Текст книги "Три килограмма конфет (СИ)"

Автор книги: Нельма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)

– Мне очень интересно, почему это нос разбила мне именно ты, но желают оставаться целыми и невредимыми всегда нам обоим? – обиженно проворчал Иванов, провожая моего одноклассника взглядом до столика в противоположном углу кафе, где тот расположился со своей спутницей.

– Потому что в лежачем положении после этого оказалась именно я? – пытаясь скрыть неловкость, я ляпнула первую пришедшую в голову глупость.

– Вообще-то, в таком же положении ты находилась и до попытки меня покалечить, – укоризненно напомнил Иванов, развернувшись ко мне и махнув по моему лицу слегка печальным взглядом, вмиг лишившимся недавнего апломба.

И правда, ведь тогда я лежала на мате и психовала, потому что он не считал. А потом, кстати, увидела, что в ведомости по нормативам были указаны цифры, соответствовавшие отличной оценке, и теперь-то я точно знала, что вписаны они были именно его почерком.

И мне вспомнилось, как незадолго до происшествия он наклонился ко мне так низко, к самому лицу, пристально вглядывался в глаза и позволял почувствовать лёгкое дуновение своего тёплого дыхания, касавшегося подбородка. Воспоминания эти будили ощущение предвкушения, приятной щекотки внизу живота, от которой по телу разбегались маленькие льдинки мурашек.

Интересно, как давно у него возникло желание меня поцеловать? Хотелось надеяться и верить, что чуть раньше, чем вчера в такси.

– Ты правда веришь Романову? – неожиданно выпалила я, резко поменяв тему нашего разговора. Возникла мысль рассказать о предложении «помощи» от Димы, потому что теперь его поведение выглядело откровенным свинством на фоне того, как Максим откровенно заступался за него перед другими.

Мистер Идеал стал совсем не идеалом, а заносчивый говнюк оказался вдруг заколдованным прекрасным принцем.

– Верю, – без тени удивления моим вопросом просто пожал плечами он, немного подумав, прежде чем продолжить: – Я просто уверен, что Дима этого не делал. Несмотря на некоторые трудности в нашем с ним взаимодействии, он не такой идиот, чтобы одной жалобой убивать тот имидж мистера идеальности, который создавал себе столько лет, – я чуть не прыснула от смеха, услышав в его речи почти то же самое прозвище, что сама дала Романову год назад. – Тем более, произошедшее между нами не тянуло на безоговорочную причину для того, чтобы сразу снять меня с должности, и он должен бы это понимать, прежде чем решиться на такой опрометчивый поступок.

– А что между вами было?

– Ну так, обменялись несколькими… комплиментами, – неуверенно начал бормотать Максим, внезапно вспомнив про почти остывший кофе и вцепившись в свою кружку, как в спасательный круг. Странно, но я была уверена, что парни вроде него с огромным удовольствием и гордостью рассказывают о том, как ставят на место зазнавшихся, держат кого-нибудь в страхе или ломают неугодным косточки, словно щёлкают семечки. Ему же, судя по нервным движениям пальцев в волосах и бледному, еле проступающему румянцу на щеках, упоминать о подобных подвигах казалось постыдным.

– Чем-то хуже того, что все мы слышали от Евгения Валерьевича, когда вы продули игру в апреле?

– Если тебе так необходимо это знать, я пообещал заставить его жрать землю и чуть не исполнил обещание прямо там же, поддавшись на его провокацию, – раздражённо ответил Максим, чьи щёки из светло-розовых быстро стали алыми, а губы сжались в неожиданно тонкую линию от напряжения.

– Что он тебе сказал?

– А что тебе рассказывает Рита? – неожиданно спросил он, поставив меня в тупик. Такого поворота в нашем разговоре я точно не ожидала.

– А причём здесь…

– При всём, – грубо прервал меня Иванов, – помнишь, я уже спрашивал тебя, знаешь ли ты, что происходит у Славы с Анохиной?

