Текст книги "Я слышу плач за горизонтом (СИ)"

Автор книги: NUna MOon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Нет, я не испытывала обиду на нее. Меня лишь гложила эта гребаная несправедливость. Сара всегда была для меня идеалом – я уже говорила, насколько сильно хотела быть похожей на нее… И вот теперь мой «идеал» вновь заняла мое место: и место воина ракъят, и место возле главаря пиратов.

Как… Как я должна себя чувствовать? Подавлено? Униженно? Разбито? Я ведь пахала, реально пахала. Что для ракъят, что для Монтенегро. Но все досталось другому человеку. Человеку, на которого я так хотела быть похожей, человеку, у которого в очередной раз прибавилось того, чего не было у меня…

Я не знала, как далеко зашла Сара. Но знала, как далеко зашла я сама. Казалось, я была еще в начале пути, но уже убила столько людей, что потеряла счет. Это стало настолько частым и необходимым явлением, что вошло в привычку, чего я так боялась, рассказывая об этом Нике. Да, это было после моего первого убийства – убийства, которое я так долго и тяжело переживала…

«– Я боюсь, ясно?! Боюсь, что мне снова придется убить человека, потом еще раз, и еще… И что это войдет в привычку, это станет нормальным для меня, не будет вызывать отвращение или страх!»

Ника.

Вместе со всеми она смотрела на меня, как на чужого и опасного человека. А наш последний разговор… Господи, как же давно он был…

« – Я же вижу, какой ты становишься, когда слышишь о нем! Что он сделал с тобой? Что, Маш?! Когда он успел забрать часть той Маши, которую я помню и так люблю? <…> Ты медленно становишься одержимой местью. Прошу, не позволяй Ваасу превратить тебя в такого же монстра, как и он сам! Знаю, как это звучит, Маш, но я лишь пытаюсь тебя вразумить…

– Я не могу спать… Не могу есть… Я не могу ни о чем больше думать, Ник… Как… Как представлю Еву там, на диване в особняке дока, такую бледную, холодную… Как представлю то, что делали с ней люди этого ублюдка… Как вспомню, что в тот вечер оставила ее одну… Я никогда не смогу простить себе этого… Пока он и его люди не поплатятся за это… Прости.»

Наш последний разговор окончательно опустил меня в ее глазах. И хотя она всеми силами старалась верить мне, у нее это плохо выходило. Ника не могла больше видеть в моих глазах что-то, кроме одержимости местью…

Я бросила взгляд на спящую девушку – страшно представить, кем я стану в ее глазах, если она узнает о том, что я сотворила с Антонио в том гребаном пожаре. Она еще могла понять мою необходимость убивать пиратов Вааса в целях защиты себя и остальных. Однако намеренное причинение страданий и мучительных пыток она бы понять не смогла.

Нет. Ника не смогла бы понять меня, не смогла хотя бы потому, что не прочувствовала на себе то, через что прошла я. И не нужно ей было проходить через такое. Не нужно было знать об этом. Ведь пока во взгляде Ники еще оставалась надежда. Такая же чертова надежда, что и у меня – надежда однажды уплыть с этого острова и вернуть жизнь среди нормальных людей, забыть этот кошмар, сходить к чертовому психиатру и излечиться от всего, что накопилось…

А тем временем с каждым днем становилось только хуже – и вот впервые я не подарила человеку быструю смерть, а пытала его. Жестоко пытала, напиваясь видом его крови и сгорая изнутри от застилающей разум ярости… Я не могла забыть об этом. И не смогу. Я – чудовище. Чудовище, подобое Царю и Богу этого острова. И если я и ненавидела кого, то только себя…

Почему-то именно сейчас мне вспомнились слова Вааса, которые он произнес так давно, что, казалось, с того времени прошла целая вечность и изменилось все. Изменились и мы…

« – А вообще мне нравится это чувство, amiga: гнев, который ты еле блять сдерживаешь, желание избавиться от очередного высера цивилизации, пустив ему пулю, но не в голову, а, скажем, сначала в ногу, затем в руку и так все выше и выше… Пытка, amiga, слышала о таком? Чтобы этот гандон мучился, понимаешь меня, Mary? – Ваас выждал паузу, изучая мое легкое недоумение на лице, и вдруг залился тихим, но безумным смехом, вызывая у меня мурашки по всему телу. – Не… Нихуя ты не понимаешь, принцесса.»

