Текст книги "Я слышу плач за горизонтом (СИ)"
Автор книги: NUna MOon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)
– Где вы… Где вы в последний раз виделись с ней? – вдруг зачем-то уточнил мужчина.
– В этом гребаном лагере.
– Как девочка себя чувствовала?
– Напилась. Хотела накуриться, но я отобрала у нее косяк. Плакала. Очень много плакала.
– Что было потом? Она была с тобой?
Я замялась.
– Нет… Она… Я оставила ее, – вздохнула я, ощущая на совести огромный груз.
И тяжестью он мог сравниться с горечью от моего первого убийства… Лицо Эрнхардта приняло серьезность, он промолчал. Я же в ступоре продолжила смотреть себе под ноги, тяжело дыша.
«Я оставила ее. Я оставила ее. Я оставила ее…»
– Бедная девочка…
– Ее заставляли делать ужасные вещи эти гребаные ублюдки… – произнесла я, сложив руки на груди и отрешенно смотря в одну точку.
Доктор кивнул, внимательно слушая.
– Она… Совсем недавно узнала о смерти любимого. С того дня в ней что-то сломалось: она перестала быть такой, какой была раньше. Силы и стойкость пропали, на их место пришли только гнев и страдание…
– У нее были проблемы с наркотиками? – док старался говорить успокаивающе тихо.
На время он перестал казаться тем пожилым и двинутым торчком, кем он являлся на самом деле. В тот момент Алек был в действительности похож на врача, которому было доверено сообщить неутешительные новости о своем пациенте.
– Я не знаю… Не знаю подробностей ее личной жизни. Она любила выпить, и много… Курила, но простые сигареты. Наркотики до приезда на остров не употребляла, я не замечала за ней этого. Я… – я глубоко вздохнула и выдержала паузу, чтобы ком в горле не вырвался наружу вместе со слезами. – Уверена, что ее накачали. И что этот раз – не исключение, – ну вот, глаза намокли.
Сквозь пелену слез, которые я упорно сдерживала, я смотрела в глаза расплывчатого силуэта старика и даже не могла разглядеть эмоций на его бледном морщинистом лице.
– Боюсь, мэм… Что она сама, – замялся док, но все же утвердительно кивнул головой.
– Нет, нет, нет… – горько усмехнувшись, я быстро отвернулась, чтобы сморгнуть и стереть горячую слезу со щеки. – Я же… Я же говорила ей… Господи… Я же говорила ей, что найду выход, что помогу нам сбежать…
Сердце бешено заколотилось, требуя выброса энергии. Я растерянно зашагала из стороны в сторону, прижимая дрожащую ладонь то к губам, то ко лбу, то зарывалась пальцами в волосы и сжимала виски. Я чувствовала себя настолько беспомощной, что хотелось провалиться под землю.
– Я пыталась ее утешить, док! Донести, что придумаю что-нибудь! Что вытащу нас из этой задницы! Но у меня не вышло… Я не хотела оставлять ее. Я просто… Просто не знала, что делать дальше… Я блять не могу знать все…
Я не узнавала собственный голос: слишком высокий, слишком охрипший и слишком отчаянный, граничащий с паникой, с истерикой.
– Вы не могли ей ничем помочь, мэм…
– Скажите прямо, док! – негромко, но твердо произнесла я, вставая напротив стола, по обратную сторону которого стоял сгорбившийся алхимик. – Я хочу это услышать, а не мучить себя догадками.
Эрнхард вздохнул и посмотрел на меня печальный взглядом.
– Девочка покинула нас час назад.
Я встала, как вкопанная, подрагивали только колени и кисти рук, которые я с силой сжала: если бы я знала, как будут звучать эти слова, то предпочла бы не просить дока произносить их. Слезы вдруг высохли сами собой, но это не помешало дыханию сбиться и зазвучать громке обычного.
Во мне что-то оборвалось.
Словно в один миг жизнь перестала иметь значение. Словно в один миг я потеряла все то, ради чего была готова бороться. Все вокруг замерло, затихло и опустилось на дно, где слышится только противный гул воды в ушах, а в глазах темнеет от непроглядного далекого света, удаляющегося от меня с каждым метром, которым я отправляюсь ко дну Марианской впадины. Я не могла отвести нечитаемый взгляд от глаз Эрнхарда: я читала в них его роковые слова снова и снова, насилуя свой разум, свое терпение и самообладание.
