Текст книги "Немцы в городе (СИ)"

Автор книги: Wind-n-Rain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Парковка у турбазы забита почти полностью – это и обнадёживает, и разочаровывает одновременно. С одной стороны, место это – вовсе не одинокая избушка посреди леса, как в каком-нибудь скандинавском ужастике, с другой стороны – что-то мало вся эта шумиха, создаваемая компаниями полупьяных студентов и целыми семействами лыжников напоминает тихую романтическую обстановку, которую Круспе, стыдясь самого себя, рисовал в своих фантазиях накануне. Еле-еле отыскав местечко, Рихард оставляет машину и следует за указателями. Оказывается, до стойки регистрации ещё шуровать надо по каким-то холмам. Хорошо хоть, тропинки здесь расчищенные – сразу видно, что за территорией следят. Пока он шагал, несколько раз ему показалось, что встречные люди взирали на него с интересом, а то и с недоумением, а то и вовсе – оборачивались ему вслед. Показалось? На этот раз – нет. В “Мечту” приезжают покататься на лыжах, пожарить мясо на зимнем мангале и выпить глинтвейна, греясь у радиатора в одном из нескольких десятков коттеджей. В диоровских очках, с нагеленными волосами и в кашемировом пальто сюда не ездят. Да, и в одиночку сюда тоже не ездят. Круспе вот приехал, и он уже не рад – чем ближе так называемый “ресепшен”, тем тягостнее становится ощущение того, что он заблудился. Даже захотелось развернуться и поехать обратно – и он еле сдерживается.

– Здравствуйте, – обращается он к специалисту службы размещения. Чаще на таких постах трудятся девушки, и Круспе не привыкать их очаровывать. Сегодня же за стойкой парень. Круспе уже было пожалел, как оказалось – зря: парень попался доброжелательный. – Домик номер тринадцать, на моё имя должна быть бронь, – он протягивает сотруднику паспорт.

– Всё верно, – парень за стойкой улыбается, сканируя документ и внося новую запись в программу на рабочем компьютере. – Номер предоплачен. Вот Ваш ключ. Приятного отдыха.

Так просто. До тринадцатого домика путь неблизкий – он оказался крайним на территории: с одной стороны он практически упирается в лес, с другой – в затянутое льдом озеро, двумя оставшимися сторонами небольшое бревенчатое строение правильной прямоугольной формы смотрит на территорию турбазы. Приложив ключ-карту к электронному замку, Рихард входит. Оценив внутреннюю чистоту, он решается сбросить берцы. Отложив в сторону запотевшие от перепада температуры очки, он приступает к осмотру помещения. В домике тепло и пахнет древесиной, в целом – приятно. Гостиная с большим окном и спальня с большой кроватью. Да, и ванная комната с огромной душевой кабиной, плотно закрытой чистыми матовыми створками из стеклопластмассы. В помещении никого.

– Интересно, – проговаривает Рихард вслух: он всё ещё думает, что рисковая прокурорша прячется где-нибудь в шкафу и сейчас выскочит на него, обмотанная мишурой, с криком: “Сюрпрайз!”. Но в шкафу лишь пакеты с постельным бельём, а прятаться больше негде.

“Интересно”, – проговаривает Рихард уже про себя и принимается суматошно обследовать все углы и закоулки на предмет скрытых камер или чего-то такого. Привычка. На столике в гостиной, между плоским экраном телевизора и уютного вида диванчиком, он обнаруживает еду и напитки. Всего в достатке, да только ничего из этого не распаковано – пакеты из супермаркета просто оставлены там. Не придумав себе занятия получше, он начинает разбирать припасы, раскладывать закуски по обнаруженным здесь же простым стеклянным тарелкам, расставлять бутылки с вином, водой и соком соответственно канонам натюрмортной композиции. Красота получилась неимоверная: как пчёлы слетаются на “Подсолнухи” Ван Гога, так и Круспе готов уже налететь на кушанья – изящная сервировка вызывает аппетит. Если бы здесь был кухонный уголок, мясо и овощи, он бы и сам чего-нибудь приготовил. Он умеет, хотя тщательно это скрывает. И всё же – где она, виновница его торжественной растерянности?

