Текст книги "Камень сердолик (СИ)"

Автор книги: РавиШанкаР

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

После этого наступили смутные времена, Гортаны явно готовились к вторжению, а Душа, хоть и вошла в контакт с неопытным хранителем, слабела всё больше и больше, снижалась и сила чудотворцев-Фаэров и Фаэли.

В конце концов, юный хранитель принял видение, в котором Душа говорила с ним. Душа сказала, что она умирает и исцелиться сможет, только попав в другой мир и пробыв там до тех пор, пока у её хранителя не появится потомок, во всём напоминающий истинного Фаэра, и непременно мальчик. Это и будет показателем, что Душа исцелилась и вновь стала сильной, тогда можно будет вернуться и восстановить Равновесие, которое уже нарушено Гортанами и будет нарушено ещё больше.

Юный хранитель рассказал обо всём отцу, и Фаэры оказались перед тяжёлым выбором – попробовать отразить грядущее вторжение Гортанов, полагаясь, как и ранее, на Душу Фаэ или выполнить сложный ритуал, который позволит хранителю и Душе отправиться в другой мир и положиться на волю Неназываемого.

Правитель, его семья и высшие Фаэры долго спорили. Все они прекрасно понимали, что без Души они могут оказаться во власти Гортанов и судьба их будет очень нелёгкой. Но если Душа Фаэ умрёт – это обозначало окончательную гибель для всей цивилизации Фаэров… а так… так надежда ещё оставалась.

Между тем началось вторжение. А Душа Фаэ начала гаснуть, постепенно уменьшаясь в размерах. И правитель решился. Отправив в бой последние силы, он, вместе с некоторыми взрослыми членами семьи, стал готовиться к ритуалу. Так что правитель погиб не от рук ворвавшихся во дворец Гортанов. Это было самопожертвование, необходимое для того, чтобы перенести в другой мир юного хранителя и угасающую душу.

Переход увенчался успехом. Юный Хранитель попал в Россию… где бушевала война 1812 года. Французы бежали по разорённой Смоленской дороге, их преследовали регулярные части и партизаны из крестьян. Вокруг царил ужас… Стояла лютая зима, и теплолюбивый Фаэр не погиб только потому, что его подобрали местные крестьяне. То, что юноша выглядел странно и говорил на непонятном языке, их не удивило – в армии Наполеона были не только французы, недаром её называли «двунадесять языков». Юноша имел красивые, тонкие черты лица, вёл себя, правда, не совсем адекватно, но русский народ добрый, убогих жалеет, над странным «тальянцем», как стали его именовать пленители, с чего-то решив, что он родом непременно из Италии, может, из-за чёрных волос, никто не стал издеваться, более того, крестьяне его одели, накормили и обогрели.

А потом пленник попался на глаза местной помещице – Мавре Белецкой, вдове отставного бригадира* Федора Силантьевича Белецкого. Мавра Иннокентьевна была, что называется, бой-бабой, сама стреляла французов из мужниного мушкета и была у крестьян чем-то вроде командира партизанского отряда. Детей ей Бог не дал, так что, увидев юного «тальянца», добрая женщина немедленно прониклась к нему самыми материнскими чувствами. Решив, что юноша – контуженый сирота, она подумала оставить его у себя, вылечить и «взять в дети», тем более, что выглядел юный Фаэр лет на четырнадцать, не больше…

В общем, всё получилось. Французы были благополучно изгнаны, бравая помещица по ходатайству губернатора, наслышанного о подвигах её крестьян, получила даже медаль на Аннинской ленте, кою и надевала впоследствии по большим праздникам. Тот же губернатор походатайствовал о документах для юного «итальянца» неизвестного имени и фамилии, и бывший хранитель стал законным отпрыском фамилии Белецких с именем Милорад Фёдорович. Имя Милорад было не вполне согласно со святцами, но спорить с героиней войны в её родном уезде дурных не было. Мавре же Иннокентьевне оно казалось наиболее подходящим – с одной стороны – вроде и славянское, с другой – подчёркивало необычность происхождения её приёмного сына, и её к нему благорасположение.

