Текст книги "Камень сердолик (СИ)"

Автор книги: РавиШанкаР

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Когда Ала припомнила всё это, то поинтересовалась, не из упомянутых ли заведений сбежал тот беременный юноша. Лицо обычно добродушного жреца в этот момент стало таким яростным, что девушка всерьёз испугалась, но он сумел взять себя в руки и сказал, что если Ала перестанет задавать глупые вопросы, то он всё расскажет с самого начала.

Ала кивнула и приготовилась слушать. И брат Иммаир рассказал ей всё о Палом Листе. О жадных родственниках и мерзком кузене. О доносе и аресте. И о том, как выяснилось, что у юноши не просто недомогание или нервное расстройство, а самая настоящая беременность. Рассказал ей брат Иммаир и о том, что у Фаэров имеется не два, а три пола, о Дахэ и их детях-чудотворцах, а под конец поклялся, что всё сказанное им – чистая правда.

Ала поверила. До сих пор брат Иммаир не лгал ей даже в мелочи, к тому же не по годам умная девушка сразу поняла, что брат Иммаир не просто так беспокоится о бедном Фаэре.

– Ты ведь не просто так хлопочешь? – напрямик спросила она. – Ты ведь любишь его?

– Люблю, – просто ответил брат Имммаир. – Как оказалось, во мне достаточно Фаэрской крови, чтобы быть Дахэ. Я долго боролся с собой, но природу не изменишь. Я такой, как я есть. Презираешь?

– С чего бы? – спокойно спросила девушка. – Это всё равно, что презирать тильга за то, что он ест траву, а дарыша* – за то, что он убивает ради пропитания. Они такими созданы, и это невозможно запретить. Меня волнует другое – зачем ты заложил его другим?

– Тогда я ещё не понял природы своих чувств, – ответил брат Иммаир. – Но, ты знаешь, может быть, это и к лучшему. Брат-целитель, Никело, спас юношу от верной смерти… и на свет появилось его дитя. Понимаешь, их разлучат, малыша отдадут в приют, а самого Палого Листа отправят в Ло… в одно ужасное место, где он долго не протянет. Он и так не протянет долго. Зачахнет без сына. Помоги мне, Ала, если кто и сможет помочь – то только ты.

– Я не смогу устроить побег из Храма, – задумчиво сказала Ала. – Это мне не по зубам.

– И не надо, – быстро ответил брат Иммаир. – О том, чтобы вывести юношу из Храма, позабочусь я.

– И в чём тогда проблема? – удивилась Ала. – Хватай своего возлюбленного в охапку и беги подальше. Думаю, что ты сумеешь спрятаться так, что вас никто не найдёт.

– А ребёнок? – тихо спросил брат Иммаир.

– Ну, ведь это не твой ребёнок, – хмыкнула Ала. – Что тебе до него? Если вы оба эти… как его… Дахэ, то без труда сможете понаделать новых.

Брат Иммаир молча поднялся и тихо сказал:

– Забудь про мой рассказ. Я думал, что ты сможешь мне помочь. Видимо, ошибся. Прости, мне пора.

– Погоди! – не выдержала Ала. – Прости меня! Но ты и впрямь любишь его, если можешь принять чужое дитя…

– Он не будет счастлив без сына, – вздохнул брат Иммаир. – Поэтому я должен попытаться…

– Ладно, – согласилась Ала. – Сядь. Сядь и расскажи мне, что от меня требуется.

– Похитить ребёнка. Он пока находится в одном из Храмовых приютов. Приют, конечно, охраняется, но не так строго, как сам Храм. К тому же, за детьми ухаживают женщины-послушницы, большинство из них уже немолоды… Есть несколько молодых кормилиц, но не думаю, что они смогут помешать тебе. Твоя задача – похитить ребёнка, принести его в условленное место и отдать отцу. А потом мы уйдем, и ты больше никогда о нас не услышишь.

Ала задумалась.

– Ты понимаешь, о чём просишь? – наконец спросила она. – Я могу не справиться одна и попрошу помочь мне своих ребят. Нас казнят, если поймают – это ведь не пирожок у торговки утащить, это покушение на имущество Храма.

