Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Убедившись, что парень всё-таки благополучно оказался внутри здания, а не рухнул на мостовую, Шнайдер наконец захлопывает окно и по стеночке сползает на чердачный пол. Он отчего-то зажимает рот ладонью, хотя плакать или кричать совсем не хочется. Он словно боится, что сердце, которое уже давно вибрирует крупной дрожью в самом горле, вот-вот выпрыгнет наружу. Ему частенько доводилось испытывать страх, особенно по молодости. Он боялся родителей, учителей, пастора, сутенёров и любовников, любящих распускать руки почём зря. Старшеклассников и хулиганов только он никогда не боялся – хотя бы от части естественных детских страхов в своё время его уберегло знакомство с Тиллем. Он боялся за себя, когда оказывался в западне, когда был потерян, когда не видел выхода. Но страх, поглотивший его сейчас – это страх совершенно иного порядка. Это ужас, по сравнению с которым все остальные ужасы меркнут на ужасном небосклоне. Впервые за свои сорок он ощутил страх за другого человека. Не другого, а за другого, не за себя, а за другого. Это так ново и это шокирует. Стоит ему зажмуриться, как силуэт крадущегося по карнизу на уровне третьего этажа парня вновь встаёт перед глазами. Ему в спину дует ледяной ветер, его суставы замёрзли настолько, что утеряли гибкость, и Шнайдер смотрит ему вслед, задаваясь лишь одним вопросом: зачем? Зачем он готов оступиться, упасть и разбиться? Зачем он не боится оставить этот мир без себя? Глупость или желание привлечь к себе внимание таким вот дурацким, детским способом? Шнайдер отчётливо понимает, что оправдания подобному безрассудству быть не может. Тем больнее это осознание: сколько раз он поступал также, не задумываясь о тех, кто рядом? Сердце немного унялось, но Шнайдер всё ещё дышит тем страхом, что заставил его опуститься на грязный пол и зажимать рот рукой. Каким же идиотом он был! И почему он понял это только сейчас, когда без пяти минут было поздно? Но всё обошлось. А обошлось – значит, ещё не поздно.

Шнайдер бредёт к себе. Для этого ему всё-таки приходится преодолеть гостиную Тиллевой квартиры. Комната полна людей, и несомненно, грандиозное собрание занято обсуждением чего-то важного. Пока Шнайдер молча делал свои несколько шагов через помещение, он чувствовал заинтересованные взгляды в спину, но ни обернулся, ни словом не обмолвился.

Уже заперевшись у себя, уже закутавшись в одеяло, он услышал стук в дверь.

– Эй, с тобой всё в порядке? – надо же, Пауль всё ещё беспокоится. Он святой.

– Да, Ландерс, я сплю.

– Ну ладно, пока.

Звук удаляющихся вверх по лестнице шагов умолк окончательно и, почувствовав себя в абсолютной безопасности, Шнайдер набирает сообщение: “Я всё понял. Можешь не отвечать – я знаю, что ты в порядке. И я всё понял”. Ответа он не ждёт и вскоре отправляется в царство сна, с тяжёлыми мыслями, но лёгким сердцем, и впервые за последние дни ему не страшно засыпать.

На следующий день, подойдя к своему кабинету ровно к девяти, Стас с двойственным чувством обнаруживает тот закрытым. Либо идиотский цирк с услужливым Шнаем перенесли на какую-то другую точку – мало ли, где ещё фикусы надо протереть, либо что-то случилось. Но вечернее сообщение вселяет надежду на то, что хотя бы на этот раз всё обойдётся, а может быть даже наладится. Предчувствие его не обмануло: не успел он расположиться за рабочим столом и загрузить компьютер, как в дверь постучали. Не в дверь, конечно, а в дверной косяк – ведь дверь по привычке он оставил распахнутой настежь. Подняв глаза, он увидел улыбку. В дверном проёме стоит Фрау Шнайдер при полном параде: в бледно-голубом костюме излюбленного фасона – узкая юбка до колен и укороченный приталенный жакет, из-под глубокого V-образного выреза которого выглядывает лёгкая белая блузка с гофрированным воротником-стойкой. Воротник выполнен с закосом под моду викторианского периода, лицо Фрау сегодня по-особенному, даже чрезмерно выбелено, а локоны разделены косым пробором и уложены с помощью заколок и лака. Всё вместе это придаёт образу некой кукольности, будто Фрау только что сошла с витрины магазина коллекционных фарфоровых манекенов. Образ дополняют белые колготки (полюбила она их, нечего сказать) и серебристые ботильоны всё того же нео-викторианского фасона. Ботильоны столь же неуместны, сколь и чисты. На исходе зимы город купается в грязи, а Фрау Шнайдер словно только что извлекла их из магазинной коробки, надела и пошла. Возникает ощущение волшебства – обманчивое ощущение, будто бы к этому человеку грязь не липнет.

