Текст книги "Я слышу плач за горизонтом (СИ)"
Автор книги: NUna MOon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)
Это был высокий мускулистый мужчина, в бронежилете и с пулеметом в руках.
– Еще увидимся, Мэри. Если что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти… – тихо произнес Бен, обращаясь ко мне и отходя на шаг в сторону. – Бернард! Какими судьбами? Тебя разве не перевели в «Доки Валсы»? – усмехнулся Бен, пожимая руку товарищу, который притянул его в дружеские медвежьи объятия.
Не желая маячить в таком жалком состоянии перед пиратами, я неспешно поплелась в сторону главного здания. Несмотря на получасовой сон в дороге, легче мне не стало от слова совсем: ноги словно налились свинцом, а пальцы рук все еще подрагивали, выдерживая определенную периодичность. Голова кружилась, а в висках продолжало пульсировать. Но если снаружи мое тело с потрохами выдавало мое предистеричное состояние, то внутри я больше ни черта не чувствовала. Ни боли, ни отчаянья, ни страха – ничего.
Только пустота.
От меня с корнями оторвали кусок моей жизни, моего прошлого, и теперь я вновь была потеряна. Как и тогда, на материке. Я самовольно вырвалась из лап убивающей, ломающей меня семьи, решившись начать жизнь с чистого листа…
Разве это не было правильным решением? Разве нет? И тем не менее, я оказалась совсем одна, без прошлого и будущего. Кто я теперь без семьи? Зачем существую? Ради кого? Эти вопросы крутились в моей голове, и я не могла найти на них ответы – это и ломало меня весь тот год. Это и привело к чертовой дистимии. Это и стало началом моей зависимости от таблеток.
Это и разрушило мою «новую, толком не начавшуюся жизнь», о которой я так мечтала, сбегая от семьи…
Все повторилось, словно шло по кругу: мое совсем недавнее, заново выстроенное из игральных карт прошлое отобрали от меня, силой вырвали из моих рук, но уже против моей воли. И вот он – новый, чистый лист, прямо передо мной. Я вновь на распутье, и каждый путь ведет не столько в неизвестность, сколько в заведомо бесконечную пустоту…
«Я не знаю, кто я теперь.»
«Я не знаю, кто нуждается во мне.»
«Я не знаю, чего я сама хочу.»
«Я не знаю, что будет дальше.»
«И даже не знаю, чего следует ожидать…»
Я не видела в своем будущем ничего хорошего. Ничего, кроме гребаной мести. Месть стала моим единственным стимулом, чтобы жить. Цитра должна была поплатиться за все, должна была…
«Я не дам ей покоя, не дам ей спасти свою душу. Она умрет, захлебываясь в собственной крови. У нее даже могилы не будет – никто не вспомнит об ее существовании, никто не вспомнит о ее силе. И за всю жизнь она так и не получит того идеального воина, о котором мечтала. Это станет самым жестоким наказанием, которого достойна эта сука…»
– Эй, девчонка!
Я встала в ступор, в раздумьях не заметив стоящего невдалеке пирата. Это был невысокий молодой брюнет. Мы знали друг друга на глаз, так как когда-то уже перекидывались с ним парочкой фраз, пока вместе перетаскивали ящики. Однако я так и не запомнила его имени да и не была нацелена.
«Как же, мать твою, не вовремя…»
Я бросила на парня раздраженный взгляд – сложа руки на груди и держа сигарету в зубах, он опирался спиной о стену изрисованного барака и смотрел на меня исподлобья. В глазах его не читалось ничего, кроме гребаной жалости.
«Пусть запихнет ее в свою задницу.»
– Там это… На заднем дворе подружка твоя сидит, – на отвали бросил пират, кивнув себе за спину. – Минут двадцать назад привезли… Но девка вряд ли долго протянет, так что можешь сходить попрощаться что ли… – пожал он плечами, выпуская сигаретный дым.
