Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

– Эта дача нам от деда досталась, он был не последним человеком в обкоме партии...

– Теперь-то дача твоя, Стасик, – вклинивается в разговор тётя Валя. – Галька-то завещания не оставила, так что и квартира, и дача – твои.

– Тёть Валь, скажи честно, ты имеешь какие-то претензии? – Стас ничуть не стесняется присутствия посторонних.

– Ну что ты, Боже упаси! – закудахтала женщина, уводя племянника на пустующую кухню просторного кирпичного дома. – Ты молодой, тебе нужнее! А скажи, девушка-то есть у тебя? Семьёй обзаводиться когда планируешь?

– Нет, тёть Валь, но как появится – я тебе обязательно сообщу.

– А эта как же? В чёрном платье-то?

– Диана? Просто коллега.

– Странные у тебя коллеги, я как посмотрю. Особенно этот, с кудрями. Трётся всё время рядом, ты это, смотри там, поаккуратнее. Немчура всё-таки!

– Пойдём, тёть Валь, люди ждут, – парень хватает тётушку под руку и увлекает в полную людей гостиную.

Все уже собрались за столом и ждут тоста. Стас не сазу понимает, что ждут именно его речи, и на помощь приходит усатый завуч. Он долго разглагольствует, поминая безвременно оставившую их коллегу добрыми словами, люди рядом одобряюще кивают. В завершении речи все поднимают свои стопки и пьют не чокаясь.

Так проходит остаток вечера.

– Поезжай домой, друг, отдохни, – немного пришедший в себя Оливер хлопает Стаса по плечу, – мы здесь всё уберём.

Диана и внезапно примкнувший к ней пьяный Рихард соглашающе закивали. Тётя Валя уже успела откланяться и поспешила на вокзал, решив вернуться в Тулу ночным поездом, сославшись на то, что завтра ей на работу. Стас благодарит своих коллег и направляется к уже ожидающему его такси.

– Прости, Шнай, можно я сегодня побуду один? – нерешительно обращается он к сопровождающему его Думу.

– Конечно. Позвони завтра, как проснёшься.

Но Стас не звонит ни на следующий день, ни через день. Он взял отпуск, и никто из коллег не решается его тревожить. Хотя Диана всё же сделала пару дежурных звонков, дабы убедиться, что с парнем всё в порядке.

Шнайдер сидит у окна своей новой обители на первом этаже дома номер тридцать шесть. Сколько дней уже прошло – неделя или чуть меньше? Он обещал себе не быть навязчивым, но нетерпеливое ожидание уже давно переросло в щемящее чувство тревоги. Холодная неизвестность поглощает все его мысли, и, несмотря на раннее утро, он подумывает о том, чтобы заварить ещё чаю и открыть очередную бутылку коньяка. Его размышления пресекаются телефонным звонком. Шнайдер долго таращится в имя, высветившееся на экране, и на цифры под ним – 8:23. Восемь двадцать три утра, и он звонит.

– Да?

– Привет, Кристоф, как ты? – голос Стаса бодр и кажется даже немного весел.

– А ты как?

– Отлично! Не хочешь прогуляться?

– Сейчас? Куда?

– Да, прямо сейчас. На кладбище. Девятый день – так положено. Просто традиция. Погода сегодня хорошая.

Шнайдер смотрит в окно, на пробивающиеся сквозь негустые белые облака лучи холодного солнца. Это первое солнце с начала декабря.

– Ты заедешь?

– Конечно! Будь готов через полчаса!

Шнайдер сбрасывает звонок и переводит дыхание. Утро, солнце, прогулка по кладбищу – у него хорошее предчувствие.

К десяти, когда чёрный мерседес удачно припарковался у въезда на кладбище, уже окончательно распогодилось. Бескрайние пространства погоста нынче выглядят гораздо разнообразнее, чем накануне: прямые солнечные лучи образовали проталины в сугробах вокруг памятников и оград, благодаря чему окружающий пейзаж запестрел ландшафтным разнообразием. По расчищенным дорожкам тут и там снуют люди, тихонько переговариваясь, то надолго останавливаясь у одной из могил, то окидывая нужное надгробие скорым взглядом и на бегу перекрещиваясь, спеша прочь. У въездных ворот посетителей встречают несколько бабушек, предлагающих широкий ассортимент искусственных цветов, венков, лент и корзинок. Стас покупает целую охапку, и, не сумев охватить приобретённое великолепие в одиночку, отдаёт половину Шнайдеру.