Как жаль, что понимала теперь…

Когда слезы высохли, мне стало легче. В спину отдавало темлом костра, а рядом посапывали умиротворенные девушки. Я… успокоилась. Но еще долго не могла уснуть, думая о завтрашнем дне. Предстояла тяжелая работа – душевная работа.

«Пора перестать пускать сопли и засиживаться в позиции жертвы, Мария, » – твердил внутренний голос. «Вспомни, что ты сделала с ублюдком Антонио. Не-е… Ни черта ты не жертва, девочка… И пришло время направить твоего внутреннего зверя в нужное, выгодное для тебя русло…»

Зверь. Он давал о себе знать во время вспышек агресси и вот совсем недавно сумел вырваться наружу. Да, я снова слышала его рычание. Снова чувствовала, как он пытается порвать цепь – порвать все моральные и человеческие принципы моей души и вырваться наружу. Что такое душа для этого зверя? Душа для него – это всего лишь забавная игрушка, которую можно жестоко погрызть. Раньше мою душу пытала только совесть – теперь же на место совести пришло безумие в лице осклабившегося внутреннего зверя.

Но я верила, что где-то внутри меня еще есть что-то.

Что-то… Лучшее.

***

Рано утром я отправилась в Аманаке. Жители приняли меня с распростертыми объятиями, и я тоже была рада видеть этих людей – людей, которые никак не были повязаны интригами чертовой иерархии этого острова, а оставались простым и добродушным народом.

– Если ищешь Денниса, он у главных ворот. Собирается атаковать аванпост у истока реки, – сказал один из местных, обращаясь ко мне на ломаном английском.

Я быстро кивнула и поспешно выпуталась из окружившей меня толпы, направляясь в указанном направлении. Уже подходя к воротам, я невольно замедлила шаг, взглядываясь в знакомые лица: несколько воинов ракъят, с одним я даже была знакома лично, отдающий приказы Деннис, все такой же дерзкий, воинственный, с долькой черного юмора, а рядом с ним невысокая девушка с красным каре…

– МАША! – раздался ее пронзительный визг, и все присутствующие просто не могли не обратить на нас внимание.

Ее губы расплылись в такой родной мне, искренней улыбке, что сердце на миг сжалось и отказывалось забиться вновь. Девушка подлетела ко мне, обвивая мою шею руками и притягивая к себе, продолжив тороторить.

– Я так рада, что ты вернулась! Все рады, Маша! Почему ты осталась в тот день, ну зачем? Надо было бежать вместе с нами! Слава Богу, ты в порядке…

Сара слегка отстранилась, удерживая меня за плечи, и еле кивнула в сторону Дена, понизив голос до шепота и широко ухмыляясь.

– Ты не представляешь, как Деннис проел всем мозги о тебе. Ей-Богу, он не мог остановиться, подруга…

Ее улыбка всегда была такой заразительной, что я не могла не усмехнуться в ответ. Хлопнув меня по плечу, Сара обернулась. Проследив за ее взглядом, я встретилась глазами с Деннисом – а он и вправду был рад. Подойдя ко мне, лидер повстанцев взял мою руку, ведя пальцами по татау – вскоре он наткнулся на ожог, который Ваас оставил мне потушенной сигаретой, и на миг мне стало совестно от того, что будучи наивно доверившейся главарю пиратов, я была готова избавиться от такого дара.

– Добро пожаловать домой, воин, – сказал мужчина, и я поймала на себе с десяток приветствующих взглядов воинов ракъят.

«Домой?..»

***

Неделю спустя

Следующие дни я с головой окунулась в чертовы убийства, молниеносные и беспрерывные. Мне было необходимо выпустить все эмоции, что накопились за дни, проведенные в лагере Вааса, затмить душевную боль физической и забыться, полностью забыться, думая лишь о предстоящем сражении и о том, где прячется враг.

