Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

– Наверх! – спохватившись, командует Фрау. – У Вас оружие – попробуйте скрыться, а я всё же их отвлеку...

Выбравшись на наземный уровень гаража, беглецы находят его пустым – головорезы ещё не вернулись с перекура, но времени впритык. Приоткрыв дверь, удаётся заметить их чуть поодаль, возле соседнего, пустого гаража и припаркованного за ним внедорожника. Двое действительно докуривают, а один действительно мочится на ржавую дверь строения. Зайдя за поворот, скрывшись из поля зрения похитителей, рукой обозначив направление, откуда пришла, Фрау, приглушив голос, командует:

– Бегите туда. Сначала между гаражами – осторожно, там совсем темно и много опасного мусора под ногами! Через несколько рядов выйдете не расчищенную тропинку – бегите по ней до сетчатой ограды. За ней машина!

– А как же Вы? – недоумевает женщина. – Бежим вместе!

– Если их не отвлечь, они Вас быстро нагонят! Поезжайте одни, – Шнайдер надеется, что машина всё ещё на месте и на ходу. Такой райончик – мало ли, что могло за ночь случиться?

– И куда же нам ехать? Сразу в полицию? – уточняет старичок на всякий случай.

– Вы что! Никакой полиции! – Фрау хватается за голову, понижая голос. – Езжайте на ММК, где Диана работает, и сразу в приёмную – там о Вас позаботятся!

– А Дианочка... Она значит там?

– Ээ, да, наверное, – неуверенно отвечает Фрау. – Всё, бегите. – Уже готовая их покинуть, она задерживается, растерянно похлопывая себя по бокам. – Чуть не забыл, – Фрау достаёт ключи от машины и протягивает их старику.

– Спасибо, спасибо Вам, – женщина хватает Фрау за руки и принимается крепко их жать. – Вы спасли нам жизни, а ведь мы даже не знаем Вашего имени, – она выжидающе смотрит прямо в раскрасневшиеся глаза спасительницы.

Шнайдер долго не может решить, как ему назваться, и вдруг произносит:

– Кристоф, меня зовут Кристоф.

Убедившись, что старики всё поняли, и дождавшись, когда они скроются за углом ближайшего гаража, Фрау, звучно откашлявшись и одёрнув юбку, направляется прямо к зазевавшейся троице.

– Ребята, развлечься не желаете? – похрипывает она.

Даже странно, что самый тупой способ привлечь к себе внимание оказался единственно возможным в сложившихся условиях. Интересно, Фрау умеет что-нибудь ещё? С тех пор, как Шнай стал взрослым, он только и делал, что предлагал себя и тупил. После тридцати ему удалось немного продвинуться в личностном развитии – он научился ничего не делать, не суетиться, не убиваться, не выставлять напоказ своего отчаяния и своей отчаянной глупости. Конечно, Шнай не глуп – это роль, которую он выбрал за то, что глупышкам проще себя предлагать, да так и вжился в неё.

Бандюки сначала молча разглядывают её, потом также молча переглядываются между собой.

– Эй, чучело, а как ты вылезло...

– Вообще-то я гибкая. И с радостью это продемонстрирую.

– Заложники! – тот, что спохватился первым, уже бежит в гараж и через несколько мгновений до остальных доносятся его отчаянные вопли: – Сбежали! Лёха мёртв! Нам пиздец! Кречет нас здесь зароет нахер!

Скрутить уставшую Фрау и приволочь её обратно в гараж труда не составило, хоть она и сопротивлялась. Вжав длинную фигуру в стену, двое держат её за плечи, пока третий нещадно бьёт по груди, по лицу, по животу. Фрау боли не чувствует – ещё пару минут назад, указывая старикам путь ко спасению, она была бодра и воодушевлена, как никогда, но сейчас, вновь оказавшись в этом унылом, пропахшем землёй и соломой помещении, она вдруг обмякла, поглощённая усталостью, и силы оставили её.

– Говори, где они прячутся? Бежать здесь некуда – ближайшая дорога на другом конце застройки, – скорее всего они имеют в виду какую-то другую дорогу, и им невдомёк, каким способом сама Фрау добралась сюда и нашла их схрон. – Где они? – центральный нападающий пробивает несчастной в пах, отчего та обмякает, удерживаемая на весу своими конвоирами.

