целый завал емэйлов – она так и не разгребла все накопившиеся за время своего вынужденного больничного дела. Обрадовавшись возможности погрузиться в работу, она не заметила, как пролетел день, за окном стемнело, бóльшая часть сотрудников разошлись по домам, а на пороге, ровно в шесть, возник Олли. Возник он тихо, как только и умел, и своим внезапным появлением даже немного испугал замаявшуюся в звонках и письмах ассистентку генерального директора. Он так и стоял бы там, в дверях, если бы она вовремя не сообразила, что посетитель, видимо, ждёт приглашения войти. Всё это напоминает какой-то сюр, или игру, и правила ей неизвестны, также, как неизвестно, есть ли они вообще.

– Заходи, – выдавив из себя нечто, отдалённо напоминающее властную интонацию, скомандовала она, – и дверь запри.

Она берёт со стола электронный ключ, находящийся в связке с несколькими другими, обычными, и, не глядя, кидает в сторону гостя. Ловкими ладонями тот ловит ключи и запирает дверь приёмной изнутри.

– Алло, Володь, – Диана звонит на пункт охраны, – я сегодня задержусь, работы накопилось много. Я заперлась, на всякий случай.

– Понял. Смотри только, блять, не перетрудись там, – отвечает охранник.

Положив трубку, она вновь обращает взор в сторону молчаливого посетителя, теперь слега опирающегося на закрытую дверь приёмной и продолжающего следить за действиями девушки своим фирменным ничего не выражающим взглядом.

– Молчишь? Молодец.

Чем дольше она на него смотрит, тем сильнее он её бесит. И он, и вся дурацкая ситуация в целом, и собственное неумение совладать с раздражением. Не имея ни малейшего представления, что делать дальше, Диана, как бы невзначай, окинула рассеянным взглядом своё рабочее пространство и вдруг, в полуоткрытой тумбочке, где хранились её личные вещи, взгляд выловил блестящий яркий флакон. Судорожно вспоминая, что это такое, девушка просияла: несколько недель назад заботливая мама подарила ей какой-то спрей для усталых ног, который можно использовать даже поверх колготок, и усталость уйдёт, а лёгкость придёт, и ваши ножки – как с обложки, по крайней мере, так было написано на этикетке. Что ж, была не была. Она берёт флакон, наскоро его распечатывает (а ведь так и валялся бы без дела, пока срок годности не истёк, а потом – на помойку), направляется к большому кожаному дивану, что стоит у стены и призван скрашивать минуты ожидания в приёмной немногочисленным посетителям господина Линдеманна. Вольготно опустившись по центру дивана, она пошлым манящим жестом указательного пальца подзывает не сводящего с неё глаз Риделя, вручает ему флакон и наигранно усталым тоном произносит:

– Что-то я забегалась сегодня, помассируй мне ноги.

Ридель ничего не отвечает, видимо, обет молчания без дополнительных указаний нарушать он не намерен; он лишь с воодушевлением опускается на колени, снимает с ног девушки офисную обувь – довольно удобные замшевые туфли с закруглённым носом и на невысоком каблуке – и принимается самозабвенно массировать её ступни, оставив непонятный спрей валяться рядом на полу. Диана томно прикрывает глаза: на самом деле, единственное, на чём она сейчас пытается сосредоточиться – это на том, как бы не расхохотаться. И даже не от щекотки, хотя, безусловно, щекотно, а от абсурдности происходящего, от неудобства за саму себя. Она попыталась представить, как данная картина, должно быть, выглядит со стороны, и ощутимый смешок уже неиллюзорно подкатил к горлу. Вовремя спохватившись и решив не прерывать глупую игру, она открывает глаза, придаёт лицу выражение брезгливого недовольства и строго так молвит:

– Какая-то ерунда получается. Тебе не кажется? Тебе так не кажется? – очередной смешок зарождается в диафрагме, но девушка вовремя подавляет его, нервно сглотнув и закусив нижнюю губу.

Бедный Олли продолжает безвольно сидеть на коленях, опустив руки на них же. В его глазах читается немой вопрос... Именно так, и Диана, кажется это поняла.

– Ну, говори, что хотел, – командует она.