– Понимаю, – ответил жрец. – Только мне больше не к кому обратиться с такой просьбой, Ала. Я бы сделал всё сам, но так не получится. А выбирать между ними двумя я не могу. Просто не вправе. И ещё… Я уже думал, что ты привлечёшь своих, поэтому…

Жрец достал из-под мантии туго набитый, сыто звякнувший в его руках мешочек.

– Вот, – сказал он. – Это половина моих сбережений. Плата за риск. Здесь хватит на то, чтобы вы могли начать честную жизнь. Не обижайся, просто возьми.

Ала вздохнула, приняла мешочек и сразу определила, что он набит полновесными золотыми монетами. Такой добычи у них ещё не было, а может, и не будет никогда. Здесь и впрямь хватит на то, чтобы открыть постоялый двор или мастерскую, заплатив солидный взнос в гильдию. Ради этого стоило рискнуть, к тому же… Когда-то жрец спас ей жизнь, и пусть ему сейчас в голову запала такая блажь, как любовь к странному мальчишке-Фаэру, это не отменяет её долга.

– Хорошо, – сказала девушка. – Но учти, что я делаю это не только ради денег, понимаешь?

– Понимаю, – серьёзно согласился жрец.

– Тогда говори, что мы должны сделать.

И брат Иммаир стал излагать свой план – подробный и хорошо продуманный.

***

План жреца был хорош – практически без изъянов. Только вот Ала знала, как часто рушатся самые продуманные планы из-за нелепых случайностей, поэтому, идя на дело, взяла с собой одну очень интересную вещь. Это было её единственное наследство. Женщина, которая её подобрала, рассказывала, что эта странная вещь – единственная, которая находилась при малышке. Вещь эта больше всего напоминала небольшой шарик, полый внутри, со множеством отверстий. Внутри шарика что-то тихонько позвякивало и пересыпалось, но наружу через отверстия не просыпалось ничего. Шарик был прикреплён к тонкой цепочке странного плетения – вещь непонятная и довольно бесполезная, разве что на шее носить. Но металл, из которого был сделан шарик, был некрасивого тускло-серого оттенка, и даже когда Ала пыталась его начистить песком, чтобы хоть немного заблестел, ничего не вышло.

Но Ала всё равно упорно носила шарик на шее – ведь это была единственная память о неведомых родителях, а то, что оставили именно родители, девочка не сомневалась – кто ж ещё?

Но однажды старая нищенка у Храма, разглядев необычное украшение на шее Алы, тихо прошипела:

– Сняла бы ты это, девонька… Или под одежду спрятала. Жрецы за это могут такое учинить – пропадёшь с концами.

– Зачем это жрецам? – удивилась Ала. – Вещь некрасивая, не ценная…

– Эх, молодёжь, – вздохнула нищенка. – И ведь Фаэрская кровь в тебе вроде бы…

– Я сирота, – мрачно отрезала Ала. – Кто его знает, какая во мне кровь…

– Есть Фаэрская, – прищурилась старуха. – Глаза… И ещё – будь ты чистокровной Гортанкой – это бы не смогла надеть.

– Да что это такое? – не выдержала девочка. – Скажи, бабушка. Сокровище, что ли, какое?

– Можно и так сказать… – проскрипела старуха и выразительно покосилась на проходящего мимо продавца лепёшек. Ала вздохнула – несколько монеток у неё было – как раз на пару сдобных горячих лепёшек. Но если отдать их – можно лечь спать голодной, кто знает, удастся ли раздобыть ещё. Однако, любопытство взяло верх. Ала свистом подозвала мальчишку-продавца и купила у него две восхитительно свежие, ещё тёплые и маслянистые лепёшки, а потом протянула одну старухе.

Нищенка быстро схватила лепёшку и стала есть – неторопливо, но было понятно, что голодна она давно.

– Совсем народ подавать перестал, – пожаловалась она, съев ровно половину и спрятав вторую где-то в своих неопрятных лохмотьях, – беднеют все… Если бы жрецы похлёбку не раздавали – давно бы с голоду померла. Но похлёбка-похлёбкой, а иной раз и пожевать что-то хочется. Зубы-то пока есть…

И нищенка коротко хохотнула, показав все пять уцелевших желтоватых зубов. Ала только вздохнула и повторила свой вопрос. На этот раз старуха ответила:

– Видела я такое. Эта штука называется «Последний Шанс». Если край придёт – этот шарик нужно с шеи сорвать и наземь бросить – тогда от любого врага ускользнёшь.