“Иди в душ”, – смс, которое не сулит ничего хорошего. Номер незнаком, но он знает чей он, хотя прежде они кроме контактика никакой способ связи не использовали. Нет, он конечно любит сюрпризы, но не до такой же степени! “Нет”, – отвечает Круспе и, довольный собой, включает телевизор и плюхается на диван. Значит, она прячется где-то поблизости, выжидая, когда он будет полностью беззащитен, чтобы атаковать. “Ну иди в душ, пожалуйста”. “НЕТ. Сама приходи, а я пока здесь посижу”. Смутное ощущение, что за ним следят: может, она на улице, подглядывает в окошко? Кто знает, что у неё на уме. “Иди в душ – не пожалеешь!”, – это уже начинает надоедать. “Я не грязный”. Он готов поиграть, но правила пока ему не ясны. “Я тоже не грязная и уже давно!”. Какая настойчивость! Смутное предчувствие чего-то нехорошего заставляет Круспе подняться всё-таки с дивана и направиться в ванную. Створки душевой кабинки закрыты, стекло светонепроницаемо. Он раздвигает створки и проклинает себя за то, что не сделал этого раньше. Всё помещение обшарил, а про душевую даже не подумал! Ирина сидит там голая, примостившись поверх полотенца на краешке деревянной скамьи в уголке, и таращится в мобильный телефон. “Круспе – ты идиот”, – думают они одновременно.

Её тонкое тело покрылось мурашками, сырые волосы висят сосульками – значит, она помылась прямо перед его приходом, выключила воду и притаилась, будучи уверенной, что первым делом он заглянет именно туда. Просчиталась. Круспе и смешно, и стыдно, и неудобно – малознакомая женщина сидит сейчас голая прямо перед ним и дрожит от холода, а может и не от холода.

– Иди сюда, – успокаивающим тоном произносит он, пытаясь при этом успокоить прежде всего себя.

Он забирает у неё телефон и откладывает его на полку над раковиной. На сушке за кабинкой несколько свежих полотенец – он хватает одно из них, раскрывает и ждёт, что продрогшая дама нырнёт в него, чтобы быть завёрнутой, согретой. Она привстаёт со скамеечки, делает шаг навстречу, действительно берётся за края протянутого полотенца и вдруг резко поворачивает ручку душа. Горячая вода хлещет откуда-то из-под потолка – кажется, такие лейки называются “эффект тропического ливня”, или что-то подобное. Дёрнув за полотенце, она затаскивает Круспе внутрь кабинки. Он почти поскальзывается на мокром полу, теряя равновесие, заваливаясь всей массой на эту сумасшедшую.

– Ненормальная, стой ровно, упадёшь ведь!

Но он запоздал с предупреждением – она уже не стоит. Внезапно Круспе обнаруживает её руки крепко обвитыми вокруг своей шеи, а ноги – вокруг талии. Она лёгкая, невесомая почти, но сам-то он в одежде, а сверху на них рушится “тропический ливень”. Пока он судорожно пытается сообразить, что делать, она елозит тазом по его застёгнутой ширинке. Чёрные джинсы и чёрная рубашка потяжелели и прилипли к телу, сковывая каждое его движение. Круспе понимает, что если попытается сейчас избавиться от одежды, они оба точно грохнутся.

Он никогда не отличался особой прозорливостью, да и с тактичностью у него всегда были проблемы, но сейчас почему-то он отчётливо осознаёт, что останавливаться нельзя. Если он её оттолкнёт, фигурально выражаясь, руководствуясь одним лишь инстинктом самосохранения – слишком уж ненадёжно это, стоять в носках на мокром полу, да ещё и держать на весу девушку – если он её оттолкнёт сейчас, то это станет концом безвозвратным.

– Неудобно, – шепчет он ей на ухо, – помоги мне раздеться.

