Текст книги "Девяносто девять (СИ)"

Автор книги: odnoznachno_net

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

Аня поразилась тому, как четко и ясно он говорил. Словно ему было не пять, а как минимум на десяток лет больше.

– Командующая Нового мира сказала мне перед тем, как уйти. Она сказала: ваша свобода в ваших руках. Хватит прятаться и бояться. Вы хотите свободы? Идите и возьмите ее! Сражайтесь за то, что вам дорого. Мы отдали им Люмен, мы позволили им уничтожить его. Но мы не отдадим резервацию! Пока есть здесь хоть кто-то, способный держать в руках палку, мы будем биться за наш новый дом!

Из толпы донеслись крики. Один за другим люди поднимались на ноги, что-то кричали, шум делался все сильнее и сильнее, но сквозь него по-прежнему звенел мальчишеский голос:

– Все, кто хочет уйти, уходите! Но каждый, кто решит остаться, будет знать: останемся мы сегодня в живых или нет, будет зависеть только от нас. Мы все – люди Нового мира! И эта земля принадлежит нам!

***

– Линкольн!

– Октавия!

Она налетела на него, будто кошка, и запрыгнула, обхватывая руками и ногами, и ругалась, и целовала, и снова принималась ругаться.

Все три группы соединились в одну, и оставшиеся в живых воины ходили между трупами, пробивая головы, и оттаскивали в сторону раненых.

– Беллами! Атом! Маркус!

Никогда до сих пор она не была так счастлива. Они победили: ни один из солдат не смог уйти из организованного ими котла, все они были или мертвы, или ранены, или обезоружены и связаны по рукам и ногам.

Но почему-то счастливой была только она. Линкольн хмурился, Атом отводил глаза, а из глаз Маркуса, кажется, катились слезы.

– Что? – спросила она, тревожно вглядываясь в его лицо. – Кейн, что?

Он показал взглядом, и она увидела, как двое воинов несут на носилках темное тело.

– Индра…

Линкольн схватил ее за руку, но Октавия вырвалась и подошла, сглатывая слезы. Индра лежала, будто живая, – такая же суровая, как всегда, такая же хмурая и словно высеченная из камня.

– Инна Дрей, – сказал оказавшийся рядом Маркус. – Ее звали Инна Дрей.

– Сделаем так, чтобы ты нас помнила, – прошептала Октавия, на мгновение касаясь еще теплой руки Индры. – Я сделаю так, чтобы ты меня помнила.

Она смотрела на Индру, а в ушах ее звенело старое, из прошлой жизни: «Воин не оплакивает павших, пока бой не окончен». И тогда, вспомнив это, Октавия вытерла слезы и повернулась к Линкольну:

– Что дальше? – спросила, глядя исподлобья. – Возвращаемся?

– Да, – ответил он. – Мы должны отрезать тех, кто движется к резервации. Иначе это будет пиррова победа.

***

Аня бежала вдоль западной стены резервации, туда, где шум выстрелов был особенно плотным. Она видела сотни людей, выпускающих со стен стрелы, швыряющих камни, выливающих на захватчиков ведра разогретой до состояния кипятка воды.

Всего полчаса длился бой, но многие уже пали, сраженные пулями и осколками мин, которые солдаты выпускали по резервации. Но стены все еще держались, и люди держались тоже.

– Анимигабовиквэ! – она остановилась, чуть не сбив с ног отца. Рядом с ним стояли все его ученики: и индейцы, и белые – все вперемешку. – Мы идем к восточным воротам, там нужна помощь.

– Отец! – взмолилась она в ужасе. – Не делай этого! Мы должны сохранить детей любой ценой, иначе некому будет вести племя, когда все закончится.

Он положил руку ей на плечо.

– Из трусов, прячущихся за спинами других, не получится хороших вождей, – сказал он строго. – Иди и сражайся, и дай нам исполнить свой долг.

Совсем близко разорвалась мина, Аню и остальных засыпало кусками земли, но все были живы. И она кивнула и махнула рукой:

– Идите.

И побежала дальше.

У восточной стены творился настоящий ад. Множество тел – убитых, разорванных на куски взрывами, но оставшиеся в живых продолжали стрелять, укрываясь за камнями, сложенными в главный оплот резервации.

