Текст книги "Девяносто девять (СИ)"

Автор книги: odnoznachno_net

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

– И что? – спросила Алисия, стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушнее. – Если ты хотела показать мне, что ты чокнутая, то я и раньше это знала.

Офелия засмеялась и ласково потрепала ее по макушке.

– Ну что ты, любимая. Я хотела показать тебе не это.

Она подала знак и на поле выскочили солдаты. За несколько минут все мертвецы были загнаны в одни клетки, а игроки – в другие. Толпа разочарованно кричала, все жаждали продолжения зрелища.

– Не волнуйтесь, – голос Офелии разнесся над стадионом и Алисия, покосившись, увидела в ее руке микрофон. – Игра продолжится позже, а пока у меня есть для вас подарок.

Толпа заревела, а через секунду какая-то сила подхватила Алисию за шиворот и перебросила через ограждение.

Она упала на живот и застонала от боли. Трава под ее щекой была бурой от крови, а вопль толпы из предвкушающего стал восторженным.

Алисия поднялась на ноги и обвела взглядом трибуны.

– Эту девочку вы выбрали своей командующей, – разнесся по стадиону голос Офелии. – Этой девочке вы доверили свою жизнь и свою судьбу. И эта девочка отправила вас сюда, всех до единого.

В толпе послышалось улюлюканье и грубые выкрики. Алисия ничего не понимала. Она посмотрела на лидеров кланов, но они отвели глаза.

– Тебе есть, что сказать своему народу, командующая? Тебе есть что сказать людям, которых ты собственными руками отдала мне?

Это было какое-то идиотское шоу, какая-то фантасмагория, и Алисия знала, что не может в этом участвовать. Кто-то из солдат дал ей микрофон, но она отстранила его руку.

– Нечего сказать, любимая? – спросила Офелия. – Но народ ждет твоего слова. Вы же ждете?

Многоголосый вопль был ей ответом. Алисия чувствовала себя гладиатором среди бушующей толпы. Она понимала, что не выберется: отсюда невозможно выбраться, но впервые за все время подумала: «И этих людей я хочу спасти? Их я должна спасать?»

Но были и те, кто не кричал. Вначале она увидела одно знакомое лицо, искаженное страхом, потом второе, затем – третье и четвертое. И стало вдруг ясно, что ничего не изменилось, что люди, собравшиеся здесь, по-прежнему разные, по-прежнему совершенно разные, но их все еще объединяло одно: каждый из них был частью ее народа, ее нового мира.

Эта мысль придала сил. Алисия уцепилась за нее всем сердцем, всей душой. И сама дала ответ: «Да. И их я хочу спасти тоже».

– Ты хочешь сделать из этого представление? – громко спросила она, глядя снизу вверх на стоящую на трибуне Офелию. – Так спускайся и ответь сама за все, что сделала. Я готова нести ответ за каждый свой поступок. Вопрос в том, готова ли ты.

Часть толпы засвистела, заулюлюкала, но Алисия теперь без труда различала в этой какофонии совсем другие крики, совсем другие слова.

– Хочешь сразиться со мной? – услышала она голос Офелии. – Ну что ты, детка, разве я смогу причинить боль той, что была так добра со мной? Я не хочу делать тебе больно. Я просто хочу, чтобы ты объяснила этим людям, почему так поступила с ними.

Крики затихли. Над стадионом как будто опустился купол молчания, купол ожидания и напряжения. И в этом напряжении Алисия расправила плечи и подняла подбородок.

Она посмотрела на клетки, из которых рвались наружу мертвые, посмотрела на клетки, в которых застыли живые. И вспомнилось вдруг тихое «Я верю в тебя, Лекса», и вспомнилось вдруг прикосновение губ к губам – такое легкое, невесомое, как будто ничего не значащее и вместе с тем значащее даже слишком много.

– Morituri te salutant, – прокричала она, и крик ее громом разнесся в тишине, укутавшей стадион. – Идущие на смерть приветствуют тебя!

Три длинных прыжка до клеток, мгновение, чтобы отодвинуть одну задвижку, еще мгновение, чтобы отодвинуть вторую, и третью, и четвертую. И вот уже мертвые рвутся на свободу, клацают зубами, отпихивают друг друга, торопясь вырваться, торопясь достичь, разорвать на куски.