– Станислав Константинович, доброе утро. Какие будут поручения на сегодня?

Потерявший дар речи Стас не сразу находит в себе силы оторвать взгляд от великолепного зрелища. Сегодня она, как в первую ночь их знакомства – загадочная до ужаса, или как в их первую ночь близости – своя и желанная. Сбросив наваждение, он наконец находится, что ответить:

– Шнай, а где твоя куртка? Ты что, прямо так... пришёл?

– Нет конечно – зачем пачкаться, да и холодно на улице. Меня Лоренц довёз.

– А что, больше ни у кого никаких поручений для тебя не нашлось? Здание большое – походи, поспрашивай, а мне... нужна тишина.

– Я уже поспрашивал, но Флаке без разговоров направил меня сюда. Так что, ничего не поделаешь.

Стас собрался было выругаться в нервном порыве, но вдруг понял, что ругательства сегодня на язык не идут. Что-то в нём изменилось, и он пока ещё точно не знает – хорошо это или плохо.

– Ладно. Там в шкафу, справа от вешалки, копии всех договоров с заказчиками. Разбери их и рассортируй по регионам и суммарным объёмам заказов – от Дальнего Востока на запад и от самых крупных к мелким.

Сам толком не понял, что сказал. Оба прекрасно осознают, что это игра: все договоры существуют в электронном виде, а распечатки в двадцать первом веке – скорее дурная привычка, нежели сколь-либо обоснованная необходимость. Но Фрау с энтузиазмом погружается в работу, сперва вывалив с полок шкафа все бумаги на пустующий в углу диван, а затем с маниакальной сосредоточенностью перелистывая каждую и раскладывая изученные в одним ей известным способом упорядоченные стопочки. При этом она молчит, движется абсолютно бесшумно и даже почти не шелестит бумагами, и в один прекрасный момент Стасу даже начинает казаться, что ему удастся-таки представить, что её вообще здесь нет, и сконцентрироваться на своих делах. Через неделю командировка в Сочи. Российский юг на заре межсезонья – и ни туда, и ни сюда. Сомнительное удовольствие его ожидает. Но он дал себе наказ сосредоточиться на заказах, а заодно, вдали и от родного города с его безумствами, и от шумных одногруппников, поджидающих его в Москве, побыть наедине с собой, покопаться в себе, разобраться...

– Станислав Константинович, извините, что отвлекаю, сделать Вам кофе? Или чай?

И ведь извинилась, теперь даже не отругаешь. Стас готов признаться, что предложенная роль босса поневоле начинает ему нравится. Вот уж чего он от себя не ожидал, так это властных замашек. Интересно, чья вина: резко подскочившего в последнее время уровня доходов или наигранно услужливого поведения прекрасной Фрау? Даже думать не хочется.

Разобравшись с бумажками, Фрау, не дожидаясь ни разрешения, ни распоряжения, берётся за уборку. Раздобыв у техничек в подсобке ведро со шваброй, она тщательно промывает каждый уголок кабинета – даже те, до которых штатная уборщица, заглядывающая сюда два раза в неделю, не доходила, наверное, никогда. Физические данные позволяют ей ловко передвинуть и кадку с фикусом, и шкафы, и диван. Когда же с полами покончено, она проходится влажным куском микрофибры по всем горизонтальным поверхностям, дотянувшись и до “крыш” шкафов, и до карнизов. Всё это время Стас сосредоточенно разрабатывает график встреч в рамках предстоящей поездки и делает вид, будто происходящее вокруг его совсем не касается. И всё же на Шнайдера невозможно не смотреть: рост под метр девяносто, ноги от ушей, ладное телосложение, густые кудри и мордашка грустного ангела – при рождении этот парень выиграл в генетическую лотерею. Многим и мечтать не приходится о том, чтобы обладать хотя бы частью его достоинств, хотя бы долей его совершенства. Но оно и к лучшему – если бы в мире все были особенными, то по-настоящему особенных совсем бы не осталось.

