Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 47 страниц)
И теперь в моей голове прочно засел страх, что второй раз может стать таким же болезненным, смазанным, ничуть не похожим по ощущениям на эйфорию, приходящую во время долгих поцелуев и откровенных прикосновений его пальцев. А телу было плевать на всё, и оно отзывалось ещё большим возбуждением, чем прежде, стоило лишь подумать о том, как я снова окажусь обнажённой в его крепких объятиях.
И мне снова хотелось.
То ли всё исправить, то ли опять наступить на те же грабли.
– Пооооля… – я вздрогнула от неожиданности, услышав его голос прямо за дверью, ведущей из комнаты в ванную. Но прежде, чем успела выкрикнуть что-нибудь в ответ, дверь уже приоткрылась, и Иванов тут же ввалился внутрь с непринуждённой улыбкой на губах. – А я уже подумал, что ты от меня сбежала.
– Опыт показывает, что это бесполезное занятие, – философски заметила я и с нарастающим недоумением стала наблюдать, как он спокойно прикрыл дверь изнутри и подошёл вплотную к ванне, с лукавой улыбкой присел на её бортик и принялся тщательно разглядывать густую пену. Так, словно видел всё находящееся под ней.
Я смутилась и на всякий случай вытянула шею, чтобы убедиться, что под пеной действительно ничего не видно. Перевела недоумённый взгляд на Максима, чей визит стал полной неожиданностью и навевал на разного рода пошлые мысли, которые, казалось, так отчётливо вырисовывались в моих широко распахнувшихся глазах и покрасневших щеках, что ему и стараться не нужно, чтобы их прочитать.
И он, как назло, в одних лишь серых домашних брюках, и светлая кожа его оголённого торса мгновенно стала влажной от стоящего в комнате пара и блестела так красиво, что хотелось вытянуть руку и медленно провести пальцем по его груди. Уверена, после этого на подушечке собралась бы маленькая капля, которая должна была испариться с громким шипением, потому что мне было не просто жарко – невыносимо горячо внутри.
А когда я смотрела, как взъерошены его влажные после душа волосы, на губы лезла улыбка. Широкая, счастливая, немного нездоровая и пугающая меня саму. Потому что я, кажется, настоящая фетишистка.
Влюблённая фетишистка.
– Ты в курсе, что только что беспардонно ко мне вломился? – поддерживать видимость спокойствия, пока меня вовсю раскручивало на эмоциональной карусели, было заранее гиблым делом. Но я просто понятия не имела, как реагировать на него, такого загадочного и соблазнительного, пришедшего ко мне, но до сих пор ничего не предпринимавшего.
Кажется, он тоже ждал от меня чего-то, и во взгляде его вспыхнул знакомый уже огонёк. Сейчас, вот прямо сейчас там начнут вовсю скакать и резвиться бесы, однажды попавшись во власть которых я уже не смогла вырваться обратно на свободу.
Он и правда моё наказание. Мой главный соблазн, моя главная слабость, мой личный котёл в аду, в котором оказалось так приятно вариться заживо.
– Вообще-то на двери, прямо под ручкой, есть такие маленькие штучки, и если их просто повернуть, то уже никто… А, чёрт, забудь об этом!
– Мааааксим, – с не менее хитрой улыбкой, чем у него минутой ранее, я придвинулась поближе и почувствовала какой-то приятный, сладковатый, неуловимо-знакомый запах, только усиливший желание поскорее поцеловать его и уткнуться носом в тёплую шею. Пальцы обхватили локоть той руки, которой он опирался на край ванны, и резко дёрнули её на себя.
Конечно, опрометчиво было думать, что мне хватит сил его уронить, и расчёт шёл только на эффект неожиданности. Сработало это отчасти: его рука соскользнула и плюхнулась в воду рядом с моими коленями, а сам Иванов опасно наклонился, но равновесие удержал. А спустя мгновение просто поднялся, как ни в чём не бывало залез ко мне в ванну и немного поёрзал, устраиваясь поудобнее.