Из клеток с живыми доносятся крики: «Выпусти нас! Мы поможем! Выпусти нас!»

Но она знает, что в этом помочь ей не сможет никто. И никто не должен помогать.

Она сбрасывает с плеч плащ, оставаясь в штанах и тунике, она стягивает с пояса ремень и, отпрыгнув, накидывает его на шею мертвого, и тянет изо всех сил, пережимая шею, круша прогнившие позвонки, до тех пор, пока голова не отрывается окончательно, и когда это происходит, она хватает за волосы эту голову и швыряет ее под ноги Офелии.

Мертвые окружают ее со всех сторон. Они тянут к ней руки, они тянутся к ней зубами, но она отбрасывает их в стороны, пригибается, чтобы отпрыгнуть, и накидывает ремень на шею следующего.

В стоящей тишине слышно как ломаются позвонки, как рвется кожа, как звенит натянутый ремень, и вот уже вторая голова летит в сторону, а за ней – третья, четвертая, пятая.

Алисия тяжело дышит, она знает, что не сумеет сделать это с каждым, но знает и то, что заберет с собой так много, как только сможет забрать. Мертвые ногти царапают ее плечо сквозь ткань, и она ногой бьет в живот, а локтем – в челюсть, и снова накидывает ремень на шею, и еще одна голова летит к ногам Офелии.

Ее лицо покрывается кровью и гнилью, и некогда вытереться рукавом, и глаза застилает пот, за которым все расплывается, делается нечетким. И ее снова окружают – пятеро или шестеро, и она отталкивает одного, но другой впивается пальцами в ее горло, и совсем рядом слышится клацанье зубов, и выхода нет, никакого выхода нет, и только воспоминание, одно воспоминание все еще придает силы.

Но вдруг что-то происходит. Алисия слышит истошный крик, человеческий крик, грозный, полный какого-то яростного огня.

– Morituri te salutant!

– Vivat Commander!

– In hoc signo vinces!

Один за другим люди прыгали с трибун и бросались в центр стадиона. Спарк, лидер клана огня, крошил мертвых кулаком, пробивая их черепа. Лайнус, бывший когда-то послом, открывал клетки с живыми. Еще двое схватили мертвеца за руки и разорвали на части.

Многоголосый рев поглотил собой все вокруг, и через несколько минут на стадионе больше не осталось мертвых. Алисия наклонилась, подняла последнюю голову и, размахнувшись, бросила ее в сторону Офелии. Остальные люди – покрытые кровью и потом, одетые в черную и белую форму, зажимающие ладонями царапины и скалящие зубы, встали за ее спиной угрожающим клином.

Их было не так уж много: на трибунах осталось сидеть куда больше, но то, что они были, то, что по правое плечо встал огромный и злобный Спарк, то, что у левого плеча застыл бледный и усталый Финн, – все это дало силы крикнуть во всю мощь накопившейся внутри ярости:

– Ты этого хотела, Офелия из морских людей? Со мной или без меня новый мир будет отстроен! И ты не сможешь этому помешать!

Cекунду они смотрели друг другу в глаза, а потом Офелия подняла руку, и Алисию с ее людьми окружили солдаты. Много, очень много солдат, и каждый – с автоматом или винтовкой, и каждый – готовый стрелять.

– Это еще не конец, любимая, – одними губами, беззвучно произнесла Офелия, но Алисия поняла. – Это еще не конец.

Под прицелом оружия их вывели со стадиона и бросили в подвал, разделив на три группы. Когда металлическая дверь захлопнулась, Алисия устало опустилась на холодный пол. Рядом с ней сел Финн.

– Она жива? – спросил он тихо, и Алисия не сразу поняла, о ком речь. – Принцесса жива?

– Да.

Он улыбнулся и прикрыл глаза.

– Слава богу. Пока она жива, я буду продолжать надеяться.

– Надеяться на что? – спросила Алисия, уже понимая, что не захочет услышать ответ.

– На то, что мы снова будем вместе. Пусть даже в этом, окончательно сошедшем с ума, мире.