Действительно, помещица полюбила приёмного сына пуще родного, и он писал о своей приёмной матери с глубокой благодарностью. Милорад Фёдорович прожил долгую жизнь, успел несколько раз жениться и пережить немало общественных потрясений, но ему неизменно везло. Во всём, кроме одного. Детей в браках у него не было. Единственная дочь София родилась уже в начале двадцатого века, когда отцу её по местным меркам исполнилось более ста лет. Фаэры жили дольше людей, намного дольше… За это время Милорад Фёдорович стал известным врачом, который мог поднимать на ноги самых безнадёжных больных – в этом ему помогала начинающая исцеляться Душа Фаэ. Но он всегда помнил об оставленной родине и страстно хотел вернуться.

Итак, София родилась в начале двадцатого века, от четвёртого брака Милорада Белецкого с сестрою милосердия, девятнадцатилетней Клавой Тетюшиной. Девочка выглядела похожей на отца , она была истинной Фаэли и имела «сродство к Душе», чем несказанно обрадовала Милорада. Мужчина, едва она подросла, потихоньку стал посвящать её в тайну своего происхождения и рассказывать о Душе и необходимых ритуалах. Бывший хранитель чувствовал, что срок, отпущенный ему в этом мире, подходит к концу.

И он не ошибся.

*Бригадир – бригадный генерал от инфантерии (пехоты)

========== Глава 24. Хранители. Часть вторая ==========

Милорад Фёдорович Белецкий скончался в 1917 году, в год великих для России потрясений. Он успел вырастить дочь до сознательного возраста и многое смог ей передать.

В год смерти отца Сонечке исполнилось пятнадцать лет – ещё не взрослая, но уже и не ребёнок, как говорили в незабвенном для Милорада девятнадцатом веке – отроковица.

Милорад был доволен тем, что Сонечка оказалась «сродственна Душе» и смогла сменить его на посту хранителя. Огорчало его другое – вернуться в свой родной мир смог бы только хранитель мужчина, стало быть, вся надежда оставалась на Сониных детей. В противном случае кровь Фаэров будет разбавлена слишком сильно, и вернуться не удастся вообще.

Милорад, как мог, старался подготовить свою дочь к тому, что ей предстояло – хранить Душу, беречь её пуще глаза, помнить о ритуале перехода, выйти замуж и родить сына. Непременно сына и непременно обучить его, ибо только он сможет вернуть Душу Фаэ в её истинный мир…

Клим потёр глаза и потянулся. Не заметив, он перешёл с оборвавшихся за несколько дней до смерти записок Милорада на записки самой Софии. И это чтение было не менее интересным и занимательным.

Сонечка многое унаследовала от отца-Фаэра – сродство к Душе, умение творить чудеса, внешность, долгую жизнь… И приключений ею за эту жизнь было пережито немало. И революция, и война, и всё, что произошло после – ничто не обошло Софию стороной. Увы, она не могла стать совсем уж незаметной – дочь доктора Белецкого, известного во всей России, живой портрет отца. У неё, как было принято тогда говорить, «социальное происхождение на лице было написано»… и было это происхождение отнюдь не пролетарским… Даже мама – дочь крестьянки из Низких Ключиков положение не особо спасала. Так что, если бы не кое-какие умения, полученные ею от отца, участь Софии могла бы быть весьма печальной.

Но София сумела устроиться – она уже решила пойти по стопам отца и выучиться на врача, а до этого помогала матери, продолжавшей служить сестрой милосердия в бывшей Елизаветинской больнице, получившей при большевиках название Больница имени Жертв Революции.* Наконец ей удалось оформиться санитаркой, хотя знаний и умений у неё было не меньше, чем у любого из лекпомов** или даже молодых докторов. Рабочий стаж дал ей возможность поступить в медицинский институт… и там завязался её первый роман с одним из ассистентов кафедры анатомии и физиологии.

