Текст книги "Я слышу плач за горизонтом (СИ)"
Автор книги: NUna MOon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)
Реальная жизнь – вот она – на этом кровавом острове.
– И мы тоже безумны, Mary. Мы с тобой, amiga. Мы пытались избавиться от гребаного прошлого, желали разорвать все связи и забыться, найти путь к спасению… Но знаешь, в чем смысл, принцесса? – спросил Ваас.
Его голос стал еще тише, словно пират говорил о чем-то, что не должен был слышать больше никто.
– В том, что никакого спасения нет, hermana. Чтобы спастись, не дать безумию завладеть твоим разумом, суметь выбраться за его рамки, нужно принять и смириться с тем, что гребаного спасения нет. Я уже сумел подчинить себе свое же безумие… А теперь ответь мне, querida, – шепотом обратился ко мне Вааса, беря мое лицо в свои теплые ладони. – Ты примешь меня в свое сердце? Прими меня, как спасителя. Прибей к сраному кресту и позволь мне наконец возродиться, Мария…
Его слова были подобны кинжалу, вонзающемуся в сердце, и больше я не могла противиться этому чувству. Чувству, которое без преувеличения убивало меня изнутри. И это чувство – любовь. Любовь к главарю пиратов. Да, все же это оказалась чертова, будь она проклята, любовь. Теперь я была готова признать это…
Признать, что полюбила не человека, а настоящее чудовище – жестокого пирата, психопата и наркомана, удерживающего меня и моих друзей в плену.
Признать, что эта любовь зародилась еще в те далекие дни, когда я считала, что всем сердцем ненавидела этого морального урода – зародилась в тот день, когда я поняла его, когда нашла себя в его шкуре, а он нашел меня в своей.
Признать, что испытывать стокгольмский синдром – это ебучие цветочки в сравнении с тем, как испытывать любовь по отношению к своему садисту.
И признать, что эта любовь заведомо и никогда не будет взаимна.
Я наконец-то призналась себе в этом. Это было сложно, но необходимо. Ваасу же мое признание и нахер бы не сдалось – он и так мог спокойно читать меня, как открытую книгу. Одного тоскливого взгляда на него и одного рваного вздоха от его прикосновения хватало, чтобы выдать меня с потрохами. И Ваас был прав, чертовски прав. Я действительно оказалась глупой, наивной и слабой девочкой.
Его девочкой…
Наплевав на гордость и обиду, я уткнулась носом в шею мужчины, вдыхая запах его одеколона. Мои руки обвили его торс, а оставшиеся на щеках слезы коснулись красной ткани его майки. Я желала только одного – чтобы этот момент длился вечно. Чтобы мужчина всегда был рядом, а его ровное дыхание раздавалось над моим ухом. Чтобы он так же поглаживал меня по волосам, а я ощущала тепло его тела. Чтобы мои прикосновения не отвергались им, и я больше не чувствовала себя одинокой и потерянной…
Ладонь Вааса переместилась с моих лопаток на затылок. Несмотря на его еле ощутимые поглаживания по моим мягким волосам, голос пирата приобрел пугающую серьезность – я почувствовала, как напряглись мышцы главаря пиратов, а его сердцебиение вновь участилось.
– Путь блядского воина для тебя закончен, Mary, – отрезал пират, выделяя буквально каждое слово. – Хватит марать свои руки в крови, когда эта кровь не стоит даже пули. Это гребаное татау ни черта не значило, не значит и не будет значить, amiga – я сожгу его. Сотру с твоей руки, чего бы мне это ни стоило. Никаких больше игр в «кошки-мышки» блять: твоих проблемных дружков больше нет, тебе не придется спасать их задницы и вновь убегать от меня. И самое, сука, главное – уясни это себе, моя девочка, то, что я сейчас тебе скажу… – процедил Ваас и склонился к моему уху.
Теперь его голос действительно заставлял холодок пробегать по телу. И тем не менее я не отстранилась от Монтенегро ни на сантиметр, продолжая вслушиваться в этот испанский акцент.
– Никакой ебучей мести, nena. Забудь о ней блять. Мою горячо любимую сестричку я лично отправил к праотцам, а потому больше тебя в той жизни ни черта не держит. Ни черта, ты поняла меня, Мария?