Убедившись, что пленница больше не в состоянии бороться, они отпускают тяжёлое тело свободно лететь. Фрау приземляется на пол, корчась от боли.

– Надо было сначала яйца отрезать, а потом юбку напяливать! Но не беда – эту ошибку мы сейчас исправим...

Зарывшись лицом в волосы, Фрау не видит говорящего, не видит она и его действий, но ей кажется, что где-то совсем близко раздался лязг щёлкающих ножниц.

– Анвар, остынь блять, Кречет сказал всех живыми держать.

– Всех, блять, и где все! Покончим с чучелом и свалим всё на него!

Чучело... странное слово. Пауль когда-то её тоже так назвал. Что оно вообще значит? Если Фрау выберется отсюда, то обязательно уточнит в словаре... Перебранка переходит на повышенные тона, и на скукожившуюся на грязном полу пленницу уже кажется никто не обращает внимания. Перетерпев самую острую фазу боли, она проводит ладонью по лицу, освобождая его от волос. Первое и единственное, что предстаёт перед нечётким взглядом – резиновый сапог стоящего ближе всех к ней конвоира и торчащую из голенища рукоятку пистолета.

Дальше всё происходит, как в плохом боевике дневного эфира какого-нибудь заштатного телеканала. Выхватив орудие и наугад сняв его с предохранителя (прежде держать оружие в руках Фрау не доводилось), она стреляет прямо перед собой – то есть в чью-то ногу. Подняться получается не сразу – ноги едва держат слабое тело, глаза застилает по́том и волосами, и Фрау с трудом ориентируется в пространстве. Так и не сумев как следует прицелиться в кого-нибудь из опешивших от такого поворота событий бандюков, она начинает палить наугад. Кажется, они даже пытаются стрелять в ответ – но недолго. Втемяшившись задницей в кирпичную стену, Фрау продолжала вслепую жать на курок, даже когда дуло перестало выдавать патроны. Наконец убедившись, что магазин пуст, она откинула волосы назад и осмотрелась. Среди стреляных гильз и кровавых разводов распластались три тела – все трое формально ещё живы: ранения пришлись им в разные места. Вот тебе и нуар. Вот тебе и фам фаталь.

Она чувствует себя победителем, который никогда не побеждал: всё ещё не вжившись в новообретённое амплуа, она будто наблюдает за собою со стороны. Вот гараж, вот кровь и гильзы, вот трое поверженных злодеев, а посреди всего этого – она, главная героиня. И всё это жёваными кадрами кинохроники проплывает перед воспалёнными глазами удивлённой зрительницы. Но в кино вслед за сценой победной расправы следуют титры, ведь то, что будет после, уже не имеет значения – зрителю не интересно будущее героев, и сценаристы всегда оставляют его за скобками. В жизни же финальная сцена – только начало, и право на будущее героине ещё нужно заслужить. Не особо заботясь о телах, Фрау на дрожащих конечностях перешагивает бессловесно стонущих жертв. Нужно выбираться, отрезав былое, нужно идти вперёд, не оставляя былому шанса вновь возникнуть на её пути. Она берёт с клеёнчатой доски оставленную кем-то из несостоявшихся затрапезников зажигалку и направляется к выходу. Обернувшись, онa часто моргает, освобождая глаза от жгучих слёз. И всё же это не кино. Всё, всё это – её рук дело. Всё взаправду! Он... всех победил! Шнайдер – счастливчик! Два слова, которые никогда не встречались вместе, вдуг сами собой сложились воедино в его туманном сознании. Слёзы жгут кислотой, лицо пылает, Фрау смеётся, обхватив голову руками. Солома хоть и сырая, но политая водкой из непочатого бутыля заходится быстро, и вскоре весь пол гаража накрывает горящим покрывалом. Воздух наполняется душным травяным дымом, окончательно застилающим взор. Дым лезет в уши, в нос, в горло – но Фрау рада им дышать: говорят, у победы есть запах, и её победа пахнет горящей соломой. Едва успев отскочить от подбирающегося к грязно-бурым сапожкам пламени, Фрау делает шаг за порог и запирает железную дверь гаража снаружи на засов.