– Я звоню заказывать еду. Что будешь? – время к обеду, и Стас уже тянется к трубке стационарного телефона, чтобы по памяти набрать номер “Арарата”.

– У меня программа детокса, так что я буду киноа и зелёный салат.

– Не думаю, что в армянской забегаловке слыхали про киноа, – ухмыляется Стас, но всё же звонит и с удивлением обнаруживает, что про киноа они там не только слыхали, но и имеют его в своём меню. Ещё он хотел было съязвить относительно программы детокса и вчерашнего вина, но промолчал – зачем вообще вспоминать об этом кошмаре?

Отобедав прямо в кабинете в полной тишине, новоиспечённые коллеги возвращаются к работе. На очереди следующеe задание: Стас вооружает Фрау телефонной трубкой и списком номеров, повелевая осуществить ряд “холодных” звонков, чтобы вслепую донести коммерческое предложение до организаций, с которыми никакого делового контакта у комбината ещё не было. Он ожидает полного провала, но ошибается: Фрау лихо закручивает беседы с тамошними дельцами, один за другим записывая на планшет адреса электронных ящиков, куда можно будет впоследствии отправить каталоги для ознакомления с ассортиментом продукции ММК. Наступает момент, когда парень напрочь забывает о собственных делах и, уже не таясь, лишь наблюдает за деятельностью Шнайдера. Тот, не выходя из образа, душевно балагурит с чьими-то секретаршами и иногда даже с самими закупщиками, а со стороны это выглядит, как сцена из знаменитого фильма: Куравлёв в кудрявом парике и накладных усах звонит из телефонной будки Антону Семёновичу Шпаку. Комедия, да и только. Так проходят часы, и когда на “холодные” уже просто перестают отвечать, до обоих наконец доходит, что рабочий день уже закончился.

Рано или поздно любому веселью приходит конец. Уже схватив с вешалки пальто и направившись к двери, Стас нос к носу сталкивается с Флаке.

– Хорошо, что застал! Можешь ещё ненадолго задержаться? Разговор есть.

– Ну я тогда... пойду? – Фрау мнётся у окна, как единственная трезвая школьница в разгар выпускного.

– Останься, милая, у нас от тебя нет секретов.

Стас непроизвольно насупился: что это значит – нет секретов, и что это ещё за “милая”? Но не каждый день самый главный босс наведывается к нему в кабинет, да ещё и после официального завершения рабочего дня; он в этом крыле здания и так почти не появляется – значит, что-то серьёзное. И ему приходится повесить пальто обратно, а самому присесть за стол, спиной к окну. Фрау тем временем продолжает стоять совсем рядом, чем слегка напрягает. Расположившись на стуле напротив, спиной к заботливо прикрытой дверце, Флаке сразу же переходит к сути вопроса:

– Мы вообще не хотели тебя дёргать, но похоже, без помощи со стороны нам не обойтись. Скажи, есть ли какой-нибудь шанс уговорить твоего фээсбэшного приятеля на сотрудничество?

– Что-о? – от неожиданности парень не сразу и находит, что ответить. – Меня вы можете использовать как угодно, но просить, чтобы я подставил друга...

– Да прям подставил, всего-то нужна кое-какая информация!

Стас уже понимает, что погорячился с реакцией, но и слепо соглашаться на очередную авантюру, не разобравшись в её сути, он не намерен.

– Что за информация?

– Ну у твоего знакомого должен же быть доступ к внутренним документам... Нет, не секретным! Административным, – словив очередной непонимающий взгляд, Флаке спешит оговориться. – Когда у них там в организации пройдут ближайшие мероприятия коммунального толка? Скоро конец отопительного сезона, а до этого возможен паводок – районное управление-то на берегу речки стоит! Наверняка будут и трубы проверять, и сливы в округе, и дренажи в подвалах. Нам всего-то и надо знать: кто, что именно и когда.

