Текст книги "Девяносто девять (СИ)"

Автор книги: odnoznachno_net

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

– Кто стреляет? – крикнул он, спрыгивая с лошади и провожая ее, убегающую, тоскливым взглядом.

– Не могу разглядеть, – Элайза поменяла обойму и отдала команду: – Никому не двигаться без приказа! Пусть тратят патроны, здесь нас достать труднее, чем на открытой тропе.

– Где Маркус?

Она раздраженно мотнула головой в сторону, и Вик увидел его: он залег на другой стороне тропы с еще одной малочисленной кучкой землян.

Что ж, во всяком случае они до сих пор были живы.

Плотность огня стала меньше, но Вик опасался, что это скорее плохой знак.

– Надо отправить дозорных, – сказал он. – Пока мы тут валяемся, они, возможно, нас уже окружают.

Он приподнялся, но Элайза схватила его за руку.

– Когда все началось, я насчитала по звуку семерых стреляющих. Сейчас их по-прежнему семь.

Серьезно? По звуку? Вик восхищенно качнул головой и подчинился.

– Командующая огнем, разрешите нам ударить, – попросил один из землян. – Если их семеро, то мы сомнем их.

– Черта с два. У них огнестрельное оружие, и половина из вас поляжет, пока будет сминать. Мы больше не станем идти в атаку в лоб. Хватит нам умирать.

Она махнула рукой Маркусу, показывая, чтобы он со своей группой обходил справа. Забрала у Вика автомат и сказала:

– Бери пятерых и заходи слева. Я останусь здесь, изображая плотность огня. Когда будете готовы, бейте с флангов.

Что ж, идея была не плоха, и Вик послушался. Рукой показал на землян, приказывая им следовать за собой. И пополз через кусты в сторону.

Это не заняло много времени: совсем скоро он увидел их, эту чертову семерку: все до одного мужчины, все с автоматами или винтовками, они почему-то даже не укрылись: просто стояли на поляне и поливали лес огнем.

– Готовимся, – шепотом приказал Вик, передергивая затвор пистолета.

Рядом с ним кто-то закричал. Он увидел землянина, в шею которого вцепился зубами мертвяк – спасать его было поздно: из шеи фонтаном разливалась ярко-алая кровь. Но мертвый пришел не один, и это было хуже всего.

– Вперед! – закричал он, понимая, что даже секунды промедления превратят их в пищу для трупов.

Они побежали, спотыкаясь, Вик стрелял из пистолета и даже успел зацепить одного из мужчин – тот упал на землю, держась за простреленное бедро. С другой стороны появился Маркус с землянами, а из кустов во весь рост вышла Элайза с автоматом.

– Бросайте оружие, – велела она, когда еще трое мужчин упали, сраженные выстрелами. – Иначе мы оставим вас на съедение мертвецам.

Они подчинились, и Вик развернул свою группу, чтобы отбить атаку приближающихся мертвяков. Он больше не видел происходящего на поляне, но мог слышать:

– Свяжите этих троих, заберите оружие. Маркус, посмотри что с ранеными. Берем только тех, кого еще можно будет спасти.

Мертвецов вокруг становилось все больше и больше. Они наступали, чавкая, издавая мерзкие звуки и вонь.

– Пробиваемся к Розе! – закричал Вик.

И снова долгая, изнурительная дорога. Кровь и гниль, летящая во все стороны из проткнутых мертвых голов, усталость в мышцах, бесполезный уже пистолет, натирающий поясницу. Вик не поверил своим глазам, когда увидел первый ров.

– Опускайте мост! Скорее!

Они перебежали по настилу, Элайза обернулась и несколькими точными выстрелами прикончила прорвавшихся следом мертвецов. Остальные падали в ров, стуча зубами и вытягивая вверх руки.

– Сюда! – Вик увидел Джаспера, открывающего ворота, и вбежал внутрь, помогая раненому землянину.

Через минуту они были в безопасности. Элайза тяжело дышала, упершись ладонями в колени, Вик обнимал Джаспера, Маркус встревоженно оглядывался по сторонам.

– Откуда здесь Розмари? – спросил он.

Джаспер вздохнул.

– Пока вас не было, тут многое произошло.

Он глянул на пленников и скривил губы.