– Здесь маловато места для двоих, – пролепетала я, пытаясь пошевелить ногами, на которые он по-хозяйски уселся всем своим немалым весом.
– Ничего, ты мне не мешаешь, – нагло ухмыльнулся он, но всё же немного приподнялся, для равновесия облокотившись ладонями о край ванны прямо над моими плечами.
Ситуация вышла из-под моего контроля, толком не успев под него попасть, и вместо дурацкой шутки всё оборачивалось очередным моментом будоражащего напряжения, возникающего каждый раз, стоило нам оказаться так близко друг к другу.
Моего терпения хватило всего на несколько глубоких глотков горячего и влажного воздуха, жадно выхватываемых в попытке успокоиться и прийти в себя. Я пыталась не реагировать, просто не обращать внимания на то, как он склонился надо мной низко-низко и дыхание щекотало подбородок, и это ощущение почему-то снова отбрасывало меня на несколько месяцев назад, в физкультурный зал, где мне приходилось задыхаться от ярости и обиды во время нашей перепалки. Тогда он нависал надо мной так же, но сердце ёкало от страха, а вовсе не от восторга, как сейчас.
И мне вдруг стало так тоскливо, тягостно, просто невыносимо думать о том, что мы могли так и остаться врагами. Могли остаться чужими.
И осознание этого остро полоснуло по груди и оставило после себя кровоточащую рану, о которой хотелось скорее забыть. А я знала только один способ забыть вообще обо всём на свете.
К его губам я потянулась сама. Обхватила ладонями шею, из-за чего он вынужден был прижаться вплотную ко мне; вода разошлась волнами от наших почти полностью соприкоснувшихся тел и начала переливаться за края ванны множеством тонких струек. Впервые я первая решилась проникнуть языком вглубь его рта и тут же почувствовала лёгкий сладковатый привкус какао – вот чем от него так непривычно пахло.
Руки Максима жадно шарили по моему телу, как-то потерянно, судорожно, словно он сам не понимал, чего именно хочет, и пытался дотронуться до каждой клеточки моей кожи разом. Я то и дело чуть не уходила под воду прямо с головой, съезжая вниз по скользкому дну ванны, и ему приходилось обхватывать меня за ягодицы, чтобы подтянуть к себе и не позволить утонуть. И когда ему окончательно надоела эта возня, он просто приподнял меня и усадил к себе на колени, промежностью прижав прямо к своей эрекции.
Вся сжавшись от этого ощущения, уже не нового, но до сих пор заставлявшего кровь быстро приливать к щекам и низу живота, я почувствовала отнюдь не ожидаемое сильное возбуждение, а боль. Уже не такую невыносимо саднящую, как прежде, но очень явно различимую, и вслед за ней, конечно же, пришёл страх.
От испуга мои глаза распахнулись резко и широко, тут же заслезились от резанувшего по ним яркого света, чей эффект только усиливался отражением от идеально-белых поверхностей комнаты. И пока шея горела под частыми, пылкими поцелуями, взгляд упал на его плечи, за которые я крепко держалась пальцами: сверху спины уже красовались алые отметки ногтей, оставленные мной накануне на пике болезненных ощущений.
Всё это отрезвило меня быстрее, чем если бы вода вокруг нас вдруг превратилась в лёд. А остановить его не хватало решимости, и мысленно я проклинала собственную глупость, ведь который раз подряд инициатором всех самых необдуманных поступков между нами выступала именно я, словно специально подталкивая, подначивая его к тем действиям, которых сама же и пугалась.
Господи, ну как можно быть такой дурой!
– Там, кстати, какао остывает, – томно шепнул мне на ушко Иванов и прикусил мочку, сильно оттянув её в сторону.
– Какое какао? – мой голос звучал сипло и растерянно, а подушечки пальцев аккуратно прикасались к маленьким ранкам на его плечах, чтобы не надавить и не причинить боль. О чём он говорил, я вообще не понимала, пребывая в состоянии, мечущемся на стыке между эйфорией от поцелуев и транса от осознания того, к чему они должны были привести.
