Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 47 страниц)
– Идём, – сказал Слава, взяв меня под локоть сразу же, как только я смогла выползти из процедурного кабинета со смоченной нашатырём ваткой в руке, потому что голова закружилась при первой же попытке подняться после выкачанной из меня на анализы крови.
– Ещё на УЗИ, – попыталась напомнить я, когда он повёл меня вниз по лестнице, уводя с нужного нам этажа. Успев сделать все обследования сегодня, завтра утром можно было покончить с этим навсегда.
И забыть как страшный сон. Не делать трагедии и просто забыть, как и говорила мама.
– Идём, Рита, – с нажимом повторил он, утягивая меня за собой к выходу из клиники. – Хватит уже. Мы уходим отсюда.
Мы зашли в первое попавшееся на пути кафе, я забилась в угол между стеной и диваном и плакала. И говорила, сама не знаю зачем рассказывала ему всё: и про непростые в прошлом отношения с сестрой, и про отца, и даже про тот утренник, на который меня не взяли. А он сидел рядом, слушал и только гладил меня по голове, пока я захлёбывалась слезами и словами.
– И что теперь делать? – спросила я, кое-как успокоившись и вцепившись пальцами ему в ногу от впервые очень чётко пришедшего осознания, что я действительно беременна. И мне предстоит стать матерью для настоящего, живого человека, а не пластикового пупса, как в детстве, и нужно будет вписать его в свою жизнь: в устоявшийся распорядок дня, в свои привычки и интересы, в скромный бюджет студенческой стипендии и в планы на будущее.
Что ещё страшнее: вписать ребёнка в своё сердце.
А вдруг там не найдётся для него подходящей странички?
– Тебе реветь перестать, для начала, а дальше уже разберёмся, – ухмыльнулся он совсем как обычно, словно не произошло ничего экстраординарного, и наша жизнь не перегнулась с ног на голову и не изменилась уже навсегда. Словно всё идёт как и должно, просто своим чередом.
Я тянула ещё несколько недель, прежде чем смогла признаться, что стану мамой. Причём не столько окружающим, сколько самой себе. Наверное, какая-то подсознательная внутренняя тревога никак не давала мне покоя и ослабла только в тот миг, когда установленное на телефон приложение сменило срок беременности на цифру в тринадцать недель.
Дороги назад уже не было. Время передумать вышло, а я, как ни странно, именно тогда снова почувствовала лёгкость и свободу, и впервые со дня сделанного теста могла искренне улыбаться.
– Ох, куська, вот скажи, ну зачем ты к ней ходила? – возводила глаза к потолку моя сестра Люся, пока мы ждали как обычно опаздывающую маму, чтобы вместе преподнести ей новость о том, что аборт я так и не сделала. – Помнишь, как рассуждала Рейчел из «Друзей»? Пусть ребёнок родится и сам о себе расскажет. С нашей мамой это был бы самый правильный вариант.
– Люсь, ты же психолог, – укоризненно напоминала я, хотя сама посмеивалась над её словами. От нервозности тряслись руки, и мне было так страшно снова пройти через весь этот отвратительный разговор, что пришлось крепко прижаться к обнимающей меня сестре.
– Плохой, очень плохой психолог, – покачала она головой, закатив глаза, – и дочь, ну прямо скажем, так себе. Зато сестра хорошая, так ведь, кусик?
Я готова была простить ей даже детское прозвище, которое когда-то давно казалось обидным до слёз: маленькой я действительно часто кусалась, причём как в пылу наших ссор и драк, так и от избытка любых эмоций, будь то страх или радость.
Люся взяла всё на себя. Излагала самую суть, не велась на мамины зашкаливающие эмоции, от которых меня саму всегда подбрасывало и штормило, как от десятибалльного землетрясения. Рассказывала, что сможет помогать и сдвинет всю свою работу на вечер, чтобы помогать с малышом по утрам и дать мне возможность не уходить в академ. Обрывала маму, когда речь снова, и снова, и снова заходила про деньги.