На миг я впилась оживленными глазами в лицо пирата. Ничего не ответив, я поспешно направилась в сторону заднего двора, где обычно находились клетки с пленными. От одной только мысли, что еще не все потеряно, что еще осталась невероятно маленькая, но все же надежда спастись от этого безумия, я была готова закричать…
Забежав за главное здание, я сразу же услышала гул со всех сторон. Клетки в этот раз были просто забиты пленниками (откуда их столько появилось за эти дни, я и предположить не могла). Отовсюду слышались жалобные стоны и всхлипы, а в меня сразу же впились несколько десятков напуганных глаз: я и забыла, что на мне висела красная майка, выглядывающая из-под мужской олимпийки – этого вполне хватило, чтобы эти люди видели во мне угрозу их жизням.
Но мне уже было наплевать на них. Остров окончательно доказал мне, что я не гребаный ангел и уж точно не Бог: я не в силах спасти всех, не в силах спасти друзей. Я даже не в силах спасти саму себя. Когда-то и Ваас упорно пытался вдолбить мне это в голову, но если бы тогда я поверила ему, вряд ли бы сейчас находилась здесь, а не была бы продана в какой-нибудь наркопритон Таиланда…
Я твердо направлялась вдоль ряда клеток, а мой взгляд судорожно выискивал среди пленниц знакомые черты лица. Заметив яркие красные локоны, сильно контрастирующие с привычными для туземцев черными волосами, я сбавила шаг, прикрывая рот рукой и в ужасе смотря в глаза уже заметившей меня девушке.
– Сара… – сорвалось с моих губ.
Я резко подорвалась к бамбуковой клетке, вцепившись в ее прутья. Заперто, кто бы сомневался.
– САРА!
Неформалка лежала на земле, припав затылком к бамбуковым прутьям – она еле заметно улыбнулась мне уголком губ и тут же сдавленно зашипела, почти что срываясь на вскрик от пронзающей ее тело боли. Лицо Сары было окровавлено и теперь сливалось с цветом ее волос, и только темные, впалые глаза выделялись на фоне этого месива. Однако мой испуганный взгляд был прикован к дрожащей ладони девушки, зажимающей рану на ее животе. Все было тщетно, кровь уже испачкала всю ее белую майку, она пропитала ее насквозь. Худое лицо подруги было совсем бледным, а тяжелые веки так и намеревались навалиться на затуманенные глаза.
– Боже мой… Сара, кто это сделал? – прошептала я, упав на колени напротив клетки.
Девушка нахмурила брови, прокручивая в голове страшные воспоминания, и попыталась выдавить из себя хоть слово, корчась от боли.
– Ракъят… – тяжело дыша, произнесла девушка.
Из-за отсутствия сил ее голос был очень тихим и нечетким, а от ее ответа внутри все похолодело…
– Сара, они… Они убили их, они их всех убили… Никого в живых не оставили… – вцепившись рукой в прутья, отчаянно прошептала я и подняла глаза на подругу.
Та продолжала внимательно смотреть на меня из-под полуопущенных ресниц и тяжело дышать.
– Цитра… Твою мать, я умоляла ее остановиться… Умоляла, стоя на коленях! Но эта сука никого не пощадила, никого не оставила в живых!
После моих слов глаза девушки намокли и она увела их, не желая верить в услышанное. Вот только удивленной она не выглядела…
– Я… Ты знаешь, я до последнего верила ей, Маш… – сорвалось с ее губ. – Верила… Что она не сделает этого, что это… Всего лишь попытка вернуть тебя, гребаная игра… И вот как я поплатилась за свою веру… Мы обе поплатились за нее… Жизнями остальных… А теперь и я… Своей… – грустно улыбнувшись уголком губ, Сара вновь обратила свой взгляд ко мне.
– Прости меня, прошу, прости меня… – как мантру повторяла я, мотая головой, и чувствовала, как окровавленная земля неприятно забирается под ногти. – Я не хотела, чтобы все так закончилось, не хотела, я не хотела…
Слова слетали с языка не громче шепота. Мне было совестно смотреть в глаза умирающей подруге – я прильнула к бамбуковой стенке, утыкаясь в нее лбом, слезы вновь покатились из моих глаз, и я закрыла ладонью лицо.
– Я хотела спасти вас, Сара… Но посмотри, что натворила… Посмотри, кем я стала… Господи, посмотри на меня…
– Не вини себя… – охрипшим голосом произнесла девушка.
Ей столько всего хотелось сказать, но каждое лишнее слово отдавалось режущей болью в районе окровавленного живота.