Стас долго сидит молча и неподвижно. С одной стороны, отказать боссу напрямую он не решится, с другой – ничего особо страшного тот и не просит. Но Серёга сейчас под таким давлением, что даже пустячного повода может хватить для больших проблем. Наконец он поднимается из-за стола, снова идёт к вешалке, хватает пальто и уже у самой двери бросает продолжающему сидеть за столом Лоренцу:

– Я подумаю и завтра сообщу. Фрау, пойдём, подвезу тебя.

– Да ладно, я сам её подвезу, не утруждайся. Нам всё равно в одну сторону, правда, милашка? – Лоренц издевательски подмигивает растерянной Фрау, отирающей ладно облегающей задницу юбкой батарею центрального отопления. При этом необычная бледность её обычно бледного лица бросается в глаза, а раздувающиеся в немом негодовании ноздри делают его выражение сердитым и даже гневливым.

– Да не, Флаке, мне не трудно. Шнай, пойдём.

– Да что вы... Оба. За кого вы меня принимаете? – словно обретя дар речи, Фрау в долю секунды пересекает кабинет и пулей вылетает в коридор.

– Что вы о себе думаете? – доносится до мужчин уже со стороны лифта.

Смотреть на это просто невыносимо: выехав со стоянки, Стас сразу же замечает Фрау – та скорым шагом держит путь прочь от КПП, в сторону парка, чтобы срезать расстояние и поскорее добраться до Ленинской. Она ёжится от холода, но тем не менее продолжает разборчиво отслеживать каждый свой шаг: чтобы не вляпаться в подтаявший сугроб, не забрызгать колготки, не замарать обувь. Со стороны это выглядит более чем забавно, но всё же парень понимает, что рослому существу в голубом костюмчике сейчас, должно быть, очень зябко, неуютно и обидно.

– Эй, мадам, садитесь – подвезу.

Поравнявшись с Фрау, Стас опускает стекло и зазывно машет рукой. Но та лишь смеряет его презрительным взглядом и идёт себе дальше.

– И всё же я настаиваю! Будет жалко, если колготки испортите! – он уже даже не скрывает издёвки, но Фрау никак не реагирует.

Как назло, именно в этот момент мимо проносится огромный чёрный внедорожник, выплёвывая из-под своих колёс волны грязи и щедро обдавая ими несчастную мадам. Та останавливается и в растерянности смотрит грубияну вслед. Горло Стаса сжимается от предательского хохота, а сердце – от предательской жалости. Притормозив, он выскакивает из машины и подбегает к обескураженной красотке, с ног до головы покрытой полупрозрачными каплями и ошмётками серого снега.

– Ну вот, говорил же тебе.

Придерживая под лопатками, он всё-таки доводит Фрау до автомобиля и уговаривает сесть внутрь.

– Я тебе здесь всё перепачкаю, – почти хнычет та. Рабочий день окончен, а значит про обращение по имени-отчеству можно забыть до следующего.

– Здесь и без тебя помойка – давно собирался салон помыть, – Стас даже не врёт, хотя если бы это нужно было для утешения, он бы соврал.

Доехав до подъезда в полной тишине, они ещё некоторое время сидят внутри и смотрят каждый в свою сторону.

– Шнайдер и грязь – это синонимы, – вдруг проговаривает Фрау, продолжая пялиться сквозь лобовое стекло ничего не видящим взглядом.

– Это точно. Я и глупость – это тоже синонимы, – говорить о себе в третьем лице получается далеко не у каждого, у Стаса вот не получилось.

– Это ещё почему? – тот же ровный голос, тот же бессмысленный взгляд.