Тогда я чуть ощутимо вздрагивала каждый раз, стоило ей произнести это слово. Малыш. Оно казалось таким солнечным, мягким и гладким, как те маленькие одеяльца, что я первым делом заметила, однажды позволив себе зайти в детский магазин. А у меня, несмотря на раздражающе-давившие на ничуть не изменившийся внешне живот резинку колготок и пояса всех брюк, до сих пор не укладывалось в голове, что внутри живёт тот, кто через полгода станет одним из тех пухлощёких новорождённых с картинок.
Ко мне вообще не приходили все те эмоции, о которых писали в интернете. Никакого дикого восторга, никаких слёз счастья, и даже на шевеление маленьких ручек и ножек на первом УЗИ я смотрела скорее с недоверием: почему-то мне думалось, что они наверняка включают на экране какую-то стандартную, умилительную запись, ведь не может вот это всё сейчас происходить прямо внутри меня. Не может там уже находиться маленький, несуразный человечек, умеющий пинаться и цепляться руками за пуповину.
Спустя почти два месяца я в полной мере ощутила, как именно ребёнок умеет пинаться. Наверное, только с этими решительными и требовательными толчками, чаще приходящимися под рёбра, я с удивлением обнаружила, что всё было по правде. И Слава, до этого предпочитавший, как и я, сохранять вид, словно ничего не происходит, вдруг стал подозрительно задумчивым и даже немного рассеянным.
– Ты расстроился? – сама не знаю, зачем я решила вдруг поднять эту тему, категорически запретив себе говорить о ней ещё час назад, когда врач впервые заверила нас, что родится девочка.
Мы сидели на скамейке в парке, от тёплых солнечных лучей приходилось щуриться, а ладонь Славы легонько поглаживала мой живот: так у него всегда получалось успокоить разбушевавшегося внутри ребёнка, любившего крутиться юлой именно в те моменты, когда мы оказывались вместе.
– Это же генетика и теория вероятности, а не стол заказов, – фыркнул он с таким видом, словно только что услышал от меня какую-то ужасную глупость.
– А если бы это был стол заказов?
– То я бы заказал только отсутствие аллергии на кошачью шерсть.
Со Славой мы виделись мизерно мало, иногда ограничиваясь только встречами в поликлинике, куда приходилось ходить на анализы или обследования каждую неделю, и парой часов вместе после этого. Наверное, я была глупой и наивной, беспрекословно засчитав за оправдание этих исчезновений лишь однажды оброненное им «у меня работа», а ещё очень безрассудной, раз не интересовалась у него, как мы будем жить дальше, после рождения ребёнка.
Дочери. Я крутила это слово на языке так и сяк, и оно отдавало приятной, освежающей кислинкой сочного и спелого нектарина, и идеально ложилось на размытые розово-пурпурные краски летнего неба перед закатом, под которым мы гуляли вечерами.
Лето стояло жаркое, знойное, удушливое. Поэтому я с нетерпением ждала, когда Слава приедет после работы, чтобы насладиться всего одним часом в сквере неподалёку от дома, где впервые за день удавалось щедро глотнуть свежего и бодрящего воздуха и подставить лицо приятно-прохладному дуновению ветра. Я бы гуляла и всю ночь напролёт, но его очень быстро начинало клонить в сон, и мы спешили вернуться домой, и самыми лучшими были те моменты, когда он не возвращался потом в общагу, а оставался у меня, несмотря на то, что успевал заснуть даже раньше, чем мои губы касались слегка колючей щеки и шептали «спокойной ночи».
Только однажды он появился на несколько часов раньше обычного, и под насмешливой улыбкой и ледяным холодом в глазах чувствовалось волнительное напряжение. И, выйдя из дома, мы пошли совсем в противоположную от сквера сторону.
– Давай распишемся. Так будет намного проще оформлять все документы на ребёнка, – пояснил он, чуть сбавляя шаг.
– А нас примут вот так сразу?
– Да. Я уже договорился.
