Текст книги "Девяносто девять (СИ)"

Автор книги: odnoznachno_net

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Аня жестом остановила ее быструю речь, и Алисия послушно замолчала. Она видела, как напряженно размышляет Аня, как оценивает услышанное и прикидывает, что можно на это ответить.

– Охотник, послушный своей женщине – плохой охотник, Хэнтэйви. В тебе живет Великий Дух, но, похоже, ты перестала слышать его голос. Открой ему свой разум, и он подскажет верное решение.

Она поднялась на ноги, и как была, обнаженная, раскинула руки в сторону. Алисия залюбовалась ее телом – сильным телом воина, изящным телом женщины.

– Истэка, – позвала Аня в темноту. – Идем. Пусть Хэнтэйви побудет наедине с Великим Духом.

Алисия осталась одна. И до самого рассвета она просидела рядом с горящим костром, вглядываясь в его пламя и вслушиваясь в голос разума.

***

Они стояли и смотрели друг на друга: она и он, она – вся подранная, хоть и умытая с утра, в оборванной одежде, с сердитым взглядом. Он – смуглый, красивый, нахмуренный.

– Ты понимаешь меня, или нет? Мне нужно увидеть друзей!

– Нет.

Это продолжалось битых полчаса: Рейвен нападала, индеец защищался, но ни шага не делал в сторону. А за его спиной находилась больница резервации, в которую Рейвен жизненно необходимо было попасть.

– Там мои друзья, ты, обезьяна! Там Мерфи, и Индра, и Вик, понимаешь? Они мои друзья!

– Нет.

Она уже практически решилась его ударить, когда неслышно подошедший охотник положил руку на ее плечо и отодвинул в сторону.

– Здравствуй, Узумэти, – он уважительно склонил голову, и индеец – о чудо! – склонил голову в ответ.

– Здравствуй, Лэпу.

Рейвен смотрела во все глаза. Оказалось, для того, чтобы ее пустили, надо было просто вежливо попросить.

– Разреши нам проведать раненых охотников, Узумэти.

И он шагнул в сторону, и пропустил их.

– Идиотизм, – ругалась Рейвен, входя внутрь выглядящей вполне современно больницы и спеша вперед по коридору. – Какие церемонии…

– Нужно уважать чужие традиции, Рейвен из Небесных людей. Иначе другие люди не станут уважать ваши.

Она открывала одну дверь за другой, и наконец нашла нужную. Там, в небольшой комнате, лежали двое – Вик и Мерфи, и если второй был без сознания, то первый улыбался, сверкая голубыми глазами.

– Вик! – Рейвен бросилась ему на шею, и он заорал: она задела больные ноги. – Господи, как я рада. В этом месте до черта мудрости и очень мало здорового цинизма.

– Тогда ты пришла по адресу, – он осторожно оттолкнул ее и кивнул на стоящий у койки стул. – Если, конечно, тебя устроит циничная мумия.

Она засмеялась и села, разглядывая его. Выглядел он по-прежнему не очень, но аппаратура, подключенная к его телу, внушала уважение и давала надежды на лучшее.

– Мне всю ночь ставили капельницы и кололи какие-то мерзкие уколы, – пожаловался Вик. – Но, если честно, после поездки на их адской машине это было даже не больно.

Рейвен вспомнила, как ехала на мотоцикле с одним из воинов Ани, а второй – Лэпу – вез на своей спине Индру. Вспомнила, как они догнали еще несколько мотоциклов, и как она кричала от радости, увидев таким же странным образом пристегнутого к чужой спине Вика. Вспомнила, как уже в темноте они въехали в резервацию, и раненых немедленно унесли, а ей самой дали напиться и отвели к роднику, а после – в шатер, где она свалилась без сил и немедленно заснула.

– Ты видела Розмари, Маркуса и остальных? – спросил Вик.

– Да. Маркус все еще спит, Нейт тоже, а Розмари я встретила, когда шла сюда – она куда-то спешила. Вик, неужели это финал? Неужели мы дошли?

Он усмехнулся.

– Смотря что считать финалом, Рейвс. Если чистую постель и шансы на жизнь – то, думаю, да, мы дошли.

Она взяла его за руку и погладила заживающие царапины.

– Это так странно: быть здесь и знать, что мы в безопасности, и никуда не спешить, верно?