– Куда ускользнёшь? – деловито спросила Ала.

– Вот того я не знаю, девонька, – ответила нищенка. – Давно это было, знала я Фаэра-полукровку с таким шариком. Лихой парень был. Правая рука тогдашнего Ночного Правителя. Так вот, говорят, что когда стражники его схватить хотели, он этот шарик оземь бросил… и пропал. Совсем, как есть пропал.

– И что дальше? – нетерпеливо спросила Ала.

– А ничего, – вздохнула старуха. – Больше я никогда ничего о нём не слышала, но, надеюсь, что всё у него хорошо сложилось. Хотя, кто знает…

Ала задумчиво спрятала шарик под одежду, протянула старухе вторую лепёшку и отправилась восвояси. Но слова о Последнем Шансе запомнила накрепко.

И вот теперь, отправляясь на опасное дело, она вновь надела странное украшение на шею. Впервые за несколько лет.

*Дарыш – крупный хищник, напоминающий льва, но с длинными клыками, коротким хвостом и пятнистой масти.

========== Глава 44. Андала. Последний Шанс ==========

Лохмач, Тоно-Топор и Шатун согласились сразу. И не последнюю роль в их согласии сыграл мешочек с монетами. Подельники, ставшие друзьями, страстно мечтали об одном и том же – выбраться из нищеты, выгрызть всеми силами сладкий кусочек и зажить честно. Выбиваться в помощники к Ночному Правителю никто не хотел – те, как правило, жили красиво, но недолго, а если всю жизнь промышлять мелкими кражами, то так и останешься мелкой сошкой, перебиваясь всю жизнь с лепёшки на воду, да ещё и от каждого патруля стражников хорониться будешь. А потом что, когда воровством промышлять не сможешь? Милостыню у Храма просить именем Небесной Благодати? Так что деньги жреца – это был шанс на более или менее обеспеченную и честную жизнь. А воровской романтики вся компания уже наелась до тошноты.

Ловкач Эно немного подумал, но не нашёл изъяна в плане брата Иммаира, поэтому он тоже согласился.

За малышом решили идти втроём – Ала, сам Адо-Шатун и Ловкач Эно. Тоно-Топор с его физической силушкой в данном случае был бесполезен, да ещё и внимание к себе лишнее привлекал, поэтому его отправили на пристань – пошататься среди грузчиков ради создания впечатления – раз Топор здесь, значит, и остальные где-то неподалёку, просто маскируются хорошо. Лохмач же должен был встретить дорогих гостей в убежище и дождаться возвращения Алы, Шатуна и Ловкача с малышом. Всё было продумано.

Приют Храма располагался на окраине – это был тихий, неприметный домик, вполне приличный с виду, с вымытыми окошками и белёными рамами, с выкрашенными синей краской подоконниками и желтоватой, явно не новой, но ещё крепкой черепицей. Со слов брата Иммаира там сейчас жили две кормилицы, четыре пожилые храмовые послушницы для ухода за детьми, престарелый брат-целитель и привратник, исполнявший заодно и роль охранника. Малышей там сейчас было не более восьми – все возрастом от полугода до полутора лет, совсем уж младенцем был только тот, кого предстояло выкрасть, – все мальчики, ведь после того, как Храмовому приёмышу исполнялось полтора года, его переводили в другой приют, а уж затем – в Храмовую школу.

Двое суток Ловкач, Шатун и Ала, таясь, наблюдали за жизнью приюта и не нашли в ней решительно ничего криминального. Послушницы возились с малышами, не кричали на них, не шлёпали, дурное настроение не срывали, кормили и обихаживали, судя по всему, неплохо, малыши не выглядели голодными или грязными. И вообще, дни стояли тёплые, и дети довольно много возились на улице в специальной большой загородке, под неустанным присмотром одной, а то и двух послушниц. Единственным исключением был младенец – он часто плакал, плохо брал грудь, на что жаловалась приставленная к нему кормилица, и вообще был беспокоен. Старый целитель частенько осматривал малыша и разводил руками, не находя у него никаких младенческих недомоганий.