– Надо уничтожить минометы, – закричал Эйден, появляясь перед Аней. – Пока они лупят минами, мы ни черта не сделаем.

Он был весь покрыт кровью, хлещущей из раны на плече.

– Розмари! – крикнула Аня. – Розмари, сюда!

Пока она перевязывала рвущегося в бой Эйдена, Аня забралась на сторожевую башню и в бинокль посмотрела на позиции солдат. Она увидела черного мужчину с седой бородой, стоящего рядом с пятеркой минометов. Достать их отсюда нечего было и думать: они были надежно укрыты за деревьями и живыми преградами в виде стреляющих на поражение солдат.

Эйден был прав: еще полчаса беспрерывного минометного огня, и от резервации останется только воспоминание. Аня на мгновение подняла голову к небу, а потом достала из кармана гранату и принялась спускаться вниз.

Но она не успела. Справа раздался шум двигателя, и прямо сквозь деревья промчался мотоцикл.

– Кто это? – выдохнула Аня, не справившись с волнением.

И тут же поняла, кто. Это была Рейвен – бледная, с замотанным бинтами торсом, крепко держащаяся за руль мотоцикла и… повесившая на шею целую связку гранат.

– Прикрыть ее! – вне себя от ужаса закричала Аня. – Огонь из всех стволов!

Солдаты стреляли по мотоциклу, но будто сам Великий Дух берег Рейвен от выстрелов. Она приближалась к минометам, и время растягивалось, будто резиновое, и становилось вязким, словно свежая кровь, вытекающая из ран.

Мотоцикл на полной скорости сбил с ног черного мужчину и взорвался, разбрасывая вокруг куски минометов и человеческих тел.

Аня стояла, открыв рот. В бинокль она успела увидеть улыбку торжества на лице Рейвен, последнюю улыбку, после которой ее тело разлетелось на тысячи кусков, заливая все вокруг ярко-алой кровью.

Солдаты, у которых больше не было поддержки, начали пятиться, отступая.

– Пусть Великий Дух будет милостив к тебе, – прошептала Аня, борясь со слезами, подступившими к горлу. – Да встретимся мы в новой жизни.

Она спустилась с башни и подбежала к людям, продолжающим стрелять по убегающим солдатам.

– За ними! – скомандовала громко и четко. – Не дадим ни одному из них уйти!

Общий крик смешался в единый вой, когда люди полезли через стену – мужчины, женщины, юноши, девушки, – все до одного преодолевали насыпь камней, и спрыгивали с той стороны, и шли вперед, стреляя, бросая камни, спуская тетиву луков.

Аня шла вместе с ними. Она выпускала одну стрелу за другой, и рядом с ней шел раненый Эйден, и никто из них больше не боялся смерти.

***

Линкольн и Беллами шли в авангарде, с трудом поднимаясь вверх по высохшему акведуку. Следом за ними двигались Октавия, Маркус и Атом, а после – остальные оставшиеся в живых охотники и воины. Сверху, от резервации, доносились выстрелы и взрывы, и это заставляло изо всех сил напрягать уставшие мышцы, чтобы двигаться быстрее.

– Скажи ей сейчас, – велел вдруг Линкольн, и Беллами удивленно покосился на него. – Скажи ей прямо сейчас, иначе можешь не успеть.

– Я уже сказал, – тихо ответил Беллами, но Линкольн покачал головой.

– Скажи другое. То, что здесь, – он коснулся ладонью левой части груди Беллами. – Скажи то, что должен.

Линкольн ускорил шаг, а Беллами чуть отстал, равняясь с Октавией. Посмотрел на нее и улыбнулся: она была мрачной, насупленной, грязной, – очень похожей на остальных воинов, идущих следом.

И вдруг, глядя на нее, он понял. Понял, что имел в виду Линкольн, понял, что все это время должен был сказать сестре.

– Я совершил много ошибок, – проговорил он, и Октавия удивленно покосилась на него. – Я виноват в том, что не сразу принял верную сторону, и в том, что был самодовольным индюком, считающим, что только я знаю, как будет лучше. Я виноват и в том, что привел военных к Розе, и что позволил отцу перерезать тебе горло. И в том, что Люмен не успел подготовиться к схватке, тоже виноват я.