– Я рад, что вы притащили их с собой. У нас есть ряд вопросов к этим упырям. Особенно к одному из них.

Вик поднял брови и Джаспер объяснил:

– Этот козел – отец Октавии. Он притащил ее сюда, угрожал перерезать горло, а потом чуть не убил Линка.

– Девчонка осталась жива? – услышал Вик усмехающееся. – Жаль. Был бы рад закончить наконец работу.

Джаспер подскочил к нему и ударил ногой в лицо. Никто не стал его останавливать.

***

– Титус, есть ли вести от Элайзы?

– Нет, командующая. Из Розы так никто пока и не вернулся.

Алисия прикусила губу.

– Прикажи отправить туда еще один отряд. Мне не нравится, что происходит.

Он медлил, и она вопросительно посмотрела на него.

– Командующая, простите меня, я понимаю, что ваши мысли сейчас заняты, но вы должны в первую очередь думать о Люмене и Новом мире. Отправлять воинов туда, откуда никто не вернулся, это очень… преждевременное решение.

Титус старательно выбирал слова, но это не помогло: Алисия все равно разозлилась.

– Говори прямо, – велела она. – В чем дело?

Он вздохнул.

– Дело в том, командующая, что вы сейчас руководствуетесь чувствами, а не разумом, и это очень плохой подход на пороге грядущей войны. Однажды вы уже совершили эту ошибку, и я прошу вас, я умоляю: не повторяйте ее снова.

– Ошибку? – Алисия оскалилась, складывая руки за спиной, чтобы не начать кричать. – Как ты смеешь говорить мне такое? Когда морской лев прислал мне мертвую Офелию, я не объявила ему войну! Я отправила послов договариваться о мире! Я более чем умею отличать чувства от долга!

Титус отступал под ее напором, бледнел, даже татуировки на лысине становились как будто тусклее. Алисия остановилась и сквозь зубы добавила:

– Я знаю, что ты предпочел бы, чтобы я была одна. Но это больше не так, Титус. И тебе придется с этим смириться.

Он кивнул, но она ему не поверила. Было ясно, что ему не нравится происходящее, и Алисия подумала: а что, если это он? Что, если под ударом оказался именно альянс? Что, если освобождение пленных и убийство Спарка было лишь попыткой защитить ее?

– Мне нужно знать, могу ли я доверять тебе, – сказала она. – Готов ли ты выполнять приказы, которые не придутся тебе по нраву. Если нет, то…

– Простите, командующая. Я готов. Однажды я поклялся вам в верности, и буду верен вам до конца.

Они собрались на спортивной площадке рядом с бывшей школой. Тридцать человек – мужчины, женщины, подростки. Алисия села на ступеньку и дрожащими руками принялась оттирать кровь с мачете. Ее трясло: за то, чтобы занять здание, они заплатили немалую цену: из сорока трех в живых осталось тридцать.

– Что будем делать дальше? – спросил кто-то.

В образовавшейся тишине Алисия подняла голову и ужаснулась, осознав, что все смотрели на нее. На нее – девчонку, совсем недавно потерявшую всю семью, на нее, девчонку, которая совсем не была готова ко всему этому кошмару.

– Я… – она запнулась. – Я не…

Что-то мешало договорить. Может быть, то, что во взглядах, обращенных на нее, была надежда. Или то, что никто не спешил ответить вместо нее. Или странное чувство, возникшее в груди из ниоткуда, чувство, будто говорящее: «Я была рождена для этого».

– Надо укрепить забор вокруг школы и восстановить те его части, которые оказались порушены, – сказала Алисия. – Семь человек займутся очисткой: вынесем трупы и сожжем их в лесу. Те, у кого есть оружие, выходят в дозор: пока забор не будет восстановлен, дежурить будем постоянно и круглосуточно.

Один из мужчин подошел к ней и встал, нависая. Он был странным: то ли монах, то ли чокнутый, одетый в рясу и с наголо выбритой головой.

– Новому миру нужен лидер, – сказал он строго. – Ты привела нас сюда, и ты поведешь нас дальше.

Его слова звучали торжественно и глухо, и Алисии снова показалось, что она уже это слышала, что она уже это проживала, что это уже было, и было не единожды.

– Как тебя зовут? – спросила она, поднимаясь на ноги.