– Мне кажется, колготки... они Вам мешают, – с готовностью, не отметающей напускной робости, выдаёт Ридель.

Внимание девушки зацепилось за слово “Вам” – откуда оно здесь, в этом помещении, между ними двумя? Ну, нам так нам. А насчёт колготок малый, кажется, прав.

– Ну так избавься от них, да поскорее!

Только и ожидавший команды Олли с энтузиазмом проводит по ногам полусидящей перед ним дамы, снизу вверх, но всё не так просто, колготки оказываются куда более сложной вещицей, чем это обычно описывают в пошлых бульварных романах. Несмело проведя обеими руками до самого “окончания” колготок, а именно – до резинки на талии, попутно задирая и комкая в “гармошку” мягкую ткань пышной Дианиной юбки, он подцепляет резинку большими пальцами и вопросительно смотрит в лицо своей подопечной. Диана тем временем уже успела растерять все смешки, дыхание её из области диафрагмы сместилось выше, к груди, она явственно ощутила, как пылают её щёки – всё это заставляет её подыграть действиям незадачливого Риделя и приподнять таз, глубже впечатавшись лопатками в мягкую спинку дивана, так, чтобы Олли смог стянуть уже порядком поднадоевшие колготки с её задницы. Несмотря на то, что колготки плотно облегают фигуру, стягиваются они на редкость легко, наверное, это заслуга повышенного содержания лайкры в составе. Рывком стянув их до самых ступней и даже не порвав, Ридель недолго мешкается, запутавшись в длинных полосах тонкой материи, но вскоре окончательно избавляет Диану от лайкровых оков. Аккуратно отложив колготки на краешек дивана, он хватается за спрей, обильно увлажняет им свои руки и принимается с усердием разминать женские ступни тридцать восьмого размера в своих ловких ладонях. Вдруг он касается их губами, и Диана от неожиданности шепчет то, что уже давно вертится у неё на уме, но что она не планировала произносить в слух:

– Выше.

Ридель с готовностью следует указу, продолжая массировать обе ноги, поднимаясь при этом сначала к коленям и оставляя за собой прерывистые тропинки почти сухих поцелуева, а, задержавшись на коленях, следует дальше, уже с очевидным остервенением нацеловывая внутренние стороны голых бёдер и ладонями поглаживая внешние. Расслабленная под напором незатейливых ласк девушка ещё дальше откидывается на объёмные кожаные подушки, составляющие спинку дивана, толкая таз вперёд, прямо под нос Риделю. В глубине душе ей хочется, чтобы вся эта показуха уже поскорее закончилась, и чтобы она могла спокойно пойти домой, но непременно удовлетворённой. Повторного краха надежд она не переживёт. И не потерпит. Специфика ситуации такова, что “не потерпит” кажется более верным словом.

– Позвольте мне... поласкать себя, – вырывает её из бессмысленных раздумий дрожащий голос Риделя. Значит, всё же, на “Вы”...

Олли уже полунависает над ней, опираясь одним коленом о край дивана. Ширинка его узких, по фигуре, брюк, очевидно топорщится, и девушка, изловчившись, проводит по ней стопой пару раз, немного задержавшись и пощекоча пальцами, прежде, чем снова отвести ногу в сторону. Ридель блаженно закатывает глаза, ожидая продолжения, но...

– Ни в коем случае. Делай что хочешь, но чтобы я кончила, а твой член при этом не покидал штанов. Если я останусь довольна, то, так и быть, приласкаю тебя сама...

Глаза Риделя распахиваются в невообразимом азарте.

– А если останусь недовольна, тогда пеняй на себя...

