Текст книги "Девяносто девять (СИ)"

Автор книги: odnoznachno_net

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

Она дернула плечом и снова посмотрела. Увидела среди стоящих Элайзу и Вика и радостно всхлипнула. Но всхлип оборвался на полузвуке: рядом с ними стоял ее брат, Беллами.

– Они собираются казнить пленных, – прошипела она, слегка поведя винтовкой. – Я вижу командующую, вижу еще троих… Нет, четверых. Линк! Мы должны что-то сделать!

– Мы не можем.

– Еще как можем! И сделаем.

***

Чертов день как будто торопился закончиться. Несколько раз Элайза и Вик пытались пробраться к клеткам, но их не пускали: вежливо, но твердо отправляли назад. Была надежда, что получится переубедить Беллами, но он даже не стал с ними разговаривать. Сказал только: «Завтра утром мы вернемся домой» и ушел отдавать новые приказы своим бойцам.

Вик предложил раздобыть оружие, но и эта затея успехом не увенчалась. Единственное, что им удалось добыть, это скальпель – Вик стащил его из медпункта, пока Элайза отвлекала Розмари, изображая нервный обморок.

Но что они могли сделать при помощи скальпеля против нескольких сотен вооруженных людей?

Попытка собрать шестерых оставшихся в живых небесных тоже провалилась. Только раненый Харпер оказался на их стороне, остальные согласились стать гостями морских людей, а после влиться в их общину.

– Ты, я и половинка Харпера, – сказал Вик, поговорив с последним. – Расклад не в нашу пользу, принцесса.

Элайза молчала, и тогда он добавил:

– Утешает только то, что остальные успели уйти.

Это и впрямь утешало, но мысль об Алисии, запертой в клетке будто животное, не давала покоя. Элайзе было отчаянно страшно: что, если Беллами всерьез говорил о казни? Еще страшнее стало, когда бойцы притащили из леса кое-как обструганные бревна и принялись вкапывать их в центре лагеря.

– Когда их выведут, я должна быть рядом с Беллом, – решила Элайза, с ужасом наблюдая за приготовлениями. – Я пригрожу ему смертью, и тогда они отпустят нас. Нас всех.

– Мы можем уйти прямо сейчас, принцесса, – возразил Вик. – Пролом в стене никто не заделывал, мы сможем ускользнуть. В конце концов, от наших людей здесь никого не осталось.

– Нет больше наших и не наших, Вик. И я не уйду без них. Не уйду без нее.

Солнце садилось, и в центре лагеря собирались люди. Кто-то разводил костры, кто-то смеялся, переговариваясь. Это было словно театр абсурда, словно какое-то средневековье. Элайзе хотелось кричать: «Остановитесь! Как вы можете смеяться, отправляя людей на смерть?»

Но они смеялись, а она ничего не могла сделать.

Когда окончательно стемнело, к ней подошел Беллами. Посмотрел в глаза и положил руку на плечо:

– Не вздумай чудить, принцесса. У меня приказ морского льва, и я выполню его в точности. Если хочешь снова увидеть мать, не вмешивайся.

Элайза сжала ладонью холодный скальпель, спрятанный в кармане армейских штанов. Она не успела ничего ответить: в толпе раздался шум и из клеток вывели пленных.

– Обезьяны! Чертовы обезьяны!

– Прострелить им головы к хренам!

– Раскрашенные уроды! Выродки!

Она не знала, что ожидала увидеть. Может быть, избитую и сломленную командующую? Или юную девушку со страхом в глазах и заломанными назад руками? Но увидела она другое.

Алисия шла между двумя бойцами, высоко подняв голову. Она как будто не слышала возмущенных выкриков, и кровь на ее лице и одежде выглядела всего лишь краской, нанесенной для устрашения врагов. Элайза рванулась к ней, но Беллами удержал, ухватив за плечи.

Ее и еще четверых землян привязали к столбам. Когда боец нагнулся, чтобы привязать ноги, Алисия сделала короткое движение, и он упал, держась за разбитую в кровь челюсть. Ему на помощь бросились трое, но она больше не сопротивлялась: стояла и смотрела, и на губах ее играла тень улыбки.