***

Беллами возвращался в лагерь с тяжелым сердцем. Ему отчаянно не понравилось то, что морская львица устроила на стадионе, но что он мог сделать? Стоящий рядом с ним на трибуне отец хранил молчание, и Беллами надеялся, что ему тоже все это не слишком нравится, а потом отец сказал:

– Эта девчонка заслужила смерть.

И надежда исчезла.

Когда командующую и всех, кто выскочил ей на помощь, заперли в подвалах, Беллами велели вернуться в лагерь небесных. Он не стал спорить: там, среди своих солдат, он чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем рядом с отцом.

Рядом с отцом, который однажды предал собственную дочь.

– Что ты сделала? Господи, Октавия, что ты наделала?

Он не мог пошевелиться. Заставлял себя изо всех сил, но не мог. Стоял на пороге комнаты и смотрел на кровать, где над мертвым – он видел это совершенно точно – телом его матери склонилась его сестра.

Октавия плакала. Беззвучно, ни единого звука не доносилось из ее искривленного от горя рта, но по щекам неудержимым потоком лились слезы.

– Господи, что ты наделала?

Он пошевелил рукой, затем ногой и наконец обрел способность двигаться. Медленно, как будто это могло что-то исправить, подошел к кровати и посмотрел на лицо матери. Очень спокойное и очень красивое лицо.

– Она больше не могла терпеть эту боль, – прошептала Октавия сквозь слезы. – Она попросила меня, и я не смогла ей отказать.

Теперь они плакали оба. Стояли по обе стороны от кровати и рыдали, глядя на ту, которая всю жизнь дарила им только любовь, только поддержку, и даже когда перестала вставать с кровати, даже когда обезболивающие практически перестали помогать, всегда находила силы улыбнуться, всегда находила силы пошутить и ободрить.

– Беллами, какого черта ты мешаешь матери отдыхать?

Отец вошел в комнату, и все кругом замерло снова. Беллами инстинктивно шагнул к Октавии, закрывая ее своим телом.

– Что?..

Он проследил за взглядом отца и словно его глазами увидел мертвое лицо матери, и использованный шприц, и пустую ампулу от лекарства, лежащую на тумбочке.

Потом отец страшно избил Октавию. Наверное, его горе было слишком сильным, сильнее чем у них, но Беллами, закрывая собой сестру, впервые в жизни этому не поверил. Он подумал, что отец оплакивал не жену, а потерю контроля, и все дальнейшее только подтвердило эту теорию.

– Открыть ворота!

Он вошел внутрь и кивнул в ответ на приветствия бойцов. Не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем разговаривать, и он, повертев головой, отправился в медпункт – не то чтобы у него что-то болело, а от той боли, которая была, у Розмари едва ли нашлось бы лекарство, но получалось, что больше идти некуда.

– Привет.

Розмари усадила его на кушетку и зачем-то осмотрела лицо. Он послушно подчинялся ее указаниям: вертел головой, смотрел вверх-вниз, и на левое плечо смотрел тоже.

– Что с тобой произошло, мальчик мой?

«Мальчик мой». Так его называла только мама. Давно, очень давно, слишком давно для того, чтобы это могло оставаться правдой.

– Как думаешь, Эл жива? Про Октавию командующая сказала, что да, а про Эл я не успел спросить.

Розмари улыбнулась ему и села рядом, положив на плечо сильную руку. Взъерошила волосы, коснулась губами виска. Он сидел и не шевелился: вдруг еще поцелует или погладит на худой конец.

– Ты сожалеешь о том, что сделал? Теперь ты хотел бы быть на другой стороне?

Беллами пожал плечами. Он действительно не знал, но в момент когда командующая открыла клетки с мертвяками, когда с трибун к ней начали спускаться люди, спускаться для того, чтобы сражаться с ней плечом к плечу, на мгновение он дернулся, чтобы спуститься тоже.

– Мальчик мой, – Розмари снова погладила его по голове. – Ты же прекрасно знаешь, где сейчас Элайза, и знал это с самого начала. Если тебе не по себе – сходи и поговори с ней, только и всего.

– Она теперь наш враг, – возразил Беллами.