«– Не плачь. Здесь в этом нет смысла,» – и вновь голос Монтенегро в моей голове, от чего сердце наполняется не столько болью, сколько ненавистью.
«Это все ты… Это все ТЫ!» – мысленно обратилась я к пирату, мечтая только об одном.
Отомстить.
– Она… Она не мучилась? – я попыталась придать хотя бы долю уверенности дрогнувшему голосу, что не увенчалось успехом.
– Не мучилась, девочка. Не мучилась, – успокаивающе закивал док.
Поджав искусанные губы, я сдержанно кивнула и набрала больше воздуха в легкие. Мне нужно было время на то, чтобы осознать это все, не то что принять и смириться. Осознать, что я больше не увижу подругу, не услышу ее смех и не обниму ее, когда мне или ей станет плохо. Ее нет. И это гребаный факт.
«Ее забрал этот остров. ЭТОТ ЕБАНЫЙ ОСТРОВ. Чертов остров и его люди! Чертов Ваас! Они забрали ее у меня, у ее семьи, ее друзей, ее будущего. Они забрали ее жизнь… Ненавижу. Как же я ненавижу этот остров!»
Гнев окончательно затмил апатию. Мне хотелось рвать и метать: перестрелять всех пиратов, бродящих снаружи, а потом застрелиться самой, чтобы не чувствовать это гребаное «ничего» внутри себя, это гребаное одиночество, это гребаное чувсто того, что я осталась одна в этом мире.
– Сколько ей было? – аккуратно уточнил Доктор Эрнхард.
– Двадцать один, – ватными руками я придвинула к себе стул и села за стол, смотря в одну точку. – Всего-то двадцать один…
– Мне очень жаль, Mary.
Я со всей силы ударила кулаком по столу, от чего, казалось, содрогнулось все в этой комнате.
«– А еще чего бы тебе хотелось, Mary?» – эхом отозвался шепот Вааса в моем разуме.
И я ударила по столу еще раз. И еще. Всю поверхность руки со стороны мизинца обдало жаром – я почувствовала, как расцарапала руку о неровную деревянную поверхность стола. Но эта физическая боль была просто ничем в сравнении с тем, что вылилось наружу.
Вот он, завершающий этап: заместо гнева сердце окутало отчаянье. Такое сильное и давящее, что я безысходно уткнулась лицом в упавшие на стол руки и тихо заплакала, подрагивая всем телом. Моя обмякшая рука лежала ладонью кверху, и Эрнхардт заботливо сжал ее в своей – я почувствовала, как старик кивает в подтверждение каких-то своих мыслей. Время остановилось. Слезы не прекращали идти, а я не пыталась их остановить. Мне казалось, что я уже плачу час, два, но, разумеется, это было далеко не так. Все это время Доктор Эрнхардт терпеливо сидел напротив и гладил меня по волосам, я почти не чувствовала его легких прикосновений: все затмевала пульсация в висках и мелкая судорога по всему телу.
Дверь в хижину скрипнула, на пороге послышались шаги. Не тяжело догадаться, чьи… Скорее всего, пират дал знак доку, чтобы тот удалился и оставил нас наедине, так как с приходом Вааса Эрнхардт на пару секунд сжал мою ладонь сильнее и вскоре покинул помещение, прикрывая за собой дверь. Я не изменила своего положения, не стала поднимать лица, спрятанного в согнутых на столе локтях: только перестала так откровенно всхлипывать и глотать воздух открытыми губами. Только не при этом моральном уроде…
Ваас молча подошел ко мне, и я ощутила жар его тела на своей спине. Пират оперся руками о стол, поставив мощные руки по обе стороны от меня, и слегка наклонился ко мне. Его тихий хриплый голос громко отозвался в ушах.
– Я знаю, что ты чувствуешь, amiga… Но ты сама виновата. Ты решила, что ты ебаный ангел, да? Что ты сможешь всем нам здесь помочь, наставить нас на путь истинный, да? Это… Так по-детски, Бэмби…
Я знала, он улыбается. Эта скотина улыбается, будь он проклят.
