Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Перепуганная резким пробуждением, Фрау подскакивает на кресле и больно ударяется коленями о край стола. Откашлявшись, она хватается за трубку:

– Приёмная господина Ли…

– Шнай, это я. Не смог дозвониться до Круспе – у него вечно занято! Где Машка, пусть соединит меня с ним!

– Привет, Стас, – тревога и воодушевление смешиваются в душе секретарши.

– Привет, слушай, времени нет, соедини меня с кем-нибудь – дело срочное!

Фрау прикидывает в уме, прижав трубку к груди, и вскоре вновь возвращает её к уху.

– Машка занята – наши попали в засаду, ты наверное уже знаешь…

– Знаю конечно, тогда переведи на Круспе!

– Он занят информационным освещением событий, тут скоро такое начнётся… Дианкиных родителей похитили, ты же знаешь…

– Да знаю я! Поэтому и звоню! Тогда дай Ландерса!

– Кхм… А почему Лaндерса? Его нет, – врёт Фрау. Ей вдруг становится невыносимо обидно оттого, что человек на другом конце провода её саму кажется вообще ни во что не ставит. – Можешь мне всё сказать.

– Шнай, ну ты-то здесь причём! Мне срочно нужно поговорить с кем-то, кто принимает решения! Нужен кто-то, кто сможет действовать!

Фрау снова отнимает трубку от уха и кладёт её на грудь. Отдышавшись, убедившись, что сможет говорить ровно и спокойно, она дежурным тоном отвечает:

– Я передам всю информацию Ландерсу, как только он вернётся. Говори, я запишу сообщение, – и не дожидаясь, когда Стас начнёт говорить, Фрау нажимает на красную кнопочку [REC] на аппарате.

Записав сообщение, она вешает трубку, не попрощавшись. Встаёт с кресла и скользит обтянутыми капроном ступнями по паркеру в сторону двери в кабинет гендира. Её передвижения бесшумны, и ей удаётся заглянуть в кабинет, оставшись незамеченной. Внутри всё по-прежнему – у Машки в обеих руках по телефону, а Ландерс изучает гугл-карту на экране одного из линдеманновских лэптопов. Параллельно он ведёт беседу с Рихардом, причём на повышенных тонах – от нервов, не со зла. Окончательно убедившись, что коллеги слишком заняты и до неё им дела нет, Фрау возвращается к столу, присаживается на кресло и в пару ловких движений натягивает брошенные под столом сапоги. Вновь встаёт, оглядывает себя в маленькое косметическое зеркальце. Если бы было время, если бы у неё с собой была подходящая одежда, она бы конечно же переоделась. Но на счету каждая минута, а значит ей придётся отправиться в путь, в чём есть. Наслюнявив кончик мизинца, она стряхивает пару крошек осыпавшейся туши с нижнего века. Да, совсем неплохо. Она открывает верхний выдвижной ящик огромного секретарского стола, кладёт туда мобильник, достаёт оттуда же ключи от машины – она знает, что машина Тилля сегодня на стоянке ММК, а запасной дубликат ключей всегда хранится у секретарши. На цыпочках, стараясь не ступать на каблуки и не скрипеть досками паркета, она подкрадывается к входной двери. Бросив последний взгляд на оставшееся висеть в углу у входа пальто, Фрау, не решаясь задерживаться ещё хоть на минуту, покидает здание. Слякотно и зябко. Темно, уныло и очень-очень страшно. Забравшись в машину Тилля, она включает зажигание, кладёт руки на руль и несколько секунд привыкает к забытым ощущениям. Последний раз Шнайдер садился за руль в день, когда у Стаса умерла мама. Наконец решившись, Фрау жмёт на педаль газа и выруливает со стоянки. Чтобы не оставаться с мыслями наедине, она включает радио. Волна автоматически настроена на станцию, которую слушает босс: какие-то новости, экономика, полный бред. Пошарив по сенсорной панели – Линдеманн ездит на ауди и на аудиосистему в салоне тоже не поскупился – она наконец находит что-то успокаивающее. Какой-то дип хаус, хрен знает что, главное – ритмично и без слов. И не мрачно, хватит с неё мрака. Улицы ночного города переливаются двумя цветами: чёрным и белым. Белые островки недотаявшего снега разбавляют чёрный фон, сотканный из мокрого асфальта и уличной грязи. Почти что город-долматинец. Проехав патрульных ДПС, даже не сопроводивших странную водительницу сколь-либо заинтересованными взглядами, Фрау глубже вжимается в водительское кресло. Документов у неё при себе нет. Никаких. Разве что документы на машину, которые Тилль хранит в бардачке… Хотя какая разница – ведь человека, направляющего сейчас авто в сторону далёкого пригорода, по сути даже не существует. Надеясь избежать встречи с очередными патрульными, Фрау держит путь к промзоне. Слова Стаса прокручиваются в её голове на автоповторе – она так боится забыть их, что сделала их своей молитвой. “В промзоне, за бывшим заводом Химмаш. Серёга сказал, там у людей Кречетова один из ведомственных схронов – ну для встречи с осведомителями, то да сё. Через Серёгиных друзей удалось узнать – Дианкиных предков там держат”. Фрау приблизительно знает дорогу. Что она будет делать дальше? По обстоятельствам.