Последних её слов он уже не слышит; оперевшись о широкую и мягкую поверхность дивана локтями, он в одну секунду стягивает с разомлевшей под ним девушки трусики и зарывается в её промежность. Диане сложно определить степень его мастерства, она сама далеко не специалистка по техническим вопросам, но степень своего возбуждения она определяет безошибочно. Уже не стесняясь и не сдерживаясь, она тяжело дышит, прикрыв глаза, мнёт собственные груди сквозь плотную вязаную ткань, время от времени спускается руками к своему удовлетворителю, то легонько поглаживая его бритую черепушку, то кончиками ногтей проводя по плечам, отчего тот довольно причмокивает, не отрываясь от своей основной деятельности. Оргазм накатывает как раз в один из таких моментов, заставляя её неконтролируемо крепко вонзиться в его плечи острыми коготками, пронзая белую кожу и заполняя полукруглые вмятинки капиллярной кровью. Придя в себя после продолжительных волн, сотрясших её организм в хаотичных конвульсиях, она резво отталкивает довольного Риделя, подсаживается к самому краю дивана, свесив на пол босые ноги и притягивает обомлевшего Олли к себе за ремень:

– Я своё слово держу.

Чуть провозившись с тугой металлической молнией, она, наконец, спускает его джинсы до уровня колен, следом за ними летят и боксеры, и взгляду разгорячённой девушки с растрёпанными волосами и голыми коленками предстаёт напряжённый до предела уже знакомый ей ствол. До него и дотрагиваться-то страшно – того и гляди взорвётся. Пара нежных, неглубоких захватов ртом, несколько манёвров язычком по всей длине, череда резких движений рукой, и Ридель с гортанным выдохом изливается ей на руку. Конечно, это вышло так скоро и сумбурно, что девушка не успела даже проникнуться моментом, но ведь бедолага столько терпел, что всё вполне закономерно и совсем не злит. Хороший мальчик.

– Спасибо Вам, – произносит он, отдышавшись, и слегка склоняет голову, раболепно прикрыв глаза.

– Иди уже, да перед Володькой не светись. Я попозже пойду. На всякий случай, – Диана решает не менять интонаций до самого конца и кажется, её посетитель этому вполне рад.

Отперев дверь, он исчезает в коридоре, тихонько прикрыв дверь за собой и оставив Диану одну. Та ещё долго сидит на диване, без трусов, будто бы и забыв, что в любой момент вездесущий охранник может заглянуть на огонёк. Наконец, она поднимается на ноги, подёргиваясь от холода, спешно одевается, не забыв предварительно вытереть руку салфеткой и убрать спрей для ног куда подальше, кое-как приводит себя в порядок и, когда внешние следы произошедшего успешно зачищены, выключает в приёмной свет, открывает жалюзи панорамного окна, приоткрывает форточку и выкуривает сигарету. Авось до завтра выветрится.

Покинуть помещение, не попавшись на глаза охраннику, так и не удалось – как ни странно, он сидит прямо на своём посту у главного входа.

– Пока, Володь.

– Заработалась ты совсем, я смотрю, себя не жалеешь. Ну пока!

На следующий день Диана, наконец, имеет возможность наблюдать свою новую знакомую в работе. Шустрая Машка носится по этажам с радиотелефоном в руках (какая древность – многие уже и забыли об их существовании!) и постоянно на кого-то орёт в трубку.

– У кадровиков вторую неделю принтер не работает? Где айтишники? Чтобы через час всё работало! Почему в подвале холодно, как в морге? Включить обогреватели – Тилль сказал не экономить ни на чём! Почему в кулере на втором этаже нагрев не работает – зима на дворе, вы что, всех там застудить хотите? Ребята из отдела закупок – если заказываете пиццу, спускайтесь сами к курьеру вниз, нечего курьерам по этажам бегать! Володька – не пускай больше никого! Совсем обленились! Диан, привет, чай будешь?

Она по-свойски проникает в приёмную и, не мешкая, заваривает две чашки чая.

– Надоели мне эти пиццы, суши, вот откроем столовку – забудут про эту дрянь!

Диана поражается деловитости “офис-менеджера”, это где таких пробивных выращивают – в Лаврентьевском сиротском приюте? Или же дело в цыганских генах, тех, что пальцем не раздавишь? Лениво потягивая чаёк, она не замечает, как на пороге появляется посетитель. Незнакомый мужчина средних лет, невысокого роста, он с любопытством осматривается вокруг, при этом невероятная, как будто не из этого мира улыбка, не сходит с его симпатичного круглого лица.

– Это офис господина Линдеманна, я правильно понимаю? Меня зовут Пауль Ландерс, мне назначено.