– Как ты оказалась здесь?
– Пираты… Нашли меня недалеко от храма… Ракъят бросили меня там, думали, я уже мертва… – все так же неразборчиво шептала обессилевшая девушка, но ее глаза горели ненавистью при воспоминаниях о племени. – Пираты привезли меня сюда и бросили в клетку… Сказали… Ваас вернется и сам будет решать, что со мной делать… Боже, Ваас… – на губах Сары вновь появилась эта грустная улыбка. – Я до конца не верила… Что он… Пойдет на это, знаешь? Что вернется в храм… И сотрет его с лица земли… АГХ, ЧЕРТ!
Сара прорычала, хватаясь за рану. На ее зажмуренных глазах непроизвольно выступили слезы от боли. Вся ее ладонь уже была испачкана в крови – когда острая боль немного притупилась, девушка вновь обмякла на бамбуковых прутьях, проводя рукой по лицу, после чего на ее виске остался кровавый след. Девушка долго не открывала глаз и тонких сомкнутых губ: она пыталась совладать с неровным дыханием и грызущим серде чувством разочарования и отчаянья. Она знала, что эту адскую боль ей придется испытывать до самого, не столь отдаленного конца…
Я смотрела на подругу, чувствуя, как буквально на куски разрывается мое сердце. Я хотела унять ее боль, хотела позволить хотя бы на минуту перестать мучиться, но я была беспомощна. И от этого слезы вновь навернулись на мои глаза.
– Маша? – наконец раздался голос Сары.
Я увидела в ее глазах появившуюся из неоткуда решимость, словно девушка была очень серьезно настроена на совершение того, что мучило ее душу все это время.
– Можешь… Исполнить мою последнюю просьбу?
Я неуверенно кивнула, не зная, чего ожидать.
Сдавленно шипя, неформалка полезла свободной рукой в кобуру на ее испачканных шортах – она выудила какой-то поблескивающий предмет и тут же его обронила из-за недостатка сил. Когда перед ней упал глок, я не успела ничего сообразить, прежде чем девушка последним резким движением отпнула его в мою сторону и с очередным стоном схватилась за рану.
– Твою мать, откуда у тебя…
– Пираты… Такие идиоты, ты знаешь… Я им сама сдалась… Они и обыскивать не стали… – ее взгляд зацепился за оружие. – У меня… Хватит духу… Но не хватит сил даже поднять его… – сквозь зубы процедила Сара, и я устремила глаза на девушку. – Прошу, только не смотри на меня так… – тяжело дыша, произнесла девушка при виде моего недоумения в глазах, которое тут же сменилось страхом.
– Нет… Нет… НЕТ, ТЫ СВИХНУЛАСЬ?! Я не стану этого делать! САРА! – в ужасе заголосила я, резко отпрянув от клетки.
Девушка продолжала пронизывать меня не столько молебным, сколько требовательным взглядом.
– Прошу, не заставляй меня делать этого… Я не хочу… Нет, пожалуйста… Сара, нет… Подумай, а если не все потеряно?! – в отчаянье бросила я. – Подумай, а если ты выживешь? Сара, все будет хорошо! Ты же сама говорила мне, помнишь…
«– Мы спасем остальных и уедем домой. И все будет хорошо, Маш. Обещаю тебе…»
Запустив пальцы в волосы, я продолжала говорить несвязные, абсурдные вещи, все, что приходило на ум. Я сама не верила в то, что произносила, но мне было необходимо зацепиться за последнюю, заведомо разрушенную надежду.
– Маша, ЭТО КОНЕЦ! – замотала головой девушка, и на глаза ее навернулись слезы. – Посмотри на меня… ПОСМОТРИ! Мне страшно умирать, Маш… Но я смирилась… Потому что это неизбежно, твою мать! А Ваас… Он не позволит мне быстро умереть. Он отыграется. Отыграется за все…
Со страхом в глазах шептала девушка и вдруг подняла на меня сочувствующий взгляд.
– Поверь мне, он жестокий человек… Что бы он ни говорил тебе, как бы ни поступал… Ваас не тот, кто тебе нужен, Маш.