Всё действительно прошло быстро и легко: оказалось достаточно заполнить заявление и несколько минут подождать штампа в паспорте и выданного нам на руки свидетельства о браке. Никаких помпезных поздравлений, напутствий на будущую жизнь и даже свадебного марша.
Помню, как мы вышли из ЗАГСа и Слава купил мне стаканчик горячего какао, и я пила его жадно, обхватывала вспотевшими ладонями стаканчик, потому что меня морозило, даже несмотря на летнее пекло.
И почему-то очень хотелось сказать, что не стоило с этим спешить. Что у нас ещё было время.
Оказалось, что не было.
Тогда я списывала какую-то особенную связь между ним и нашим ребёнком на бушующие гормоны и разыгравшееся воображение, но спустя много лет я убедилась, что Слава действительно чувствовал её как-то особенно тонко, как и всегда меня.
– Только обязательно дождитесь меня, – услышала я его шёпот утром, сквозь дрёму, поэтому не обратила на эти слова никакого внимания. Мы не дождались: мне стало плохо уже через несколько часов, и скорая забирала меня из дома уже почти в бессознательном состоянии.
Юношеский максимализм, безалаберность, попытки убедить себя, что мне просто кажется, что ещё слишком рано, что всему виной жаркая погода, чуть не стоили нам обеим жизни.
Можно было оправдывать состояние своего шока после операции тем, что я не успела подготовиться к роли матери, не ожидала, что первые несколько дней придётся сквозь головокружение и режущую боль в идущем по низу живота шве ходить в соседнее отделение, где держали всех родившихся раньше срока детей. Но нет, за те три недели, украденные у нас с дочерью моим слишком слабым телом, на самом деле ничего бы не изменилось.
Я плакала, когда по несколько раз примерялась, но так и не понимала, как правильно взять её на руки. Плакала, когда не получалось её кормить не то что грудью, а даже из бутылочки, потому что ту тоже нужно было держать под каким-то особенным углом наклона. Я плакала, даже просто возвращаясь к себе в палату и отвечая на десятки сообщений от подруг, сестры и мамы – из-за карантина в роддом не пропускали никого из посетителей.
Только Слава не писал и не звонил.
Одна из двух дежуривших посменно медсестёр будила меня среди ночи и тихонько отводила вниз, в приёмное отделение, где он просто сгребал меня в охапку и повторял строго, чтобы я перестала реветь. И я переставала. Слишком привыкла за прошедшие годы покорно выполнять всё, что он говорил.
Неделя в роддоме показалась мне вечностью. Но теперь, оглядываясь назад, в памяти всплывает только яркая вспышка страха, трепета, предвкушения в тот миг, когда он впервые осторожно взял Злату на руки и смотрел на неё долго-долго, пристальным и настороженным взглядом оглядывал торчащие из ажурного светлого покрывальца маленькие ладошки, которые она, как настоящий Гудини, доставала наружу, несмотря на все старания детских медсестёр; на маленький нос и круглые щёки с ярко-розовой, ещё слегка шелушащейся кожей, сурово поджатые от недовольства тонкие губы, на торчащие на макушке нелепым вихрем рыжие волосы.
– Она совершенна, – произнёс он абсолютно серьёзно, и я до сих пор уверена, что Злата слышала и запомнила этот момент так же чётко и ясно, как я.
Потому что именно это утверждение она оправдывала каждым днём своей жизни.
Ей не исполнилось и месяца, когда мы переехали в снятую для нас Славой квартиру. На все вопросы о деньгах он только отмахивался и говорил, что успел кое-что накопить, и уверял, что мне не стоит переживать и нам хватит на всё необходимое. Я и не переживала: просто чувствовала свою вину в том, что теперь и ему приходилось меня «тянуть».
Мне было грех жаловаться. Люся и правда охотно нянчилась со Златой, пока я бегала по самым важным лекциям и отсиживала семинары как на иголках, постоянно не находя себе места и поглядывая на часы каждые несколько минут в ожидании возможности скорее вернуться домой. К вечеру часто приезжали Полина и Наташа, даже остававшиеся до утра, если Слава работал в ночную смену, чтобы помочь мне выспаться.