Элайза не знала, почему, и не знала, как, но она видела: Алисия смотрела на нее. Только на нее, и только ей предназначалась эта – нет, еще не улыбка, но как будто обещание: «Это не конец», как будто клятва: «Я умру с достоинством», как будто сожаление: «Я так много хотела бы тебе сказать».

– Нет… – прошептала Элайза и поняла, что задыхается. – Нет, Беллами. Прошу тебя, нет.

Она мотала головой, она рвалась вперед, но он держал крепко. Она не могла отвести взгляда от зеленых глаз, вокруг которых безумными пятнами запеклась кровь.

– Я не хочу, – вырвалось у нее. – Я не хочу другую командующую. Мне нужна ты.

Это «мне нужна ты» стало для нее в эти секунды самой главной в мире правдой. Правдой, пришедшей неизвестно откуда, правдой, возникшей из глубин памяти, из таких глубин, к которым до сих пор у нее не было доступа.

– Ты нужна мне. Пожалуйста. Лекса.

Будто в замедленных кадрах кинохроники, будто в хмельном тумане она увидела как медленно, спокойно шевелятся разбитые губы. Шевелятся чтобы сложиться в короткую, мимолетную, едва заметную, но все же улыбку.

– Волей морского льва Алисия из земных людей, Андрос из земных людей, Твикстер из земных людей, Корделия из земных людей и Майло из земных людей приговариваются к смертной казни.

Голос Беллами набатом звучал в ее ушах, но вместе с ним звучал еще один, незнакомый, а, может, знакомый, но давно забытый:

– Когда ты вонзила нож в сердце своего возлюбленного, пожелала ли ты, чтобы это было мое сердце?

– Нет, – прошептала Элайза. – Нет.

Она почувствовала, как хватка на ее плечах стала сильнее. Ощутила металл, больно ткнувший ее в бок, но ей было плевать.

– Приговор будет приведен в действие немедленно. Заряжай!

Звук десяти перещелкиваемых затворов накрыл лагерь темнотой и ужасом. Элайза еще один раз посмотрела в зеленые глаза и вытащив из кармана скальпель, бросила его на землю.

– Что? Элли, что это?

Она развернулась как раз вовремя: Беллами нагнулся, чтобы посмотреть, и она изо всех сил ударила его коленом в лицо. Оттолкнула стоящего впереди бойца и побежала вперед, к столбам.

Короткая очередь полоснула ее по ноге адской болью, но сзади раздался приглушенный крик: «Не стрелять!» и через несколько секунд Элайза обхватила Алисию за шею и закрыла ее собственным телом.

– Ты с ума сошла, – услышала она, и, черт бы их побрал, в произнесенном были, были эмоции! – Уходи немедленно.

– Нет, – выдохнула она в разбитые губы. – Напал на тебя – напал на меня. Только так и никак иначе.

Она практически висела на шее Алисии: нога, в которую, по-видимому, попала не одна пуля, а несколько, разрывалась на части невыносимой болью. Но глаза, эти глаза были так близко, так мучительно близко, что боль отступала перед этой близостью, уходила куда-то далеко, в туман, в прошлое.

– Элайза, уходи, – прошептала Алисия и голос ее дрогнул. – Прошу тебя, уходи. Они убьют и тебя тоже.

– Плевать, – она лишь крепче обхватила шею и втянула в себя запах потной, пропахшей порохом и гарью кожи. – Мне плевать, ясно? Я не стану стоять и смотреть как ты умираешь.

Кто-то схватил ее сзади за волосы и дернул, пытаясь оторвать от Алисии, но она лишь закричала и еще сильнее вцепилась в нее.

– Уходи, – услышала она снова. – Смерть – это не конец, слышишь? Мы встретимся в новой жизни. Я обещаю.

– К дьяволу новую жизнь, – прошептала Элайза. – Я никуда не уйду.

За спиной раздался какой-то шум. Беллами – она узнала его голос – истошно закричал, послышались выстрелы, но Элайза не оборачивалась: она смотрела в глаза. Только в глаза. Как будто чувствовала: отведи она взгляд, и все закончится, закончится невыносимо-плохо, так, как когда-то уже заканчивалось, когда-то очень давно, когда-то очень больно и трудно.

– Я сделаю так, чтобы ты меня помнила, – губы Алисии едва шевелились, но Элайза знала, не слышала, но знала, что именно она говорит.

– Ты уже это сделала. Ты сделала это, Лекса.