Октавия открыла рот, но он не дал ей ничего сказать:

– Дальше я должен был бы сказать волшебное «но», однако правда в том, что никакого «но» нет, О. Я виноват, и знаю это, и всю оставшуюся жизнь буду жить с этим знанием. Вот то, что я должен был сказать тебе уже давно.

Он отвернулся и ускорил шаг, но она схватила его за руку и заставила снова посмотреть на себя. И – Беллами не поверил своим глазам – улыбнулась.

– Привет, большой брат, – сказала весело. – Рада, что ты вернулся.

Поток облегчения затопил его с головы до ног, и слезы подступили к глазам. Он обнял сестру за плечи и поцеловал ее грязный лоб.

Но долго радоваться было некогда. Линкольн вдруг остановился и поднял руку.

– Я их вижу. Впереди, отступают от резервации.

Воины быстро перегруппировались. Часть под командованием Маркуса перешла на другую сторону акведука, остальные побежали вверх за Линкольном.

Удар из гранатомета оказался полной неожиданностью для всех. Только что они бежали, воодушевленные скорой победой, и вдруг прямо впереди разорвалось что-то страшное, оглушающее, лишающее сознания. Беллами отбросило в сторону волной, но он быстро поднялся на колени и ощупал собственное тело.

– Октавия! – крикнул он и не услышал собственного голоса.

Она была цела, но десяток воинов разметало на куски, и все вокруг залила кровь.

– Вперед! Быстрее! – закричал Линкольн. – У нас плохая позиция, надо уравнять шансы.

Беллами понимал, что они здесь как на ладони, и солдаты могут обстреливать их сверху. Спасение было только в том, чтобы поскорее забраться наверх, и они рванули единым порывом, преодолевая оставшееся расстояние.

Началась рукопашная. Беллами схватился с солдатом, держащим в руке нож, ударил его прикладом автомата и повалил на землю. Где-то впереди слышались крики и звуки выстрелов, и Беллами отчаянно надеялся, что это жители резервации бегут к ним на помощь.

А потом, через мгновение, он почувствовал острую боль в животе: клинок ножа распорол его кожу и вошел глубоко внутрь. Последним, что он успел увидеть, было перекошенное от ужаса лицо Октавии и люди резервации, с криками бегущие прямо в гущу схватки.

***

Все было кончено. Раненых на самодельных носилках перетаскивали к больнице, где сбившиеся с ног медики во главе с Розмари сортировали их: кого на операцию, кого на перевязку, безнадежных – отдельно.

В числе безнадежных был и Беллами. Октавия плакала, сидя на земле рядом с его все еще живым телом. Ей уже сказали, что спасти его не получится, но она никак не могла в это поверить: ведь он все еще дышал, и кровь вытекала из раны на животе, и пальцы рук подергивались судорогами.

Линкольн не мог сейчас ей помочь: он с десятком охотников помогал добивать солдат у восточной стены, и Октавии пришлось самостоятельно справляться с собственным горем.

К ней подошла Аня, следом за ней двое охотников несли в руках какой-то сверток, покрытый кровью.

– Кто это? – глухо спросила Октавия.

– Рейвен. Мы собрали все, что могли, чтобы предать ее почестям вместе с остальными.

Рядом послышался крик, и Октавия увидела бледного, опирающегося на две палки Вика. Его лицо было серым, а глаза горели болью. Аня помогла ему подойти ближе, и он протянул руку к свертку.

– Не надо, – глухо сказала она. – Там мало что осталось.

Он кивнул, скривив губы, и осел на землю рядом с Октавией. И долго-долго они сидели рядом с мертвыми телами друзей и плакали, обняв друг друга за плечи.

Вечером в центре резервации развели погребальные костры. Двести сорок четыре человека погибло сегодня, и двести сорок четыре тела, завернутые в саваны, были водружены на сооружения из досок и дров. У каждого костра встал охотник с факелом, и Аня, держа за руку раненого Эйдена, сказала:

– Сегодня мы отстояли наше право на Независимость. И никогда не забудем цены, которая была заплачена за это.

