Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

...hier kommt die Sonne…

Замыленные официанты снуют по этажам, многие из них уже отказались от подносов – носиться с ними по ступеням сквозь толпу просто физически невозможно, и они разносят бутылки прямо в руках, а желающих просто пропустить по стаканчику отправляют сразу к барной стойке. Не до этикетов.

Слаженные ряды охранников держат вахту, равномерно распределившись по внутреннему периметру помещения и мониторя обстановку во все глаза. Пока обошлось без эксцессов – все попытки некоторых наиболее резвых граждан развязать пьяные драки пресекались на корню, а с началом концерта и вовсе прекратились. Володька скромно устроился на стуле у входа и тоже мониторит. На сцену он не смотрит – кажется, представление его совсем не волнует. Он следит за своими бойцами, переговаривается по рации с оператором, отслеживающим показания с камер наблюдения, а также с охранниками, несущими службу на парковке. Всё чисто, всё спокойно. Володька устал и хочет бухать. И уже строит планы, как пропустит свой первый стакан в ту же минуту, когда клуб покинет последний посетитель. Праздники да хороводы – это для гражданских. А его ещё в Афгане научили, что когда у гражданских торжества – служивым не до отдыха.

До полуночи остаётся пять минут – Тилль допевает Mein Teil и жестом призывает публику к вниманию. Музыка, наконец утихает, и зал погружается в звенящую, оглушающую тишину.

– Спасибо, что пришли. С Новым Годом! – рычит он, запыхавшись, и принимает из рук дежурящего у сцены официанта бокал шампанского, а приглашённый диджей включает заранее приготовленную фонограмму боя курантов.

“Так себе спич”, – думается Стасу – он ожидал от босса большего красноречия. Но плевать ему на босса – он глаз оторвать не может от Шнайдера, который в амплуа Фрау умудрился залезть обратно за барабаны и сейчас сидит там, довольно улыбаясь ярко и неровно накрашенными губами.

Пока публика дружным хором осуществляет обратный отсчёт, экран за сценой вдруг озаряется картинкой: эмблема группы сменяется фирменной эмблемой ММК. “Что? У них есть лого? С каких пор?”, – недоумевают Ольга и Диана. Со вчерашнего дня, когда Шнайдер и Рихард за пятнадцать минут сварганили его в фотошопе, при этом знатно постебавшись над артистическими способностями друг друга.

– Три! Два! Один!

Полночь пробила, все беснуются, а диджей занимает место рулевого.

– А сейчас дискотека! – объявляет Тилль, и музыканты покидают сцену.

Клуб погружается в пьяный микс из электронной музыки, трущихся друг о друга разгорячённых тел и яркой иллюминации. Всё, как запланировано – молодёжь встречает новый год, молодёжь веселится. Гвоздь мероприятия – концерт – позади, а значит теперь уже всем можно немного расслабиться. Клубы дыма, едва заметные, выползают из-за сцены, потихоньку просачиваясь к вип-столикам и пробираясь всё ближе к танцполу. Первым неладное почуял, причём в буквальном смысле, Володька.

– Блять, договаривались же, чтобы никакой пиротехники!

Соскочив с насиженного местечка, он несётся за сцену сквозь толпу, на ходу пытаясь связаться с оператором камер наблюдения. Тот не отвечает. За сценой дыма ещё больше и палёным пахнет ещё ощутимее. Двигаясь по одному из служебных коридоров, Володька по запаху добирается до источника задымления. Из-под двери одной из подсобок струится жар. Пламя, очевидно, бушующее внутри, сдерживается запертой на замок дверью, но деревянная дверь не на многое способна против огня. Прикинув по памяти план помещения, охранник вспоминает, что окна в подсобке нет. Пока он в растерянности шарится по коридору в поисках огнетушителя, дверь уже оказывается объята огнём. Тут же под потолком срабатывает датчик возгорания, оглушая всё окружающее пространство невероятно громким дребезжанием пожарной сигнализации. Володька, наконец, находит угол, в которым должен быть огнетушитель – он сам проверял накануне, чтобы все они были на месте. Сейчас инструмента борьбы с огнём на месте нет. Володька, сохраняя остатки хладнокровия, снова хватается за рацию: “Объявляйте эвакуацию, у нас пожар”.