В ее голове что-то взорвалось и разлетелось на кусочки. Память не пришла разом, нет, она как будто проникла внутрь разрозненными обрывками и невозможно было сложить их в целое, невозможно было понять, что из этого правда, а что – фантазия, навеянная истекающей из тела кровью.

«Видеть их лица каждый день – это значит вспоминать, что я сделала ради них»

«Вставай! Если ты умрешь, то умрешь не принцем, а трусом!»

«Разве не ты говорила, что люди имеют право решать?»

«Я пытаюсь. Я пытаюсь постоянно, но они рассчитывают на меня и я ненавижу их за это»

«Я – командующая. Никто не будет сражаться за меня»

– Эл! Принцесса! Мать твою, принцесса! Отпусти ее! Ты ее задушишь!

Она упала назад, но кто-то подхватил ее сильными руками. Алисия смотрела на нее сверху вниз и в глазах ее камнем застыл ужас.

– Принцесса, посмотри на меня. Пожалуйста.

Вик. Это был Вик. Она словно очнулась, словно выпала из затянувшего ее тумана, и снова рванулась к Алисии, но он не дал: удержал, обхватив руками, заставил сесть на землю и с силой повернул ее голову в сторону.

Там, в нескольких футах от них, стояла Октавия. С приставленным к горлу ножом Линкольна.

***

– Отпусти их или я перережу ей горло.

Один бог знает, как тяжело дались ему эти слова. Сам факт того, что его клинок был приставлен к горлу девочки, которую он уже привык считать своей, сводил его с ума. Но это был ее план, и ему пришлось подчиниться.

Он видел командующую и еще четверых, привязанных к столбам. Видел направленные на них дула автоматов, видел бледного до синевы брата Октавии, и Элайзу – лидера небесных, с безумным лицом и истекающим кровью телом, сидящую на земле в объятиях Вика.

Эта девочка однажды готова была умереть ради своих людей. Сегодня эта девочка готова была умереть ради командующей. А к его животу прижималась спиной другая девочка: та, которая рискнула всем, чтобы спасти тех, кого еще можно спасти.

Он смотрел на них – на них на всех, на каждого, и думал о том, что «кровь за кровь» меркнет по сравнению с тем, на что способны эти люди. Отдать жизнь за то, во что ты веришь. Отдать жизнь за тех, в кого ты веришь. Может быть, именно на этом будет построен новый мир? Мир, которым они однажды смогут гордиться?

Командующая не смотрела на него. Он видел, что ее взгляд прикован к Элайзе, и, черт возьми, никакой невозмутимости и спокойствия в этом взгляде не было.

– У тебя десять секунд, – сказал Линкольн громко и яростно. – Отпусти их и мы уйдем. Иначе она умрет.

Он видел, что Беллами колеблется. Видел, что он не до конца верит в происходящее, видел, что остальные ждут лишь его сигнала: атаковать или отступить?

И тут заговорила Октавия.

– Белл! – в ее крике было столько отчаяния, что рука Линкольна дрогнула. – Белл, прошу тебя! Пожалуйста! Я идиотка, я не послушалась тебя, но я хочу жить. Я хочу домой, Белл!

Лицо Беллами стало безумным, глаза вытаращились, а нос как будто заострился.

– Отпустите их, – скомандовал он, не отрывая взгляда от Октавии. – Развяжите и отпустите. Пусть катятся.

Линкольн не мог поверить в услышанное. Сработало? Безумный план небесной девочки сработал? Да как такое вообще возможно?

Но солдаты и впрямь освобождали пленников: вначале мужчин, потом женщину, и только затем – командующую, которая, едва сбросив веревки, рванулась к Элайзе и упала рядом с ней на колени.

– Они уйдут тоже, – сказал Линкольн, взглядом указывая на Элайзу и Вика.

Беллами покачал головой.

– Она умрет, если уйдет с вами.

– Значит, умрет.

Он принялся пятиться назад, не отпуская Октавию. Беллами поднял руку и солдаты нацелили автоматы на командующую.

– Обмен, а не подарок, – сказал он сквозь зубы. – Отпусти мою сестру.

Теперь Линкольн покачал головой.

– Отпущу как только мы выйдем за ворота и эти люди уйдут в лес. Ты можешь держать меня под прицелом, пока этого не случится, но будет так, и никак иначе.