– Сделаем так, чтобы они нас помнили, – громко добавил Эйден.

Два десятка факелов наклонились вниз, два десятка костров вспыхнули ярким пламенем, унося в небеса души погибших, и больше полутора тысяч человек склонили колени, провожая в последний путь тех, кто отдал жизни за их свободу и независимость.

И когда дым последнего костра взметнулся вверх, где-то далеко раздались взрывы. Один за другим – от первого до пятого, и небо окрасилось малиновым цветом, цветом крови и смерти.

– Они сделали это, – прошептала Аня. – Им удалось.

Чуть позже к ней подошли пятеро. Вик, Октавия, Линкольн, Истэка, Йонас.

– Отпусти нас, – попросила Октавия, пряча полные слез глаза. – Я знаю, что они, скорее всего, мертвы, но мы хотим найти то, что от них осталось.

– И ты? – спросила Аня, строго глядя на Вика.

– И я, – кивнул тот.

Они отправились в путь на следующее утро. Взяли лишь две машины, оружие и припасов, которых должно было хватить на неделю. Аня провожала их, стоя у ворот, а притихший рядом Эйден сказал вдруг:

– Мертвые в прошлом, Анимигабовиквэ, а живые хотят жить дальше.

Она улыбнулась и погладила его по голове.

– Ты прав, Энэпей. Идем к моему отцу. Я хочу, чтобы он благословил наши занятия.

***

Шесть дней две машины ездили по пустыне Невады, шесть дней пятеро человек судорожно вглядывались в бесконечные пески, шесть ночей провели они, молча сидя у зажженных костров и мысленно оплакивая тех, кого потеряли.

Эти шесть дней молчания были их трауром по павшим, эти шесть дней сблизили их, как не сблизило бы больше ничего. И когда ночами Линкольн обнимал Октавию, согревая ее теплом своего тела, когда Вик плакал, сжавшись в комок и вспоминая о Рейвен, когда Йонас и Истэка каменными истуканами сидели у костров, каждый из них отдавал дань погибшим друзьям.

На седьмой день они нашли разрушенный лагерь. Октавия первой вылезла из машины и побежала к обломкам, увязая в песке. Огромное здание было разрушено до основания, и было ясно, что внутри не осталось ничего живого.

Линкольн достал из багажника инструменты, и все принялись разбирать завал.

Работали молча: оттаскивали в стороны обломки бетона, то, что не могли оттащить сами, обвязывали тросами и вытаскивали при помощи машин. Вечером отправили Йонаса на охоту, а утром, после недолгого сна, продолжили работу.

Это длилось очень долго: Октавия сбилась со счета, сколько дней они провели в пустыне. Она понимала, что, даже если под завалами кто-то есть, он давно уже умер без воды и еды, но ей владела одна идея: она хотела найти тела, чтобы упокоить их вместе с остальными.

И настал день, когда под очередными кусками бетона они нашли лестницу, ведущую куда-то вниз. Разобрали засыпавшие ее обломки и спустились, освещая путь факелами.

Внизу оказался бункер, полный мертвых машин и компьютеров, и приборная панель, все еще мерцающая разноцветными огнями.

А перед панелью, на холодном полу лежали, прижавшись друг к другу, трое.

И все они были живы.

***

– Я не понял, – услышала Элайза и открыла глаза. Сидящий на полу Мерфи смотрел на нее, лежащую, и часто моргал. – Мы что, живы?

Рядом со стоном поднялась и села Алисия. Она тяжело дышала, но первым делом ощупала Элайзу, и лишь потом – себя.

– Что за черт? – не унимался Мерфи. – Мы же должны были героически взорваться вместе с долбанным бункером.

– Похоже, что бункер был защищен от самоуничтожения, – предположила Элайза. – Но нам это вряд ли поможет.

Она показала на лестницу, заваленную обломками бетона и металла. Было ясно, что все здание обрушилось на бункер сверху и заблокировало единственный выход.

– Как думаете, они все взорвались? – спросил Мерфи. – Все пять?

Элайза с трудом поднялась на ноги и посмотрела на панель управления.

– Похоже, что так, – улыбнулась она и, повернувшись, помогла подняться Алисии. – Лекса…

– Да. Да, Кларк. Мы это сделали. Мы смогли.