К моменту, когда он добирается обратно в зал, там уже царит сущий ад. Люди носятся в разных направлениях, сбивая и топча друг друга, выкрикивая имена своих друзей – они все словно разом с ума посходили и забыли, в какой стороне у клуба выход. В момент мобилизовавшиеся охранники изо всех сил пытаются остановить панику и обеспечить спокойный вывод людей из помещения. Поняв, что увещеваниями пьяную толпу не организовать, они принимаются хватать первых попавшихся гостей в охапку и силой вышвыривать их из клуба. Те вылетают прямо на мороз, оставляя верхнюю одежду и сумки внутри; некоторые даже пытаются вернуться за вещами, создавая дополнительные помехи на пути эвакуации через единственный в помещении выход. Оценив масштаб трагедии, Володька принимает единственно верное решение – он отправляется на улицу и единолично удерживает уже эвакуированных из клуба людей от попыток пробраться обратно.

Мгновенно протрезвевшие Стас, Диана и Ольга бросаются за сцену в поисках музыкантов. Там они встречают уже изрядно наглотавшуюся дыма Машку. Мордашка у неё вымазана чем-то чёрным – то ли сажей, то ли поплывшей тушью для ресниц, вороные кудри висят неряшливыми лохмами, а по-кукольному пухлые губы истерично дрожат.

– Это я во всём виновата! Я плойку не выключила из розетки, – ревёт она.

– Дура, – орёт на неё Ольга, – если бы ты плойку не выключила, всё всполохнуло бы ещё несколько часов назад! Это поджог! Где ребята?

Немцев нигде нет. Продираясь сквозь плотную дымовую пелену, три девушки в маскарадном и один парень в обычном исследуют коридор за коридором, которых в здании несколько, заглядывают в коморку за коморкой, пока, наконец, не натыкаются на одну, в самом дальнем, слепом углу помещения, которая, как и пресловутая подсобка, где девушки готовились к выходу, тоже оказывается запертой.

– Чёрт, да здесь же Шнай переодевался! Что-то вроде гримёрки, эту комнатку все использовали! – вспоминается Стасу. – Шнай, ты там?

С той стороны двери не слышится ни криков, ни мольб о помощи, но слышатся шаги.

– Дверь не выбить, нужен инструмент, – это голос Тилля. Почему он так спокоен? И почему сегодня он так немногословен?

Спасает Машкина привычка – не в силах обходиться на рабочем месте без родного радиотелефона, на новогоднюю ночь в клубе она выпросила у Володьки для себя рацию. На всякий случай. А сейчас Володька... Никто из ребят точно не знает, где он, а вот рация – на кухне. Машка бежит, не заботясь о собственной сохранности – кухня пуста, почти не задымлена. Оставленная на разделочном столе рация цела.

Через минуту прибывает охранник в компании нескольких бойцов и одного фрезера.

– Эй, с той стороны, анунахуй от двери! – командует охранник о даёт отмашку одному из бойцов.

Тот аккуратно вырезает из толстой деревянной двери тот её кусок, где находится замок. Одним толчком дверь распахивается. В комнатке все шестеро. Невредимы, но настолько растеряны, что вопрос о том, почему они не кричали, уже не поднимается.

– Кто... вас здесь запер? – задаёт глупый вопрос Стас, хватая всё ещё облачённого в образ Фрау Шная за руку.

Тот молчит и тушуется. Шнай сейчас производит впечатление человека, которому жутко неудобно. Или стыдно. Или внештатная ситуация выбила почву у него из-под ног. Но таким потерянным Стас его ещё никогда не видел. Шнай интенсивно шевелит бровями, будто иллюстрируя этим нелепым элементом мимики свою активную мозговую деятельность, а его тонкие чувственные губы, по-прежнему вымазанные помадой, остаются неподвижны и плотно поджаты. На его лице читается одна лишь мысль: “Почему?”.

– Кто запер, потом разберёмся. Сейчас на выход, – командует Тилль, подталкивая стоящих ближе всех к нему Олли и Флаке к выходу из коридора. Остальные послушно устремляются следом.