– Ты сама виновата в том, что чувствуешь боль и уколы совести. Ты настолько горда, что решилась взять на душу судьбы чужих жизней и нести за этих ничего не стоящих отбросов ответственность, – пират сдержанно хмыкнул, напоследок шепнув. – Ты облажалась, Mary.
Я осмелилась приподнять голову, но тут же уткнулась лопатками в грудь мужчины, ощущая его горячее дыхание над ухом. Внутри все пылало от желания. Желания уничтожить этого человека за спиной.
– Я же говорил тебе перестать выебываться, amiga. Я же говорил, что даже гребаное стадо баранов не в силах противостоять льву, а ты куда лезла все это время, а? Ты же блять никогда меня не слушаешь, – чуть громче добавил он. – Да ты даже себя спасти не в состоянии: ни в пределах моего лагеря, ни в пределах всего моего ебучего острова. Помнишь того злого медвежонка в лесу? А? Если бы не я – ошметки бы от тебя валялись по всем джунглям. Или же пидрила Оливер, с ним ты отлично знакома, принцесса. Я бы даже сказал, ближе доступного…
– Пошел ты… – процедила я сквозь зубы, но из-за разбитого состояния это смахнуло, скорее, на жалобное шипение.
– И здесь твоя жизнь оказалась в моих руках, – привыкший к моей дерзости, продолжил пират. – Запомни, Mary: твоя жизнь всегда была моей на моем гребаном острове, окей? Так что смирись блять, ясно тебе? – повысил голос мужчина.
Я стиснула челюсти, борясь с желанием заткнуть уши либо же самонадеянно врезать ублюдку в челюсть, чтобы он хотя бы на миг дал мне вздохнуть спокойно…
– Смирись блять и перестань бороться! Как бы ты не старалась помочь себе – это тщетно, пока существую я, уяснила? Так что смирись, сука! – он перешел на крик и ударил кулаком по столу. – СМИРИСЬ УЖЕ НАКОНЕЦ!
– Я… Я никогда не смирюсь, Ваас… Если думаешь, что я сломлена, то глубоко ошибаешься, – подрагивающим после плача голосом произнесла я. – Никто не заставит меня подчиниться! Даже если это будет стоить мне жизни…
Мои кулаки, покоящиеся на столе возле рук мужчины, с силой сжались, оголяя костяшки пальцев, а ногти впились с нежную кожу вспотевших ладоней.
– Я не подчинюсь никому. И в особенности тебе, ублюдок ты больной…
Последние слова сорвались с моих губ с нескрываемым отвращением.
– Упрямая сука… – с таким же отвращением ответил Ваас. – Посмотрим, как ты запоешь завтра…
Вдруг он схватил меня за волосы на затылке, от чего я сдавленно зашипела, и приблизился.
– А, и знаешь? Было очень хуевой идеей пытаться давить мне на жалость, малышка. Если думаешь, что я буду чувствовать ебаную вину за то, что делаю, то иди нахуй, amiga! Мне плевать на твои ебучие слова, Mary! – его голос предательски дрогнул. – Мне похуй на твои чувства и твое мнение, поэтому завтра же я без раздумий продам тебя, perra!
Монтенегро врал. Я чувствовала это. Его задели мои слова во время нашего разговора в его комнате, слова о том, что он ничем не лучше своей ненавистной сестры.
Он пытался убедить вовсе не меня в том, что он не похож на сестру, что он не чудовище, что он выше этого, что он не чувствует вину – он пытался убедить в этом самого себя. И Вааса предательски выдавал его голос, его неуверенность, его неоправданные эмоции, раздражение и обида в голосе.
Да, его задели мои слова. Я наконец-то нашла слабое место этого человека…
Ваас резко отстранился и вышел на улицу, попутно рявкнув:
– Тащите эту суку в клетку!
Комментарий к Day the sixth. Part 2
в этой главе есть отсылочка к Детройту, уверена, кто-нибудь шарит)
========== Pestilence ==========
Эта ночь была особенно черная: темные тучи заволокли все небо, не оставив свободного клочка ни яркой луне, ни маленькой звезде – ночь посеяла непроглядную тьму над всем островом.