Комментарий к 39. Взаперти (Есть люди, которые принимают решения) *https://www.vogue.com/fashion-shows/spring-2017-ready-to-wear/chanel/slideshow/collection#12 – костюмчик Фрау (возможны вариации с цветом)

====== 40. Похождения рядового Шнайдера на фронтах невидимой войны (Гаражный Noir) ======

Комментарий к 40. Похождения рядового Шнайдера на фронтах невидимой войны (Гаражный Noir) Дисклеймер для вас, интеллигентные люди! Речь отрицательных персонажей (бандюков) изобилует матерщиной. На сюжет это не влияет – лишь добавляет колориту (при желании реплики антагонистов можно опустить). Приятного прочтения!

Жилые кварталы остались позади, впереди – только дорога, размытая, нечёткая, едва различимая. Фрау ведёт машину наугад. Когда реконструировали “Галактику”, они со Стасом, бывало, катались по округе, коротая время между работой над обустройством клуба и прочими заботами. Тогда Фрау казалось, что её новая жизнь полнится смыслом, и так будет всегда. Она задыхалась от счастья, до конца в него не веря. Вспоминать о тех временах не хочется – больно. Навигатор бесполезен: у пункта назначения нет адреса, да и бывший завод Химмаш в качестве ориентира не используешь – на современных картах мощное предприятие-призрак, разорившееся ещё в середине девяностых, просто отсутствует. В промзоне темно: фонари редки, да и светят через один, асфальтовое покрытие испещрено глубокими трещинами, забитыми грязью и осколками недотаявшего льда, а вскоре асфальт и вовсе переходит в грунт. Фрау тормозит и включает дальний свет фар: слякотная мешанина, уводящая скользкой змейкой путь от гаражных кооперативов к уже виднеющемуся на горизонте скелету заброшенного завода, выглядит нетронутой – значит, дальше пустырь. Даже владельцы ближайших гаражей туда не ездят, и всё, что простирается за границами крайнего к пустырю кооператива – terra incognita. Фрау сразу смекает, что продолжив путь за рулём, оставит след – на девственной грязной глади следы шин отпечатаются глубоко, и выследить машину, случись что, будет несложно. Но не переться же пешком через пустырь и дальше, за завод, к предполагаемому схрону? Решив, что если кому и придёт в голову её выслеживать, то сделать это по следам каблуков будет так же просто, как и по следам колёс, Фрау решает продолжить путь на авто – по крайней мере до тех пор, пока это будет возможнo. Она ведёт медленно, выключив фары и опасаясь увязнуть. Радует, что слой грязи неглубок – по ночам ещё холодно, температура нередко опускается ниже нуля, и слякоть пока не успела разверзнуться во всю мощь. Фрау чувствует себя отчаянной femme fatale из классических нуаров пятидесятых: родные предали, любовник бросил, друзья её ни во что не ставят, злодеи наступают по всем фронтам, и слабая женщина, не имея другого выхода, отправляется в крестовый поход за всё хорошее, в одиночку и без плана. Никто не знает, что она здесь – никто из врагов и никто из друзей. В этом и была задумка – телефон, оставленный в ящике стола, машина Tилля, о которой никто и не вспомнит... Пускай её не ищут. Если повезёт – она сама найдётся, а если нет... Это тоже неплохой вариант.