«Она все знает. Она все поняла и поняла уже давно…»
В глазах напротив не было упрека, не было обиды, не было разочарования, которое я привыкла видеть в глазах своих погибших друзей. А в ее глазах было лишь искреннее беспокойство, желание помочь и вразумить…
Я стыдливо увела взгляд в сторону – хотела ответить хоть что-нибудь, но слова не лезли в голову. Поэтому в конечном счете я лишь тяжело вздохнула, бросая взгляд на холодную землю под ногами.
«Как же это все неправильно! Блять!»
– А вот ты… Можешь облегчить мои страдания, – прошептала девушка, бросив взгляд на пистолет возле ее ног. – Можешь прекратить это все… Подарить мне легкую смерть… Пожалуйста, Маша… Сделай правильный выбор…
Я смотрела на скорчившееся от боли лицо девушки, закусив губу. Как бы сложно ни было это признать, но Сара была права: она уже потеряла столько крови, что ее смерть была неизбежна. И даже я не могла предугадать, что по возвращении в лагерь мог с ней сделать Монтенегро, а вариант того, что главарь без раздумий оставит девушку еще на несколько часов, чтобы та медленно умирала от потери крови, как и остальные прихвостни его сестры, не казался мне выходящим за рамки его жестокости… Я прекрасно осознавала, что могу в один миг облегчить ее муки, освободить от страданий. И я хотела этого, искренне хотела, но блять не таким гребаным способом. Я не хотела ее смерти и еще больше не хотела собственноручно лишить ее жизни…
– Запомни, не ты убила меня, Маша… – успокаивающе прошептала девушка, уже совсем неразборчиво. – А этот гребаный остров…
Я бросила испуганный взгляд на глок, что лежал возле прутьев клетки. Трясущейся рукой я взяла холодный металл в руку, проводя пальцами по дулу и снимая пистолет с предохранителя. Все это время я неотрывно смотрела в полузакрытые глаза напротив, в надежде, что девушка передумает, прикажет мне остановиться. Но она молчала. Молчала и словно только и ждала, когда пуля наконец пронзит ее голову, отправив на небеса. Сара не хотела умирать, она боялась смерти, но предсмертные муки были слишком невыносимы. Она не заслужила их. Кто угодно. Но только не она.
– Я буду по тебе скучать… – прошептала неформалка, и ее начало потряхивать от начавшегося озноба.
– Я… Я тоже… – сорвалось с моих губ, и на ватных ногах я отступила на шаг от клетки.
Еще несколько томительных секунд я пыталась собраться с духом, борясь с тем, чтобы не бросить оружие на землю. Когда же я дрожащими руками направила дуло пистолета на девушку, мое дыхание предательски сбилось.
Каково это, видеть на прицеле лицо близкого тебе человека?
– И Маша… – вдруг еле слышно произнесла девушка и тепло улыбнулась, оголяя ряд ровных зубов. – Знай, это… Это правда прекрасно… Что ты была готова умереть за нас всех.
От этих слов слезы вновь покатились из моих глаз, и я опустила оружие, прикрывая рот ладонью. Я плакала навзрыд, согнувшись в три погибели и ловя на себе непонимающие взгляды других пленников. Внутри меня разразилась настоящая борьба между разумом и сердцем: разум требовал перестать мучить девушку и наконец покончить со всем этим, а сердце – не лишать жизни близкую подругу, этот последний отголосок, последний светлый лучик моего прошлого, тем более после всего того пережитого кошмара, который произошел этой ночью с остальными ребятами…
Слабачка.
Хватая ртом воздух, я все же решилась вновь направить оружие на девушку. Сара уже поняла, что, пока ее взгляд обращен ко мне, я не решусь спустить курок – подруга в последний раз улыбнулась мне окровавленным уголком губ и закрыла глаза, слегка склонив голову к плечу. Она была готова заснуть непробудным сном…
Смахнув слезы с мокрой щеки, я вцепилась в глок мертвой хваткой обеих рук. Губы все еще дрожали, а дыхание было слишком громким. Но простояв так несколько секунд, я все же опустила пистолет, сомкнув челюсти…
Слабачка.
Я резко подняла его вновь, неуверенно прицелившись – пуля должна была пройти ровно через висок. Не единого шанса на спасение – этого Сара и желала. Мои руки словно налились свинцом, но я не посмела им вновь уронить оружие.