Перекинувшись через коробку передач, парень обеими ладонями вжимает плечи Фрау в спинку пассажирского сидения и накрывает её губы своими. Положение ужасно неудобное, и он чуть не заваливается на бок в попытке удержаться на весу, но Фрау ловко подхватывает его своими руками и прижимает к себе. Поцелуй продолжается, но не углубляется. Он почти невинный, почти подростковый. Он длинный и неразрывный: губы двоих поверхностно, несмело изучают друг друга, будто впервые встретившись, будто привыкая к их общему вкусу, будто не было у них никогда ни прежних поцелуев, ни секса, ни почти совместного проживания, ни размолвок, ни окончательного расставания. Наконец решив, что дольше в таком неудобном положении он не выдержит, водитель осторожно отстраняется и, не глядя на пассажирку, выдаёт.

– Вот поэтому.

– Спокойной ночи, – слышит он в ответ и, оставшись один, наблюдает сквозь стекло, как высокая фигура в грязно-голубом направляется к подъезду.

– Спокойной ночи, – отвечает он, когда его уже точно никто не услышит, и заводит мотор.

====== 34. Советники и союзники (Гетеромелодрама – редкий жанр) ======

Диана до последнего не верила, да она и сейчас не верит. Вот уже целую неделю она начинает свой день с “Фраутеста”, надёжно скрывая свои туалетные похождения и от Оливерa, и от кого бы то ни было. Задержка в пару недель сперва не произвела на неё серьёзного впечатления: в последнее время нервы гудят, как канаты, и нарушение женского цикла в такие периоды – самое обычное дело. Но накатывающая время от времени нездоровая тошнота – уже повод призадуматься. Диана ещё помнит, как накануне сдачи госэкзаменов не имела месячных чуть ли не полгода. Тогда-то они с покойным мужем и обратились к врачу. Анализы, медицинские исследования, неутешительный диагноз. Сразу после получения диплома месячные возобновились, вот только это уже не имело значения. Слово “бесплодие” врачи не употребляли, но доступно дали понять молодой замужней женщине, что зачать самостоятельно она вряд ли способна, и если через год активных попыток чуда не свершится – ей прямая дорога на процедуру ЭКО. Сперва всё это казалось трагедией. Они с Брайаном даже как-то плакали, обнявшись: Диана кляла свою неполноценность, а супруг всё больше переживал о том, что скажут его родители. Но вскоре супруга не стало. Отходив траур, Диана наконец внутренне приняла приговор врачей, свыклась с ним. И настал момент, когда она начала считать его своим достоинством. Ну, а что – можно сэкономить на контрацепции, да и кому нужны эти дети… Но уже седьмой день тест показывает то, что не должен показывать. И если в первые пару дней она ещё надеялась, что недоразумение рассосётся как-нибудь само по себе, то теперь её терзают переживания совсем уж иного характера. Во-первых, беременность сейчас – очень невовремя. Во-вторых, Оливер в курсе её диагноза – и как, интересно, ему такое понравится? У него так или иначе будет повод обвинить её во лжи. И наконец, сама девушка ещё толком не определилась, готова ли она к материнству хотя бы теоретически, хотя бы если допустить, что в её жизни нет других проблем...

Очереди на приём к врачу, как ни странно, нет. В кабинете пока занято, и она – следующая. Диана специально наведалась в обычную районную женскую консультацию, а не в частную клинику: а что, если её узнают? Каковы будут толки: доверенное лицо “кандидата из народа” брезгует лечиться вместе с электоратом? Время идёт, и она начинает нервничать. Наконец дверь приёмной открывается и оттуда бодрым шагом выходит стройная брюнетка. Не взглянув в сторону Дианы, она уже цокает шпильками вдоль по коридору. Диана сразу её признала: это же та прокурорша, что крутила шашни с Круспе… “Следующий!”, – голос из кабинета заставляет поторопиться.

Уже через несколько минут Диана восседает в кресле, с гордостью разглядывая фиолетовое матовое покрытие на ногтях. Все знают, что в визитах к гинекологу самое главное – это свежий педикюр.

– Поздравляю Вас, четвёртая неделя. На учёт становимся? Или…

– Или… что? – Диана слезает с возвышенности, всё ещё не веря своим ушам.

– Или как некоторые! Дипломов понаполучают, а ума не наживут. Взрослые бабы, а всё без мужей, на аборты только и бегают. Вот хотя бы та, что перед тобой – вроде бы, уважаемый человек…

Грузная врачиха предпенсионного возраста запнулась, уже жалея, что дала волю чувствам и взболтнула лишнего.