«Наверное, по отцу тоскует, – неожиданно подумала Ала, сидящая на чердаке дома напротив и наблюдавшая за жизнью приюта, – может, раз он такой необычный, чувствует, что его с отцом разлучили, хоть и кроха совсем…»

И сердце девушки сжалось. Ала никогда особо никого не жалела – жизнь к этому не располагала, но младенец порой заливался плачем так горько, что сердце разрывалось.

На второй день Ала поняла, что младенец вообще отказался брать грудь, и целитель велел выкармливать его из бутылочки. Честно говоря, девушка даже обрадовалась – меньше проблем, вряд ли брат Иммаир и отец малыша в бега с собой прихватят ещё и кормилицу. Из бутылочки малыш тоже ел неважно, но хотя бы глотал подогретое молоко.

А ещё днём Але удалось подслушать разговор между старым целителем и одной из послушниц – та спросила, почему с хилым, капризным малышом так возятся, не проще ли было бы предоставить малютку его судьбе. Целитель моментально перестал быть добродушным старичком и отчитал послушницу, заявив, что это не её ума дело, что брат Никело лично приказал подрастить мальчишку в хороших условиях и что после этот ребёнок отправится прямиком в Ловушку Заблудших.

Ала не знала, что это такое, но судя по тому, как охнула женщина, Ловушка Заблудших была тем ещё гадким местом. Послушница же ещё и жалостливо спросила:

– И как же туда такого маленького? Помрёт ведь…

– Молчи уж! – нахмурил брови целитель. – Ишь, раскудахталась! Не нашего ума это дело, так Высшие братья распорядились, а их устами говорит сама Небесная Благодать! Наше дело простое – выкормить до нужного возраста, да чтобы здоровенький был и смышлёный, а там пусть другие думают! Что-то об остальных ты так не печёшься!

– Так ведь других в Ло… – под сердитым взглядом жреца женщина осеклась, но потом всё-таки продолжила, – … других в то место не отправляют, сначала в приют, потом в школу… А туда… Это же дитя невинное, разве можно так?

– Молчи, сказал же, дура! – фыркнул целитель. – Это непростое дитя, не такое, как обычные малыши невинные! И вообще – делай, что велено, а то будешь на старости лет милостыню у Храма просить!

Послушница опустила глаза и кивнула, больше подобные разговоры не возобновлялись, но Ала сердцем почувствовала, что малышу грозит что-то совсем плохое. И поклялась, что сделает всё, чтобы похитить его из этого места. А уж родной отец и беглый жрец сумеют о нём позаботиться. Во всяком случае, в брате Иммаире Ала не сомневалась ничуть.

Проникнуть в приют было решено глубокой ночью. Эно предлагалось стоять на стрёме, а Ала и Шатун должны были преодолеть хлипкий заборчик, миновать привратника и пробраться внутрь домика через кухонное окно. А потом разыскать комнату, в которой спал малыш, забрать его и тем же путём вернуться. Просто, как грабли. А чтобы малыш не разревелся по пути, у Алы был с собой смоченный лёгким снотворным зельем платок. Прижать его на минутку к носику малютки – и он будет спать несколько часов мирно и глубоко. Зелье варил Лохмач, великолепно разбиравшийся в травах, дозу отмеривал тоже он, и Ала ему верила. Лохмач был необразован и даже грубоват, но дар к лечебным зельям у него определенно был – это все признавали.

Шатун, Ловкач и Ала дождались ночи, в окнах домика давным-давно погас свет, тихая улочка была пуста и безмятежна. Самое время пробираться в дом.

Проникнуть удалось без проблем – казалось, местный персонал и в мыслях не имел того, что их кто-нибудь может попытаться ограбить. Привратник-охранник, правда, пару раз обходил двор, светил фонарём, но при этом так громко зевал и бормотал себе под нос отнюдь не моление к Небесной Благодати, что становилось понятно – делает он это только по привычке, вколоченной многолетней железной дисциплиной жрецов. И впрямь, никто вменяемый в этот домишко не полез бы – что там брать? А сопливых крикунов у обитателей Старого Города и своих было достаточно, незачем было увеличивать их число малышнёй из приюта. Напротив, судя по обращению с детишками послушниц, иным в таком приюте и получше было, чем в бедных трущобах.