– Меня зовут Титус, командующая. И я хочу быть первым, кто поклянется вам в верности.

– Небесные люди стали тринадцатым кланом, – Алисия подошла к висящей на стене карте и посмотрела на нее. – Пленные освобождены. Сейчас меня больше всего заботит состояние баррикад, отсутствие вестей из Розы и неопределенность с противником.

– Именно в таком порядке? – спросил стоящий позади Титус.

– Да. Поэтому делай как я говорю: отправь отряд в Розу, чтобы к вечеру я знала, что там происходит, и позови ко мне Индру и Густуса. Я хочу, чтобы они возглавили две разведгруппы, которые отправятся к островам и выяснят, где сейчас Офелия.

Всего два пятнышка на карте, два острова: Санта-Каталина и Сан-Клементе. Один из них может стать шансом для людей построить безопасный Новый мир. Но только при условии, что второй не станет мешать.

– Простите меня, командующая, – услышала она. – Я был неправ, когда говорил, что вы руководствуетесь чувствами. За всю мою жизнь я не встречал столь мудрого человека, как вы.

Алисия жестом велела ему идти. Она никак не могла оторвать взгляда от карты, но думала теперь вовсе не об островах. Она думала о том, как руки Элайзы касались ее тела, как горячие губы прижимались к ее собственным.

Титус ошибался, говоря, что она опирается на чувства, но одного он не мог знать: несмотря на принимаемые решения, несмотря на то, что она все еще оставалась командующей, теперь в ее жизни появилось что-то еще. Что-то, без чего она больше не хотела обходиться.

***

Пленных разместили в бункере, предварительно вытащив оттуда припасы: с некоторых пор Элайза не слишком доверяла клеткам. Она лично удостоверилась, что дверь как следует заперта, а охрана вооружена автоматами, и только после этого пошла в палатку медпункта. Но дойти не успела: навстречу ей попалась Рейвен.

Они остановились, глядя друг другу в глаза. Элайзу поразило, как сильно изменилась Рейвен за истекший месяц: она ужасно похудела, скулы на лице заострились, а кожа была бледной до синевы. Чувство вины, притупившееся было, напомнило о себе с новой силой. Элайза вспомнила Финна с кровавой раной вместо рта и проглотила комок, подступивший к горлу.

– Я не смогла его спасти, – выдавила она, неимоверным усилием заставляя себя не отводить взгляд. – Прости меня. Если можешь.

Рейвен долго молчала прежде чем качнуть головой и уйти, так и не сказав ни слова.

В палатке медпункта Элайзу встретила Розмари: чуть смущенно обняла, погладила по голове.

– Рада, что ты жива.

– Где она? – спросила Элайза. – Я хочу ее видеть.

Вместо ответа Розмари кивнула на занавеску в углу палатки. Там, на походной койке, укрытая армейским одеялом, и обнаружилась Октавия.

– Привет, принцесса, – улыбнулась она, увидев Элайзу.

– Здравствуй.

Сидящий рядом с койкой Линкольн встал и поклонился, не выпуская из руки ладонь Октавии. Элайза кивнула ему.

– Говорят, ты сама вскрыла себе горло? – спросила она. – По-моему, это слишком даже для тебя.

– А ты явилась к морским людям, сидя на штуковине, способной спалить половину побережья, – парировала Октавия. – Будем разбираться, кто из нас круче?

Элайза покачала головой.

– Что произошло? Расскажи мне.

Но Октавия мало что могла рассказать. Спала, ударили по голове, долго везли куда-то на лошади, угрожали смертью… Все это Элайза уже знала от Джаспера.

– Получается, тебя забрали Беллами и отец? – уточнила она. – А кто освободил их?

– Он не знает, – вместо Октавии ответил Линкольн. – Мы спрашивали, но, похоже, он действительно не знает.

«Вы спрашивали?»

Наверное, на лице Элайзы отобразилось все, о чем она подумала, потому что Октавия тут же поспешила развеять ее сомнения:

– Белла никто не пытал, Эл, – сказала она. – Он сам рассказал все, что знал. Мы… Не стали держать его в плену. В некотором смысле он теперь один из нас.

«В некотором смысле?»