– Какао, которое стоит на столике в комнате и ради которого я вообще-то сюда пришёл. Потому что среди советов из интернета, знаешь ли, было ещё… – договорить ему я не позволила, прижав ладонь к его рту и обречённо застонав. И почему, черт побери, он так спокойно обо всём этот шутит, а меня просто разъедает изнутри от стыда?
– Ты можешь хоть на десять минут воздержаться от сарказма? – его язык быстро мазнул по моей ладони, вынуждая тут же отдёрнуть её и смутиться ещё сильнее. Хотя сильнее, казалось, уже некуда, и щёки невыносимо жгло от стремительно приливающих к ним одна за другой порций крови.
– Слово «воздержаться» звучит как издёвка, когда ты сидишь на мне голая, – ухмыльнулся Максим, и я зажмурилась и прижалась лбом к его плечу, чтобы спрятать лицо и не смотреть в глаза этому наглому подлецу. Его тело чуть подрагивало – видимо, он очень усердно сдерживал смех, – а ладонь легла мне на макушку и ласково погладила по голове, что вполне походило на маленькое извинение за то, что снова довёл меня. – Знаешь, я, пожалуй, пойду переоденусь во что-нибудь сухое. И когда я вернусь…
– Я уже буду пить какао.
– Главное, будь при этом одета.
***
– Такое чувство, будто у меня начинается клаустрофобия, – отметила я, растерянно оглядывая гостиную в собственной квартире, казавшуюся маленькой и тесной клеткой после огромных пространств и высоких потолков коттеджа Иванова.
Зато он явно чувствовал себя отлично и по-хозяйски уверенно передвигался по моей квартире, в отличие от первого раза, когда мы заезжали сюда новогодним вечером. Тогда он мялся на пороге, не решался пройти в комнату без моего предложения и всюду ходил за мной хвостиком, что-то рассеянно мурлыча, совсем как испуганный котёнок, впервые оказавшийся в новом доме. Ничего общего с тем наглым и самодовольным котярой, который теперь вальяжно развалился у нас на диване и с интересом оглядывался по сторонам, а ведь прошло всего лишь два дня.
Правда, вчерашний день я бы засчитывала лишь наполовину, потому что мы с утра и до вечера провели его в обнимку на диване, доедали последние остатки праздничного ужина (заказывал Максим явно с расчётом на целую футбольную команду, а не на двух подростков) и наслаждались самым традиционным для нас обоих занятием, начатым ещё в новогоднюю ночь: пересматривали все фильмы о Гарри Поттере.
– Странно, что не по себе именно мне, а не тебе, – я покосилась на него, так и замерев по центру комнаты и не зная, чем себя вообще занять. Да и зачем мы приехали сюда, у меня были лишь смутные представления: просто хотелось убедиться, что дома действительно всё нормально, именно так, как в моих лживых сообщениях родителям.
– Я просто больше привык к такой резкой смене обстановки. Раньше я часто после уроков тусил у Славы, и на ночёвку оставался, а у них квартира в сравнении с вашей – вообще клоповник. Но мне после своего дома это даже по-своему нравилось. А потом Слава резко погряз в надуманных любовных страданиях, и все наши встречи вне гимназии в последний месяц сводятся к тому, что он приезжает ко мне в гости и предлагает напиться.
– Не думала, что вы так часто выпиваете.
– Мы и не выпиваем, – скривился Иванов и, не выдержав, схватил меня за ладонь и потянул на себя, призывая присесть рядом с ним на диван. – У Евгения Валерьевича нюх лучше, чем у ищейки, а он категорически против нарушения режима. После Хэллоуина он меня следующие две тренировки так гонял, что мне сдохнуть хотелось, ещё и отчитал потом, хотя, казалось бы, ну на праздник-то можно. А вот Славе всё нипочём, и при этом на утро после пьянки он всегда выглядит так бодренько, что меня зависть берёт.
– Как ты думаешь, они с Ритой… разобрались? – спросила я, придвинувшись поближе и положив голову ему на плечо. Чем больше информации я узнавала о Чанухине, тем стремительней рассыпался его прежний образ в моих глазах: под слоем новенькой, блестящей декоративной штукатурки пастельного цвета проступала кроваво-красная кирпичная кладка, грубая, жёсткая и уже местами взятая плесенью.