Диана уже собирается дать дежурный ответ, но ход событий прерывает оглушительный грохот за её спинок. Резко обернувшись, она видит распластавшуюся на полу Машку, разбитую чашку и разлетевшийся по запчастям радиотелефон.

– Маша, что с тобой!

Она кидается к коллеге, пытаясь поддеть её тело под лопатками и приподнять. Гость тут же оказывается рядом. Он подхватывает девчёнку на руки и укладывает на диван для посетителей.

– Побрызгайте на неё водой! Такое раньше случалось? Эта девушка больна?

– Как, говорите, Вас зовут?

– Пауль Ландерс, я только что из Москвы, прилетел из Германии по личному приглашению моего друга Ти...

– Всё понятно, – перебивает его Диана, – Вы не обращайте внимания, просто девочка, кажется перенервничала. Если Вы – тот, о ком я думаю, то Вы для неё что-то вроде божества.

Она берёт с подоконника пульверизатор для комнатных растений и самозабвенно брызгает Машке прямо в лицо.

– Ну вот ещё, – видно, что посетитель искренне смущён, – я конечно знал, что у меня повсюду есть поклонники, но чтобы до такой степени...

– Это, это... – Машка открывает глаза и шепчет нечто нечленораздельное мокрыми губами, даже не пытаясь вытереться.

– Да, это он. И если я не ошибаюсь, господин Ландерс скоро задаст нам тут жару своим концертом!

От таких новостей Машка снова вырубается.

====== 20. Тайны прошлого, загадки будущего (“Галактика”) ======

Звонок мобильного вырывает Стаса из сна, и, по привычке потянувшись к тумбочке за телефоном, не разлепив век, он натыкается на неожиданное препятствие. Здорово перепугавшись спросонья, он продирает таки глаза, пытаясь выяснить суть возникшей преграды, и слабо улыбается. За прошедшие несколько дней он ещё не успел в полной мере привыкнуть, что теперь он спит не один. Стараясь не потревожить тихо сопящего Шнайдера, он снимает с себя его руку, и, перекинувшись через обнажённое прекрасное тело – а он видит его именно таким – дотягивается до мобильника и спешно нажимает кнопку приёма вызова, дабы заткнуть, наконец, надоедливый рингтон.

– Алло, Оля, ты звонишь раньше моего будильника. Ночь за окном!

– Не ночь, а утро, вытаскивай давай свою тощую задницу из тёплой постельки, или где там она у тебя обычно возлежит. Жду тебя через час у офиса.

– А что случилось-то?

– Владелец “Галактики” вчера вечером прислал согласие на сделку, сегодня подписываем договор. Встреча у нотариуса в восемь, я заранее записалась, чтобы быть первыми.

– Понял.

Откинувшись обратно на подушку, он натягивает пуховое одеяло до носа, накрыв так и не проснувшегося Шнайдера с головой. Несмотря на то, что центральное отопление честно пашет на всю катушку, к утру квартира немного остывает, и вылезать из постели – воистину пытка. Пытка холодом и недосыпом, так было всегда. Сейчас же к списку добавилась пытка расставанием с любовником. Стас никак не ожидал от себя таких сантиментов, но, видимо, что-то случилось, и за прошедшие несколько суток он уже успел облениться, приобщиться к уюту, простым житейским радостям и тeплоте, которую отныне он делит на двоих. Странно звучит – “делить на двоих” – раньше он ничего не делил ни с кем, правда раньше и делить было нечего. Пересилив себя, он рывком переваливается через Шнайдера, заботливо водружает одеяло обратно и плетётся в душ.

– Ты куда? – хриплый сонный голос из-под одеяла останавливает его на полпути и заставляет вернуться в постель.

– Надо идти, – с сожалением отвечает парень и, отодвинув краешек одеяла, чмокает кудрявого в нос.

– Ладно. А я сегодня с Паулем встречусь. Странно, он уже несколько дней как приехал, а мы ещё не виделись...

Стас ничего не отвечает, хватает полотенце с батареи и, уже спешно, направляется в ванную. Укол ревности не заставил себя ждать – глупой, беспочвенной и необоснованной ревности, как решил он сам.