По лицу Линкольна было ясно, что ему не нравится такой подход, но, похоже, у него не было выбора. Элайза улыбнулась, видя, с какой нежностью он смотрит на Октавию, и каким суровым становится его лицо, стоит ему отвести взгляд. Улыбнулась и… позавидовала немного.

– Где Белл? – спросила она. – Думаю, мне стоит поговорить с ним.

Октавия и Линкольн переглянулись. И этого Элайза понять не смогла.

***

Жаркое солнце обжигало голову и обнаженные плечи, но Беллами было плевать. Он с силой втыкал лопату в сухую почву, нажимал на черенок и отбрасывал в сторону очередную порцию земли. И еще одну, и еще.

Несколько раз к нему подходила Розмари с бутылкой воды, но он отказывался и продолжал копать. Не зная, зачем это делает, но зная, что должен.

Когда рядом послышался голос Элайзы, он не поверил своим ушам. Обернулся, чтобы убедиться, воткнул лопату в землю и прищурился, пытаясь рассмотреть.

– Посмотри на свои ладони, – сказала Элайза. – Ты стер их до крови.

Он не стал смотреть. Зачем? Все равно он должен был закончить работу.

– Идем со мной.

Ее приказа он не посмел ослушаться. Прошел следом за ней в тень, сел на траву, принял протянутую бутылку с водой и осушил ее одним махом, даже не заметив вкуса. Элайза сидела рядом и смотрела на него – осунувшаяся, с собранными сзади в хвост волосами, но такая же красивая и голубоглазая, какой он ее помнил.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она. – Хочешь себя наказать?

– Я должен похоронить мертвых, – ответил он то, что отвечал и другим до этого.

– Нет, Белл. Ты хочешь наказания, и раз тебя не стали наказывать другие, ты решил сделать это сам.

Она достала из кармана брюк платок, налила на него воды и принялась промывать раны на его ладонях. Осторожно, очень бережно, почти не больно.

– Хочешь, я тебя накажу? – спросила, закончив. – Могу назначить тебе наряд вне очереди или что-то еще. Или, если тебе нужно не наказание, а прощение, то я могу тебе его дать.

– Я не хочу его просто так, – сквозь зубы сказал Беллами. – Я хочу его заслужить.

– Так заслужи, – пожала плечами Элайза. – Хватит изводить себя бессмысленным трудом, лучше приди в себя и займись настоящим делом.

Он вспыхнул и сжал губы. Настоящим делом? Да кто теперь доверит ему настоящее дело? После всего, что он натворил? После всего, что он наделал?

– Белл, – услышал он жесткое. – Если хочешь продолжать себя жалеть, то вали к черту из моего лагеря. Мне не нужны тут жалкие слюнтяи, не умеющие справляться с чувством вины. Думаешь, мне легко было вернуться сюда, зная, что я увижу Рейвен? Думаешь, легко было смотреть ей в глаза? Но я это сделала, потому что смерть Финна – моя вина, и мне теперь жить с этой виной. И тебе придется.

***

– Доктор Розмари, Элайза отправляет гонца в Люмен, к командующей, и велела спросить, нужно ли нам что-то из лекарств.

– Секунду, Джаспер. Давай напишем список.

Голоса отдалились, и Октавия за руку притянула к себе Линкольна.

– Кажется, у нас есть минут десять без назойливого доктора, – прошептала она.

Он упрямо замотал головой, но она обхватила его за шею и повалила на себя, впиваясь в тесно сжатые губы.

– Будешь сопротивляться, и у меня разойдутся швы от усилий, – предупредила со смехом. – Ты же знаешь: мне бесполезно отказывать.

Линкольн изобразил на лице злость, но перестал сопротивляться и поцеловал Октавию: аккуратно, нежно, как будто взял губами переспелую ягоду.

– Да брось, – она укусила его за губу и сверкнула взглядом. – Разве так целуют восставших из мертвых?

Она сжала его шею руками и снова поцеловала – с силой, с напором, заставляя разомкнуть губы и пустить ее внутрь. И настал момент, когда – она почувствовала – он не смог больше сопротивляться. Зарычал сквозь зубы и ответил на поцелуй, царапая ее подбородок щетиной, грубо проникая языком в рот и ладонью придерживая затылок.