Но высыпались мы все, потому что маленькая мисс Чанухина действительно была совершенством, и в интервале с десяти вечера и вплоть до шести утра издавала разве что звуки сладкого детского посапывания.
– Максим, тебе подкинули бракованного брата! Я точно тебе говорю, дети умеют спать по ночам, – возмущалась Поля, ещё до меня успевшая с головой окунуться во все неоднозначные впечатления от незапланированного материнства.
От Златы были в восторге все. Наташа, которая относилась к детям слегка настороженно и честно признавалась, что сама не решится завести даже хомячка (сейчас нам обеим смешно вспоминать про это, но десять лет назад наши представления о мире были контрастно чёрно-белыми и допускали в себя лишь поправки на две ярко-рыжие макушки). И моя мама, так и не смирившаяся с моим выбором, внучку, тем не менее, искренне любила.
Самым сложным оказалось не справиться с дочкой, а разобраться в том, какие именно отношения связывали нас со Славой после её рождения.
Мы перестали быть любовниками очень давно, когда врачи первый раз предупредили о том, что беременность может протекать с осложнениями и лучше сохранять покой. Да и желание пропало напрочь, уступив место повышенной тревожности, запрятанному за показным безразличием волнению о будущем и постоянной усталости.
Я считала это всё своей виной. Поэтому так испуганно отторгала от себя тот вечер, когда он пытался повернуть всё вспять: сделал для меня ванную с ароматными маслами, приглушил в квартире свет и ласкал меня очень долго, усадив к себе на колени, выцеловывал шею и ключицы, гладил руки и спину, действуя аккуратно и безумно нежно. Так, как не делал никогда до этого.
– Мне это не нужно, – голос дрожал, когда я решилась сказать ему об этом, почувствовав щемящую тоску от того, насколько непривычным и чужим воспринималось происходящее между нами. – Я хочу, чтобы всё было как прежде.
Он терпеливо убрал со своего затылка мои пальцы, пытавшиеся грубо сжать его волосы, как делали это теми безумными, страстными ночами, по которым я успела соскучиться. Ладонями обхватил моё лицо, посмотрел на меня с улыбкой, как на несмышлёного ребёнка, и тихо сказал:
– Это нужно нам обоим, cherie. Как прежде уже никогда не будет.
Мы всё равно вернулись к тому, что перед выходом из дома с утра необходимо тщательно осмотреть себя в зеркало и убедиться, не виднеются ли из-под одежды покрывающие тело засосы и укусы. Но для этого понадобилось снова двигаться навстречу друг другу. Учиться быть друзьями при свете дня.
Злате должно было вот-вот исполниться три года, когда Слава повёз нас в Париж. Подготовка всех документов и получение виз заняли несколько месяцев, но я всё равно восприняла это как самый настоящий сюрприз, и, только выйдя из самолёта, постоянно напоминала себе, что хотя бы иногда следует дышать.
К тому времени он уже хорошо зарекомендовал себя в крупнейшей компании, занимающейся техникой, куда попал совсем случайно, разговорившись с будущим любовником моей сестры, работавшим лично на одного из владельцев. Он зарабатывал там столько, что, наконец приехав в столицу Франции, мы могли себе позволить если не всё, то очень многое.
Отель на одной из улочек Монмартра, с виднеющимися из окна куполами Сакре-Кёр, особенно волшебно выглядящего по ночам. Завтраки, обеды и ужины в уютных брассери, с настоящей антикварной мебелью, непередаваемой атмосферой ценной старины и ароматом свежей выпечки, от которого живот сжимался в предвкушении тающей во рту хрустящей корочки. Экскурсии по всем музеям, походы по бесконечно прекрасным улочкам города, свободное перемещение на такси, когда Злата уставала очаровывать французов своей лучистой улыбкой и по-детски непосредственными «merci», «pardonne» и «bonjour monsieur, bonjour madame», и неожиданно засыпала у нас за руках за пару секунд.