Таблетки. Без них было тяжко. Я провела на острове почти четыре месяца без гребаных таблеток – никогда прежде мне не доводилось прерывать курс лечения на такой срок.

Жизнь моя никогда не была сахаром, по крайней мере, сколько себя помню. Не знаю, как так вышло, но Монтенегро умудрился единственным заслужить того, чтобы я открыла ему свое недалекое прошлое. Я доверилась ему потому, что точно знала – пират не будет осуждать меня и не будет жалеть. Ваас никогда не вел себя по шаблону, наверное, это мне в нем и нравилось. До этого о тяжелом детстве я не говорила даже близким друзьям. Почему? Если честно, я и сама не знала. Может, здесь сыграла роль моя природная отчужденность и скрытность, ставшая последствием отсутствия банального семейного тепла и поддержки. А может, мне просто было так легче. Может, мне просто уже хотелось забыть обо всем, как о страшном сне, и попытаться начать жить заново…

Но заново все никак не получалось.

Даже достигнув 18-летия, наконец покинув семью и переехав в другой город на последние скопленные гроши, я все еще не могла принять тот факт, что однажды биологическая мать бросила меня в роддоме. Что моими приемными родителями стали зависимые от алкоголя люди. Что детство я провела в постоянном страхе, терпя скандалы и драки. И что приемная мать чуть не убила меня, пытаясь задушить, а на утро, протрезвев, заботливо посмотрела на меня так, словно ничего не произошло. И эта забота в ее глазах выглядела настолько фальшивой, что я до сих пор удивлялась себе: как я могла так наивно поверить в ее раскаянье?

Поверить… Но нихера не забыть.

Я пыталась выкарабкаться сама, всеми силами пыталась. Но по ночам меня до сих пор мучали ночные кошмары. Нервные судороги по всему телу стали обыденностью, они возникали, как только я начинала злиться или же испытывать страх, порой спонтанный, беспричинный. А в дневное время суток наступала полнейшая апатия. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем говорить и ничего делать со своей жизнью. Я перестала видеть краски вокруг себя, перестала выходить из съемной однушки, перестала видеть смысл в своей долбанной жизни, ведь впереди видела только черную пустоту. У меня никого не было, кроме семьи. Кроме такой паршивой семьи… И отказавшись от нее, я не почувствовала облегчения – я лишь осталась на распутье, не зная, какую дорогу выбрать, и куда она приведет меня.

«– Ведь без семьи кто мы блять такие?»

Открываться кому-либо я категорически отказывалась. Поэтому к психотерапевту меня буквально тащили силком. Ева. Она всегда была моим ангелом хранителем. И хотя я долго упрямилась, устраивала истерики, злилась, буянила, сметая все со столов и полок, обижалась на нее и требовала оставить меня в покое, она не оставила. Не оставила, ведь ей еще предстояло быть рядом со мной – рядом, на этом проклятом острове…

Психотерапевту не потребовалось несколько долгих томительных часов, чтобы констатировать у меня дистимию. Хроническую депрессию, если простым языком. Прописал таблетки, потребовал денег за сеанс и указал пальцем на дверь. Больше его я не посещала.

Но стоило признать, таблетки действительно помогали. Они выводили меня из апатии и вместе с тем притупляли раздражение и чувство спонтанного страха. Уже после первого пропитого курса я начала выходить на улицу, прогуливаться по паркам, наблюдать за людьми. После второго – налаживать отношения со старыми друзьями и искать подработку. К тому времени, когда и в третьей пачке наконец осталось ничтожное количество лекарства, я уже была похожа на человека. У меня были свои достижения, цели на будущее, даже мечты появились. Ева и остальные не могли нарадоваться моему прогрессу, пускай толком и не знали, чем была вызвана эта чертова дистимия. И в один роковой день подруги предложили мне за компанию с ними поучавствовать в отборочном конкурсе, чьи победители со всего мира получат туристическую путевку в Таиланд…

Все то время, проведенное здесь, я боялась признаться себе, что остров вдохнул в меня жизнь. Весь чертов остров в лице его безумного Царя и Бога. Ваас был прав, сказав, что только возле него я буду сгорать от всевозможных эмоций. Благодаря пирату я впервые пережила настоящие, неподдельные эмоции, да, впервые за всю жизнь…