– Да. Но что-то мне подсказывает, что слишком долго эта благодать не продлится.

***

Всю ночь Элайза так и не смогла сомкнуть глаз. Она лежала на жесткой кровати, глядя в потолок, и пыталась понять, что ей теперь делать.

Алисия не возвращалась: то ли не хотела теперь спать с ней в одном доме, то ли ушла к Ане обсуждать будущую войну. Опять – войну. Снова и снова, бесконечно, безжалостно.

Но если в прошлой жизни – Элайза теперь хорошо это знала – речь шла об уничтожении ее народа, то теперь Алисия собиралась уничтожить всех, кто остался на побережье.

«Да, но разве они – не мой народ тоже? – подумала она. – Разве не я говорила, что для меня больше нет и не будет чужих и своих, а будут лишь живые и мертвые?»

Она представила себе огненный вихрь, накрывающий Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Санта-Барбару. Представила, как гибнут в этом огне люди – живые люди! А ведь среди них наверняка есть и старики, и женщины, и дети. И она действительно собирается сжечь их всех? Всех до единого?

«А если бы она сказала, что хочет уничтожить только Люмен? Что бы ты ответила тогда?»

Элайза не знала. Что-то в ней всеми силами противилось такому решению, говоря: «Мы не можем быть такими же, как они». А другая часть кричала: «Убить их всех. Всех до единого».

Джаху, и Коллинза-старшего, и всех, кого они привели с собой, всех, кто поливал смертельным огнем жителей Люмена, всех, кто бросал гранаты в беззащитных людей, всех, кто пришел не с мечом, но с автоматами.

«Кто я такая, чтобы решать? Как я могу решать, кому жить, а кому нет? Я не бог. Пусть он решает».

Утром к ней пришла Аня. Принесла одежду – очередные брюки и рубашку, и – что порадовало куда больше – белье и носки.

– Мы отправляемся в резервацию, Викэхэйда, – сказала она строго. – С вами останутся воины для охраны, они проводят вас, когда вы будете готовы.

– Что? – удивилась Элайза. – Готовы к чему? Почему мы не едем с вами?

– Так решила Хэнтэйви.

Даже не переспрашивая, было ясно, о ком речь. Значит, Алисия решила задержаться здесь? Зачем? Чтобы снова спорить, снова приводить друг другу аргументы и снова не найти общего решения?

– Она сильная женщина, Викэхэйда, – сказала Аня перед тем как уйти. – Но и ты сильная тоже. Когда сталкиваются два Великих Духа, это может привести либо к войне, либо к любви. Сделай верный выбор, и Духи всегда будут на твоей стороне.

Элайза снова осталась одна. Она посмотрела на стопку одежды, аккуратно сложенную на диване, и поморщилась: не хотелось надевать все это на грязное тело. Кажется, в комнате, где она пыталась заснуть, было полотенце – она проверила свою догадку и действительно нашла его – старенькое, вытертое, но, кажется, чистое. Повесила полотенце на шею, взяла одежду и вышла из дома.

На крыльце ее ждали: Йонас и двое лучников приветствовали ее легкими поклонами. Она ответила тем же и пошла к озеру, стараясь не смотреть на мотоциклы, один за другим отъезжающие от кэмпинга.

Хотела ли она уехать вместе с ними? Она не знала. Но выйдя на берег озера, порадовалась, что Алисии там не было.

– Отвернитесь, – попросила, укладывая одежду на землю и расстегивая пуговицы рубашки.

Йонас покачал головой.

– Командующая велела не спускать с тебя глаз, – объяснил он в ответ на удивленный взгляд Элайзы.

Ну и черт с ней. Хочет, чтобы на ее голое тело смотрели трое мужиков – пусть.

Она быстро сняла рубашку, стащила ботинки и брюки и с вызовом посмотрела на Йонаса. Тот старательно отводил глаза, скулы его порозовели, а губы сжались в узкую полоску.

Элайза усмехнулась и вошла в воду. Cолнце уже вовсю светило над головой, но вода еще не прогрелась и обжигала кожу тысячами иголок.

– Эй, Йонас, – крикнула она, погружаясь по плечи. – У тебя случайно нет мыла?

Ей нравилось его дразнить, но она не ожидала, что один из лучников немедленно отправится к домам и вскоре вернется с куском ароматного, пахнущего клубникой, самого настоящего мыла.