Вопреки всем опасениям, процесс заключения сделки прошёл без сучка и задоринки. Уже бывший владелец клуба “Галактика” убедился в том, что банковский перевод прошёл как следует, подписал все необходимые документы и, дождавшись, пока нотариус заверит его копии бумаг, умчался восвояси. “Бухать”, – как он коротко успел пояснить на ходу Ольге и Стасу, бросив прощальную фразу, даже не глядя в их сторону.

Прибыв в офис с хорошими новостями, они отчитались о проделанной работе перед Тиллем, и тот собрал спонтанную встречу прямо у себя в кабинете. Цель “брифинга” – обсуждение подготовки к новогоднему мероприятию, до которого осталось всего три недели.

– Диана, в течение дня свяжись с подрядчиком, заключи договор и определи фронт работ. Олли отвезёт тебя на объект. Проконтролировать, чтобы ремонт был выполнен точно в срок, и самое позднее к двадцать девятому декабря помещение было полностью готово к концерту – твоя задача на весь оставшийся месяц.

Девушка лишь кивает и удаляется в приёмную, чтобы тут же позвонить знакомому подрядчику.

– Круспе – кстати, где он? – в общем, он знает, что делать. Флаке займётся системой безопасности и подбором персонала, да он и так уже этим занят. Наша дорогая Фрау пускай позаботится о меню, баре и так далее. А также о декорировании помещения, – чуть подумав, добавляет Тиль. – Стас, проконтролируй и будь на подхвате. Ну а пока, бери Пауля и заказывайте через интернет всё необходимое для шоу – свет, аппаратуру, инструменты – всё, что нужно, Пауль в этом сечёт. Доставку тоже ты проследишь. Всё, расходимся, время не ждёт!

Стас стремится покинуть кабинет, у него голова идёт кругом от количества выпавших на его долю поручений.

– Подожди, куда спешишь? – слышит он за спиной тихий, приятный голос.

Конечно, с Паулем он уже знаком, но дальше “привет-пока” их общение не заходило – парень так и не смог себя пересилить и наладить доброжелательные отношения со вновь прибывшей “рок-звездой”. На то нет никаких причин, но он чувствует смутное недовольство его нахождением рядом, он расценивает Ландерса как привет из прошлого его драгоценной Фрау, нежелательный привет, как нечто, способное нарушить так внезапно воцарившуюся в их со Шнайдером отношениях идиллию.

– Давай заказом сейчас займёмся? Раньше закажем – быстрее доставят, – Ландерс не отстаёт.

Дабы не выглядеть конченым хамом, Стас находит в себе силы остановиться, обернуться и взглянуть надоедливому гитаристу прямо в лицо. Тот улыбается. Все в восторге от этой улыбки. Наверное, о ней ходят легенды. Стас же не чувствует ничего, кроме раздражения. И он понимает, насколько это неправильно, незрело, нелепо, но ничего не может с собой поделать.

– Ну пойдём. В моём кабинете будет удобнее.

Около полутора часов они подбирали аппаратуру и прочие необходимые примочки – точнее, подбором занимался Ландерс: видно, что он делает это в тысячный раз, свои поставщики у него на карандаше, модели инструментов он знает на зубок, и самозабвенно предаётся процессу, не нуждаясь в помощи. Стасу только и остаётся, что проводить многочисленные предоплаты через корпоративный счёт, к которому у него доступ. Когда с делом было покончено, и он уж было понадеялся, что вот сейчас улыбчивый немец, наконец, покинет его территорию и даст спокойно вздохнуть, Ландерс выводит его из состояния прострации простой и обескураживающей фразой:

– Вижу, что я тебе не нравлюсь. Скажи, почему? Это из-за Шная?

От неожиданности парень лишь молча уставился на сидящего напротив Пауля.

– Можешь не отвечать, я всё понимаю. Просто знай, я здесь не для того, чтобы кому-то мешать. Но, если уж нам предстоит работать вместе, давай выясним все вопросы сразу, чтобы впредь к ним не возвращаться.

– Ээ, ну давай...

– Хорошо. Для начала, когда ребята рассказали мне про вас, ты не представляешь, как я обрадовался. У него же ведь никого нет, а для меня он самый родной человек на свете, и что бы там ни было, я – первый, кто желает ему счастья. И если он выбрал тебя, это неспроста. Шнай – не тот человек, который кого попало к себе подпускает. С тех пор, как он порвал со своей семьёй...