Ассистент был давно и прочно женат, но София замуж и не стремилась, общественная мораль в двадцатые годы была довольно-таки… гибкой, ещё помнилась теория «стакана воды», поэтому время оба провели не без приятности, но того результата, на который надеялась София, не получилось. Беременности не наступило, хотя женщина была уверена в том, что она абсолютно здорова. Она связалась с Душой – к тому времени её сродство с камнем достигло такой степени, что возможно было нечто вроде взаимного телепатического общения, и с огорчением узнала, что зачать сможет далеко не от каждого мужчины. Всё-таки люди и Фаэры принадлежали к разным биологическим видам, хотя и близким внешне и внутренне.

София окончила институт, успела поработать в той же больнице, переименованной к тому времени в больницу имени Семашко, она была на хорошем счету у начальства и коллег, даже подала заявление в партию. Её девизом стало – не выделяться, и ей это вполне удавалось. Ни у кого, даже у записных больничных сплетниц не возникало и мысли поболтать о личной жизни Софии Белецкой, никаких доносов на неё никто не писал, работала себе и работала… Подруг у неё было всего две, и те похожие на неё – работящие, ответственные и неболтливые. Этакие докторши-сухари, синие чулки… Чего о них сплетничать?

А потом началась Великая Отечественная война. Фашизм и Гитлера София считала абсолютным злом, к тому же рассказы отца о жестоком вторжении враждебного народа, погубившего его мир, ещё были свежи в памяти. К тому же мир, окружавший её, стал родным. Она понимала, что вернуться на Фаэ не сможет никогда, что такой шанс выпадет разве что её сыну… которого ещё не было даже в проекте. Поэтому хирург София Белецкая написала заявление об отправке на фронт, и прошение её удовлетворили. Врачей, а тем паче хирургов её квалификации, в первые месяцы войны не хватало отчаянно.

Ей продолжало везти. Её госпиталь не попал в окружение, не был разбомблен “орлами” Геринга,*** не обстрелян по ошибке своей же артиллерией, не вырезан немецкими диверсантами, не… В общем, очень много фронтовых «не» Софию Белецкую благополучно миновало. Войну она завершила в Берлине, в чине полковника медицинской службы, с тремя медалями и одним орденом. Коллеги её уважали, младший медицинский персонал любил, больные – просто боготворили, ибо смертность на операционном столе хирурга Белецкой была куда ниже среднестатистической, а процент ампутаций и послеоперационных осложнений так и вообще поразительно малым.

Многие из мужчин, которым она спасла руки и ноги, были запредельно благодарны симпатичной докторше, у многих эта благодарность перерастала во влюблённость. Ей дарили цветы и трофейные цацки, конфеты и американские сигареты с верблюдом на пачке, которые солдатики смешно называли «Камель», а она не поправляла, это было одно из немногих имён Фаэров, которые она знала от отца.

Цветы и конфеты София отдавала медсёстрам и санитаркам, цацки возвращала назад, изредка брала лишь сигареты – увы, за военные годы она пристрастилась к курению. Так что расстроенные кавалеры за глаза именовали её Чёрной Королевой, но желающих попытать счастья всё не убывало.

Увы, София понимала, что это герои не её романа, и не хотела давать кому-либо ложную надежду.

Их госпиталь стоял в Ростоке, когда ей встретился тот, от кого она смогла родить свою единственную дочь Эмму. Герой. Военачальник. Маршал Победы. Нет, не тот, кто потом написал книгу «Воспоминания и размышления», **** но слава этого маршала была ненамного меньше. Во всяком случае, в те годы. Он и внешне был внушителен – высокий, широкоплечий с бритой головой и чётким медальным профилем.

Их свёл случай. Какие-то недобитки по дороге в Росток обстреляли «виллис» маршала, для них это закончилось фатально, но маршал, назовём его Иван Александрович, был легко ранен – зацепило по касательной. Ближайшим госпиталем оказался тот, в котором работала София Белецкая, была её смена… так что их встреча была предсказуема. Роман разгорелся страстный, как шутили на фронте «целовались так, что с погон звёздочки летели»… Иван всерьёз хотел развестись с женой и вступить в брак со странной докторшей, но законная супруга, вовремя проведав об этом демарше, помчалась на всех парах в парторганизацию… в общем, мозги вправляют даже маршалам, перед властью ВКП(б) даже боги войны не всесильны.