Наконец даже последние разрозненные гаражные застройки – брошенные, полусгнившие, по городу таких полно – перестают встречаться на пути. Машина выезжает на широченный пустырь перед зданием завода. Фонарные столбы только называются фонарными – здесь они лишены не только лампочек, но даже электропроводов. Полная тьма, но включить фары Фрау всё же не решается – небо сегодня ясное, и мерцания естественных светил вполне хватает для скудного обзора. Трёхэтажное здание завода имеет форму длинной закольцованной колбасы, и Фрау огибает его слева. Чем ближе строение, тем выше подпрыгивает рождённый в желудке страх: окна давно лишились стекол, стены исписаны граффити, в основном – какими-то заклинаниями, пентаграммами и призывами к Сатане. Наверное, заброшка – излюбленное место тусовок всяких сумасшедших. А что если кто-то из них сейчас неподалёку и, завидев случайную машину... Фрау не успевает додумать мысль, как самые мрачные предчувствия начинают сбываться. Сперва водительнице показалось, что oна видела отблески огня и какие-то тени в одном из окон первого этажа, и вскоре в оконном проёме возникают две тёмные фигуры. Со страху Фрау жмёт на кнопку, включая дальний свет – фары слепят внезапных встречных, спугивая их.

– Атас, менты!

– Какие менты...

Но первый из кричащих уже выпрыгивает в проём и несётся прочь, не разбирая дороги. Следом выскакивает вторая – стоя прямо на пути машины, она несколько мгновений вглядывается в лобовое стекло, но потом, так ничего и не рассмотрев, бросается вслед за другом, выкрикивая тому вдогонку: “С таким ссыклом как ты мы никогда Князя Тьмы не призовём!”. Девушка лет шестнадцати – полная, в длинном чёрном одеянии, с изображением козлиного черепа во всю спину кожаной косухи. “Точно сатанисты”, – выдыхает Фрау, как только подростки скрываются за гаражами. Так и до инфаркта недалеко. Продолжив путь, она огибает здание и оказывается с тыльной стороны. Здесь, как на обратной стороне Луны – темно, мрачно и безвыходно. Фрау пришлось покинуть машину – ей нужно осмотреться, чтобы понять, куда двигаться дальше. Отныне машина бесполезна – за зданием бывшего завода ограда: ржавая сетка-рабица на сколько хватает взгляда тянется вдоль горизонта, отделяя заводской пустырь от очередного гаражного островка. Проезда здесь нет. Есть только лаз – сетка порезана в нескольких местах: заглушив мотор и запрятав ключи в карман жакета, Фрау продолжает свой путь уже пешком.