Соленые поцелуи смешивались с жаркими объятиями, и Элайза вкладывала в эти прикосновения всю любовь, наполняющую ее до краев, и всю благодарность судьбе за то, что им подарили еще – сколько? – день, или два, или даже три, пока они не умрут от обезвоживания или голода.

– Хорош целоваться, – велел сидящий на полу Мерфи. – Если вояки предусмотрели, что бункер уцелеет при взрыве, то должны были предусмотреть и то, что в нем останется тройка придурков, не успевших вовремя сбежать. Давайте посмотрим – может, тут есть что-то, что можно без страха брать в рот и глотать.

Он оказался прав: обшарив стены, они обнаружили дверь в кладовую, а там – намертво запаянные канистры с водой, консервы и военные галеты, сложенные в аккуратные пачки.

– Джон, – слезы снова выступили на глазах у Элайзы, когда они открыли одну из канистр, и в ней оказалась пригодная для питья вода. – Ты снова нас всех спас.

– Я бы попросил тебя отблагодарить меня по-женски, – ухмыльнулся Мерфи. – Но, боюсь, твоя воинственная девушка оторвет мне яйца еще до того, как я открою рот. Так что лучше дай мне вон ту банку с персиками. Надо отпраздновать наше спасение.

Алисия бросила в него банкой, и он подмигнул ей, поймав на лету. В этот день они радовались: поедали консервы с галетами, вдоволь запивали их водой, смеялись над случившимся.

Но потом пришла ночь, и Мерфи заснул, утомленный, а Алисия за руку отвела Элайзу в кладовую и плотно прикрыла дверь.

– Нам нужно подумать о том, как выбраться отсюда, – сказала она. – Еды и воды не хватит на целую вечность.

– Знаю, – согласилась Элайза. – Наш единственный шанс – разобрать завал. Но…

Она не договорила, все и так было ясно: разобрать изнутри рухнувшее сверху здание – на это уйдут годы, если не десятилетия.

– Давай не будем думать об этом сегодня, – попросила она. – Давай притворимся, что мы просто выжили, и вместе?

В темноте было видно, как улыбается Алисия, как начинают блестеть ее зеленые глаза.

– Нам не нужно притворяться, Кларк, – шепнула она. – Мы действительно выжили, и мы вместе. И на текущий момент этого достаточно.

Она сделала шаг назад и принялась снимать одежду. Молча, не говоря ни слова, не отрывая взгляда от глаз Элайзы.

И та подчинилась и тоже разделась, оставшись обнаженной в темноте и тишине кладовой.

– Иди ко мне, – попросила Алисия, протягивая руку. – Я хочу любить тебя сегодня так, как не любила еще никогда, и как никогда не стану любить после.

Их губы соединились, и Элайза застонала от силы рук Алисии, сжавших ее бока, от настойчивости языка, проникшего в ее рот, от сладости касаться друг друга обнаженными телами, и знать, что все только впереди, что все только начинается, и у них целая ночь, в которой они могут любить друг друга.

Элайза рывком оттолкнула Алисию, прижимая ее к стене. Опустилась на колени и поцеловала холодную кожу бедер.

– Что ты делаешь? – услышала испуганное.

– Раздвинь ноги, – попросила тихо. – Я хочу показать тебе еще один способ выражать свою любовь.

И была ночь, полная чудесных тайн и открытий. И было плевать, что их тела покрыты пылью дороги, и разве имела значение эта пыль рядом с жаркими стонами, и соленым вкусом на губах, и пальцами, запутавшимися в волосах и заставляющими ласкать сильнее, жестче, ярче.

Между ними не осталось никаких преград и вопросов. Элайза стояла на коленях между раздвинутых ног Алисии, и проникала внутрь, и гладила быстрыми движениями языка, и задыхалась от пьянящего ощущения, наполняющего грудь, а от нее – все тело.

И настал момент, когда Алисия больше не смогла стоять. И они свалились на пол, на сброшенную одежду, и Элайза легла на спину, и заставила Алисию встать на колени над ее лицом, чтобы продолжить это безумное, бесконечно сладкое путешествие, путешествие туда, где еще не были ни одна, ни вторая, туда, куда они могли попасть только вдвоем.