– Я ничего не знаю. Она мне ничего не рассказывает, – стараясь не выдавать напряжения и своей обиды, честно призналась я. Признавать подобное про себя было не настолько унизительно, как произносить вслух, но я не могла упустить, возможно, единственный шанс приблизиться к истине относительно происходящих с подругой событий.

– Вот и мне Слава тоже ничего не рассказывает, – недовольно отозвался он, ничуть не удивившись моему ответу. – И единственное, что я знаю, – это ту версию событий, что мне озвучил Романов. И повторять это я не горю желанием. В общем-то, Слава именно из-за этого со мной не разговаривал и даже спасибо не сказал, что я вступился за него. Но хрен бы с этим спасибо, на самом-то деле. Просто их молчание действует на меня, как красная тряпка на быка, и смотреть со стороны на это «всё нормально» сил моих уже нет.

– То есть Романов сказал что-то про них? Но ему-то откуда знать? Я была уверена, что это именно ты с ним… враждуешь.

– Я? – приподнял брови Максим, почти рассмеявшись от такого предположения. – Нет, у нас с ним так… небольшие претензии друг к другу. Ты ведь знаешь, что мы все дружили какое-то время? – я нахмурилась и отрицательно покачала головой, а он расплылся в довольной улыбке, словно смаковал возможность рассказать очередную увлекательную историю. – Слава с Димой знакомы были давно, жили в одном дворе. В общем-то, Слава именно поэтому и поступил к нам в гимназию, перевёлся к нему в класс. Потом мы с ним начали общаться: просто разговорились на одном из факультативов и у нас образовался, как бы это сказать… любовный треугольник. Романов, кажется, ещё тогда затаил на меня обиду за то, что я, мол, увёл его лучшего друга, хотя со Славой мы тогда общались не так уж часто, да и учились в разных классах, а свободное время я в основном проводил с Артёмом. Потом их крепкая и долгая дружба и без моего вмешательства закончилась дракой и превратилась в лютую ненависть.

– И произошло это из-за..? – аккуратно подвела я, боясь перестараться в своём допросе и сбить его с потока откровений.

– Из-за девчонки, конечно же. Вполне банально, – по его голосу можно было легко понять, насколько глупым он считал подобную причину для конфликта. Почему-то захотелось внепланово съязвить о том, что ему наверняка не знакомы такие проблемы, как борьба за чьё-либо расположение, ведь можно выбрать из тех, кто уже упал к его ногам. – Эта фифа, к счастью, у нас больше не учится. И ситуация там была очень некрасивая, с какой стороны ни посмотри. Но Слава и Дима до сих пор друг друга на дух не переносят. И стоит лишь кому-нибудь одному проявить симпатию к какой-нибудь девушке, как второму необходимо немедленно перехватить её. Как получилось с той же Светой: в начале года они ходили куда-то со Славой, а потом – бац! – посмотрите-ка, с кем теперь встречается Романов.

От неожиданного озарения я обомлела, уставившись на Максима с шоком, негодованием и страхом. Кажется, паззл наконец начинал складываться. Вот только вместо солнышка и ярких цветочков на картинке вырисовывалась гроза и мерзкие лужи грязи, брызги которой сейчас лежали у меня на душе, вызывая отвращение и брезгливость.

– Получается, что Рита тоже… как игрушка, за которую кто уцепится крепче, тот и победил? – сквозь зубы процедила я, окончательно сломав ручку, которую до сих пор сжимала в руке. Мне казалось, что от злости и обиды на глаза ложится сплошная красная пелена, грозящая вот-вот превратиться в слёзы.

– Ну, если у неё мозгов столько же, сколько у резинового мячика, то именно так и выйдет, – жёстко ответил он, мгновенно развеяв тот образ милого парня, что обманчиво успел сложиться у меня в голове. И как только я умудряюсь настолько ошибаться в людях? – Слушай, это всё звучит очень дико, я сам знаю. Это и есть дикость в каком-то роде, и оправдывать их поступки я не собираюсь. Но по большому счёту, никто из них не делает ничего особенно предосудительного. Это тебе не пари, где надо заработать себе галочку любым путём. Взрослые мальчики имеют право ухаживать за тем, за кем им хочется. И взрослые девочки могут сами выбирать, что с этими ухаживаниями делать, не находишь? Вестись на это или нет – уже их личный выбор и осознанное решение.