Свежий добротный крест из светлой древесины, украшенный лишь аккуратной металлической табличкой с начертанными на ней именем и датами, возвышается над ещё не осевшим холмом из земли и снега. Аккуратно переступив через низкую оградку, Стас утыкает почву вокруг креста яркими пластмассовыми соцветиями. Всё действие занимает не более пары минут.

– Пойдём! – он покидает ограждаемое железной цепью пространство и увлекает всё ещё держащего охапку цветов Шнайдера в сторону дороги.

– А разве... – теряется тот, едва поспевая по скрипящей, утоптанной тропе за своим спутником.

– Это не ей. Я сегодня решил всех своих навестить.

Шнайдер думает, что речь о других родственниках, но он ошибается. Уверенным шагом парень достигает первой цели своего пути: даты на каменном памятнике, далеко не новеньком, свидетельствуют о том, что погребённый здесь был Стасу ровесником. Был бы, но не дожил даже до своего совершеннолетия.

– Одноклассник. Пьяная драка. Всего месяц до выпускного, – поясняет Стас.

Далее следуют могилы двух совсем ещё девочек.

– В параллельном классе учились, подружки, сиганули с многоэтажки, когда Игорь Сорин помер. У нас в городе таких несколько было, а по стране...

Шнайдер вообще не понимает, о чём речь, но с расспросами не торопится.

Ещё одно надгробие какого-то парня, снова подросткa, и вскоре Шнайдер окончательно сбивается со счёта.

– Передоз. Не вернулся из армии. Повесилась. Убили в парке. Случайно влез в чужие разборки, – только и успевает комментировать свой маршрут Стас, оставляя по несколько цветов на каждой могилке, степень ухоженности или заброшенности которых разнится от случая к случаю.

Бродя по дорогам вдоль секторов, Шнайдер внимательно вглядывается в даты на табличках. “Новое кладбище” своё название, видимо, получило не зря. Большинство покоящихся здесь людей молоды, многие даже слишком. Наконец, двое посетителей достигают края погоста – нет, это не граница, это лишь край, за которым поле, и ему тоже вскоре суждено быть поглощённым могильными рядами. У кладбища есть край, но лишь географический, он не статичен, и передвижение его в пространстве есть работа безжалостной силы по имени Время.

Шнайдер продолжает покорно следовать за Стасом, и вот, свернув с основной дороги, они пересекают редкие посадки голых тополей и оказываются в совершенно ином месте. Это тоже кладбище, но оно разительно отличается от “Нового”: надгробия здесь по большей мере старые, а то и вовсе заброшенные; вместо крестов над снежным покровом чаще возвышаются скромные металлические конструкции без религиозных символов, местами увенчанные красными звёздами, покрытыми давно облупившейся, а то и вовсе осыпавшейся краской. Пройдя вглубь, Стас останавливается у двух скромных надгробий, объединённых общей каменной плитой. Имена на них выдают, что здесь, видимо, покоятся его родственники.

– Дедушка с бабушкой, – коротко констатирует он, принимая оставшиеся цветы из рук Шнайдера и раскладывая их возле могилок, – ладно, пойдём отсюда. Ты замёрз?

– Нет, – Шнайдер чересчур энергично качает головой, – Стас, а что это за место? Я хочу сказать, почему это, старое кладбище, так сильно отличается от того, нового?

– Это кладбище другой страны. В той стране жизнь была другая.

– Смерть, ты имеешь в виду?

– Нет, жизнь. Смерть везде одна.