– О да, – прошептала она, наслаждаясь ощущением тяжести его тела. – Наконец-то.

Его рука забралась под одеяло и нащупала обнаженную грудь. Октавия выгнулась навстречу, если бы могла, она бы обхватила его ногами, и сжала бы изо всех сил. Но приходилось быть осторожной, и она только шевелилась под ним, горячо откликаясь на грубоватые ласки.

– Сними майку, – велела она между поцелуями, – и убери одеяло. Я хочу чувствовать тебя, а не эту чертову ткань.

Линкольн сел и посмотрел на нее, но она прикусила губу, и он послушно снял футболку, сбросил одеяло на пол и лег рядом с ней на узкую кровать, стараясь не придавить, не задеть, не потревожить.

– Дурак, – зашептала, поворачиваясь на бок и прижимаясь лбом к его лбу. – Какой же ты дурак.

Она знала, что он ранен, видела, что его торс залеплен в тех местах, где пули ее отца и его банды пробили его тело, но она больше не могла ждать. Ее охватила какая-то безумная жажда жизни, жажда любви, жажда чего-то очень особенного, чего-то, что было непосредственно связано с ним.

– Знаешь, когда я влюбилась в тебя? – спросила она, опуская руку вниз и ощупывая его напряженные бедра. – Когда подошла к клетке, и ты посмотрел на меня из нее, посмотрел исподлобья, но не сердито, а изучающе. Тогда я поняла, что ты будешь моим. Чего бы мне это ни стоило.

Она прижалась обнаженной грудью к его груди – гладкой, без единого волоса. Застонала от удовольствия и нащупала наконец застежку штанов. Линкольн ухватил ее за бока и с легкостью поднял, ложась на спину и усаживая на себя сверху.

– Уверена, что можешь? – спросил он.

– О, ты даже не представляешь, – ответила она.

Желание смешивалось внутри со слабостью, которая все еще наполняла ее тело. Она быстрыми пальцами расстегнула застежку и погладила, забираясь внутрь. Там все было так, как она и мечтала – сильным, твердым, напряженным.

– Лежи, – сказала она, сходя с ума от ощущения его под своими руками. – Я хочу сама.

Приподнялась и опустилась на него – медленно, аккуратно, едва сдержав назревающий в груди стон. Ей хотелось чувствовать его полностью, чувствовать все его тело, но она помнила о не заживших еще ранах, и не хотела причинять ему боль.

Вот только Линкольн, похоже, думал иначе.

Стоило ей опуститься на него и шевельнуть бедрами, как он одним движением перевернул ее на спину и лег сверху, опираясь на локти. Октавия практически не чувствовала его веса – только там, внизу, где все горело огнем, разливалось удовольствием, и чуть-чуть, совсем немного, сладкой болью.

Линкольн прижался лбом к ее лбу и посмотрел в глаза.

– Смотри на меня, – попросил он тихо. – Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

От первого движения Октавия едва не закричала: настолько сильным было чувство, охватившее все тело, от головы до пят. Она прикусила губу, но Линкольн взглядом заставил ее перестать. Она потянулась, чтобы поцеловать, но он качнул головой, и одновременно с этим – бедрами.

И она поняла. Поняла, что ему важно сейчас не столько быть внутри, сколько знать, что она видит его, что она смотрит на него, что она жива и принадлежит – и будет принадлежать – только ему одному.

Это не было романтично, и красиво это не было тоже. Он просто лежал на ней и двигал бедрами, то мягко врываясь внутрь, то выходя обратно. Но для нее, для них, эти движения были самой сладкой в мире музыкой, самым прекрасным в мире танцем.

– Я люблю тебя сейчас и буду любить всегда, – молча говорила она, обнимая ногами его бедра.

– Я буду твоим до самого конца, когда бы этот конец не настиг нас, – отвечал он, едва шевеля губами.

– Сколько бы ни было впереди дней, каждый из них я хочу провести с тобой.

– Сколько бы ни было за спиной боли, в тебе теперь – моя жизнь, и мое будущее.

В этом было что-то удивительное: лежать под ним, и чувствовать его внутри, и раскачиваться ему навстречу, и обнимать за шею, и смотреть, неотрывно смотреть в его глаза, глубокие, поразительные глаза, в которых она с самого первого дня с легкостью читала все, что он прятал от целого мира, все, что он охотно отдавал ей одной.