Однако в лагере Вааса никто на это не обращал внимания, так как вся главная площадь давно была освещена лампочками и переливалась бликами цветных прожекторов, да и пиратам было не до этого: судя по звукам, у них была очередная мозговыносящая попойка, хрен знает, в честь чего или кого устроенная. Ублюдки отрывались словно в первый и последний раз в жизни: на всю возможную громкость врубили дабстеп, от чего тот бил по ушам и бит его доходил до всех уголков лагеря, сами пираты бухали и громко выкрикивали несвязные речи, как какие-то орангутанги.
Меня же благополучно кинули в клетку по приказу Монтенегро. Это был очередной задний двор за высоким разукрашенным в граффити зданием, где источником света оставались только блики, еле достающие с площади до входа на задний двор. Здесь, в полнейшей обособленности, «складировали» клетки с пленниками, так как никто из пиратов не хотел наблюдать их перекошенные, мокрые от слез лица лишнюю минуту. Отовсюду слышались жалобные всхлипы и плач туземцев, периодически они успокаивались и обменивались несколькими словами, но вскоре вновь поджимали ноги к груди, чтобы уткнуться носом в колени и продолжить вздрагивать всем телом.
И я не особо-то отличалась от всех этих людей: такая же пленница, чья судьба уже давно предрешена ублюдком, что насильно удерживает всех нас здесь, на своем острове, я так же отчаянна, так же сломлена, так же ментально убита. Единственное, что отличало меня от пленных – это причина моих бегущих ручьем слез.
Ева.
Она заняла все мои мысли. Я не могла думать о чем-то постороннем и не хотела. Мысли о побеге ушли на дальний план, словно где-то внутри от моего сердца оторвали ту часть, что еще хотела бороться, которая не собиралась сдаваться, не была сломлена. Сейчас же очередная попытка сбежать рассматривалась мной как что-то бесполезное и ненужное, что-то, что не принесет успеха, скорее, принесет только новую порцию физической боли. Я не сопротивлялась ни когда меня грубо схватили за руки двое конвоиров, ни когда они толкнули меня в клетку и бросили мне в спину издевательскую насмешку. Больше я не хваталась за прутья, не пинала их и не пыталась проделать манипуляции с замком. Опираясь на ватные дрожащие ладони, я отсела в дальний угол клетки, прячась в тени, куда не доставал свет из окна бетонного здания, и спрятала лицо в грязные ладони.
Окончательно осознание того, что Евы больше нет в моей жизни, пришло именно сейчас, тогда, когда никого, кто мог бы поддержать или утешить, не оказалось. Теперь, находясь не только в моральном, но и в физическом одиночестве, я очень быстро впала в состояние истерики. Я не могла даже вздохнуть полной грудью: дыхание сбивалось от горячих слез, сердце бешено колотилось от страха перед этой пустотой, которая подстерегала меня впереди.
– Прошу, соберись… – шептала я себе под нос, хватаясь рукой за вздымающуюся грудь, когда воздуха совсем не хватало. – Прошу, не сдавайся…
Мой тихий плач сорвался на жалобный стон, который моментами вырывался наружу, и я не могла ему препятствовать, и ни один пленник не обернулся в мою сторону, ведь такие всхлипы здесь доносились чуть ли не из каждой клетки…
Меня захлестнуло отчаянье: я вспоминала счастливые моменты с подругой, и от этого становилось только хуже. Я решилась поднять покрасневшие глаза, бросив безнадежный взгляд на черную пелену неба.
Ева точно находилась где-то там…
– Иди! – процедила я небу, сжав кулаки.
В моем голосе сквозила обида. Обида на подругу. Обида за то, что она бросила меня здесь, с этими людьми, на этом острове. И в то же время я невероятно скучала по ней: по ее улыбке и поддержке – и не могла злиться за ее слабость.
– Почему ты не забрала меня…
Сквозь черную облачную пелену, которая заволокла все небо, вдруг пробилась маленькая яркая звездочка – она сверкнула белым бликом и скрылась во тьме так же быстро, как и появилась. Я завороженно уставилась на нее, чуть приоткрыв рот и ловя на опаленном жаром лице прохладный сквозняк. Его свист заправил мои выбившиеся пряди и разнесся по всему двору, заставив пленных вжаться в три погибели.