Счастью ее не было предела. Она вымыла волосы, старательно намыливая их, а после принялась водить бруском по телу, шалея от ощущения чистой кожи под пальцами.

Дьявол, это было почти эротично – касаться собственного тела и получать от этого столько удовольствия. Элайза вымазала почти весь кусок мыла, и долго терла кожу ладонями, и плескалась в воде, радуясь, будто ребенок.

Когда она вновь вышла на берег, Йонас подал ей полотенце.

– Вот это сервис, – усмехнулась она, и он снова покраснел.

Одежда, принесенная Аней, оказалась почти впору: только рубашка была великовата, а бюстгальтер, напротив, слишком тесно обхватывал грудь. Зато брюки оказались очень удобными, а носки – сделанными из мягкой ткани.

Элайза потрясла головой, чтобы мокрые волосы рассыпались по плечам, и кивнула Йонасу. Вместе с сопровождением вернулась к дому и неуверенно остановилась на пороге.

– Где командующая? – спросила, решившись.

Йонас взглядом показал на дверь. Элайза вздохнула и вошла внутрь, охрана осталась снаружи.

***

Алисия сидела на диване и читала книгу, когда дверь открылась и внутрь вошла Элайза. Она была похожа на русалку: длинные светлые волосы мокрыми завитками рассыпались по плечам, голубые глаза блестели, а широкая рубашка, мешком висящая на теле, была похожа на рыболовную сеть, поймавшую неосторожную пленницу.

– Привет, – сказала она, и села рядом. Алисия кивнула:

– Привет.

Помолчали. Алисия видела, что Элайза разглядывает ее, и не хотела препятствовать этому. Благодаря Ане этим утром она вновь ощутила себя командующей: этому способствовала и чистая одежда, и остро наточенный меч, лежащий теперь в углу комнаты, и ключи от мотоцикла, которые Аня небрежно передала ей, словно поводья от лишней лошади.

– Аня сказала, что ты решила остаться здесь на какое-то время, – в голосе Элайзы звучал не вопрос, а утверждение. – Почему?

– Потому что, когда мы придем в резервацию, у нас не будет времени на разговоры. Я хочу, чтобы мы все решили здесь.

– Что именно, по-твоему, мы должны решить?

Она смотрела с вызовом, но Алисия не приняла этот вызов. Ночь, проведенная ею у озера, вернула в ее душу спокойствие, а вместе с ним вернулась и сила.

– Мы проведем обряд, который поможет нам вспомнить прошлое, Кларк. Прежде чем идти дальше, мы должны знать, чем закончились наши решения в предыдущей жизни.

Элайза явно ожидала не этого. Ее зрачки расширились, губы сложились в аккуратное «о». Алисия чуть заметно кивнула: да, ты все поняла верно.

– Какой обряд? – услышала она неуверенное.

– Ты спрашиваешь, потому что хочешь знать, что именно мы будем делать? Или хочешь понять, зачем это нужно?

Боги, на нее было так трудно смотреть. Особенно на такую: растерянную, удивленную, лихорадочно обдумывающую услышанное. А еще – теплую, пахнущую клубникой и озерной водой, сжимающую губы и нервно перебирающую пальцами.

– Лекса…

– Кларк…

Они заговорили одновременно, и одновременно же замолчали, глядя друг на друга. Стало трудно дышать, воздух как будто сгустился и стал вязким, паточным. Алисия взяла Элайзу за руку и осторожно погладила пальцы. Красивые длинные пальцы с неровно обкусанными ногтями, покрытые царапинами и маленькими, едва различимыми взглядом синяками.

– Смотри на меня, – шепотом попросила Алисия. – Просто смотри мне в глаза.

Она усилием восстановила дыхание, и грудь ее задвигалась ровно и спокойно. Зеленые глаза как будто коснулись голубых и соединились в общем взгляде, во взгляде, направленном далеко в прошлое.

Алисия увидела себя, сидящую на троне, и Элайзу, стоящую перед ней с гордо поднятой головой.

«Это ты сожгла живьем три сотни моих воинов?»