Скинув куртку и обувь, Шнайдер проходит в комнату. Он не может не заметить, что за ту неделю, что он не был у Стаса дома, в квартире многое поменялось. Неизвестно как, и он вовсе не собирается об этом спрашивать, но парень избавился от большинства вещей, принадлежавших его покойной матери. Одежда, косметика, бытовые безделушки, даже большая часть мебели – в комнатах и на кухне не осталось почти ничего, что напоминало бы о ней как о живом человеке. Остались только фото, сувениры, семейные реликвии – Стас бережно отобрал всё, что призвано хранить память, и нашёл каждому предмету своё место.

– Я сделаю чай? – Шнайдер по-хозяйски достаёт из шкафчика заварку, не дожидаясь ответа.

– С коньяком, пожалуйста, он на подоконнике, – слышится из ванной комнаты.

Когда же Шнайдер заходит в комнату, держа в руках две кружки с горячим и даже чуть горячительным содержимым, Стас уже здесь: расслабленно сидит на покрытом мягким пушистым ковром полу, оперевшись спиной на диван. Он не спускает глаз с застывшего в дверях Дума. Тот улыбается, и, не ожидая приглашения, плюхается рядом, чуть не расплескав при этом чай. Упрямый локон падает на его лицо, Шнайдер спешит убрать его, но Стас перехватывает его руку, медленно отводя её в сторону, и, зажав упругую прядь между своих пальцев, заводит её Шнайдеру за ухо. Убедившись, что прядка зацепилась как надо и больше не потревожит, он, едва касаясь, подушечкой пальца проводит по мочке, пересчитывая следы давнего пирсинга.

– Раз, два, три, четыре – а серёжки где?

– Остались в молодости, – шепчет Шнайдер, беря пальцы парня в ладонь и поднося их к губам.

– А дырочки? – Стас наклоняется ниже, и, уткнувшись носом в шею мужчины, глубоко вдыхает.

– А дырочки остались, – Шнайдер притягивает парня к себе за плечи и шепчет на ухо: – Они всегда остаются.

Стас вдруг заваливается на бок, уютно устраиваясь в непривычно крепких мужских объятиях. Он вдыхает запах Шнайдера, с шумом, по-звериному, пытаясь понять, что в его ощущениях сейчас так, а что не так.

– Хочешь, я сделаю тебе приятно? – тихо и уверенно спрашивает Шнайдер.

– Хочу. Только...

– Только у тебя есть какое-то условие?

– Не условие, скорее пожелание.

Парень нехотя поднимается, на минуту покидает комнату, и вскоре возвращается, держа в руках объёмную блестящую коробку. Банта на коробке нет, но выглядит она именно как упаковка для подарка. Он опускает её на колени сидящего на полу Шнайдера и вопросительно ожидает. Он не уверен в реакции гостя, но всё же что-то ему подсказывает, что всё будет хорошо. Чуть помедлив, Дум открывает коробку и, одну за другой, извлекает из неё содержащиеся внутри вещички: колготки плотностью сорок ден, изящные ажурные трусики, короткую, но не пошлую юбку – такие носят стюардессы, белую блузку, новенький набор косметики и расчёску. Завершают ритуал распаковывания подарка скромные закрытые туфли-“лодочки” на невысоком каблуке и маленький флакон “Марины де Бурбон”. Парень внимательно вглядывается в лицо Шнайдера, пытаясь уловить на нём тень недовольства, но обнаруживает лишь слабую улыбку.

– Так... Вижу, не я один умею на глазок определять чужие размеры, – не стирая улыбки с губ, проговаривает тот.

– Я долго тренировался. Если ты против, или если...

– Никаких “если”, дорогой. Я воспользуюсь твоей ванной?

Около получаса Стас нервно ожидает в комнате. Из ванной раздаётся то шум воды, то непонятное шебуршание. Не находя себе места, парень включает нейтральную музыку и сам не замечает, как кружка чая с коньяком опустевает. Почувствовав себя немного увереннее, он идёт на кухню за бутылкой и делает несколько крупных глотков прямо из горла. Кто бы знал, что в свои годы ему предстоит пережить такое нервное мероприятие как “первый раз”.

– Не угостишь коньячком, милый? – Шнайдер вылавливает его на выходе с кухни, одной рукой беря его ладонь, а второй выхватывая бутылку.