Она плетётся, плохо разбирая дорогу – что-то мешает ей смотреть, её глаза будто маслом дизельным залили. Сфокусировать взгляд не получается – возможно, это последствия удара по голове, а может – забившаяся под веки грязь, а может – просто усталость. Так, в сумрачных шатаниях, она протискивается знакомым путём меж гаражей, то и дело на что-то натыкаясь, иногда падая, вновь поднимаясь и, шаря по воздуху подранными ладонями, плетясь дальше. Одно из падений заканчивается совсем неудачно: торчащий из земли штырь глубоко вонзается в левый бок чуть ниже рёбер: будучи уже не в состоянии видеть, Фрау расслышала звук рвущихся волокон плотной ткани жакета, а следом – свой крик. Дёрнувшись назад, она поднялась и тут же обнаружила, что почти не может дышать. В раненом боку пульсирует, и, прижав к месту пульсации кулак, Фрау словно погружает его в клокочущую кровавую ямку. Нужно продолжать идти.

О том, что ей удалось добраться до изгороди, она узнаёт уже на ощупь. Вписавшись в ржавую рабицу всем телом, она протискивает пальцы в зазоры между переплетённой проволокой. Дыры нет. Она должна где-то быть, её лишь надо нащупать. Потом пробраться на пустырь, а там машина... Но машины тоже нет – Фрау сама лишила себя путей к отступлению. Спасая незнакомых людей, она в глубине души надеялась, что отступать самой ей не потребуется. Домой не хочется. Надо бы в больницу, но тоже не хочется. Да и как добраться туда, без связи, без глаз... Боль нарастает, одновременно с болью приходит слабость. Ноги уже не держат – из последних сил раненая повисает на паралитически скрюченных пальцах, навалившись на изгородь. Вскоре не выдерживают и пальцы. Опустившись в грязь у подножья изгороди, существо в подранном шанелевском костюмчике сворачивается клубочком, зажимая кровоточащую рану холодными пальцами. “Сейчас только глаза отдохнут, и пойду работать”.

– Эй, смотри!

– Что там?

– Хрен знает, какая-то бомжиха, или наркоманка... Вроде шевелится. Слушай... такую же никто искать не будет?

– Больше на проститутку похожа, чем на бомжиху. Ты чего надумала?

– Так, ты хочешь вызвать Князя Тьмы или нет? Читал про жертвенную кровь? Вот наш шанс!

– Ээ, ну я не знаю...

– Ссыкло! Ладно, иди черти магический круг, и чтобы всё, как в книжке! Потом поможешь мне её до круга дотащить. Заклинание чур ты читаешь! А глотку, так и быть, я сама перережу...

Понурый доходяга плетётся к заброшенному заводу, где в одном из бывших цехов у них с подругой припрятаны чёрные свечи, “заколдованный кинжал”, купленное в “Читай-Городе” пособие по чёрной магии и даже приобретённый через ebay томик Алистера Кроули, по уверениям продавца принадлежавший когда-то шестнадцатилетней викканке из Пенсильвании, которую в начале девяностых фанатики-методисты сожгли за колдовство. Подруга давно подбивала его на то, чтобы вызвать Князя Тьмы. Но Князь так просто не является – он требует человеческих жертвоприношений, поэтому мечта довольно долго оставалась просто мечтой. A сегодня они нашли полуживую проститутку, которую искать никто не будет, и надежда на встречу с Князем затеплилась в юных сердцах с новой силой. Пока парень расчищает место для обряда, выбрасывая из здания прямо в окно пучки сушёной полыни и кости, напоминающие кошачьи, его толстая подруга в тёмной кожанке сторожит свернувшееся на земле потерянное существо – их будущую жертву.

– Ну и куда он запропастился? – Пауль с недовольным видом оглядывает пустую приёмную. – Вечно, когда он нужен, его нет.

– Кто? Кого? – высовывает курчавую голову из линдеманновского кабинета Машка.

– Шнай. Упёрся куда-то. Пальто на месте. Может, он в сортире?

– Кстати, он вас там не смущает? – хихикает Машка. – А я всё ждала, что дорогая Фрау наш женский санузел посещать начнёт, но увы, увы... Ладно, – ловит она сердитый взгляд Пауля. Ситуация крайняя, и для шуточек действительно не время. – Позвони ему на мобильный.