А потом, когда Алисия проглотила крик и упала рядом, Элайза накрыла ее собственным телом, и целовала, успокаивая дрожь, и шептала в приоткрытые губы:

– Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Я люблю тебя.

В этом «я люблю тебя» были целые годы, которые они шли друг к другу, искали друг друга, пытались вспомнить. В этом «я люблю тебя» была их первая встреча, и первый поцелуй, и первые – случайные – прикосновения. И нежная кожа под губами и языком, и улыбки, понятные только им двоим, и сны – одни на двоих, и выстраданное «я выбираю тебя», и сладкое «я никогда больше тебя не оставлю».

– Знаешь, чего бы я хотела больше всего? – спросила Элайза под утро, когда сил не осталось окончательно, и все тело отчаянно ныло сладкой болью.

– Запомнить это и никогда не забывать, – прошептала Алисия, целуя ее опухшие губы. – Я тоже, Кларк. Я тоже.

Следующие дни слились для них в один, но бесконечный. Вначале они пытались разговаривать и что-то делать: занимались гимнастикой, разбирали завал, читали по очереди стихи и напевали песни. Но настал момент, когда говорить стало не о чем, а камней, вытащенных из завала, было слишком мало для того, чтобы вернуть надежду.

Теперь они больше не говорили друг с другом. Алисия и Элайза каждую минуту проводили, держась за руки или обнимая друг друга. Ночью к ним присоединялся и Мерфи – было очень холодно, а втроем они хоть как-то могли согреться. Запасы еды и воды быстро таяли, и воздух с каждым днем становился все более затхлым.

– Я буду счастлива умереть рядом с тобой, – сказала однажды Алисия.

– Я тоже, – ответила ей Элайза.

Этой ночью они снова спали втроем. Элайзе снилось, что все закончилось, и они выжили, и вернулись в резервацию. Она как наяву видела Аню, бегущую к ним навстречу, и Эйдена, у которого почему-то было перевязано плечо. И когда рядом раздался голос Октавии, Элайза подумала, что это лишь продолжение сна.

– Эй, героическая тройка. Пора вставать и валить отсюда. Нас ждет много работы.

Она открыла глаза и не поверила тому, что увидела. Прямо над ними стояли Октавия, и Линкольн, и опирающийся на палки Вик. Их лица были худыми и грязными, и по этой грязи дорожками стекали слезы.

– Лекса, – Элайза затормошила ее обеими руками. – Лекса, господи, просыпайся! Они нашли нас! Мы спасены, Лекса!

Но тело в ее руках оставалось неподвижным, а глаза – закрытыми.

И словно камнем по голове ударило воспоминание: вот они отпивают из канистры дневную норму, но Лекса как будто только смачивает губы, не позволяя себе глотать. Элайза ругает ее и в следующий раз внимательно следит за ее горлом.

Вот Лекса все чаще спит днем, и лицо ее становится все более худым, и скулы выступают сильнее и сильнее. Она просыпается и встает первой, и когда Элайза и Мерфи приходят в кладовую, она выдает им их порции еды и говорит, что давно поела и сыта.

– Лекса… О, господи, Лекса!!!

Десять лет спустя

– Приветствуйте командующего Нового мира!

Пятьдесят пять человек одним движением опустились на колени, глядя, как в зал Ассамблеи входит командующий. Худосочный юноша со светлыми волосами, небрежно растрепанными на голове, с легкой уверенной походкой и идеально ровной спиной.

– Садитесь, – сказал он, устраиваясь на возвышении. – Нам предстоит многое обсудить.

После нескольких секунд шорохов и легкого шума, все заняли свои места. Кларк наклонилась к Лексе и шепнула ей на ухо:

– Ничего не напоминает?

Лекса спрятала усмешку и погрозила пальцем. Она заметила, что командующий смотрит на них, и изобразила пальцами жест извинения.

– Послушаем, что нам расскажет лидер клана Сопротивления.

Истэка поднялся на ноги и начал говорить.

– Командующий, за последний месяц мы завершили зачистку Невады полностью. Предлагаю продолжить путь в сторону Мексики, мы располагаем всеми ресурсами, чтобы успешно провести миссию.