Получив мой судорожный кивок, Ваас остался более, чем доволен – его дыхание вновь стало размеренным, а забинтованные пальцы перестали так сильно сжимать мои волосы на затылке. На миг коснувшись губами моего виска, мужчина вновь устроил подбородок на моей макушке, задумываясь о чем-то своем. Мои слезы давно высохли, я успокоилась и теперь обдумывала все сказанное пиратом, продолжая прижиматься к нему всем телом.
Думала о Цитре и о том, что мог чувствовать Ваас, когда лишал жизни собственную сестру. Да, циничную, да, жадную до власти, да, нелюбящую, но все же сестру. Ведь не зря же все эти годы главарь пиратов ни на шаг не подпускал своих людей к храму – что мешало Ваасу столько лет решиться на то, что он совершил за одну чертову ночь? Это наталкивало на мысль, что Ваас так и не смог по-настоящему отпустить прошлое… До сегодняшнего дня.
Хотя голос пирата и был таким равнодушным и холодным, когда он рассказал мне об убийстве Цитры, но его взгляд, тот потерянный и пустой взгляд, с каким он вошел в эту комнату, говорил об обратном. И что я точно знала, так это то, что Ваас никогда не расскажет мне, что случилось между ними с сестрой там, в храме. Никогда не расскажет, о чем они говорили и как долго. Никогда не расскажет, как лишал ее жизни, не расскажет, что чувствовала она и что чувствовал он сам в тот момент. Эта тайна навсегда уйдет вместе с ними.
Так будет правильно…
– Я не хочу потерять тебя… – прошептала я и услышала в ответ лишь тихий смешок Монтенегро.
***
Сведение татау оказалось, пожалуй, самым что ни на есть адовым моментом за всю мою жизнь. Никогда я не испытывала такой сильной боли, и никогда эта боль не длилась настолько долго, буквально выворачивая меня наизнанку и заставляя стонать от отчаянья сквозь стиснутые зубы…
Монтенегро не собирался церемониться со мной. Его не волновал плохо скрытый животный страх в моих глазах, не ебали мои просьбы не сжимать так сильно мое предплечье, когда через пару дней главарь пиратов молча выудил меня из своей комнаты и грубо потащил за собой в неизвестном направлении. И хотя я сама дала свое (нахер не сдавшееся пирату) согласие на сведение татуировки, меня все равно трясло при мысли о том, каким образом все это дело должно проходить. В голове эхом припоминались слова Вааса, который рассказывал мне об отсутствии здесь какой-никакой анестезии, помимо наркотиков, и о том, что сводить все это дело придется проверенным «дедовским» методом – гребаной щелочью.
До последнего я молилась всем известным богам, чтобы это оказалось очередной плохой шуткой пирата, но все мои надежды рухнули, когда я поняла, куда он привел меня – в ту самую пыточную ублюдка Антонио, чью тушу давно растерзали плотоядные акулы. Ничего здесь не изменилось: все тот же темный подвал с единственной почти что перегоревшей лампочкой и всяким хламом.
Ваас толкнул меня на диван, на котором, казалось, еще не так давно срывал с меня одежду, а потом оставил на растерзание тому больному ублюдку… Я внимательно следила за каждым движением пирата – пройдя в глубь комнаты, он принялся рыться в железном шкафчике, пока не выудил из него бутылек с какой-то прозрачной жидкостью.
– Будет больно, принцесса, – как бы между делом бросил пират из дальнего конца комнаты, продолжая рыться в шкафу.
– Обнадеживающе, – хмыкнула я в ответ.
Я с замиранием сердца смотрела на то, как в его руках появляется кусок оборванной ткани, который, вероятно, должен был послужить в роли моего кляпа. До последнего я строила из себя неприступную особу. Бывшего, мать его, воина ракъят, в конце-концов…
Но мое тело предательски вздрогнуло, стоило Ваасу рухнуть на диван рядом со мной.
– Давай сюда свою нежную ручку, принцесса, – усмехнулся главарь пиратов, наблюдая за тем, как в плохо скрытой панике бегают мои голубые глаза.