– Тогда почему ты никому не сказал, куда они ушли? Почему велел прочесывать лес, но не отправил людей разнести аванпост, на котором они укрылись? Почему прежде чем отправить Джона Мерфи в яму, ты сходил туда и перебил добрую половину мертвых? У тебя есть ответ на эти вопросы, мой дорогой?

Нет, у него не было этих ответов. Также, как не было ответа на вопрос, почему он не захотел оставаться в лагере морских, почему ушел сюда, и почему сидел сейчас не со своими бойцами, а с доктором Розмари, которая так тепло и ласково гладила его по голове и уставшим плечам.

***

Дверь открылась с жестким металлическим стуком, и охранник велел Алисии выходить наружу. Финн схватил ее, чтобы остановить, но она лишь взглянула на него, и он опустил руку.

Ее долго вели по узким и длинным коридорам, изгибающимся и уходящим то вверх, то вниз. Пока не втолкнули в залитый ярким солнцем зал, в центре которого на удобном диване расположилась Офелия.

Она была не одна: у окна стояли еще трое, в одном из которых Алисия узнала Салазара, другой точно был Блейком-старшим, а третий, видимо, отцом Финна – слишком уж разительным было внешнее сходство.

– Привет, любимая, – Офелия слегка изменила позу, чтобы подол платья поднялся, оголяя до бедер идеальные ноги. – Поболтаем?

Алисия остановилась в нескольких шагах от нее, расправила плечи и сложила руки в замок за спиной. За минувшую ночь она успела немного прийти в себя, и теперь смотреть на Офелию было не так больно, как вчера.

За эту ночь Финн рассказал ей, что произошло. Оказывается, когда пленников привели к морским, отец немедленно предложил ему присоединиться. Впрочем, «предложил» было не совсем тем словом, куда больше подходило «приказал», но едва услышав, что остальных из сотни они планируют уничтожить, Финн ответил отказом.

Его отправили в команду гладиаторов вместе с Монти, который, как его не уговаривала мать, отказался тоже. Каждый вечер они выходили на стадион и каждый вечер вынуждены были играть в эту ужасную игру под свист и улюлюканье толпы.

Конечно, они не видели, как в лагерь пришли земляне. Но знали по доносящимся слухам, что им предложили тот же выбор – присоединиться или умереть. Тех, кто выбрал второе, поместили в подвалы. Тех, кто выбрал первое, отправили на трибуны.

В чем был смысл всего этого Финн не мог знать, и больше всего его беспокоило, не пойдет ли Элайза войной на морских, чтобы вытащить их. Он понимал, что это будет самоубийство, и не хотел этого.

– Так и будешь стоять? – спросила Офелия ласково. – Садись ко мне, диван очень удобный, гораздо удобнее, чем ваша рухлядь в бывшем Люмене.

Алисия покачала головой. Она увидела, как Блейк угрожающе поднимает руку, и как Офелия останавливает его коротким жестом.

– Беллами сказал, что ты явилась сюда для того, чтобы пожертвовать собой и освободить пленных, – улыбнулась Офелия. – Еще он сказал, что по какой-то причине ты уверена, что мы не сможем убить тебя и при этом оставить пленных себе. Я хочу знать эту причину.

Это был самый тонкий и самый сложный момент. Когда Алисия продумывала свой план, она полагалась на то, что ей придется говорить с Салазаром. К разговору с Офелией она не была готова.

Но выбора не было.

– Мои люди положили взрывчатку под баррикады, – коротко сказала Алисия. – Если пленные не будут отпущены в течение сегодняшнего дня, от баррикад ничего не останется, и миллионы трупов придут сюда, сметая все на своем пути.

Офелия засмеялась: громко, радостно, словно услышала что-то приятное.

– Думаю, ты врешь, любимая. Нет никакой взрывчатки. Ты прекрасно знаешь, что прорвавшиеся мертвецы уничтожат не только мой народ, но и остатки твоего тоже.

Алисия кивнула. Да, так и будет.

– Нет, – сказала Офелия. – Не верю. Ты не стала бы подставлять под удар свой мифический новый мир.

– Хочешь проверить? Убей меня, оставь пленных в подвалах и увидишь, что будет.