Решив, что идея не так уж и плоха, Ландерс набирает номер и через секунду знакомый рингтон уже звучит откуда-то от окна. Подскочив от неожиданности, оба, и Машка, и Пауль, бегут туда – к секретарскому столу, где в одном из верхних ящиков и надрывается Шнаевский смартфон. Машка отводит растерянный взгляд в сторону – на стационарный телефон, на дисплее которого красным цветом высвечивается циферка один.

– Ой, смотри-ка, голосовое сообщение. Может, это от Шная?

Не теряя времени, она жмёт на кнопку воспроизведения. Это не от Шная. Стас скорым и волнующимся голосом выкладывает информацию по поводу предполагаемого местонахождения Дианиных родителей.

– Кхм, кхм, извините, – оторвав взгляды от холодного дисплея стационарного телефона, Машка и Пауль замечают в дверях двух странных людей. Да кто их вообще на порог пустил, чем там охрана занимается? Кто они вообще? – А Диана Горчакова здесь работает?

Так быстро Ландерс ещё никогда не соображал. Сложив в уме два и два и даже не успев облечь свои нехитрые вычисления в вербальную форму, он подлетает к визитёрам и, взыскательно заглядывая им в глаза поочереди, шёпотом вопрошает:

– Где Шнай?

– Э, кто?

– Фрау...

– Простите, мы не понимаем...

– Кто Вас вытащил... оттуда, где вы были?

– А, Кристоф? – женщина опускает взгляд, будто стыдясь чего-то. – Он дал нам ключи от машины, а сам... вернулся к бандитам...

Пауль издаёт вымученный вздох и падает на диван. Как-как они сказали? Кристоф, твою мать. Кристоф, блядь. Кристоф, который вернулся к бандитам...

– Извините, – женщина присаживается рядом и участливо трогает Ландерса за плечо, в то время как расторопная Машка уже ставит чайник греться. – Извините, а где наша дочь?

====== 41. Бессонная ночь и бодрое утро (Список) ======

Хватает телефон, выходит на крыльцо, курит, возвращается в дом, кладёт телефон на стол, а себе наливает чего-нибудь выпить, снова звонок, снова сигарета – как хорошо, что взяли сразу блок, окурок летит в жестяную урну, чаще – мимо, телефон летит в карман, чтобы через пару минут опять быть выуженным оттуда. Сергей уже давно перестал обращать внимание на судорожные передвижения своего друга, он всё понимает: тому не до сна и не до разговоров. В комнате пиво быстро нагревается, а от тёплого пива клонит в сон. Спать нельзя, поэтому друзья вытащили весь запас жидкого топлива на улицу и бегают туда наполнять стаканы по мере необходимости. Сергей сделал всё, что мог: разузнал у коллег о последнем негласном указе Кречетова, выведал у ребят, работающих “в поле”, где у их подразделения схрон для встреч с информаторами. Больше он ничем пока помочь не может. Он смотрел фигурное катание по включенному на беззвучном режиме телеку, а Стас бродил по даче, не выпуская сигарету из одной руки, а телефон – из другой. Когда Сергей проснулся – а он не сразу понял, что спал, ведь ему снилось фигурное катание, только вместо девочек в символических юбочках, оголяющих литые квадрицепсы, на льду плясали бурые медведи, явно пьяные – когда Сергей проснулся, Стаса не было. Ни в доме, ни на участке, а со стоянки за сараем исчез и автомобиль. После дюжины длинных гудков в трубке мобильного Сергей улёгся поудобнее на бок и вернулся к медведям на льду.