«А ты отправила их убить нас»

Она увидела ночь, наполненную огнями бесконечных костров, ощутила запах дубленой кожи, и запах мужчин, и запах металла. Увидела Элайзу, с приставленным к беззащитному животу копьем, Элайзу, которая не побоялась прийти сюда, в их лагерь, прийти и умолять о помиловании.

«Я тоже убивала ваших людей! На моих руках тоже их кровь! Возьмите меня!»

«Но виновен он, а не ты»

«Он сделал это ради меня. Все – ради меня»

«Значит, он умрет ради тебя»

В легкие вошел невыносимо сладкий поток воздуха, и сердце забилось тревожно и часто, и Лекса знала, о, она хорошо знала, что это значит, и боялась этого. Она смотрела, как Кларк подходит к привязанному к столбу Финну, как обнимает его и вонзает нож в его сердце. И что-то внутри нее сказало отчетливо и ясно: «Теперь она моя. Теперь она станет моей».

Все ускорялось, стремилось вперед, закруживало сознание и мысли.

«Может, я и лицемерка, но ты просто врешь себе, Лекса! Ты умеешь испытывать чувства, ты испытывала их к Густусу, и память о Костии по-прежнему преследует тебя. В той деревне было двести пятьдесят человек, и ты позволила сжечь их»

«Не всех. Не тебя»

Это почти признание, почти откровение, и Лекса знает это, и Кларк знает это тоже. Она отшатывается, но в ее глазах нет испуга, в них что-то другое, пока неясное, но тревожащее и слегка пьянящее разум.

«Ты считаешь наши методы жестокими, Кларк. Но именно так мы выживаем»

«Может, в жизни должно быть нечто большее, чем просто выживание? Может, мы заслуживаем лучшего?»

«Может, и так»

И нет больше сил сдерживаться, нет сил прятать в себе то, как учащается при виде нее дыхание, как быстрее начинает биться сердце, как в межреберье становится одновременно тяжело и сладко, и как тепло разливается по телу, стоит ее пальцам случайно коснуться руки или плеча.

Лекса притягивает ее к себе и целует, аккуратно, ласково, но не спрашивая разрешения, а просто забирая свое. И внутри нее ликованием взрывается: она отвечает на поцелуй, она тоже хочет этого, она тоже все это чувствует.

Но это заканчивается, едва успев начаться.

«Я не могу. Не сейчас»

И Лекса понимает, и не сердится, и кивает, отпуская. «Вернешься, когда захочешь вернуться. Вернешься, когда будешь к этому готова».

Они в Полисе: нож Кларк приставлен к ее горлу, и металл царапает кожу, но ей плевать, совершенно плевать, потому что невыносимо больно смотреть в наполненные слезами глаза, невыносимо больно читать в них всю боль этого проклятого мира, и знать, что она и есть причина этой боли.

«Прости меня»

Это «прости меня» камнем висит между ними, и отравляет собой все вокруг, и нужно разбираться с Ледяной королевой, и нужно проводить саммит, и нужно что-то решать с Небесным народом, а Лекса может только смотреть и мысленно умолять: «Прости меня. Прошу тебя, пожалуйста, прости меня».

А дальше – ночь, и в этой ночи она стоит на коленях перед женщиной, которую любит, перед женщиной, которой клянется больше никогда не причинять боли, перед женщиной, от которой – она знает – больше не сможет убежать, не сможет спрятаться, ни за решениями, ни за верными поступками, вообще ни за чем.

Она знает, что ее чувство не встретит ответного, она знает, что обречена жить с ним одна, лелея в груди воспоминание о единственном поцелуе, о единственном моменте, в котором они были вдвоем, и были вместе.

Но она не боится. Ей нужно больше: ей нужно искупить вину, защитить, позаботиться о том, чтобы даже после ее смерти Кларк оставалась в безопасности. Чтобы никто никогда не посмел причинить ей боль.

Она говорит с детьми, один из которых станет ее преемником. Она берет с каждого из них клятву, что они позаботятся о Кларк. И после этого со спокойной душой выходит на бой, который может стать для нее последним.

«Я не буду смотреть, как ты умираешь»

«Значит, время прощаться»

Но Кларк приходит, и протискивается через толпу, и откидывает с головы покрывало, и Лекса впервые за несколько месяцев вздрагивает от вошедшей в сердце надежды. Надежды на то, что однажды… Когда-нибудь…

Роан нападает на нее сзади, и она отбивает его удары, и кричит, и сражается так, будто это главный бой в ее жизни, и каждая ее клеточка, каждый дюйм кожи чувствует на себе взгляд – взгляд той, которая все-таки пришла, несмотря ни на что, несмотря на боль, несмотря на предательство, несмотря на то, что не хотела этого сражения.