Софию Белецкую демобилизовали и отправили домой, но Иван про неё не забыл – с надёжной оказией передавал письма, деньги и подарки. Правда, вживую им больше увидеться не удалось, но София его не осуждала. Главное маршал всё-таки сделать успел.

Именно от Ивана София родила свою единственную дочь Эмму. Больше детей у неё, несмотря на долгую жизнь и постоянное внимание представителей противоположного пола не было.

И она была в отчаянии, когда поняла, что Эмма «сродства с Душой» не имеет, что кровь Фаэров в ней слаба, а это значило, что нужно было ждать внука.

Прошли годы. Эмма подросла, родила дочь Наталью, но и та не показала «сродства с Душой». Кстати, фамилии ни Эмма, ни Наталья не меняли даже в браке. Эмма – потому что её об этом попросила мать, а ветреной Наталье собственная фамилия нравилась куда больше любой другой. Она так и говорила: «Мужиков у меня – вагон, что ж, из-за каждого фамилию менять? Ну уж нет – я – Белецкая, единственная и неповторимая!»

София очень переживала за непутёвую внучку, которая пошла не в спокойную мать и не в рассудительного, дружелюбного отца. Она была этакой трепетной ланью, увлечённой искусством – рисовала, училась музыке, писала стихи… да и внешне была собой хороша. Родители недостатков в дочке не замечали, а попытки Софии отрезвить их привели к разрыву отношений. Оставив дочери и зятю городскую квартиру, София купила дом в Низких Ключиках, на родине покойной матери, и поселилась там. К тому времени женщина уже оставила хирургическую практику, да и то… годочков ей по паспорту было ой-ой-ой сколько…

Так что София Милорадовна поселилась в деревне, собирала травы в лесу, постепенно прибавляя в чудодейственной силе… Она чувствовала, что Душа Фаэ исцелилась, но обратно в родной мир отца ей не было ходу. И не было надежды ни на дочь, ни на внучку, так что единственным её близким другом оставался камень, который следовало вернуть во что бы то ни стало.

В конце концов, Эмма написала матери о том, что у Натальи родился мальчик. Клим. София Милорадовна воспряла духом. Она понимала, что кровь Фаэра в её правнуке уже слаба, но продолжала надеяться…

А когда приехала в гости, то убедилась, что в мальчике было сродство с Душой. Не слишком сильное, но было, да и внешне он был похож на прапрадеда и саму Софию Милорадовну. Значит, именно он может вернуться…

И, вернувшись в Низкие Ключики, София Милорадовна погрузилась в расчёты. Кровью внука она запаслась, но тут её ждало сильнейшее разочарование. Сродство с Душой было, но вот в мире её отца Клим бы не выжил – слишком много было в нём человеческой крови, а люди такой приспособляемостью к другим мирам не обладали.

Но София Милорадовна была истинной дочерью своего отца. И она нашла решение. К тому времени уровень её сродства с Душой Фаэ вырос, камень был её единственным собеседником, а соседи по деревне стали считать женщину не просто знахаркой, а ведьмой, и к дому, стоявшему на отшибе, никто не совался без крайней нужды, чему София Милорадовна была только рада.

Решение было простым. Если нельзя перенести тело, значит нужно перенести то, что имеет сродство с камнем – то есть душу. А вот как это сделать…

София Милорадовна увлеклась своим планом, совершенно выпав из реальности. Она даже смерть дочери и зятя в автокатастрофе восприняла… не то, чтобы спокойно, но… как-то это всё прошло мимо… Видимо, души женщины и камня всё больше сливались, и она не видела ничего, кроме поставленной цели.

Наконец ритуал был отработан. Катализатором его должна была послужить взятая в руку Климом Душа Фаэ, которая должна была перенести душу юноши в прежний мир. Что же касается его тела, то в момент переноса мощное энергетическое заклинание просто растворяло его в окружающем пространстве. Высвободившаяся при этом энергия должна была завершить ритуал, сделав обратный перенос невозможным. И это должно было помочь душе юноши вселиться в тело Фаэра, непременно чистокровного, любого, который окажется ближе других в момент переноса. Рискованно, конечно, но другого выхода не было.