Впрочем, судя по последним поступкам Марго, она тоже оказалась не такой невинной и безобидной, как мне всегда казалось. Возможно, они действительно идеально подходят друг другу?
– Я в этом уверен. Потому что за пару часов до отъезда твоих родителей мы говорили со Славой и разошлись со словами «Мне пора собираться к Рите, она меня ждёт», – приторным голоском и с картинным придыханием протянул Иванов, передразнивая своего друга.
– И ты мне ничего не сказал? – тут же возмутилась я, подпрыгнув на месте и ткнув его кулачком в плечо, чем вызывала только лёгкий смешок, потому что все мои даже по-настоящему сильные удары были ему что порхание крыльев бабочки по оголённой коже.
– Я как-то вообще про это забыл. Слишком насыщенно начались наши с тобой каникулы, – от его хитрого прищура, самодовольной ухмылки и заговорщического тона мне вмиг захотелось то ли снова мучительно покраснеть, то ли укусить его посильнее, чтобы перестал наконец делать намёки, на которые я совершенно не знала, как стоит реагировать. А Максим только обхватил руками мою талию и, прижавшись носом к изгибу шеи, прошептал: – И я не боюсь твоих колючек, мой маленький воинственный ёжик.
– Вот и зря! – для порядка буркнула я, улыбаясь и поглаживая его по голове, перебирая пальцами восхитительно приятные, плотные и шелковистые на ощупь волосы. За этими незамысловатыми движениями я могла бы, наверное, провести половину своей жизни, ощущая, как тепло и умиротворение расходятся вверх по рукам и постепенно заполняют собой всё моё тело. – Знаешь, я хочу тебе кое-что показать. Только обещай, что не будешь смеяться.
– Обещаю!
– И никаких дурацких шуточек!
– Ну Поооооль, – жалобно протянул он, но, подняв голову и встретившись со мной взглядом, грустно выдохнул и сдался: – Никаких дурацких шуточек!
Я утащила его к себе в комнату, немного смутившись в тот момент, когда пробежалась взглядом по сплошь заставленным всем подряд, от книг до безделушек, полкам и обилию разноцветных пятен, выглядевшему кричащие-ярким после подчёркнуто спокойной обстановки комнаты Иванова. Оставалось только порадоваться, что ему не довелось видеть мою спальню в нашей прошлой квартире, вызывавшую рвотный рефлекс всеми оттенками розового и заваленную горой мягких игрушек, потому что за неё мне стало бы особенно стыдно.
– Синие обои? – удивился он, с интересом разглядывая корешки валявшихся на столе книг, пока я доставала из шкафа небольшую коробку, под завязку набитую разными памятными вещицами.
– Они в цветочек. И синий цвет успокаивает.
«И когда я выбирала их, мне до сих пор было так плохо после потери брата, что я засыпала, только вдоволь наревевшись в подушку», – хотелось бы добавить мне, но не находилось достаточно сил, чтобы рискнуть и поделиться с ним подобным.
– А где же зайчики, котики и радужные пони?
– Как будто тебе у себя дома котиков не хватает, – я осеклась и испуганно посмотрела на него, слишком поздно сообразив, что именно ляпнула. Ведь, учитывая его напряжённые отношения с матерью, ему могло быть неприятно слышать подобные шуточки, несмотря на то, насколько нелепо и смешно звучали эти «котик» от неё и её мужа. – Максим, извини, я…
– Всё, ты меня уделала, – весело рассмеялся он, подняв руки в знак капитуляции. – Теперь точно никаких дурацких шуточек.
– Ну тогда вот… – несколько обычных тетрадных листочков в клетку, пожелтевших от времени, буквально прожигали мне ладони, и при взгляде на них мне показалась просто отвратительной идея показать это всё Иванову. Да после такого он наверняка подумает, что я больная на всю голову!
– Ты покажешь мне их?