Все странным и ужасным образом закручивается в череду событий, наползающих одно на другое, и за этими событиями чувства становятся только острее, ярче, но для них совсем не остается времени.

Люди Кларк уничтожают триста воинов, посланных для их защиты. И Кларк умоляет пощадить их, умоляет не мстить, оставить их в живых. И Лекса соглашается с этим.

Люди Кларк нападают на деревню, и в Полис привозят пленницу, и Лекса понимает, что раньше не задумываясь велела бы убить ее, а теперь она не может, не может сделать этого, потому что она обещала, потому что Кларк смотрит на нее, и в ее глазах уже не просьба, а почти приказ. И Лекса выполняет этот приказ.

Она велит собрать армии и заблокировать людей Кларк, чтобы они больше не смогли причинить никому вреда. Но этого недостаточно, и она понимает, что ей всегда будет недостаточно, что бы она ни сделала, как бы ни решила, – ей всегда будет недостаточно.

И всегда будет черта, разделяющая их, черта, с одной стороны которой – ее люди, а с другой – люди Кларк, и эти люди слишком разные, слишком не похожие друг на друга, и они никогда не смогут жить в мире.

Кларк приходит, чтобы попрощаться, и просит прощения, но Лекса знает: прощения просить не за что. За свои решения командующая отвечает сама, так? Но если так, то почему так больно внутри, и почему по щекам катятся непрошенные слезы, а из горла рвется отчаянное, то, чему никогда не суждено выйти наружу, то, что обречено быть похороненным под обломками разбитого сердца: «Не оставляй меня».

«Может быть, однажды мы ничего не будем должны нашим людям»

«Надеюсь»

Они держат друг друга за руки, и Кларк притягивает ее к себе, и целует, и Лекса понимает вдруг, что все ее «невозможно» и «никогда» – это лишь миф, химера, оправдание, придуманное ею самой, не имеющее ничего общего с реальностью. Она чувствует руки Кларк на своем теле, и язык, ласкающий губы, и садится на постель, и смотрит в глаза, и видит в них то, чего не хотела замечать раньше, то, чего, оказывается, боялась даже больше, чем собственных чувств. Она видит любовь.

Счастье – огромное, великое счастье – наполняет ее полностью, до краев, и она знает, что так хорошо не будет уже никогда, потому что такие мгновения бывают только один раз, и остаются в вечности, остаются в памяти, остаются навсегда.

Она идет по коридору, и на губах ее плещется «не уходи». Она знает, что это невозможно, знает, что Кларк не сможет остаться, но знает и другое: она не простит себе, если не попросит.

Что-то взрывается в ее животе ужасающей болью, и она смотрит вниз, и видит, как черная кровь стекает вниз по одежде, и Кларк с перекошенным от страха лицом хватает ее за плечи, и Титус роняет пистолет из ослабевшей руки.

Она знает, что скоро умрет, но думает только о том, что успела сделать главное: успела сделать все для того, чтобы защитить Кларк, все для того, чтобы она осталась жива. Она чувствует слезы, капающие на ее лицо, и видит наполненные болью глаза, но губы ее раздвигаются в улыбке, потому что «я не хочу другую командующую, я хочу тебя», потому что «я не позволю тебе умереть», потому что «прошу тебя, не уходи, пожалуйста».

– Лекса… Господи боже мой, Лекса…

Горячие ладони обожгли прикосновением ее щеки, и Алисия задрожала всем телом, возвращаясь в реальность, в эту реальность, в которой Элайза плакала навзрыд, прижимаясь к ней, целуя ее лоб, подбородок, сжимая в ладонях ее лицо.

– Лекса…

Две жизни безумным потоком смешивались в одну, и было отчаянно трудно отличить, какая из них уже закончилась, а какая еще нет, но Алисия знала одно: губы, целующие ее лицо, и руки, опустившиеся ей на плечи, и запах – запах клубники и холодной воды – все это было реальным, все это было прямо сейчас, и этого было достаточно.