Ирина спрыгивает с него сама. Пуговки на чёрной рубашке скользкие от влаги, и с ними приходится повозиться. Покончив с ними наконец, она стягивает с Рихарда прилипшую к телу рубашку, будто помогая змее сбросить старую кожу. Под рубашкой обнаруживается обычная белая майка – из числа тех, в которых он по дому ходит. Неудивительно – всё же на дворе не май месяц. Мелкие тёмные соски отчётливо выделяются под материей. Ирина проводит по груди Рихарда ладонями, останавливаясь на привлекших внимание сосках; она теребит их сквозь ткань – почему-то ей кажется это забавным. Рихард отнимает её ладони от майки, чтобы тут же переместить их под неё: поняв намёк, она освобождает его тело и от майки тоже. Она много раз пыталась представить себе этот торс в мельчайших деталях, и теперь, имея возможность лицезреть его воочию, она понимает, что практически не ошибалась. Всё как в её фантазиях: рельефный мышечный каркас, не перекаченный, а именно крепкий, полное отсутствие растительности, и ей почему-то кажется, что это природное – как знать? Единственное, в чём она ошибалась – так это в оттенке кожи. Руководствуясь стереотипами, он непременнo ожидала увидеть перед собой загорелое, смуглое тело, однако Рихард бледен. Одни бы назвали эту бледность аристократической, другие – болезненной, но для Ирины она обычная – в здешних широтах на исходе зимы все такого цвета. Пока она разглядывает Рихарда, он разглядывает её: невысокая и тонкокостная, она гибка и подвижна – последствия многолетних занятий танцами; оттенок её кожи ровный и чуть темнее, чем у него – сказывается одна четверть бурятской крови. Отсюда же гладкие чёрные волосы цвета вороньего крыла и чуть раскосый разрез глаз. Груди у неё небольшие и округлые, на вид упругие, а на ощупь... Круспе кладёт на них свои руки и ловит лёгкий вздох, невольно вырвавшийся из её грудной клетки. Это заставляет его улыбнуться. Притянув Ирину к себе за талию, он плотно прижимается к её упругим на ощупь грудям и ровному, плоскому животу, одновременно путешествуя ладонями по её хрупким на вид, но ощутимо крепким плечам, изящному изгибу спины, гладкой коже маленьких ягодиц. Тем временем пряжка его ремня оказывается в её руках. Расстегнув ремень, вытащив его из петлиц и отбросив в сторону, она принимается за ширинку. Крупная металлическая пуговица слишком туго сидит в петле, и в попытках освободить её девушка едва не ломает ноготь. Круспе забавляет эта её неумелость – видимо, не часто доводится ей с пуговицами на мужских брюках расправляться.

– Позволь, я сам.

Он в одну секунду разделывается с застёжкой и резво стягивает с себя джинсы прямо вместе с боксерами и носками – вся одежда давно слиплась от влаги. Теперь они оба голые, и “тропический ливень” уже не кажется таким мерзким, а обстановка – такой неудобной. Его член стоит так, как давно не стоял. С возрастом необходимость в ежедневных эротических подвигах начинает угасать, и хотя импотенция и другие мужские недуги Круспе пока обходят стороной, но всё же он уже далёк от той прыти, с которой увивался за каждой юбкой в молодости. В свои сорок он чувствует себя уставшим, хоть и не осознаёт этого. Усталость моральная сказывается и на теле, поэтому проявление настолько мгновенной и яркой эрекции удивляет его самого. А Ирина счастлива – она понятия не имеет, насколько такой стояк для Рихарда в порядке вещей, но осознавать, что причиной ему в данный момент явилась именно она, чертовски приятно. Она берёт член обеими руками и с интересом водит по нему, ощупывает его, изучает. Рихарду страшно, он боится фальстарта: ещё минута, и он кончит прямо ей в ладони. Дабы избежать позора, Круспе осторожно освобождается из её хватки и переключает всё своё внимание на её тело.