– Белл, пожалуйста! – снова крикнула Октавия, и на сей раз в ее голосе ясно звучали слезы. – Сделай как он говорит! Прошу! Я хочу жить!

Солдаты расступились, пропуская землян. Вик и командующая тащили на себе Элайзу, сзади шли остальные четверо. Когда они поравнялись с Линкольном, он шепнул:

– Actum ut supra, Vik.

А в ответ услышал от командующей:

– Faciam ut mei memineris.

«Добьюсь того, чтобы ты обо мне помнил».

***

Даже когда ворота перед ними открылись, Вик не мог поверить, что все происходит на самом деле. Он с трудом передвигался: Элайза едва передвигала ногами, а командующая, подхватившая ее с другой стороны, была не способна принять на себя большую часть груза.

И что, черт возьми, это означало? Actum ut supra? И разве Линк не понимает, что их убьют, как только он отпустит Октавию? Догнать избитых и раненых, не успевших далеко уйти, – тоже мне задачка для вооруженных отдохнувших солдат.

Но тем не менее, он продолжал идти. Ворота за их спинами закрылись, но Вик кожей чувствовал направленные на них с башен дула автоматов.

– И что дальше? – спросил он, ни к кому не обращаясь. – Он отпустит ее, они прочешут лес и убьют нас всех до единого.

– Actum ut supra, – сказала вдруг командующая. – Действуй, как было указано выше.

– Выше?

И тут он понял. И восхищенно вскрикнул: чертов Линкольн! Чертов сукин сын!

Вместе с осознанием появилась надежда, а вместе с ней – силы.

– На деревья! – скомандовал Вик, едва они скрылись за кустами. – Все лезем наверх! Быстро!

Он первым забрался на ветку, стараясь не обращать внимание на просачивающуюся сквозь бинты кровь. Земляне приподняли Элайзу, он за руки втащил ее и прижал к себе, не давая упасть. Командующая и остальные залезли следом.

И как раз вовремя, потому что стоило им прижаться к стволу дерева, как совсем близко, где-то с западной стороны лагеря прогремел взрыв.

Они не видели, что там происходит, но следом за шумом взрыва раздались вопли живых, а еще через мгновение – гул мертвых.

Мертвые пришли со всех сторон, очень много, Вик никогда не видел, чтобы их было настолько много. Они шли прямо под ними, и клацали зубами, и натыкались на деревья, и ревели в предвкушении ужина. Некоторые задирали головы вверх и тянули руки: из ноги Элайзы сочилась кровь, приманивающая их, но наверх добраться они никак не могли.

– Как они это сделали? – спросила вдруг командующая, и Вик посмотрел на нее. – Как им удалось?

Он пожал плечами. Его куда больше интересовало, смогут ли они теперь выжить. И те, кто оказался за пределами лагеря, и те, кто остался внутри.

***

– Закрыть ворота! – скомандовал Беллами, когда пленники оказались снаружи. Он дождался пока упадет металлический засов и сделал шаг к Линкольну. – Теперь отпусти ее.

Им нужно было еще несколько минут, но как раз их у них и не было. Октавия чуть не взвыла, почувствовав, как Линкольн убирает клинок от ее горла и пинком отправляет ее вперед. Она упала прямо в руки Беллами и, скрипнув зубами, обняла его за шею.

– Не убивай его сразу, – прошептала отчаянно. – Я хочу, чтобы он помучился перед смертью!

На него накинулись сразу пятеро, но он и не пытался сопротивляться. Октавия с силой стиснула зубы, глядя как его избивают: ногами, прикладами автоматов, кулаками.

– Оставьте его живым для казни! – закричала она отчаянно. – Белл, пожалуйста!

Он сжимал ее так крепко, что, кажется, готов был раздавить. Но скомандовал:

– В клетку его!

И у Октавии отлегло от сердца.

Еще несколько минут. Еще только несколько минут.

Беллами развернул ее лицом к себе и заглянул в глаза.

– Почему? – спросил он, и она испугалась его взгляда. – Почему, Октавия?

– Что «почему»? – выдохнула, ощущая, как по телу уколами разбегается дрожь.

– Почему ты предала меня? Почему выбрала его?

Октавия не знала, что сказать. Выходит, он знал? Выходит, он понимал, что это – лишь блеф? Но тогда почему он не перебил их всех к чертовой матери? Почему позволил уйти?