– Ты жива, – шептала Элайза снова и снова. – Ты жива. Ты вернулась. Ты жива.

Алисия с усилием оторвала от себя ее руки, и притянула ближе, и обняла трясущееся тело, и прижалась щекой к мокрой щеке.

– Кларк, – выдохнула она. – Я здесь. Все хорошо. Я здесь.

Ей нужно было еще несколько минут на то, чтобы прийти в себя, на то, чтобы внутри окончательно уложилось увиденное, услышанное, почувствованное. Но Элайза, похоже, думала иначе: она всхлипнула, отодвинулась и резкими, рваными движениями принялась стягивать с Алисии одежду.

– Что? Кларк, что ты делаешь? Подожди.

Она была похожа на сумасшедшую: раскрасневшаяся, заплаканная, но с такой силой, таким упрямством в глазах, что становилось немного страшно. Алисия перехватила ее руки, уже успевшие оторвать несколько пуговиц на рубашке, и крепко сжала, заставляя остановиться. Элайза замотала головой и попыталась вырваться.

– Нет, – как в бреду шептала она. – Нет. Сейчас. Прямо сейчас.

И тогда Алисия опрокинула ее на спину, и легла сверху, накрыв собственным телом, и прижала к дивану, не давая пошевелиться.

– Кларк, – тихо сказала она, чувствуя, как извивается под ней Элайза. – Я никуда не уйду, слышишь? Я здесь, я жива. Просто… Подожди, ладно?

В голубых глазах мелькнуло понимание. Элайза моргнула, будто принимая эту просьбу, и перестала вырываться. Алисия опустила голову на ее плечо и наконец позволила собственным слезам вырваться наружу.

***

Они лежали, обессиленные, мокрые от слез друг друга, и Элайза крепко сжимала шею Алисии, не в силах отпустить, разжать хватку даже на секунду. Ей все казалось, что если она отпустит, то все закончится, рухнет, и тогда уже точно – смерть, потому что еще раз она всего этого просто не переживет.

– Что ты видела? – тихо спросила Алисия, и ее дыхание обожгло ухо Элайзы.

– Все. Я видела все.

Все с самого начала – Ковчег, отца, мать, сложные решения и первые потери. И тюрьму, и полет на землю, и Финна, и Белла, и остальных. И – ее. Ужасающе красивую, страшную, вершащую правосудие и управляющую судьбами людей.

Она видела и Аркадию, и Полис, и гору Везер. И предательство, и боль, и прикосновения пальцев к беззащитной коже. И «Не ври себе, Кларк. Ты хорошо знаешь, что это значит», и «Я не могу всего этого испытывать к ней. Я просто не могу».

И вечное противоречие, разрывающее связь между ними на части, а после отчего-то делающее эту связь еще прочнее, еще крепче: «Она или мои люди?»

– Я всегда выбирала их. Не тебя, а их. Господи, как я могла допустить это? Как я могла допустить ЭТО?

Ее трясло, но Алисия по-прежнему прижимала ее к дивану своим телом, не давая двигаться. И от этого было пусть немного, пусть самую малость, но легче.

– Как я могла позволить, чтобы все зашло так далеко? Когда Беллами и Пайк убили твоих людей, я должна была вместе с тобой идти на Аркадию, и захватить ее, и судить тех, кто это натворил. Я не должна была их защищать.

– Они были твоими людьми, Кларк. Ты должна была защитить их.

– Нет! Нет, – она замотала головой и до крови закусила губу. – Нет, Лекса. Это мне казалось, что они были моими людьми, но на самом деле это было не так. Кейн, и мама, и Октавия, и Линкольн, и Рейвен… А остальные – нет. Они сделали свой выбор, когда пошли с Пайком творить геноцид и беззаконие, и должны были ответить за свой выбор.

Алисия приподнялась на локтях и посмотрела на нее сверху вниз. Боги, это был взгляд Лексы, это было лицо Лексы, и даже морщинка на лбу была – Лексы!

– Ты поступала так, как считала верным тогда, Кларк, – голос звучал спокойно и мудро, и это тоже, тоже, черт бы его побрал, было от Лексы! – Сейчас ты бы, возможно, сделала бы иначе. Но тогда ты не могла по-другому.