Уверена, выражение моего лица высказывало мнение обо всей этой ситуации намного лучше, чем сделали бы это слова. Я даже не могла понять, в ком разочаровалась больше: в Славе, который выглядел прежде просто показательно отличным и надёжным, или в Максиме, который, вопреки собственному утверждению, находил оправдания поступкам своего друга. Благо, в Диме я успела разочароваться ещё раньше.

А потом меня накрыло волной настоящей паники. Такой, от которой начинают дрожать руки, перехватывает дыхание и в вены словно вливают жидкую ртуть. Потому что мысль о том, что Иванов тоже вполне может быть участником подобных игр, а я – очередной испытуемой «взрослой девочкой», казалась вполне реальной, разумной и даже очевидной.

Наверное, очевидной она стала не только для меня, потому что он тоже мрачнел на глазах.

– Не надо так на меня смотреть, Полина, – его раздражённый тон не очень вязался с тем, как должен вести себя преступник, пойманный с поличным. Видимо, извиняться или оправдываться он не собирался. Настолько наглый или действительно безгрешный? – Могу сказать, что я такой хернёй не страдаю, а верить или нет – решай сама. И Слава хоть и ведёт себя как идиот, но ввязывать в это твою подругу он точно не собирался. Именно поэтому меня очень напрягает всё происходящее сейчас. Я ничего не понимаю, но чувствую, что что-то… не в порядке.

Правильным стало бы надменно фыркнуть прямо ему в лицо и уверенно сообщить, что поверить в его россказни может только последняя отчаявшаяся дура, успевшая срастись с собственными розовыми очками.

Примерно такая, как я. Потому что верила. Не хотела, но верила, не находя для этого причин и объяснений. Наверное, всем романтичным особам просто нравится приписывать объекту своей первой влюблённости все возможные положительные качества и упрямо игнорировать предостережения об опасности, выдаваемые не дремлющей логикой.

– Если, как ты утверждаешь, он не хотел втягивать в это Риту, почему бы не поделиться с ней этой информацией? Или это противоречит каким-нибудь выдуманным ими правилам тех увлекательных развлечений?

– Ты не поняла, Поля, – с мягкой, выражающей откровенное умиление улыбкой протянул Максим. – Она прекрасно обо всём знает. Именно поэтому я не понимаю, что же там происходит.

– Хорошо, – кивнула я, хотя всё, что приходило мне в голову, можно было охарактеризовать только нескончаемым потоком слова «плохо». И чем больше подробностей выяснялось, тем больше сумятицы это вносило в мои призрачные догадки. – И всё же, с какой стати ты веришь Романову, что он не писал жалобу? Кто, если не он?

– Это очень забавная ситуация. Верю, потому что он очень искренне взбешён и обижен. Романов считает, что жалобу написал я сам.

========== Глава 23. Про откровенность. ==========

Бежать от проблем, по сути, было некуда. Но я старалась!

Во-первых, изображала спокойствие и всеми силами делала вид, что меня ничего не смущает. Максим делал то же самое. И вот так просто, не сговариваясь, мы оставили ситуацию с моим одноклассником, произошедшую в кафе, не став ничего обсуждать и объяснять друг другу.

Во-вторых, перестала задавать вопросы, дав себе время прожевать и переварить ту информацию, которую уже получила от него. Жаль, большая часть услышанного мной оказалась категорически несъедобной, а отдельно взятые моменты и вовсе напоминали что-то ядовитое и способное нанести моему здоровью непоправимый урон. Например, лишить нормального сна, обеспечить постоянной тахикардией и подарить никуда не проходящие болезненные спазмы в животе, обусловленные нервами.