Сапожки вскоре покрываются сеткой влажных грязных разводов. Несколько раз Фрау на ходу нагибалась для того, чтобы стереть капли грязи с белых колготок, но скоро она оставляет эту бесполезную затею. Конец сапожкам, конец колготкам, костюмчику, скорее всего, тоже конец. Прошмыгнув через дырку в сетке Фрау оказывается на пути к гаражам. Она шагает, громко хлюпая, старается потише, но если не задирать ноги достаточно высоко, в грязи просто утонешь. Грязь залетает под юбку, неприятно холодя внутреннюю поверхность бёдер, а вскоре холод пронизывает уже и всё могучее тело фальшивой женщины. Сотрясаемая мелким ознобом, она обнимает себя, обхватывая торс обеими руками, отчего швы на спинке жакета опасно натягиваются – и побоявшись oстаться совсем без одежды, Фрау вынужденно опускает руки, выпрямив их и силясь не клацать зубами слишком звонко. Ветер то поднимается, то утихает, он уже привёл волосы лазутчицы в полный беспорядок, и она благодарит погоду хотя бы за то, что нет дождя. Добравшись до первого гаража, она останавливается и осматривается. Гаражи выглядят добротными, не гнилыми, и в то же время – необитаемыми. А что, если это элемент маскировки, и вся застройка здесь – лишь декорация для таинственного схрона? Далее, свернув c нерастоптанной, но отчётливой тропинки, Фрау пробирается, протискиваясь между гаражами. Время от времени цепляясь за жестяную обивку строений, она мысленно прощается с жакетиком – в конце пути, должно быть, он будет изодран в клочья, и всё же тесные зазоры между однотипными коробками спасают от ветра, что немного унимает дрожь. Поблуждав так наобум несколько минут, Фрау вновь останавливается, чтобы осмотреться, и с ужасом обнаруживает, что... заблудилась. Оказавшись в лабиринте из гигантских кубиков, она потеряла из виду тропинку, по которой пришла, не найдя при этом никакого нового ориентира. Неужели ей придётся блуждать впотьмах бесцельно, так и не выйдя к искомому месту? Вдруг где-то совсем близко раздаются голоса. Подчиняясь неведомому инстинкту, Фрау сначала приседает, а потом и вовсе растягивается – под ней не слякоть, а накиданный в несколько слоёв строительный мусор. Вовремя – напротив, всего в трёх гаражах от неё, простирается дорожка света. Дверь одной из коробок открывается со скрипом и скрежетом, и из гаража выходит мужчина внушающего вида. Громила в не по погоде толстой дутой куртке закуривает, отбрасывая длинную тень перед собой. Стараясь не дышать, Фрау ещё плотнее вжимается в мусор – обломки шифера и ржавую арматуру. Кусок гнутой трубы скользит под её весом, порождая негромкий, но кажущийся кричащим в атмосфере абсолютной тишины звук.

– Кто здесь? – мужик с сигаретой озирается, таращась во тьму прямо в том направлении, где затаилась Фрау.

Шпионка сокрыта тенью, мужик не может её видеть, и Фрау надеется, что не углядев ничего, он успокоится.

– Анвар, подай фонарь, – рявкает тот в открытую дверцу.

Из гаража тут же раздаётся приглушённая отповедь, состоящая в основном из нецензурной брани и уговоров “забить”, потому что “просто кошки чкаются”. Докурив, громила возвращается внутрь, прикрыв за собой дверь. Не слишком плотно – тонкая полоска света режет чёрное полотно слякоти, обозначив цель. Фрау почти уверена, что обнаружила схрон. А что, если нет? Если мужики в гараже (их минимум двое) – не те, кто ей нужны? Что, если они просто чинят дедовские Жигули, ну или праздно бухают, и внутри нет никаких заложников? Фрау ещё долго не решается подняться, опасаясь возвращения громилы. Наконец, когда лежать уже больше нет сил – острые края шифера врезаются в живот, а от ржавых железок несёт солоноватым холодом – она сперва группируется, присаживаясь на корточки, и только потом выпрямляется в полный рост. Выбирая местечки понадёжнее, она вышагивает из зазора и, жась к стенкам гаражей, крадётся к полоске света, служащей ей теперь единственным ориентиром. Глупо идти в логово предполагаемого зверя с голыми руками. Орудий вокруг сколько хочешь – окрестности буквально завалены строительным мусором, и выбрав кусок арматуры понадёжнее, повертев его в ладонях, примерявшись к нему, Фрау в несколько решающих шагов оказывается у приоткрытой двери гаража.