Обхватывает губами сперва один сосок, затем другой, для чего ему приходится пониже нагнуться; крепко сжимает в руках её ягодицы; блуждает ладонями по упругим бёдрам. Наконец решившись, он проверяет её готовность, опустив один палец в тесную ложбинку меж её ног – о да, она готова. Рихард осматривается вокруг: как им устроиться? Ну и местечко она подыскала, о чём только думала? Если он развернёт её спиной к себе, ему придётся присесть, или же ей стать на носочки – в любом случае будет неудобно. Если посадит её на скамейку у стены, ей придётся биться спиной о скользкий кафель – иначе не получится. Если будет держать её на весу, то конструкция, скорее всего, долго не выдержит – слишком скользко здесь всё вокруг. Не придумав ничего лучше, Рихард заключает девушку в плотные объятья и прижимает к стене – так, чтобы между голубоватой гладкой плиткой и её кожей оставались его руки. Он протискивает колено между ног ей – она всё понимает и, приподняв левую ногу, отводит её в сторону, упераясь ею на деревянную скамеечку в углу. Рихард опасается промахнуться: без помощи рук делать это непросто, а руки оторвать он не может. Но он входит в неё с первого раза – кажется, пока ей хорошо, она прикрывает глаза и откидывает голову; Рихард предугадывает её движение и смещает руки немного выше, теперь между её лопатками и мокрой стеной находятся его предплечья, а между стеной и её головой – его ладони. Фрикции плотные и не очень амплитудные – в условиях повышенной травмоопасности не разгуляешься. Рихард сосредоточен лишь на одной мысли: “Держись, держись, держись!”, сейчас его задача – не кончить раньше времени. А как же она? Он на неё даже не смотрит, чтобы не усугублять собственное возбуждение – блуждает взглядом по полу, стенам и потолку. А если она за ним всё это время наблюдает? Это же будет полный кошмар – что она подумает? В ужасе Круспе переводит взгляд на её лицо – зря он волновался: глаза её по-прежнему прикрыты, она губами ловит воздух, издавая тяжёлые хрипловатые вздохи в такт фрикциям. Круспе нравится увиденное, и в последний момент ему снова проходится напомнить себе девиз дня: “Держись!”. Он держится буквально из последних сил. А что, если она нескоро кончит? Доводить её потом альтернативными способами? Решив, что сдерживаться он больше не в состоянии, Круспе ускоряет темп, заставляя партнёршу дышать чаще. Чёрт, а что там с контрацепцией? Раньше надо было такими вопросами задаваться, сейчас же вся надежда на неё: взрослая девочка должна уметь сама о себе позаботиться. Вдруг она распахивает глаза – как повезло, что в этот момент он смотрел прямо неё, а не куда-нибудь в сторону; хватает его за мокрые волосы, притягивая его голову к себе, шепчет его имя. Уже через секунду её тело конвульсирует: он держит её крепче, чтобы не уронить, и чувствует себя героем. Зря он волновался. Едва Ирина расслабляется и обмякает в его руках, он выходит из неё и тугой струёй изливается ей на бедро. Вездесущая вода уносит семя в слив, не оставляя и следа. Пожалуй, это был самый энергозатратный половой акт в его жизни.

Он не знает, как заговорить – надо же, наверное, заговорить, но с чего начать? Она его опережает:

– А почему ты меня не целуешь? – а он-то уж было подумал, что все неудобства остались позади. – Нет, я не настаиваю, просто интересно.

Ему тоже интересно: что сейчас у неё на уме? Кажется, это проституток не принято целовать? А он сам что? Где голову потерял?

– Хочу, но боюсь, – он грубо впивается ей в губы, завладевая её ртом, словно ненасытный дикарь, заполняя его своей слюной, вбирая в себя её вкус, чтобы не думала всякого. – Боюсь привыкнуть.

Он не лжёт, и она ему верит. Она тянется к рычагу душа и перекрывает воду. Сразу же становится холодно. Рихард выбирается из кабинки первым. Он протягивает девушке одноразовые гостиничные тапочки, махровый халат и полотенце. Халат она игнорирует, надевая лишь тапочки и обёртывая полотенце вокруг тела. С волос капает, и она их немного подсушивает, промокая стопкой бумажных салфеток. Ну, если ей так удобно... Рихард тоже решает не одеваться. Лишь вытеревшись, он следует в гостиную, и прямо так, голый, плюхается на диван.