С моральной точки зрения это было… не слишком хорошо, но София Милорадовна уже перестала быть обычной женщиной с обычными моральными критериями. Долгие годы общения с камнем превратили её в хранительницу, которая прежде всего думала о Фаэ и благе расы Фаэров. Да, ей было неприятно поступать так, но она надеялась, что правнук поймёт её и простит.

Закончив все приготовления, София Милорадовна решила поговорить с Климом и сделать всё для того, чтобы он оказался в Низких Ключиках. Тут-то и ждал её неприятный сюрприз.

Правнук, с которым внучка Наталья поступила не слишком-то хорошо, поддерживать близкие отношения отказался наотрез, хотя и писал иногда письма и открытки. София Милорадовна могла бы воздействовать на него с помощью Души, но опасалась нарушить что-нибудь в грядущем ритуале. Ведь если переноса не произойдёт, Душа Фаэ будет утрачена для родного мира навсегда.

К тому же долгие ритуалы не прошли для немолодой уже женщины даром. Она стала стремительно стареть, здоровье ухудшалось не по дням, а по часам. София Милорадовна написала последнее письмо Климу, подготовила Душу и стала ждать.

И её изначальная задумка получилась, хотя Клим оказался в Низких Ключиках уже после кончины прабабушки.

*Название выдумано автором, все совпадения случайны.

**Лекпом – лекарский помощник, т.е фельдшер.

*** Геринг, Герман – руководил люфтваффе, т.е. боевым воздушным флотом рейха.

**** Автором книги «Воспоминания и размышления» является Г.К. Жуков.

========== Глава 25. Дитя Души ==========

Внимание, пока не бечено!

М’Хаши негромко тявкнул – совершенно по-собачьи, и этот непривычный здесь звук заставил Клима вздрогнуть, отрываясь от книги.

Юноша встал, потянулся и тихо зашипел от боли. Ноги от долгого сидения в одной позе затекли, и сейчас их закололо миллионом тонких противных иголочек. Сколько же он просидел здесь? Явно всю ночь, тьма вокруг стала серой, дело шло к рассвету.

Растирая затёкшие ноги, Клим одновременно пытался привести в какое-то подобие порядка царящий внутри раздрай. Он чётко понял – прабабушка использовала его для того, чтобы вернуть Душу Фаэ в этот мир. Использовала, предварительно всё хладнокровно продумав. И шкатулка, о которой упоминалось в письме… Почему вместо неё он наткнулся на мешочек? Наверняка в шкатулке было что-то ещё, но София Милорадовна в последний момент уже перед смертью, решила всё переиграть. Почему? Зачем?

И возврата в мир, который он привык считать своим, для него нет – Клима Белецкого там просто больше не существует. Его тело распалось на атомы, чтобы выделившаяся энергия помогла процессу перехода его души в этот мир. Так что тело Камеля – это всё, что у него есть, дороги назад нет.

А Камель… Бедный парень, жестоко пострадавший из-за своей неправильной любви… Неудивительно, что душа Клима так легко заняла его тело – всё, что он пережил и так было сильнейшим потрясением, а если учесть, что до этого парень вынашивал ребёнка… Может, кто другой и обозвал бы Камеля слабаком, только не Клим.

Ноги перестало колоть, и Клим облегчённо вздохнул, сделал несколько разминочных движений, чувствуя, как отступает усталость. Да… Они оба оказались жертвами. Обстоятельств, чужих интриг, собственного рождения… Хорошо их поимели… Клима-собственная прабабушка, Камеля – интриганка Азиль и правитель Гортанов…

Только вот Клим категорически отказывался быть жертвой. И раз уж так получилось, что у него нет возврата – он сделает то, чего так страстно хотела София Милорадовна. Ну, и ещё отомстит за бедолагу Камеля. Но сначала необходимо освободить Азура – в этом нет никакого сомнения.

М’Хаши, незаметно подобравшийся к Климу, коротко тявкнул ещё раз и дёрнул парня за штанину.