«Не решусь сейчас – не решусь уже никогда…»
Я бросила последний взгляд на подругу: хотела запомнить ее живой, дышащей, запомнить черты ее красивого лица, эти яркие, красные волосы. И эту легкую, теплую улыбку на ее губах. Я закрыла глаза, чувствуя, как по виску неприятно стекает капля холодного пота. Указательный палец лег на курок…
Раздавшийся в мгновение ока громкий выстрел заставил в ужасе закричать всполошившихся пленников – почувствовав на своем лице теплые брызги крови, я испустила последний, судорожный вздох…
***
Ночная мгла медленно сменялась рассветом. На улице было все еще темно, но ранние птицы уже пели где-то возле окна, не обращая внимание на моросящий дождь…
До утра я просидела на холодной постели главаря пиратов, отрешенно вглядываясь в серую стену напротив. Кажется, я даже не моргала, а мое сердце на все это время просто застыло. Слезы уже давно высохли и теперь лишь неприятно щекотали кожу. Руки вцепились в край кровати, не расслабляя пальцев.
Все эти часы.
Холодно, тихо, пусто…
В прострации я медленно теряла себя и окружающий мир. В моей голове не было ни единой мысли, а в сердце – ни единого чувства. Только терпение. И выжидание. Только надежда на то, что я наконец увижу его и смогу сделать глоток свежего воздуха…
Ваас.
Он вернулся под утро вместе со своими людьми. Сквозь гул в ушах я слышала, как с пирса раздается шум моторных лодок, как на территорию лагеря въезжают несколько внедорожников, как пираты орут на всю округу и победно стреляют в небо из штурмовых винтовок…
Слышала, как тяжелые берцы ступают по лестнице и неспешно направляются вдоль коридора. Слышала, как мужчина приблизился к двери и толкнул ее плечом, заходя в комнату.
Мы неизбежно встретились глазами. И его взгляд был таким же опустошенным, таким же холодным, как и мой. Только на миг в его притягивающих внимание глазах проскочило что-то теплое, что-то родное, но оно так же быстро скрылось за маской беспристрастности и похуизма. Монтенегро прошел вглубь комнаты, бросая на стол свой глок, и я потеряла его из виду, смотря себе под ноги – я слышала, как он кидает пачку сигарет на грязный подоконник, как щелкает зажигалкой и через несколько секунд судорожно выпускает изо рта сигаретный дым…
«– Будешь учить меня жить, принцесса?» – эхом раздался в голове голос Монтенегро.
Я осторожно подняла глаза на пирата – мужчина сидел на окне, подогнув под себя одну ногу, и отрешенно смотрел на улицу, откуда доносились возгласы, мат и включенная музыка. Но даже они не могли заглушить постукивающие по разбитой раме капли дождя…
«– Моя сестра – полная противоположность тебя, Mary… Поэтому мы так похожи. Мы с тобой, amiga.»
Ваас был подавлен не меньше меня. В его взгляде была безысходность, смешанная с ненавистью. Но к кому была обращена эта ненависть? К Цитре? Ко мне? Может, к себе самому? Или же ко всем людям, присутствовашим в его жизни?
Только одного не было в этих изумрудных глазах – сожаления…
«– Все могло быть так охуенно… ВСЕ И БЫЛО ПРОСТО ОХУЕННО! ТАК КАКОГО ХУЯ ТЫ СНОВА ВСЕ ПОРТИШЬ, MARY?!»
Я смотрела на Вааса, не в силах оторвать глаз. Синих глаз, в которых вновь зародилась жизнь при виде пирата. Черт, как же я скучала… Как же желала увидеть его хотя бы издалека, лишь бы убедиться, что с ним все в порядке. Как же хотела коснуться пальцами его щеки и обвить руками его шею. Как же хотела притянуть его к себе и больше никогда, никогда не отпускать. Как же хотела услышать его шепот над своим ухом, обещающий, что теперь все точно будет хорошо… Потому что ему бы я поверила.
«– Ты всю свою никчемную жизнь проживешь, думая не о себе, а о других блять. И о ком угодно, Mary, но только не обо мне.»