Не рискуя перешагнуть через жёлтый луч, опасаясь отбросить тень и выдать себя, Фрау, вжавшись широкой спиной в надёжную стену гаража, аккуратно заглядывает в зазор. Она держит орудие наготове, вознесённым у правого плеча – удобное положение, чтобы иметь возможность как следует размахнуться и врезать, если из двери гаража кто-то появится. Строение оказалось из толстого белого кирпича, почти не измазанного, и даже швы кладки зачищены до идеальной гладкости. Значит, полуржавая жестяная обшивка – лишь камуфляж, а на деле сооружение серьёзно укреплено. Не обнаружив внутри ни единого намёка на машины – ни самих автомобилей, ни запчастей, ни даже инструментов или домкратов внутри не видно – Фрау убедилась, что нашла то, что искала. Гараж – это схрон. В малюсенький зазор людей не видно, но их слышно, и их больше, чем она рассчитывала. Голоса четырёх прослеживаются чётко, но приглушённо – будто бы из-под слоя земли. Значит, в гараже есть подвал. Наконец лазутчица хватается за металлическую ручку и распахивает дверь – та открывается быстро, с неимоверным лязгом, всего на мгновение пронзившим местность воплем раненой чайки. Ступив внутрь, Фрау жмурится на свет – после беспроглядной уличной тьмы жёлтая лампа жалит уставшие глаза уж слишком остро. Попривыкнув к новым условиям, всё ещё не решаясь опустить арматуру, хотя обе руки и затекли уже порядком от тяжести ноши и неподвижности положения, незваная гостья осматривается. Деревянный настил, составляющий напольное покрытие, присыпан влажной соломой, что весьма кстати – трава приглушает шаги. Ноги нещадно гудят, и беззвучное передвижение на каблуках даётся Фрау всё труднее и труднее. Она озирается – вокруг никого и ничего, и она почти уже готова разочароваться и всё бросить, как нечто в самом тёмном углу просторного прямоугольного помещения заставляет её вздрoгнуть. Вглядевшись туда, докуда не достаёт отбрасываемое лампой световое пятно, она чуть не вскрикивает, вовремя хлопнув себя по губам ладонью. Из темноты на неё смотрят две пары бешеных глаз.

Это уже не нуар, а самый настоящий ужастик! Кто может взирать на неё из тьмы, что за чудовища? Первая мысль – бежать отсюда куда подальше, не оборачиваясь. Погеройствовала и хватит. Но тело парализовано страхом и совсем не хочет двигаться – даже арматура уже свисает безвольно, кое-как удерживаясь в ослабевшей ладони. Не прерывая зрительного контакта, Фрау подходит ближе, ещё ближе... Правду говорят: у страха глаза велики́! В углу, за границей жёлтого круга, очерченного единственным на всё помещение светильником, сидят Дианины родители. Сидят на полу, тихо прижавшись друг к другу, с завязанными за спиной руками и туго перемотанными лодыжками. С ужасам взирая на свою спасительницу, они протестующе мычат, и Фрау откладывает в сторону лом и тянется, чтобы содрать строительный скотч с губ обоих пленников.

– Будет больно, – убаюкивающе приговаривает она.

Знает, о чём говорит: были времена, когда ей, или Шнайдеру, или им обоим приходилось долгие часы проводить в подвешенном состоянии, с обездвиженными крепкой хваткой строительного скотча конечностями, дожидаясь, пока все, кто заплатил, возьмут своё. Шнайдера драли по кругу, и это было больно, болела и задница, и сердце, но единственная по-настоящему отпечатавшаяся в памяти боль из тех подёрнутых дымкой наркотического угара деньков – это боль сдираемого скотча. Клей оставался на коже, а кожа с волосами – на ленте, Фрау хорошо это помнит. Она решает начать с женщины – по крайней мере, у той хоть волос на лице нет. Но стоит ней протянуть свою посиневшую от холода ладонь с увенчанными алыми ноготками тонкими пальцами, как женщина впадает в безумие. Судорожно тряся головой из стороны в сторону, будто стремясь лишиться её вовсе, она мычит, сильнее жмётся к мужу, а бледно-серые глаза уже полнятся слезами.

– Да что не так? – шепчет Фрау. Может быть, они ранены? А может, они подсоединены к какой-нибудь хитрой смертоносной ловушке, ну типа как в фильме “Пила”? – Не бойтесь, я Вас спасу! Я друг Вашей дочери!

На ходу меняя планы, Фрау резко переключается с женщины на её супруга и в одно мгновение лишает его лицо уродливой наклейки. Как она и ожидала, губы и кожа вокруг них тут же покрываются алыми капиллярными каплями – словно мужчина пропотел кровавой испариной.

Содрогнувшись от боли, но удержавшись от крика, он говорит:

– Простите мою супругу, просто она напугана, а Вы такой... такая... страшный.