Около прорезающего вечернее небо серого скелета Эйфелевой башни мы тоже оказались уже с дремлющей у Славы на плече Златой. Она сжалась в маленький комочек, свернулась на ручках совсем как котёнок, и только пушистые ярко-рыжие волосы вовсю разметались вокруг головы и, наэлектризовавшись, прилипли к его одежде, разукрасив одну половину тёмного джемпера оранжевым солнышком.
Наверное, стоило сразу поехать в гостиницу – даже эти мизерные тринадцать килограммов счастья казались неподъёмными уже через полчаса, но Слава сам настоял, чтобы мы сначала прошли по всему Марсовому полю. Именно там, присев отдохнуть ненадолго и аккуратно перехватив сопящую дочь одной рукой, второй он достал из кармана кольцо и молча протянул его мне. Не отдал, а с насмешливой улыбкой ждал, когда же я соображу правильно подать правую ладонь, позволив ему самому надеть его на безымянный палец.
– Мы должны были оказаться здесь три года назад, – хмыкнул он и легонько погладил Злату по голове, убрал от её лица несколько капризных прядей волос. – Тогда я уже накопил вполне достаточную сумму, продумал поездку, но вот… пришлось скорректировать свои планы.
– На эти деньги ты потом снимал квартиру?
– Да. Они оказались очень кстати. Но ты же знаешь, если я что-то для себя решил…
– То никогда не отступишься от задуманного, – с улыбкой продолжила я, почему-то смущённо и почти украдкой разглядывая тонкое и изящное кольцо с россыпью маленьких камней, идущих волной.
– Да, не отступлюсь. Мне пришлось подождать своего звёздного часа, а кольцу полежать несколько лет в укромном месте. Сейчас я бы выбрал другое. Что-нибудь очень дорогое, – хмыкнул он, – поэтому подумал, что лучше ничего менять.
Я склонилась к нему и потёрлась щекой о плечо, пока Слава молча переплёл наши с ним пальцы и задумчиво оглядывался по сторонам, словно до сих пор не мог поверить, что действительно добрался до конечной цели. Мы добрались. И даже не вдвоём, а втроём.
– Почему ты тогда передумал? В клинике, – осмелилась я озвучить вопрос, уже давно возникающий в те моменты, когда я наблюдала за его общением с дочерью. Бережным, ласковым, по-особенному трепетным, словно в руках его было самое хрупкое и драгоценное существо в мире.
Раньше я и подумать не могла, что родитель может настолько боготворить своего ребёнка.
– Я не передумал. Просто дал возможность тебе самой принять решение. Хотя ещё в тот момент, когда ты первый раз сказала про аборт, я готов был поклясться, что ты этого не сделаешь. И не сделала бы, а у меня сил не хватило и дальше молча смотреть, как ты над собой издевалась.
По возвращении в Москву я всё же сменила свою фамилию на его – тогда, перед рождением Златы, было не до лишних заморочек с заменой всех документов. Оказалось, что наши друзья были даже не в курсе того, что мы расписались три года назад, потому что за суетой с моим экстренным кесарево мы просто забыли им об этом сообщить.
История возникновения нашей семьи была странной. Неправильной. Наполненной маленькими и большими, досадными и фатальными ошибками, сложившимися в лабиринт, из которого оставался лишь один единственный шанс выбраться наружу, в светлое и счастливое будущее. И мы этим шансом воспользовались.
Мы никогда не встречались, не планировали ребёнка, так и не отпраздновали свадьбу. Но искренне любили друг друга всегда, несмотря ни на что.
Сейчас, спустя тринадцать лет с начала нашего со Славой общения, ничего в сущности не изменилось.
Мы друзья днём. Любовники ночью. И только родители – круглые сутки.
Комментарий к Глава 40. Ещё один эпилог, или откровения Риты Анохиной.
Вот и всё, дорогие мои читатели. Теперь три килограмма конфет официально закончены!
Спасибо всем вам за отзывы, за поддержку, за пожелания. Спасибо моей бете, Strannitsa_49 за то, что терпеливо исправляла мои косяки и делала этот текст лучше для вас!