– Я сначала… объясню, что к чему. В общем, у моего брата была фигурка Гендальфа, такая здоровенная, папа ещё её в шутку к нам под ёлку вместо деда мороза ставил. И когда мы с братом очередной раз очень сильно повздорили – он потерял одну вещь и обвинил в этом меня, а потом вещь у него нашлась – он наотрез отказался передо мной извиняться. И чтобы восстановить справедливость, я стащила у него эту фигурку и оставляла ему вот это…
Я протянула Максиму листочки, где в стиле старых детективных фильмов текст был не написан или напечатан, а склеен из отдельных слов или фраз, вырезанных прямо из газет. Содержание записок я почти дословно помнила до сих пор:
«То, что вам дорого, находится у нас. Вы знаете условия сделки. Торг бесполезен».
«У вас есть одна неделя, чтобы выполнить наши требования. Иначе последствия окажутся на вашей совести».
«Надеюсь, это поможет вам понять, что угрозы реальны».
– К последней я приложила вот это, – пальцы подцепили из коробочки кусок ваты, край которого был вымазан красной гуашью и на который я старалась лишний раз не смотреть, потому что даже такая мелочь заставляла мозг вырабатывать неприятные ассоциации и меня начинало слегка подташнивать. – Это должно было символизировать окровавленный кусок бороды. После этого Костя, сначала смеявшийся с этого, психанул, перевернул всю квартиру, пытаясь найти своего Гендальфа, а потом сдался и извинился.
– Да ты просто маленькое исчадие ада! – сквозь смех воскликнул Иванов и, заметив, как я поморщилась, тут же забрал у меня вату и опустил обратно в коробку, зацепившись взглядом за что-то ещё, хранящееся там. – А ещё так возмущалась тому, что я забрал твою куртку.
– Мне было десять лет, и у меня было очень богатое воображение.
– И ты не боялась добиваться того, что хотела.
– Психолог Максим Иванов снова в деле? – с сарказмом уточнила я и тут же приглушённо охнула, потому что его руки обхватили мою талию и решительно усадили меня на край стола, а сам Максим встал вплотную ко мне, склонился и прижался своим лбом к моему.
– Психолог Максим Иванов со всем профессионализмом заявляет, что ты потрясающая, – бархатный шёпот прервался с прикосновением его шероховатых, сухих и потрясающе горячих губ к моим, а я продолжала завороженно смотреть ему в глаза, ставшие тёмными, серовато-синими, как вечернее небо во время надвигающейся грозы.
И гроза надвигалась на нас медленно и неотвратимо, вовсю гремела звуками падающих вниз ручек и тетрадей, снесённых со стола в тот момент, когда он подхватывал меня за ягодицы, чтобы усадить ещё глубже и втиснуться между разведённых в стороны ног. Перед плотно сомкнутыми глазами сверкали яркими вспышками молнии, пока его руки медленно обводили рёбра, гладили грудь и трогали соски: робко и невесомо поглаживали большим пальцем, осторожно сжимали костяшками и оттягивали в сторону, крутили между подушечек, наращивая темп и силу по мере того, как я всё отчётливей стонала прямиком ему в рот, мешая нашим поцелуям.
Это было так прекрасно. Волнительно, тревожно, ярко и душно, как и бывает за пару минут до ливня, дающего передышку от удушающего летнего зноя.
Я задрала вверх его кофту, и Максим тут же стянул её с себя, позволяя покрывать поцелуями свою грудь и гладить напряжённый, твёрдый живот. Вот чего мне хотелось уже очень давно и чему не мог помешать даже дневной свет, тусклой серой дымкой тянувшийся из окна и расползавшийся по всей комнате.
Стыдно не было. Стыд придёт афтершоком, стоит лишь пойти на спад первой волне экстаза.
Поэтому я не задумывалась ни о чём, помогая ему снять с меня свитер и тут же ощущая его язык, дразняще движущийся по ключице. Старалась держать в узде свой страх, когда брюки на мне оказались расстёгнуты и длинные пальцы оттянули резинку трусиков, ловко пробираясь под них. Сжалась на мгновение, почувствовав, как один палец проводит по складкам, быстро минуя клитор, и погружается внутрь меня сразу до упора.