От дачного пригорода до того пригорода, где обитает призрак Химмаша, ехать через весь город. Стас ведёт, не превышая скорость – ночные дороги пусты, зато патрули ДПС караулят одинокого путника чуть ли не за каждым поворотом. Нельзя сейчас попасться – не потому, что Стас боится штрафов, а потому, что дорога́ каждая минута. Останавливаться нельзя. Знать бы, каким путём ехал Шнай. Стас припоминает, как они катались по округе ещё совсем недавно, в другой жизни, когда была зима и открывалась “Галактика” – катались вдвоём по тем заброшкам. Да, Шнай знает дорогу, к сожалению. Серёга позвонил лишь раз – Стас как раз тогда выруливал с грунтовки на трассу, ведущую в город, и до телефона не дотянулся. Пауль звонил уже трижды – зачем? Одного раза было вполне достаточно. Стас всё ещё не верит в правдивость его истории. Шнай, один, попёрся куда-то ночью, вытащил пленников, а сам сгинул. Не, тут точно что-то не вяжется. В этой цепочке все звенья слабые.

Здание завода – бетонная колбаса, сияет чёрными впадинами пустых окон. Притормозив на подъездах, парень выходит из машины, прихватив фонарик. Если Шнай здесь был, то наверняка оставил следы. Так и есть: чёткий узор протекторов ведёт через весь слякотный пустырь, огибает завод справа и обрывается в нескольких метрах от сетчатой ограды. В следах человеческих сразу и не разберёшься – фонарь выхватывает их лишь фрагментарно, а тусклые отблески сияния восходящей луны сквозь холодную облачную дымку не позволяют узреть целостную картину. Ясно одно – следов много, и они разные. Их даже больше трёх видов, что уже страшно. Глубокие квадратные ямки явно оставлены толстыми каблуками Шнаевских сапожек, ещё две пары следов, исчезающих на том месте, где, судя по всему, была оставлена машина, наверное принадлежат спасённым заложникам. Чьи же остальные? Стас настолько углубился в чтение узоров на грязи, что даже присел на корточки и сощурил один глаз, будто это могло помочь ему лучше видеть. Погрузившись во внутренние рассуждения и почти уже примерив на себя личину странника Арагорна (всегда мечтал), он не сразу замечает сумбурного копошения с обратной стороны ограды. Вмиг выпрямившись и замерев, он прислушивается. Определённо, там за оградой кто-то есть, и этот кто-то не видит его из-за преграждающего обзор колючего безлиственного кустарника. Стас крадётся на шум: за оградой его может ждать как сам Шнай, так и стая бродячих собак. Шагнув в вырезанный из сетки зазор и резко развернув фонарик в направлении копошащегося тёмного пятна, он чуть не вскрикивает. Что-то мелкое, несуразное топчется у забора на четвереньках, низко наклонив круглую голову в... шапочке? Принюхивается и фыркает. Вдруг встаёт, поворачивается на свет и... орёт.

– Пауль, бля, это ты?

– Блин, фонарь опусти! Ты что тут...

– Это ты что! Напугал до усрачки. Вынюхиваешь, аж чуть ли не носом землю роешь.

– Я тебе звонил. Не дозвонился – и сам рванул сюда. Припарковался вон там, – Ландерс указывает на дальнее крыло завода. – Смотри, что нашёл!

Он протягивает внезапно обретённому напарнику какой-то тряпичный шмат и маленькую серебристую железяку.

Стас целится фонарём в собственную ладонь, в нетерпении всматриваясь в грязные Ландерсовские находки. Лоскут голубовато-сиреневой ткани в мелкую клеточку, и сердце ёкает – он помнит этот костюм у Шная. Они ещё вместе смеялись, разбирая двойную посылку из интернет-магазина: юбка из этого комплекта, а жакет из другого, как весело. Вторым предметом оказалось малюсенькое кольцо с анком – такое даже самой худенькой девушке и на мизинец не налезет.

– Эти штуки на фалангах носят, – поясняет Ландерс. – Неформалы всякие. Каюсь, у меня в интернет-магазине, ну, который при официальном сайте группы, такого барахла хоть отбавляй. В Китае заказываем – два евро за дюжину, а продаём по двенадцать евриков за штуку... – Уловив упрёк в серых глазах парня, Ландерс умолкает: не время для болтовни. – Да, блин, ещё кое-что... – Ландерс тычет пальцем на тёмное пятно у забора: – Посвети...