Она видела, что Офелия колеблется. Видела, что она ждала других вопросов и других ответов. Видела, что все это «не верю» – означает лишь «не знаю».

– Хорошо, – наконец сказала Офелия. – Давай зайдем с другой стороны. Зачем тебе освобождать этих отбросов? Они предали тебя, они приняли предложение присоединиться к нам. Разве не в этом смысл нового мира?

– В этом, – согласилась Алисия. – При условии, что выбор добровольный, а не по принуждению.

– О, поверь мне, дорогая, их никто не принуждал. Они были рады примкнуть к нам.

Алисия ей не поверила и поняла, что Офелия прекрасно это понимает. Дьявол, слишком много времени они провели вместе, слишком хорошо успели узнать друг друга. Впрочем, недостаточно хорошо для того, чтобы распознать самый главный обман.

– Спроси, – Офелия улыбнулась, демонстрируя кончик языка. – Тебе же хочется, я вижу. Просто спроси.

– Нет.

Блейк, до сих пор не вступавший в беседу, приблизился к дивану и встал за спиной Офелии.

– Отправь людей проверить баррикады, – сказала та, не отрывая взгляда от Алисии. – Если она говорит правду, то пусть они уничтожат заряды и всех, кто будет их охранять.

– Слушаюсь.

Он кивнул Салазару, приказывая идти следом, и вышел из комнаты. Коллинз остался у окна – его, похоже, куда сильнее интересовал вид океана, чем происходящее здесь.

– Как только они приблизятся к баррикадам, мои люди активируют заряды, – медленно сказала Алисия. – И ты прекрасно это знаешь.

– Это только в том случае, если они действительно существуют.

Офелия зевнула и потянулась, раскинув в стороны руки. Кивнула охране за спиной Алисии, и сильные руки схватили ее сзади за плечи и подтолкнули вперед. Еще один удар по пояснице, и она упала прямо на Офелию, которая немедленно обняла ее за шею и прижала к себе.

Это было унизительно и глупо: лежать на ней, видеть ее лицо так близко, видеть как кривятся в усмешке ее губы, как блестят влажным блеском глаза.

– Ты действительно думала, что я хочу тебя убить? – шепнула Офелия и кончиком языка коснулась губ Алисии. – Ты правда так думала?

Удар был коротким и резким. Алисия просто собрала все оставшиеся силы и двинула головой вперед, стараясь попасть лбом по носу Офелии. И ей удалось: раздался крик, брызнула кровь, кто-то подскочил сзади и оттащил ее, грубо бросив на пол.

Алисия изогнулась, встала на четвереньки и зверем посмотрела на зажимающую разбитый нос Офелию. Оскалилась, сожалея лишь о том, что смогла лишь разбить нос, а не сломать его к чертовой матери.

– Не трогайте, – приказала Офелия охране, зажимая нос какой-то тряпкой. – Моя девочка стала дикаркой, но это можно понять, правда?

– Достаточно.

Голос Коллинза прозвучал резко и весомо. Офелия разочарованного надула губы: такую игру прервал, поганец. Но ему, похоже, было плевать на ее реакции: он подошел к Алисии и остановился перед ней, глядя сверху вниз.

– Твои люди теперь наши, – сказал он. – Ты можешь присоединиться или умереть. Решай сейчас.

Она поняла, что проиграла. Сколько понадобится Блейку на то чтобы добраться до баррикад и убедиться в том, что никаких зарядов там нет? Часа два-три, не больше. Еще столько же на то чтобы вернуться обратно. И всего несколько секунд на то чтобы сообщить новость Офелии.

– Решать нечего, – сказала Алисия, поднявшись на ноги и смело глядя в глаза Коллинзу. – Я пришла сюда, чтобы умереть за свой народ. И я исполню свой долг до конца.

Он коротко кивнул и сделал знак охране. Ее схватили, выкручивая за спиной руки, но ей было все равно. Она смотрела на Офелию: та, похоже, не была готова к такому повороту событий.

Что ж, возможно, у морской львицы не так уж много власти в этом мире? Возможно, взрослые мужчины лишь дают ей поиграть в королеву?

Но Офелия вдруг сказала:

– Стоять.