– Кстати, где все твои вещи? Я же вроде всё проверил...

– Они в шкафу за запасными комплектами постельного белья, – доносится из спальни её ровный, даже какой-то обыденный голос.

Он там не проверял – тоже мне Джеймс Бонд. Да что и говорить, если он в кабинку даже не догадался заглянуть!

– А верхняя одежда под кроватью.

И там он тоже не проверял. Рихард, разочарованный в себе, качает головой. Ирина наверняка сейчас нарядится во что-нибудь сексуальное. Почему-то он в этом уверен. Истошный крик заставляет его вскочить с дивана и в полторы секунды добраться до спальни. Она стоит там: полотенце упало на пол, у её ног валяется сумка с вещами, а взгляд её застыл на чём-то. Застыл, будто вмёрз – это нездоровый взгляд. Проследив его направление, Круспе сквозь ухмылку выдыхает: по полу вокруг ножки кровати носится маленький чёрный паучок. Прихлопнув его тапком, он соскребает останки членистоногого кусочком туалетной бумаги и смывает их в унитаз. Вернувшись в комнату, он застаёт Ирину в той же позе, с глазами, зафиксированными на прежней точке.

– Так-так, пойдём-ка, – придерживая за плечи, он разворачивает её и уводит в гостиную. Там он укладывает её на диван, руководя её телом, будто бы сама она уже совсем волю потеряла, и сам ложится рядом. – Ну, ты в порядке? Испугалась что ли? Он же маленький, такие даже не кусаются. Здесь же не Куба – птицееды не водятся.

Всматриваясь в её лицо, он понимает, что его слова не имеют никакого действия: она вся по-прежнему будто парализована.

– Ирина, у тебя, эта, как её, фобия что ли? – понизив голос, он склоняется над ней, стараясь хоть как-то растормошить.

– Мне не стрёмно ноги раздвинуть, хотя я уже и не помню, когда делала это последний раз до сегодняшнего дня, – наконец её зрачки соскакивают с фиксации на одной точке и начинают двигаться по сторонам. – Но страхами своими делиться мне пока почему-то стрёмно.

Круспе задумчиво откидывается рядом. Значит, в этом домике на окраине зимы он не один такой голый. Будет сложно. Но он не намерен прощаться с мечтой. “Сложно” и “интересно” – это же почти синонимы.

Часы показывают половину четвёртого после полудня – до сумерек ещё далеко, а первая бутылка сухого белого подходит к концу. Им обоим леность приходится по душе: сидеть на мягком диване, выпивать, наблюдать заснеженные верхушки елового леса через большое чистое окно. Завтра в полдень, как и было условленно, всё закончится, ну а пока что у них есть время, и они тратят его с умом, предпочитая вино воде и секс разговорам.

– Ну что, готов? – Тилль впервые навещает Володьку в его квартире. Стандартная брежневская малометражка; целые кварталы, да что там – целые города которых до сих пор раскиданы по всей стране.

– Готовее некуда. Последний день сегодня – думаете, успеем?

– Выбора у нас нет: сам же говоришь – последний день.

Тилль с интересом осматривается: в глаза сразу бросается, что человек, здесь живущий – одинок. Ни тебе пресловутой “женской руки”, ни даже хоть какого-то намёка на семейственность. По всем комнатам, входы в которые почему-то напрочь лишены дверей, расставлены какие-то старинные агрегаты и запчасти к ним. Кинескопы, транзисторы, катушечные магнитофоны... Всё это под диким слоем пыли – ею, пылью, кажется пропитан весь воздух в квартире. Почесав защекотавший нос, Тилль бросает взгляд на окна – так и есть: все щели наглухо забиты ватой и заклеены клейкой лентой, даже форточки.

– Иногда балкон открываю, но нечасто – от влажности аппаратура портится, – проследив за взглядом босса, извиняющимся тоном поясняет Володька, – а это, – он делает широкий жест руками, словно обнимая всё окружающее пространство, – это так, хобби моё. Вы даже не представляете, сколько народу увлекается техникой старых образцов, это всё денег стоит...

Да уж, кандидат – всем на зависть. Тилль даже на секунду засомневался, что их затея вообще хоть во что-то выльется. Хотя, в стараниях преодолеть дурную привычку сквернословить, этот мужик, вроде бы, преуспел. Хорошее начало.

Уже в машине Володька спрашивает:

– А почему так секретно? Что, прямо вообще никто не в курсе?

– Не было уверенности, что соберём подписи. Да и сейчас нет, что их примут. Хотя подписей у нас в три раза больше, чем требуется – я даже не ожидал... Вот зарегистрируешься, получишь удостоверение кандидата, и тогда для тебя, Володь, начнётся другая жизнь. Но ты же готов?

– А что мне терять-то? Так хоть развлекусь.

Хорошенькое развлечение – отправить начальника своей службы безопасности на выборы губернатора. Ну что же, город ждал потрясений – примите, распишитесь.

Девушка в центральном избирательном комитете региона чуть на стуле не подпрыгнула, завидев, как в её кабинет вносят несколько десятков запечатанных ящиков с подписями в пользу нового выдвиженца. Бегать к машине и обратно пришлось много раз – и сотрудница впервые видит, чтобы кандидат занимался этим лично.

– Вы что же это, последний же день, как проверять будем? Нееет...

– Не нет, а да, – спокойно отвечает Тилль. – Как проверять будете – не наша забота. В законе про это ничего не сказано. Мы все необходимые документы предоставляем в рамках указанного срока. Так что, будьте любезны...

– Минуточку, – девушка выскакивает из-за стола, обращаясь к Тиллю: – А Вы кто – представитель кандидата?

– Я не могу быть представителем, потому что я иностранный гражданин. Но как только вы нашего кандидата зарегистрируете, представителей мы наберём, не волнуйтесь.

Девушка делает звонок по внутренней линии, и через минуту в кабинете собирается уже весь изберком полным составом. Мужчины и женщины со смурными лицами осматривают коробки, проверяют пачку предоставленных Володькой документов. Наконец, вперёд выступает самый толстый из мужчин – судя по важному виду, здесь он за главного:

– Ну что же, господин Иванов, документы у Вас в порядке. Их и подписи мы проверим в установленном режиме, и если у нас возникнут вопросы, с предвыборной гонки мы Вас снимем. Ну, а пока – не вижу никаких препятствий для Вашей регистрации.

Около часа Тилль с Володькой ждут в коридоре. Даже не верится, что всё так просто – похоже на подставу. Но отступать некуда. Наконец, председатель избиркома выносит новенькое удостоверение, шлёпает печать, прямо в коридоре, на весу, и торжественно вручает картонку в красной корочке Володьке.

– Вот здесь распишитесь, господин Иванов, и поздравляю Вас. Этот документ даёт Вам право на посещение всех муниципальных учреждений без дополнительных разрешений, на агитацию в рамках...

– Всё понятно, – одёргивает его Тилль, – а теперь между нами: в чём подстава?

Председатель и бровью не повёл. Доверительно наклонившись к посетителям, он выдаёт:

– А просто монополия эта уже вот где, – он проводит ногтем по горлу. – Через минуту из ФСБ начнут звонить, у нас же кроме генерала и каких-то его петрушек ряженых кандидатов и нет вроде. А тут вы. Про вас все наслышаны – скандал на скандале. Двадцать лет мы тут тухли – никакого веселья, а вы за полгода шухеру навели такого, что домохозяйкам и бразильские сериалы уже на хрен не нужны. Население, опять же, взбодрится. Демократические институты в действии и всё такое. Так что вы от нас – от избиркома – удар отведёте. С Кречетовым мы как-нибудь разберёмся, но вот с людьми вам придётся работать самим.

Поблагодарив председателя за честность, Володька прячет новенькое удостоверение в нагрудный карман куртки – в честь столь важного события он нарядился в свою обычную униформу охранника – и вместе с Тиллем покидает учреждение. Всё только начинается – сейчас они направляются на комбинат, чтобы сделать громкое заявление.

– Что-то мне кажется, это представление покруче вашего, новогоднего, будет, – бурчит Володька.