Пробравшись сквозь пустой и уже практически полностью затуманенный дымом зал, они выбегают на улицу. Новогодняя ночь встречает их звуком сирен – на парковке не менее дюжины пожарных машин и автомобилей полиции и скорой помощи. Вместе с ночью встречает их и наряд полиции. Возникает ощущение, что ребят не ждали – завидев музыкантов и их сопровождающих, полицейские теряются, вопросительно поглядывая в сторону своего начальства. Переглядки эти длятся несколько секунд, в итоге полицейские выступают вперёд и в пару оттренированных движений заламывают руки шестерым. Всех немцев заковывают в наручники и волокут к полицейским машинам. В последний момент Олли успевает шепнуть обезумевшей от шока и потерявшей не только дар речи, но и способность двигаться Диане: “Беги домой, быстро!”.

Фразу эту услышала не только Диана – Стас, Машка и Ольга, не сговариваясь бросаются врассыпную; немного помедлив, неспешным шагом направляется в сторону своего автомобиля и Диана. Её сознание парализовано непониманием, и она даже не замечает, что всё происходящее уже давно стало достоянием общественности: камеры мобильных не останавливают запись ни на минуту, пока не сядет зарядка, фотокамеры пестрят вспышками, ослепляя. Но не её. Она садится за руль и не может ехать. Мозг просто отказывается подавать телу сигналы. Мобилизируя последние внутренние ресурсы, едва слышно, одними губами, она проговаривает: “Тимошка”, – и топит педаль газа в пол.

Перед тем, как забраться в полицейскую машину, Круспе бросает спешный взгляд вокруг. В отличие от менее подготовленных коллег, вспышки фотокамер привлекли его внимание в первую очередь. Он уже прокручивает в голове... Нет, ничего он не прокручивает. Он потерян, как и все. Ещё раз осмотревшись, он мимоходом выцепливает из кутерьмы худшее из возможного: в стороне, возле одной из машин скорой помощи, завёрнутая в одеяло, с перепачканным растёкшейся косметикой лицом и заплаканными глазами сидит Ирина. Их взгляды пересекаются, и Круспе спешит отвернуться. Нет, не прокручивает он ничего. К такому он просто не готов. Он вообще не ожидал, что самый ужасный день в его жизни когда-нибудь настанет – ужасы случаются с кем угодно, но только не с ним. Рихард Цвен Круспе – баловень судьбы, в это верят все, в это верил и он. И вот сегодня этот день настал.

====== 23. Первое января (Личность поджигателя. Что дальше?) ======

Утро первого января – самое тихое утро в году. По крайней мере, в России, по традиции, по обыкновению. Но не для всех. Встретившись на рассвете, Диана, Стас, Маша и Ольга отправляются в путь – лицезреть масштабы разрушений, прикидывать перспективы, строить планы дальнейших действий. Чёрная потрёпанная хонда Ольги объезжает «Галактику» кругом – здание обнесено жёлтыми ленточками как место преступления. Пара полицейских автомобилей всё ещё дежурят у входа, но сами охранники порядка уже не проявляют никакой активности. Здание с виду пострадало не сильно: скорее всего, наибольший ущерб пожаром был нанесён в той его части, где располагалась злополучная подсобка без окон – но с улицы этого не узреть. Сделав третий траурный круг, ребята собираются уже покинуть пустырь, как вдруг с тыльной стороны, вне зоны видимости полицейских, замечают одиноко припаркованный видавший виды уазик. Сгорбленная фигура в форменном бушлате бродит вокруг автомобиля; издали кажется, будто это старик какой-то на рыбалку собрался, но приглядевшись, ребята узнают своего верного охранника. Подъехав ближе, они останавливаются. Первой из хонды выбегает Машка.

– Володь, ты что здесь делаешь? Ты что – домой не ездил?

Охранник поднимает на них уставший взгляд – вопреки ожиданиям, мужчина трезв, хотя выглядит так, будто постарел лет на двадцать.

– Домой? Нее... Я в ментовку ездил.

– Как? Тебя тоже арестовали? Уже отпустили? Расскажи!

– Не, я сам поехал – надо же было узнать, куда ребят направили. Правда, внутрь меня не пустили.

– И куда? В какое отделение? Сейчас же поедем туда! – не унимается Машка.

– Сороковое отделение. Знаете?

– Я знаю, – реагирует Стас, – недалеко от моей школы. Между общагой и детсадом, улица Металлургов, кажется.