И Алисия поняла, что ошиблась.

– Ты не хочешь задавать вопросов, – услышала она и увидела как меняется лицо Офелии: из игривого становится суровым, из ласкового – жестким. Как будто на глазах сползала наложенная маска, обнажая под собой сущность. – Но я собираюсь дать тебе несколько ответов.

Она подошла к Алисии и, размахнувшись, ударила ее по лицу. Алисия дернулась, но солдаты держали крепко.

– Несколько лет назад ты решила, что способна объединить вокруг себя людей, – последовал новый удар, на этот раз сильнее. – Ты решила, что можешь заставить тех, кто не хочет мира, признать твой альянс. Ты решила, что забрав меня в заложники, сможешь добиться перемирия. Что ж…

Офелия помедлила секунду, а затем ударила Алисию в живот. Удар был сильным, слишком сильным, дыхание перехватило и острая боль расползлась по телу.

– Ты не учла только одного, любимая. Любому перемирию рано или поздно приходит конец. За время, проведенное с тобой, я узнала тебя как следует, я выяснила все сильные и слабые места твоего Люмена, я поняла, как можно влиять на тебя для того, чтобы ты принимала нужные решения. Единственное, чего я не смогла предусмотреть, так это то, что ты не сломаешься после моей смерти. Я думала, что убив меня, ты станешь слабой. Но ты стала сильнее, и мне пришлось придумывать новый план.

Алисия скривила губы и оскалилась в лицо Офелии.

– Ты думаешь, что сказала мне сейчас что-то, чего я не понимаю? Нет, любимая, – она как будто выплюнула это слово, – ты не сообщила мне ничего нового.

– Вот как? – Офелия улыбнулась и снова ударила ее по лицу. – Тогда вот тебе новое. Забрав твоих людей, я сделала то же самое, что ты несколько лет назад. Я заставила их стать частью морского народа точно так же, как ты заставила другие общины стать частью твоей коалиции. Спросишь, зачем они мне нужны? Я отвечу, любовь моя. Каждый из тех, кто сидит сейчас в подвалах и каждый из тех, кого ты видела вчера на трибунах, будет платой мертвецам, идущим на нас из Лас-Вегаса.

Платой? Алисия похолодела. Что, черт возьми, она задумала?

– Я отправлю их в бой, сладкая. Я отправлю каждого из них за ворота и заставлю сражаться, выигрывая для нас время. Остров Сан-Клементе, который ты собиралась завоевать вместе со своим стадом, это мой остров. И люди, которые находятся там, мои люди. На эвакуацию нужно время, и ты дала мне это время, построив свои баррикады и ведя переговоры. Теперь мне нужно всего лишь несколько дней для того чтобы увезти остальных.

Она посмотрела на Коллинза.

– Собери ее стадо на стадионе. Я хочу, чтобы все они увидели как падет их командующая, как ее голова будет катиться по траве и продолжать шевелить губами. А потом мы наденем эту голову на шест, вручим твоему сыну, и он поведет каждого из ее стада в бой. Каждого, кто не захотел присоединиться к нам, и каждого, кто захотел. Мне не нужны ее выродки. Мужчины, женщины, дети – все до единого отправятся за ворота на свой последний бой.

Алисия смотрела на нее и тщетно старалась спрятать ужас, охвативший ее от головы до пят. Как же так? Как же она не увидела? Как не разглядела в этой женщине ЭТО? Она всегда знала, что Офелия сумасшедшая, с самого начала знала, но настолько? Это ведь даже не сумасшествие, это безумие, ужасное безумие.

– Что такое, любовь моя? – Офелия наклонилась к ней и коснулась губами лба. – Не ожидала? Но ты сама установила эти правила, моя королева. Выигрывает сильнейший, и в этот раз это будешь не ты.

***

Беллами стоял на вершине сторожевой башни и смотрел вниз. Часом ранее он прогнал отсюда охрану, сказал, что сам позаботится о безопасности. Но на самом деле он ни о чем не заботился, а всего лишь хотел подумать.