Так легко, просто, беспрепятственно. И абсолютно не больно.
Повинуясь порыву сказать что-нибудь, я приоткрыла рот, но смогла издать только какой-то животный, гортанный стон, смешанный со всхлипом, когда он так же резко и неожиданно достал палец, а вернул в меня уже два. Мне инстинктивно захотелось свести бёдра вместе, но получилось лишь плотнее обхватить его своими ногами и сжаться вокруг пальцев ещё сильнее.
Я ничего больше не чувствовала в своём теле. Не могла понять, на талии ли его вторая ладонь или сжимает мои волосы, продолжают ли его губы покрывать поцелуями шею, прикусывают мочку или просто упираются в висок. Всё сосредоточилось только на этом новом, странном, остром и болезненно приятном ощущении распирающей наполненности, которое очень не хотелось терять.
– Тебе не больно? – его голос охрип до неузнаваемости, плечи под моими ладонями рвано поднимались и опускались в ритме со сбившимся, тяжёлым дыханием. Я облизывала губы, пытаясь совладать с собой и вымолвить хоть одно короткое слово, но только качала головой, стыдливо и еле заметно подаваясь бёдрами ему навстречу. Пальцы почти покинули меня, сорвав с губ разочарованный, жалобный всхлип, а потом снова вошли на всю длину. И снова.
Снова, снова, снова.
– Точно не больно? – прошептал Максим мне на ухо, делая свои движения более плавными и неторопливыми.
– Нет, – на выдохе выпалила я, мысленно умоляя его поскорее догадаться, как безумно сильно мне хочется большего. И, не в состоянии просто озвучить свои желания, потянулась дрожащими руками к застёжке на его джинсах, но тут же оказалась перехвачена им.
– У меня нет презерватива, – он остановился и попытался поймать мой взгляд, который я усердно отводила в сторону, желая расхныкаться от обиды. – Давай без него? Я обещаю, что сделаю всё как следует.
Я была уверена, что никогда и ни за что не соглашусь на такое. Потому что с трепетом выслушивала все мамины страшилки и хорошо усвоила, какие бывают последствия. Потому что всегда считала, что желание секса не должно напрочь отключать мозги. Потому что глупо верить тем обещаниям или признаниям, которые звучат, когда мы оба наполовину раздеты.
Но вся моя рассудительность испарилась, когда его ладони легли в изгиб талии, влажный лоб упёрся в моё плечо и он тихо прошептал:
– Пожалуйста, Поль. Я так тебя хочу.
Ничего больше не говоря, чтобы не выдавать свои сомнения испуганным дрожащим голосом, я снова потянулась к его джинсам. Успела расстегнуть пуговицу, прежде чем он подхватил меня и отнёс на кровать.
Голова кружилась и всё плыло перед глазами, пока мы впопыхах стягивали остатки одежды и целовались, целовались, целовались. Его губы срывались вниз, проходились по шее и груди, чувственно касались живота, прокладывали дорожку от пупка всё ниже и ниже, вынуждая до боли сжимать пальцами его волосы, а потом возвращались и снова терзали мой рот до жгучего, саднящего чувства.
С первых же нескольких аккуратных, боязливых толчков внутри меня тело начала сотрясать мелкая дрожь. От физического удовольствия, нарастающего с каждым его движением, и от болезненного, неправильного удовольствия, связанного с осознанием риска, на который я решилась. И это чувство вторжения на запретную территорию, перехода за границы дозволенного и правильного, отказа от того, что «надо» в пользу того, что «хочется», усиливало все ощущения, позволяло им нарастать до того предела, где разум переставал иметь значение.
Только эмоции, только звучащие в унисон стоны, только бешеный темп его движений и эйфория, растекающаяся по венам.
А потом горячая вязкая жидкость, хлынувшая на живот, и усталый поцелуй в висок.