Итак, Ловкач остался стоять на стрёме, а Ала с Шатуном беспрепятственно проникли внутрь… и тут началось что-то непонятное. Невеликий с виду домишко оказался со множеством комнат и переходов, каждую запертую дверь приходилось отпирать и убеждаться, что ничего особенного там нету – сложенное стопками имущество, покрытая чехлами мебель или спящие на узких кроватях послушницы. Ала удивилась. За время своего наблюдения она точно видела, что комнаты с малышами находились на первом этаже – послушницы распахивали окна и отдёргивали занавески, освежая помещения, но они отыскали кухню, аж три кладовые, комнаты послушниц, ещё две – с игрушками и потёртыми коврами на полу – видимо, здесь дети играли, что-то вроде библиотеки, парадный кабинет с портретами на стенах и массивным столом в центре, что-то вроде часовни, спаленки женщин… но ничего похожего на комнаты, где спали малыши.

А в надстройке на крыше были только пустые помещения, да и рискованно спальни малышей размещать на втором этаже, некоторые любопытные могут на подоконник залезть и вниз сверзиться.

Когда они обошли клятый домишко по второму кругу, Шатун пробормотал:

– Что-то здесь нечисто. Кто-то нас водит, Ала. Это ловушка.

Ала и сама пришла к этому неблагоприятному выводу, но вернуться ни с чем к брату Иммаиру и ждущему своё дитя отцу?.. Тем не менее, она процедила – тихо, одними губами:

– Осмотрим ещё раз. Потом уходим. Значит, не судьба.

Шатун кивнул с явным облегчением. И тут откуда-то донёсся тонкий детский плач. Шатун и Ала рванули на голос и оказались… перед ровной белёной стеной. Но тут ребёнок заплакал ещё раз, и прямо перед обалдевшими воришками в стене возникла дверь. Обыкновенная, деревянная, с потёртой ручкой. Раздался тихий сонный женский голос, напевающий какую-то песенку, малыш хныкнул ещё пару раз, а потом затих.

– Вот у них какие штучки, – прошептал Шатун. – А я думаю – что ж так просто всё… Ой, непросты братья-жрецы, ой, не просты…

– Жди здесь, – прошипела Ала. – Я иду.

И тихонечко отворила дверь. Та даже не скрипнула, и Ала поверила, что везение начинает к ним возвращаться. За дверью, как она и думала, оказалась детская спаленка. Несколько кроваток с чистым бельём, на которых ровно сопели малыши и одна колыбелька, возле которой дремала на матрасике молодая женщина в белой длинной ночной рубашке. Рядом с матрасиком стоял невысокий столик с глиняными бутылочками. Ну, понятно, молоко, малыш же вроде грудь брать отказался…

Ала бесшумно скользнула к кроватке, малыш в ней спал – такой милый, беззащитный и розовенький, что Ала почувствовала, как её против воли затопляет волна нежности. Вот как такого можно с родным отцом разлучить? И чего его дура-послушница хилым назвала? Щёчки розовые, ручки в “перевязочках”, хорошенький такой… Был бы этот малыш её – тоже бы разлуки не вынесла.

Ала осторожно прижала к личику младенца платок, потом сразу отняла, он даже не пискнул, только задышал ровнее и глубже. Всё, порядок, теперь крик не поднимет.

Девушка осторожно достала малыша из кроватки, укутала в тёплое одеяло и бесшумно отправилась к двери. Кажется, всё получилось.

Но, едва шагнув за порог, она поняла – сглазила. Шатуна прижал к стене давешний привратник, выглядевший далеко не таким старым и ленивым, как днём. И в горло верного соратничка упирался короткий меч. Шатун тут же сделал умоляющие глаза – прости, мол, проглядел… А привратник хрипло прошептал:

– А ну отнеси ребёнка обратно, шалава… Прав был брат Никело, а я-то ещё не верил. Отнеси дитя назад, не усугубляй вину… Сейчас здесь будут братья, и мало вам не покажется, ворьё поганое.