– Возвращаться пора? – спросил парень. – Отвезёшь меня назад, мой хороший? А то твой хозяин будет беспокоиться, где ты шлялся всю ночь.

М’Хаши снова тявкнул и мотнул огромной башкой. Умные, совсем не волчьи глаза выжидательно уставились на Клима. Так, словно зверь хотел что-то сказать, о чём-то напомнить… да не мог.

Клим призадумался. Вряд ли зверь хочет ему зла. Но что ещё он забыл сделать? М’Хаши тявкнул ещё раз, на этот раз он подлез Климу под руку и положил лапу на книгу, которую Клим, выполняя разминку, оставил на обломке камня.

У парня в голове что-то заворошилось. Что-то он действительно забыл сделать… о чём-то ему София Милорадовна писала… а может, говорила… Точно! Кровь! На книгу нужно капнуть кровью!

Клим помедлил мгновение, а затем решительно прикусил большой палец. На его кончике тут же набухла густая синевато-багряная капля.

«Хе, – пронеслась шальная мысль, – похоже, я тут в прямом смысле голубых кровей!»

Но прикалываться было некогда и Клим, когда капля уже грозила сорваться с кончика пальца, быстро поднёс её к книге и капнул на страницу.

Ему показалось, что книга издала облегчённый вздох. Кровь впиталась в страницу почти мгновенно, не оставив никакого следа. А в голове юноши прозвучало:

«Приветствую тебя, мой новый хранитель! Наконец-то!»

И мешочек с камнем на груди слабо завибрировал, от него по всему телу разлилось приятное бодрящее тепло, отчего Клим сразу же себя почувствовал свежим и полным сил.

«Это мой мир! Ты вернул меня, хранитель!» – продолжил голос.

Клим сжал мешочек рукой и мысленно спросил:

«Это ты со мной разговариваешь? Ты, камень?»

«Я – Душа Фаэ, – с достоинством ответил голос. – И я – исцелена. Спасибо тебе и твоим предкам, они сделали всё. И, прости свою прабабушку, хранитель Клим. Тот ритуал… Она разработала его не без моей помощи… Но ты сам видишь, что творится вокруг. Ещё немного – и моё возвращение было бы бесполезным…»

«Угу, – отозвался Клим, – понятно. А мною ты тоже намерен вертеть, как пожелаешь? Не позволю!»

«Тобой – не получится, – вздохнул голос. – Твоя душа слишком сильна. Это для того, чтобы ты знал – все твои поступки будут исключительно твоими. И нет, я никогда не подчинял себе своих предыдущих хранителей. Даже твою прабабушку. Она сама выбрала свой путь и делала то, что делала – тоже сама».

«Не без твоей помощи, – ядовито отозвался Клим. – Вряд ли она сама бы смогла продумать такой ритуал».

«Не без моей, – согласился голос. – Но я её не принуждал, и готов принести в этом клятву, такую, что не смогу нарушить даже я. Нам придётся договариваться, Клим. Похоже, Камель был единственным в этом мире, кто вообще годился на роль хранителя, иначе тебя бы не перенесло в его тело в такой смертельно опасный момент. Поверь, ты мне необходим. Так что будем договариваться».

«Будем, – мрачно согласился Клим. – Что я должен делать?»

«Прежде всего, – отозвался голос, – дай мне оставить здесь своё дитя. Оно будет расти в этом лесу, и Сёстры будут присматривать за ним, а Гортанам сюда по-прежнему не будет ходу.

«Про какое дитя ты говоришь?» – удивился Клим.

«Достань меня и положи на камень, – отозвался голос. – Всё увидишь сам».

Клим пожал плечами и достал камень из мешочка. Причём, на этот раз камень словно сам подался ему в руку. Парень в восхищении замер. Камень тоже изменился – он словно пронизан был нежными золотисто-рыжими искорками и светился изнутри собственным светом.

«Опусти меня в центр каменного круга, хранитель», – прозвучало в голове у Клима.

– Какого кру..? – от удивления начал спрашивать вслух Клим, но осёкся. Развалины каким-то непостижимым образом изменились тоже. Теперь каменные обломки образовывали почти правильный прерывистый, но совершенно явно заметный круг. А в центре его располагалась неправильной формы глыба с углублением в центре. Клим пересёк черту круга, приблизился к глыбе и положил камень в углубление.