– Что насчет Лос-Анджелеса? – спросил командующий.

– Восстановление идет медленно, но об этом лучше расскажет лидер Люмена.

Истэка сел, и вместо него с места поднялся Линкольн. Он склонил голову перед командующим, но тот жестом предложил ему говорить.

– Нам не хватает людей, – сказал он. – Десять тысяч человек – слишком мало для огромного города, командующий. Прошу выделить еще столько же, и тогда мы закончим восстановление центра к рождеству.

Командующий задумался. Он посмотрел на стоящего рядом советника.

– Что скажешь, Мерфи?

– Если Линк говорит, что ему надо десять тысяч человек, то я бы дал их ему, командующий. Вы только посмотрите на этого мужчину: разве ему можно отказать?

Зал Ассамблеи содрогнулся от всеобщего хохота. Командующий, смеясь, покачал головой:

– Ты прав, Джон. Даже я бы не рискнул отказывать Линкольну.

После этого обсудили возможности открытия новых торговых путей между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, поговорили об отправке группы поддержки в Лас-Вегас и о расширении на север.

Было видно, как за эти годы помолодела Ассамблея: среди участников было немало детей, закончивших обучение у Кэнеонаскэтью, и много молодых мужчин и женщин, присоединившихся к Новому миру в первые годы поиска выживших.

По переписи, проведенной в прошлом году, получалось, что в городах Нового мира насчитывалось уже больше двухсот тысяч человек. Командующий, которого давно привыкли называть Энэпеем, управлял твердой рукой: он многому научился у Анимигабовиквэ и не гнушался обращаться за советами к старшим.

Когда Ассамблея закончилась, он встал на одно колено, а следом за ним это сделали и все остальные.

– Почтим память тех, кого больше нет с нами, – глухо сказал он привычные слова. – Они погибли для того, чтобы мы могли жить, и мы делаем все для того, чтобы они нас помнили.

Кларк и Лекса застыли, держась за руки. Они, как и каждый в этом зале, вспоминали тех, кого потеряли за время войны и время восстановления. И незримо с ними рядом появлялись люди: хмурая и верная Индра, отважная Рейвен, сильный и крепкий Беллами, весельчаки Джаспер и Монти, и многие, многие другие, сложившие головы ради Нового мира.

– Сделаем так, чтобы вы нас помнили, – эхом пронеслось по залу Ассамблеи.

Люди начали расходиться, а Кларк и Лекса подошли к Энэпею. Верный Мерфи улыбнулся им и обнял обеих сразу:

– Привет, ветераны ядерной войны. Какие планы на вечер?

– Вечером собираемся у Линкольна и Октавии, – вместо них ответил Энэпей. – Вик и Атом уже приехали, Маркус прибудет через пару часов, а Йонаса и Истэку я попросил задержаться до завтра.

– А что насчет Анимигабовиквэ? – спросила Лекса.

– Она все еще в резервации, возится с учениками, но сегодня прибыл гонец от нее, чтобы передать нам это.

Энэпей кивнул Мерфи, и тот достал из кармана тяжелый камень. Держа его на ладонях, он развернул камень так, чтобы всем была видна надпись:

«In hoc signo vinces».

– Под этим знаменем ты одержишь победу, – дрогнувшим голосом сказал Энэпей.

И еще очень долго они стояли, склонив головы перед камнем, на котором были написаны слова, однажды вдохновившие их на то, чтобы сражаться до самого конца.

***

Они вернулись домой только поздней ночью. Никак невозможно было расстаться с друзьями, и слишком много было тем для разговоров, и слишком много радости, и много объятий.

Радостно было видеть, как Линкольн заботливо обнимает Октавию, а та привычно хвастается новыми шрамами, полученными на полях сражений. Славно было смотреть на постаревшего Маркуса, женившегося несколько лет назад и откровенно гордящегося недавно рожденным сыном. И Вик, опирающийся на палку и с трудом стоящий на ногах, остался все тем же – неунывающим циником, преподающим курс инженерии и обожаемым студентами в Первом Университете Нового мира. И Атом – простой незаметный парень, готовый всегда прийти на помощь – сумел пережить случившееся, и стать верным помощником Вика, и создать собственную семью, и по-прежнему улыбаться так, что на душе от этой улыбки становилось теплее и легче.