В-третьих, несмотря на свою воскресную решимость немедленно, сразу же по возвращении домой связаться с Ритой и поговорить начистоту, набрать её номер я так и не смогла. Даже мизерного сообщения не написала, вместо этого лишь обдумывала ситуацию и вспоминала все странности, которые появились в её поведении за последнее время.

Всё, что можно было сделать неправильно, я делала именно так.

Пожалуй, единственным правильным поступком стала просьба к Иванову узнать что-нибудь о Наташе, в ответ на которую он пылко пообещал выяснить всё, что сможет. Пылко – потому что этот короткий разговор состоялся как раз в перерывах между нашими поцелуями, снова настигшими на лестничной площадке моего дома, где на этот раз я обтёрла своей спиной, без сомнения, все стены с первого по четвёртый этаж.

Целовался Максим просто потрясающе. Несмотря на то, что с моим нулевым опытом делать такие заявления очень неразумно и претенциозно. Но стоило ему лишь снова прижаться своими тёплыми и мягкими губами к моим, как ноги начинали слабеть, коленки дрожали и предательски подгибались, и то, как очумело я хваталась за его куртку или обнимала руками шею, легонько впиваясь в нежную кожу ногтями, было уже не столько показателем страсти, сколько вынужденной необходимостью. Иначе, только почувствовав издевательски-замедленное движение самого кончика языка вдоль по нижней губе, я бы неминуемо упала вниз.

Впрочем, кое-что после наших моментов подъездного уединения всё же трескалось и опадало. Так, навскидку, я могла бы назвать только собственную гордость и очень тщательно вдалбливаемые мамой моральные принципы, чья тонкая и почти невесомая скорлупка рассыпалась под первым же ударом сильных эмоций.

Понедельника я боялась и ждала, ощущая себя примерно так же, как перед дверью стоматолога с ноющей зубной болью, когда перспектива долго, но не сильно мучиться и терпеть до последнего идёт рука об руку с вероятностью страдать сильно, быстро и прямо сейчас, если всё же решившишься на лечение.

Благо, всю дорогу до гимназии я пыталась отвлечься на рассуждения Марго об очередной прочитанной книге, а первым же уроком шла контрольная по той самой математике, вынудившая меня почти оставить воспоминания об Иванове, зато судорожно вспоминать всё, что он накануне усердно мне объяснял.

Было очень странно понимать, что рано или поздно мы должны будем встретиться на одной из перемен и при этом что-то сделать и сказать друг другу. И логично бьющийся в висках вопрос «что?» вводил в состояние транса, где за миллиардом различных вариантов не находилось ни одного, показавшегося бы верным.

Эмоционально-мыслительный коллапс, впрочем, никак не распространялся на моё тело. Оно, напротив, не справлялось с внезапно резко прибывшей энергией и стремилось избавиться от неё любым путём, от постоянной необходимости что-то теребить в пальцах до нервных постукиваний ногой по полу.

Новое сообщение пришло мне на телефон одновременно со звонком.

≫ Если ты провалила контрольную, то я тебя укушу!

Пожалуй, методы поддержки у Максима оставляли желать лучшего. Да и заботу и внимание, которые мне бы настолько сильно хотелось получить, он мог выражать только вот так ломано, неполноценно, словно не до конца понимал, в какие именно поступки и фразы необходимо облекать зарождающуюся внутри искру благородных порывов.

И если проанализировать его истории о семье, то становилось очевидным, что он мог действительно не знать и не понимать, как делать правильно. А я вот хорошо понимала, но не умела: привыкла быть самой младшей и априори самой опекаемой в семье, поэтому ласку и любовь охотно требовала, принимала и поглощала, но как самой её отдавать – понятия не имела.

≪ На всякий случай приготовлю для тебя намордник.

≫ Тогда я приготовлю для тебя кляп.

≫ О нет, кажется, я знаю другой способ заставить тебя замолчать!