Опустившийся на остров ночной холод вернул мне способность трезво мыслить. Но, к сожалению, не смог излечить ту глубокую рану, что навечно останется кровоточить в моем сердце…
Рядом послышалась возня: в соседней клетке проснулся мужчина. Я глянула в его сторону и невольно задержала на нем недоверчивый взгляд – длинноволосый бугай выглядел знакомо. Он промычал что-то нечленораздельное, потер затылок ослабшим движением и кое-как принял сидячее положение, шипя ругательства себе под нос. Почувствовав на себе взгляд, мужчина раздраженно вздохнул, обернулся и… Замер. Я замерла точно так же, и глаза мои наполнились недоумением, смешанным с лютой возгорающейся ненавистью.
Клетку сбоку все это время занимал ублюдок Оливер. Значит, все эти дни этот урод проводил здесь: валялся на заднем дворе, как никому не сдавшаяся рухлять. С разбитым ебалом и отстреленным членом, на котором, в теории, должны были быть небрежно наложены швы – иначе объяснить, почему этот человек до сих пор не сдох от потери крови, было невозможно. Да и сам пират стонал при малейшем телодвижении, как побитая шавка.
Теперь, спустя несколько мучительных дней, за которые я прошла все эти гребаные стадии восстановления после той ночи, начиная с осознания и заканчивая принятием, мы вновь встретились в этом блядском лагере. А ведь я мечтала больше никогда его не увидеть. А если и увидеть, то в вырытой на скорую руку могиле…
– Ты…
Мурашки прошли по моему телу, стоило до ушей донестись этому знакомому противному голосу.
– ТЫ! ЭТО ТЫ, СУКА! Из-за тебя я сижу в этой хуевой дыре!
Оливер, словно бешеный шакал, вцепился в прутья клетки и стал забрызгивать слюной все, что находилось вблизи от него.
– Если бы не ты, шлюха, меня бы здесь не было блять! Надо было грохнуть тебя еще тогда, в клубе Фостер!
Он с силой ударил мощным кулаком по клетке, но ему не хватило силы даже на то, чтобы та пошатнулась. Возможно, его просто морили голодом: он успел заметно «высохнуть» и теперь не казался таким мускулистым и коренастым, как прежде.
– Если бы не эта ебучая клетка, я бы с таким удовольствием свернул твою шейку, птичка…
Его губы расплылись в нездоровой ухмылке, а меня тем временем передернуло от этого прозвища. Только этот ублюдок называл меня так.
«Я больше не хочу этого слышать. Не хочу вообще слышать какие-то прозвища в свой адрес. Мне не нужен хозяин. Я хочу быть свободной. Хочу жить и радоваться жизни, жить, если не ради себя, то ради Евы, ради ее жертвы. Я знаю, она хотела бы этого для меня. И я буду. Буду жить. Я найду выход отсюда. Я не позволю Ваасу продать меня. Не позволю ни одному ублюдку вроде Оливера и других пиратов, вроде Монтенегро или его босса (как его там, Хойта?) использовать меня и решать, как мне жить!»
Я продолжала сидеть боком посреди просторной клетки, поджав колени к груди и скептически разглядывая пирата – потное лицо, чьи черты были в моих глазах расплывчаты из-за темноты, его голый торс был покрыт бурыми глубокими полосами, наверное, на нем отыгрались веревкой или даже плетью, на роже все так же выделялись крупные синяки, оставленные Ваасом и его людьми. Я обратила внимание на то, что на мужчине не осталось ни единого пиратского знака, ни единого клочка красной ткани…
Значит ли это, что он больше не пират и умрет, по сути, никем?
– …Так что молись, тварь! Молись, чтобы не попасться мне на глаза вне этих ебаных клеток!
– Знаешь, что? – перебила его я, слегка прищурившись, а затем наклонилась в его сторону. – Пошел нахуй… – выплюнула я и безмятежно отвернулась, словно не человек был возле меня, а мусор.
Тут же сбоку зашатались бамбуковые прутья и раздались громкие ругательства, но я, сжав кулаки и поджав губы, продолжала смотреть вперед, не отвлекаясь на шум справа от себя. Хотя по голой коже продолжали бегать мурашки в паническом страхе того, что ублюдку каким-то образом удасться выбраться из клетки. Пленники уже давно косо посматривали в нашу сторону, они перешептывались и отползали в глубь своих клеток от греха подальше. К счастью, долго терпеть этого барана не пришлось. Из-за угла послышались шаги, и на задний двор зашла пара пиратов, которые без лишних слов выволокли брыкающегося Оливера, попытавшегося добраться до моей клетки, стоило ему оказаться на свободе, и увели его в неизвестном направлении.