Он не врал – Ала это чувствовала, их переиграли по всем статьям, похоже, у братьев были на месте мозги, и они сумели связать внезапный побег одного из своих вкупе с осуждённым еретиком и этого малыша. Но сдаваться Ала не собиралась. Девушка умело изобразила испуг и раскаяние, упала на колени и поползла к привратнику – пощади, дескать. Но ребёнка из рук не выпустила.

Жрец брезгливо скривился, он не считал двух юных воришек серьёзными противниками… И жестоко просчитался. Подобравшись поближе, Ала взметнулась, как пружина, и ударила жреца ногой в самое чувствительное место. Шатун, сумевший уловить это движение, увернулся от меча, и тот пронзил пустоту.

– Беги, Шатун! – крикнула Ала. – Беги, я догоню!

Шатун не стал дожидаться, рыбкой выскочил в распахнутое окно, раздался грохот, ругательства, но Ала седьмым чувством поняла, что её бравый приятель сумел удрать. Вот только у неё самой времени не оставалось нисколечко, в комнату уже ломились вооружённые жрецы. Да и привратник, кое-как оклемавшись, уже поднимался на ноги, перекрывая ей путь к окну.

– Убью! – прохрипел он. – Убью, шалава!

Ала обвела жрецов насмешливым взглядом, поправила аккуратнее на руке продолжавшего мирно спать младенца и, сжав свободной рукой Последний Шанс, бросила оземь, насмешливо пропев:

– А я ходила по льду – и ходить буду!

А я любила вора – и любить буду…

Раздался короткий треск, и девушка с младенцем просто исчезла, оставив ошарашенных жрецов в полной растерянности.

========== Глава 45. Андала. Серый Тупик ==========

Спасибо всем за предложенные варианты имён для сына Палого Листа и отдельная благодарность читателю Лучезарное солнышко!

Отпусти меня, чудо-трава!

Ала обвела жрецов насмешливым взглядом, поправила аккуратнее на руке продолжавшего мирно спать младенца и, сжав свободной рукой Последний Шанс, бросила оземь, насмешливо пропев:

– А я ходила по льду – и ходить буду!

А я любила вора – и любить буду…

Дальше допеть не сумела – перехватило дыхание, перед глазами замелькали разноцветные круги, её схватило и куда-то потащило. Девушка рефлекторно прижала к себе малыша, продолжавшего мирно сопеть в две дырочки, её тащило, крутило и влекло куда-то в неизвестность.

А потом всё прекратилось, резко и сразу, и Ала, прижимавшая младенца к груди, оказалась стоящей посреди поляны в совершенно незнакомом лесу по щиколотку в мягкой траве. И сразу же поняла, что влипла. Ни лес, ни трава ничуточки не походили на знакомые, а когда Ала задрала голову, пытаясь по положению небесного светила определить, какое сейчас время дня, то испытала шок. Неба не было. Было сероватое марево, сквозь которое просвечивали кое-где яркие точки, совершенно не похожие на привычные звёзды. Это куда же её занесло? И как выбираться?

А ещё у девушки возникло стойкое ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Не злой, не опасный, просто настороженный. А своим ощущениям Ала привыкла доверять – жизнь заставила. К тому же неопасный наблюдатель может в минуту стать опасным. Поэтому она осторожно развернулась, чтобы увидеть нежданного наблюдателя… и остолбенела.

На краю поляны стояла девушка удивительной красоты, но совершенно непривычного облика. Золотые волосы, розовая кожа, яркие голубые глаза, белоснежные одежды – прямые, струящиеся, только поясок подчёркивал немыслимо тонкую талию. Рядом с девушкой стояло странное животное с белоснежной же шерстью и рожками, светившимися чистым лунным серебром. На шее странного животного красовался ошейник с драгоценными камнями такой красоты и чистоты, что самому правителю впору.

– Кто ты, смертная? – ласково спросила девушка. – Как ты попала сюда?

– Меня зовут Ала, я спасалась от врагов, – быстро ответила юная воровка. – А кто ты? Богиня?