Они возвращаются в комнату, и здесь, в свете предзакатного солнца, вливающего в помещение свои лучи сквозь затёртые морозными узорами окна, Стас, наконец, может разглядеть свой “подарок”. Он ожидал, что ему понравится, но даже не смел предположить, что настолько. Высокий, подтянутый силуэт идеально вписался в предложенную “униформу”, каштановые кудри аккуратно разделены косым пробором, и кажется, их обладательницу совсем не волнует то, что они спадают на лицо с обеих сторон, задевая уголки губ. Губы же слабо подведены, еле заметно, а глаза – чуть ярче. Основу макияжа составляет нейтральный тон и искусно нанесённые румяна – они придают красивому, нестандартному лицу ещё бóльшую рельефность, и в то же время – свежесть. Шнайдер даже ногти накрасил – и когда только успел? Стас несмело проводит пальцем по яркому ноготку и обнаруживает лак ещё не до конца высохшим. Он подносит ладони Фрау к своим губам и продолжительно, сквозь хитрую улыбку, дует на пальцы, отчего та заливается тихим искренним смехом.

– Так ты дашь мне выпить, или нет? – через смех повторяет она.

С этими словами Фрау водружает свою аккуратную упругую попку на стоящий возле окна стол, закидывает нога за ногу и, прикрыв веки, присасывается к бутылке.

– Фу, крепко, – морщится она после нескольких глотков.

Стас замечает тонкую струйку бурого напитка, неаккуратно просочившуюся через уголок накрашенного рта, обеими руками берёт Фрау за плечи и притягивает к себе, заставляя склониться. Он слизывает струйку, вместе с коньяком ощущая вкус косметики и слабый, но явственный аромат “Марины”. Он опускает руки, проводя ими вдоль предплечий своей странной и желанной – упругие мышцы под тонкой материей рукавов блузки слабо дрожат. Стас проводит руками по гладкой груди, обвивает ими шею, заводя сложенные в замок ладони за воротник. Тут же он чувствует себя намертво застрявшим в тесном плену стройных ног – Фрау развела колени и опутала своими феноменальными конечностями парня, обхватив его талию и прижав к себе.

Крепкие руки, крепкие ноги, дурманящий запах... Парень проводит пальцами вдоль чудесных ног, затянутых в лайкру, и, ещё немного задрав и без того уже задранную юбку, останавливается на крепких ягодицах. Он долго не решается отстраниться, чтобы открыть себе обзор на то, что скрывается под юбкой. Не без удовлетворения отметив, что предложенное бельё тоже идеально подошло по размеру, он нерешительно проводит одним пальцем вдоль явственно выпирающего в трусиках члена – тот напряжён, и под одеждой ему, кажется, тесно. Стас аккуратно подталкивает Фрау, заставляя её лечь на стол, затем цепляется за резинку колготок сзади и стягивает их, стараясь не порвать. Фрау услужливо приподнимает таз, помогая процессу – туфли падают на пол, а коготки летят куда-то в угол комнаты. Ноги у Фрау гладкие, как и грудь – без единой волосинки, упругие мышцы играют под ладонями парня. Вдруг он отстраняется, чтобы взять бутылку, и снова присасывается к ней. Затем подносит её к приоткрытым губам приподнявшейся на локтях Фрау и вливает немного внутрь, не выпуская бутылку из своих рук. Снова поцелуй – на этот раз более глубокий и страстный, вкус терпкого алкоголя делится на двоих; парень почти заваливается на Фрау сверху, вдруг скользит вниз, оставляя на белоснежной блузке мокрый след слюны и коньяка, и упирается носом в трусики. Он легонько кусает упругую плоть сквозь материю, затем ещё и ещё раз. Он чувствует, как ловкие пальцы Шнайдера зарываются в его волосы.

– Ты... что делаешь? – едва слышно постанывает тот.

– То, что хочу.