Разговор с Розмари немного помог, облегчил тяжесть в груди, но этой тяжести оставалось еще очень много. Он никак не мог забыть лицо командующей, отрывающей головы мертвецам, не мог забыть людей, бегущих с трибун ей на помощь. Знающих, что это бессмысленно, знающих, что им не дадут победить, но все равно бегущих.

Он не единожды спрашивал у отца, что они собираются сделать с землянами. Отец говорил, что всех желающих заберут с собой на остров, а остальные просто останутся в Санта-Монике, предоставленные своей судьбе. Но после случившегося на стадионе Беллами не слишком в это верил.

Что, если все это – ложь? Что, если чокнутая Офелия задумала совершенно другое? Что, если он, Беллами Блейк, ошибся и выбрал не ту сторону?

В лагере сейчас вместе с ним оставалось всего тридцать человек. Из этих тридцати половина – он знал – пошла бы за ним в огонь и воду, а другая половина – и это он знал тоже – была верна не ему, их командиру, а Офелии – сумасшедшей львице, подмявшей под себя морской народ.

Кто был прав в этой войне? Отец, который говорил, что командующая силой заставила людей вступать в альянс? Или командующая, которая пришла чтобы сложить голову за жизни своих людей?

Пять лет назад, когда все это только началось, Беллами с отцом действовали вместе. Они не принимали участие в охватившей Лос-Анджелес панике, а скрытно пробрались на оружейный склад воинской части, в которой служил отец, и вынесли оттуда несколько сумок. Отец считал, что нужно идти к воде, а Беллами знал, что не может бросить Октавию.

Они разделились. Сумки были спрятаны там, где их не стали бы искать, – в кабине колеса обозрения, отец ушел к океану, а Беллами – к бункеру, где и встретил в итоге остальных родственников сотни.

Все эти годы они с отцом практически не общались. Первое время он пытался вразумить блудного сына, уговаривал присоединиться, несколько раз даже применял силу, но Беллами на все отвечал отказом. Он ждал сестру. Сестру и белокурую девушку, которую отец называл убийцей, а он сам – спасительницей.

Ублюдок, расстрелявший детей в школе, не был знаком Беллами. Но он знал многих из тех, кого он убил. Дети, всего лишь дети, глупые и умные, красивые и не очень, – они были детьми, и он расстрелял их из своего чертового автомата, и весь Лос-Анджелес погрузился в траур.

А потом Беллами пришел в госпиталь Святого Марка, чтобы проведать тогда еще живую мать. Там он и познакомился с Элайзой – светловолосой санитаркой, похожей на ангела и дьявола одновременно. Он не влюбился, нет. Но когда он сидел у палаты матери и плакал, не в силах сдержаться, а она села рядом и взяла его руку в свою, с ним что-то произошло, что-то странное, непонятное: как будто на мгновение стало чуть легче, чуть спокойнее, чуть менее больно.

Он знал, что она собирается сделать: она рассказала ему. И он не стал ее отговаривать, потому что считал, что это не будет убийством, а будет справедливостью. Потому что каждый день, приходя в госпиталь, он видел убитых горем родителей, пытающихся прорваться через охрану в палату ублюдка, он видел их слезы, видел их боль и чувствовал эту боль как свою собственную.

Принцесса и его сестра оказались в «сотне», и Беллами ждал их освобождения с одинаковой силой. Как будто он снова был не один, как будто ему и впрямь было кого ждать.

Он спас их и привел в лагерь, но они выбрали не его. Сестра выбрала землянина, принцесса – землянку, и мир, тщательно выстраиваемый на протяжении пяти лет, рухнул, похоронив под обломками старого Беллами. Или ему так только показалось?

Он ненавидел их обеих и любил их обеих тоже. Одна была сестрой, другая – человеком, которым он не мог не восхищаться, человеком, с которым он мог говорить, которого он мог ждать и в которого он мог верить.

И они обе его предали.

– Эй, Белл, – услышал он и дернулся от неожиданности. – Поговорим?

Оказывается, пока он стоял и пялился в лес, Харпер успел забраться наверх и встать рядом. Бледный до синевы, со сломанной рукой и еще не зажившей раной в боку, но уже самостоятельно передвигающийся Харпер.

– Чего ты хочешь? – сквозь зубы спросил Беллами. – Хочешь уйти? Вали. Мне теперь все равно.