Как и грозилась, я начала историю Наташи. Она совсем не похожа на остальных моих женских персонажей, но тоже заслуживает своего счастья!
Ссылка на её историю:
https://ficbook.net/readfic/10228594
А я с вами не прощаюсь – мы всегда сможем увидеться в других моих работах ;)
========== Бонус 1. Наследственная предрасположенность. ==========
Комментарий к Бонус 1. Наследственная предрасположенность.
Дорогие мои, я обещала иногда дополнять работу маленькими историями-бонусами, и сдерживаю своё обещание!)
С 14 февраля вас! В подарок выкладываю один забавный случай из будущего наших героев))
Время действия: после эпилога основной работы и до текущих событий «стандартного отклонения».
Наташа.
Вообще-то, детские праздники – это не моё. Я стараюсь держаться как можно дальше от любых сборищ людей, где нельзя пить сколько хочется, ругаться матом или травить пошлые шутки.
Но ради друзей можно пожертвовать многим. Например, проснуться в пять утра в свой заслуженный и долгожданный выходной, потратить час на макияж и укладку, а потом ещё полчаса – на попытки это великолепие сделать не настолько ярким и вызывающим, вовремя сообразив, что образ рок-дивы как-то не вяжется с выездным семейным праздником.
Три часа дороги, две пробки, один подрезавший меня на Хонде козёл и обгрызенный с психа ноготь, и вот я уже на долгожданном (нет!), весёлом (как же!) и умилительном (ага, конечно) детском празднике.
Я. На детском празднике.
В целом, тут, конечно, сносно. Территория арендованной турбазы огромная и очень ухоженная, маленькие деревянные домики-избушки выглядывают из-за деревьев, как грибы-переростки, и с погодой нам повезло: солнце светит ярко, но ненавязчиво, а тёплый летний ветерок красиво поднимает в воздух подол моей расклешённой бордовой юбки и звякает длинными цепочками-серёжками с драгоценными камнями, играющими разноцветными бликами.
Сыну моих друзей сегодня исполняется всего три года, но для него и его таких же маленьких гномиков-друзей уже выделен отдельный стол, огромная игровая площадка и кучка каких-то ряженых, с наигранно весёлыми воплями носящихся вокруг детей, пытающихся оттянуть их от конфет в сторону игр.
Наивные.
С другой стороны, отдельное спасибо за то, что взрослый стол стоит отдельно. И – кажется, не случайно, – на очень большом расстоянии от детского. На таком большом, что и смех, и слёзы доносятся до меня лишь отголосками, и можно только догадываться, о чём с таким напыщенным и важным видом младший брат Ивановых вот уже десять минут рассказывает дочке Чанухиных.
Кстати, раз уж я начала про благодарности, то вот это прелестное прохладное шампанское, что шипит пузырьками у меня в бокале, тоже их заслуживает!
– Скучаешь? – томный голос звучит прямо над ухом, и чужое дыхание приятно обдувает кожу на шее, разгорячённую нарастающей к полудню жарой и первым выпитым бокалом шампанского.
Я исподтишка кошусь на этого наглеца, бесцеремонно ворвавшегося в моё личное пространство и привалившегося плечом к декоративной колонне под натяжным шатром. Он же смотрит на меня с хитрым прищуром и широкой улыбкой, порыв ветра эффектно треплет его русые волосы, и для полноты образа не хватает лишь дерзкого подмигивания и какой-нибудь банальной фразочки, вроде «детка, со мной тебе не придётся скучать».
Но вместо этого он быстро озирается по сторонам, чтобы убедиться, но на нас никто не обращает внимания, и протягивает своё любимое:
– Крольчоночек.
– Ты что, пытаешься меня склеить? – фыркаю я, демонстративно отворачиваюсь от него и делаю глоток уже не такого прохладного шампанского, параллельно высматривая на столах ещё одно ведёрко со льдом и призывно торчащим из него горлышком бутылки.