Стас без труда стягивает трусики, отправляя их вслед за колготками и заставляя промежность Фрау полностью обнажиться. Странно, но под задранной юбкой она вдруг представилась ему такой ранимой и незащищённой, что захотелось поскорее её утешить. Он несмело захватывает стоящий член в ладонь и делает несколько несильных движений. Вверх-вниз, как он делал это тысячу раз с собой, только на этот раз ощущения односторонние. Знание собственной физиологии здóрово помогает: облизав губы, он захватывает головку ртом, стараясь не касаться её зубами. Он помнит свои ощущения, когда с ним такое делали девушки, и пытается не повторять их ошибок, насколько это возможно без опыта и с непривычки. Орган у Фрау Шнайдер весьма внушительных разметов, но не то чтобы уж слишком огромен – приноровившись, парню удаются вобрать его в рот полностью. Затем он вновь выпускает его, чтобы очертить языком окружность головки, пройтись им по всей длине, слегка задержавшись на гладких яичках, и вновь взять в рот. Он слышит, как учащается её дыхание, чувствует, как длинные пальцы притягивают его голову всё ближе, слегка надавливая. Стоять в полусогнутом положении достаточно утомительно, и он находит опору в её бёдрах, вцепившись в них руками. Член во рту выделяет обильную смазку, вкус её немного солоноватый, но Стас запрещает себе даже думать о том, что ему этот вкус может быть неприятен. Пути назад нет – он давно решился на этот шаг и сейчас твёрдо намерен довести дело до конца. Мысль о том, чтобы заставить его обожаемую, вечно грустную Фрау, дрожать от удовольствия, добавляет ему смелости, эта мысль заводит. Участив темп, он едва успевает сглатывать, засасывая член, плотно прижимая его к нёбу и периодически выпуская, чтобы сделать глубокий вдох. Во время этих вынужденных пауз Шнайдер терпеливо треплет его за волосы, водит пальчиками вдоль ушка, и смотрит на него не отрываясь. Наверняка, ей неудобно держать голову на весу, но Стас не собирается возражать – пусть она ведёт себя так, как ей нравится.

Внезапно пульсация чужой плоти во рту усиливается, Фрау, уже не стесняясь, дышит в голос, вдруг она аккуратно приподнимается, берёт голову Стаса в ладони и ласково отстраняет. В следующий момент она изливается себе на живот, пачкая юбку. Стас зачарованно смотрит на обильную струю семени и улыбается. Ему всегда доставляло особое удовольствие наблюдать за тем, как оргазмируют девушки, но в этот раз ощущения просто невероятны – будто бы он сделал что-то действительно стóящее и значимое. Кажется, его прекрасная подруга не настроена надолго оставлять его в приятных самодовольных размышлениях – наскоро вытеревшись взятой из стоящей на столе пачки салфеткой, Шнайдер вскакивает на ноги, одёргивает юбку и буквально набрасывается на Стаса.

На ходу освобождая его от футболки, она впечатывает парня в противоположную стену, проводит губами по шее, ключицам, груди, животу, резво расстёгивает ремень джинсов и без промедлений спускает их вместе с трусами до уровня колен. Приземлившись на свои голые гладкие коленки, она вбирает в рот уже давно готовый к ласкам член и скорыми, умелыми движениями, принимается самозабвенно сосать. Взгляду сверху открывается невероятно возбуждающая картина. Стас теребит густые кудри, не зарываясь в них, лишь играясь с кончиками. Глаза у Фрау закрыты, она не выпускает член изо рта, оформив тонкие чувственные губы в тугое кольцо. Наконец, близясь к разрядке, парень плотнее вжимается в стену, издавая томный вздох. Фрау выпускает член изо рта и принимается ласкать его язычком, порхая им по всей длине, выводя узоры; добравшись до яиц, она втягивает их в рот, легонько, не причиняя дискомфорта, лишь удовольствие. Она завершает дело, стимулируя рукой, нарочно направив ствол так, чтобы извергаемая горячая жидкость приземлилась прямо на её лицо, немного задев и волосы.

От пережитых ощущений Стас сползает по стенке, едва успев натянуть штаны не застёгивая, и, оказавшись лицом к лицу со своей неожиданной любовницей, долго смотрит на неё, не в силах отвести взгляд.

– Как странно всё, – шепчет он.

– Знаю, что странно, и я ни на что не претендую.

– Не говори так, – парень принимается ладонью стирать свои следы с её лица и волос.