Честное слово, я бы мечтала, чтобы стена в конце нашего кабинета хоть на пару мгновений вдруг стала прозрачной. Просто чтобы иметь возможность хоть одним глазком взглянуть на то, с каким лицом всё это пишет Иванов. Я, например, краснела, бледнела и хихикала, как маленькая девочка, ставя под большое сомнение собственную адекватность.

≪ А в случае успешной сдачи мне что-нибудь полагается?

≫ В таком случае тебе полагается как следует меня отблагодарить!

≫ Помнишь, где мы столкнулись во время Хэллоуина? Приходи туда на следующей перемене.

И я пришла. Ну, если быть совсем откровенной, то почти прибежала, хотя одёргивала себя и взывала к остаткам самолюбия и гордости, которые должны были напомнить, как это всё неправильно. Но они подозрительно притихли и позволили мне и дальше идти на поводу у… надо бы сказать сердца, но двигало мной отнюдь не оно. Скорее нервные окончания, переживающие тысячи маленьких смертей в тот момент, когда Максим ко мне просто прикасался. Действовало это как наркотик, и с постепенным увеличением дозы зависимость только росла, крепла и захватывала полную власть над моим телом и разумом.

Младшие классы ушли на каникулы раньше нас. Это я поняла в тот же момент, как свернула с лестницы в нужное крыло и услышала тишину вместо привычного детского визга, срывающегося на ультразвук. Обстановка в целом оставалась той же: вызывающие недоумение нелепые кривоватые рисунки на стенах и Иванов, поджидающий меня сразу за углом. Его руки сгребли меня в охапку прежде, чем я успела издать хоть один звук, ловко развернули на сто восемьдесят градусов и по сложившейся уже традиции прижали спиной к ближайшей стеночке, не позволяя даже дёрнуться лишний раз, не говоря уж о том, чтобы вырваться.

Я и не вырывалась. И не дёргалась, к слову, тоже, не считая лишь одного-единственного движения куда-то вверх, навстречу ему, чтобы удобнее было целоваться. Впрочем, школьные туфли были на высоком каблуке, и я впервые так обрадовалась своему нерациональному выбору, потому что нашу разницу в росте они компенсировали ровно настолько, что ему больше не приходилось сгибаться пополам, чтобы достать до моих губ.

Возможность в любой момент попасться на глаза какому-нибудь любопытному или просто заблудившемуся ученику будоражила воображение и усиливала чувствительность до каких-то нереальных пределов. Медленные движения его пальцев, с лёгким нажимом проводящих от плеч к локтям, ощущались так чётко и остро, будто на мне уже давно не было школьной блузки. Отсутствие между нами привычных нескольких плотных слоёв одежды вообще действовало очень опьяняюще, и вжимающееся в меня огромное и настолько приятно горячее тело вызывало тянущее чувство внизу живота, нарастающее так неумолимо, что это начинало вызывать дискомфорт.

От каждого доносившегося до нас странного звука я испуганно вздрагивала и прислушивалась ещё сильнее, поражаясь выдержке Максима, которого это, кажется, вообще не заботило. Саму по себе меня мало кто знал, но вот обнаружив в объятиях Иванова, в свете последнего скандала вокруг команды, и так находящегося в центре внимания, наверняка бы быстро запомнили. И мне подобная известность была совсем ни к чему, более того – перспектива стать объектом тщательного рассмотрения и обсуждения невероятно пугала.

Столь долгого тесного контакта между нами первый не выдержал именно он. Ослабил давление, делал поцелуи более невесомыми и нежными, отодвинулся на достаточное расстояние, чтобы я могла сделать глубокий вдох и при этом не бояться, что рёбра треснут под гнётом его тяжёлого тела. Даже ладони он лениво, словно через силу, убрал с моей талии, оперевшись ими о стену по краям от моего лица, что, впрочем, лично для меня было ещё более интимным. Так нарастало томительное ожидание следующих действий, и мне пока не удавалось угадать, что именно ему взбредёт в голову в следующий момент: игриво лизнуть уголок губ или резко скользнуть языком вглубь рта, почти касаясь нёба.