Я вздохнула с облегчением…
Около получаса я билась в попытках найти выход наружу, судорожно расшатывая дверцу бамбуковой клетки. В голове вертелась лишь одна мысль:
«Ты потеряла столько времени. Действуй! Давай же!»
Казалось, Фортуна играет против меня… Пока с площади вновь не послышались приближающиеся ко двору шаги.
Издалека я узнала Крис. Блондинка была вусмерть пьяна и символично держала в наманикюренной руке стеклянную, почти пустую бутыль. Одета девушка была в привычной манере: никакой футболки или майки, только красный лифчик, короткие джинсовые шорты, а на тощих ногах – кожаная портупея, из ремешка которой небрежно торчала рукоять небольшого ножа. Распущенные длинные волосы были измазаны в непонятной цветной смеси, словно эта непутевая пролила на них то ли фруктовый сок, то ли что-то покрепче, и прилипли к смазливому лицу, испачканному косметикой и потекшей тушью.
Шатаясь из стороны в сторону, она не могла даже нормально устоять на двух ногах, ее коленки предательски подгибались. Блондинка побрела шаркающими шажками вдоль ряда клеток, нелепо прищуриваясь и что-то недовольно бормоча под нос. И даже в пьяном угаре она старалась держаться так, словно она здесь богиня, богиня всего этого свинарника. И ключевое слово здесь – «старалась».
Я внимательно следила за поведением Фостер в ожидании, когда она перестанет глазеть на боковые клетки и посмотрит на мою, единственную, стоящую в конце этого «коридора». Но Крис вдруг остановилась, продолжив пошатываться – ее лицо от непонимания превратилось в сморщенный изюм, и она, не заметив меня, вдруг выкрикнула:
– РОБИ!
Из-за угла показался какой-то пират с автоматом наперевес. Выглядел он более-менее трезво, скорее всего, в эту ночь была его патрульная смена, и по его, пускай и трезвой, но пиздецки недовольной роже это было прекрасно видно.
– Ну? – на отвали бросил он, с нескрываемым отвращением наблюдая за состоянием блондинки.
Пират уже заранее знал, что бухой подстилке его босса не понадобится что-то серьезное, и нет причины для беспокойства.
– А пф… – язык девушки заплетался, от чего ее вид еще больше вызывал отторжение. – А я не поняла… А… А где та русская дрянь? А?
Она нелепо обвела рукой вдоль ряда клеток, словно спрашивая, мол: «И где блять?»
Я напряглась всем телом.
Названный Роби небрежно кивнул ей за спину, тобишь, в сторону моей клетки, и попросил девушку отъебаться и больше не беспокоить его, а затем скрылся за углом разрисованного здания. Крис впилась в меня глазами, словно пытаясь разглядеть в темноте ненавистные ей черты моего лица, и, подойдя к моей клетке, присела на корты.
– Как тебе здесь? – пропела она, невинно улыбнувшись. – Хорошо?
Внутри зародился комок злости при виде этой лицемерной усмешки. И я улыбнулась в ответ. Защитная реакция. Должно быть, в ночной тени этот жест выглядел куда более устрашающим, нежели показушность Фостер. Да и моя улыбка была искренней, ведь то, что я ответила девушке в следующую секунду, заставило ее побледнеть на глазах.
– Хорошо… Но не так хорошо, как в комнате Вааса, – широкий оскал, несвойственный мне.
«– Я смотрю на тебя и вижу себя.»
Глаза психопатки в миг налились кровью, и она рывком просунула руку в клетку в попытке схватить мое лицо своими когтями, при этом издав нечленораздельный рык. Но у меня уже давно выработался рефлекс на такие резкие выпады в мой адрес, и я ловко отстранилась.
– МРАЗЬ! ТЕБЕ ЗДЕСЬ САМОЕ МЕСТО! Послушные овцы проживают свои никчемные жизни у хозяев, а упертые и жалкие, как ты – в клетках!
– То-то я и смотрю, ты своего хозяина уже нашла, послушная овечка, – очередной смешок сорвался с моих губ сам собой.