День за окном почти уже угас, погрузив комнату в полутьму и оставив двух людей угадывать силуэту друг друга в сумрачном наэлектризованном пространстве. Перед тем, как подняться с пола, включить свет и отправиться в душ, они долго-долго обмениваются поверхностными поцелуями, не произнося больше ни слова.

====== 19. Жизнь продолжается, что-то намечается (Машка. Ландерс) ======

Диана провожала осень, коротая дни в своей квартирке, зализывая раны, практически не имея связи со внешним миром. Родителей удалось отправить в Египет. Конечно, было непросто, ведь взять отпуск посреди учебного года для педагогов – дело непростое. Диана убедила маму и папу, что путёвку на двоих ей выдали на работе в качестве премии, а сама она приболела, и не пропадать же добру... Уломала. И вздохнула с облегчением, получив сначала фото от мамы из московского аэропорта, а через несколько часов – с берегов Хургады. Оливер не навестил её ни разу с той самой ночи. Тилль позвонил сразу же и наказал в офисе не появляться, пока полностью не восстановится. Ренат и его команда дежурили у подъезда день и ночь. Кто-то из этих ребят на следующий день после произошедшего постучал в её дверь и передал новенький айфон. От такой сухости снова хочется плакать... Диана наслаждалась существованием затворницы, но вдруг, когда синяки достигли такого приятного цвета, что их уже можно было вполне годно замаскировать тональником, раздался звонок. Звонила Ольга. Она сообщила о произошедшим со Стасовой мамой и попросила девушку посодействовать в подготовке похорон. Будучи шокированной новостью, Диана, тем не менее, обрадовалась возможности вернуться в строй и быть полезной. Она сразу же написала Оливеру и попросила составить ей компанию для визита в ритуальную контору. Он односложно извинился и отказался. Снова хочется плакать.

После похорон Диана вернулась на работу, родители вернулись из Египта, и кажется, жизнь обрела прежний ход, но девушка по-прежнему опасалась в одиночку ходить по улицам, иногда вздрагивала, слыша шаги на лестнице, и совершенно не понимала Олли – он её почти игнорировал. Как в первые дни их знакомства. Как будто и не было ничего. Кречетов не объявлялся – видимо “аргумент” возымел своё действие, и пока, по крайней мере на время, генерал решил оставить ММК в покое.

Воскресный день, морозный, солнечный, ознаменованный ставшим уже привычным уединением. Диана лежит в своей кровати, не торопясь выбираться из-под пухового одеяла, смотрит на игры света и тени на потолке, считает удары секундной стрелки настенных часов... Звонок в дверь. Она подпрыгивает от неожиданности, сердце начинает биться в режиме вибрации. Она знает, что её подъезд под постоянным присмотром, родители без звонка не придут, с соседями она не общается. Кто бы это мог быть? Нащупав холодными ногами тапочки, девушка крадётся к двери и, стараясь не дышать, с опаской заглядывает в глазок. На лестничной клетке, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоит низкорослая чернявая девчёнка.

– Диана, открывай, я знаю, что ты дома, – говорит девчёнка, с вызовом посматривая прямо в глазок.

Диана подрывается с места и бежит обратно в комнату, хватает телефон и набирает Рената.

– Что там за девочка на моём пороге? Как вы её прозевали? Откуда она?

– Кто, где? Машка что ли? Не боись – её тебе Флаке послал. Да, точно, – Ренат смеётся.

Значит, паранойя.

Поворот ключа в замке, недоверчивые переглядывания. Девчёнка просачивается внутрь, не дожидаясь приглашения, по-свойски сбрасывает сапоги и шубу и прямиком направляется на кухню.

– Кофе есть? А молоко? А сахар? – она перелопачивает все шкафчики, и, не найдя ни одного, ни второго, ни третьего, разочарованно надувает губки. – Ничего у тебя нету. Чай хоть завари, мне бы отогреться! Ага, яйца есть! И мёд! Ты пробовала яичницу с мёдом?

– Нет, – только и в состоянии вымолвить обескураженная хозяйка.

– И правильно. Гадость редкостная. О, колбаска!