Оказывается, перемены у нас очень очень короткие. Их категорически не хватает, чтобы помимо объятий успеть обменяться хотя бы парой ничего не значащих фраз, но я была вполне довольна тем, что между разговорами и поцелуями мы сделали правильный выбор в пользу именно второго варианта.

Однако перемены хватило, чтобы успеть возбудиться от всего происходящего до такой степени, что мне срочно захотелось в душ. Остыть или дать себе разрядку – сама не успела решить, на ватных ногах еле двигаясь в сторону своего кабинета и сдерживая порыв оглянуться на вышагивающего позади Максима. Помимо саднящих и ноющих губ, наверняка приобретших призывный ярко-алый оттенок, и растрепавшихся под его пальцами волос меня без сомнения выдавал запах. Я пропиталась его ароматом насквозь и чувствовала его на себе не переставая, с каждым вздохом лишь более отчётливо ощущая приятную цитрусовую горчинку.

А вот окружающие, видимо, ничего не замечали и не чувствовали, даже не глядели в мою сторону, чем значительно приободряли и развеивали все страхи.

Всего лишь три дня тайных встреч, и нас ждут длинные зимние каникулы. Три дня – это ведь совсем пустяки, правда?

***

Иногда, поглядывая на пучеглазую синюю белку под потолком, я начинала немного ей сочувствовать. Быть может, рисовали её нормальной, но разве можно остаться прежней, если находятся психи, которые бегают тискаться в коридор, предназначенный для малышей? Кто знает, сколько ещё таких было до нас с Ивановым и что уже пришлось повидать бедным зверюшкам.

Наверное, мои стремительные исчезновения на всех переменах в этот день могли бы выглядеть очень подозрительно, но я успокаивала себя тем, что до меня никому нет дела, да и всегда можно соврать, что я бегаю к Рите. К тому же, Иванов учился в другом классе, так что попасться мы никак не могли и продолжали самозабвенно предаваться утолению тактильного голода, становящегося просто невыносимым под конец каждого урока.

– Дождёшься меня после уроков? Рита со Славой всё равно останутся на репетицию, – предложил Максим, обнимая меня очень трепетно и нежно. Пока моя голова удобно располагалась у него на груди, его пальцы неторопливо поглаживали лопатки, обводили их по контуру и вырисовывали на них что-то замысловатое. Не удивлюсь, если бы это оказались какие-нибудь математические расчёты или схема электрической цепи. – Хоть провожу тебя до дома, а потом уже сам…

– Прыгнешь в такси, – со смешком продолжила я, тут же заслужив лёгкий щипок за бок, от которого очень громко взвизгнула.

– Вот смешно вам всем, да? Просто туда, где я живу, больше ни на чём не добраться, – обиженно засопел он, а потом внезапно замер, заставив меня напрячься от мысли о том, что ему удалось услышать что-то подозрительное. Но вместо этого Иванов внезапно воодушевлённо выпалил: – А поехали ко мне? Сама всё посмотришь.

– Мне надо сначала отпроситься… – в животе как-то испуганно ёкнуло от его предложения, особенно когда оно прозвучало после того, как в течение всего дня я покорно позволяла тискать себя в укромном уголке.

И несмотря на то, что вёл он себя очень сдержанно, ни разу даже ненароком не попытавшись перейти границы дозволенного, и ограничивался лишь вполне невинными и осторожными прикосновениями, ехать к нему в гости казалось просто до чёртиков неправильным. Ещё более неразумным, чем всё остальное моё поведение последние несколько дней.

– Если просто прокатимся до моего дома и сразу обратно, меньше чем за час уложимся, – уверенно продолжал Максим, явно не замечавший моего напряжения до того как отстранился и заметил выражение смятения и лёгкого ужаса у меня на лице. – Да не нервничай ты так, сегодня я ничего тебе не сделаю. Подземелье с орудиями пыток ещё не успели отмыть от крови последней моей жертвы, а насиловать девственниц и расчленять трупы я предпочитаю в чистоте и порядке.