Ваас ошибался. Как же он, мать его, ошибался, бросаясь такими необдуманными словами. Но я могла понять его, в нем говорили эмоции: ярость и свойственный ему эгоизм, его неисправимое, нездоровое собственничество и ущемленная гордость. А еще одиночество. Без конца длящееся всю его жизнь одиночество…
В раздумьях я не сразу заметила, как Ваас потушил сигарету и выбросил ее из окна, поднимаясь с подоконника. Я поспешила увести взгляд в пол. Половицы тихо заскрипели – мужчина неспешно приблизился и сел возле меня, опираясь локтями о колени и сложив руки в замок. Я почувствовала на себе прожигающий взгляд, от которого мурашки забегали по коже, услышала совсем рядом его размеренное дыхание, но так и не осмелилась поднять на пирата взгляд: боялась увидеть разочарование в его глазах. Спустя несколько томительных секунд забинтованные пальцы коснулись моей щеки, убирая за ухо упавшие на лицо волосы – теперь ничего не мешало Ваасу наблюдать мои покрасневшие опущенные глаза и несколько еле заметных пятен крови, забрызгавших мой подбородок…
Задержав на мне взгляд, пират вдруг провел рукой по моей щеке, аккуратно стирая уже присохшие следы – затем его теплая ладонь спустилась чуть ниже, а большой палец коснулся моих губ. Всего этого оказалось достаточно, чтобы я вдохнула полной грудью, а мое сердце вновь заболело от нахлынувших эмоций – моя рука легла поверх его, а я прильнула губами к его ладони, продолжая игнорировать взгляд мужчины, и уткнулась в нее носом. Ваас замер и, кажется, перестал дышать…
– Их больше нет, – сорвался шепот с моих дрожащих губ, и я подняла на мужчину полные отчаянья глаза. – Ваас, их больше нет…
– Я знаю, – спустя недолгое молчание ответил пират, уводя взгляд в сторону. – Я знаю, принцесса…
Я смотрела на мужчину перед собой, чувствовала тепло его руки, ощущала такую несвойственную пирату нежность в его прикосновениях…
Но в этих зеленых глазах все еще не было одного – все еще не было сожаления. Да, Ваас не сожалел о том, что произошло, я знала, не сожалел. Наоборот, еще вчера этот человек только и мечтал о том, как бы избавиться от «баластов» моего прошлого, чтобы заполучить меня всю. И я не могла судить Вааса за то, что он чувствовал. Вернее, за то, чего он не чувствовал…
Однако осознание его равнодушия к моей боли щемило душу – я закусила губу, отворачиваясь и пряча в ладонь подступившие слезы. Главарь пиратов был вынужден убрать руку от моего лица и вернуться в прежнее положение, в дальнейшем еще долго сохраняя молчание и думая о чем-то своем…
– Откуда ты узнал о их смерти? Цитра рассказала, ведь так? – нарушила молчание я.
Меня не столько волновал ответ на этот вопрос, сколько желание заполнить эту давящую тишину между нами. Однако Ваас ответил не сразу, чем вынудил меня обратить в его сторону недоверчивый взгляд из-под ниспадающих на лицо прядей – пират выглядел задумчиво, рассматривая свои сложенные в замок пальцы. Наконец, тяжело вздохнув и напялив маску такой типичной для него непоколебимости, он поднялся с кровати.
– Нет, ей это не потребовалось, Mary, – бросил Ваас, сложив руки в карманы и вставая напротив.
– То есть как? – все так же недоверчиво спросила я, неуверенно поднимаясь вслед за мужчиной.
– Я сам все видел. Своими блять глазами, Mary… – ответил пират.
В его глазах вновь появилась злоба. С чем она была связана и кому адресована, мне было не суждено узнать, ведь в тот момент я стояла, как вкопанная, отказываясь поверить в услышанное…
– Все видел… – в недоумении прошептала я и тут же сорвалась на истерический крик. – ТЫ БЛЯТЬ ВСЕ ВИДЕЛ И НИ ЧЕРТА НЕ СДЕЛАЛ?! Смотрел, как я на коленях стояла перед этой сукой, как надрывалась там, пока моим друзьям одному за одним резали глотки?! ТЫ ПРОСТО СТОЯЛ И СМОТРЕЛ, ВААС?!
Из глаз брызнули слезы, и я толкнула пирата в грудь. Он отступил на шаг, продолжая молчать и не сводить с меня нечитаемого взгляда.