Обидно, чёрт возьми. Фрау снова тянется к лицу женщины, чтобы покончить с самой неприятной процедурой поскорее, но та даже под уговорами мужа всё никак не может успокоиться. По-прежнему таращится на спасительницу, мотая головой, а глаза всё ширятся от ужаса. Фрау это уже начинает надоедать, и она почти готова бросить истеричную даму как есть, сказав на прощание что-нибудь неприличное, как вдруг до неё доходит: дама смотрит не на неё, а мимо неё, за неё, куда-то туда. “Осторожно, сзади!”, – голос Дианкиного отца – последнее, что слышит лазутчица перед тем, как потерять равновесие.

Нет, она не отключилась – хоть её и стукнули сзади по башке, но удар не был настолько сильным. Она помнит, как её тащили по грязному полу, как волокли по деревянным ступеням, отчего подранная шанелевская юбка задралась окончательно, а рёбра колотились об острые выступы порогов. Но полностью прийти в себя ей удалось лишь в подвале – здесь намного теснее, чем наверху, земляной пол устлан всё той же отсыревшей соломой, а желтоватая лампочка слепит нещадно, болтаясь под потолком на одиноком проводе подобно маятнику гипнотизёра. Когда её усадили на пол, впечатав спиной в земляную стену, то первое, о чём она подумала, были черви. Черви, мокрицы, пауки, личинки всяких чудовищ – ей казалось, что стена буквально шевелится, живёт этими мразями. Чуть позже до неё дошло, что это не стена ходуном ходит, а её собственная голова – удар чем-то тяжёлым по затылку ещё долго будет напоминать о себе. Картинка перед глазами фрагментируется калейдоскопом, и Фрау щурится, пытаясь поймать фокус. Несчастных стариков приземлили рядом, точно так же впечатав в пол и стену. Женщина рыдала в скотч, а мужчина пытался её успокоить.

– Анвар, посмотри, кто тут у нас...

Фрау насчитывает их четверо – как она и предполагала ранее по числу голосов. Четыре крепкие мужские фигуры теснятся в противоположном углу – там, где деревянная лестница достигает дна.

– Блять, всякого видал, но чтоб такое... На ноги, на ноги посмотри! А давай её это...

Фрау закрывает глаза. Не ожидала она, что придётся вернуться к истокам на старости лет да ещё в столь неприятных обстоятельствах. Своё бесчестие она переживёт, но как же родители Дианы... Неужели им придётся на это смотреть? Одна мысль о подобном заставляет сердце сжаться. Хочется плакать.

– Ой, красавица, ты только не реви! – один из четвёрки делает шаг в сторону пленницы.

Фрау машинально пытается выставить руки перед собой, но те сведены за спиной и скручены всё тем же чёрным скотчем. Она пытается встать, но каблук скользит по присыпанной соломой земле, заставляя несчастную вновь приземлиться на задницу. Отчаявшись, она поворачивается к родителям. Нет, не ища помощи – ведь это она должна была их спасти, а не наоборот. Она шепчет одними губами: “Не смотрите”, но они глаз отвести не могут – пялятся на неё, как заколдованные. Наверное, если бы на их месте были родители Шнайдера – люди, которых он не видел более двадцати лет, они вели бы себя так же. Страх и отвращение заставляют людей смотреть во все глаза, не моргая.

– Блять, ты долбоёб, пидор что ль? Не видишь – это мужик в юбке?

– Вижу блять и чо?

– И ничо, пидор блять говорю.

– Ну и похуй.

– Блять, если ты запидаришься с этим чучелом, я тебя сам нахуй пристрелю.

Яркий диалог прерывается взводом курка. Один из четвёрки на полном серьёзе тычет в коллегу короткостволом.

– Мужики, вы охуели блядь, все на выход, позвоним боссу, пускай сам разбирается с этой хуйнёй ебучей.

Когда последняя пара ног покинула лестницу, над головами пленников раздался звук опускающейся крышки. Фрау изо всех сил старалась уловить скрежет запирающегося замка, или засова, или хотя бы водружаемого поверх люка пресса, но ничего подобного не последовало. Высчитывая секунды и наконец поймав себя на том, что вот уже минуты полторы она тупо вслушивается в тишину, Фрау вновь поворачивается к пленникам и шепчет:

– Мы выберемся отсюда, не переживайте.