Что такое страх перед угрозами приемной матери в сравнении с тем, что каждый твой день, прожитый возле главаря пиратов, может оказаться последним? Что такое недоверие и скандалы в семье в сравнении с тем, как тебя держит в плену, пожалуй, самый непредсказуемый человек, которого ты когда-либо встречала на пути? Что такое пощечины пьяной женщины, заменяющей тебе мать, в сравнении с ударами жестокого, плевать на тебя хотевшего убийцы и работорговца? Что такое долгая дружба в сравнении с тем, как за считанные секунды Ваас переключает все сознание твоей подруги, и та с ненавистью наводит на тебя пистолет и уверенно спускает курок? И что такое невинное влечение к понравившемуся ровеснику с соседнего факультета в сравнении с непреодолимой страстью и привязанностью к твоему садисту?

Да, Монтенегро заставил меня почувствовать эту жизнь спустя 20 бессмысленно прожитых лет, лицезреть все ее кровавые краски и наконец освободиться от гнева и страха, которые я так упорно пыталась сдержать внутри чертовыми таблетками. Он пленил меня и в то же время освободил от внутреннего зверя, пожирающего меня годами.

Может, поэтому теперь я так цеплялась за Вааса?

Если бы когда-то мне сказали о том, что мой накопившийся за годы гнев я смогу притупить не таблетками, а чертовыми убийствами, я бы без сомнений послала сказавшего такое далеко и надолго…

Однако звуки выстрелов посещали меня теперь даже во снах. А в один день я и вовсе оказалась в полшаге от смерти: слишком близко очутилась возле гранаты, упавшей хер знает с какой стороны – до сих пор противно звенело в ушах, время от времени. И впервые словила пулю, но она, скорее, задела кожу, нежели пробила ее, но боли от этого было нихера не меньше, и следующие дни я ходила с окровавленной повязкой. Благодаря такой непрерывной практике, мой навык стрельбы заметно улучшился – пираты падали замертво с первых же выстрелов. Я уже не чувствовала угрызений совести: меня всегда спасала мысль о том, кто эти люди, мысль о том, что бы они сделали со мной, будь я на их месте. И жалости к этим людям я больше не испытывала, не долго думая пуская пулю в лобешник каждому.

Деннис не давал мне проходу. Он не мог нарадоваться внезапно разгоревшимся во мне азарту и жажде битвы. Ежедневные тренировки в стрельбе и рукопашном бою. Каждый чертов день. Порой я валилась с ног, была на грани потери сознания, а дрожащие от усталости мышцы рук были готовы выронить клинки, но я не могла позволить себе остановиться. Психологически не могла, и тело было вынуждено подчиняться.

– Подчини тело, а ум догонит, – было одним из наставлений Роджерса. Его я хорошо запомнила.

Путь воина стал единственной вещью, способной на время избавить меня от душевных мук и научить меня управлять внутренним зверем, требующим крови. Все больше и больше крови. Лишь когда я выпускала пар, зверь ненадолго насыщался, переставая пожирать меня изнутри, однако вскоре его голод проявлялся с новой силой.

Мы захватили столько аванпостов. Столько точек отбили у пиратов. Я буквально слилась с рядами воинов ракъят, стала с ними единым целом, о котором говорил когда-то Деннис Роджерс. Наверное, никогда до этого воины ракъят не шли в бой так смело, а речи лидера повстанцев никогда не были такими воодушевляющими. И хотя я не понимала их туземского языка, звучал Роджерс поистине воинственно.

Эта неделя стала неделей настоящего царствования племени ракъят и полного нокаута пиратов Вааса. Порой я думала о том, как бы хотела увидеть его охуевающее выражение лица, увидеть в его глазах хоть каплю восторга и гордости при виде того, на что действительно стала способна «его девочка», некогда слабая и напуганная. Но вскоре эмоции отступали и эта прихоть сменялась желанием больше не видеть этого человека никогда, как бы душа не требовала обратного.