– Все то время, что я рыдала там и умоляла Цитру прекратить это все, ты нихера не сделал! Потому что тебе было наплевать на то, что я чувствовала! Ты хуй положил на то, что эти люди значили для меня! Тебя блять интересуешь только ты, ты сам, гребаный эгоист! КОНЧЕНЫЙ УБЛЮДОК!
Сомкнув губы, Ваас с раздраженным вздохом перехватил мои руки, когда те принялись наносить по нему удары. Его мощная хватка легла на мои запястья, и пират притянул меня к себе – даже если бы в тот момент я не была так морально истощена и подавлена, мне бы все равно не хватило сил вырваться, пока Ваас сам бы не позволил мне этого сделать. Кто я такая, в сравнение с ним?
– Как же я ненавижу тебя… – прошипела я, поднимая мокрые глаза на пирата.
Он молча сделал шаг навстречу, сокращая расстояние между нами до минимума.
– Я ненавижу тебя, Монтенегро. Ты слышишь меня? Ненавижу…
– Не-ет, принцесса. Нихуя это не так… – пропел пират и нагло оскалился, равнодушно игнорируя мои слезы.
Тыльной стороной ладони он коснулся моей щеки, убирая с нее взлохмаченные волосы, а большим пальцем стер оставшиеся слезы.
– Мы оба знаем, что ты на самом деле чувствуешь ко мне. Моя глупая, моя наивная, слабая nena…
– Отпусти меня, – озлобленно процедила я и вновь принялась вырываться из сильных мужских рук, чьи грубые пальцы оставляли мелкие синяки на моей коже. – ОТПУСТИ, ТВОЮ МАТЬ!
Еще несколько неудачных попыток освободить запястья и брошенные в сторону пирата матерные слова не принесли никакого результата, от чего я еще больше убедилась в своем ничтожестве перед ним, убедилась в своей слабости, которая выливалась наружу в виде гребаных слез. Да, рядом с ним я уже не была тем сильным и хладнокровным воином ракъят, каким меня видели там, за пределами этого лагеря…
Рядом с Ваасом я становилась той, кем была на самом деле, всю свою гребаную жизнь – немощным падшим ангелом, без семьи и покровительства Бога.
Я склонила голову, больше не в силах смотреть в глаза мужчины, и только когда мои руки ослабли, он отпустил запястья. Я знала, как Монтенегро терпеть не мог слез, но поделать с собой уже ничего не могла.
Это был нервный срыв. Это был пик тех тяжелых душевных мук от обилия эмоций, пережитых мной этой ночью…
На моих глазах жестоко расправились с моими друзьями, с когда-то единственными близкими мне людьми…
Уже во второй раз я столкнулась лицом к лицу с горячим пламенем и едким черным дымом, который окутывает все извилины твоего мозга, загоняя в панику…
Я на век потеряла возможность увидеть своих друзей вновь, ведь пожар забрал их тела и превратил в ничтожный пепел…
Мой внутренний зверь был вновь опьянен жаждой мести и теперь пожирал меня изнутри…
Я своими же руками застрелила умирающую подругу и до сих пор не могла понять, правильно ли поступила…
Моя совесть разрывала мое сердце на куски: что бы не сказала мне перед своей смертью Сара, я уже не могла перестать винить себя в смерти друзей, и это чувство буквально убивало меня, выворачивая наизнанку и заставляя ненавидеть саму себя…
И, наконец, чертов Ваас: глупо было ожидать от этого морального урода хоть капли сочувствия и непритворной заботы, но после всего случившегося моя душа нуждалась в нем, как в воздухе, нуждалась, как в единственном оставшемся близком мне человеке…
Все это было чувством полнейшего отчаянья, которое неизбежно должно было привести к эмоциональному выгоранию. Я спрятала лицо в ладони, чувствуя, как меня начинает потряхивать. Тихие всхлипы вырвались наружу…
Но, чего я никак не ожидала, так это того, что спустя несколько томительных секунд Ваас, пускай и с усталым вздохом, но без лишних издевок, все же приобнимет меня одной рукой за плечи и притянет к себе.
– Я уже говорил тебе, что такое… Безумие, Mary? – тихо спросил он, опуская подбородок на мою макушку.