– Постойте, а Вы уверены, что здесь никакой ошибки? Вот же медицинская карта.

Диана в очередной раз тыкает пальцем в стопку документов, что привезла с собой из Питера.

– Вижу-вижу, ну и что? – кажется, врачиха рада стать той, кто поставит крест на выводах высокочтимых питерских специалистов. – Ну вижу, ну и что. Значит, прошло. Бывает и наоборот, а бывает и такое – тебя-то что не устраивает? Да нормальная женщина на твоём месте до потолка бы прыгала! Муж-то хоть есть? Вот он обрадуется…

– Нету. Мужа.

– Всё ясно, – лицо врача в момент суровеет. – Тогда значит выписываем направление? Аборты у нас по вторникам, так что можешь прямо сейчас…

– А можно… Можно, я через неделю вернусь? Я пока ещё не решила.

– Можно, – лицо докторши вновь чуточку оттаивает. – Ты подумай-ка хорошенько, скорее всего это твой единственный шанс. А муж – чёрт с ним. Ты и сама неплохо зарабатываешь, а будет ещё лучше.

– Откуда Вы знаете? – улыбается девушка, пряча документы в сумку.

– Ты думаешь, мы тут тёмные такие, телевизор не смотрим? Я ж тебя сразу узнала! Володьке привет передавай – он у нашего женского коллектива здесь, в консультации, в большом почёте! Всем составом за него голосовать пойдём! А если будет возможность – пусть сам сюда заходит. В рамках предвыборной кампании, так сказать! Не обидим!

Диана покидает кабинет под громкий хохот врачихи. Ориентируясь по указателям на стенах, она направляется прямо в абортарий.

Девушка даже толком не понимает, зачем ей это надо. В операционном блоке очереди куда более многолюдны, чем на обычный осмотр. Она долго не решается зайти, оглядывая сидящих вдоль стеночки в ожидании своей участи женщин через дверной проём в конце коридора. Она не ошиблась – Ирина здесь, теснится где-то среди толпы, уткнувшись носом в глянцевый журнал.

– Здравствуйте, – подкравшись несмело, Диана отвлекает брюнетку от псевдочтения. Вы меня помните? Мы встречались в “Галактике”, на новогоднем…

– На новогоднем пожаре? Помню, – нерешительно отвечает брюнетка. – Кажется, у Вас ещё были какие-то судебные разбирательства с ФСБ, я читала в ведомственных новостях. Диана, да?

– Верно, – обрадованная дружелюбным настроем собеседницы, девушка действует уже смелее. – Пойдёмте выйдем?

Ей не требуется объяснять, зачем им выходить – и так ясно, что для разговора. Они спускаются вниз, где между регистратурой и гардеробом располагается что-то вроде безлюдного холла с диванчиками. По пути Диана забирает из гардероба своё пальто, но Ирина с ней не идёт, всем видом давая понять, что её дела в этом учреждении ещё не закончены.

– Я знаю, что это не моё дело, но я себя не прощу, если не спрошу: Рихард знает? Вы же понимаете, он мне не чужой человек, к тому же он близкий друг моего… жениха. Будет предательством, если я, встретив Вас здесь, ничего ему не скажу.

– Постойте, – Ирина успокаивающе улыбается, одними губами, ибо её глаза в это время бегают из стороны в сторону словно ища спасения. – А с чего Вы взяли, что это, – она неосознанно прикладывает ладонь к плоскому, даже втянутому животу, – от него?

И действительно – с чего?

– Не знаю, – честно признаётся Диана. – Но мне сказали, что аборты по вторникам... А что, если Вам отложить решение на недельку?

На секунду лицо Ирины грустнеет, но почти сразу же на нём проявляется тень раздражения и даже агрессии.

– А Вы бестактны, – вновь с улыбкой проговаривает она.

– Есть немного – на работе научилась. Думаю, и Вам чрезмерная скромность не присуща. Мне пора, всего хорошего.