Я никак не отреагировала, продолжив буравить взглядом обшарпанную стену – тогда мое запястье резко оказалось в цепкой хватке мужчины, который не был намерен ждать.
– Хотя бы скажи, что меня ждет! – на рваном выдохе бросила я и вздрогнула, устремляя на мужчину взгляд брошенного щенка.
– А ты недолго продержалась, amiga, – усмехнулся пират, блестя азартом в глазах. – Я был уверен, что ты начнешь визжать не раньше, чем мы приступим к делу. Куда же от моей принцессы съебалась эта ее бесячая гордость, а?
– Пошел бы ты, Монтенегро, знаешь куда? – раздраженно прошипела я.
Мне было не до его гребаных издевок.
– Просто скажи уже, на что эта хрень похожа, а потом заткнись и приступай к делу.
– Окей, принцесса, не кипятись, – на отвали бросил Ваас, продолжая нагло ухмыляться мне в лицо.
Как же бесит.
– Щелочь, – продолжил он, слегка взболтнув бутылек с жидкостью перед моим лицом, на что вновь получил мой озлобленный взгляд. – Я не химик, amiga, не ебу, что за формула. Но точно знаю одно, моя дорогая – эта херь жжет покруче долбанного розжига, разъедает кожу. Она и следа не оставит от этой хуйни, – пират кивнул на татау. – Но ты не ссы, принцесса. Я знаю, что это такое: сам проверил, и, как видишь, все еще жив и здоров.
– К сожалению… – сухо бросила я, отвернувшись.
– Не язви, pequeña perra*, – ответил Ваас.
Резким движением он вытащил пробку из ампулы, после чего мое запястье оказалось прижатым к поверхности стола. Пират кивнул на кусок рваной ткани, лежащий на столе.
– Зажми между зубами. Иначе поломаешь нахер.
Я взяла кляп, неуверенно поднося его ко рту и попутно следя за траекторией руки главаря пиратов. Он уже поднес бутылек к той части моей руки, где находилась лучевая кость, но я остановила его.
– Даже на руки ничего не наденешь? – как бы между делом хмыкнула я, нервно прикусывая губу. – А если обожжешься?
– НАСРАТЬ, MARY! Хватит оттягивать время! – рявкнул Ваас, бросая на меня испепеляющий взгляд.
Я прикусила язык.
– А теперь будь хорошей девочкой, заткнись уже и потерпи немного ради папочки, окей? – обманчиво ласково процедил пират без доли улыбки и вдруг сжал мое запястье до хруста, без раздумий переворачивая ампулу.
Когда капля щелочи упала на мою руку, я не сразу поняла это, однако уже спустя несколько секунд почувствовала, как жидкость жжет кожу. Я сдавленно прошипела в кляп, что есть силы сжав в кулак разорванную обивку дивана. Не дав мне толком свыкнуться с жжением (если к такой боли вообще возможно привыкнуть), Ваас продолжил выливать по капле из ампулы на все участки моей руки, где было выведено татау. К тому времени, как ядовитая жидкость касалась поверхности еще здоровой кожи, предыдущая капля уже разъедала ее внутренности, от чего боль не только не притуплялась, но еще и становилась в разы сильнее…
Вскоре, как и обещал Ваас, щелочь пробралась в глубокие и наиболее чувствительные подкожные слои – никогда прежде я не испытывала подобной боли. По инерции я одернула обожженную руку, но, разумеется, вполне ожидавший этого главарь пиратов не позволил мне вырваться, вцепившись в мое запястье мертвой хваткой. Он не задумываясь продолжал эту пытку, равнодушно слушая, как я кричу в кляп, согнувшись в три погибели прямо возле него. А может, он вообще нихера не слышал в тот момент: его внимательный взгляд был прикован исключительно к гребаному рисунку на моей руке, который медленно терял свой цвет и очертания, превращаясь в покрасневший, обожженный слой кожи…
Да, Монтенегро определенно не ебали мои жалостливые стоны и слезы. Все, что ему было нужно – свести наконец это чертово татау.
Решившись поднять мокрые глаза на свою руку, я тут же отвернулась, сдерживая рвотный рефлекс. Я не понимала, вернее, отказывалась понимать, как Ваас вообще мог так спокойно наблюдать за тем, как щелочь пенится, разъедая мою кожу буквально на глазах. Как моя покрасневшая рука покрывается многочисленными пузырями с какой-то мутноватой жидкостью. Как на ней образуется корка и лопаются сосуды. Я и представить себе не могла, сколько последствий принесла бы подобная пытка, учитывая ее зверство и полную антисанитарию – многочисленные рубцы и шрамы не так пугали меня, как возможные в дальнейшем проблемы с дыханием, сепсис или вообще чертова ампутация руки. А, зная Вааса – он бы и ампутировал без анастезии…
Не помню, сколько продолжался этот ад: мой мозг стер дальнейшие воспоминания, дабы защитить весь организм. Я вернулась в расплывчатую реальность, уже стоя возле грязной раковины и держа изуродованную конечность (по-другому это было не назвать) под напором проточной воды. Где-то за спиной маячил главарь пиратов, периодически бросая на меня безмятежный взгляд и пристально следя за тем, чтобы я не отходила от раковины и не доставала руку из-под воды. Хотя я и пошевелить ей толком не могла: кожа тут же неприятно натягивалась и лопалась, вызывая адскую боль.
Глаза встретились с отражением в непротертом зеркале – на меня смотрела заплаканная девушка, чье лицо было прикрыто прилипшими к нему волосами. Никогда прежде мне не было так чертовски омерзительно смотреть на себя – на такую жалкую и беспомощную, что аж блевать охота. Я с отвращением увела взгляд, склонив голову к раковине – теперь вид изуродованной руки казался мне более приятным, нежели собственное отражение в зеркале.
Все мое тело потряхивало от обиды и гнева, в первую очередь, на саму себя, и уже потом на Монтенегро, который так грубо и жестоко, равнодушно обошелся со мной. Я утерла слезы здоровой рукой, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, с отвращением рассматривая собственную отекшую руку, на голой поверхности которой до сих чувствовалось неприятное жжение. Ваас оказался прав – от татау действительно ни черта не осталось… впрочем, как и от моей кожи.
– Сколько еще мне так стоять? – я удивилась тому, насколько охрип мой голос.
– Минут 15, amiga, – послышалось за спиной, и я почувствовала тепло мужчины. – Только рукой не тронь, а то еще сильнее эту хуйню вотрешь…
Надо же, я настолько ушла в себя, что даже не почувствовала присутствие пирата настолько близко.
«Татау свела какие-то считанные минуты назад, а уже начала терять навык бдительности. Молодец, что сказать…» – иронично подумала я.
Молчание затянулось, тишину нарушал лишь шум проточной воды, вымывающий остатки щелочи с моей кожи. Ваас продолжал стоять до неприличия близко за моей спиной, сложив руки в карманы. Его дыхание касалось моего затылка, а щетина неприятно щекотала кожу. Я знала, пират уже смотрел не на мою руку: татау там больше не было, а потому все эти ожоги не представляли для него никакого интереса – Ваас смотрел на меня, я чувствовала этот хищный взгляд, рассматривающий черты моего лица через разбитое зеркало, но не решалась ответить на него. Не от страха. От очередной обиды, на которую Монтенегро было глубоко наплевать…
– Нравится? – через силу и предобморочное состояние усмехнулась я, поднимая озлобленный взгляд на мужчину в зеркале. – Я смотрю, теперь ты чертовски доволен, а?
– Ты даже не представляешь, насколько, Mary, – оскалился Ваас.
Он наклонился к моему уху, не прерывая зрительного контакта через зеркало.
– Настолько, что даже не могу налюбоваться тобой, mi querida. Te has vuelto aún más hermosa…
– Такой ты хочешь меня видеть, Ваас? – процедила я уже без тени ухмылки. – Все никак не можешь совладать со своим садистским желанием причинять мне боль? Так любишь слушать и наслаждаться тем, как я каждый раз молю тебя остановиться?
Договорить мне никто не дал – я почувствовала, как на моей талии сжимаются грубые мужские пальцы.
– Обойдемся без лирики, принцесса. Окей? – все так же ухмыляясь, но теперь как-то безмятежно и расслабленно, отрезал Ваас.
Обе его руки обвили мой пояс, и пират прижал меня еще ближе, зарываясь носом в мои волосы, от чего мое дыхание предательски сбилось. Этот ублюдок знал, на что давить. И самым херовым было то, что я осознанно велась каждый гребаный раз…
– Ненавижу тебя. Я просто… Ненавижу тебя, – беззлобно бросила я, устало вздохнув.
Прикрыв глаза, я обмякла в сильных руках мужчины, подставляя шею таким желанным губам.
– Я тоже, Mary… – раздался очередной смешок над моим ухом. – Я тоже ненавижу себя за это.
***
Die Antwoord – Cookie Thumper
There once was a little girl
(Жила-была маленькая девочка)
Who had a crush on a bad, bad boy
(Которая была влюблена в плохого-плохого мальчика)
But when that bad boy got out of prison
(Но когда этот плохой мальчик вышел из тюрьмы)
That little girl’s ass was in big, big trouble…
(Попка той маленькой девочки оказалась в большой, большой беде…)
– СТАВЛЮ ВСЁ! – перекрикивая громкую музыку, завопил один из шестерок Монтенегро.
В доказательство своим словам он ударил рукой по столу так, что его ножки жалобно скрипнули. При виде двух карт, выкинутых оппонентом, все присутствующие скорчили недовольные небритые рожи, бросая на стол свои карты и матеря довольно оскалившегося пирата.
– Сегодня не ваш день, мужики! ЭЙ, КАРЛОС! Не тронь мое пиво, чертов гавнюк!
– Ты теперь можешь позволить себе что-нибудь и покрепче, Бернард! Так что иди-ка ты нахуй, чувак! – широко улыбаясь и отпивая из чужой бутылки, бросил сидящий напротив пират, на что получил недовольный косой взгляд со стороны победителя и подтрунивающий смех остальных присутствующих…
Той ночью в стрипбаре Фостер была устроена очередная массовая попойка, ничем не отличающаяся от предыдущих: бьющие по ушным перепонкам биты, стройные девочки у шестов и море алкоголя. Неоновые блики не давали мне лицезреть окружавшие со всех сторон покрасневшие, пьяные рожи во всей их красе, чему я была несказанно рада. Сама я и капли в рот не взяла, по предыдущему опыту зная, что со мной могут сделать два-три глотка, а идея еще раз посветить своим полуобнаженным телом у шеста меня не привлекала. Нет, остались бы мы с Монтенегро наедине, и я, конечно, не отказалась бы продемонстрировать ему всю гибкость своего тела – сама только мысль об этом меня нехило так возбуждала…
Но покрасневшие и не затыкающиеся ни на минуту рожи его шестерок вокруг очень быстро возвращали меня в реальность. На кой черт главарь пиратов вообще меня с собой взял, если посидел с нами буквально полчаса, а потом оставил меня в компании этих махин, чьи басистые голоса резали слух еще сильнее музыки из колонок, а сам уперся в неизвестном направлении? Наверное, Ваас решил, что отсиживание задницы за «элитным» столиком, где тусовались только он сам и еще пятеро его шестерок, должно было как-то польстить мне, но прикол был в том, что с каждой минутой, проведенной в их компании, я все больше чувствовала себя лишней.
Единственным толковым собеседником оставался Бенжамин, с которым я и просидела весь вечер, уложив голову на его плечо, то водя пальцами по забинтованным ожогам на руке, то отрешенно следя за сотой партией в покер. С остальными же приближенными Вааса общий язык упорно не находился, несмотря на уже приличное количество дней, проведенных мной в его лагере. Короткие незамысловатые фразы и изредка беззлобные подколы с их стороны – это был наш максимум. А впрочем, мне вполне было достаточно и того, что эти пятеро не смотрели в мою сторону так, словно были готовы выпустить в меня всю обойму, как это часто прослеживалось в глазах других пиратов…
Ночь продолжалась, и я уже предвещала завтрашние очень сексуальные мешки под глазами. Часам к двум подбухнувший Карлос неуклюже поднялся с дивана, во всеуслышанье заявляя нам о том, что сматывается отлить и обещает вернуться. По всей видимости, пирата нехило так помотало по всему клубу, так как тот вернулся к нам уже в обнимку с чертовым кальяном. Надымили в последствии эти пятеро знатно, так, что еще остаток вечера у меня не отходила голова. А впрочем, жаловаться не приходилось – не сигаретная вонь, и слава Богу.
– Дунешь, красавица? – расслабленно откинувшись на диване и широко улыбаясь, вдруг обратился ко мне Нейтон.
Это был высокий мужчина, чуть моложе Вааса и других его приближенных, с черными, как смоль, волосами и загорелой кожей. И, что больше всего бросалось в глаза, с несколькими татуировками на рельефном лице.
– Вообще, не дымлю, – поведя плечом, бросила я, смело смотря в мутные глаза напротив.
С такими хищниками нельзя выдавать даже малейшего волнения, иначе тебя сожрут с потрохами…
– Брось ты это нахуй, Мэри, – махнул мужчина рукой. – Все зашквары ночью обнуляются, ну!
Нейтон протянул мне мундштук. В его затуманенном взгляде прослеживался откровенный вызов. Без долгих раздумий я приняла предложенный «подарок». Может быть, я и совершила глупость, поддавшись на провокацию напившегося индюка, но все же не особо горела желанием разочаровывать Вааса, представ перед его шестерками в образе целомудренной и святой дамочки, ни разу не взявшей сигарету в рот. Да что греха таить, мне и самой было интересно испытать ощущение кайфа, которое разливалось на лицах пиратов, когда те наполняли легкие ароматным дымом кальяна.
– Даже не… – хотел было спросить Нейтон, но был нагло перебит мной.
– Похуй, я не брезгливая, – легко улыбаясь ответила я и поднесла мундштук к губам.
Naughty little kitty go «meow»
(Непослушная маленькая киска мяукает)
Yes daddy, I’m a big girl now
(Да, папочка, я уже большая девочка)
На губах сразу почувствовался гадкий вкус пива, что до этого выпивал Нейтон, но я не подала виду – не сводя пристального лукавого взгляда с лица мужчины, я медленно затянулась, наполняя дымом легкие. Все присутствующие уже давно позатыкали свои рты и внимательно следили за нами, хитро прищурившись и легко улыбаясь. Нейтон, все так же развалившийся на диване напротив и подпирающий рукой чуть приоткрытый рот, не сводил с меня глаз. Его пальцы задумчиво проводили по его темной эспаньолке, когда уголок его губ предательски дернулся вверх…
Jas little devil make your dick go «wow!»
(От этого маленького чертёнка твой член охеревает!)
Yeah, boy, Yo-Landi Vi$$er is hot stuff…
(Да, парниша! Йоланди Фиссер – горячая штучка…)
Я видела, как сбилось его дыхание, а в глазах загорелась похоть. Уверена, опусти я глаза чуть ниже лица пирата, обязательно лицезрела бы его вставший кол в штанах.
«Херовые у тебя псы, Монтенегро, » – мысленно обратилась я к Ваасу, нагло ухмыляясь в лицо его приближенному и наконец выпуская из легких облако дыма. «Поспорить готова, что знаю, кого будет вспоминать этот разрисованный индюк, когда станет дрочить этой ночью…»
Этот большой мальчик сам хотел поиграть. Думал, я буду жаться и прятать глазки в пол? А не пойти бы ему нахуй?
Прикусив губу, я оценивающе оглядела довольного до чертиков мужчину с ног до головы. Наконец, я наклонилась ближе к столу и приоткрыла губы, от которых Нейтон не мог оторвать похотливого взгляда…
– Дерьмо, – отрезала я, не прерывая зрительного контакта с тут же напрягшимся пиратом. – Что не создал Бог, то создал Китай.
Расслабленно откинувшись обратно на спинку дивана и сложив ногу на ногу, я передала мундштук сидящему сбоку Бенжамину, по-прежнему невозмутимому. Мне очень быстро надоел этот цирк, и потому я стерла с лица эту вызывающую, манящую мужчину улыбку. В очередной раз я убедилась, что ничей больше взгляд не заставит меня покрыться мурашками и не вызовет такую приятную тягу внизу живота, кроме как взгляд главаря пиратов…
Нейтон продолжал прожигать меня взглядом, хитро улыбаясь, пока сидящий рядом Бернард не хохотнул и не толкнул его в плечо. В ответ на это пират бросил на товарища безмятежный взгляд и отмахнулся, широко усмехаясь и отпивая из стакана с виски.
– Забей. Этот придурок просто пьян, малышка, – между делом бросил Бенжамин, склонившись к моему уху. – И все же, лучше не шути с ним.
– Ваас любит шутки больше, чем я, – усмехнулась я, поднимая глаза на лицо мужчины.
Бен намек понял, поэтому ухмыльнулся в ответ, мотнув головой…
На дисплее телефонов, лежащих на столе посреди нескольких полупустых бутылок из-под алкоголя и забитых пепельниц, высвечивалось три часа ночи. Отсутствие главаря пиратов уже не столько волновало меня, сколько бесило. Мои глаза каждые пять минут судорожно бегали по залу, но из-за обилия танцующих людей я не видела дальше нашего столика.
На Нейтона я уже не обращала никакого внимания, увлеченная разговором с Бенжамином, но боковым зрением еще не раз ловила его пристальный, опьяненный взгляд. Как же бесился этот черт, и как же мне это нравилось – нравилось чувствовать себя желанной и при этом такой недоступной. Ведь полезь ко мне хоть один из этих моральных уродов, и Ваас с него шкуру сдерет, даже не вспомнит о том, что это был его приближенный. И от одной только мысли об этом сердце начинало биться сильнее, как у глупой влюбленной девочки…
Впрочем, чем это отличалось от правды?
Daai bra anies hy’s n fokken gangsta
(Этот парень Anies, он грёбаный гангстер)
Haai, daai bra anies hy lam innie mang ja
(Чёрт! Anies прозябает в тюрьме)
‘ken sy my nommer? ‘ xha!
(Он знает мой номер? Нет!)
Boy what’s your number?
(Парень, какой у тебя номер?)
Twee ses? Twee sewe? Of is jy n ag bra?
(26? 27? Или ты из 28-х, братан?)
– Не смущает? – спросил Бен с легкой улыбкой, кивая куда-то в сторону.
Я незаинтересованно проследила за взглядом пирата, лицезрея «блудного, мать его, сына» в компании какой-то стриптизерши. Сквозь мельтешащую перед глазами толпу я наблюдала, как опирающийся о барную стойку главарь пиратов, широко улыбаясь, громко требует у бармена еще один шот, по всей видимости, для своей пассии. Музыка гремела по ушам так, что, сидели бы эти двое возле нас, я бы все равно ни черта не услышала, о чем они так громко говорят. А, судя по их довольным еблам, беседа у них была очень увлекательная…
– Не смущает, – усмехнулась я, бегло обернувшись к слегка удивленному такой невозмутимой реакции мужчине. – Пусть потешит свое самолюбие.
Пират кивнул, усмехнувшись, и вернулся к оживленной беседе за столом. Я же уложила локоть на спинку дивана и продолжила наблюдать за происходящим у бара. Нельзя было сказать, что эта картина не вызывала во мне чувства ревности или желания вцепиться в эти рыжие патлы, что так и вились вокруг Монтенегро, а потом переключиться на него самого и хорошенько вдарить ему по яйцам…
Однако, как бы больно мне ни было, я прекрасно понимала, с кем решилась связать остаток жизни. Ваас не позволит ограничивать свою свободу, да и сам он мне в любви до гроба не клялся, а в супружеской верности и подавно. А потому возможность того, что однажды Ваас просто-напросто притащится в свою комнату под утро, весь провонявший дешевыми женскими духами, меня нисколько не удивляла…
Вот только я не собиралась так просто делиться своим мужчиной.
Daai bra anies hy droom innie mang ja
(Этот парень Anies, он мечтает в тюряге)
Van my punani, ja jys lekker jas bra
(Мечтает о моей киске, да, он похотливый грубый парень)
Vinger in jou hol in, nxa! Haal uit die ganja
(Палец в задницу, отлично! Доставай травку, которую припрятал)
Ja pakkie zol in! Klap it soos n rasta!