«Спасибо», – прозвучало в голове, и Клим вновь почувствовал приятное бодрящее тепло. Камень засиял золотым мягким светом, потом он словно вспыхнул, а потом сияние стало потихоньку гаснуть. А когда оно почти погасло, оставив лишь неясную дымку, Клим увидел, что в выемке лежат два совершенно одинаковых камня.

«Вот и всё, – прозвучало в голове. – Забери меня. Тебе пора возвращаться к своим».

Клим машинально протянул руку и забрал один из камней, причём сделал это машинально, ничуть не сомневаясь в том – какой из камней его. Оставшийся мигнул нежно-розовым светом, словно прощаясь и почти угас.

«Спи, малыш, – вновь прозвучало в голове, – набирайся сил. А потом ты сможешь сделать так, что храм вернёт себе имя позабытого бога… Идём, хранитель…»

За его спиной раздалось тихое поскуливание. Клим обернулся и увидел, что М’Хаши смотрит на камень и в глазах у него застыла совершенно человеческая тоска.

«Не расстраивайся, верный друг Ждущих и Ищущих, – камень теперь обращался прямо к зверю, а тот, казалось, слышал его, – теперь всё будет хорошо и вы вернёте свой прежний облик. Проклятие будет снято, вы сняли его своим бескорыстным служением. Подожди ещё немного, осталось совсем недолго…»

В глазах зверя промелькнуло что-то вроде радости, он тихо тявкнул, и неожиданно сделал несколько прыжков, словно игривый щенок.

«Проклятие? Истинный облик? – удивился Клим. – О чём ты?»

«Я всё расскажу, – ответил камень. – Но сейчас тебе нужно отдохнуть. Скоро рассвет, вас ждёт долгая дорога к Лесным Сёстрам».

«А как же твоё дитя?» – мотнул Клим головой в сторону второго камня.

«Ему никто не сможет причинить вреда, – отозвался камень. – Теперь – не сможет. Скоро сюда придут Лесные Сёстры. Они уже знают о том, что случилось».

«Хорошо, – вздохнул Клим. – Тогда я возвращаюсь».

«Не забудь книгу, – напомнил камень. – Хотя… Теперь ты не сможешь её забыть или потерять. Она, как и я, теперь всегда будет с тобой…»

Клим протянул руку, и книга, как и камень раньше, словно сама подалась ему в ладонь. А потом уменьшилась до размеров спичечного коробка. Клим просто пожал плечами. Удивляться дальше просто не было сил, поэтому он просто убрал книгу и камень в мешочек на шее, уселся на М’Хаши и вцепился в кожаный ремень у него на шее. Зверь насмешливо фыркнул и легко перешёл на бег.

Клим наслаждался скачкой и удивлялся собственному спокойствию. Чудеса множились, загадки прибавлялись, и конца-краю этому было не видно.

«То ли ещё будет», – ехидно отреагировал камень.

«Угу, вот и завелась у меня личная шизофрения», – вздохнул Клим.

«Я не шизофрения, – гордо отозвался камень, – я куда лучше и полезнее, скоро убедишься».

«А ты знаешь, что такое шизофрения?» – не менее ехидно отозвался Клим.

«Представь себе, знаю, – парировал камушек, – твоя прабабушка – врачом была, между прочим».

“Хирургом”, – уточнил Клим.

«Ты ещё скажи, что хирург понятия не имеет о болезнях психики, – ядовито заметил камушек. – Твоя прабабушка была отменной целительницей, чтоб ты знал…»

Клим вздохнул. Поступок Софии Милорадовны сильно его задел, но злиться на неё… Нет, не получалось. Никак.

«Скажи… – собрался с силами Клим, – а она совсем умерла?»