– Покруче, а главное, чтобы поуспешнее, – отвечает Тилль сквозь довольную улыбку. Он уже представляет, как вытянутся физиономии сотрудников ММК, а что начнётся в городе – не представляет даже он.

====== 29. Поворот не туда (И снова всё пропало) ======

После собрания в актовом зале все сотрудники ММК, разделившись на кучки, разбрелись по разным уголкам предприятия, чтобы обсудить новость дня. Да что там – новость столетия. “Ты знал?”. “Не, не знал – а ты?”. “И я не знал”. На собрании Тилль по полочкам разложил картину происходящего: как они дошли до жизни такой, и чего теперь следует ожидать. Подготовка к регистрации кандидата велась просто. Наняли студентов из Машкиного колледжа, чтобы те ходили по квартирам и собирали подписи. Платили хорошо, взяли расписку о неразглашении (не имеющую абсолютно никакой юридической силы – но для студентов-кулинаров сойдёт). Володькину закулису не раскрывали – кандидат Иванов представлялся потенциальному электорату как обычный труженик, фрик и просто способ оживить избирательную кампанию. Личность кандидата у многих подписавшихся вызывала симпатию: воин-афганец, из простых, из бедных – прямо ходячий антипод кабинетному генералу. Люди на предприятии на взводе: теперь их место работы – не просто фабрика какая-то, а самый настоящий политический штаб.

– Так ты всё знала, партизанка несчастная? – уединившись с коллегой в приёмной, Диана пытается выведать у Машки детали спецоперации. Диане даже немного обидно, хотя она понимает: секретность в данном деле – мера вынужденная.

– Ну прости, я не могла сказать! А ты не обижайся – тебе ещё... Ой!

– Что ещё, ну, говори!

– Ничего! Пускай начальство само всё решает, а я ни при чём.

В приёмную залетает Володька, запирает двери на замок и, осмотревшись, расслабляется.

– Что, поклонники замучили? Всего пару часов в новом статусе, а уже от народа бегаешь? – подначивают его девчонки.

– Да непривычно как-то! Я, знаете ли, всю жизнь в тени...

– Ладно, Володь, присядь. Мы тебе чайку нальём. Только ты когда в кабинет губернатора въезжать будешь – смотри, не забудь, как мы тебя чаёчком отпаивали!

Громкий стук в закрытые двери прерывает чаепитие.

– Я знаю, что ты здесь, кандидат, давай выходи! – это голос Круспе. Интересно, что ему нужно?

За дверями Рихард не один – с ним Шнайдер. Машка запускает их в приёмную и вновь запирает двери.

– Фотографы приехали – фотосессия начинается! Вот шмотки, – Рихард бросает на диван новенький комплект униформы, точно такой же, как на Володьке сейчас, только совсем неношеный. – Иди переоденься в кабинете босса – его всё равно сейчас на месте нет, а потом фэйсом твоим займёмся.

– Что? – разом реагируют как девушки, так и сам Володька.

Только сейчас они замечают в руках Шнайдера таинственный чемоданчик.

– Трёхдневная небритость и двухдневный перегар – это, конечно, очаровательно, но нам нужен глянец, – равнодушно поясняет Шнайдер и, водрузив чемоданчик на секретарский стол, торжественно его открывает.

– Ни за что! – истошно орёт Володька, заглянув внутрь.

– А можно мне! И мне! – истошно орут девушки.

– А можно потише, – несмотря на то, что Шнайдер сегодня является сам собой, в его речи нет-нет да мелькают знакомые интонации Фрау. – Я и сам не рад, но что поделать: надо – значит надо.

Через пять минут Володька выходит из кабинета гендира и растерянно смотрит на коллег, ожидая реакции. Казалось бы – ничего же не изменилось: такая же форма, тот же цвет и размер, но эффект новизны сквозит во всём образе. В старой форме охранник был похож на Володьку, а вот в новой – на авантюриста, решившего поиграть в публичность. Усевшись в Дианино кресло и развернувшись к сочащемуся сквозь оконное стекло дневному свету, господин Иванов послушно подставляет физиономию умелым рукам Шнайдера.