– Как ты можешь? – Элайза схватила ее за плечи и оттолкнула, вынуждая сесть. И сама села рядом, на колени. – Как ты можешь защищать меня теперь? После всего, что ты видела? Как ты можешь?

– Я всегда буду защищать тебя. Что бы ты ни сделала.

Элайза сжала губы, тщетно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы. Она знала, что это правда, знала, что так было всегда, и всегда так будет, но вместе с этим она спрашивала себя: «А я? Стану ли я защищать тебя, что бы ты ни сделала?»

– Да, – выдохнула она, ошарашенная простотой ответа. – Да. Как бы ты ни поступила, что бы ты ни выбрала, я всегда буду на твоей стороне.

Алисия попыталась что-то сказать, но Элайза ладонью закрыла ей рот. И едва сдержала стон от ощущения губ на своей коже.

– Если ты хочешь уничтожить все побережье – я сделаю это вместе с тобой. Если хочешь отомстить людям, разрушившим Люмен – я сделаю это вместе с тобой. Мы отправимся в Неваду и найдем там военные объекты, отмеченные на карте отца. И Мерфи даст нам коды, и мы взорвем к чертовой матери всех, кто посмел напасть на нас. Всех до единого.

Она говорила быстро, будто в бреду, но каждое из ее слов было правдой.

– Теперь я понимаю, почему мы все снова оказались здесь, и вместе. Мы должны исправить то, что натворили в той жизни. Не ты, Лекса, а мы – те, кто пришел на ваши земли непрошенными захватчиками, те, кто требовал к себе особого отношения, те, кто нарушал ваши законы и пытался навязать вам свои. Мы должны все исправить, и мы сделаем это.

– Кларк…

– Нет. Нет! Теперь я понимаю. Мой отец действительно знал об этом биологическом оружии, и, наверное, он пытался предупредить людей, и именно за это его казнили. Но они не могли знать, что он оставил запасной вариант, отправив меня к индейцам и передав Кэну карту. Теперь я все понимаю, Лекса. Он пытался защитить меня, он пытался защитить нас всех.

Господи, и сотня… В той жизни их отправили в тюрьму, а после – на землю. И в этой все вышло ровно также: военные просто открыли дверь и выпустили их в мир, к которому они не были готовы, к которому не были приспособлены, в котором едва ли смогли бы выжить. Но они выжили, верно? Пусть не все, но они выжили!

И Финн… У него не было шансов, потому что она сделала в этой жизни ровно то же, что и в прошлой: она грелась об него, она была рядом с ним, пока он был ей нужен, но недооценила силы его чувства, недооценила того, как много и остро он испытывал к ней.

– Кларк, – Алисия с силой оторвала от своих губ ее ладонь и крепко сжала. – Кларк, перестань. Ты сведешь себя с ума, если продолжишь сравнивать.

– Я не сравниваю, – возразила она и судорожно втянула в себя воздух. – Я пытаюсь понять. Когда ты умирала, когда я держала в своих руках твое умирающее тело, я должна была сказать тебе самое главное. Я любила тебя, Лекса. Я любила тебя тогда, и люблю сейчас. С самого начала, понимаешь? Еще до того, как встретила тебя здесь, я уже любила тебя.

Еще одно воспоминание вдруг обрушилось на ее голову, и Элайза испуганно вздрогнула:

– Линк. Линкольн. Он жив в этой реальности. В этой реальности его еще не убили.

Алисия нахмурилась, разглядывая ее лицо.

– Что значит «еще не убили»? Он жив, да. Аня увезла его в резервацию с остальными.

– Но в той жизни Пайк застрелил его, – выдохнула Элайза. – На глазах у Октавии, он выстрелил ему в голову.

Пайк… Чертов ублюдок Пайк, устроивший геноцид. Почему его нет в этой жизни? Почему они до сих пор его не встретили?

– Кларк, остановись, – в голосе Алисии зазвучала властность и сила. – Прекрати немедленно. Ты сведешь себя с ума.

– Да… Да. Я… Ты права. Если я буду сравнивать, то точно… Лекса, нам нужно ехать в резервацию! Прямо сейчас! Мы должны рассказать остальным.

Алисия медленно покачала головой.

– Нет. Мы больше ничего им не должны.

Она встала с дивана и потянула Элайзу за собой. За руку вывела ее из дома, кивнула Йонасу и пошла к озеру.