– Нет. Я хотел спросить про другое. Тот снайпер, который стрелял в командующую и Элайзу…

Харпер не договорил, но Беллами понял. Если бы мог, он бы ни за что не стал отвечать, но почему-то именно сегодня солгать никак не получалось.

– Это был мой отец. Когда земляне забрали принцессу, я понял, что войны не избежать, но не мог тащить вас в ЭлЭй без прикрытия. Я отправил гонца к отцу, и он со своими людьми всю дорогу нас прикрывал.

– Не понимаю, – покачал головой Харпер. – Зачем тогда он стрелял в Элайзу?

– Он стрелял не в нее, а в командующую. И поверь, если бы он хотел ее убить, то убил бы. Мы спутали ему все карты, когда потащили чертову командующую к ее людям. Но она все равно отправила нас с Финном к отцу, так что в итоге все вышло примерно как он и планировал.

– Примерно?

Да, примерно, потому что Финн отказался сотрудничать, потому что Октавия сбежала, а еще потому, что командующая отправила в Санта-Монику не всех своих людей, и не отправилась туда сама.

– Это какой-то идиотизм, – сказал Харпер, подумав. – Вместо того чтобы воевать с мертвецами, мы воюем друг с другом. Какого черта ты приперся сюда с этими вояками?

– Я думал, что иду спасать вас.

Так оно и было. Отец сказал: «Земляне захватили ваш лагерь и держат в плену твоих людей. Ты должен освободить их». И он поверил.

Из леса послышался какой-то звук: словно кто-то играл на трубе, неумело, не попадая в ноты, а просто выдувая побольше воздуха.

– Что еще за хрень? – удивился Харпер, а Беллами пожал плечами и взял в руки автомат.

Внизу к башне стали подбегать бойцы. Они смотрели вверх и ждали приказов, но Беллами не торопился приказывать.

– Не стрелять, пока я не подам сигнал, – только и сказал он, продолжая вслушиваться в звук, который с каждой минутой становился все громче и громче.

Вскоре среди деревьев показалась странная процессия. Трое, среди которых Беллами узнал небесных парней, тащили телегу, доверху нагруженную какими-то емкостями, а поверх этих емкостей – он не поверил своим глазам – сидела Элайза.

– Не стрелять, – повторил Беллами, услышав, как перещелкиваются внизу затворы автоматов.

Он слез с башни и, не слушая протестующих криков, вышел за ворота. За ним последовал и Харпер.

Телега остановилась в нескольких футах от ворот, лес за ней ощетинился многообразием огнестрельного оружия.

– Ты привела с собой армию? – спросил Беллами. – Для чего? Нас все равно больше и вы едва ли сможете нас одолеть.

– Мы и не планировали, – ответила Элайза. – Но имей в виду: подо мной лежит тысяча фунтов сжиженного газа. Одного выстрела будет достаточно, чтобы все вокруг взлетело на воздух.

Беллами кивнул и, обернувшись, крикнул:

– Все слышали? Не стрелять!

Он снова посмотрел на Элайзу.

– И чего ты хочешь? Из тех, кого бы ты могла забрать с собой, здесь остался только Харпер, – он кивнул на стоящего рядом. – Нужен? Забирай.

Элайза покачала головой.

– Я хочу чтобы вы освободили наш лагерь немедленно. Забирай своих обезьян и убирайся к папочке, Белл. И имей в виду: мы пойдем за тобой следом.

Он молча думал. Странно, но Харпер продолжать стоять с ним рядом – плечо к плечу, и, похоже, не планировал приближаться к Элайзе. Причину такого поведения Беллами понял через секунду, когда Харпер резко вырвал у него автомат, ударил прикладом по шее и заставил упасть на колени.

– Не стрелять! – снова крикнул Беллами. – Что бы ни случилось, не стрелять!

Он ощутил прикосновение металла к затылку и услышал звук передернутого затвора.

– Харпер, нет!

Из леса выскочила Октавия и подбежала к нему. Она сейчас была больше похожа на землянку, нежели на его сестру, но, черт возьми, это все еще была она, и он знал – она не позволит им его убить.