Однако в один день мне все же довелось вновь встретить Монтенегро…

Холодно. Как же здесь, мать его холодно…

Воздух в этих стенах ледяной. С раздражающим свистом он скользит по пещере – пронизывает мою промокшую насквозь майку, что, кажется, будто забирается под самые ребра. Царапает древний камень, местами покрытый грибными наростами, колеблет гладь чистой пресной воды, а затем взмывается вверх, к потолку, и с невидимой грацией огибает конусы крупных сталактитов, чьи острия поблескивают под солнечным светом где-то у меня над головой. Неприятное ощущение. Особенно это гребаное жжение в районе макушки, уже готовой принять всю их тяжесть на себя…

Однако тело замерло в мертвецком ступоре – немигающий взгляд, полный нескрываемого страха, устремлен в одну точку, ровно вбок, куда повернута и голова, виском припавшая к неровному холодному камню. Собранные в неряшливый хвост волосы, насквозь промокшие после отчаянного прыжка с чертового обрыва в пещерное озеро, неприятно прилипли к лицу, мешая обзору. Однако я не спешу сдунуть их или же коснуться пальцами: я боюсь даже сделать вдох, о чем еще тут можно говорить? Я готова сейчас же слиться с этой каменной стеной, прижимаясь к ней своей исцарапанной спиной. А все потому, что знаю: хищник сразу услышит. Он обязательно услышит, если мое и так сбишееся после долгой погони дыхание станет хоть на секундочку громче…

Да, Ваас всегда чувствовал мой страх. И прекрасно чувствует сейчас. Поэтому он все еще здесь. Здесь, всего в каких-то жалких трех или четырех метрах от моей фигуры, дрожащей от холода и лютого, животного страха перед ним, перед этим больным на голову ублюдком…

Еле преодолеваю клацанье в зубах, приоткрыв дрожащие губы – прижатая к стене, как и все тело, вытянутая рука твердо сжимает кусок металла, дуло которого уверенно направлено на выбритый рассеченный висок. Мокрый камень подо мной, как на зло, неимоверно скользкий – одно лишнее движение, и я с громким всплеском вновь окажусь в ледяной воде, выдав свое укрытие с потрохами. Но я держусь. Стойко, мать его, держусь, еще и умудряясь при этом не сбиваться с прицела, направляя дуло теперь точно в затылок развернувшегося мужчины.

Все его тело напряжено. Мокрая от пота шея поблескивает под палящим солнцем, а мышцы рук, одна из которых недружелюбно сжимает кольт, отражаются в чистой воде. Ваас выжидает. Подобно хищнику, ощерившись, он выискивающе оглядывает джунгли вокруг. Прислушивается. И даже не знает, что он уже на мушке…

По крайней мере, мне хотелось верить, что не знает…

Нахлынувшая паника заставляет кровь приливать к вискам, а сердце – стучать с бешеной скоростью, от чего я невольно сглатываю, боясь, что главарь пиратов услышит его. Сколько уже длится эта игра в гребаные прятки на выживание? Минуту? Две? Три? Время словно замедлилось, и с каждой секундой я все отчетливее осознавала, что вот-вот, еще один чертов миг и пират обернется. Если не намеренно, то непроизвольно, следуя своим диким инстинктам. И с каждой гребаной секундой я морально готовила себя к неизбежному исходу…

Указательный палец невольно дрожит, когда привычным движением касается курка. Преодолевая желание разреветься от обилия противоречивых эмоций, я отказываюсь верить в то, что собралась делать. Однако обида на этого человека, обжигающая мою душу, и его гребаные слова, которые я запомнила на всю жизнь, не позволяют мне усомниться в своих намерениях…

«– В этом месте ты ешь то, что убил. Джунглям насрать, кто ты и откуда, Бэмби. Если не следуешь их закону – ты подыхаешь и далеко не своей смертью…»

Да, я бы спустила курок. Выстрелила бы без какого-либо промедления, обернись Ваас в мою сторону. Я бы убила его там же, на месте. Он бы и слова не успел сказать. Да, я бы убила Монтенегро. Так подло, цинично, ради спасения собственной шкуры. Убила бы, вопреки гребаному страху потерять его, какого-то хера все еще живущему где-то внутри меня…

«Пожалуйста… Прошу, не оборачивайся…» – одними губами шепчу я, еле мотая головой и еще сильнее сжимая пистолет в мокрой ладони.