– Я не могу больше, – прошептал он.

– Ты можешь, – прошептала она. – Еще несколько секунд, прошу тебя, еще несколько секунд.

И он дал ей эти секунды: растянутые во времени, торопливые, жаркие секунды, в которые удовольствие волнами накрывало ее от бедер к груди и от груди к бедрам. Она чувствовала каждое его движение, каждый толчок, и видела в его глазах невероятную силу, силу, которую он все еще сдерживал, но которую – она знала – однажды отдаст ей, отдаст, не задумываясь, до последней капли.

Она первой разомкнула губы, чтобы застонать, и он поймал ее стон губами, и вобрал в себя, и отдал ей свой собственный, яростный, сильный. И замер, тяжело дыша, по-прежнему глядя в ее глаза.

– Я умру за тебя, – сказал он просто.

– Я убью за тебя, – эхом откликнулась она.

И каждый из них знал, что говорит правду.

***

– Командующая! Прибыл гонец из Розы!

Алисия, занятая разговором с послом из клана Запада, быстро кивнула ему, бросила на ходу: «вернусь», и быстрым шагом пошла к воротам. Сердце ее колотилось как бешеное: наконец-то. Наконец-то она узнает, что там случилось, и перестанет сходить с ума о судьбе Элайзы.

Гонец спешился и с поклоном передал ей сложенный в трубку лист бумаги. Алисия развернула и прочла:

«Командующая,

Тринадцатый клан в полном составе находится в Розе. Мы взяли в плен пятерых из морских людей, включая Чарльза Блейка. Думаю, что ближайшее время мы должны посвятить укреплению стен Розы и сбору запасов на случай войны. Пленные пока останутся здесь, после допроса я готова отправить их в Люмен, если на то будет ваше указание.

Как и остальные лидеры кланов, я стану отправлять к вам гонцов каждые три часа, чтобы сообщить, что у нас все в порядке.

С уважением к вам, и от имени Небесного клана, Элайза Гриффин».

Алисия нахмурилась. И это все? С точки зрения лидера клана, письмо звучало идеально, но ведь была еще одна точка зрения? Или уже нет?

Она задумчиво покрутила письмо в руках и вдруг заметила, что с обратной стороны тоже что-то написано.

– Что это, Титус? – спросила, показывая ему несколько строк на незнакомом языке.

Титус посмотрел.

– Это итальянский, командующая.

– Можешь перевести? – волнуясь, спросила она. – Вдруг их захватили и заставили написать такое письмо, а они смогли добавить эти строки на другом языке?

Заразившись ее волнением, Титус выхватил бумагу из ее рук и, нахмурившись, принялся рассматривать текст. А потом – Алисия не поверила своим глазам – по его лысине начала расплываться краснота. Вскоре вся голова, и даже часть шеи были ярко-красными.

– Что там, Титус? – вне себя от волнения спросила она.

Он протянул ей бумагу.

– Думаю, вам лучше воспользоваться словарем, командующая. Прошу прощения.

Алисия ничего не поняла. Он ушел так быстро, что она не успела больше ничего спросить. Причину этого она поняла позже, когда по ее приказу был доставлен англо-итальянский словарь, и она, сев на кровать в своей комнате, стала по слову переводить письмо.

Alicia, ho nostalgia di te. Solo tu mi dai la forza di vivere. Solo tu, mi aiuti ad essere felice, radiosa. Ho perso la testa per te. Ti voglio baciare. Ti voglio. Presto*.

Она засмеялась: ничего не смогла с собой поделать. Вспомнила, как читал все это Титус и как краснела его голова: от макушки до подбородка. Пожалуй, не стоило просить его стать переводчиком.

Желание снова увидеть Элайзу стало почти невыносимым, захотелось превратить «presto» в «прямо сейчас». Но ее ждали дела: посол клана Запада, совещание с воинами, последний перед отправкой разговор с Индрой и Густусом.

– Завтра ночью, – решила она, подумав. – Я увижу ее завтра ночью.