– Постой, что? – Стас вдруг отчётливо осознаёт, что ничего не знает о своём любовнике, тот ни разу не говорил ни о семье, ни о предыдущих отношениях, а он никогда и не спрашивал, резонно опасаясь услышать то, что ему не понравится.

– Ты ведь не знаешь ничего, так? Чувствую себя сволочью.

– Брось, расскажи мне всё, что считаешь нужным, – парень настолько заинтригован, и в то же время напуган, что изначальная антипатия к собеседнику сменяется настороженным интересом.

– Я расскажу, а он меня за это проклянёт. Но я его знаю, он в молчанку может всю жизнь играть, и это в своём роде нечестно по отношению к тебе.

Ландерс замолчал, улыбка уже давно сползла с его губ, и сейчас он как-то потерянно смотрит на собственные руки, словно собираясь с духом. Наблюдая за ним, Стас пытается определить, является ли трагикомичное растерянное выражение его чуть детского лица результатом игры или же шедевром природы. В любом случае, завязавшийся разговор пусть и неожиданен, но долгожданен, и он не намерен отпускать гостя без объяснений.

– Так что там с семьёй? Почему они не общаются?

– С семьёй? А что с ними? После выпускного, когда он признался мне, им... Ну в общем, они выгнали его из дома.

Глаза Стаса непритворно округлились.

– Как это, выгнали?

– Ну они же мормоны. Решили, что такой сын им не нужен, и с тех пор ничего так и не поменялось. Изредка он переписывается разве что с сестрой, и то она поддерживает с ним связь в тайне от своей общины, насколько я знаю.

– Как мормоны? Из Союза? Что за бред?

– Бывает. В Союзе все шифровались, а в Германии, особенно после падения страны, необходимость скрываться отпала, вот они и разошлись на всю катушку. Богатая у них община, кураторство из США, всё такое, и они непримиримы. И образ жизни, который Шнай для себя выбрал и не побоялся озвучить, оказался для них неприемлем. Я с детства Шнайдера знаю, и родители всегда им очень гордились, возлагали большие надежды – единственный сын, как-никак – а тут такой облом... В общем, считай, что нет у него семьи, хотя она есть, и я иногда даже их в Берлине встречаю на улице или в супермаркете. Они здороваются, а о сыне так ни разу и не спросили. Звучит, как абсурд, но он с этим живёт с самых своих семнадцати лет.

– Слушай, если они его выгнали, то куда он пошёл? В семнадцать-то лет?

Ландерс тяжело вздыхает.

– Чайку не предложишь?

– Да-да, конечно, – Стас готов на какие угодно услужения ради продолжения истории. Он тратит несколько минут на то, чтобы заварить крепкий чёрный чай с бергамотом, при этом он так нервничает, что желание закурить кажется непреодолимым, но всё же он его перебарывает, ибо не рискует покинуть помещение в разгар такой познавательной беседы.

– После окончания школы год о нём никто не слышал, да никому и дела не было, если честно, – возобновляет повествование Ландерс, отхлёбывая горячий чай. – Все разбежались кто куда, я учиться поступил и честно думал, что он тоже, а выйти на общение ему не позволяла гордость. Интернетов тогда не было в таких масштабах, как сейчас, и люди легко терялись. Когда же, следующим летом после окончания школы, мы все собрались на каникулах, выяснилось, что о Шнайдере никто ничего не слышал. Через его сестру удалось узнать, что учиться он так и не поступил, и тогда уже мы заволновались. Блин, – Ландерс показушно дует на чай, – никогда себе этого не прощу.

– Да ладно, ты же не знал, – Стас сам не понимает, с какой стати он вдуг проникся сочувствием и симпатией к рассказчику, но история настолько его шокирует, а физиономия Ландерса так непритворно печальна в этот момент, что ему хочется от всей души поддержать мелкого. Лишь бы тот не замолкал.

– Я не знал, потому что не хотел. Понимаешь? – в голосе Пауля вдруг возникают дрожащие нотки, всего на секунду, чтобы тут же исчезнуть.