Тишина вокруг нарушается только шумом капающей воды и свистом ветра, проникающего в пещеру. Хотя в отдалении, где-то над головой, над впадиной, в которую и прибивал солнечный свет, я все еще могла расслышать грубые мужские голоса, принадлежащие людям Вааса.

Тем временем мужчина отмирает – меня же еще больше начинает трясти. Непонятный разряд тока пробегает по всей моей коже, и я невольно прикусываю губу, когда пират делает шаг в сторону, готовясь развернуться. Палец готов вот-вот спустить курок, а я, в свою очередь, затаив дыхание, пытаюсь запомнить черты лица этого человека такими, какими увижу их в последний раз…

«А когда-то ты хотела отомстить ему, подруга. Хотела оборвать его жизнь, отправить в чертов ад, где ему самое место… Чего же ты теперь ревешь, идиотка?»

Послав к чертям внутренний голос, я до крови прикусываю губу и смаргиваю пелену, мешающую заново прицелиться. И лишь в последний, мать его, момент вздрагиваю, мысленно одернув себя от непоправимой ошибки – мои молитвы все-таки были услышаны. Ваас так и не обернулся. Этот ублюдок, гори он в аду, так и не обернулся…

В последний раз он бросает хищный взгляд на свои джунгли, после чего неохотно убирает кольт в кобуру и, шмыгнув носом, удаляется в сторону, даже не заглянув в темный проем холодной пещеры. Рация на его поясе издает противный шум, и Монтенегро отвечает на испанском, в привычной ему грубой манере. Звук его шагов медленно удаляется, голос становится приглушеннее, пока и вовсе не стихает на фоне воющего пещерного воздуха…

А я все еще стою. Стою без движения, вытянув перед собой руку со вложенным в ее ладонь оружием. Все также боюсь пошевелиться и сделать гребаный вдох, так необходимый моим легким. Боже, что этот человек сделал со мной? В кого превратил? Даже вдали от него я сдерживаю ком в горле и рвущийся наружу крик от страха и обилия эмоций, абсолютно противоречивых и буквально сводящих меня с ума…

– Я многое обдумала за эти дни…

Мы тихо беседовали у костра в пещере Эрнхардта, пока девчонки мирно спали.

– Я не хочу быть воином, Сара. И уж тем более как-то соперничать с тобой, плести дурацкие интриги, – нервно посмеивалась я, ловя на себе понимающий взгляд девушки. – Это же… Такой бред, да?

– Пока эти люди помогают нам, Маш, это наш шанс отыскать остальных и наконец съебать с этого острова, – улыбнулась Сара, сжимая мою ладонь.

И несмотря на шепот, ее голос оставался таким же воодушевляющим.

– Плевать на путь воина! Мы лишь делаем все возможное, чтобы покончить со всем этим.

Я смотрела в глаза неформалки, в которых отражалось пламя костра, и не могла не верить ей. Слишком искренней была эта девушка, такой же искренней, как и раньше. И я вновь гордилась ей: гордилась тем, что остров до сих пор не сломал ее, не превратил в черствое подобие паршивой гиены и не смог затмить ее душу жаждой мести и крови. Господи, как же я была горда ей…

А вот моя жизнь вновь превратилась в ничтожное существование. Я ничего не чувствовала при виде крови, при виде сотни мертвых тел вокруг – мои шаги, переступающие через трупы врагов, были твердыми и уверенными, только рука устало волочила по земле автомат, оставляя дулом тонкую линию на земле. Да, эмоции утихали, зверь насыщался, но сама я ничего не чувствовала. Моя жизнь стала такой же пустой, как когда-то тогда, на материке: апатия все чаще посещала мой разум, а голубые глаза отреченно смотрели сквозь джунгли вокруг. Прожитые дни казались все более бессмысленными, а битва уже почти не приносила того удовлетворения, какое дарила совсем недавно…

Интересно, будь мои таблетки со мной, смогли бы они вытащить меня из этой бесконечной тишины? Смогли бы вновь заставить почувствовать на вкус эту жизнь? Мы привыкли считать боль самым страшным чувством, но на своем опыте скажу, что нихера это не так – нет ничего убийственней душевной пустоты. Когда тебе настолько херово, что ты мечтаешь, чтобы стало еще хуже. Пусть станет еще херовее, лишь бы вся эта апатия сдвинулась с мертвой точки.