(Я сверну косячок, подожгу и втянусь, как растаман!)
Как же эта бестия старалась, из кожи вон лезла, чтобы обратить все внимание Вааса на себя. Но пират, пользуясь своей излюбленной тактикой, даже пальцем не притронулся к ней, сложа руки в карманы – когда принесли шоты, он в один миг опустошил свой, даже не предложив своей даме. Джентльмен блять, ну как так можно. Впрочем, девушка не расстроилась и продолжила гнуть свою линию, но теперь без намеков и прочих женских ужимок – когда крепкий алкоголь обжог ее горло, ее руки смело полезли туда, куда бы им не следовало лезть…
В ход пошло то, что, вероятно, получалось у этой барышни лучше всего – танец. Ее стройное, почти что обнаженное тело вилось вокруг главаря пиратов, так и призывая грубо вцепиться в талию и поскорее уединиться. Довольно улыбаясь, Ваас внимательно следил за тем, как девушка встает напротив него, бродя руками по его мощной груди, спускается тонкими пальчиками все ниже и ниже и вместе с тем трется о него всем телом, не прерывая зрительного контакта и не стирая с лица эту похотливую улыбку ярко-алых губ. Монтенегро не выглядел особо впечатленным, продолжая с легкой улыбкой любоваться женскими изгибами, но не отвечая ни на один тактильный контакт…
Не отвечая до тех пор, пока мы случайно не встретились с ним глазами.
За моей натянутой легкой ухмылкой Ваас без труда рассмотрел раздражение и ревность – его губы расплылись в довольной до чертиков улыбке, как у Чеширского кота, а хищный, уже более заинтересованный взгляд вернулся к рыжей особе. Танцовщица уже успела развернуться, прижимаясь к мужчине спиной и закидывая руки тому на шею, и призывно терлась пятой точкой о штаны пирата. Рука главаря с громким шлепком опустилась на ягодицу девушки, и та, наконец-то получив внимание с его стороны, улыбнулась еще шире, поднимая глаза на лицо мужчины.
Теперь в моем сердце действительно что-то кольнуло – не в силах оторваться, я, как гребаная мазохистка, наблюдала за тем, как грубые забинтованные пальцы бродили по телу стриптизерши, заставляя ее выгибаться всем телом и томно вздыхать. Но последней каплей в копилку моей ущемленной гордости и жгучей ревности стало то, что губы Вааса накрыли шею этой шлюхи, которая с удовольствием подставляла ее его укусам и засосам…
Сомкнув челюсти, я резко поднялась с насиженного места, направляясь в сторону бара. Не боясь нарваться на лишние неприятности, я нагло расталкивала людей в толпе, идя напролом: слишком много эмоций, слишком много гнева было внутри меня. Если бы этот придурок продолжил бухать с этой шлюхой, если бы остаток вечера наслаждался ее танцем, если бы шлепнул по заднице – окей, все это я бы могла стерпеть и даже не заострила бы особого внимания, отлично представляя себе всю кабелиную и своевольную натуру Монтенегро…
Однако этот ублюдок в очередной раз привел меня в бар, доверху заполненный кончеными алкашами и обкурившимися наркоманами, которые способны на что угодно, пребывая в своем опиумном царстве. Бросил меня здесь со своими шестерками, от которых, как выяснилось, тоже не стоило ожидать ничего хорошего. А сам блять уперся спаивать и трахать местных шлюх, буквально за моей спиной! Откуда столько наглости и эгоизма в этом конченом гандоне?!
Оказавшись возле барной стойки, одной рукой я вцепилась в рыжие кудри, без особого труда отталкивая в сторону вскрикнувшую девушку – та с негодованием уставилась на меня, намереваясь проделать в ответ подобный бабский трюк. Вот только эта дамочка не осмелилась напасть на ту, которая в следующую же секунду бесстрашно вцепилась в майку главаря пиратов, притягивая того за грудки.
«Порой на эмоциях ты действительно творишь необдуманные вещи…»
– Ты уже в край охуел, Монтенегро?! – озлобленно процедила я в лицо ухмыляющемуся пирату, заглядывая в эти темные, затуманенные глаза.
Ваас уже успел нажраться.