Наскоро всполоснув руки, нежданная гостья уже суетится у шквaрчащей сковородки. Пять минут – и яичница с колбасой готова.

– Иди хоть умойся, я пока по тарелкам разложу.

Диана послушно скрывается в ванной, набирает полные ладони горячей воды и с выдохом погружает в них заспанное лицо. Орудуя зубной щёткой, она не поспевает за собственными мыслями. С водными процедурами покончено, она возвращается на кухню, где её ждёт скромно накрытый стол и улыбающаяся во все тридцать два девчёнка.

– Я Маша, кстати.

– А я – Диана, – отвечает хозяйка, с подозрением откусывая кусок обжаренной в яичном белке колбасы.

– Я знаю кстати, мне Флаке так и сказал – иди к Диане, помоги по дому там, если что нужно. А вообще, я теперь офис-менеджер! Знаешь, что это? Кофе разносить, мебель по кабинетам расставлять, за электриками приглядывать, короче – не последний человек у вас в конторе!

– Так ты в ММК работаешь? – Диана удивлена дважды: и внезапным появлением в своём доме новоявленной офис-менеджерши, и тем, что яичница оказалась вполне даже съедобной. – А лет-то тебе сколько?

– Девятнадцать уже! Я в кулинарном техникуме учусь, а Флаке меня взял на полставки, сказал, что если хорошо выучусь на повара, он назначит меня руководителем столовой! Ты знаешь, что он планирует организовать в ММК столовую?

– Ничего не понимаю. Причём здесь Флаке вообще? Откуда ты его знаешь?

– Как откуда? У нас в интернате его все знают! Я из интерната в прошлом году выпустилась!

– Интернат? Какой интернат?

– Ну сиротский, в Лаврентьево! Не слышала что ли? Он у нас образцово-показательный, а Флаке там главный спонсор, уже много лет!

Вот это новости! Значит Лоренц уже давно меценатствует на их земле? А с чего бы? Маша спешит пояснить:

– Точно этого никто не знает, но вроде как в девяностых он жил здесь, потом родителей его убили, они коммерцией занимались, тогда это было сплошь и рядом. А сам попал в приют в Лаврентьево, тот тогда чуть ли не в развалинах стоял. Вскоре немецкая бабка оформила над ним опеку и забрала к себе, а через много лет он объявился вдруг и взял над интернатом шефство. Отстроил новое здание, привлёк лучших воспитателей, спонсорская поддержка, сам лично приезжал к нам каждый год. Помогает выпускникам устроиться, вот и мне помог!

Диана переваривает полученную информацию параллельно с яичницей. Открывает форточку, ёжится от волны ворвавшегося на кухню морозного воздуха, закуривает.

– Курить будешь? – спохватившись, предлагает девчёнке.

– Я не курю! И не пью! И тебе не советую! – немного смутившись от собственной дерзости, Маша продолжает безудержно болтать: – У меня мать пила. Квартиру профукала, потом померла.

– А... отец? – Диана уже кажется начинает вникать в сироткину санта-барбару, за несколько недель затворничества она соскучилась по живой человеческой болтовне.

– А отец у меня хороший! Был. Цыган, вор. Но ты не думай – он все ходки сам! Баб вместо себя не посылал! Хотел забрать меня у матери, но суд не разрешил. А во время последней ходки его зарезали...

Диана ловит себя на мысли, что последний раз подобные истории она слышала лишь в передачах Малахова, когда ещё смотрела их от нечего делать, а это было очень-очень давно! Ну что же, заполучить такую говорушку в своё окружение – хорошее подспорье в борьбе со скукой.

– Диан, а у тебя парень есть?

Ну начинается! Все простые разговоры простых девчёнок рано или поздно сводятся к парням. Какая уж там этика – им подавай чего погорячее!

– Нет. Нету. А у тебя?

– У меня был, но мы расстались. Но он нормальный был, ты не думай! В армию свалил, сказал его не ждать. Мы с ним музыку вместе слушали...

– А что за музыка, – Диана хватается за спасательную соломинку: пусть лучше про музыку, чем про парней.

– Ну всякое. Раммштайн, например, знаешь такую группу?

– Неа... Что-то не припомню.