– Очень смешно! – буркнула я, за размашистыми движениями ладоней, якобы поправляющих растрепавшиеся волосы, пытаясь скрыть румянец. Как назло, сквозь огромные окна лился яркий солнечный свет, под которым каждая моя эмоция была видна как на ладони.

– Уверен, всем закопанным у нас на заднем дворе девушкам не было смешно, – очень серьёзным тоном сказал он, вынуждая почувствовать себя полной дурой. Никаких толковых причин так его бояться у меня не было, да и зачем, в самом деле, заманивать к себе трясущуюся от страха дурочку, когда не так уж сложно найти ту, которая и сама с удовольствием в гости напросится?

– Раз мы можем уложиться в час, то поехали, – с показательной уверенностью ответила я, передёрнув плечами так, будто не испытывала никаких сомнений и ничуть не боялась собственного опрометчивого решения. – Покажешь ваше домашнее кладбище.

Усмешка у Иванова была пугающей, дьявольски хитрой и не внушала мне особенного оптимизма. И несмотря на то, что умом я почти наверняка пришла к выводу о том, что делать он со мной ничего не собирается, какой-то маленький невидимый чертёнок постоянно многообещающе нашёптывал мне на ушко, какие непотребства могут вытворять коварные голубоглазые соблазнители с наивными, неопытными и по уши влюблёнными в них девушками.

И вопреки всем понятиям нормальности, подкидываемые воображением картины возможного посягательства на мою честь вызывали скорее трепет, волнение и желание нервно рассмеяться, а не ужас или отвращение. Думаю, окажись я опытнее или смелее, и сама бы с удовольствием посягнула на него, не ограничивая себя лишь робкими и пугливыми касаниями крепких плеч и рельефных рук, поглаживать которые было особенно приятно.

Такси забрало нас прямо из соседнего от гимназии двора и вырулило на ближайшее крупное шоссе. Максим, ничуть не стесняясь, с явно читаемой насмешкой на лице наблюдал за тем, как я неумело скрывала волнение за наигранной увлечённостью дорогой и открывавшимися из окна машины пейзажами.

– Страшно? – заговорщически шепнул он, склонившись к самому уху и полоснув жарким дыханием по чувствительной тонкой коже за мочкой. Я вздрогнула, ощутив, как по телу побежали мурашки, а в районе солнечного сплетения затянулся крепкий узел предвкушения, любопытства и опасности.

Самое время показать себя идиоткой и выдать какую-нибудь банальную шутку о том, нет ли у него дома красной комнаты.

– Нет.

Вот уж чего, а упрямства мне всегда было не занимать. Пожалуй, его мне при рождении отсыпали столько, что для смелости, рациональности и самоуверенности просто не осталось места.

Машина повернула направо, и через сотню метров мы уже ехали по узкой дороге, по обеим сторонам от которой находился глухой лес. Я даже не смогла понять, успели ли мы выехать за пределы города или нет, но местность казалась абсолютно необитаемой, что начинало навевать на меня лёгкий ужас. Путешествие всё больше напоминало неудачный розыгрыш, но Иванов лишь продолжал ухмыляться, не спеша воскликнуть долгожданное «Шутка!».

– Ты всегда такая трусиха или только меня настолько боишься? – довольно промурлыкал он и неожиданно взял меня за руку, принимаясь большим пальцем неторопливо поглаживать тыльную сторону моей ладони. Этот жест подействовал как слабая доза успокоительного, тут же разбежавшаяся по телу сначала покалыванием, а потом – еле ощутимым онемением.

Дорога заканчивалась огромными железными воротами и высокой стеной из красного кирпича, верх которой был щедро утыкан вертящимися во все стороны камерами. Обстановка напоминала пропускной пункт у какого-нибудь секретного, особенно охраняемого объекта государственной важности, но отъехавшая в сторону часть двери открыла вид на разношёрстные дома огромного коттеджного посёлка.