***
– Ты злишься на меня? – спросил Иванов сразу же, как только мы вышли из такси и направились к его дому, специально предпочтя проделать путь по коттеджному посёлку пешком. Не знаю, как ему, а мне точно необходим был глоток свежего воздуха, и не один. – Только не надо говорить про всё нормально, потому что я прекрасно вижу, что это не так.
– Я не злюсь на тебя. Но мне… страшно. Как-то очень страшно, а вдруг…
– Поль, никакого вдруг не будет, – безапелляционно заявил он, явно стараясь спрятать еле пробивающуюся сквозь показательное спокойствие в голосе нотку. Раздражение? Страх? Или чувство вины? – Но если тебя это так пугает, то я обещаю, что больше такого не повторится.
Повисшее в воздухе молчание становилось неловким, и с каждым шагом вглубь по расчищенной от снега дорожке было всё сложнее изображать искреннюю увлечённость скучным пейзажем чужих высоких и глухих заборов. Зато я действительно невероятно обрадовалась, когда за чьим-то нелепым мини-дворцом с несколькими башенками показалась крыша его дома.
– Если что, я здоров, – ляпнул Максим, и я уже начала поворачивать голову в его сторону, чтобы высказать недоумение касаемо этого странного заявления, но остановилась и густо покраснела, сообразив, что именно он имел в виду.
– Максииииим, – протянула я, свободной от его руки ладонью прикрывая лицо и еле сдерживаясь, чтобы не высказать ему все приходящие в голову нелестные эпитеты.
– Ну, вдруг ты об этом тоже…
– Умоляю тебя, остановись!
– Конечно, я подразумевал исключительно физическое здоровье. Про душевное, думаю, ты и сама уже всё поняла, – ему явно доставляло удовольствие смотреть, как мне приходилось бороться со смущением, смехом и раздражением разом. И почему он может спокойно говорить о тех вещах, из-за одного упоминания о которых я мгновенно вспыхиваю, как спичка?
– Ты официально вернулся к статусу просто невыносимого.
– Без замечательного? – ахнул он и посмотрел на меня жалобным щенячьим взглядом, вслепую пытаясь попасть ключом в замочную скважину на своей двери. – Я заслужу своё звание обратно во что бы то ни стало, вот увидишь!
– Тебе придётся очень постараться.
– Я постараюсь, – кивнул Иванов растерянно, безрезультатно пытаясь провернуть ключ. А потом, громко вздохнув, вдавил до упора красную кнопку звонка.
Пока я соображала, что происходит, из дома послышалось громкое «наконец-то!» и дверь перед нами распахнулась. И я нелепо открыла рот от изумления, потому что прямо перед нами стоял… Максим Иванов.
Комментарий к Глава 27. Про новогодние чудеса.
Ну что же, дорогие читатели, я официально заявляю, что это была последняя розово-ванильная глава!
А дальше начнутся проблемы. Много проблем у всех героев этой истории…
========== Глава 28. Про знакомство с родственниками. ==========
Как только первое оцепенение спало и получилось нормально вдохнуть, до меня сразу дошло, что никакой это не Максим. С первого взгляда сходство казалось поразительным, даже слегка пугающим, но как только настоящий Максим уверенным движением руки отодвинул свою копию в сторону и спокойно шагнул внутрь дома, утягивая меня за собой, мне удалось уловить кардинальные различия между ними.
И заключались они даже не в том, что копия оказалась немного ниже, худощавого телосложения, с более тёмными и длинными волосами и чуть заострёнными чертами лица, придававшими ему какую-то приторную смазливость. Стоило лишь увидеть их обоих в движении, в мимике, в недовольных взглядах, направленных друг на друга, как всё мнимое сходство моментально исчезло.
– Полина, познакомься, это мой бра… – Максим осёкся, заметив, как кто-то спускается вниз по лестнице и, закатив глаза, исправился: – Мои братья, Артём и Никита. Те самые, которые должны были прилететь утром четвёртого января, но какого-то хуя встречают меня довольными рожами днём третьего.