Даже в слепящем луче фонаря кровь угадывается без сомнений. Густая багровая лужица под изгородью, чуть остывшая, но ещё не высохшая, она блестит так же, как и грязь вокруг, и выделяется на грязи лишь цветом. И, возможно, запахом. Стасу уже кажется, что он чует солоновато-сладкую вонь сворачивающейся крови, но в то же время он не исключает, что удушливый до тошноты запах – лишь порождение разгорячённого дурными предчувствиями воображения. Сейчас же все на взводе! А от сиреневого шанелевского лоскута, кажется, гарью пахнет. Стас поднимает руку с фонарём и проходится светом по всей изгороди рядом с кровавой лужей – на крепкой, чуть тронутой ржавчиной сетке, осталось несколько бурых разводов, будто кто-то цеплялся за неё кровавыми пальцами.

– Ты видел? Видел? – Ландерс выхватывает из рук Стаса фонарь и выключает его. – Тихо! Смотри!

В одном из окон первого этажа казавшегося пустым здания бликует. Словно там пытаются разжечь костёр, а пламя всё не занимается. Бликует рыжими всполохами, и в их сюрреалистичном свете пляшут тени. Одна, две, три, десять – не разглядишь. Тени ломаются на стыке пола и задней стены, преобразуясь в зловещие изогнутые фигуры. Молча переглянувшись, друзья идут на свет.

Не идут – крадутся. Им невдомёк, что они сейчас повторяют движения Шнайдера – тот тоже задирал ноги повыше, чтобы не увязнуть, отчего хлюпанье обуви по грязи становилось ещё более чавкающим. Не включая фонаря, мужчины подбираются вплотную к привлекшему их внимание окну. Внутри огонь – пять свечей, начерченная углём или чем-то чёрным на расчищенном бетонном полу пентаграмма и... Шнайдер посередине. Нет, он не прибит за конечности гвоздями – он, беззащитный, лежит скукожившись, а в его волосах – солома.

– Euphas Meta him, frugativi et apellavi, – слышится совсем рядом ребячий голос, дрожащий и неуверенный. Даже понять невозможно, что именно он говорит и на каком языке.

– О, Князь Тьмы, снизойди до нас! Прими от нас жертву! Отведай крови человеческой и прими нас в рыцари тёмного воинства твоего! – на этот раз голос принадлежит девушке. Вскоре на авансцене появляется и она сама: объёмная фигура в чёрном, трепыхающемся в свете свечей одеянии, она походит на говорящий мешок картошки.

И Стаса, и Ландерса фантасмагоричное светопредставление почти увлекает. Забавно всё это – было бы забавно, если бы не внезапно мелькнувшее в руке юной леди изогнутое лезвие какого-то вычурного кинжала. Скорее всего – бутафорского, но одного отблеска оказалось достаточно, чтобы вернуть обоих зрителей недоделанного таинства на грешную землю.

– Шнааай! – Стас сигает в оконный проём и в один мах оказывается в расчерченнoм чёрными линиями кругу. Одна из свечей падает и катится к стенке, по пути успевая погаснуть. Сразу становится темнее. – Ах ты мрааазь, – поймав ведьму-самоучку в поле зрения, он, не прицеливаясь, прописывает ей с правой и попадает по зубам. “Прямо в щи”, – как сказали бы у него на районе. “Девочек обижать нельзя”, – как сказала бы совесть. – Да иди ты нахуй! – Поприветствовав то ли саму совесть, то ли пошатнувшийся мешок с картошкой, он с разбегу наваливается на девицу, пытаясь придушить. Но девочка не так проста – зазевавшись от неожиданности и пропустив первый удар, к моменту падения она мобилизуется и уже тянется за отскочившим в сторону изогнутым клинком, успешно его достигая.

Пауль поспевает вовремя: с ноги он выбивает клинок из ладони предводительницы импровизированного шабаша, а обеими руками уже пытается оттащить рассевшегося на резво сопротивляющейся туше Стаса.

– Оставь её, друг, потом проблем не оберёшься, малолетка ведь!

Стас дважды бьёт чёрную жрицу головой о пол – не сильно, но и не слабо – достаточно, чтобы ей расхотелось куда-либо бежать – и слезает с неё.

– Смотри! – тут же переключается он на выскакивающего в зазор окна юнца.

Он было дёрнулся в погоню, но Пауль предостерегающим жестом заставил его вспомнить, зачем они здесь. И за пацаном отправился сам.