Не решаясь дольше задерживаться, Диана направляется к дверям, на ходу накидывая пальто. Почему-то она уверена, что сто́ит ей покинуть помещение, как к гардеробу направится и Ирина. В операционный блок она не вернётся, по крайней мере сегодня. А ещё в рыскающих по вестибюлю глазах Диана рассмотрела немую просьбу передать привет Рихарду. Естественно – всего лишь показалось. Но решать чужие проблемы всегда проще, чем свои, и на них-то Диана и сосредоточится. А о том, что сказать Оливеру и сто́ит ли ему вообще что-то говорить, она подумает позже.

– Мне пора, ребят, спасибо, что пригласили! – Стас раскланивается из прихожей, натягивая правый ботинок. – Серёг, проводишь до стоянки?

На лице Наташки читается нескрываемое разочарование: в кои-то веки он зашёл в гости, а так толком и не поболтали. Наверняка ей хочется подробностей о таинственных отношениях её друга… с парнем. Тот лишь намекнул, что они расстались, а потом поцеловались, от чего у Наташки аж глаза загорелись от любопытство: ещё бы, такая санта-барбара, и не где-то по вражескому ТВ, а прямо у тебя под носом – и как назло всё самое интересное протекает мимо!

– Не обижайся, Наташ, я скоро снова заеду. Пока, девчонки!

Парень прощается с тремя дочками, младшая из которых ещё в пелёнках и вряд ли способна оценить его приветливость, и вдвоём с другом они выходят в подъезд.

– Фух, спасибо, что вытащил! Наташка дома пить не разрешает – давай у тебя в машине по пивку. В смысле я…

– Давай, без проблем. Я за рулём, а ты возьми себе пива и подваливай.

Дожидаясь друга в машине, припаркованной на подземной стоянке прямо под элитным высотным домом, где и проживает семейство фээсбэшника, Стас всё думает – как же ему всё-таки завести разговор и не спугнуть товарища?

– Наконец-то, – Серёга тут как тут, заваливается на переднее сидение с двумя банками “Хайникена” и пачкой сухариков. – Хоть дух переведу. Знаешь, Стасян, достало это всё. У нас сокращения пошли, уже многих уволили, кто со мной на службу поступал. Не нравится мне это. Теперь каждый трясётся: а вдруг он – следующий? Да и генерал лютует – помнишь того ненормального из психушки, который…

Он замолкает, не желая продолжать неприятную для Стаса тему.

– Помню, Серёг, и что с ним? – Стас всем своим видом пытается изобразить пофигизм.

– В общем, после того, как адвокат его отмазал от наших посягательств, Кречетов натравил своих шавок, и бедолагу избили до полусмерти прямо возле больницы.

От таких новостей сохранять пофигистичное настроение Стасу уже не удаётся.

– Да ты что? А я и не знал. Он же…

– Никто не знал. Парень – племянник председателя избиркома, и все расценили это как намёк… Сам понимаешь?

– Намёк на физическую угрозу в адрес самого председателя?

– Вот именно. Теперь тот тише воды ниже травы, и никто ничего не может сделать, – с важным видом излагает Серёга и делает очередной крупный глоток ледяного пива из запотевшей банки.

Он выглядит, как сплетница, которой известна сотня добротных сплетен, но вокруг нет ни единого желающего их слушать. Иными словами, Серёгу просто разрывает на поговорить. Он сам признаётся, что свёл все контакты с сослуживцами до необходимого рабочего минимума, а домой всю эту грязь он не тащит.

– Всем это уже надоело, тут и говорить нечего, – продолжает он. – А сейчас вот его изберут, и ходят слухи, что потом он полностью весь личный состав регионального управления на своих людей сменит. Процесс уже пошёл. Стас, – резко повернувшись, он хватает друга за плечо, да так, что тот давится сигаретным дымом. – А если и меня сократят? Мы за квартиру ещё не рассчитались, трое детей, Наташка не работает…

– Спокойно, Серёг, – несмотря на неудобство, Стас не торопится снимать с себя его руку. – Я тебе сейчас кое-что скажу, только ты не обижайся.

Серёгины глаза заблестели и любопытством, и испугом одновременно.