– Тебе показалось, – искренне заверяет Артём и смотрит на меня с немым укором в светлых глазах, где так и читается: «Как ты только могла такое обо мне подумать?!»
Он отлипает от колонны и окидывает её оценивающим взглядом – ну, знаете, таким, от которого юные впечатлительные девочки готовы выпрыгнуть из трусиков, – потом подкидывает мне не самые приличные ассоциации, медленно проводя пальцами по светлой рельефной поверхности и восхищённо вздыхает, что очень уж похоже на короткий стон.
Бокал чуть не выскальзывает из моих вспотевших ладошек, и несколько капель шампанского переливаются за край.
– Какое прекрасное оформление! – выдыхает он ещё раз, из клишированного героя-любовника перевоплощаясь в утончённого эстета. – Эти греческие мотивы просто завораживают! Посмотри, на каждой колонне имитация фресок с сюжетами из мифов. На этой – похищение Персефоны Аидом. И эта белая, полупрозрачная вуаль, которая идёт драпировкой по потолку и спускается каскадом между колоннами, оттеняя нежные оттенки расставленных на столе цветов…
– Да. Симпатичненько, – отзываюсь я, едва сдерживая смех.
– Тогда тебе наверняка понравится беседка по другую сторону от озера, – заявляет уверенно Артём, забирает из моих рук бокал, смотрит на него мгновение и допивает остатки шампанского залпом, прежде чем отставить тот на ближайший маленький столик.
– Беседка?
– Беседка. Красииииваяяяя, – многообещающе протягивает он и активно качает головой в подтверждение своих слов, настойчиво утягивая меня вслед за собой за пределы шатра.
– И как она далеко отсюда?
– Очень далеко.
– И вокруг ничего нет?
– И никого, – добавляет он крайне довольным тоном, после которого я сама оглядываюсь, проверяя, что нас никто не видит, и прижимаюсь ближе к нему, охотно семеня следом.
– Иванов, тут у твоего племянника вообще-то день рождения, детский праздник, а ты только и думаешь о том, где бы потрахаться?! – из-за того, что приходится шептать, мой голос не передаёт должных эмоций. Но если со стороны могло показаться, что я возмущаюсь, то на самом деле это вовсе не так.
Я, скорее, восхищаюсь.
– Мы просто идём смотреть беседку, – категорично заявляет он, отправляя мне ещё один укоризненный взгляд, и щипает за ставший колом сосок, слегка выпирающий из-под тонкой тёмной блузки. – Я хочу её сфотографировать.
– Да ну?!
– Ну да, – охотно кивает Тёмка, снова озираясь вокруг.
– Да не смотри ты постоянно по сторонам, так мы выглядим ещё более подозрительно! – шикаю на него и возвращаю должок щипком за обтянутую светлыми брюками задницу.
– И правда, – он чуть притормаживает, смотрит на меня внимательно, словно раздумывает о чём-то, а потом расплывается в широченной и довольной улыбке Чеширского кота, которая мне определённо очень нравится. – Поможешь мне сфотографировать одну занятную деталь? Она так неудобно расположена… Наверное, тебе придётся нагнуться, а я встану сзади и надёжно тебя подержу.
Честное слово, если бы вы видели эти честные, широко распахнутые и невинные глаза напротив, то в жизни бы не поняли, что именно он имеет в виду.
Я же знала Артёма слишком хорошо, и в глубине души догадывалась о том, что такую возможность скрасить этот скучный день он не упустит.
Ну как догадывалась… Предполагала и надеялась. Настолько, что в целях экономии нашего времени и сил предусмотрительно не надела трусы.
– А если я просто сяду к тебе на коленки? – уточняю как бы невзначай и показательно обмахиваюсь ладонями, чтобы следом расстегнуть несколько верхних пуговичек на блузке.
– Думаю, так мы тоже справимся с этой задачей, – подтверждает он и, уже не стесняясь, хватает меня за руку и тащит к той самой беседке, спрятавшейся в уединении среди высоких и густых деревьев.