– Я не мог рисковать твоей жизнью, – сказал он с ненавистью, и она отшатнулась, напуганная силой этой ненависти. – Тем более, что твои друзья все равно не уйдут далеко.

Он с силой ударил по лицу, а после выкрикнул в сторону:

– Прочешите лес и убейте их всех! Принесите мне их головы! Все до единой!

Снова посмотрел на Октавию и покачал головой, будто не веря в то, что увидел.

– Ты моя сестра, и ты будешь жить. Но прежде я собственными руками убью того, ради кого ты меня предала.

– Белл, нет, – прошептала она.

– Хватит, Октавия, – теперь ненависть на его лице сменилась презрением. – Я занял твою сторону, когда ты совершила самое ужасное преступление из всех, которые только можно совершить. Я пошел против отца и пять лет ждал здесь твоего освобождения. Я нашел тебя и спас, отбив от мертвецов. Я пережил ад в Лос-Анджелесе, чтобы добыть то, с помощью чего смогу тебя защищать. Но ты предала меня, ты предала все, что я ради тебя сделал.

Ее сердце сжалось в комок, а к глазам подступили слезы. На нее смотрел ее брат, ее старший брат, ее защитник, опора, лучший друг и наставник. Брат, который теперь ее презирал.

– Белл…

– Нет, Октавия, – сказал он. – Когда пять лет назад ты убила нашу мать, я сказал, что ты все равно останешься моей сестрой. Сегодня ты перестала ей быть. Я больше не могу тебя прощать. Я больше не твой брат. И я сделаю то, что должен сделать.

Каждое его слово острой болью вворачивалось в ее сердце, раздирая его на ошметки. Она плакала, не понимая даже, про что плачет: про то ли, что снова оказалась сволочью и дрянью, про то ли, что любимый брат больше не был ни любимым, ни братом, или просто про то, что в этом мудацком новом мире выбрать собственный путь и принять собственные решения можно лишь пожертвовав теми, чей путь и решения отличаются от твоих.

– Прости меня, Белл, – сказала она.

А через секунду раздался взрыв.

***

Взрыв прогремел, и Линкольн начал действовать. Солдаты, бросившие его в клетку, разбежались, не забыв запереть засов, но кинжал, извлеченный из скрытых под штанами ножен, сделал свое дело: его острие вошло между засовом и клеткой, выдержало нажим и сломало непослушное дерево.

Линкольн выбрался наружу и огляделся. Камни, под которые они с Октавией подложили заряд, скатились вниз со скалы и проломили стену. А на шум сквозь пролом уже шли мертвецы: много, очень много мертвецов.

Шум стрельбы перекрыл собой крики. Линкольн сжал в кулаке кинжал и бросился к воротам в поисках Октавии. Если Вик услышал его слова, если он понял все верно, то пленники сейчас должны быть в безопасности. А значит, главное – увести отсюда Октавию. Увести и защитить.

Ему наперерез бросился кто-то из солдат, и Линкольн оттолкнул его на бегу, даже не остановившись. Мертвецов становилось все больше: было слышно, что они подошли к воротам и гудят оттуда, наполняя воздух страхом.

– Октавия! – отчаянно закричал он. – Октавия!

Солдаты стреляли в мертвых, один за другим тела падали на землю, сраженные выстрелами.

Он подбежал к воротам и наконец увидел ее.

Она лежала на земле и плакала навзрыд, а над ней нависал большой, злобный и направивший на нее дуло автомата Беллами.

Думать было некогда: Линкольн с разбега повалил Беллами на землю и покатился вместе с ним, нанося жестокие удары. Октавия рядом кричала, и обернувшись на ее крик, Линкольн пропустил удар. Беллами рывком перевернул его на спину и с силой ударил прикладом в челюсть, кроша зубы и разбивая щеку.

Линкольн попытался вывернуться, но Беллами сидел на нем, прижимая своим телом и прижав дуло автомата к шее.

– Ну вот и все, – сказал он, задыхаясь. – Вот и все.

Отчаянно хотелось повернуть голову и последний раз посмотреть на Октавию. Умереть, запомнив ее глаза, – разве это не было бы счастьем?

«Умереть за то, во что веришь».