Его теплая рука легла на мои лопатки, заботливо поглаживая меня по вздрагивающей спине.
– Безумие – это точное повторение одного и того же действия раз за разом в надежде на изменения. Это. Есть. Безумие… Знаешь, когда впервые я это услышал, не помню, кто сказал эту хрень, да и похуй, все равно этот умник давно кормит червей… Я подумал: «Что за хуйню несет этот поехавший?» Но смысл в том, hermana, что он был прав.
Ваас усмехнулся, прокручивая далекие воспоминания в своей голове.
– И тогда я стал видеть это везде. Везде, куда ни глянь, эти болваны делают точно одно и то же. Снова, и снова, и снова, и снова. И думают, что сейчас все изменится… Но вот, в чем прикол, niña: в том, что мы нихуя не способны изменить. Мы можем лишь вечность метаться из стороны в сторону, пытаясь угодить всем, чтобы получить видимость уважения, заслужить признание и взаимность и отчаянно внушать себе, что однажды мы все-таки добьемся искренности от людей. Но, Mary, люди… Они…
Ваас тяжело вздохнул, подбирая правильные слова. Его голос наконец-то был полон искренним утешением и неравнодушием, от чего мое сердце забилось сильнее, наверное, в тысячу раз…
– Избалованы своей же совестью, – продолжил пират, зарываясь пальцами в мои мягкие волосы на затылке. – Настолько избалованы, что уже не замечают, как теряют рассудок в погоне за новым результатом, который априори существует только в их больных головах. Они насмотрелись сопливых голливудских мелодрамм, Mary, позволили властям вытирать об себя ноги и наслушались недо-коучей, которые сделали свое состояние на таких же наивных идиотах, как они… Люди – не просто стадо. Они – стало обезумивших нахер сопляков.
Безумие.
Надежда на то, что однажды все изменится…
Я всегда мечтала начать новую жизнь, построить свое светлое будущее и стать счастливой в настоящем, в моменте. Но мое детство было далеко за гранью этих амбиций. С каждым прожитым годом я медленно, но верно черствела в душе, прятала чувства настолько глубоко, что вскоре и сама забыла, каково это – проявлять эмоции, испытывать боль, реагировать на провокацию…
Однажды я решилась претворить мечту в жизнь. Но все пошло крахом. Сбежав от семьи, я вскоре поняла, что без нее я – просто никто. Не потому, что не была способна заработать себе на жизнь или оплатить съемную однушку – причина зарождалась внутри меня, а не из вне. И причина заключалась в том, что я так и не смогла отпустить свое прошлое. Не смогла простить все обиды приемным родителям, забыть о страхах, оставшихся со мной на всю жизнь, подавить невыплесканную агрессию внутреннего зверя и открыться этому миру.
Я думала, что если вырву себя из той поганой жизни, заново посмотрю на мир, заново вдохну полной грудью, то… наконец почувствую, почувствую что-то в сердце. Как жаль, что этого не произошло – может быть, сейчас бы все было совсем иначе…
Безумие.
Повторение одного и того же действия, раз за разом…
Я металась внутри себя, искала смысл бороться дальше, не могла найти ответ на вопрос «кто я?». Я причиняла себе физические страдания, увечья – делала все, лишь бы снова почувствовать укол в сердце, лишь бы снова испытать боль или же растянуть губы в нездоровой улыбке, наконец почувствовав, что я все еще жива. Но этого упорно не происходило…
Теперь же я прекрасно осознавала то, что была безумна. Я слепо верила в то, что вскоре все изменится. Какой же наивной дурой я была. У меня же нихера бы не получилось…
Разве можно построить счастливую жизнь, когда мнимое чувство счастья – всего лишь побочный эффект от таблеток, прописанных тебе психотерапевтом? Моя новая жизнь стала всего лишь иллюзией, вся она шаталась, как карточный домик, держась на одних лишь таблетках. Новые город, учеба, работа, друзья – это была не жизнь, это была фальшивка – идеальная картинка. Пелена, застиляющая мне глаза. Картина жизни, которую я хотела видеть, но которая так и не просуществовала в действительности. Вся моя жизнь была обманом, самовнушением. Вся моя жизнь была безумием…