– Верно, малый. Поезжайте. Если узнаете чего – сразу звоните.

– А ты как же, – заботливо интересуется Диана, – отправляйся домой, поспи, уже ничего не изменишь!

– Домой? Поспи? Нет, блять, не усну я, пока не пойму, как мы поджигателя прозевали. Я оператора-то в итоге нашёл – он, оказывается, нажраться за пультом успел и движения по служебным помещениям почти не отсматривал: как сам признался, смотрел только на картинки из зала. Моя промашка – вот и нанимай после этого человека по рекомендациям! Хотел было записи забрать, сам посмотреть – да не успел: менты опередили!

– Как? Значит, записи у них, и они могут делать с ними, что захотят, а мы теперь ничего не докажем? – в растерянности шепчет Ольга.

– Типа того. Плюс они в любой момент могут проверить пожарников, что сертификаты выдавали, а там – сами знаете, не всё чисто...

– Но ведь ребята – жертвы! Их же заперли! И это тоже должно быть на камерах, которые у ментов... – Диана склоняет голову от неутешительных выводов.

– Ладно, – командует Стас, – поехали в сороковуху. Хотя бы посмотрим, чего там.

Оставив девушек ждать в машине – мало ли чего? – парень заходит в отделение один. Не то чтобы дежурный встречал его хлебом-солью, но особо и не удивился, и вообще выглядел так, будто знаком с посетителем лично и ждал его.

– Вы наверно насчёт этих, с непроизносимыми фамилиями? Проходите в тринадцатый кабинет.

Постучав в дверь три раза, Стас приоткрывает её и несмело протискивается внутрь. Он ожидал увидеть закованных в кандалы немцев, избитых и униженных, и злющих ментов; в глубине сознания он даже допускал страшную мысль о том, как прекрасную Фрау отправляют в обезьянник, к бомжам, наркоманам и гопникам. Зажмурившись от ужаса представших перед его внутренним зрением картинок, Стас, наконец, осматривается вокруг. Кабинет, в котором он очутился, ничем не отличается от всех кабинетов в сериалах про ментов по НТВ. Одинокий опер за столом у окна, а напротив него сидит человек. Двое мило беседуют, даже смеются время от времени, походя уплетая чаёк с баранками. Больше в кабинете никого нет. Приглядевшись, Стас с изумлением узнаёт в собеседнике опера самого Пауля Ландерса.

– А, здорóво! Чего-то ты поздно, все разъехались уже! – приветствует тот, наконец обратив внимание на вошедшего. – Кирилл Евгеньевич, не обессудьте, это за мной, – переводит он взгляд на полицейского.

– Ну ступайте, только помните – из города на время следствия ни ногой!

– Да куда ж мы денемся! Счастливо оставаться и лёгких праздников, – отвечает Пауль, поднимаясь со стула, хватает Стаса под руку и буквально волоком тащит к выходу из отделения.

В машине пришлось потесниться – немца запихнули на заднее сидение, между Машкой и Дианой, а Стас устроился возле Ольги, которая была за рулём.

Наконец расположившись, девушки атакуют расспросами:

– Где все? Что было? Как? Почему?

Пауль поведал им о том, как их доставили в участок, как поместили в КПЗ, где, словом, кроме них действительно отдыхала группка гопарей, которые, однако, внимательно оглядев своих временных соседей, залупаться не рискнули. Как отпустили всех через несколько часов под подписку о невыезде – пятеро отправились домой, на Ленинскую, а Пауля как «лицо» злосчастного мероприятия оставили для беседы. Как разговорчивый опер поведал ему по секрету, что полиция как бы вообще не при делах – мол, наводка о возможности пожара поступила накануне, и они только ждали вызова, также ожидались жертвы, но их удалось избежать – несколько десятков человек наглотались дыма и отделались ушибами, да и только. Что ментам было велено откуда-то “сверху” собрать записи с камер и передать их для исследования в ФСБ, да и всё. Что, оказывается, их вообще не предупреждали, кого задерживать – в распоряжении имён не значилось, но завидев эпатажных интуристов во главе с генеральным директором ММК, их главный связался со своим главным, и получил приказ повязать всех.

– Почему никто не позвонил? – с обидой в голосе спрашивает Диана.