Лицо блондинки вновь опалило прилившей к ушам кровью.
– Мой… Как ты говоришь, «хозяин…» Дорожит мной, идиотка. А пф… А твой… вернее, твои… Будут тебя трахать и унижать, шлюшка, – заплетающимся голосом процедила она.
Блондинка смотрела на меня, слегка скосив взгляд. Видимо, я двоилась в ее глазах. В ответ на ее детский лепет я лишь сдержанно улыбнулась, прикрывая ладонью рот, и с иронией вспомнила о нашем с ним разговоре этим вечером…
Да никого эта бездушная скотина не любит.
Даже самого себя.
– Чего скалишься?
– Ничего, – бросила я, не желая продолжать этот тупой диалог.
– ВРЕШЬ, СУКА! – взбесилась Фостер, ударив по клетке. – За дуру меня держишь! Слушай блять сюда, русская шлюха. Я слишком долго зарабатывала его расположение и доверие. Сколько боли мне пришлось перенести, чтобы выжить и занять положение здесь. Я единственная девушка здесь, которая смогла стать пираткой. А ты приперлась на этот остров и решила, что так легко избавишься от меня? Думаешь, что сможешь забрать у меня Вааса и занять мое место?! Да что такая тупая малолетка, как ты, может сделать мне, а?!
– У тебя нет других интересов, кроме твоего ебыря? – перебила я девушку, искренне поинтересовавшись такой одержимостью.
– Тебя ебет?
Блондинка пафосно изогнула бровь и смерила меня взглядом с ног до головы, словно я выглядела дерьмом в ее глазах.
– Все, что тебе нужно усвоить, моя хорошая, что он – мой, ясно тебе?
– Я открою тебе тайну, «моя хорошая», – передразнила я слова Фостер. – Мне насрать, окей?
– Врешь… Врешь, гадина! – Крис вновь завела пьяную шарманку, ударив по клетке, и я устало вздохнула.
Этот разговор мне порядком надоел, и я просто отвела взгляд, чтобы вслушаться в шелест листьев, а невнятные бредни этой ненормальной отодвинуть на задний план своих мыслей…
Наконец поняв, что никакой реакции с моей стороны нет, Крис, вновь издав непонятный рык, поднялась на подкошенные ноги, слегка пошатнувшись на высоких каблуках, и схватилась за прутья, чтобы не упасть во все это дерьмо своей нафуфыренной мордой.
– Пф… Че молчишь? Сказать нечего? А?
– Я же сказала, мне насрать. Отъебись от меня и иди подыши перегаром на кого-нибудь в другом месте, – раздраженно бросила я, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Но мой ответ не устроил блондинку, ведь пьяной бабе очень хотелось повыяснять отношения. Она вдруг достала из кармана связку ключей и гаденько ухмыльнулась.
– Значит, так, да? Ну-у не-ет… Пф хах… Сейчас мы разберемся с твоей наглой рожей, русская блядь…
Мое сердце забилось чаще при виде того, как Фостер пытается вставить ключ в замок и тот, мать его, предательски щелкнул. Открыв бамбуковую дверцу, Крис, не дав и опомниться, грубо схватила меня за волосы и вытащила наружу, бросая в паре метров от клетки – я сдавленно зашипела, быстро поднимаясь с земли.
– Неадекватная мразь, – хватаясь за волосы, процедила я.
– Ничего, моя хорошая. Ты мне за все ответишь. А за «мразь» – сейчас же!
Крис сильнее вцепилась в горлышко бутылки, что покоилась в ее руке, и ударила ей об бетонную стену. Десятки осколков тут же разлетелись, заставляя пленников вскрикнуть и отпрянуть в разные углы, но звук разбившегося стекла был слишком незначительным по-сравнению с играющим в лагере дабстепом.
– Розочка? Серьезно? – скептически произнесла я, кивнув на оставшееся в ладони блондинки горлышко от бутылки.
Внешне я изображала полнейшее безразличие и готовность к любому пиздецу, что устроит эта ненормальная, но внутри меня все клокотало и теперь, при виде острия в руке девушки, клокотало особенно неприятно.
– А что? Возьму тебя окровавленной. Люблю мясо с кровью, – рассмеялась девушка.