Однако дом Иванова был не самым большим и отнюдь не самым шикарным из тех, что мне удалось увидеть по пути к нему. И это вызвало какое-то странное чувство облегчения, потому что родители с детства приучали меня держаться подальше от людей с большими деньгами и мизерной совестью. Здесь у меня хотя бы будет оправдание: «Мама, папа, по меркам своих соседей Максим почти нищий!»

А по меркам моей семьи – я приехала в гости к олигарху.

За отдельным высоким забором пряталась небольшая лужайка, сейчас покрытая тонким слоем ровного снега – значит, кто-то периодически его убирал, ведь на улицах насыпало уже чуть ли не по колено. Расчищенная каменная дорожка вела к трёхэтажному коттеджу с большим красивым эркером с одной стороны и маленькими, почти декоративными балкончиками с другой. Выложенные светло-серым кирпичом стены, огромные окна и острая чёрная крыша – в целом, достаточно минималистично и не вычурно, но общего ощущения шика это никак не сбивало.

– Нравится? – как-то странно спросил Иванов, без ожидаемой насмешки или сарказма. Кажется, ему действительно хотелось узнать моё мнение, несмотря на то, что на моём шокированном лице и так легко было его разглядеть. – Оп-па, кажется, родители ещё дома, – протянул он, глядя на площадку сбоку, где перед опущенной дверью гаража стояли две машины: шикарная ярко-красная, с вытянутыми плавными линиями и изящными изгибами, и более агрессивный чёрный внедорожник.

– Я тогда наверное… ну, мне уже надо бы домой… – испуганно затараторила я, отступая назад, к уже успевшим закрыться за моей спиной воротам. Эти системы безопасности, камеры, шлагбаумы и охранники, разгуливающие по периметру посёлка, ощутимо действовали на нервы, создавая иллюзию своеобразной тюрьмы, куда ты попадал не только по собственному желанию, но и заплатив за это кучу денег.

– Мы вернёмся вовремя, не переживай. Пойдём, посмотришь сама на то, как я живу, – многозначительно хмыкнул Максим, хватая меня за руку и почти волоком таща за собой к дому. – Лучше один раз увидеть, чем сто – услышать, так ведь?

Мне хотелось бы пылко возразить ему, что конкретно в этой ситуации нет никакого желания ни видеть, ни слышать ничего связанного с чужой богатой и проблемной семьёй, но начинать своё появление в доме со спора как-то не особенно хотелось, поэтому я просто прикусила язык и понадеялась, что если не буду шуметь, то вовсе останусь незамеченной.

Эти мечты быстро разрушил Максим, на весь дом гаркнувший вопросительное «Мам?», пока мы стаскивали с себя заснеженные куртки.

– Ой, Максик, ты уже вернулся, – пропел кто-то из соседней комнаты, куда меня тут же потянул за собой довольный Иванов.

По крайней мере, теперь я точно знала, откуда он взял эту раздражающе-приторную манеру растягивать слова, в исполнении тонкого женского голоса его матери звучащую ещё более неестественно-наигранно.

Обставлен дом оказался вполне обычно. Я бы даже сказала, по-нормальному: красивая и современная мебель самой простой формы, в нейтральной серо-бежевой гамме. Никаких резных ножек, старинных канделябров, огромных кожаных диванов или яиц Фаберже, перемежающихся со статуэтками из слоновой кости, выставленных на полке над камином. Может быть, потому что камина тоже не было?

Помещение, куда мы попали, по-видимому, выполняло роль не только гостиной, но и столовой. Сбоку от стандартного набора из дивана, парочки кресел, журнального столика и огромного телевизора расположился длинный стол со стульями, в сторону которых меня как раз легонько подтолкнули.

Мама Максима была стройной шатенкой среднего роста, облачённой в безумно красивое лёгкое цветастое платье, великолепно подходящее для летнего зноя, но выглядевшее очень странно в условиях царившего на улице тридцатиградусного мороза. Назвать её красавицей не вышло бы, но неожиданно доброжелательная широкая улыбка придавала чертам лица миловидность, а вкупе с ухоженностью и внешним лоском выглядела она без преувеличения потрясающе.