Девушка мелодично рассмеялась в ответ:

– Нет, я не богиня. Когда-то, когда на Земле была Эллада, таких, как я, называли нимфами. Мы – воплощения природы. Боги одарили нас бессмертием и вечной юностью… Только где теперь те боги… Я здесь одна… Так давно одна… Меня зовут Адрастея, Ала. Когда-то я спасла и укрыла от гнева его божественного отца Хроноса самого Зевса-Олимпийца, я выкормила его из рога моей козы Амальфеи… Мальчик вырос и стал царём богов… Когда-то на Земле была Эллада… Как давно это было… Но я вижу, что ты не понимаешь меня…

– Прости, но нет, – ответила Ала. – Я не знаю, что такое Земля и Эллада, мне незнакомы имена Зевс и Хронос. Я никогда не жила в том мире, о котором ты упоминаешь.

– Так проходит слава земная… – вздохнула Адрастея. – Но я не жалуюсь. Будь моей гостьей, Ала. Я не причиню тебе вреда. Жаль только, что ты смертная…

– Почему? – удивилась девушка. – Ты презираешь смертных?

Нимфа рассмеялась в ответ:

– Что ты! Просто вы такие краткоживущие! Не успеешь привязаться – вы уже умираете… Моими возлюбленными были смертные герои, прекрасные атлеты и сильные мужи… Где они теперь… И где я? Сбылось проклятие Хроноса…

Весёлость в голосе Адрастеи сменилась тоской, и Ала подумала, что хозяйка этого странного места малость скорбна головушкой, но даже пожалела её. Бессмертная или нет, а провести столько лет в одиночестве – так спятит кто угодно. К тому же нимфа не казалась агрессивной – только очень грустной, и Ала решила, что ей стоит отдохнуть и воспользоваться гостеприимством Адрастеи, а потом уж и разузнать, что это за место и как отсюда можно вернуться на Фаэ.

Между тем Адрастея вновь улыбнулась и ласково сказала:

– Не слушай меня, я могу говорить невесть что, привыкла, что моя единственная слушательница не может ответить мне… Войди же в мой дом, Ала, раздели со мной кров и пищу. Этот ребёнок – он скоро проснётся и будет очень голоден. Это ведь не твой сын, не так ли?

– Я должна была доставить его отцу, но не получилось… – вздохнула Ала в ответ.

– Бывает, – согласилась Адрастея без всякого удивления. – Скоро он проснётся и будет очень голоден… Думаю, Амальфея поможет ему, как когда-то помогла маленькому Зевсу. Идём же.

Ала хотела спросить – куда, но нимфа махнула рукой, и прямо посреди поляны появился маленький домик – красивый, с белёными стенами и двускатной крышей, крытой яркими и блестящими нарядными черепицами. Окна домика были обвиты плетьми странного ползучего растения, усеянного аппетитно выглядевшими зелёными и сизыми ягодами.

– Это моё скромное жилище, – сказала нимфа. – Но здесь удобно. Идём же, тебе нужно помыться с дороги и переменить одежду.

Ала, не возражая, вошла в домик следом за Адрастеей. Внутри было так же уютно и чистенько, как и снаружи. Мягкий, плетёный ковёр на полу, полупрозрачные занавеси на окнах, накрытый стол с плоскими расписными тарелками и блюдами, наполненными лепёшками, какими-то плодами – целыми и нарезанными, глиняный кувшин с двумя ручками и узким горлышком, кубки, наполненные рубиновой жидкостью, аппетитно пахнувшие куски жареного мяса, пироги, мёд, жареная рыба… Пахло всё изумительно, и стол был накрыт на двоих.

– Не удивляйся, – сказала нимфа, – я умею создавать еду. У меня осталось не так много умений, но это – при мне. К тому же у меня есть Амальфея. Пройди в купальню, а я добуду немного молока для малыша.

Ребёнок на руках Алы беспокойно заворочался, но потом снова затих.

– Он необычный… – улыбнулась Адрастея. – Ты знаешь это?

Ала только головой покачала.

– А я вижу. Не забудь, я нянчила бога. И не бойся, я не причиню вреда маленькому…

Адрастея щёлкнула пальцами и прямо рядом со столом появилась деревянная резная колыбелька.

– Положи малыша сюда, он ещё немного поспит.