– Я хотел тебя сначала поуговаривать, но сейчас вижу – ни к чему это. И тупо предлагаю шанс испытать чувство глубокого морального удовлетворения, а заодно и деньжат заработать. Если откажешься – без проблем. В таких делах обидам места нет.

– Ну, говори уже, – нетерпеливо перебивает друг, потряхивая его за плечо.

Стас вкратце, но доходчиво доносит до товарища суть делового предложения. Он умалчивает о конечной цели мероприятия, а именно – о списке. Он лишь поясняет, что кому-то из их людей просто необходимо будет попасть в здание районного управления, и это нужно сделать до выборов. Он готов к очередному всплеску негодования, наблюдая, как по ходу его монолога лицо друга то хмурится, то расслабляется, то застывает маской непонимания. Закончив, он выжидающе смотрит на него, готовый уже ко всему.

– То есть… у вас есть какой-то план, который может помешать Кречету избраться в губеры?

– Именно.

Серёга ещё долго молчит – целую пару минут. Ровно столько времени ему требуется, чтобы прикончить всё оставшееся пиво.

– Жди звонка, – лишь выдаёт он и выходит из машины, прихватив мусор с собой. Обойдя машину и остановившись у водительской дверцы, он делает знак опустить стекло. – И Стасян, надеюсь ты понимаешь, что если я подписываюсь на это дело, то у тебя в руках оказывается не только моя дряблая задница, но и будущее моей семьи.

Звучит уж слишком пафосно, и Серёга как-то на редкость спокоен. Стас уже знает, что искреннее спокойствие для его друга – самый первейший показатель серьёзного настроя. Он лишь кивает в ответ и наблюдает, как друг покидает стоянку. Он знает, что планы коммунальных работ в управлении уже практически у него в кармане.

Сегодня вечером очередной эфир на Первом Областном – на этот раз не дебаты, а какое-то ток-шоу с участием представителей всех кандидатов. Суть та же: посетовать на текущее состояние дел в регионе, пообвинять друг друга в бездействии и понаобещать с три короба от лица своего кандидата. Диане известно, что на эфире будет Кирилл, и в данный момент Олли и Круспе как раз заняты извлечением всей его подноготной из того, что могло затеряться в сети. Вроде даже у них есть что-то конкретное, и сейчас они решают, как поступить с раздобытой информацией, как заставить её работать на них. Времени в их распоряжении – до вечера. Олли решил, что тянуть с выполнением их части плана нельзя, и Диана сильно переживает – чем это обернётся?

Заехав на Ленинскую, она терпеливо ждёт, пока ребята закончат свои дела. Вмешиваться в них самой у неё нет никакого желания – уж чего-чего, а забот ей и своих хватает. Пока они заперлись на кухне, она выходит на балкон через гостиную квартиры Тилля. Достаёт одну сигарету из пачки и вертит в руках, не спуская с неё глаз. Курить-не курить? Неужели – это всё? С привычками, с образом жизни – со всем, что у неё есть, придётся распрощаться? Конечно, рождение ребёнка – это начало, но любое начало – всегда конец чего-то другого. А что делать с Тимошкой? Уживутся ли пёс и ребёнок? Да о чём вообще её мысли? Какие сигареты, какая собака – тут “папаше” не знаешь, как сказать. Бедный Олли пребывает в абсолютной уверенности, что с ними такого произойти не может – она сама же его в этом и убедила! Убедила, исходя из собственной же убеждённости! Да он и не расстроился, когда узнал, честно признавшись, что ни о каких детях никогда даже не думал. Похоже, теперь он не обрадуется. А в свете текущих событий – тем более. И это лишь часть всех вопросов, что за последние несколько часов возникли у Дианы. Как быть с самим ребёнком? А если он родится больной? А если проблемный? Она этого не вынесет. Лучше уж вообще не рожать, тем более у неё нет никаких сомнений в том, что родительница из неё получится никудышная. Значит – через неделю по известному маршруту? Талончик от врача и в длинную очередь? А Оливеру можно вообще ничего не говорить – ни к чему это. Сам он в жизни не догадается – не с его соображалкой, а больше никто и не знает. Кроме врачихи, но она вроде нормальная. И Ирины – хотя и той ничего толком не известно. Кстати о ней…