Через полчаса гонец был отправлен обратно в Розу с посланием:

«Лидер Небесного клана,

Командующая Нового мира приказывает: до следующей ночи закончить допрос пленных с тем, чтобы передать их в Люмен. Не позднее заката следующего дня прибыть для передачи пленных в указанное гонцом место. Взять в сопровождение не менее двадцати вооруженных воинов и отправить впереди себя дозорных.

С уважением к вам, и по поручению командующей, советник Титус».

А на обратной стороне было приписано мелко, едва различимо: «Sento la tua mancanza**».

***

– Как насчет жареных ребрышек, принцесса? Или желаешь коктейль из лесных ягод?

Элайза засмеялась: Мерфи в сером фартуке выглядел как персонаж из какого-то мультфильма, который она смотрела в детстве. Он продемонстрировал ей грубо вырезанную лопатку и стопку настоящих тарелок: кажется, шведского производства.

– Я смотрю, тебе здесь нравится? – спросила она, усаживаясь за деревянный стол рядом с молча поедающим что-то Маркусом.

– А как же, – согласился Мерфи. – Когда меня притащили сюда, я подумал, что надо немного передохнуть от постоянных издевательств над собственным телом, и определился в повара. Кстати, у нас есть вакансия посудомойки, – он подмигнул и показал в сторону таза, полного посуды. – Могу составить тебе протекцию.

– Наш клоун не слишком досаждает тебе, принцесса? – Миллер-старший подошел сзади и положил руки на плечи Элайзы. – У меня есть отличный способ его заткнуть.

– Понял, шеф, – шутливо откозырял Мерфи. – Иду готовить ужин. В честь твоего прибытия, принцесса. Надеюсь, понравится.

Он скрылся за навесом, а Миллер сел между Элайзой и Маркусом.

– Решили, что делаем дальше? – спросил он.

– Продолжаем обустраивать это место, – ответила Элайза. – Нужно провести сюда питьевую воду – основной и запасной каналы, построить второй уровень ворот и засолить как можно больше дичи.

Маркус закашлялся, и Элайза посмотрела на него.

– Мы действительно остаемся здесь? – спросил он. – А если мертвые прорвутся?

– Алисия считает, что даже если прорвутся, то пройдут мимо, к океану. Поэтому нам и нужно укреплять и расширять это место: может выйти, что оно окажется единственным прибежищем Нового мира.

– Алисия? – послышалось из-за кухонного навеса. – Ух ты…

– Что будем делать с пленными? – быстро спросил Маркус.

Элайза не ответила: из-за навеса, откуда-то сбоку, к ним приближался Беллами. Чисто выбритый, умытый, только очень красный – все-таки успел сгореть во время своего самобичевания.

– Садись, – кивнула ему Элайза. – Мы обсуждаем судьбу пленных.

Он сел напротив и с вызовом посмотрел на Миллера. Тот усмехнулся, но кивнул.

– Отец нам ничего не скажет, – заявил Беллами. – Я спрашивал его, зачем все это и кто нас освободил, он не ответил. Но с ним отец Офелии, и на него можно попробовать надавить.

Элайза покачала головой.

– Мы не будем никого пытать.

– Надавить, а не пытать, принцесса. Я знаю его: он сильный мужик, но, как и все сильные мужики, боится боли. Пригрозим, что выгоним его за ворота, безоружного.

Маркус засмеялся.

– А если он согласится, что тогда? Будем выгонять?

– Нет, – сказала Элайза. – Я обещала Алисии… – она запнулась, – командующей, что мы передадим пленных в Люмен по первому требованию. Поэтому отпустить их мы не можем в любом случае.

– Тогда что? – спросил Беллами. – Мило побеседуем?

– Нет. У меня есть идея получше.

Идея и впрямь была неплоха, но был нюанс: для ее реализации требовалась помощь Рейвен. Элайзе очень хотелось призвать на помощь Вика, но она понимала: это ее обязанность, и разговор должен состояться, как бы ей ни хотелось его избежать.

Она нашла Рейвен у хозблока, сидящей на земле и ковыряющейся в каких-то железках. Подошла, села рядом. Вздохнула.

– Когда в бункере он пришел ко мне, я не смогла ему отказать. Не потому, что любила, а потому, что устала быть одна и сражаться со своими демонами в одиночку. Я использовала его, использовала его любовь ко мне, и отобрала его у тебя. А потом он умер, и я не успела сказать ему, как благодарна за все, что он для меня сделал.