Пауль настигает беглеца прямо в центре пустыря. Даже странно: сорокалетний мужчина не в самой лучшей форме нагоняет тощего подростка. Сбив того с ног, он заставляет его выронить сумку – сумка тяжела, и наверное, в ней и крылась причина нерасторопности парня. Из торбы прямо в грязь вываливаются две книги, какие-то травы и отполированный до блеска кошачий череп.

– Ах ты тварь! – Схватив за шиворот, Пауль макает бегуна в грязь лицом. Сколько раз – сам не помнит, но тот уже начинает захлёбываться. – Тварь, тварь, никому, никому не разрешено котиков обижать!

За последующие десять минут Пауль успел избить пацана до полусмерти, и даже эхо гласа совести не омрачало его вдохновения. Оправившись от первичной волны ярости, он притащил мальца обратно к заброшке, нарыл по углам помещения обрезков проволоки, связал обоих тёмных воинов по рукам и ногам и друг с другом... Только потом он вспомнил, что в просторной комнате, тускло освещённой четырьмя свечками, кроме него и нейтрализованных слуг Сатаны, есть ещё двое.

– Ментов вызови. Пусть их заберут, – слышит он за спиной тихий и какой-то отстранённый голос Стаса.

– Каких таких ментов?

Вопрос о ментах больше не поднимается, как и вопрос о скрученных – одного взгляда на Шнайдера достаточно, чтобы Пауль, вслед за Стасом, забыл обо всём.

Поразмыслив, Лоренц решил всё-таки не рисковать и не оставлять спящих на произвол судьбы. А что, если кто-то из них проснётся раньше времени? В здании полно оружия, и свободно разгуливающий по этажам служака, имеющий доступ к сейфам, им совершенно ни к чему. А что, если придётся бежать налегке – не бросать же их беспомощно валяться по кладовкам? Или если начнётся штурм – они могут запросто попасть под огонь. Тиллю и Оливеру пришлось обойти все этажи, все подсобки и перетащить мирно спящих охранников наверх – к генеральскому кабинету. Так безопаснее. Связав их для надёжности по рукам и ногам, ребята пересчитали “улов” – тринадцать спящих хлопцев плюс четверо бодрствующих у стеночки. Да, за такой выкуп можно будет и поторговаться. Отступать некуда, и следует использовать все ресурсы, пока ещё есть шанс самим выйти из этой передряги живыми. Шанс призрачен, но надежда, как говорится...

– Приём, – закончив с пленниками, Флаке возвращается к рации. – Мы требуем два вертолёта, чтобы беспрепятственно покинуть город вместе с заложниками. Заложников отпустим, как только окажемся в безопасности. И учтите: если заметим преследование, начнём выбрасывать их по одному.

Нельзя показывать слабость: дать слабину – значит проиграть. На другом конце тишина. Судя по тому, что удаётся разглядеть в окно, силовики серьёзно переполошились. Флаке не планировал подобного варианта отступления – но, чёрт возьми, они на последнем этаже заблокированного здания, на крыше которого есть вертолётная площадка. Грех не воспользоваться случаем.

– Один вертолёт, – наконец слышит он из рации.

– Э, так не пойдёт. У нас много заложников, и здесь мы никого оставлять не собираемся.

Снова тишина. В такие моменты нет ничего хуже тишины, но Лоренц терпелив – в конце концов, что ему остаётся, кроме терпения?

– Один, но большой. Ми-26 подойдёт? Но нам нужны гарантии безопасности заложников. Откуда нам знать, что вы их попросту не убьёте, как только выберетесь? И да – вертолёт денег стоит. Надеюсь, вы понимаете.

– Хорошо, – с готовностью реагирует Флаке. – Один большой вертолёт, который вы оставите для нашего человека в условленном месте. Наш человек пригонит его сюда сам. И без выкрутасов – нам не до шуток. За машину не переживайте – как только мы скроемся, свою летучку вы найдёте в полной сохранности, только пока не знаю где. А насчёт гарантий – в пяти километрах отсюда по левой стороне шоссе, на обочине, припаркован наш автомобиль. УАЗ, его нельзя не заметить, если внимательно смотреть конечно. Там трое из коммунальной службы. Убедитесь, что с ними всё в порядке. Убедитесь, что убивать – не в наших планах. И не нарушайте наших планов. Не надо.