– Очень приятно, Полина. Что, мелкий, ты нам не рад? – растянулся в широкой улыбке подошедший к нам Никита, внешне разительно отличавшийся от своих младших братьев: смуглая кожа, густые каштановые волосы и жёсткие, чётко очерченные черты лица с выступающим вперёд подбородком и греческим носом с лёгкой горбинкой. Пожалуй, из общего у них был только светлый цвет глаз и, видимо, склонность общаться друг с другом исключительно недовольно-насмешливым тоном.
– Вообще-то я надеялся успеть морально подготовить Полину к тому, что ей придётся выносить ваше общество, – пробурчал Иванов, с кислой миной проигнорировавший издевательское обращение. На меня он не смотрел, делая вид, что копошится с замком на куртке, а мне вот очень хотелось поймать его взгляд и спросить, что всё это значит.
Потому что я была уверена, что вернусь к себе домой до приезда сюда его братьев, и не рассчитывала их даже увидеть, не говоря уже о каком-то «обществе».
– Ой, Макс, если она тебя как-то выносит, то общение с нами станет буквально глотком свежего воздуха, – Артём хитро подмигнул мне, и щёки тут же вспыхнули, потому что я совершенно не представляла, как себя вести и что им говорить. И если для меня их появление стало неожиданностью и шоком, то они, кажется, прекрасно знали, что встретят меня здесь, и это было как-то совсем несправедливо по отношению к моей социофобной пугливой натуре.
– А вы что, одни? – спросил Максим, оглядываясь и прислушиваясь.
– Миша в гостиной. Это мой друг, – уточнил Артём специально для меня и чуть заметно хмыкнул, взглянув на брата. – А у Никиты опять новая Кармелита, прикинь.
– Что значит опять? – тут же возмутился сам Никита.
– Летом была другая.
– С лета уже полгода прошло.
– Всего полгода.
– Вот уж от кого я не ожидал нравоучений по поводу нравственности, так это от тебя, Тём.
– Знаете что, мы спустимся в гостиную через полчаса, – громко и раздражённо сказал Максим, прерывая начинавшуюся перепалку и снова решительно уводя меня вслед за собой к лестнице. – Поль, ты не обращай внимания, мы частенько собачимся, особенно когда впервые все встречаемся после долгого перерыва. Это быстро пройдёт.
– Я, наверное, лучше поеду домой, – он резко остановился на верхней ступеньке лестницы, и я, не успев среагировать, ощутимо ткнулась носом прямо ему в лопатку. А когда чуть отстранилась и подняла голову, Максим уже успел развернуться лицом и буравил меня хмурым взглядом исподлобья.
– Я хочу, чтобы ты осталась, – на выдохе выпалил он, прервав повисшую между нами тишину, сквозь которую до сих пор доносились голоса его братьев, продолжавших пререкаться. – Извини, что не предупредил тебя заранее, но я именно этого и опасался: что ты сразу испугаешься и сбежишь. А мне действительно очень сильно хотелось, чтобы вы нормально познакомились, я поэтому и просил их приехать с кем-нибудь, чтобы тебе было комфортнее, чем если эти два лося будут расхаживать вокруг нас со своими идиотскими шуточками.
– Разве тебе не хочется провести время с ними, раз вы так редко видитесь?
– Нет, Полина, я хочу провести время с вами. Со всеми вместе, а не по отдельности, понимаешь? – его ладонь робко легла мне на щёку, большой палец легонько погладил скулу, будто смахивая с неё искры тепла, рассыпавшиеся по коже вместе с этим прикосновением. Хоть голос Иванова звучал ровно и уверенно, я видела, как тяжело ему даются такие слова, ведь и сама каждый раз всходила на плаху, решаясь озвучить свои чувства.
– Хорошо. Я просто не хотела тебе мешать, – я попыталась как-то оправдаться перед ним, но вынуждена была замолчать, оказавшись крепко сжатой в его объятиях, и уже привычно спрятала лицо у него на груди. Свежий аромат с ноткой цитруса, от которого моё сердцебиение опасно ускорялось, настойчиво пробивался сквозь сладковатый шлейф малинового геля для душа, которым мы мылись у меня в квартире.