Она проговорила все это на одном дыхании и замолчала. Рейвен продолжила ковыряться в железках, но было видно, что она просто перекладывает их с места на место.

– Что тебе нужно? – сквозь зубы спросила она.

– Не знаю, – честно ответила Элайза. – Прощение? Искупление?

– От меня ты не получишь ни того, ни другого.

Элайза ожидала, что Рейвен поднимется и уйдет, но она почему-то осталась. Сложила руки на коленях, прикусила губу.

– Может, хоть побьешь меня? – тоскливо спросила Элайза. – Может, это поможет?

– Если бы я верила, что это поможет, давно бы побила.

Рейвен вздохнула и покосилась на нее, и в этом взгляде вдруг мелькнуло что-то старое, что-то живое.

– Я все эти недели варю в голове то, что произошло. Все думаю: а если бы ты не отняла его у меня? Если бы он не поперся в этот чертов Лос-Анджелес за оружием? Если бы он остался в лагере? Что бы было тогда?

Элайза открыла рот, чтобы ответить, но Рейвен предупреждающе подняла руку.

– И правда в том, что я не знаю. Может быть, он остался бы жив, а, может, умер бы во время захвата. Или еще раньше. И самое ужасное, что я уже никогда не смогу этого узнать, понимаешь? Я не смогу узнать, могла я спасти его или нет.

Боль, притупившаяся было, снова дернулась в груди. Элайза сглотнула слезы. Черт побери, это было так похоже на то, что чувствовала она сама, так ужасающе похоже, как будто Рейвен забралась к ней в голову и просто озвучила вслух то, что там творилось.

– Я винила тебя и командующую, потому что мне нужно было кого-то винить. Потому что если бы я признала, что винить некого, мне пришлось бы жить дальше, а я не хочу жить без него дальше, понимаешь? Я не хочу!

С этим «я не хочу» рыдание вырвалось из горла Рейвен с ужасающим звуком. Она плакала так горько, так тяжело, будто это не слезы лились из глаз, а каменная крошка, и Элайза, сидящая рядом с ней, плакала тоже.

– Я все думаю: ну, почему? Почему тогда, в бункере, он ушел к тебе? Чем я оказалась плоха? Чем я оказалась недостаточно хороша? Я думаю об этом постоянно, каждую минуту, и не нахожу ответа. И снова получается, что винить некого. Что он просто любил меня, а потом стал любить тебя, только и всего.

Она повернулась к Элайзе: красная, с мокрым от слез лицом, и продолжила:

– Но как признать, что ты ни в чем не виновата? Ты, которую я ненавидела всей душой? Как, черт бы тебя побрал, я могу признать, что это не твоя вина?

– Ты и не должна, – с болью вырвалось у Элайзы. – Потому что это моя вина. И я чувствую это своей виной.

Она потянулась к Рейвен, потянулась к ней как к равной, как к понимающей, но та отстранила ее руку.

– Нет, – сказала, рукавом вытирая слезы. – Ты пришла не для того чтобы просить прощение. Тебе что-то нужно от меня. Говори, что, и если это поможет поймать тварь, которая убила Финна, я сделаю это. От тебя мне нужно только одно: пообещай, что когда она умрет, я буду стоять рядом. Я не прошу позволить мне самой сделать это, но я хочу видеть, как эта сволочь сдохнет.

В этом «сдохнет» уже была сила, старая сила Рейвен, и Элайза задохнулась от благодарности к ней, этой мужественной девушке, которой она вольно или невольно причинила такую боль.

– Клянусь тебе, что когда я убью ее, ты будешь стоять рядом.

Рейвен кивнула, принимая клятву, и когда она снова посмотрела на Элайзу, слез на ее лице уже не было.

– Говори, что тебе нужно.

– Мне нужно, чтобы ты сделала из своих железок полиграф. Я хочу узнать у пленных, где Офелия и как ее найти.

***

Доктор Розмари застала их, лежащих под одним одеялом, и ей это совсем не понравилось. Под аккомпанемент ее криков Линкольну пришлось убегать из медпункта, на ходу застегивая штаны и натягивая футболку. Октавия хохотала, наблюдая за ним: сейчас он был похож на мальчишку, очень счастливого мальчишку.