– Что угодно, только глаза не мазюкайте. Умоляю! – он почти завывает. – А то буду, как этот, – он не глядя машет рукой куда-то за спину, и Рихард недовольно фыркает.

– Извини, друг, но тебе до меня, как...

Закончить очередную колкость ему не позволяет сигнал о новом сообщении. Знакомый номер, свежие воспоминания. Рихард сохранит имеющуюся переписку навсегда как самую тёплую память. Она же обещала исчезнуть и не писать, а значит, он был так хорош, что красотка в синем мундире всё же не устояла. И новая смс приятно возбуждает его любопытство.

“Извини, я не собиралась тебя тревожить. Но что, блин, у вас там происходит???”.

Ему льстит, что их затея поднимает в городе настоящий переполох.

“Следи за эфирами”, – стандартный ответ, и кажется, такой уже был, а то и не раз. “Я скучаю”, – печатает он следом и тут же стирает, выходя из окна диалога.

– Ну вот, а вы боялись, – довольный результатом, Шнайдер отходит в сторону, чтобы получше разглядеть плоды своих трудов – пока Рихард тыкал в экран смартфона, он успел сравнять тон и заматировать Володькину недовольную рожу. – Смотрится не очень натурально, но фотографы потом отретушируют как надо.

Фотографы ждут во дворе – какие-то молодые ребята, супружеская пара. Их Рихард нашёл по объявлению в контактике. Они в растерянности взирают на “модель”.

– Вы же говорили, нужно будет пощёлкать объекты... Мы не знали, что...

– Хотите отказаться? – с вызовом спрашивает Круспе.

– Конечно нет! – хором отвечают они. – Это же станет жемчужиной нашего портфолио, настоящей рекламой! Все обзавидуются!

Фотосет происходит при смене декораций: вот кандидат в производственном цеху, в окружении рабочих, вот он уже на своём посту – изображает погружённость в охранный процесс, вот он просто прогуливается по внутреннему дворику на фоне офисного здания. Позировать у кандидата получается неплохо – он как-то даже слишком быстро вжился в образ. Сделав несколько сотен кадров, из которых фотографам предстоит выбрать дюжину наиболее удачных, хорошенько их обработать и предъявить заказчику, они переходят к главному:

– А оплата...

– Вот, как и договаривались, – Рихард протягивает им пачку тысячных купюр. – Готовые кадры завтра утром должны быть у меня, и если мне понравится – заплачу ещё столько же.

Вдохновлённые небывалыми щедротами и обеспокоенные дефицитом временных ресурсов, фотографы спешат раскланяться, чтобы тут же направиться в свою студию, где им, скорее всего, придётся провести всю ночь.

Диана курит на ходу, наворачивая круги по внутреннему дворику – её так воодушевляет всё происходящее, что на месте просто не стоится. Нехотя вернувшись в приёмную, она скидывает пальто и вдруг оказывается нос к носу с внезапно возникшими в помещении Тиллем и Флаке.

– Готова? – добродушно спрашивает Лоренц, хитро улыбаясь.

– Ээ, к чему? – самое время заволноваться.

– Будешь официальным представителем нашего кандидата. Завтра тебя зарегистрируем в избиркоме, получишь соответствующий документ и приступишь к своим новым обязанностям. Ходить по дебатам на местном ТВ и радио, в основном. Это временно, это только до выборов...

Бог с ними, с обязанностями, но выступать в ходе кампании на стороне Володьки – значит выступать против самого Кречетова. Официально и в публичном пространстве. К такому повороту судьбы она явно не готова, но только боссы её всем своим видом демонстрируют, что данное решение не обсуждается. А она-то думала, что все испытания позади, а они, оказываются, только начинаются.

Вечером, уже в постели, мысли о своей незавидной участи не отпускают её.

– Олли, что мне делать? – закинув уставшие от хождения целый день в тесной обуви ноги Риделю на колени, Диана ищет если не совета, то хотя бы поддержки. – Мне же придётся с ним сталкиваться, да ещё и на глазах у людей!