И вдруг Беллами поднялся на ноги. Линкольн лежал и смотрел на него снизу вверх, а через мгновение Октавия оказалась рядом, и упала на него, и уткнулась лицом в шею.

Она плакала так горько, что у него разрывалось сердце. Он обнял ее, не отрывая взгляда от глаз Беллами и сказал беззвучно: «Давай. Только не задень ее. Она должна жить».

– Убирайтесь отсюда.

Он не понял, и Октавия не поняла тоже. Она подняла голову и посмотрела на брата.

– Убирайтесь, – сквозь зубы повторил он и бросил автомат на грудь Линкольна. – Уходи и защити ее. Если она погибнет, я найду тебя и закончу начатое.

– Белл!

Она бросилась к нему, но он с силой оттолкнул ее в сторону и побежал к западной части лагеря – туда, где продолжали греметь взрывы.

Линкольн поднялся на ноги.

– Идем, – сказал он, хватая Октавию за руку. – Мы должны идти.

– Но Белл!.. – прорыдала она, и он понял.

– Он выживет. Клянусь тебе, он выживет. И вы еще сможете все исправить.

Второй рукой он подхватил автомат и пошел к воротам, практически таща за собой Октавию. Им предстоял бой с мертвецами, но он не боялся этого боя. Сегодня на его глазах произошло так много, что мир перестал казаться адом. Теперь он был просто миром, тем миром, в котором Линкольн хотел жить.

========== Глава 17. Caritas humani generis ==========

В отломанном куске зеркала, прибитом к стене шатра, отражалось обнаженное тело. Алисия потрогала пальцем царапину на боку: кровь уже остановилась, воспаления не было. Похуже дело обстояло с раной на плече: к счастью, это был не укус, но кровь продолжала сочиться из разодранной кожи, а вокруг все было красным и припухшим.

Линкольн дал ей ампулу с антибиотиками, и теперь Алисия размышляла: использовать ее или оставить на случай, если Элайзе станет хуже.

– Если я умру, некому будет ее защитить.

Она вскрыла ампулу, набрала раствор в шприц и воткнула иглу в бедро. Укол был болезненным, но эта боль была ничем по сравнению с осознанием, в каком положении они все оказались.

Ночь, в которую они пробивались к аванпосту, слилась для Алисии в единый поток кошмара. В автомате пришедшего на помощь Линкольна скоро кончились патроны, а мертвецов, бредущих к бывшему лагерю небесных, становилось все больше и больше. Убивать их не было никакой возможности, поэтому они лишь орудовали палками, стараясь расчистить проход несущему Элайзу Вику.

Андрос и Корделия сложили головы в этой схватке. Его укусил подобравшийся сзади мертвец, а она бросилась на помощь и осталась, давая остальным возможность уйти. До сих пор в ушах Алисии звучали их отчаянные крики, а в глазах стояли картины раздираемой на части, все еще живой плоти.

Ров, окружающий аванпост, они переходили, едва шевеля ногами. Оказавшись на безопасной стороне, попадали, подхваченные людьми Линкольна. Кто-то попытался помочь Алисии, но она отмахнулась: куда сильнее ее беспокоили раны Элайзы.

– Она потеряла много крови, – сказал Линкольн, ножом срезав штанину и осмотрев пулевые отверстия. – Мы не сможем перелить ее без инструментов, все что я могу – это вытащить пули, зашить раны и вколоть ей лекарства. Остальное будет зависеть от нее.

Сейчас, по прошествии нескольких часов, Элайза все еще была без сознания. Ее уложили на постель из сена, и рядом с ней неотлучно сидела израненная, грязная с головы до ног Октавия.

Алисию силой заставили уйти. В шатре она сбросила с себя тряпки, бывшие когда-то одеждой, кое-как обмыла тело водой из таза и осмотрела собственные раны.

– Командующая, – услышала она. – Позвольте войти.

– Минуту.

Она натянула чистые штаны прямо на голое тело, надеть футболку оказалось задачей посложнее: плечо ужасно болело, но она справилась и даже смогла самостоятельно надеть поверх футболки кожаную куртку и зашнуровать на ногах ботинки.

Тряхнула мокрыми волосами, отбрасывая их за плечи, глубоко вдохнула и сказала:

– Можно.

Линкольн вошел и преклонил колено. Она махнула рукой: вставай, и он послушно поднялся.