Тилль хитро́ улыбается. Первая волна напряжения уже спала, и сейчас он даже в состоянии видеть в происходящем забавное. Его Флаке – деловая колбаса*. Хотя он всегда таким был, но Тилль, похоже, так никогда и не научится не удивляться этому. Флаке – самый удивительный, и если их всех здесь сегодня похоронят, то все отправятся блуждать по чистилищу, а Лоренц вознесётся прямиком на небо. Не потому, что он святой, а потому, что он умеет разруливать ситуации. Держись, Флаке.

Пока Ландерс гонялся за живодёром-чернокнижником, Стас обходил окружность с вписанной в неё пентаграммой против часовой стрелки, не отводя взгляда от лежащей по центру звезды скомканной фигуры. Ужас парализовал его волю: он ещё помнил, зачем пожаловал сюда, на этот чёртов пустырь, посреди ночи – чтобы найти Шнайдера и вытащить его отсюда. И вот он его нашёл. Но подойти к недвижимому телу, осмотреть его, поговорить с ним – этого он не мог заставить себя сделать. Ужас нарастал в сознании, пока не поглотил его полностью: а что, если Шнайдер не жив? Не жив – значит мёртв? Что тогда? Света свечей хватало, чтобы рассмотреть кровавые пятна на бетоне. Шнайдер лежал лицом вниз, а вдруг это лицо, родное и любимое – уже маска мертвеца? Взлохмаченные волосы скрывали голову и шею. Шнайдер не дышал. Не вздымалась его грудина под грязными лохмотьями, бывшими когда-то шанелевским жакетом. Он не шевелился – как не пытался Стас усмотреть хоть призрачный намёк на движение в какой-нибудь части его тела, ему этого не удавалось. Он бродил бы так до рассвета, если бы не Ландерс. Управившись с сатанистами, он бросился в круг и пал перед телом Шнайдера на колени. Он сделал то, что и должен был – перевернул тело и убрал волосы с белого, покрывшегося испариной воскового лица. Он ничего не говорил, лишь щупал шею, осматривал кровоточащую рану в боку, прикладывал ухо к недвижимой груди.

– Он жив, – наконец произнёс Пауль.

Стаса словно расколдовали. Оцепенения будто и не было – он ринулся в круг и наклонил своё лицо к лицу Шнайдера. Он так и не понял, где там Пауль рассмотрел признаки жизни, но уточнять не стал – он поверил ему на слово, потому что не мог не поверить.

– Шнай, Шнай, – шептал он, – только не умирай.

Дотащить Шнайдера до машины оказалось задачей нелёгкой – даже вдвоём они едва управлялись, то и дело спотыкаясь и увязая в слякоти, норовя выронить ношу в талую мартовскую грязь.

– Поедем в больницу, я знаю дорогу, – затолкав тяжеленное тело на заднее сидение, Стас берётся за руль.

Он ждёт, когда Пауль подгонит своё авто с противоположной стороны пустыря. Когда пустырь перестал отображаться в зеркалах заднего вида, он почувствовал: всё. Будто кто-то уколом гусиного пера поставил жирную чернильную точку на всей этой истории, и впереди – только надежда.

Приёмное отделение городской клинической больницы – Паулю не удаётся отделаться от ощущения дежа вю. Ольга уже ждёт их на входе вместе с дежурным врачом. Ольге позвонили по дороге, и она разбудила лекаря, окончательно лишив его надежды на тихую смену без происшествий. Шнайдера увозят на осмотр. Стас выходит во двор – курить за ёлкой, как несколько ночей назад это делал Ридель, стоя на том же самом месте. Пауль и Оля остаются вдвоём.

– Всё так несправедливо, – выдаёт неуместную банальность грустная женщина. С тех пор, как она очутилась в этих стенах, она всегда грустная.

Ландерс поворачивается к ней и смотрит в её лицо. Отмеченное не до конца сошедшими следами побоев и хирургическими швами, оно не пугает и больше даже не шокирует. Оно поражает глазами – в них грусть и ничего более.

– Не грусти, – зачем-то шепчет Пауль банальность ещё более неуместную.