– И... Что было дальше?

– Дальше мы организовали поиски. Каждый привлёк свои каналы. Тилль нанял каких-то парней, типа сыщиков – безрезультатно. Флаке спонсировал все эти поиски, но толку не было. Мы с Олли пытались выудить какую-либо информацию у его родителей, но те лишь отрезали. “У нас нет сына”, – я помню эти слова его матери. Вот, как сейчас, помню.

Ландерс снова умолкаем, заставляя сердце Стаса биться быстрее. Умеет же чёртов гитарист нагнать драмы! А может, он и не специально вовсе?

– В итоге, только через год, когда нам всем было уже около двадцати, его нашёл Круспе. Он учился на журналиста и якшался много с кем. Пёс. Через каких-то своих знакомых, которые работали под прикрытием, имея доступ в сомнительные полузаконные сообщества – всё ради горячей статейки в криминальной хронике и хороших гонораров – он выяснил, что парня, похожего на Шнайдера, видели то в одном городе, то в другом, и в основном – в каких-то полулегальных притонах. Не помню всех деталей, но Рихе удалось вычислить конкретное местоположение Шнайдера на тот момент. Где-то в Кёльне. Ох, и трепался же он после этого! Круспе ещё лет десять щеголял историей Шнайдеровского вызволения, пересказывая её во всё новых подробностях то на одной пьянке, то на другой, пока всем не надоело это слушать.

Сердце у Стаса уже окончательно сжалось в комочек.

– Расскажи! – только и может выдавить он.

– Это не мой рассказ, если что, меня там не было. Но, со слов Рихи, заходит он, значит, представившись клиентом, в некий шалман, на который ему указали, проникает в кабинет владельца и требует, мол, где наш пацан, подавайте его сюда. Владелец и глазом не моргнул, повёл Круспе в какую-то комнатушку, открывает, значит, дверь, а там сидит наш Шнай в розовой комбинации и при полном макияже, и отсасывает какому-то черномазому. Круспе заявляет свои права, а владелец требует десять тысяч долларов отступных. По тем временам серьёзные деньги! Весь этот разговор якобы происходит в той же комнате, а Шнай не то что Круспе не узнаёт, он даже не отвлекается от своего занятия. Это потом мы узнали, что он уже плотно сидел на наркоте, фактически продавался за дозу, а сколько это длилось...

Теперь голос Ландерса уже дрожит по-настоящему.

– И как его вытащили? – полушёпотом, через ком в горле, спрашивает Стас.

– Круспе позвонил, Флаке денег перевёл, на это всё три дня ушло, а Шнай тем временем всё ещё там находился. В итоге отдали его Круспе, тот его кое-как откачал и до Берлина довёз. Кстати, эти три дня Круспе из заведения не выпускали, он там вроде как в заложниках был. Точно не знаю, что там творилось, но в Берлин он приехал с абсолютно разбитой рожей. Дальше уже мы взяли Шная на поруки. Особенно Флаке – этот парень просто рождён привечать всех униженных и оскорблённых! Пролечили его от зависимости, загрузили кое-какими поручениями. Cо временем он вроде очухался, но некоторые привычки остались. Например, от своей женской ипостаси он так и не отказался. И срывался потом ещё несколько раз – сбегал не пойми с кем, кидался во все тяжкие, каждый раз оказывался брошен, пока, годам к тридцати, окончательно не утих, лишь страсть к таблеткам и суицидальные настроения остались.

Пару минут они сидят молча, уставившись кто в пол, кто в потолок. Наконец, Ландерс снова берёт слово:

– Мне Флаке сказал, что с тех пор, как он здесь, у него всё хорошо. И что-то мне подсказывает, что это и твоя заслуга. Так что можешь рассчитывать на мою полную поддержку по любым вопросам. Мне этот человек дорог, но я так и не нашёл в себе сил стать полноценной частью его жизни с тех пор, как мы перестали быть детьми. Будто он заразный что ли, будто если я буду рядом, я замараюсь. Но иногда мне кажется, что я просто не достоин быть рядом. Он вроде как блаженный в моих глазах – странный, непонятный, грязный и святой. И да... Мне очень стыдно об этом говорить.