Ала осторожно положила младенца в колыбельку и отправилась туда, куда показывала нимфа. За полупрозрачным длинным занавесом оказался самый настоящий маленький бассейн с тёплой, приятно пахнувшей водой. Ала с наслаждением вымылась, а потом увидела, что на бортике бассейна возник большой кусок белого полотна и белая же одежда, похожая на одежду самой Адрастеи.

– Я помогу одеться, – возникла в проёме нимфа. И в самом деле – помогла, скрепила одежду, которую называла «хитон», пряжками на плечах, помогла подпоясаться, а затем прямо из воздуха достала сандалии – очень простые, подошвы с прикреплёнными длинными ремешками.

Одевшись, Ала вернулась в первую комнату, где на столе уже стояла небольшая чаша с квадратным орнаментом, доверху наполненная молоком. Удивительным, серебристым, словно искрящимся.

– Амальфея – не простая коза, божественная, – сказала Адрастея. – Её молоко не просто насытит малыша, оно даст ему здоровье. Мы покормим его, когда он проснётся. Раздели же со мной трапезу, Ала. И помни – я чту закон гостеприимства, тебе ничто не угрожает в моём доме…

***

Ала провела у Адрастеи уже несколько дней. Сначала она ждала подвоха, но постепенно уверилась в том, что ничего плохого Адрастея не сделает. Бедная нимфа, осколок прошлого божественного мира, волей случая оказавшаяся заключённой этого странного места, просто дико соскучилась по общению и была рада новым лицам. Всё складывалось прекрасно. Всё, кроме двух вещей. Место это называлось Серый тупик, и покинуть его никакой возможности не было. А ещё Адрастею за помощь мятежному сыну проклял Хронос, и теперь время здесь текло слишком быстро. Это для бессмертной Адрастеи не имело значения, но ведь ни Ала, ни младенец бессмертными не были…

Адрастея не сразу рассказала Але об этой особенности Серого Тупика. Но в один из дней Ала, случайно взглянув в зеркало, поняла, что стала выглядеть старше. Вместо девчонки, почти что подростка, на неё смотрела взрослая девушка, точнее, даже молодая женщина. Удивлённая Ала решила, что это просто неудачная шутка нимфы, заколдовавшей зеркало, об этом она со смехом и сказала Адрастее.

К её удивлению, нимфа разрыдалась и тихо сказала:

– Я так надеялась, что этого не произойдёт… Но, видно, и с тобой случится то же самое…

А потом рассказала, что могучий Хронос, низвергнутый собственным сыном в бездонную пропасть Тартара, сумел изречь проклятие, в котором, как водится, говорил о пришествии новых богов, позабытых алтарях и исчезновении Олимпийских богов с лика земного. На Адрастею он разгневался особо – ведь если бы не её помощь, Рея не сумела бы скрыть от мужа, что малютка-Зевс выжил. И он проклял нимфу особо, заявив, что если остальных богов ждёт безвременье и забвение, то она, когда развеется вера в Олимпийцев, будет вечно заключена в месте, из которого нет выхода вместе со своей невольной сообщницей – божественной козой Амальфеей. И что любой, кто нарушит её одиночество, останется в этом месте навечно, предварительно быстро состарившись. И что только тогда падёт его проклятие, когда она решится наполнить своей божественной кровью огромную глиняную чашу и выплеснуть её на завесу. Но не ради себя, а ради того смертного или смертной, которые смогут покинуть проклятое им место.

– Вот эта чаша, – грустно сказала Адрастея и показала огромную глиняную чашу, установленную рядом с домиком. – Я могла бы попытаться уйти отсюда, но если я наполню её своей кровью, то попросту перестану существовать. Моё бессмертие течёт по венам, это ихор,** содержащийся в моей крови. Я бессмертна и неуязвима… до тех пор, пока сама не посягну на собственное бессмертие…

Ала была в отчаянии и спросила Адрастею, сколько лет ей осталось.

– Ты молода, – вздохнула нимфа, – возможно, ты превратишься в беззубую старуху не скоро, по твоим меркам. Пять лет… может, чуть больше… Но для меня это как одно мгновение.

Ала немного успокоилась, решив, что за пять лет она сможет найти какое-нибудь решение. Но опасность подкралась с другой стороны.