– Командующая, я отправил гонцов к Индре и Густусу, – сказал он. – Мы не можем долго здесь оставаться, морские отобьют атаку мертвецов и придут за нами.

– Верно. Но если мы отправимся под Розу, не приведем ли мы за собой убийц?

– Там несколько сотен наших людей. Мы сможем отразить атаку.

Алисия покачала головой. Она не готова была так рисковать.

– Но, командующая, – возразил Линкольн, – что будет, если вы погибнете?

– Народ Люмена выберет нового командующего, а Титус станет при нем регентом, только и всего.

Она знала, что Линкольну не нравится этот закон, но его приняли еще три года назад все кланы коалиции: в случае смерти командующего следующий выбирается из детей нового мира, а регентом при нем становится ближайший советник последнего командующего. Это давало гарантии, что распрей и споров за власть не будет, и что нового командующего воспитают в духе свободного и независимого Люмена.

– Садись, Линкольн, – сказала Алисия, тем самым меняя тему разговора. – Мы должны прикинуть, сколько из наших оказалось в плену и сколько осталось под Розой.

Линкольн пожал плечами и остался стоять.

– Я уже посчитал, командующая, – сказал он. – И боюсь, что подсчеты не в нашу пользу. Лидеры всех двенадцати кланов оказались в плену вместе со своими людьми. Остались только те, кто с самого начала подчинялся лично вам.

– Триста пятьдесят человек.

– Четыреста, если считать небесных тоже.

Алисия задумчиво походила, отмеряя ногами короткие шаги. Четыреста против нескольких тысяч. Она оборвала сама себя: нет, не против нескольких тысяч, а против нескольких тысяч отлично вооруженных и подготовленных солдат, против всех их укрытий и укреплений, против их арсенала.

– Что ж, – сказала она, поворачиваясь к застывшему Линкольну. – Это означает только то, что нам понадобится помощь.

– Мы будем искать живых? – спросил он.

– Нет. Мы призовем на помощь мертвых.

***

Первой, кого увидела Элайза, открыв глаза, была Октавия. Покрытая кровью и грязью, на которой виднелись разводы от слез, но, кажется, вполне себе живая и не раненая.

– Кажется, в бункере и впрямь было не так уж плохо, – улыбнулась Элайза, и Октавия с силой навалилась на нее, обняв за шею.

– Ты жива, – зашептала она сквозь слезы. – Ты все-таки жива.

– Что произошло? Я помню только как Вик затащил меня на дерево, а дальше все как в тумане.

Октавия шмыгнула носом и отстранилась, разглядывая ее лицо.

– Мы с Линком раскидали мертвецов и нашли вас на этом чертовом дереве. Пока были патроны, мы пробивались с помощью автомата, а потом начали просто лупить эти мерзкие морды всем, что попадалось под руку.

– Но как вы вырвались? – спросила Элайза. – Как вам удалось?

– Белл отпустил нас.

Октавия отвернулась, пряча взгляд, и Элайза поняла: что-то произошло там, в лагере. Но что?

– Не спрашивай, – попросила Октавия. – Не сейчас, ладно? Я не могу пока об этом говорить.

Элайза кивнула и пошевелилась, пытаясь приподняться. В ногу как будто воткнули несколько мечей и повернули внутри.

– Меня подстрелили, да? – спросила она, и вдруг вспомнила: – Алисия! Она жива?

– Жива. Ты бы ее видела, Эл, – качнула головой Октавия. – Она рубила мертвых направо и налево, откуда только силы взялись? Как Бетмен, знаешь? Или Человек-паук. Или кто там еще был в комиксах с супер-силой?

Элайза улыбнулась. Она была рада видеть, что Октавия по-прежнему способна шутить.

– Где мы сейчас?

– Это аванпост землян. Мы с Линком выполнили приказ командующей, собрали людей и привели их сюда. А потом пробрались под Розу, к Индре. Она велела нам провести разведку – хотела знать, остался ли хоть кто-то в живых в лагере.

– Вы спасли нас. Но там остались наши. Харпер, и Розмари, и прочие. Я не знаю, выжил ли Мерфи – я не видела его ни живым, ни мертвым.

Кто-то без спроса откинул полог шатра, и Октавия оглянулась на входящего, готовая броситься на него и сбить с ног. Но сражаться не потребовалось: Алисия подошла ближе и кивнула:

– Оставь нас.