– Ну ты и отсталая! Это проект одного немецкого музыканта – Пауль Ландерс зовут. Такой лапочка! Хоть и старый. Я иногда мечтаю, как он приедет к нам во Мценск и даст концерт... Мечты-мечты, конечно, до нашей глухомани он никогда не доедет. Ах, если бы...

В начале следующей недели Тилль собрал весь актив “партии” на совместный завтрак. Как водится – нa Ленинской. Видимо, грядут обновления в работе ММК. Подъезжая к знакомому дому, Диана теряется в догадках – что же там неуёмный лидер задумал вынести на повестку дня?

На кухне третьего этажа, за по-домашнему накрытым столом все уже в сборе – не хватает только троих. Однако, не успел Оливер, лишь сухо поздоровавшийся с прибывшей Дианой, даже не глядя на неё, завершить процедуру розлива чая всем присутствующим, как на пороге появились припозднившиеся Стас с Ольгой. Не задавая вопросов, Тилль лишь посмотрел в их довольные лица и удовлетворённо кивнул. Дав ребятам отдышаться и немного перекусить, он, наконец, спрашивает:

– Нашли?

– Да. Есть отличное место, сделали предложение владельцу, в течение недели определимся с ценой, и можно будет завершать сделку, – деловито отвечает Ольга.

– Отлично! Теперь можно выступить с объявлением! Попрошу минуточку внимания! – Тилль дважды ударил чайной ложкой по хрустальной чашке, привлекая на себя внимание собравшихся, будто шафер на свадьбе.

– Как вы все наверно уже знаете, операция по распространению антикречетовских настроений в виртуальном пространстве города длится уже некоторое время и, несомненно, принесла свои плоды. Наблюдения за интернет-активностью граждан показали, что всё больше молодых людей готовы выступить против его кандидатуры и поддержать альтернативное лицо. А ведь ещё пару месяцев назад генерал пользовался чуть ли не стопроцентной поддержкой электората! Нам удалось обвалить этот показатель чуть ли не вдвое!

– Ой, ну ладно вам, не хвалите, не хвалите...

Диана повернула голову на голос: конечно он принадлежит развалившемуся на угловом диванчике Круспе. Тот взирает на окружающих из-под припухших век, держа в одной руке Pиделевский чай, а в другой – миниатюрную бутылочку бренди. Как в гостиницах. Как в самолётах. Похоже, у него вся жизнь – полёт.

– Тебя ещё никто не хвалит, Рихард, вот если на новогоднее мероприятие нам удастся собрать более двух тысяч человек – тогда и поговорим! – Тилль зыркнул на него строго, но по-доброму, можно было бы даже сказать “по-отечески”, если бы эти двое не были ровесниками.

– Э, Тилль, а что за мероприятие? – захваченная любопытством Диана задаёт закономерный вопрос.

– Массовое! – инициативу в раскрытии планов перед широкой аудиторией перехватывает Флаке. – Пришло время переходить на новый уровень общения с контингентом, мы с Тилльхеном посовещались и решили прикупить под это дело какое-нибудь заведение. В конце концов, личный клубешник нам и на будущее пригодится!

– Так вы планируете новогодний дискач в рамках рекламы... кого? Себя?

– Дискач? Мелко плаваете, дорогуша. Мы планируем организовать самый настоящий рок-концерт, которого ещё не видела эта глубинка! Под эти цели мы попросили Олю и Стаса промониторить округу на предмет подходящего помещения, такого, чтобы не требовало капитального ремонта – на это нет времени, чтобы со сговорчивым владельцем и чтобы отвечало нашим техническим требованиям!

– Мы со вчерашнего вечера колесили по округе. В центре города все заведения на ходу, и расставаться с ними владельцы не спешат, а вот на окраинах ещё остались осколки эпохи девяностых в виде полузаброшенных притонов, располагающихся во вполне годных зданиях! Сегодня утром нам удалось выцепить одного старого барыгу, владельца, как его...

– “Галактика”, – подсказывает Стас.

– Точно, “Галактика”. Та ещё дыра, но не безнадёжная, да и владелец, кажется, очень обрадовался возможности от неё избавиться!