Выглядит она и правда… миленько. Наверное. На самом деле я успеваю заметить только округлую форму и щедро обвивающий белые перила плющ, потому что дальше от созерцания прекрасного меня отвлекает язык Артёма, по-хамски пролезающий прямиком мне в рот.
Его пальцы проникают под наполовину расстёгнутую блузку, слегка поглаживают и тщательно сминают грудь, потом ловко выбираются из-под одежды и спускаются ниже, чтобы проделать всё то же самое с моими ягодицами.
– Склеить, потрахаться… Фу, как грубо, Крольчоночек! – ворчит он недовольно между поцелуями в шею и, пока я ловко расправляюсь с ремнём и молнией на его брюках, решительно задирает мою юбку вверх, проходится ладонями по голым бёдрам и даже слегка отстраняется, чтобы убедиться, что ему не показалось.
Ну да, ну да. Как будто бы отправленное мной полчаса назад в ответ на его «я припарковался, ты где?» сообщение с провокационным «стою с шампанским и без белья» было похоже на шутку.
На Иванова надейся, а сама не плошай.
Полина.
Я ничуть не преувеличу, если скажу, что этим праздником грезила целый год. Ровно со второго дня рождения Данила, который растянулся аж на четыре дня, ведь вся наша родня и друзья просто не помещались разом за стол у нас в квартире, прежде казавшейся мне большой и просторной.
Конечно, я могу соврать и вдохновенно рассказать о том, что специально выбирала место с красивыми пейзажами и свежим воздухом, чтобы в этот чудный день мой сын оказался как можно дальше от городской суеты, от загрязнённого мегаполиса, от всех этих гаджетов и мультиков, негативно сказывающихся на развитии и социальной адаптации ребёнка.
Но к чёрту ложь и пафос. Так как наша с Максимом свадьба оказалась очень скомканной и спешной из-за стремительно растущего у меня беременного живота, я решила внаглую отыграться хотя бы сейчас, когда Даня уже не висел на груди каждый час, но ещё не научился как следует продавливать нас на свои желания, вроде оформления праздника под дикие джунгли Амазонки, о которых с прошлого года твердит Егор.
Только представьте: огромное зелёное поле, шатры с развевающимися по ветру белыми занавесками, лёгкая и непринуждённая музыка, живые цветы, атмосфера уюта, любви и веселья. И среди всего этого я, с распущенными волнистыми волосами, в длинном полупрозрачном платье молочного цвета, со счастливой улыбкой на губах, порхаю как нимфа.
Казалось бы, ну что могло пойти не так?
А я вам скажу: всё. Точнее, та часть плана, которая касалась непосредственно меня.
Лезущие клоками волосы пришлось постричь под каре ещё месяц назад. Платье на меня налезало, но грозило треснуть при любом резком вдохе, поэтому пришлось его заменить на обычный светлый летний сарафан, наспех схваченный вчера в ближайшем к дому торговом центре. Ну и счастливая улыбка как-то не клеится после утра, проведённого в обнимку с унитазом из-за токсикоза.
Вот и получается, что этот грустный слоник, обречённо сложивший руки у себя на коленях и тоскливо наблюдающий за чужим весельем – именно я.
Хотя бы Даньке здесь хорошо: мы пригласили на праздник всю его группу из детского сада, прослыв при этом небывало щедрыми людьми. На самом же деле, просто не смогли найти тех, кого бы можно было назвать его друзьями, потому что общался он со всеми разом и одинаково хорошо, чем на нас с Максимом оказался совершенно не похож.
«Видимо, в дядю пошёл», – только и пожимали плечами мы, но при этом каждый имел в виду именно своего брата.
Изначально казавшаяся необъятной площадка постепенно заполняется прибывающими гостями, и я уже перестаю всматриваться в их лица, наблюдая только за тем, как Данька радостно носится с водяным пистолетом наперевес, ну и украдкой подглядываю за Егором, как и всегда не отлипающим от Златы.
Злата – просто чудо. Не знаю, кто ещё в свои шесть лет может так усердно слушать нудный рассказ Егора про различия между эволюционными теориями.