Элайза попыталась приподняться, но Алисия быстрым движением опустила ей руку на плечо и заставила лечь снова. Села рядом на колени, долго и мучительно молчала.

– Это было очень глупо, – наконец сказала она. – Ты не могла знать, что они не станут стрелять тебе в спину.

– Не могла, – согласилась Элайза, разглядывая умытое, чистое, очень бледное лицо Алисии. – Но и позволить им убить тебя я не могла тоже.

– Почему?

Это был очень трудный вопрос, и ответа на него у нее не было. Потому что тело действовало быстрее разума? Потому что мысль о новой смерти была невыносима?

«Потому что я помню как ты смотрела на меня в замке призраков в Лос-Анджелесе. И пусть тогда я прогнала от себя эту мысль, но я точно подумала, что много отдам за то, чтобы ты посмотрела на меня так еще раз».

– Мне по-прежнему нужно освободить тех, кого ты отправила морскому льву, – сказала Элайза вслух. – И без тебя я не справлюсь.

Алисия коротко кивнула, будто принимая ответ, но было видно, что он не слишком ее устроил.

– Я не понимаю, почему Салазар нарушил договор, – сказала она. – Он хочет моей смерти – это я могу понять. Но зачем брать в плен тысячи моих людей? Их же придется где-то расселять, кормить, оказывать медицинскую помощь. Для чего ему все это?

– Нам нужно это выяснить, – согласилась Элайза. – И думаю, я знаю, кто сможет это сделать.

Она успела заметить стремительное движение руки, а после ощутила касание холодных пальцев на щеке.

– Если ты думаешь, что я позволю тебе пойти туда, то ты глубоко ошибаешься.

Голос Алисии дрогнул – совсем чуть-чуть, самую малость, но этой малости оказалось достаточно для того чтобы сесть и обнять ее за шею. Элайза не знала, зачем это делает, и не хотела знать: ей было достаточно чувствовать руками сильные плечи, и немного влажные волосы, и холодный лоб, прижавшийся к ее щеке.

– Это единственный выход, – прошептала она. – Только я смогу обмануть его и разыграть предательство. Только я смогу выяснить, что ему нужно.

– Нет.

Это было не «нет, я не согласна с тобой» и не «нет, давай придумаем что-то еще». Это было короткое, безапелляционное «нет» человека, имеющего на это «нет» право. Имеющего право распоряжаться не только своей жизнью, но и другими жизнями тоже.

Элайза немного отстранилась, положив ладони на затылок Алисии. Погладила легко, ласково.

– Там, во время казни, в мою голову лезли странные мысли, – тихо сказала она, избегая серьезного взгляда. – Я как будто что-то вспомнила, что-то из прошлой жизни, в которой была я, и в которой была ты. Ты не так уж отличаешься от той, кого я вспомнила, может разве что чуть суровее, чуть сильнее.

Алисия сидела перед ней на коленях и боялась пошевелиться. Ее руки были вытянуты по швам, а плечи идеально ровно расправлены. Но когда Элайза пальцами гладила ее затылок, она вздрагивала всем телом – чуть заметно, но все же вздрагивала.

– И я все думаю, как это вышло? – продолжила Элайза еще тише. – Как вышло, что всего за пять лет тебе пришлось стать такой? Ты несешь груз, который и трем мужчинам был бы не под силу, и делаешь это с достоинством и как будто играючи. Как так вышло, Лекса? Скажи мне.

Это «Лекса» снова вырвалось само собой, но было таким естественным, таким правильным, таким легким. Элайза склонила голову, касаясь лбом холодного лба Алисии и закрыла глаза. Она тяжело дышала, и от того, что теперь ее губы ощущали и другое дыхание, было еще сложнее, еще горче.

– Когда Салазар прислал мне Офелию, прислал ее мертвой, вынудил меня добить ее, я… – Алисия на мгновение замолчала. – Я поняла, что командующий должен быть одинок, иначе решения будут приниматься не из чувства долга, а из миллиона других чувств, и тогда ошибки будут неизбежны. Но это не то, что ты называешь «играючи», Элайза. Это трудно, потому что всякий раз приходится отрубать внутри себя что-то живое, чтобы поступить правильно. Думаю, однажды… Однажды отрубать стало нечего.