Женщина ответить не может – скотч всё ещё скрывает её губы, поэтому мужчине приходится общаться за обоих:

– Скажите, почему мы здесь? Мы возвращались из гостей и вдруг... Кто эти террористы? А кто Вы? Что с нашей дочерью, с ней всё в порядке?

– Да, – не моргнув глазом отвечает Фрау на последний вопрос. – Да, да. – Остальные вопросы она игнорирует.

Она вновь подбирает пятки как можно ближе к заднице и пытается ввинтить оба каблука в мягкий пол подобно тому, как лыжные палки ввинчиваются в скользкое покрытие накатанной лыжни. Убедившись, что некогда белые каблучки вошли в землю почти полностью, она отталкивается сильными ногами и, используя скользкую стену как опору, выпрямляется во весь рост. Казалось бы – чего сложного? Вот ты сидел, а сейчас стоишь... Но только не с завязанными за спиной руками – в таком положении удержать равновесие практически невозможно: туловище то и дело норовит завалиться в любую из сторон, а ноги ощущают непривычно тяжёлую ношу – будто это не родное тело на них держится, а как минимум пауэрлифтер со штангой. Но Фрау удаётся встать и не упасть и, маневрируя заносящимся из стороны в сторону торсом, она шатается по тесному подвалу, обивая стены и спотыкаясь через шаг. Она хочет осмотреть здесь каждый угол – а вдруг удастся найти что-то, что можно было бы использовать в качестве оружия? Со стороны несчастная Фрау выглядит сумасшедшей женщиной, большой, несуразной и пьяной, пытающейся попасть в дверной проём, но всё промазывающей мимо.

Удача ей улыбается: на стыке стен, на уровне шнайдеровской задницы, из стены торчит осколок кирпича – острый и почти незаметный. Если бы Фрау не врезалась в него филейной частью во время одного из очередных заносов, то и не заметила бы. Быстренько развернувшись к осколку спиной, поднеся к нему перемотанные клейкой лентой запястья, Фрау принимается с остервенением ёрзать, присаживаясь и выпрямляясь, стараясь перерезать путы любыми способами. Зрелище мелко и часто приседающего трансвестита, широко расставившего ноги, отчего юбка задралась чуть ли не до яиц, а белые, облепленные грязью колготки поползли стрелочками, обескураживает – и сосредоточенной на процессе Фрау краем глаза удаётся заметить, что оба престарелых супруга на этот раз стараются на неё не смотреть, пристыжённо отводя глаза.

Проёрзав несколько минут и порядком подустав, Фрау обретает награду за старания: свистящий звук расползающегося пластика сопровождает освобождение от пут. Разминая затёкшие запястья, разгоняя кровь по пережатым венам, очищая кожу от остатков скотча, Фрау дышит так шумно и удовлетворённо, что старики всё ещё не решаются взглянуть в её сторону. Она первая обращается к ним. На этот раз без прелюдий скотч покидает лицо женщины, и та даже немного вскрикнула – как-то шёпотом, беззвучно. Затем, вытащив из стены спасительный осколок и чуть не изрезав себе при этом ладони в кровь, Фрау высвобождает и запястья, и лодыжки обоих пленников. Не доверяя собственным ощущениям, они неуверенно привстают, долго переминаясь на ослабевших ногах, ощупывают себя, ощупывают друг друга, будто не веря глазам, не веря, что все целы и невредимы.

– Что теперь? – шепчет старик заговорщически. Его коротко остриженные волосы абсолютно белы, как бела и эспаньолка, и густые усы, усыпанные засохшими капельками крови. Освобождение от скотча придаёт ему уверенности в себе и даже в скором освобождении, и он с радостью, с почти мальчишеским задором признаёт в спасительнице лидера спецоперации. – Как будем выбираться?