Из девяноста девяти людей, выпущенных десять лет назад из бункера, в живых осталось только пятеро. Но эти пятеро сегодня были здесь и, как и раньше, готовы были отдать что угодно за дружбу, за верность, за радость подставить плечо, за счастье назвать присутствующих своими друзьями.

– Когда планируешь ехать? – спросила Кларк, входя в дом и вешая куртку на крючок в прихожей.

– Завтра. Мы слегка засиделись, ты не находишь?

Кларк засмеялась и поцеловала Лексу, обняв ее за шею и прижавшись лбом ко лбу, на котором уже появились узкие полоски морщинок.

– Три дня дома – и мы уже засиделись? Твоя неугомонность когда-нибудь сведет меня с ума.

– А меня сводишь с ума ты, – улыбнулась Лекса.

– До сих пор?

– Всегда.

Наутро Кларк собрала в рюкзак вещи, а Лекса заправила мотоцикл. Убирая мечи в ножны за спиной, она на секунду замерла.

– Что такое? – спросила Кларк.

– Я счастлива, знаешь? Я наконец-то полностью счастлива.

Они давно забыли ужасные дни, когда жизнь Лексы висела на волоске. Забыли, как Розмари качала головой, меняя капельницы, как Кларк ни на секунду не выходила из палаты, держа в своих руках слабую ладонь.

Забыли, как трудно было в первые месяцы: едва набравшись сил, Лекса принялась вмешиваться в руководство, и ссорилась с Аней, и отмахивалась от Кларк, и почти не смотрела на Эйдена, когда тот приходил к ней за советом.

Все это было в далеком прошлом, а в настоящем остались только они – разъезжающие на мотоцикле по бывшим Соединенным Штатам Америки, а ныне – по Новому миру – в поисках выживших. В настоящем остались они – отвечающие только друг за друга, и отдающие приказы только друг другу, и принимающие решения только вместе, и только одни и те же.

Не раз за эти годы им приходилось сражаться, но сражались они только с мертвыми. Не раз за эти годы они находили новые военные объекты и уничтожали их, оставляя только обломки и пепел. Не раз за эти годы они вспоминали последнюю войну между живыми, войну, в которой они вначале заняли лагерь Бекки, а затем – побережье, а после – Сан-Франциско, принимая в свои ряды тех, кто готов был жить в мире, и изгоняя тех, кто продолжал лелеять мечты о войнах.

И сегодня, сидя на ревущем от скорости мотоцикле, двигающемся по шоссе на север, они обе знали, что смогли сделать самое главное. Смогли исправить ошибки, допущенные в прошлой жизни, смогли подарить людям надежду на лучшее будущее.

На будущее, в котором живые сражаются только с мертвыми.

========== Эпилог ==========

Кларк увидела Беллами и пошла к нему, обходя горящие костры и веселящихся людей.

– Связь все еще не работает, – сказала она.

Беллами пожал плечами.

– Все равно это лучший День Единства.

Они засмеялись. И впрямь, этот день был лучшим праздником за всю их жизнь. Они были на Земле, были живы, и даже слегка пьяны, судя по крикам, доносящимся из гуляющей толпы.

– Думаешь, у нас есть время праздновать? – спросила Кларк. – Землянин где-то рядом.

– Земляне, – поправил Беллами, делая ударение на последний слог. – Он наверняка все рассказал остальным. Но волноваться не о чем, правда. Все под контролем. Лучше сходи, выпей. Кружка пойла Джаспера тебе явно не повредит.

– Одной тут явно мало, – усмехнулась Кларк.

– Тогда выпей несколько.

Она кивнула и послушно отошла туда, где из бочонка разливали самогон. Залпом выпила полстакана, и вдруг… замерла. Алкоголь мгновенно растекся по венам, но вместе с ним в тело пришло что-то еще. Голова закружилась, все вокруг расплылось, стало нечетким, размазанным.

И полезли в голову странные слова и видения:

«Так это ты убила четыре десятка моих воинов, а еще больше вывела из строя?»