– Извини, мы все, кроме Флаке, без телефонов – всё, вообще всё осталось в «Галактике», которая, кажется, сейчас опечатана.

– Но получается сумбур какой-то, – вперившись сонным взглядом в пустынное шоссе вслух рассуждает Ольга, – будто бы менты не при делах, чего же ждать дальше?

Она мчит в сторону Ленинской.

– Просто менты кандидату в губернаторы неподконтрольны, а производить задержание в случае экстренных ситуаций имеют право только они, – подхватывает нить рассуждений Стас.

– Верно мыслишь, – отзывается Пауль, устало зевая, – у меня было время всё обдумать, и вот что я вам скажу... Цель поджога не была достигнута: очевидно, план Кречетова, а это его план – кто-то ещё сомневается? – был в физическом устранении нас. Пожар в клубе – лучшая маскировка: всё сгорит, и концы в воду. Когда выяснилось, что план не сработал – всё-таки наша служба охраны многое прозевала, но далеко не всё – им пришлось сочинять сценарий на ходу. И тот факт, что мы оказались взаперти, сыграл нам на руку – теперь никто не сможет обвинить нас в поджоге. По крайней мере, на основе данных с видеокамер, а данные эти, как я уже сказал, направили в ФСБ, как и всё дело: инцидент имел угрозу общественной безопасности, а это уже их зона ответственности. Мне мент так объяснил.

– Это Кречетовская зона ответственности, – вторит ему Стас. – Он не избавился от конкурентов физически, зато сейчас имеет все карты на руках, чтобы раздавить ММК морально.

– Я даже в интернет заходить боюсь, – поддакивает Ольга. – Столько месяцев работы над имиджем компании, и всё насмарку. Мне Круспе даже жалко! А ведь мы планировали запуск производства уже через две недели. Теперь придётся отложить, пока страсти не улягутся...

– Боюсь, всё наоборот, – отвечает Пауль, – откладывать нельзя ни в коем случае. Сейчас Кречетов ведёт сто:ноль, и каждый день промедления играет ему на руку. Если запустимся до того, как руководство ММК официально объявят виновниками пожара, то позже можно будет вывести общественную дискуссию в другую плоскость – мол, ложь и клевета, нападки конкурентов. А вот если он выложит свои козыри, такие, например, как фальшивые сертификаты безопасности – рано или поздно он до этого докопается – до запуска, то на имидже можно будет ставить окончательный крест.

– Зная усатого, – внезапно вступает в разговор Диана, – спешить он не будет. Побоится облажаться. Пауль прав – надо действовать сейчас.

– Вы все такие умные, одна я не понимаю, о чём речь? – вклинивается Машка. – А не позвонить ли Володьке, а то он до китайской пасхи там, на пустыре, куковать будет.

Поговорив с охранником, она передаёт результаты беседы друзьям:

– Володька сказал, что вычислит личность поджигателя. Пусть записей с камер у нас нет, но есть полные списки гостей и работников, а никто левый внутрь проникнуть не мог – за это он ручается...

Машина тормозит у знакомого подъезда на Ленинской, и все пятеро чуть ли не бегом спешат в квартиру, руководствуясь каждый своими мотивами.

– Предлагаю устроить мозговой штурм! Но сперва – пожрать! – Пауль по-хозяйски располагается на кресле в гостиной.

– Сейчас чего-нибудь приготовлю, – откликается Машка, впервые оказавшаяся в легендарной квартире, – где у вас тут кухня?

Но Пауль останавливает девчонку жестом.

– Остынь, труженик тыла. Заказывай пиццу на всех.

Несмотря на расхожее мнение, доставка еды на дом первого января работает почти во всех общепитах – далеко не каждый отмечает праздник дома и имеет доступ к бездонному тазику со вчерашним оливье поутру, и общепитчики этим пользуются. Уже через полчаса Оливер заносит в дом целую стопку коробок с пиццами – он спускался к курьеру во двор. Палить примечательную квартиру перед чужаком всё же не осмелились.

Неприкаянные души в лицах Пауля, Оливера, Маши, Дианы и Ольги собрались вокруг низенького журнального столика, по-прежнему являвшегося центром всего в гостиной Тиллевой бабушки. Они едят молча, быстро, сосредоточенно. У каждого в голове куча мыслей, но никто не хочет говорить первым. Расправившись с четвёртым куском, Диана нащупывает в небрежно брошенной на пол сумочке почти уже пустую пачку сигарет, и удаляется на балкон. Оливер молча плетётся за ней.

– Всё в порядке? – вкрадчиво интересуется он, не глядя девушке в глаза.

– Тимошку отвезла к родителям – ох и орали же они! Не хотели меня из своей квартиры отпускать, умоляли уволиться. Они уверены, что во всём виновато начальство ММК, и я боюсь, так думает большинство... Даже по телевизору... То же самое.

Оливер хотел было пояснить, что он вовсе не это имел ввиду, что не о том он спрашивал, что его беспокоит её собственное самочувствие, её мысли, то, как изменилось её отношение к нему после прошедшей ночи. Вместо дальнейших расспросов, он лишь мнётся, пока, наконец, не решается спросить:

– Можно... я тебя обниму?

– Конечно. Зачем спрашиваешь?

Сил на споры нет – он всегда будет спрашивать, а как по-другому? Возможно, когда-нибудь он научится делать это про себя, спрашивать беззвучно. Он молча обнимает её за плечи, и две пары глаз наблюдают, как облачко сигаретного дыма растворяется в сырой морозной серости.

– Ты мерзок, как лось в период линьки, – убедившись, что к ним в комнату, ту самую, с люками и лестницей, никто не зайдёт, Флаке с притворным отвращением стягивает с Тилля свитер.

– Можно подумать, ты лучше. Вонючка, – откликается тот.

– Конечно не лучше. Иначе хрен бы я до тебя дотронулся!

Скинув грязнющие шмотки, оба устраиваются на полу – осквернять пропахшими прошлогодним потом телесами чистенькое постельное бельё никто из них не решился. “Что делать будем?”, – спрашивает Тилль. “Не знаю. Кажется, мы в ловушке. В тупике”, – отвечает Флаке, снимая очки и отбрасывая их на кровать. Монолог этот молчалив – они уже давно научились общаться взглядами; для того, чтобы понимать друг друга, слова им не нужны. “Мы прорвёмся, Тилльхен, я не позволю твоему начинанию загнуться”. Да, идея с комбинатом принадлежала Тиллю, хотя основной план по воплощению сумасшедшей затеи в реальность разрабатывал Флаке. Получается, он подвёл своего любимого друга. А Флаке не привык подводить людей. Ни Тилля, ни остальных – тех, что рассредоточились сейчас по квартире и ждут ответов. Ни тех нескольких сотен, что зависят от него своими зарплатами. Не привык он подводить и себя – у него на этой земле вполне конкретная цель. Прошлой ночью он чуть было не проиграл всё, а сейчас он в одном шаге от того, чтобы всё проиграть. “Думай, Флаке, ради своих покойных родителей, думай”. Полуслепой доходяга утыкается носом в крепкое плечо бывшего пловца. Нужна отправная точка. С чего начать? Где-то же должна быть зацепка? Господи, пускай сейчас случится чудо, и эта самая искомая зацепка свалится на его несвежую голову, как яблоко на Ньютона.

Звонок мобильника. Распознав звук своего рингтона, Флаке наощупь, по-щенячьи ползёт по полу к груде наваленных концертных вещей и перерывает их, пока, наконец, не извлекает из кучи искомую трубку. В отличие от всех остальных, он не расстаётся со своим аппаратом никогда – тот был при нём даже на сцене, и даже в КПЗ. Пара обрывочных фраз, и разговор окончен. Флаке с немыслимой резвостью вскакивает на ноги, нащупывает брошенные очки и, словно спохватившись, объясняет ошарашенному Тиллю:

– Я в душ, потом к Володьке. У него идея. Возможно, это зацепка.

– Я с тобой! Я тебя одного не отпущу! – вскакивает Тилль следом.

– Ты – спать. Я буду не один, ни о чём не беспокойся. Поспи, для меня это сейчас важнее. – Флаке отыскивает в шкафу свежее полотенце, оборачивается им и спешит в душевую, от души надеясь ни с кем из многочисленных соседей и гостей квартиры по пути не столкнуться.

Оставшись один, Тилль вновь опускается на пол. Он дождётся Флаке из душевой, сам вымоется следом и ляжет спать. Если Кристиан сказал, что так будет лучше – кто он такой, чтобы спорить?

Стас встречает Шнайдера на выходе из душа – тот, как и в первую их встречу, закутан в халат, прежние тапочки на прежнем месте, а капли с влажных волос стекают на махровый воротник. Лицо его печально и задумчиво, и не совсем чисто – видимо, пенки для умывания не хватило, чтобы полностью удалить остатки грима с сухой обветренной кожи, на подбородке и щеках уже чуть тронутой тёмной щетиной. Шнайдер отправляется на кухню и усаживается на угловой диванчик. Из кармана халата он извлекает тоник и ватные диски: прихватил их из своей обители на первом этаже, прежде чем отправиться в душ – душевые оборудованы пока только наверху. Он открывает флакон и силится смочить двухфазной жидкостью округлый кусочек хлопка, однако руки его не слушаются, и несколько голубых капель проливаются на халат.

– Дай, помогу, – Стас выхватывает флакон и диски из рук любовника и принимается тщательно, аккуратно нажимая, вытирать его лицо.

Один за другим грязные диски с остатками косметики отправляются мусорное ведро, и очень скоро лицо Шнайдера становится белым, как полотно.

– Где вся твоя кровь? – с улыбкой спрашивает Стас.

– Всю выпили, – отвечает Шнай без тени улыбки, – как я устал!

Стас заваливается на диванчик, едва ли способный с комфортом вместить его туловище во всю длину. Он кладёт голову на колени любовника, а сам лениво закуривает. Шнайдер смотрит прямо перед собой, то есть в пустую кафельную стену над кухонной мойкой, машинально перебирая пальцами волосы парня. Они даже не разговаривают – усталость переполняет обоих. Сейчас бы завалиться в уютную постель под пуховое одеяло, да продрыхнуть часов десять, но оба понимают, что как бы ни протестовали их тела, вот уже более суток не знавшие отдыха, воспалённые событиями минувшей ночи головы уснуть им не дадут.

Из мутной полудрёмы обоих выдёргивает дребезжание мобильника в кармане Стасовых штанов.

– Да, Серёг, с наступившим, куда ж без этого. Понял! Дежуришь? Скоро буду!

Улучив момент, пока рядом никого нет, Рихард берёт из холодильника в коридоре по пути из прихожей в гостиную пару бутылок пива. Подумав секунду, он забирает всё пиво из холодильника – влажные от конденсата бутылки едва умещаются в охапку, норовя выскользнуть по пути в комнату. Ногой захлопнув за собой дверь, он с облегчением сбрасывает охапку на покрывало – за несколько десятков шагов ноша успела порядком отморозить и без того холодную кожу на руках. Выудив из кучи одну, которая, по мнению Круспе, менее всего поддалась расстряхиванию, он заваливается на кровать, стараясь не касаться груды непочатых склизких бутылок, открывает ту, что у него в руках, и делает несколько крупных глотков. Вкуса не чувствуется – то ли это Круспе томим жаждой так сильно, что пропускает солодовую жижу напрямую в пищевод, не позволяя той коснуться вкусовых рецепторов, то ли кто-то напортачил с настройками рефрижиратора, и пиво банально переохладилось до состояния безвкусной газированной жидкости.

Переведя дыхание, он нехотя притягивает к себе ноутбук с прикроватной тумбочи. Чёрт, как же это непросто – взять и открыть соцсети, все группы, над которыми корпел месяцами, и всё для того, чтобы узреть собственный провал. Круспе даже жмурится в момент, когда окошко браузера загружает его админскую страничку. Так и есть: все стены всех сообществ заспамлены фото и видео из “Галактики”, причём как с концерта, так и с пожара. Это же сколько времени надо убить, чтобы подчистить здесь всё? Волевым решением Круспе решает снести все свои паблики, но рука не поднимается. Рука сейчас более верна своему хозяину, чем его воля. В итоге он просто делает статус сообществ закрытым, блокирует возможность пользователям оставлять записи на стене и принимается машинально, стараясь не вникать ни в суть видео, ни в суть комментариев под ними, подчищать всё это безобразие вручную.

Очень скоро ему становится плохо – буквы плывут перед глазами, в висках пульсирует, голова кружится. Первой мыслью приходит подозрение о нечистоплотном происхождении потребляемого пива. Круспе рывком вскакивает с постели, чуть не потеряв при этом равновесие и не рухнув на пол, на полусогутых ногах подбирается к окну и распахивает его, позволяя холодящему воздху ворваться в пропахшее пóтом и солодом помещение. Сделав несколько глубоких вдохов, ему, наконец, удаётся сфокусировать взгляд на алой вывеске, что виднеется из окна его кельи. Кофейня. Улица Ленина. Редкие прохожие. Сонное царство в центре города. Рихард протягивает руку ко всё той же тумбочке и нащупывает зажигалку и одну из валающихся рядом полусмятых пачек. Наощупь извлекает сигарету и дрожащей рукой прикуривает, отправляя терпкий дым гулять над Ленинской. Затяжка-другая – ему хорошо. Вот оно, вот почему ему было так невносимо трудно совладать с компьютером: он давно не курил. А ещё он забыл надеть очки. Вытащив драгоценный аксессуар из дорогущего диоровского футляра и водрузив тяжёлую оправу на свой лисий нос, он, наконец, чувствует себя полноценным человеком. Живым и беспощадным. Он даёт себе слово не ложиться спать, пока всё дерьмо из пабликов не будет подчищено. О том, что делать с онлайн-последствиями трагедии, он подумает завтра.

Третья бутылка отправляется в угол с глухим звоном. Нет, Круспе конечно эксцентричен, но он не свинья, он не стал бы швырять стеклотару туда, где она могла бы разбиться. Он просто легонько подпинывает очередную пустую бутыль на покрытый пушистым ковром пол. Четвётая на очереди – самое плохое, что говно, нуждающееся в подчищении, всё никак не заканчивается, а выходить в туалет каждый раз приходится за пределы комнаты. В гостиной что-то вроде собрания, и на Круспе, шатающегося туда-сюда по маршруту спальня-сортир никто не обращает внимания, но всё же… И с каких это пор он стал так чувствиетелен к чужому мнению? Это всё усталость. Вот сейчас он закончит свой ассенизаторский марш-бросок по просторам вконтактика и с чувством выполненного долга ляжет спать.

“Ловушка для молодёжи?”, “Праздник с запахом бензина?”, “Попытка ритуального сожжения?”, “Хромая Лошадь-2?”, – пролистывая заголовки региональных пабликов Круспе тяжело вздыхает. Редкостное мракобесие. Он не собирается вникать в то, что там на самом деле произошло – для этого достаточно шерлоков; его дело простое – минимизировать вред, нанесённый имиджу ММК в информационной сфере. И он не знает, как это сделать.

Глаза слипаются, рука с пивом ослабевает, откидываясь в сторону и позволяя ручейку цвета слабой ржавчины вытекать прямо на постель. Круспе видит огни машин спецслужб, видит сизый дым на фоне белого пустыря, видит ошалевшую толпу, тыкающую в него своими мобильниками. Он хочет пройти мимо и скрыться в полицейском автомобиле, но чувствует острый укол куда-то в бок. Он оборачивается в сторону предполагаемого агрессора и видит её. Её пару тёмно-карих глаз. Они с укором смотрят на него, и вскоре выражение укора сменяется прищуром кричащего обвинения. Чуть узковатые, изящно-раскосые карие глаза, красноватые и припухшие от слёз, смотрят на него и колют. Круспе вздрагивает и очухивается от нездоровой дрёмы. Пиво из бутылки почти вытекло – придётся менять не только бельё, но и застирывать матрац. На дне ещё остаётся пара глотков, и Рихард ликвидирует их в один замах, отправляя очередную пустую бутыль в угол ковра. Сняв сползшие на бок очки, он сперва протирает липкие от полусна глаза, затем краешком одеяла протирает чуть заляпанные от соприкосновений с кожей стёкла, водружает очки обратно, и только тогда замечает, что лэптоп сбоку от него всё ещё включен. Окошко контактика мигает оповещением о новом сообщении. Очередной стёб от очередного юмориста – Круспе уже устал всех их блокировать. Скривив губы в недовольной ухмылке, он фыркает через нос, как конь в стойле, и нехотя открывает мигающую вкладку.