Нет… Лекарство бы уже не помогло. Разве можно сравнивать выплеск эмоций между эффектом от подавляющих таблеток и эффектом от лишения жизни твоих обидчиков? Глупый вопрос…

Но теперь даже битва не могла заглушить душевные муки. И я не знала, что с этим делать, не знала, что на этот раз должно было сыграть роль моего «наркотика», чтобы стало хоть чуточку легче дышать. Я ощущала безысходность…

Было ли дело в том, что я находилась вдали от главаря пиратов? Да хер его знает… Но как показали последние дни, проведенные мной в пиратском лагере, даже банальное молчание этого человека сводило меня с ума. Что уж говорить об отсутствии самого Монтенегро…

Деннис Роджерс.

Несмотря на его никуда не девшуюся одержимость сделать из меня воина ракъят, в его взгляде что-то поменялось. Когда-то давно я уже видела подобную «заботу» в карих глазах лидера, однако тогда она была адресована мне не как к ценному человеку, а как, скажем, к проекту, в который он дохуя инвестировал. Теперь же все было иначе: он смотрел на меня как наставник, гордящийся успехами ученицы. Не было больше в его взгляде этой непонятной недосказанности, и сам мужчина в разговорах все чаще стал затрагивать темы, совершенно не касающиеся ни пути воина, ни Вааса, ни татау…

И это вызывало у меня двоякое чувство. С одной стороны, я так давно смирилась с тем, что играю роль марионетки в руках этого человека. А с другой, его действия и рискованные поступки, чего только стоило нападение на неприступный лагерь Вааса, говорили об обратном. Говорили о том, что больше я не игрушка.

Что я нужна этому народу…

– ТЫ! Больной на голову! – выкрикнула я, стоило мне всплыть на поверхность воды и набрать воздуха в легкие.

Волосы тут же намокли, неприятно прилипая, поэтому пришлось активно убирать их с лица. Мой взгляд испепелял стоящего на высоком уступе и победно ухмыляющегося темнокожего лидера, который нагло столкнул меня с обрыва в чертову реку.

– Ничего-ничего! В следующий раз не зазеваешься, Мэри! – бросил Деннис и, пританцовывая, неспешно направился вдоль уступа.

Мне ничего не оставалось, как рыкнуть и поплыть в ту же сторону.

– Смейся, Ден! Не сегодня-завтра и ты окажешься по макушку в холодной воде! Ходи и оглядывайся теперь! – беззлобно крикнула ему я, выдавливая из себя усмешку.

– Ты что-то говоришь? Я тебя не слышу! – шутливо ответил Деннис, напевая себе под нос какую-то заводную песню и щелкая пальцами.

Put your faith in what you most believe in

(Доверься тому, во что ты больше всего веришь)

Two worlds – one family

(Два мира – одна семья)

Trust your heart

(Доверься своему сердцу)

Let fate decide

(Позволь судьбе решать)

To guide these lives

To guide these lives we see!

(И направлять обе жизни!)

Ох, все он прекрасно слышал, просто издевался…

– Я говорю, что ты ирод!

– Что? Вода шумит, ни черта не слышу!

Он показушно приставил ладонь к уху, наклоняясь над обрывом и все так же пританцовывая.

A paradise untouched by man

(Рай, нетронутый человеком)

Within this world blessed with love

(В этом мире, благословленном любовью)

A simple life, they live in peace

(Беззаботная жизнь, где они живут в мире)

Я с иронией подняла глаза на мужчину, смотря на него, как на ребенка.