– Я уже купалась сегодня, – засмеялась Элайза.

– Тебе нужно охладить голову.

Солнце уже светило вовсю, делая поверхность воды блестящей и как будто светящейся. Алисия принялась раздеваться, а Элайза просто стояла и смотрела на нее, не в силах оторвать взгляд.

Смотрела, как падает на землю рубашка, обнажая испещренное шрамами тело, и ничем не прикрытую грудь, и гордо расправленные плечи. Смотрела, как Алисия неловко стягивает ботинки, а следом – брюки, и никакого белья под ними, только бедра – узкие, сильные бедра, и синяки на них, и неаккуратная полоска шрама сбоку.

– Теперь ты, – услышала она и принялась раздеваться. Стащила рубашку через голову, не утруждая себя расстегиванием пуговиц, и рванула застежку бюстгальтера, и пальцами потянула вниз облегающее тело брюки.

Она спешила, и оттого путалась в застежках, но ей не было страшно: Алисия смотрела на нее так, что страх исчезал, уходил куда-то в прошлое, растворялся в нем без остатка.

Рука об руку они вошли в воду, и Алисия схватила ее за плечи, заставляя окунуться с головой, и сама окунулась тоже, а когда вынырнула, оказалась близко, очень близко, но все же недостаточно для того, чтобы почувствовать ее дыхание на своих губах, для того, чтобы потрогать ее наконец, и понять, что она здесь, рядом, реальная, настоящая.

Элайза закрыла глаза и притянула ее к себе. Холодное мокрое тело прижалось к ней, и руки обвили шею, и губы коснулись щеки. Она провела ладонями по бокам Алисии вниз, к бедрам, и подсадила ее на себя, и обняла, лаская пальцами поясницу.

– Что ты делаешь? – испуганно спросила Алисия.

– Я больше не могу ждать.

Она чувствовала под водой ноги, обхватившие ее бедра, и живот, прижатый к ее собственному, и влажную мягкость груди, и рваное дыхание на щеке, и смешавшиеся в воде мокрые волосы. Алисия не шевелилась, она будто застыла, обняв ее руками за плечи, а ногами за бедра, и Элайза знала, чувствовала: ей недостаточно, ей нужно разрешение, и без этого разрешения она не станет двигаться, не станет шевелиться, вообще ничего не станет.

– Лекса… – прошептала Элайза в приоткрытые губы. – Лекса…

Острый, яростный поцелуй захватил ее и отобрал остатки разума. Пальцы ног под водой подогнулись в бессильной слабости желания, и запах воды смешался с запахом нежности, и стало плевать, что их могут увидеть, что на берегу по-прежнему стоят, отвернувшись, несколько воинов сопровождения, что вода в озере слишком холодная, что тучи, неизвестно откуда появившиеся на небе, в любой момент могут пролиться дождем.

Они целовали друг друга сильно, до боли, словно продолжая дьявольскую борьбу, словно говоря «я все равно с тобой», словно крича «я все еще здесь, и все еще жива».

– Пожалуйста, Кларк, – простонала Алисия, с силой сжимая под водой ее бедра ногами. – Прошу тебя, пожалуйста…

Едва ли она знала, о чем просит, но Элайза поняла, и опустила ладонь вниз, на ягодицы, а другой протиснулась между их прижатыми друг к другу телами, между раздвинутыми бесстыдно бедрами, туда, где, несмотря на воду, все было таким горячим и таким терпким.

Алисия закричала, но оборвала крик, прикусив губу, и Элайза закрыла ее рот поцелуем, и ладонью, лежащей на ягодицах, приподняла чуть выше, и опустила, и снова приподняла, чувствуя, как Алисия помогает ей, двигает бедрами, выгибает спину, чтобы плотнее прижаться к ее пальцам, впустить их в себя, отдаться им полностью, до последней капли.

От ритмичных движений прижатых друг к другу тел вода вспенивалась, расходилась кругами, и брызги попадали на спину, и доводили до умопомрачения, до трепета, до какого-то отчаянного безумия, заставлявшего двигаться все быстрее и быстрее, и больше не сдерживать стонов, и прикусывать кожу на мокром плече, и царапать ногтями ягодицы, и погружаться раз за разом в раскаленное, тесное, обхватывающее пальцы, припухшее от яростных движений и влажное от неутомимого желания.