Фостер с диким воплем подбежала ко мне, замахнувшись острым горлышком. Я отступила на шаг и схватила ее руку, которой девушка держала бутыль, и ее вторая рука тут же вцепилась в мое горло. Блондинка то и дело сжимала и расжимала пальцы, чтобы сдавить мне глотку, но ей мешал мой вздернутый локоть.
На мою удачу, бухая Крис туго соображала, а потому следующий ход был за мной – не дав времени противнице, я вскинула ногу и с силой ударила девушку по колену. Крис, и так плохо стоящая на двух ногах, подкосилась на каблуках и приземлилась на задницу. Усевшись на ее бедра, я так и продолжила фиксировать ее руки над головой, так как осколок от бутылки в ее руке все еще выглядел слишком опасно. Фостер шипела ругательства в мою сторону и извивалась, пытаясь выбраться из-под моих ног, сжимающих ее бедра. Я автоматом оглянулась вокруг в поисках чего-то, чем можно было бы защититься. И я нашла.
Решившись встать на ноги, я не дала подняться блондинке, без сожаления зарядив ногой по ее солнечному сплетению, от чего та предсказуемо закашлялась, обмякнув на земле и выронив осколок. У меня появились считанные секунды – я подбежала к куче какого-то хлама и схватила первый попавшийся кусок арматуры, вцепившись в него, как в спасательный круг. Тяжело дыша, я обернулась к блондинке – шаг, второй, третий. Замах – ее глаза ошарашенно впиваются в мои. Удар. Фостер тут же обмякла на сырой земле.
– Fenita la comédia… – процедила я сквозь зубы, с отвращением смотря на тело перед собой, и отбросила железяку в сторону, сдунув прядь волос со лба.
Девушка была жива. Это хорошо было видно по ее вздымающейся груди. А жаль, я бы обрадовалась, будь это наша последняя встреча. Но добивать эту суку чертова совесть не позволила: слишком уж во мне развито чувство гребаной справедливости, чтобы нападать на беззащитного. А потому действовать нужно было быстро.
«Но сначала небольшой подарочек от меня этим ублюдкам…»
Схватив упавшую связку ключей, я кинулась открывать все клетки, что находились на этом дворе. От такого поворота глаза повстанцев загорелись в ночном мраке, а рты пооткрывались, чтобы захлопать, как у рыб, выброшенных на берег.
– Я хочу помочь вам.
Я не знала, поймут ли повстанцы английский, но русский бы они точно не поняли. Однако женщина, которой я сказала это, облегченно улыбнулась, кивнула, хватаясь за грудь, и переглянулась с другими пленниками, которые томились в следующих клетках. Они, к слову, уже вцепились в бамбуковые прутья, в нетерпении дожидаясь своей очереди на свободу, прося и умоляя выпустить их.
Наконец все клетки были открыты. Это заняло не больше минуты. Я стояла как вкопанная, судорожно соображая, что делать дальше и как сбежать из лагеря.
– Так, окей… Ух ты ж, Господи!
Я вздрогнула, когда обернулась и увидела толпу из нескольких повстанцев за спиной, выжидающе рассматривающих меня.
– Оу, типа… Мне и вывести вас отсюда нужно?
Из толпы вышел мужчина лет сорока, с густой неопрятной бородой, крепкого телосложения. На его руках и лице красовались кровоподтеки, а сам мужчина выглядел ослабшим и измотанным. Еще бы, сколько их здесь держали?
– Спасибо тебе за помощь, – раздался его басистый охрипший голос. – Не стоит медлить, нужно уводить женщин, пока это возможно. Все за мной…
Мужчина махнул рукой остальным и быстрым шагом направился к проходу, откуда недавно выходила Фостер, что лежала сейчас на земле. Проходя мимо, мужчина скривился в недовольной гримасе и сплюнул прямо возле ее лица – я бросила невозмутимый взгляд на ее обмякшую тушу и скептически выгнула бровь.
– Неплохо, – бросил мне он, и я злорадно ухмыльнулась, в последний раз глянув на блондинку. – Может, поищем… Не знаю, дыру в заборе? Или попробуем перелезть через стены? – спросила я повстанца, поравнявшись с ним впереди толпы. – Обязательно так рисковать, идя через лагерь?