Фрау возводит взор к потолку. Левым кулаком она подпирает бок, а правым – подбородок. Одна нога прочно ввинчена в земляной пол, другая же отставлена в сторону, удачно попадая в разрез съехавшей набок юбки. Взлохмаченные волосы, пересыпанные ошмётками соломы, уже давно выбились из-под невидимок и сейчас спадают на лицо. Фрау думает, а старики смотрят на неё и ждут. И она уже не кажется пухленькой интеллигентной женщине с чёрным каре и строгим выражением лица таким уж страшилищем. Наконец Фрау обводит взглядом своих подопечных. Странно: светло-рыжая Дианка совсем не похожа ни на одного из родителей, и в то же время неуловимо похожа на обоих. Сам Шнай всегда был копией матери, и будучи ребёнком, очень гордился этим, а мать гордилась им. В семнадцать лет гордость закончилась. Вновь отвлёкся.

– Значит так. Сейчас я полезу наверх и попытаюсь бежать. Подниму переполох, отвлеку их на себя, а вы тем временем смоетесь...

– Бред какой-то, – произносит женщина голосом занудной библиотекарши. – Они головорезы, а не идиоты.

– Вы с ума сошли, – поддакивает её супруг: кажется, он уже начинает разочаровываться в предводительнице. – Их четверо, и они вооружены!

– Хорошо... Тогда для начала я поднимусь и проверю, что там. Думаю, крышка люка захлопнута, но не закрыта.

Не дожидаясь пререканий, Фрау направляется к лестнице. Ступая осторожно, по самым краешкам ступеней, морщась от каждого скрипа, она добирается до крышки. Чуть толкнув кончиками пальцев, удаётся немного приподнять заслон – действительно, не заперто. В узкую щель видна часть гаража: трое в дальнем углу собрались ужинать, разложив на накрытой клеёнкой доске нехитрую закуску и рассевшись вокруг. Четвёртого пока не видно, но вскоре он присоединяется к коллегам, вернувшись с улицы – судя по всему, с перекура.

– Теперь и мы покурим, а заодно отольём. Ты разливай пока, – трое срываются с места и идут на выход, пока четвёртый устраивается у импровизированной поляны и готовится наполнить четыре пластиковых стаканчика из прозрачного полулитрового бутыля.

Дождавшись, пока дверь за курящими закроется, Шнайдер, не долго думая, а точнее – и вовсе не думая, начинает шуметь. Постукивает по деревянной крышке, возит ладонью по соломе – в общем, делает всё, чтобы ненавязчиво привлечь к себе внимание.

– Да что за нахер, – вынужденный отставить бутылку в сторону, охранник направляется к лазу в подвал, едва крышка люка захлопывается за Фрау.

– К стене, к стене, – суетится она, и супруги понимают её с полуслова: усевшись у стены и заведя руки за спину, они выглядят совсем такими же, какими похитители их и оставили.

Сама Фрау затаилась под лестницей: снизу она может наблюдать, как спускается охранник, как стучат над её головой его сапоги, расшвыривая микроскопические ошмётки грязи. Перед собой он держит пистолет, что весьма кстати. Как только его ноги оказываются напротив лица Фрау, она просовывает руки между ступенями, хватается ими за сапоги и резко дёргает на себя. Мужик летит вниз, с размаху вминаясь физиономией в тонкие края ступеней. Орудие летит на пол, а доблестный пенсионер, в миг сориентировавшись, подхватывает его и разворачивает дулом к злоумышленнику. Плечи Фрау мелко трясутся – до неё вдруг доходит, что она так и не выпустила лодыжек мужика из стальной хватки своих пальцев и сейчас всё ещё удерживает его дюжее тело на весу, не позволяя тому рухнуть окончательно. Поразмыслив, она разжимает пальцы и со вздохом наслаждения разминает затёкшие запястья – уже который раз за сегодня. Отпущенное тело скользит по ступеням вниз головой и приземляется на макушку. Секунду ничего не происходит, затем раздаётся лёгкий хруст, и тело мешком с песком обрушивается к подножью лестницы. Судя по неестественному положению туловища, человек мёртв.

– Вы... Вы свернули ему шею! Уверена, Вы не хотели, но... – обращается к Фрау интеллигентная женщинa. Супруг пытается её успокоить, мол “другого выбора не было, жизнь жестока, бла-бла-бла”. – Вы совершили очень благородный поступок, – неожиданно заключает дама с улыбкой, полной искренней благодарности.