– Ты ведь уже знаешь слова этой песни, а? – выкрикнул он и, хлопнув в ладоши, деловито направился в ту же сторону. – Так что там за слова? А? Я НЕ СЛЫШУ, МЭРИ!

Он вынудил меня начать подпевать ему, буквально вытягивая из меня слова, а вместе с ними и смущенную улыбку.

Softly tread the sand below your feet now

(Мягко ступая по песку под ногами)

Two worlds – one family…

(Два мира – одна семья…)

И мы запели. Нет, не Хакуна-Матату, но суть была та же. Сначала тихо, почти шепотом, а затем громко, буквально голося припев и перекрикивая шум воды, от чего с ближайшего дерева сорвалась огромная стая маленьких птиц.

Trust your heart…

(Доверься своему сердцу…)

Let fate decide…

(Позволь судьбе решать…)

– TO GUIDE THESE LIVES WE SEE! – что есть силы прокричали мы, громко смеясь, как беззаботные идиоты, и совершенно не заботясь о какой-либо конспирации.

Прикрыв глаза, я расслабленно перевернулась на спину, позволяя течению нести меня вслед за Деном, а холодной воде омывать мои ступни, руки, волосы… В голове все еще крутилась бодрящая мелодия, сливающаяся с приглушенным голосом мужчины, идущим где-то там, высоко, впереди… Я улыбалась. Широко, счастливо. И смеялась – так громко и так беззаботно, как никогда прежде. Смеялась, как маленький ребенок. Да, стоило признать – такой клоунады мне действительно не хватало. Особенно в детстве, вместе с приемными родителями…

А одним днем мы вновь прогуливались по джунглям за компанию с лидером повстанцев, и он долго шел впереди, отказываясь отвечать на мой вопрос, куда мы, черт возьми, шли.

– Уверяю, Мэри, такого зрелища ты еще не встречала за всю свою жизнь, – лишь загодочно добавлял он, на миг оборачиваясь ко мне.

Вскоре мы оказались возле плохо притаенного входа в пещеру. Откинув в сторону листья, лидер кивнул в знак того, чтобы я следовала за ним. Небольшая на вид пещера оказалась просто громадной за счет того, что уходила не вперед, а вниз, все глубже под землю. Было очевидно, что это место давно было запримечено племенем: выточенные из камня небольшие лесенки, по которым мы спускались все ниже и ниже, тусклые узоры на стенах, напоминающие великана с огненной маской на лице, и валяющиеся повсюду предметы домашнего обихода туземцев. На удивление, темно здесь не было, так как каменный потолок в некоторых местах был пробит, и свет легко пронизывал прикрывающую дыры листву. Уже скоро мы оказались возле больших каменных ворот, слегка поросших лианами, но остававшихся не менее прекрасными и интригующими.

– Готова? – в предвкушении моей реакции спросил Деннис, и я с уверенностью кивнула.

Честно, меня уже всю распирало от любопытства, что таится на дне этой пещеры. Чувствовала себя Ларой, мать ее, расхитительницей гробниц. И Деннис, приложив немало усилий, отодвинул каменную плиту, пропуская меня вперед…

Я не видела ничего прекраснее того, что лицезрела в тот день. Это было огромное открытое подземное пространство, наполненное пением райских птиц и ароматом тропических цветов. Солнечный свет без труда проникал в это место сквозь большую впадину в потолке. Он падал на целый подземный город, поросший лианами и плющом, такой затхлый и древний, но не менее удивительный и притягивающий взгляд…

Мы прошли недалеко вперед, и я вцепилась в каменные перила, не в состоянии оторвать глаз от этого древнего города, раскинутого буквально у нас под ногами. При виде чужаков, давно не посещавщих это место, юркие мартышки устроили громкую перекличку, перепрыгивая с одной лианы на другую, и их эхо отзывалось где-то далеко, в самом конце пещеры. Но самым удивительным атрибутом здесь была гиганская статуя, напоминающая чертами лица Будду и играющая роль племенного храма. Ее узкие глаза были прикрыты, а губы расплылись в широкой улыбке, и несмотря на всю древность строения, которую было даже сложно представить себе, каждая выведенная на камне морщинка все еще выделялась под светом солнечных лучей…