«В корень смотришь, – неожиданно отозвался камень, – да, в твоём мире она умерла совсем, но какая-то часть её души осталась во мне… как и часть души всех хранителей. Именно поэтому я и чувствую свою вину перед тобой. Не осуждай её…»

«А смысл? – вздохнул Клим. – Всё уже произошло, нужно жить с тем, что есть… Но я почему-то думал, что хранителем должен стать Рушан…»

«Твой сын уникален, – отозвался камень, – но нет, он не хранитель… У него другая судьба».

«Какая? – настойчиво спросил Клим. – Какая, скажи?»

«Ты уже почти приехал, – вывернулся камушек, – потом поговорим. Когда вы воссоединитесь с Азуром. Но, знаешь, тебя ждёт большой сюрприз… И Азура тоже…»

«Сюрприз? – нахмурился Клим. – Приятный или нет? Хоть это скажи, каменюка бесчувственная!»

«И ничего я не бесчувственный, – обиделся камень. – А не скажу! Не будешь обзываться!»

– Детский сад… – констатировал вслух Клим, и в этот момент М’Хаши свернул на знакомую поляну, где разбили лагерь циркачи. – И это тысячелетняя Душа Фаэ…

«Ладно-ладно, не злись, – быстренько отозвался камень, – сюрприз будет скорее приятный… Ой, смотри, а тебя уже встречают!»

И точно, когда М’Хаши остановился в отдалении и опустился, давая Климу слезть, к нему от костра побежали циркачи. И вид у них был немного встревоженный…

========== Глава 26. Чудо ==========

Внимание, пока не бечено!

Когда М’Хаши остановился в отдалении и опустился, давая Климу слезть, к нему от костра побежали циркачи. И вид у них был немного встревоженный…

– Что-то случилось? – спросил Клим.

– Ты случился! – рявкнула в ответ Нулле. – Нур-Тур проснулся, отправился Орро будить, ну и заглянул в твой шалаш! А там тебя нет – только Ири и Руши сопят в две дырочки! И ещё зверюга эта зубы скалит! Как только не набросилась? Где тебя носило?

Клим перевёл взгляд на невозмутимо застывшего возле шалаша второго М’Хаши. Тот действительно скалил зубы, но это была не агрессия, скорее собачья улыбка. К тому же, Ири, сидевшая рядом со зверем с Руши на руках, отнюдь не выглядела испуганной или встревоженной. А уж Руши был просто в восторге и всё пытался дотянуться до носа новой игрушки. Но умный зверь только мотал головой и фыркал, подставляя вместо носа мощную мохнатую шею. Рушан вцеплялся ручонками в густую шерсть, некоторое время теребил, потом отпускал, заливался смехом… и делал новую попытку вцепиться во влажный чуткий нос.

– Нулле, – прервал лилипутку Орро, – перестань. Зверь умный, никого не тронул, а потом, когда я у костра задремал – тревогу поднял. Оказалось, тут лурры* бродили, так он их одним рыком отогнал.

– Ага, – сердито ответила Нулле, – и всех своим рыком разбудил!

– А ты хотела проснуться у лурра в желудке? – ехидно спросил Додо. – Вот, какие вы, женщины, всё же эмоциональные… Ничего же плохого не случилось, Мама Охха бы почувствовала…

Нулле сверкнула глазами… вдохнула… выдохнула… и успокоилась. И уже обычным тоном сказала:

– Ну, ты хоть предупредил бы, Клим. Мы же волновались.

Клим взглянул на циркачей и понял – да, таки волновались. Причём все. Парню стало немного стыдно и он быстро ответил:

– Простите, я не подумал. И будить никого не хотелось, вы же устали за день. Да и М’Хаши неожиданно появились. Один остался Рушана охранять, а вот этот – повёз меня к развалинам храма… Храма Неназываемого.

– Зачем? – быстро спросил Додо. – Это опасное место для незнающих, Клим.

– Ну, как выяснилось, – ответил Клим, улыбнувшись, – для меня это место не такое опасное. Извините, что вам пришлось беспокоиться из-за меня…

– Не страшно, – помягчела Нулле. – Но в следующий раз лучше предупреждай.

А подошедшая с Руши на руках Зия (чёрный М’Хаши так и следовал за ними, словно привязанный, со странной для волка интенсивностью мотая хвостом из стороны в сторону) задумчиво сказала: